- Ты чего хмуришься? - тем не менее заметила моя лживая радость. Выкрутимся!
      Она расчет свой строила на том, что к ней генерал относится хорошо. Не "по-кобелиному", а почти что по-отцовски. То есть он считал нормальным, что ей приходится спать с объектами разработки, и в отличие от других коллег не думал, что это делает ее общедоступной, грязной и нуждающейся в жалости. Короче, не проявлял той снисходительности, которая доводит профессионалок подобного рода до бешенства.
      "Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, делился генерал Ноплейко своими размышлениями с Принцессой, - то нас тоже считали дураками и самоубийцами. Но мы их не слушали. Мы же патриоты! Так и ты. Ведь если тот же Джеймс Бонд спит с кем ни попадя, его не жалеют - ему завидуют. А если баба трахает любого, кого захочет? Если она вьет из мужиков веревки и тем самым служит Родине? Обыватели ее либо презирают, либо жалеют. Разве это справедливо? Нет, это - глупо и смешно. Поэтому, дочка, ты наплюй. Твоя служба - почти как у нас, чернобыльцев!"
      - Ты согласен? - перебивая свой рассказ, потребовала моего мнения При. Поскольку очевидно было, что ей хочется услышать, я не стал разочаровывать:
      - Разумеется. Служба есть служба.
      Но, конечно, меня не радовали ее рассуждения. Вообще, излишняя откровенность любимых - даже хуже их вранья. Намного хуже. Слишком явственно рисует перед воображением череду рук и прочих органов, которыми ею пользовались до меня. И слишком мало шансов, что это прекратится после. Вот, блин, не повезло мне с призванием любимой! Да что ж теперь поделаешь. Забыть хотя бы - так она ж и не дает: развезло вот ее на исповедь, и все тут. Намолчалась, а поделиться наболевшим каждому хочется. И каждой.
      - Хотя, конечно, он дурак, - простодушно говорила Ирина. - Гнать солдатиков на радиоактивную крышу было все равно что затыкать ими амбразуры. Мне такого самоубийственного патриотизма не понять. Пусть я блядь, но уж лучше хорошо научиться гранаты бросать, да? Чем собой доты закрывать. Ты как думаешь?
      - Ты не отвлекайся, не отвлекайся...
      Вот так она и вызывает свои объекты на откровенность: "Сука наш шеф, правда?" "Есть немного". И конец карьере.
      Поскольку При формально значилась в этой операции рядовой, то о присвоении ей майорского звания Ноплейко велел никого не извещать. Он не хотел лишать Лапикова иллюзии лидерства и наводить его на мысль, что При за ним присматривает. До меня как-то не дошел смысл этой путаницы, но, видимо, для Конторы она была в порядке вещей. Потихоньку я начинал подозревать, что интриги у них там самоценны.
      Инструктируя При, Ноплейко предупредил:
      - Лапиков не потому дурак, что разболтал тебе о желании погреть руки на ожерелье. А потому что не понял: эти семьсот или сколько там тысяч долларов - тьфу в сравнении с целой страной, которую можно за это ожерелье получить. Улавливаешь?
      - Не очень, товарищ генерал, - призналась Принцесса.
      - Да? Ну ничего. Какие твои годы. Еще станешь генеральшей, тогда и начнешь все понимать.
      Когда она мне это рассказала, я хмыкнул. Узнаю наш народ. Он свято верит, что мозги прилагаются к должности.
      * * *
      Ноплейко после дозы, полученной в Чернобыле, отличался хилой комплекцией, засунутой в богатырский мундир. Он далеко высовывал лысую голову на морщинистой шее и, как упорная черепаха, водил перед собой руками в старческих пигментных пятнах. Разгребал аргументы и факты.
      - Следи, - говорил он Принцессе, - за Лапиковым и за самим Катковым. Тут начинаются типичные "Двенадцать стульев"... Смотрела кино такое?
      - Конечно.
      - Молодец, работаешь над собой, повышаешь культурный уровень пригодится. Не вечно же тебе одним передком звездочки зарабатывать. Головой учись, головой работать.
