- Дело в том, что первоначально ПТУРС должен был быть в основной группе, - зачем-то начал оправдываться хренов Чапай. - Так сколько, по-вашему, нужно людей?
      - Для переноски... - Я начал поучающе загибать пальцы, едва удержавшись, чтобы не загундеть: "пегеноски". - Аккумулятор и камера - один человек, компьютер - второй, снаряды - третий, ПУ - четвертый. Для сборки и соединения, пока я буду наводить и вводить в компьютер абрис местности, понадобятся трое. Мне в переноске участвовать нельзя, чтобы потом руки не дрожали.
      Никто не выглядит идиотски, как командир, который только что подробно изложил диспозицию, оказавшуюся ни к черту не годной. Раз Чапай оскандалился, то почти каждый - кроме дам, которые молчали с серьезными минами, - решил предложить свою версию. Полчаса шел базар о том, кому что нести, где кому стоять и что делать. Я по ходу дела подбавлял жару, внося раздор ехидством и занудством. Нет, кроме шуток. В какой-то момент мне даже стало обидно: такая операция и так бездарно организована. Музыканта коробит от фальши даже его конкурентов. Но, с другой стороны, люди, способные организовать покушение как следует, как правило, ими почему-то и не занимаются. Такой парадокс. Может, они и так, без покушений, счастливы? Но дрязги за столом - это еще сущие цветочки. Ягодок мои соратники вкусили, когда мы начали тренироваться подносить-подключать, вставляя разъемы на ощупь, как бы в полной темени. А ведь в реальности мало вставить, компьютер не баба, там еще и винтики нужно прикрутить. Тонкой маленькой отверточкой. В итоге, когда пришло время обеда, мои помощники были взмылены и злы на меня, как собаки. Солдатский ум короток. Он хоть и знает, что чем тяжелее в учении, тем легче выжить в бою, все равно к практической реализации этой мудрости относится без восторга. Готов довольствоваться простым "сойдет". Это интернационально. Вот почему противней сержанта-погонялы, в роли которого я выступал, человека нету. А Каток прохаживался по лужайке возле взлетно-посадочной полосы, где мы тренировались, смотрел, как я выслуживаюсь, и радовался. Только вот где, в какой стране этот аэродром, на какой он базе, российской или иностранной, я догадаться никак не мог. Да мне это было и без разницы. Кому бы ни принадлежали окружавшие базу горы не мои они были. Не мне и в их дележе участвовать.
      Посторонних разговоров между нами почти не было.
      Только Барсик, когда помогал выбрать в гараже аккумулятор, напомнил:
      - За мной должок, Муха.
      - Я не настаиваю, можешь забыть.
      - Не-ет, не забуду!
      В общем, не расслабляйся, мол...
      Дурачок, да у меня и так зуб на зуб не попадает.
      Потом Майор, по возрасту и комплекции не иначе как капитан, а по повадкам - лихой каратист, спросил меня заговорщически:
      - Тебе сколько посулили?
      - Двести, - буркнул я, тоже опасливо оглянувшись.
      Он кивнул, подтверждая, что и ему обещано столько же.
      - Задаток дали? Теперь кивнул я.
      - Думаешь, не обманут? - выпытывал он. Я пожал плечами:
      - Я все равно приперт. Мне деваться некуда. Хватило ума не выдавать своего отношения к посулам Катка.
      - А-а-а, - протянул Майор сочувственно и, явно желая похвастаться, спросил: - Хочешь посмотреть, ради кого я подписался?
      - Хочу, - удивленно согласился я.
      Но по-настоящему я удивился, когда он показал мне цветной снимок. На нем, с нежной улыбкой сорокалетнего ангелочка, позировала Девка. Сидела в расстегайчике, из-под которого выглядывал бюстгальтер, стянувший пухлые грудки. В сбруе ее бюст выглядел гораздо соблазнительнее, чем без. Но все равно Майор смотрел на снимок с каким-то слишком уж завороженным любованием. И тут до меня вдруг дошло: так он же на нее замкнут!
      - Ну как она? - Майор с трудом оторвал глаза от снимка и посмотрел на меня так, что улыбка моя тут же стала восхищенной:
      - Блеск! Богиня! Кто это?
