Следователи, привыкнув, что от того, как они бумажки составят, жизни людей зависят, от такой своей власти часто того, сдвиг по фазе имеют. Опять же они ведь нередко не истину ищут, а протоколы под заданный ответ подгоняют.

А меня, если честно, пугают люди, из которых можно гвозди делать. Какие-то сплошь специфические эти гвозди, все для крышек гробов получаются.

Но я постарался мысли обо всем этом из головы прогнать. И обстановка помогала. Райская жизнь настала: весь день сижу возле компьютера, разбираясь в записях Гнома и Девки — впереди торговля с Принцессиной Конторой предстоит, надо подготовиться. Сама При в это время по Москве рыщет, пытаясь с помощью подруг найти управу на САИП. Она говорит про подруг, и я предпочитаю верить. С ее помощью я послал письма Артисту и Боцману. Якобы от их сослуживца по Чечне, который нынче из Калининграда в моря ушел рыбу ловить. В письмах этих я понятным для них образом объяснил, что у меня — затишье перед бурей, но помощь их пока не требуется. Так что днем мы оба заняты под завязку. Зато вечерами, ночами или днем, когда При свободна, мы теперь все время с ней. Помимо секса у нас уже и разговоры начали получаться. Хотя порой я ловил себя на том, что слушаю ее, не понимая и даже не различая слов — как музыку, от которой по затылку бегут гипнотизирующие мурашки.

Однажды, когда мы отужинали и я сонно, как удав в кустах, переваривал пищу и события дня, положив голову При на колени, она странно вздохнула. Я с трудом приоткрыл глаз и посмотрел в склоненное надо мной лицо: нет, не плачет вроде бы. Однако спросил сквозь дрему:

— Ты чего?

— Ничего, дорогой. Все хорошо.

Теперь вздохнул я. Баба — она баба и есть. И у лучшей из них бывают приступы душевных мук в самый неподходящий момент. Потом опомнился.

Можно подумать, что у меня самого душевная смута только по расписанию, когда это удобно окружающим.

— Ну, лапка, расскажи?

— "Постель была расстелена, но ты была растеряна и все твердила шепотом: «А что потом? А что — потом?»

Я невольно засмеялся, снова вспомнив хорошо просветившую меня в области поэзии филологиню, которая часто читала пародию на вспомнившиеся сейчас При стихи. Но у меня хватило ума подавить так некстати напавший на меня хохотунчик.

— Ты чего смеешься? — охотно улыбнулась моя милая.

— Так просто... — Из книжек я знал, что нельзя, будучи с женщиной, вспоминать при ней о прежних связях. — Мне очень хорошо с тобой.

— И мне, дорогой. Мне нравится, что ты зовешь меня «При». Я действительно теперь при тебе. Меня без тебя нет, понимаешь?

— Понимаю и одобряю. Ну так что же тебя встревожило?

При опять загрустила.

— Просто я подумала, как в стихах: а потом-то что? Совсем после, понимаешь? Ну выскользнем мы на этот раз. Ну отказалась я ложиться под говнюков, чья подноготная интересна САИП. А — дальше?..

— Будем жить долго и счастливо.

— Как? И чем жить?

— Ты знаешь, у меня скопились кое-какие деньги... И знаешь, что я хочу с ними сделать? Я хочу с тобой прожить несколько лет — весной. Понимаешь?

Переезжать раз в два-три месяца, чтобы все время была весна. Сначала — на юге. Когда там весна закончится, подняться севернее... Или в другое полушарие. Чтобы у нас на глазах голые сучья покрывались почками и листвой.

Чтобы сквозь отлежавшие под снегом скукоженные листья у нас на глазах пробивалась свежая трава... Чтобы птицы к нам прилетали. Чтобы лед на реках или морях таял и трескался. А, как тебе?

Она почему-то очень удивилась:

— Ты серьезно?

— Что — серьезно? Про весну? — Теперь я удивился — ее удивлению.

— Нет, что ты сам об этом думаешь?

— ?..