      - Но как мы теперь докажем, что это Викланидзе начинил ожерелье взрывчаткой, а не, допустим, мы сами? - как послушная ученица спрашивала При. - Даже если он и согласится выкупить его у Мухина, он всегда скажет, что ни о какой взрывчатке и не слыхал, а просто хотел вернуть ценную вещь, чтобы сэкономить на страховой выплате.
      - Так в том-то и беда! - Дряблый генеральский кулачок с досады хряпал по столу. Когда-то, будучи в силе, он хряпал как надо, призывая к подвигам. - Вот ты мне эти доказательства и раздобудь.
      - Как?
      - Вот и думай - как?! Для чего тебя учили? Ты же теперь майор! Поставь цель, разбей на задачи. И отрабатывай по ступенечкам. Первая задача универсальная, основная для любой операции: прикрой свою задницу. Надо избавиться от горячей картофелины, подсунув ее другим, но из поля зрения не выпускать. Раз! Второе: добиться, чтобы те, у кого теперь картошка, ее не профукали. "Те" - это хлопцы того ренегата, Пастуха. Вот и внедряйся к ним, тут тебя учить не надо. Справишься?
      - Не знаю.
      - Да чего там знать? Все под носом! Ты согласна, что в этом ожерелье ба-альшие возможности?
      - Ну-у...
      - Не стесняйся, говори. Намекал Катков, что и я захочу от него что-то пригреть себе?
      - Не похоже на вас вообще-то.
      - Молодец! От человека идешь, хорошим оперативником можешь стать. Ты, дочка, меня, старика, послушай: одной давалкой своей ты хорошей карьеры не сделаешь. Износишься, засветишься. Неравный обмен: ты им и тело свое, и удовольствие, а они тебе - только информацию. Да и то для других. Головой старайся работать. Тогда ты им - ничего, но они тебе - все, что _тебе_ нужно... Во-первых, что бы ни случилось, мы ни при чем, а все огрехи на этом "MX плюс" и Пастухове. Во-вторых, не зря Викланидзе именно на них вышел. Не зря. Значит, надо его планы в отношении их высветить. Вот твоя главная задача. И третье: найди мне того, кто способен вытащить на свет божий Мухина, в какую бы щель он ни забился.
      - Так это ж Пастух, наверное?
      - Не получается у Пастуха, да и у прочих бывших сослуживцев Мухина. Они ему уже весь пейджер призывами забили, а он и ухом не ведет. Но должен, должен быть у этой Мухи человек, к которому он помчится по первому зову. У всех такие есть. Вот и найди мне его.
      - Наверное, мама?
      - Не понимаешь. Если мы его мамашу зажмем, он же не дурак, сразу поймет, чья работа. А при его изворотливости это черт-те чем чревато. Нет, мне нужен такой человек, в зове которого Муха никак связи с нами не заподозрит. Никак. Ясно? Есть еще вопросы?
      - Так точно, есть... Жаден Лапиков. Не захочет информацией делиться. Все под себя загрести пытается.
      - Знамо дело, жадный. Поэтому его кое-кто и выбрал. Думай. Такое твое домашнее задание: сделай так, чтобы желающие держать майора под колпаком засуетились. Все? Свободна!
      Очень При повторы генерала про то, что она не головой, а "давалкой" работает, обидели. Только у нее хватило ума понять: ранит лишь правда. Боль от слов пропорциональна их точности. Поэтому она из принципа решила майора Лапикова от койки отлучить и вертеть им исключительно с помощью интеллекта.
      - ...Знаешь, сейчас, когда у меня появился ты, дорогой, мне этого особенно хочется!
      Я следил за ней краешком глаза и поражался тому, что она сама, наверное, сейчас верила в прочность своей ко мне привязанности. Она даже не понимала, как меня теперь корежит от ее "дорогого". Беда таких, по-мужски относящихся к сексу, баб в том, что они жаждут постоянства, не понимая: поезд ушел. Постоянство - удел и счастье неопытных. Гурман не в состоянии долго сидеть на сухарях. Как бы ни было это полезно.