      - Так. Невеста. - Он, как ростовщик золото, засунул снимок в целлофановый пакет и спрятал за пазуху. - Такие женщины только раз в жизни встречаются.
      - Так это она тебя послала сюда?
      - Зачем? - Он всерьез обиделся. - Я сам попросил. Скажи, говорю, что мне для тебя сделать? Ей и объяснять не пришлось. Только пальчиком своим милым показала, я сразу все просек. На двести тыщ баксов куплю ей знаешь что?
      - Что?
      - А что она захочет, то и куплю! - И он заржал.
      А меня озарило.
      Я кинулся проверять, как там Барсик мается с винтиками у штепсельных разъемов компьютера, и между делом спросил:
      - У тебя-то хоть снимок ее есть?
      - А то как же! - гордо ответил он, и в самом деле походя своей безбровостью на много повоевавшего кота.
      - Покажи?
      - Ага, завидуешь? - Он ощерился и достал из-за пазухи уже знакомый снимок. Точно такой же, как у Майора.
      Не знаю, что бы я с ним сделал, если бы на снимке оказалась При. Но это я понял только тогда, когда напряжение схлынуло. Обошлось. Далее я подошел к майору Лапикову. Вот захотелось мне все выяснить сразу, на месте, хоть убей.
      - Товарищ Чапай, разрешите обратиться?
      - Чего тебе? - На сегодня он был сыт моими обращениями по горло.
      - Может, нам лучше на сборку кого-то из баб поставить? Чару или Куру? У них руки тоньше, пальцы ловчее и аккуратнее. Боюсь, Барсик всю резьбу винтикам сорвет.
      - М-да? Не знаю, не знаю.
      - Товарищ Чапай, а у вас ее фото с собой есть? - неожиданно выпалил я. И он знакомо ощерился. Вот удивительно одинаковый у них в эти мгновения был оскал. Будто их к нему специально приучали.
      - А как же! Хочешь посмотреть?
      - Так точно, хочу.
      - Ну смотри. Только недолго.
      Но смотрел, конечно, большей частью он сам. Уставился, как влюбленный кролик на сытого удава. Девка и в самом деле казалась на снимке сытой до отрыжки. Мне стало очень интересно, на кого же тогда замкнули ее саму? У Чары - Зои Катковой был снимок, естественно, Каткова, а у Куры - Ларисы тоже Девки.
      Она, показав мне его, спросила, как у проверенного боевого товарища:
      - Как думаешь, кого мочим?
      - Ума не приложу, - поосторожничал я. И тут прорезался Чубчик, улыбчивый, казацкого вида парень, который до этого прислушивался к нам, пыхтя над установкой снаряда в направляющих. Родич Шмелева явно не учел, что собирать всю его музыку будут не посреди лаборатории. Сырая конструкция, сырая.
      - Вазиани это, - кивнул он на полосу. - Старая запасная полоса. Основная, где наша база, - вон там, за горкой.
      Мы переглянулись с Ларисой и уставились на Чубчика, давая понять, что название нам ничего не говорит. Плюс разношерстной команды в том, что каждого судьба по своему маршруту носила - суммарный опыт больше. А для Катка хорошо, что если исчезнут люди, - там, дома, никто между их исчезновениями связи не обнаружит. Чубчик, уловив наше недоумение, объяснил понятнее:
      - Тбилиси это. Грузия.
      Ох, ё... Мог ведь и сам я догадаться - по участию во всей этой бодяге Каткова. Ему, видать, мало показалось тех давнишних саперных лопаток...
      - Ты смотри, - небрежно сплюнула Лариса, - жалко мужика.
      Как будто она уже стояла возле гроба объекта. Но гадать действительно было не о чем. Шансов
      Каток и его наниматели-спонсоры Шеварднадзе не оставили. При такой ораве, которую они собрали, им лишь бы до огневого рубежа добраться. Я видел, как они оружие пристреливали. Не новички. И повадки такие... Пожалуй, мне не то что в нынешнем состоянии, но и в лучшие свои дни больше, чем с двумя, наверно, и не справиться...