— Дорогой, я тебя обожаю. Извини... А ты... Ты не еврей, часом?

— А что, не видно?

— Видно. Но, может, ты какой-нибудь такой, ну необрезанный, не правильный еврей? Понимаешь, ты такое чудо! Но...

— «Но»? — с подозрениями в своей принадлежности к избранному народу я и раньше сталкивался. Они бы мне даже и льстили, не случайся обычно эти подозрения тогда, когда я не соглашался надираться до свинского состояния.

Даже как-то обидно, что такого мелкого совпадения хватало, чтобы причислить меня к тем, кто по расхожему мнению — самые мудрецы и хитрецы. Я еще, наверное, доживу до времени, когда в евреи будут принимать, как в партию.

Самых достойных: по разнарядке, с рекомендациями и кандидатским стажем.

— Дорогой, ты такой ласковый... Мне хотелось бы надеяться, что ты, едва я выйду за порог, не залезешь в кровать какой-нибудь?

— Ну-у... Милая, твое мнение о моих возможностях, безусловно, меня радует, но... Вряд ли, милая, после тебя у меня при всем желании хватит сил на кого-то еще.

Она чуть прищурилась, выдавая непроизвольное желание ударить, но, конечно, еще не созрела, чтобы сделать это. Сказала:

— Я серьезно.

— Да как можно об этом — и серьезно?! Ты как будто издеваешься. На меня если одна из тысячи просто внимание обратит, так и та — мымра...

— Не кокетничай!

— Лапонька... Мне, кроме тебя, просто никого не нужно. Понимаешь, это и есть верность. Если человек ходит, стиснув зубы: «Ни за что не изменю, потому что храню, храню свою верность!» — это... Ерунда какая-то. С тех пор как я тебя... Как мы с тобой, меня просто не интересуют другие женщины.

Понимаешь? Мне скучна сама даже мысль за кем-нибудь... того.

— Да? Ты уверен?

Да, я был уверен. Но перспектива доказывать это всю оставшуюся жизнь на какое-то мгновение показалась мне нудноватой. Я и в самом деле верю в то, что ей сказал: или тебе не нужны другие, или нужны. Во втором случае никакие клятвы ничего не решают. Важно, что скоро ночь, которая даст тебе именно те аргументы, которые тебе самому более всего нравятся. А с При мне нравилось и то, что никакой ночи ждать не обязательно.

— Конечно, милая...

— Ладно, посмотрим, дорогой. А потом? Проживем мы один год весной, второй... А потом?

— Ну мы же будем ездить, так? Найдется место, где нам захочется жить.

Будем жить там.

— Как?

— Как будем жить? Регулярно и разнообразно.

— Веч-ная вес-на, — тихо выговорила она по складам. И вздохнула.

Январь пролетел, как в сказке.

САИП о себе не напоминала — мне хотелось верить, что на нее подействовал мой ультиматум: они не трогают нас с При, мы — их; если Гном хочет получить назад свои цацки — пусть сначала вылечит сестру При, Елену, чья психика надорвалась после перенесенного в Чечне. Хотя в общем-то смирение спецслужбы перед моей наглостью, разумеется, вызывало вполне понятные подозрения. Как бы то ни было, При даже дозволили пару раз встретиться с сестрой. При возвращалась от нее просветленная, замечая явные улучшения. Конечно, мы понимали, что рано или поздно САИП нам все припомнит. Но никогда еще до этого я не переживал столь радостного периода всеобъемлющего наплевательства. Понятно, что затишье может кончиться в любой момент. Понятно, что нахальство выйдет мне боком. Но сегодня я был счастлив, При была со мной и моей, а на все остальное мне было плевать.