      Но сработал закон генерирования идей: если ты кому-нибудь говоришь о том, что тебя действительно волнует, то даже если твой собеседник ни ухом ни рылом не понимает в твоей проблеме, ты все равно невольно изрекаешь новые для себя самого идеи. Вот почему так туго и так некачественно думается в одиночку. Вот почему так легко раскалывают мужиков умелые бабы. Человек и в мышлении, и в чувствованиях - животное общественное. При сама увлеклась собственным рассказом, стараясь в общении со мной заметить и понять то, что могло от нее ускользнуть раньше. И ведь что-то нащупывалось. Но я уже чувствовал некоторый перебор по части информации. Поцеловал ее в щеку и попросил:
      - Милая, у меня от подробностей уже голова пухнет.
      - Устал, бедненький? Закругляюсь. Когда ты убег от Девки, она по злобе объявила на всю Москву, что ты уволок у нее кучу бабок и драгоценностей. Ну а теперь, когда ты и сам скрылся невесть куда, и меня неизвестно куда дел, Катков, чтобы отмазаться перед другом Ваней, наверняка объявил тебя в розыск. У меня все. Чего делать будем? Дай я тебя потискаю, мой до-о-орогой!
      Я лежал, как пристукнутый.
      Оказывается, пока я тут валяюсь, по моим следам и милиция, и бандюки рыщут! По мою душу охотится, почитай, треть Москвы, не считая окрестностей. В Москве, наверное, уже просто нет стукача, милиционера, фээсбэшника или блатняка, который бы не знал примет Мухи, ухаря с полными карманами бриллиантов, точной описи которых у начальства нет...
      Иными словами, тот, кто первый его пришьет, тот первый и урвет горсточку-другую себе на старость. А если и не пришьет, но узнает про него что-то - получит солидную награду от любой из заинтересованных сторон, а то и от нескольких. Сказать, что меня все это обрадовало, значило выразиться очень неточно. Нет, и до расклада, открытого мне При, я знал, что пахнет жареным, но что это жарят меня и настолько азартно и всесторонне - даже и не подозревал.
      - Ну и чего ж ты все это время тянула-молчала?! - Я почти с ужасом посмотрел на женщину, которая своими ласками лишила меня целых суток. Последнего, возможно, моего шанса на спасение.
      Хотя... Если припомнить, что я с ней выделывал тогда в камере, то ее месть пропорциональна сотворенному мною...
      Получалось, что мне лучше было остаться у Девки. Ее-то, возможно, удалось бы убедить в том, что Муха может ей пригодиться. А вот всем, кто сейчас меня ищет, я, разумеется, не нужен. Им нужно то, что я хапнул у Девки. А это большая разница. Для меня, во всяком случае. Но чего теперь об этом думать. Думать надо о том, в какую щель забиться. При правильно поняла мой взгляд, однако слез раскаяния лить не собиралась:
      - Прости, милый. Но я ведь еще не знала, что влюблюсь в тебя! Думала: попользуюсь, сколько смогу, выясню, что сумею, а потом сдам тебя Конторе или кому-то еще.
      - А что ты думаешь сейчас?
      - Что ты мне и самой пригодишься... Давай поедим чего-нибудь.
      - Поедим?!. Извини, но мне жрать некогда.
      Да и Мария Павловна совсем не проста. И кто ее подруги, сестры, дочки, где и кем работают-подрабатывают мужья, братья и дети оных, я не знаю. А то, чего не знаешь, невольно пугает. Да и должно пугать.
      Думая обо всем этом, я ускоренным образом одевался, заправляя куда следовало свой инструмент, предельно обостривший для меня эту ситуевину, но явно не желавший на этом успокаиваться. Боже, дожить бы до возраста, когда я превращусь в импотента и все женские прелести абсолютно перестанут меня волновать! Может, мне ещё повезет, и шальная пуля произведет быструю кастрацию, позволяя хоть кусочек жизни прожить безмятежно? Займусь тогда шахматами, вышиванием, садово-огородными делами...