      Если и в первой группе такие же - быть сваре за грузинский престол...
      Врать не буду: созрел у меня один планчик... Правда, профессионал меня поймет: жалко было задумку Катка портить. Страсть хотелось посмотреть, как дело пойдет и чем кончится. Кто знает, месяца три назад, может, и я бы на такое дело да за такие бабки тоже с удовольствием бы подписался.
      Но сейчас не судьба. Все за меня, окончательно и бесповоротно, решил Он. Руками заговорщиков.
      Каток ведь сам, своей попыткой использовать меня втемную в деле купли-продажи оружия, лишил меня всякого выбора. Снаряды-то эти, два оставшихся, я нейтрализовал еще в гараже продавца. Навестись-то они еще, может, и наведутся, только вот взлететь - ну никак. Вот этому - саботажу с ракетными запалами - меня действительно учили. А вот восстановлению их после собственных шкодливых ручонок - нет. Признаться в порче ценного оборудования я не мог: в этом случае я сразу, мгновенно, становился Каткову совершенно не нужен.
      Короче, у Него осечек не бывает. Если уж Он решил, что кому-то невпротык, то рыпаться - пустые хлопоты. Кому пришел срок - тот и на арбузной корке шею сломает. А кому еще жить, того и ПТУРСом не возьмешь.
      Я ума не мог приложить, как бывший политбюрошник выпутается на этот раз, но, похоже, Он пока на его стороне. Да и мне ведь тоже, спасаясь самому, придется волей-неволей спасать и его. Потому что идти в тот лесок с неисправными снарядами - для меня однозначное самоубийство. Даже если бы они и отказались от идеи с поросенком, тут же бы опять о ней вспомнили. Но непонятно: на кой Катку и его нанимателям через мой труп след на Россию выводить? Доказать, что я в подготовке покушения участвовал, - нечего делать. Сам купил, сам привез, сам продемонстрировал. Не удивлюсь, если, когда я с установкой возился возле Абрамцева, меня тайком фотографировали или даже на видео снимали. Но что это Катку дает? Политика. Хрен поймешь.
      Обедали мы врозь: рядовой состав, то есть подчиненные вроде меня, - в большой комнате бункера, за тем столом, где карту города рассматривали, а начальство - Чапай с Катком и еще один подполковник-летчик - в маленькой комнате. Рядом с той, где я очнулся. Там же и все оружие хранилось до поры. Внешне я продолжал выглядеть не очень. Поэтому, похлебав борщеца, решил, что самый момент попробовать внести здоровую ревность в сплоченный совместными трудами коллектив.
      - Слышь, Чубчик, - позвал я тихонько. - А у тебя ее фотка есть?
      - Ну! - ответил он, дожевывая.
      - Покажи, а?
      - Зачем?
      - У меня-то нет, - пожаловался я. И это его растопило. Уж так ему стало жалко меня, обделенного, что он достал и показал мне снимок Девки, не выпуская, впрочем, из рук.
      Я, естественно, понадеялся, что остальные отреагируют. Но такой реакции я не ожидал. Каждый достал свой снимок и, молитвенно жуя, уставился в него чуть ли не со слезами.
      Никакой ревности, никакой драки.
      - Лар, - позвал я сидевшую справа от меня Курбанову. - А тебе ничего, что у них тоже ее снимки?
      - Кура, - дисциплинированно поправила она меня. - Называй по позывному. Марина сказала, чтобы мы их слушались, как ее.
      - Понял, виноват. Кура, - поправился я. - Но разве не обидно, что она и с мужиками ну... Это?
      - Это ее дело, - вздохнула Лариса. - Лишь бы она была счастлива.
      - Ты ее любишь? - вырвалось у меня. Лариса мечтательно улыбнулась:
      - Больше жизни.
      И остальные тут же присоединились, вознося восторженную "молитву" за здравие и счастье своей коллективной ненаглядной.
      Более жуткого и омерзительного зрелища мне видеть не доводилось. Они не были зомби. Ни капли. Я же видел, как азартно они стреляли, как разминались в спарринге, как сейчас, блестя от счастья глазами, каждый старался придумать самые-самые, свои собственные ласковые слова для описания и восхваления любимой.