3 февраля, во вторник, Шмелев сообщил мне на пейджер, что покупатели наконец готовы. Все это время мы с ним регулярно встречались, обсуждая детали предстоящей сделки. Но разговоры шли прохладные. Словно он во мне разочаровался. Но теперь мой выход. Я нужен ему конкретно: помочь забрать у продавца изделие и разобраться в нем до такой степени, чтобы можно было проинструктировать покупателя. Никто ж не станет выкладывать деньги за то, с чем неизвестно как обращаться. Почему я? Сам продавец не желал встречаться с покупателями ни в какую. А в себе Женька по части понимания убийственной техники сомневался. Вот этим, прежде всего, и определялась его нужда во мне. Разобравшись с техникой, я должен был сопроводить Шмелева на встречу с покупателями и не дать им его замочить.

Короче, осталось начать да кончить. Я почуял неладное, уже когда я говорил со Шмелевым по телефону, договариваясь о встрече в среду с утра. А когда пришел, наткнулся на такую озлобленную настороженность, что даже не знал, с чего начать. Вера Ильинична даже ни разу глаз на меня не подняла.

Но я все-таки рассказал — и об операции ведомства майора Юрия Юрьевича, и про то, что у Евгения с Верой есть возможность пройти по делу только свидетелями. Показал выданную мне отделом ФСБ бумагу, подтверждающую мое сотрудничество со следствием.

— Ты свою долю принес? — хмуро спросил Женька. Он словно и не слышал ничего из мной сказанного, этот искалеченный здоровяк с умом жадного ребенка. Он бычился, как мясник перед забоем. Даже сел он от меня справа — левым, закрытым замшевой блямбой глазом ко мне. Будто не только слышать, но и видеть меня не желал.

— Долю? Деньги в смысле? — спросил я, уже зная, что меня ждут неприятные сюрпризы.

— Нет, помидоры. Принес семь тысяч?

— Принес.

— Покажи.

— Вот.

Он тщательно пересчитал и осмотрел каждую купюру. Потом положил их в конверт к своим трем тысячам и вздохнул.

— Ну и чего же ты хочешь?

— Хочу? Помочь тебе выпутаться из этой катавасии.

— Да уж, помощничек. Но что я-то, по-твоему, должен теперь сделать?

— Сведешь меня сначала с продавцом, потом я отправлюсь к покупателям, а ты — свободен. Гэбэшники устроят засаду, возможна перестрелка. Без тебя обойдемся. Потом, когда их всех повяжут, выступишь на суде свидетелем.

Ордена не обещаю, но срока не будет, и то хорошо.

— Ну хватит! — рявкнул Шмелев, хватив по столу кулаком так, что в шкафчике над раковиной забрякали тарелки. — Ты уж меня совсем-то за идиота не принимай! Наплел-то, наплел! И разведка, и следствие... И бумажку себе смастерил! Мне внушали, что такие, как ты, за деньги, которые тут корячатся, мамашу родную заложить могут, да я не верил. Все ж таки от кого, от кого, а от тебя такого не ожидал. Неужели правда, что люди из-за денег с ума сходят?! Олег, мы ж с тобой столько вместе пережили, как же ты можешь?!

Такая неподдельная смесь горечи, обиды и злости была в его голосе, что я растерялся:

— Да ты чего, Жень? Я-то в чем виноват?

— А ни в чем! Подумаешь, важность — кинуть он меня захотел. Решил, меня побоку, а весь навар — себе?! Хорош друг! Бизнес по-русски, да?

— Какой навар, чудила? За тобой же следят! Тебя же микрофонами обложили!

— Да? Ну и где они теперь, твои микрофоны? Где?!

Действительно, детектор, когда я пришел, показал, что на этот раз в квартире было чисто.

— Да откуда ж я знаю? Сняли их как-то.

— Конечно, сняли. Родич вот Аверкин и снял... Он парень ушлый. Сначала перепугался, когда я ему твою версию изложил, а потом пришел и снял. Но не просто так! Не вышло тебе нас надурить, друг дорогой. Он с собой пленочку специальную прихватил и с микрофончиков снял отпечатки. И знаешь, чьи они оказались? Твои! Те же самые, которые ты в телефонной книжке у нас оставил.

У меня челюсть отвисла.

Вера Ильинична смотрела на меня с такой гадливостью, словно я на ее глазах дерьмо ел.