      При тоже споро собиралась, с явным сожалением восприняв ту решимость, с которой я застегнул брюки. Стоя с голым бюстом, одной ногой в колготках, она вдруг продекламировала, патетически подняв гладкую полную руку:
      _Узнав, что муж собрался в бой
      Идти с незащищенною мотнёю,
      Жена сказала: "Друг,
      Прикрой бронею
      Свой гульфик,
      Столь любимый мною!.._
      Как эти существа чуют то, про что мы, мужланы, и подумать-то толком не умеем! Меня пугало, что Принцесса даже не думала о том, что, если ее накроют вместе со мной, от нее могут избавиться просто как от ненужного свидетеля. Еще до того, как я успею вставить словечко...
      - Рабле, со школы запомнилось, - сообщила она, натягивая колготки на объемистые бедра. - Актуально. Ну и куда мы сейчас?
      - В разные стороны! Мне нужно отлежаться. Дай свои координаты, сам выйду на тебя, когда смогу.
      - Дорогой, я люблю тебя! И на всякий случай учти: коль не прогнал меня сразу - ты мой. А что мое, то - мое. Я не шучу.
      "Так, подумал я, теперь есть и третья сторона, жаждущая меня найти и употребить, - Принцесса. Формально - одна, но уж она-то сумеет заставить поработать на себя всех остальных". Чемоданчик с электроникой, лежавший обычно под тахтой, любезно предоставленной нам мамашей бесславно почившего Василия, я засунул в пластиковый баул той расцветки, которая отчего-то полюбилась челнокам-торговцам. Все свое я решил пока забрать отсюда. Нескоро я теперь посещу этот дом.
      Благодаря При количество имевшихся в моем распоряжении укромных мест стремительно сокращалось.
      ...Все-таки Он ко мне очень снисходителен порой. Когда мы спускались, мимо нас проехал вверх лифт, как вскоре стало ясно, с Марией Павловной и сопровождающими ее лицами. С двумя физиономиями, подстраховывающими тех лиц на лестнице, мы столкнулись между четвертым и третьим этажами. Нелогично, но так повелось, что на подстраховку обычно посылают самых неопытных. На свое несчастье, они пыхтели, топая через три ступеньки и глядя себе под ноги. А мы - на свое счастье - шли, как нас учили: на цыпочках, бесшумно и глядя, куда идем.
      Поймав взгляд При, я показал ей пальцем на парней, затем ткнул им в ее упоительную грудь, а потом показал на себя и за спину парням. Она понимающе кивнула и мгновенно бесшумно перемахнула через перила. Если с милиционерами она резвилась играючи, то тут, на беду здоровяков, - ах как любят авторитеты выбирать себе подручных помассивнее! - у нее на игры не хватало времени.
      Она с маху приземлилась задницей на спину первого и тут же врезала обоими каблуками в морду второму. Это было столь четко исполнено, что, будь у меня хоть пара минут, я бы полюбовался на дальнейшее. Но приходилось спешить. Что-то все опаснее и опаснее становилось мне рядом с любимой.
      Поэтому я дал деру.
      Глава четырнадцатая. Вихри враждебные
      Я промчался по лежавшему на спине бесчувственному телу отключенного Принцессой бандита, пролетел второй этаж, парадное и, успокоив дыхание, медленно вышел на улицу. Машина, иномарка, нагло стоящая на тротуаре с работающим движком, не могла быть ничьей иной. Задние дверцы никто запереть и не подумал, поэтому я просто уселся за спиной водителя, просто ткнул ему пистолетом в мозжечок, просто вытащил из-за его пазухи ствол - какая-то древность, чуть ли не наган - и просто вежливо попросил:
      - Тихо, без резких движений, пересядь на правое сиденье. Нет, ключи не трогай... Так, осторожно, не ударься. Вот и молодец. Руки на колени. Теперь учти: дернешься - убью. Извини, нет времени тебя пугать и уговаривать. - Я перебрался на водительское место и спросил: - Двое шли по лестнице, а в лифте?
      - Тоже двое.