      Да и Девка, если разобраться, была еще вполне ничего себе. Не При, разумеется, но я вполне понимал, что ее запросто можно полюбить. Я встречал мужиков, сохнувших по таким чувырлам, в сравнении с которыми и Девка богиня.
      И все-таки, все-таки в этой инспирированной химией любви была корежившая меня омерзительность. Наверное, просто дело в том, что я махровый индивидуалист. Если уж я кого люблю, то остальные, пожалуйста, идите на фиг. Вот и все. Не сотвори себе кумира, как говорится.
      Или - нет, не все. Есть нечто потрясающе омерзительное в облике счастливого раба. Даже самый забитый, измочаленный непосильным трудом, перепуганный или бунтующий подневольный человек может вызвать сочувствие и желание защитить. Счастливый раб, до слез влюбленный в своего владельца, омерзителен. И неважно кто он, этот владелец, - Сталин, Водка, Шприц, МММ, Государство, Родина, Макашов, Зюганов, Девка... Счастливый раб омерзительнее даже, чем рабовладелец.
      Впрочем, все это словеса. Мне они нужны, чтобы легче было потом убивать этих людей, которые вообще-то мне пока не сделали ничего плохого. Кроме того, что всецело подчинялись тем, кто намерен меня поиметь, а затем ликвидировать. Ни первого, ни второго я им просто так позволять был не намерен. Со всеми, разумеется, справиться будет очень проблематично. Но попытаться я обязан.
      Мне нужно еще с При разобраться.
      Я прислушался к себе: а сам-то я как? Не свихнулся ли на ней?
      Да нет. Мне нравятся ее грудь, задница, глаза. Голосок тоже ничего. Ревнует она забавно. Приятно, что в постели, как пионер, всегда готова. И если она, допустим, попросит меня кого-то пришить ради нее, то я... Возможно, послушаюсь. Почему не сделать приятное хорошему человеку? Но только - если этот "кто-то" и мне самому активно не понравится. Как Каток или Лапиков, например.
      Нет, в себе я был уверен.
      Потому что искренне жалел сейчас, что не трахнул, когда была такая возможность, Ларису. Сейчас, в мечтательном состоянии, она была чудо как соблазнительна. А если тебя тянет налево - это верная примета, что ты сам себе хозяин.
      И я в расстроенных чувствах - а как бы славно все почитатели Девки могли передраться, если бы организаторы этой акции не оказались так предусмотрительны! - отправился к начальству. Дверь у них была плотно прикрыта, голоса слышно, но слов не разобрать. Вежливо постучав, я вошел после разрешения. Доложил, что чувствую себя еще неважно и хотел бы взять тонизирующие таблетки. Мне разрешили. Катков сам, не доверяя мне связки ключей, отпер шкаф, в котором среди оружия лежали и шмотки, бывшие на мне, когда меня схватили в Абрамцеве. Там же и рюкзачок. Я, честь по чести повернувшись к свету и к почтенной публике, достал аптечку, а из нее таблетки. Все на виду, мне скрывать нечего. Я, может, полгода на этот фокус убил.
      Футлярчики со стеклянными ампулами газовых гранат мягко скользнули в руку, но тут Каток, точно у него были глаза на затылке, засмеялся:
      - Зря ты это, Муха. Пусты твои закрома. Неужели ты понадеялся, что я после твоих выкрутасов у Девки хоть один шанс тебе оставлю?
      Это и называется: полный облом.
      Глава двадцать четвертая. "Гвозди бы делать из этих людей"
      Генерал-лейтенант Ноплейко Иван Васильевич, начальник САИП ФСО РФ, пил утром 9 февраля крепчайший кофе, чтобы и после бессонной ночи сохранять полную работоспособность. Слишком ответственный настал момент. Апогей, фигурально выражаясь, всей операции. Он пил крепчайший кофе, принесенный адъютантом, и в ожидании Гнома набрасывал тонко заточенным карандашом ТМ эскиз памятника. Иван Васильевич неплохо рисовал с детства, его в свое время даже уговаривали пойти в художественное училище. Но он выбрал военное. Родине нужны в первую очередь солдаты. А художники... Любой настоящий солдат, получив соответствующий приказ, может стать художником. А вот наоборот - не получится. Наоборот - вряд ли.