Вот это подстава так подстава.

Ничего в голову не приходило. Даже догадки не было, как такое могли организовать, откуда тут взялись мои отпечатки.

Правда, я вернул Ларисе Курбановой тех жучков, которые забирал у нее и у ее напарника. На них, конечно, могли остаться мои пальчики, но как они сюда-то попали? А главное — зачем?

— Погоди, Женя. Давай я тебе встречу с майором Юрием Юрьевичем устрою.

— Да как хоть фамилия-то твоего майора?

— Понимаешь, Жень, у них же тоже семьи, дети. Поэтому они своих настоящих фамилий и имен без крайней нужды стараются не афишировать. Можно ведь понять?

— Еще как можно! — неприятно рассмеялся Шмелев. — Только чего уж на майоров размениваться? Ты мне еще про генералов расскажи! Расскажи еще, как меня в тюрьму посадят, как я Верку свою обездолю...

Тут-то я и понял, что дело мое — безнадежное.

Вышибло Шмелева из уверенной жизни, и ничего хорошего он от нее уже не ждет. Ни от жизни, ни от людей вообще, ни от друзей бывших. Всеми предан.

Все хотят его обмануть. Вот она, повышенная тревожность, во всей красе. Ну и как мне это знание сейчас использовать? Как достучаться до этого болвана?

Тем более после того, как некто, не мне чета по уму, его против меня настроил? Мои отпечатки на микрофонах — это круто, ничего не скажешь.

— Слушай, — предположил я, зная подлючество спецслужб, включая контрразведку. — Может, они и этого вашего родича уже обработали? Может, и он с ними заодно?

— Ну да! Он заранее знал, что я тебе позвоню, да? Поэтому специально к тебе залез — а где ты обретаешься, я сам не знаю, — выкрал у тебя микрофон и к нам притащил! Ты хоть думай, что мелешь-то? Он ни тебя, ни фамилии твоей даже не знает!

Про то, как обдурить оппонента, я много чего знаю. А вот как правду доказать, если человек ничего слушать не желает, про это — нет. Женька-то оказался из упертых. Такому если что втемяшилось — объяснять бесполезно.

— Женя, ну послушай, пожалуйста! Услышь ты меня наконец! Никаких денег мне твоих не нужно. Я действительно тебя выручить хочу.

— Ладно, выручальщик, не ори тут. Наслушались уже. Короче, так. Хочешь участвовать, как я предлагал, — давай. Если хочешь, стой рядом, когда буду деньги отдавать и когда я товар покупателю передам. Но все только через меня и при мне. Понял, дружок?

Что мне оставалось? Приперт. Не говорить же ему про сестру моей При, сидящую в заложницах у Гнома. Этому он и совсем уж не поверит. Да и я не поверил...

— Хорошо, — согласился я. — Мне теперь уже деваться некуда. Пусть будет по-твоему. Когда ты деньги собираешься отдавать продавцу?

— Сегодня, дорогой. Сегодня! Не ожидал?

С продавцом оружия мы встретились около обеда, в его гараже на Новой Башиловке. Подъехали, как большие люди, на черной «Волге», которую мне выделил майор Юрий Юрьевич. Предупрежденный мной водитель, якобы мой старый приятель по войне, остался в машине с АКМом на коленях.

Мужичонка сразу показался знакомым. Где-то эту мрачноватую физиономию с тонкими сросшимися бровями я уже видал. Держался он суетливо-предупредительно. Назвался Павлом. Присмотревшись, я понял, что он удивительно похож на Веру Шмелеву. Но то, что у нее выглядело симпатичным и радушным, у него было, наоборот, неприятным и унылым — этакая мрачная пародия. Аппарат свой Павел демонстрировал с гордостью, уточнив, что изделие сочинено и собрано им лично в одном экземпляре и достойных аналогов в мире не имеет. Машинка и вправду была забавная. Мечта террориста.

Три компонента. Первый — модернизированное пусковое устройство ПТУРСа — противотанкового управляемого ракетного снаряда и сам снаряд.