      - Молодец. Теперь, если хочешь жить, замри! По затылку, чтобы оглоушить, я бить не люблю. Одна из моих бытовых проблем в том, что армия учила меня исключительно убивать. Ну в крайнем случае - калечить. Логика у инструкторов при этом проста: лучше всего делаешь то, что делаешь автоматически, рефлекторно, совершенно не думая. Для тех, кто дерется, у одного и того же движения два-три варианта - сильный, средний и слабый, например. Но при этом мозгу и мышцам требуются дополнительные доли секунды, чтобы разобраться, с какой силой и куда бить в данный момент. А за это время тот же "каштан", делающий девятьсот выстрелов в минуту, успеет всадить в тебя пять-шесть пуль. Дороговато за гуманизм. И я с инструкторами совершенно согласен. Потому что - живой. Теперь мои рефлексы включаются автоматически до того, как успею осознать, что делаю. Это меня спасло от смерти уже раз двадцать. Что еще больше, по принципу обратной связи, закрепило те самые рефлексы. И если бы я даже и захотел только оглоушить водителя, то девяносто девять и девять десятых шанса из ста, что это был бы последний удар, полученный им при жизни.
      Выскочив на шоссе Энтузиастов, я пронесся до "Римской", и, останавливаясь возле входа в метро, спросил тихо сидевшего всю дорогу водилу - до него, вероятно, только возле метро дошло, что, собственно, с ним приключилось:
      - Чьи вы люди?
      - Мы? Чьи люди? - испуганно отпрянул он.
      - Кто у тебя главный?
      - Карась.
      - А у него?
      - Дымок.
      - А у Дымка?
      - Девка.
      - Молодец. Твои шансы на жизнь все растут. Теперь быстро: как и от кого узнали, где я? Быстро!
      - Бабка какая-то капнула. Мол, у нее шалашовка объявилась, которая от Девки сбежала. Подслушала бабка вроде что-то. Мол, она к бабкиному постояльцу приблудилась. Ну Девка и поняла, кто этот постоялец.
      Ай да Марь Пална. Она четко нацелилась не отдавать такого завидного жениха, как я, в ненадежные чужие руки.
      - Слушай, парень... - Я решил его отблагодарить. - Ты быстро соображаешь. И на твоем месте я бы поторопился назад, к подъезду. Но не говорил никому о том, что меня подвез. Второе. Если не дурак, то смывайся с этой работы, пока жив... Пушку я твою положу на багажник. Пока.
      В переходе я чуть поработал над собой, глядясь в витрину незанятого ларька, и на площадь Ильича явился преклонным старикашкой лет шестидесяти: морщинистым, беззубым, еле волокущим сумку и очень вонючим. Но ростом я стал на двенадцать сантиметров выше. Поэтому мент, цепко перехвативший меня перед эскалатором, изучив мою пенсионную книжку труженика союзного значения, отпустил с миром.
      Через два с небольшим часа, основательно присмотревшись к обстановке, я изъял из берлоги на старой автобазе свой рюкзак и сумку с захваченными у Девки трофеями.
      Конечно, пришлось, проверяясь, попетлять по городу.
      Только к ночи я согрелся в душе и смог наесться супчика у Катерины в районе "Бабушкинской". Работала Катя проводником, поэтому именно сегодня, по стечению обстоятельств и по графику, была в рейсе. Сын ее в такие дни находился у бабушки, так что Катина квартира до послезавтра была в моем полном распоряжении. Знаком я с Катериной еще со своих челночных времен. Она ко мне хорошо относится, доверила ключ от квартиры и не обижается, если, переночевав в ее отсутствие, я, попользовавшись ее припасами, просто оставляю деньги.
      Боже, какое спасение, что есть еще женщины, с которыми может быть так просто...
      Но главной моей проблемой сейчас было определить: что из всего навранного мне Принцессой самое существенное? Пробежавшись и отдышавшись, я совершенно четко понял: она врала мне так обильно и порой неуклюже не по глупости. Наоборот. И уж тем более не от любви. Чертовка раскусила меня влет, поняла, что я ей не верю. И прятала самую существенную ложь среди той, что попроще и помельче. Иначе говоря, При программировала меня так, чтобы я делал то, что ей требуется, вне зависимости от того, верю ей или нет. Разве можно не восхищаться этой женщиной, щедро дарящей наслаждение и управляющейся с тобой так непринужденно, как училка с первоклашкой? Нельзя не восхищаться. Но жить все равно хочется. В моей головенке царил сумбур, как и в захваченных у Девки трофеях. Вот с них-то я и решил начать. Монотонная работа помогает сосредоточиться.