      Памятник вырисовывался такой: громадная фигура друга Бори с непокрытой, развеваемой ветром перемен седой шевелюрой. Одной рукой он опирается на коленопреклоненного (чтобы удобнее было целиться во врагов) маршала Ноплейко, а другую протягивает тоже коленопреклоненной (символ дисциплинированности) грудастой (символ плодородия), но со строгим скорбным лицом (символ истового служения долгу) женщине. Лицо ее Ноплейко не стал прорисовывать. Тут все зависело от места установки типового монумента. Оно будет тонким горбоносым - в Армении, плосконосым - в Киргизии, средне-чернявым - в Чечне. И так далее. У каждого народа Родина - мать. Вот она и пришла, принесла присягу Отцу. Нормально. Но первой, конечно, будет Грузия. Республика, в которой впервые и с блеском сработает его, Ноплейко, система восстановления Державы. Эта система покажет другу Боре, что все, кого он доверчиво допустил к себе, - бездельники, воры и болваны. Только он, только верный Ваня способен служить ему бескорыстно и эффективно. Вот тогда друг Боря все поймет, ему станет стыдно перед несправедливо отодвинутым в тень вернейшим другом Ваней. И он наконец скажет...
      Что скажет друг Боря, Иван Васильевич представить не успел. Потому что карандаш совершил святотатство. Протянутая рука монумента показалась ему, карандашу, слишком пустой. И он, карандаш, несколькими штрихами вложил в эту могучую правую руку пустую рюмку. Сразу лицо монумента приобрело живое воодушевленное выражение: "А-а, фигня все это! Наливай!"
      Генерал, мигом опомнившись, отбросил грифельного предателя и, схватив резинку, стер всю руку центральной статуи. А потом еще мелко порвал листок, свалил ошметки в пепельницу и поджег. Вот почему еще Иван Васильевич не пошел в художники. Это дорога - к сумасшествию. Потому что у художников кисти, перья и карандаши имеют свойство становиться самостоятельными. Точно кто-то извне начинает двигать твоей рукой, и тогда она способна нагородить такое... Солдату проще. Он всегда знает, от кого и против кого исходит приказ.
      Ноплейко посмотрел на часы: ну где же этот чертов Гном? Время поджимает, самолету вот-вот надо вылетать.
      Нет, это удивительно, как четко и ясно мыслится и работается, когда у тебя есть четкая и светлая цель. Когда цель эта - процветание Державы, матери-Родины.
      Ситуация беспроигрышная. Этот изменник Шеварднадзе, выдавший тех, кто стремился сохранить СССР и этим напугавший нестойких, сгинет. Уцелеть на этот раз, когда операция подготовлена с тройной перестраховкой, ему просто невозможно. Те, кто придут на его место, либо они будут слушаться и тихо-скромно опять проситься под крыло России, либо Грузия станет изгоем в международном сообществе. Как Ирак. Ни о каком НАТО, ни о какой перекачке через них нефти не будет и речи.
      Если же, о чем смешно думать, но думать генерал обязан по должности, если вдруг что-то все-таки не заладится и предатель уцелеет, все равно САИП будет на высоте. Служба генерала Ноплейко представит неопровержимые улики, которые укажут, что вся эта авантюра - чисто грузинские, внутренние разборки. Но! В них окажется замешано некое УПСМ, в котором шибко умные собрались. Настолько умные, что не захотели прислушаться к его, Ивана Васильевича, рекомендациям. Потому и вляпались: их Голубков, по свидетельству прессы, отпускал намеки в адрес Грузии, его, Голубкова, боевик Мухин демонстрировал грузинским заговорщикам боевой снаряд, который сделан в НИИ, работающем под эгидой УПСМ, он же, Мухин, вылетел из Шереметьева в Грузию, и он же, Мухин, убит случайной пулей во время покушения.
      Разумеется, человек, который раскрыл все это и тянет такой огромный воз, никак не может оставаться всего лишь генерал-лейтенантом. И он должен подчиняться напрямую самому президенту, а не какому-то штатскому куратору...