Радиоуправляемый, с телеглазом и регулируемой мощностью. При дистанции в километр — заряд больше килограмма, при пятистах метрах — полтора, при двухстах — два. Я видел результат попадания такого, килограммового, в Грозном. Тяжелый танк вывернуло наизнанку со всем его экипажем. Притом что боезапаса собственного в танке тогда уже не было.

Второй элемент, соединенный кабелями с пусковым устройством, — компьютер, в который можно ввести схему местности, а можно и не вводить — сам все сообразит по ходу дела.

Третья составляющая — присоединенная кабелем к компьютеру, но способная работать и по радио на расстоянии до километра штука, похожая на видеокамеру. Павел сам показал, как это действует, и помог мне испытать собственноручно. Задняя стена его гаража выходила на улицу, так что мы наблюдали, словно из бункера. Сначала наводишь перекрестие прицела экранчика камеры на цель и нажимаешь кнопку. Ждешь секунду, и цель на экране становится крупной и неподвижной. Тогда наводишь перекрестие на то место цели, в которое желаешь попасть. Спереди, сзади, сверху, снизу — как пожелаешь. Ждешь еще пару секунд, пока компьютер все запомнит, рассчитает траекторию и зажжет зеленый огонек в углу экрана. Затем — хочешь сразу, хочешь через год — нажимаешь рычажок на камере или кнопку на панели компьютера, и снаряд летит во что указано. Смотришь ты при этом через камеру или нет, стоит ли машина с компьютером и пусковой установкой или едет, в пределах прямой видимости от тебя цель или скрылась за деревьями, домами, реками — неважно. Снаряд непременно ее найдет и, если хватит горючего, врежется именно туда, куда приказано.

Шмелев потрясение молчал, а я, слушая похвальбу Павла, восхищался. Но не очень искренне.

Машинка, конечно, подходящая для борьбы с дотами и блокпостами. И для теракта по неподвижной цели. Если, например, навести на окно резиденции, то у объекта шансов уцелеть — ноль. А вот на лимузины с ней охотиться, наверное, не шибко сподручно. Прикинем. При скорости сто километров в час авто за секунду делает около двадцати восьми метров. Пока поймаешь цель, пока уточнишь место попадания, даже у хорошо тренированного человека при боевом мандраже уйдет никак не меньше восьми — десяти секунд. Плюс время полета, обхода препятствий... Метров триста — четыреста машина пройдет за это время. Если маршрут не прямой, если охрана сообразительная, можно притормозить и на ходу выскочить. Водитель может успеть спрятаться в арке, допустим. Нет, в условиях города ненадежно. А вот на открытом шоссе, да еще если расположить пусковую установку впереди цели. Тут гарантия процентов шестьдесят — семьдесят...

Я машинально представлял себя в роли покупателя, потому что хотел понять, насколько страшна эта техника. Потому что Юрий Юрьевич и его хлопцы — это, конечно, хорошо, но случись им упустить покупателей, крайним окажусь я. Во всяком случае, в своих собственных глазах — точно.

— Учтите: внутри все залито пластмассой, моноблок, — щебетал Павлуша.

— Воды не боится, но ремонту и вскрытию не подлежит. Мое, извините, ноу-хау. Работает комплекс либо от сети через трансформатор, либо от автомобильного аккумулятора, либо на аккумуляторе встроенном. Подсоединять вот здесь. В комплекте даю три снаряда.

Шмелев слушал, кивал, но видно было, что все — мимо ушей.

Ему просто не приходило в голову, что покупатель обязательно скажет:

«Покажи, как р-работает, дара-гой! Вах!» Почему-то я был уверен, что у покупателя обязательно окажется кавказский акцент.

Когда передали деньги (на мой совет протереть свои и пересчитывать мои купюры в перчатках Евгений зыркнул по-волчьи и из принципа чуть ли не облизал у себя на кухне каждую бумажку), продавец их взвесил на ладони и криво усмехнулся. Я смотрел на него с подозрением — никак не мог поверить, что он не знает действительной цены этой техники. Сделанные мимоходом ссылки на нищенскую зарплату, на безденежье и запросы молодой жены меня лично не растрогали. Сволочь, она причину всегда найдет.