      Итак, обогревшись и отдышавшись в квартире железнодорожницы Кати, я наконец-то смог рассмотреть все, что хапнул у Девки. Оружие меня сейчас не интересовало, поэтому его отодвинул в сторону, не разбирая. Самое важное и срочное - бумаги. Тетради, папки, блокноты и записные книжки. Но слаб человек, и я начал с долларов. Подсчитал бабки, захваченные в казематах. Банковские упаковки не рвал - прикинул по пачкам. Оказалось около шестидесяти тысяч - от Девки, и еще было две - из моей заначки в квартире Марии Павловны. Плюс это чертово ожерелье. Держа в руках все это богатство, я подумал о том, что Принцесса сумела довести до конца начатое Полянкиным: теперь я был совершенно уверен, что этот злодей и интриган хозяин "Резо-гарантия" Валентин Резоевич Викланидзе мне таки должен за беспокойство, раз он через свой "Изумруд" подставил наше агентство "MX плюс".
      Что бы случилось, если бы мне не встретились в Шереметьеве Регина с Поводком? Я бы вполне официально привез заминированное ожерелье в Тбилиси. А там - в зависимости от качества работы телохранителей Шеварднадзе. Либо меня и заодно всех наших обвинили бы в подготовке покушения, либо - в его осуществлении. И - тю-тю свобода и жизнь. За такие штуки надо платить, При совершенно права. Моральный ущерб дороже физического. Хотя и мои ноющие ребра обойдутся Викланидзе, как золотые.
      С интересом поглядывая на деньги, я вдруг, как никогда раньше, понял, что имею возможность спрятаться в любой точке мира. Ведь у меня имеются и еще кое-какие сбережения. Если доберусь до них живым и достаточно здоровым, то лет десять смогу жить на них скромно, но сыто. Много ли мне надо? Это рассуждение сбивало с толку. Невольно наводило на мысль: а не пора ли уйти в кусты?
      Таким богатым я еще никогда не был.
      Допустим, я сдеру с хозяина "Резо-гарантии" тысяч семьсот - восемьсот зеленых. Это увеличит мои капиталы до миллиона. Искушение! Этого хватит даже на троих, включая При с дочкой. И на то, само собой, чтобы кое-что припрятать, основательно обеспечив мою матушку. Неправильно подумалось: "припрятать" - как о вещи. Но при моих обстоятельствах, скрываясь, я вначале рискую матерью, а уж потом - самим собой. Это солидный минус моей работы: близкие и любимые автоматически становятся ее заложниками. Таскать маму с собой, не зная, где и в каком виде ты будешь через час, - жестоко. Но и поселить ее где-то одну, оторвав от знакомых и родных, пусть и обеспечив деньгами, - тоже не лучше. Впервые меня испытывал столь сильный искус. Я не знал, что и думать.
      Первым делом - риск. Он очень велик. Намного сильнее, чем в подвале у Гнома-Полянкина. Любой одиночка беспомощен перед такими организациями, как Контора. Но только в том случае, если у Конторы есть очень серьезный повод за одиночкой охотиться. А у них такие поводы есть: одна якобы имеющаяся у меня информация об их тайных экспериментах чего стоит. Тем более что тут помимо служебной надобности появляется и мощный личный стимул для всякого, кто пожелает на служебном рвении погреть руки. И что-то мне подсказывало, что таковых желающих окажется более чем достаточно.
      А ведь есть еще милиция, грузины, Девка, страховые компании... Большая толпа, много прыти. В то же время у меня почти нет возможности обзавестись документами. Раньше для нас такие проблемы решал Голубков, УПСМ. Кстати, вот еще кого обязательно запустят, отыскивая меня. Может, использовать При? Может, у нее отыщутся связи по части документов и безопасных явок?