      - Товарищ генерал? - мягко прошелестел из селектора голос адъютанта. К вам Гном.
      - Ясно, пускай, - встрепенулся Иван Васильевич.
      - Но он с четырьмя спецназовцами. Вооруженными!
      - Да-да, я в курсе. Запускай!
      Генерал встал, одернул китель и впился сумрачными на безбровом дряблом лице глазами во входивших.
      Да, это были _бойцы_!
      Высокие, мощные, двигающиеся с неукротимостью и плавностью непрошибаемых бесшумных бронемашин. А бесшумность всесокрушающей мощи особенно впечатляет. И - глаза! В глазах у них неукротимый дух, сияющая преданность, несокрушимая воля и жажда приказа.
      Молодец Полянкин. Надо будет представить его к ордену, заслужил. Но и Катков молодец - каких орлов выбрал. Это не голубковские замухрышки вроде этого Мухи...
      - Здравствуйте, хлопцы, - улыбнулся Ноплейко.
      - Здра! Жла! Тва-генерал! - в три коротких выдоха рявкнули солдаты, вытянув шеи и расправив монолитные груди.
      - Вольно! Готовы выполнить приказ? - Генерал любовался ими сквозь накатившую слезу, но счел нужным не скрывать своих чувств.
      - Так точно, готовы! - браво отрапортовал старший, светловолосый красавец, серые глаза которого смотрели на генерала с неизъяснимым обожанием.
      - Молодцы, сынки. - Смахнув слезу, генерал повернулся и подозвал бойцов к столу, на котором была развернута карта-схема.
      - Вот что вам предстоит сделать. Сегодня, примерно в двадцать три тридцать, группа террористов предпримет попытку уничтожить некоего политического деятеля. К нам эта их акция отношения не имеет. В нее вам нельзя вмешиваться ни в коем случае. Ясно?
      - Так точно!
      До чего все же греют генеральскую душу восторг и преданность в глазах солдата, готового выполнить любой приказ. Любой! - вот в чем секрет. Все эти контрактники, которые намерены служить за деньги, выбирая, какие приказы им кажутся законными, а какие нет, - готовые предатели. Солдаты удачи, мать их... Разве уговоришь такого лопатой радиоактивный графит кидать? Никогда, слишком много о себе понимать стали. Не случайно Ноплейко не жалел средств, чтобы его журналисты показали обществу, как глупы эти идеи о профессиональной армии и какие хреновые солдаты эти контрактники. Деньги им за службу. Вот вам шершавого! Служить будут вот такие, не замутненные рассуждениями, призванные со школьной скамьи, умеющие только слушаться, ребята.
      - ...Мы имеем точную информацию: после данной акции эти террористы намерены напасть на ряд видных лиц российского государства. В частности и на меня, - скромно уточнил Ноплейко, внимательно следя за реакцией инструктируемых. Лица троих мгновенно окаменели и выразили неописуемый гнев, а четвертый, с темно-русой вьющейся шевелюрой и гордым носом арийца, воскликнул, не в силах сдержаться:
      - На куски порвем мерзавцев! Головы вам сюда доставить?!
      - Нет-нет, - добродушно ответил не обманувшийся в своих ожиданиях генерал. - Хотя... Нет, впрочем, не надо. Достаточно их просто ликвидировать. Но обязательно - всех! И пусть вас не смущает, что среди них окажутся наши сослуживцы подполковник Катков и майор Лапиков. К сожалению, они стали предателями.
      - Жа-аль, - вздохнул кудрявый, - может, хоть их головенки вам привезти?
      - Нет-нет. Это - лишнее. Самолет вас ждет. - Он снова привлек общее внимание к карте-схеме. - Он зайдет вот над этой, считающейся заброшенной полосой, на которой притаились террористы и откуда они собираются улететь. Вы десантируетесь вот здесь. Там приготовлен транспорт. Займете позиции в парке - вот здесь, здесь и здесь. Видите? Ваши позиции отмечены на карте красным, а террористы - синим. Дождетесь, когда они сделают свое дело, а потом с минимальным шумом, то есть тихо, ликвидируете их всех. Особо обращаю ваше внимание: всех до единого. При этом тела Каткова, Лапикова и лейтенанта Курбановой - вот на всякий случай их снимки - возьмете с собой и отвезете вот сюда, на взлетную полосу. Особо не мудрите, но трупы постарайтесь расположить так, будто эти трое прибыли, чтобы помешать террористам, но стали их жертвами. Все ясно?
      - Так точно!
      - Вопросов, сомнений нет? - счел свои долгом еще раз проверить генерал.
      - Никак нет!
      - Молодцы, ребята! - Генерал набрал в грудь побольше воздуха, отчего его тонкая шея, торчавшая из слишком широкого мундира, стала похожа на соломинку, опущенную в коктейль из хаки и орденов. - Когда мы приступали к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то никто из нас не спрашивал, чего нам может дать Родина. Каждый из нас думал только о том, чего он может дать Родине! И вы, я верю, достойные продолжатели дела тех, кто, не щадя себя, не обращая внимания на радиацию и вопли клеветников, собой, своими телами заслонили мать-Родину от беды. Так, уверен, случится и на этот раз!
      - Служим! Това! Генералу! - дружно, грозно, хотя и не по уставу ответили бойцы.
      Доселе скромно молчавший Гном-Полянкин поспешил подойти и шепнул на ухо Ноплейко:
      - Товарищ генерал, они же обработаны на вас, на ваш портрет. Поэтому и служат именно вам, понимаете?
      - Ara, - польщенно вспомнил Иван Васильевич. Что ж, это приемлемо. В конце концов, он ведь служит Родине, так что в конечном счете ребята такие же патриоты, как и его чернобыльцы. Только лучше. Эти-то не станут потом ходить и ныть, выклянчивая себе пенсию побольше. - Раз вопросов нет приступайте в выполнению приказа!
      Бойцы, как заводные, разом сделали кругом и четко, но бесшумно инфильтровались из кабинета в приемную. Когда дверь за ними закрылась, Ноплейко несколько секунд растроганно смотрел им вслед, а потом повернулся к Гному:
      - Кто еще из лично преданных этой Девке и Каткову у нас остался?
      - Сама Девка, - ответил Полянкин. - Она замкнута на Каткова. И еще двое боевиков-шестерок, которые замкнуты на нее.
      - Но вы уверены, что мы уже можем добиваться надежной "привязки" без всякого секса? - спросил генерал.
      - Нет, не уверен, - ответил Михаил Федорович. - Эти четверо редкостная удача. Мне удалось их отобрать из двух десятков добровольцев, предоставленных подполковником. А если Каткова не будет, где я возьму исходный материал?
      - Что-нибудь придумаем, - задумчиво ответил генерал. - А с Девкой... Вы можете перезамкнуть ее, скажем, на меня?
      - Без секса? - брякнул, не подумав, Гном.
      - Разумеется!
      После своего чернобыльского подвига Ноплейко считал все, что связано с сексом, грязным, подлым и совершенно непатриотичным. Кроме самого акта, собственно зачатия, все остальное только отвлекает от служения Родине. Сегодня наивный юноша проститутку дрючит, завтра негритянку захочет попробовать, а там, глядишь, его и еврейка соблазнит. И - готово, одним сионистом стало больше. А то и двумя. Евреи, кто не знает, специально национальность по матери считают, чтобы наш, чисто русский генофонд воровать.
      - Без секса трудно, - счел необходимым придерживаться правды слегка покрасневший Гном-Полянкин. - Но я попытаюсь.
      - Вот-вот. И не только попытайтесь, а - сделайте! - велел Иван Васильевич. - Девка - ценный кадр, и не хотелось бы ее ликвидировать впустую. Родина всегда помнит и заботится о тех, кто ей верно служит. Вы проследили за тем, чтобы Катков дал Девке инструкции выполнять мои приказы неукоснительно?
      - Да, я смотрел за этим, - по-граждански расплывчато ответил Гном.
      - Ладно, ступайте.
      * * *
      Тот кучерявый боец, который так понравился генералу, выйдя из здания САИП, ожесточенно сплюнул на асфальт и выматерился:
      - ...ничего этих мудаков не берет!