      Однако что-то после подставки, которую она мне так простодушно устроила - ну не совсем она, но с ее подачи, - и достаточно интенсивных постельных упражнений моя страсть к ней несколько поутихла. Опять-таки дочка. Прятаться с двух-трехлетней крохой не мед. И захочет ли При ради меня оставить ее, даже если есть на кого оставить? Нет, При как соратник в такой игре в прятки - не лучший вариант. Забыть о ней? Пусть сама расхлебывает заваренную Конторой кашу? Могу. Нет, в самом деле, могу. Не может быть, чтобы она оказалась единственной на белом свете. Найдется со временем и другая... Обещаний я ей не давал, долгов перед ней за собой не знаю. Впрочем, вру. Если бы я мог ей поверить хоть на чуть-чуть, про все бы забыл и всех бы бросил. И матушку, и даже ребят. Лишь бы быть с ней, с При, вместе. Лишь бы видеть, слышать и осязать ее все время, каждую минуту.
      Сука Полянкин, зря я тебя не убил.
      Нет, не зря. Он меня на При посадил, как на иглу, он меня с нее и снимет. Только я еще не придумал, как это организовать.
      Да, честно говоря, что-то и не хочется мне с нее сниматься.
      * * *
      Все эти размышления пронеслись в мозгу мгновенно и сгинули почти бесследно, оставив разве что пепелок легкого сожаления. Не верю я в честность вообще. Тем более в бескорыстную законопослушность. И сам любовь любовью, дружба дружбой - больше полагаюсь на логику. Как мне не раз цитировала одна театралка из какой-то популярной некогда пьесы: "Говнюком быть невыгодно". Вот в этом вся мораль умных людей. Говнюком быть не некрасиво или там неприлично - невыгодно.
      Учитывая, сколько придется тратить на обеспечение безопасности, надежной крыши, на переезды и обживание новых мест, моих денег хватит самое большее на пару лет. Пару лет прозябания в каких-нибудь отечественных или иностранных щелях. Чувствуя себя дичью не только для тех, кого я знаю сейчас, но и для тех, кого вынужден буду просить об услугах. Понятно, что за документами, например, придется не к ангелам обращаться. А ворье - оно везде ворье. Профессия такая: облапошивать любого, кто подвернется. А я в качестве жертвы окажусь лакомым куском. И все ради удовольствия самому оплачивать тот риск, который мне сейчас худо-бедно компенсируют другие? Не стоит овчинка выделки.
      Ладно, помечтали - и за щеку.
      Так, теперь бумаги. Наш человек генетически относится с почтением ко всякому документу, и поэтому в любом сейфе и тайнике всегда найдется нечто, способное надолго замуровать своего хозяина в тюрягу. Девка и иже с ней не были исключением. Например:
      "Уважаемая Госпожа Д.! Податель сего должен передать Вам
      25 (двадцать пять тысяч) долларов. В том числе:
      3 - в качестве аванса за операцию в М. и
      7 - окончательный расчет за К. С. В.,
      6 - окон-й р-т за Т.Н.К.,
      9 - окон-й р-т за Р., хотя Вы еще обязательно должны тщательно убрать за собой!
      Прошу Вас предоставить подателю сего возможность познакомиться с тем, как убрано за Р. С уважением, Ваш К."
      Были там и списки. На хорошей, принтерной бумаге, на обрывках писчей, на листах из тетрадей... Кому, когда, сколько.
      Иногда и за что. И кто бы ни скрывался за инициалами и фамилиями, думаю, не зря все это хранилось. Видать, с помощью этих бумажек кого-то можно было крепко прихватить за задницу.
      Некоторые списки и ведомости были написаны приметным почерком: четким, округло-женским, с прерывистой горизонталью, часто говорящей о вывихах в сексуальной сфере. Похоже, писала Девка. В чем в чем, а в предусмотрительности ей не откажешь. Даже когда предусмотрительность связана с риском иметь кучу неприятностей из-за обладания документальными свидетельствами. А куда деться? Чем крупнее и сложнее дела, чем больше народу, тем сильнее необходимость в записях. Обнаружилось три конверта с паспортами - б/у, полуфабрикаты и отличные подделки. В основном, правда, на женские данные, но это тоже ничего.