      - Знаешь, Артист, - не посочувствовал ему сероглазый командир четверки, поправив обхватывающий мощное запястье браслет "сейки". - Твой язык когда-нибудь нас здорово подставит.
      - А я чего? Я же в образе был! Генеравнюк-то поверил! Ну, Боцман, чего молчишь? Муху летим выручать, а ты молчишь?
      - Если б я раньше знал, какие долбостуки нами управляют...
      - Ну и что бы ты сделал? - невозмутимо поинтересовался самый "пожилой" из них, Док.
      - Удрал бы куда-нибудь.
      - Куда ж ты от них удерешь? - вздохнул невозмутимый Док. - Сами таких выбираем, самим и расхлебывать.
      - Нет, в самом деле, - загорелся новой идеей Артист, так понравившийся генералу своей внешностью, усугубленной легким гримом. - Не прав ты Боцман. Не нам от них надо удирать, а их от нас отселять. Забить ими Кремль. Заизолировать их там и гнать туда дезу, что мы им подчиняемся. А самим... Все! - еще раз посмотрев на "сейку", сказал Пастух. - Побазарили. Работа ждет.
      Глава двадцать пятая. "Тби-илисо-о-о, тра-та-та-та-та-та-а-а!"
      В тот февральский день Бабу, как сторонники называют президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе, закончил работу в Президентском дворце, он же госканцелярия Грузии, без десяти одиннадцать ночи.
      Получив соответствующую команду, охрана президента проехала по маршруту. Ночной Тбилиси, до сих пор не оправившийся от междоусобицы, не радовал обилием огней, был тих, пустынен и спокоен. Охрана доложила, что маршрут безопасен, и в 23.10 президент Бабу сел в свой "Мерседес-600". Его подарило ему правительство Германии после покушения 1995 года. Бронированный "мере" направился в резиденцию президента в квартал Крцаниси. Вообще в цивилизованных странах давно принято, чтобы первое лицо государства работало там же, где живет. В США, например, это Белый дом. Все ж таки, американцы не дураки, чтобы лишний раз рисковать. Сколько ни трать средств на безопасность первых лиц, а сумбур при неожиданной смене власти и внеочередные выборы все равно обойдутся дороже. И намного. Поэтому президент США где работает, там и живет. Каждый, кто в этой роли побрезгует своего рода казарменным положением, рано или поздно допрыгается, искушая судьбу и террористов.
      Бабу не хотел дразнить злые языки, которых и так хватало как в Грузии, так и вне ее. Поэтому работал в госканцелярии, а жил в резиденции.
      На заднем сиденье бронированного "мерса" Бабу слева и справа зажали двое охранников - в силу служебного долга прикрывали президента с боков собственными телами. Броня броней, немцы свое дело знают, но инструкция и многовековой опыт требуют своего. Трем в ряд даже в просторном салоне "мерса" не шибко уютно. К тому же охранники, как им и положено, отнюдь не отличались худосочностью и все время инстинктивно норовили зажать подопечного, чтобы он не высовывался.
      - Вам удобно? - с усталой иронией спросил президент. - Я вас не стесняю?
      - Спасибо, все в порядке, - вежливо ответил один из телохранителей, спасший президенту жизнь во время предыдущего покушения, и велел водителю: - Поехали, генацвале.
      Кортеж Бабу, резко взяв с места, вылетел в город. Череда машин быстро миновала проспект Руставели и через пять минут свернула по набережной Сталина к улице Вахтанга Горгасали.
      Скорость согласно инструкции держали около ста километров.
      Впереди кортежа шла обычная полицейская машина с мигалками, за ней сразу - "мере" президента, за ним - два джипа с охраной. Когда справа оказался сквер на Сеидабадской возвышенности, оттуда открыли огонь. Афганский способ: вначале трассеры, показавшие всем стрелкам главную цель, а потом гранатометы. Всего гранатометчики выстрелили около пятнадцати раз, полностью обездвижив полицейскую машину и оба джипа охраны. Бронированы последние были кустарно в попытке сэкономить толику денег и без того чахлому бюджету.