      Что ж, все это представляло вескую основу для шантажа Девки и всех, кто в ее записях числится. Козырь. Надо только хорошенько обдумать, когда, с кем и как пограмотнее эту возможность реализовать. Разумеется, мне и в голову не пришло спешить с передачей Девкиных записей в милицию. При всем пиетете, с каким я относился к защитникам закона, сейчас любая помощь им смертный приговор для меня. А самоубийство - это грех. Без шуток.
      Больше всего здесь было бумаг с химическими формулами, дневниками опытов, схем и рисунков кровеносной системы и человеческого мозга. Значительная часть - на немецком языке. Но даже то, что было на русском, понять в своем нынешнем состоянии я не мог. Поэтому с чувством исполненного долга я сложил бумажки и книжки в аккуратную стопку, с облегчением отложил в сторону видеокассеты и компьютерные дискеты, которые мне сейчас негде было прокрутить. В голове царил жуткий ералаш, а тело, битое и усталое, умоляло о покое.
      И все-таки жаль, что При не было рядом. Зато шанс ее опять увидеть и поиметь во сне казался мне убедительно веским.
      Глава пятнадцатая. Грязь в детской
      Проснулся я в постели так кстати отсутствующей Кати среди бела дня. В "коктейльном" состоянии: голова стала ясной, жаждущей работы, а тело болело каждой клеточкой. К тому же мучила совесть за вчерашние и позавчерашние глупости. Тихо грело имеющееся у меня нынче богатство, ну не само пока богатство, но уже довольно веский намек на его вероятность. А еще до стона хотелось увидеть При.
      Жизнь моя все больше разукрашивалась и осложнялась из-за присутствия в ней хитрой и бесшабашной, профессионально безнравственной и беспомощно-нежной, обольстительной и наивной Принцессы. Знаю, что дурак. Давно считаю недоумками тех мужиков, которые из-за женщин теряют сначала голову, а потом готовы потерять и все остальное, включая и саму жизнь. И все же как это, оказывается, приятно: сначала думать-мечтать о При, а потом уже заботиться о своей безопасности и деньгах. Вот вдруг она - судьба моя? "Суженая" - именно этого корня понятие. Предназначенная Судьбой. Вдруг другой такой я больше никогда не найду?
      Кое в чем Гном-Полянкин прав: бывают шансы, которые только раз в жизни выпадают. Только единожды. Вот ведь как ни рискованны оказались сутки наслаждения с нею у мамаши покойного бандюги Василия, а не жалел я сейчас о тех часах. То есть жалел, но не о том, что они были, а о том, что они уже позади. Каждую секунду, проведенную с При, вспоминал, облизываясь и млея. А вот о том, что поосторожничал вчера и в запале сбежал от нее, уже жалел. Умом понимал, что сейчас она бы только мешала, отвлекая от насущных забот и стараясь предать, но - жалел. И с удовольствием жалел. Плевать мне сейчас было на то, что кого-то она ласкала до меня и будет ласкать после или даже одновременно. Будь она сейчас в пределах достижимости - все бы бросил и, проверив, нет ли за ней хвоста, так бы навалился, что... И больше скажу: если ее не будет - на кой мне хрен тогда и голова, и деньги, и все прочее?
      А еще говорят, что утро вечера мудренее.
      Нет-нет, дико извиняюсь, жизнь мне нужна любая.
      Да и то, что спала она с кем попало, хоть головой не осуждал, но сердцем почему-то воспринимал как предательство. Жалел, что узнал о ней такое. Раздражался на себя за то, что сейчас, когда у меня полно насущных бед и проблем, отвлекаюсь на бессмысленные грезы. Я тут о ней думаю, а она, может, как раз сейчас уступает кому-то - это в лучшем случае, а то и наслаждается - в силу служебного долга и природного призвания... Эта мысль хорошо меня отрезвила. Стоп, не мальчик уже. Хрен бы с ним, с ее белым телом. Лучше самого себя вручную обслуживать, чем гнить в какой-то яме. С памятником или без.
      Волевым усилием я похоронил все сексуально-романтические позывы, снова прополоскал рот растительным маслом, сделал плотную зарядку и довольно удачно помедитировал. Полной ясности не обрел, но примерная канва действий наметилась. Пока пил кофе и изучал из-за занавесок ситуацию во дворе, еще раз прикинул свои шансы.