Я придирчиво проверил каждый снаряд — в чем в чем, а в ПТУРСах, даже модернизированных, немного смыслю. Пока мы таскали засунутые в картонные коробки компоненты разобранного комплекса в багажник «Волги», я успел-таки кое-что в двух ПТУРСах модернизировать. Не афишируя, естественно, своей рационализации.

Шмелев так спешил провернуть свою сделку века, что и с покупателями, оказалось, договорился на этот же день. Все сюрпризами меня удивлял, дурачок. Водитель был опытен, обучен и попетлял, якобы проверяясь, по городу, сколько надо. Не заметив слежки — а следить за нами людям Юрия Юрьевича при своем-то водителе было несложно, — мы добрались по МКАД в Абрамцево. Там, как было условленно, выгрузили все на обочину, и черная «Волга» ушла. Минут через пятнадцать подъехала другая, светлая «волжанка».

Ее водитель и пассажир, как я понял по радости Шмелева — покупатель, действительно оказались кавказцами. Больше того, покупатель явно был чеченцем, крупным и ловким мужиком, несомненно имеющим боевой опыт. Этот сплав уверенной настороженности не спрячешь, он как загар. По-русски говорил чисто, без акцента. Впрочем, он не так много и говорил. Держался оживленно, пожимая руку, в ответ на мое: «Олег» — представился весело, мельком глянув на мой АКМ:

— Виса. — И тут же огорошил наивного моего приятеля:

— Поехали к друзьям. Деньги у них.

— Какие друзья? Почему у них? — разочарованно заспорил мой коммерсант.

— Мы договаривались, что ты деньги сразу отдашь!

— Ну как «сразу»? Как «сразу»? — удивился Виса. — Посмотреть нада?

Показать-рассказать, как включается-шмучается, нада? Выпить, чтобы хорошо работало, нада? Тут посмотреть можем? Попробовать тут можем? Очень прошу, поедем. Все деньги приготовлены, ждут тебя. Что ты сердишься? Ты не один. У твоего друга автомат. Я — один, без оружия. Почему ты сердишься? Почему ты смеешься?..

Последнее он спросил у меня, после того как я демонстративно хохотнул, показав, что не верю в его безоружность. Но в общем-то я помалкивал, не без злорадства наблюдая за Шмелевым. Тот побурчал, позыркал недовольно. Но деваться ему было некуда, и Евгений сам начал грузить в салон серой «волжанки» наше приданое. Ехали долго. Вдоль парка, потом по проселкам.

Если ребята майора и следили за нами, то делали они это на редкость незаметно. Я их не то что не видел, даже не чувствовал. И на всякий случай расслабился, настраиваясь выкручиваться в одиночку. Вот что мне в такие минуты нравится в современной компьютерной технике — так это то, что ей много не надо: очередь или пару ударов прикладом — и кранты.

Ждали нас четыре машины. Два джипа с затененными стеклами, ЗИЛок и проржавевший «Москвич». Стояли они посреди километрового прямого и относительно ровного участка дороги, чего примерно и следовало ожидать.

Снег был отлично укатан и глянцевел, как асфальт после дождя. Когда мы остановились, съехав на расчищенную в обочинном сугробе площадку, из джипов высыпало полвзвода в камуфляже и с автоматами. Все кавказцы.

Неужели еще придет время, когда стрельба в самом центре Москвы и вооруженные кодлы в ее парках опять начнут нас удивлять? Дожить бы. Чтобы и потомки оценили всю неодолимую прелесть нашей молодости...

Боевики обступили нашу «волжанку», один из них постучал пальцем по стеклу Шмелеву. Тот вылез, притворив за собой дверь.

О чем-то они там поговорили, и Евгений, просунувшись в салон, скомандовал мне:

— Выгружаемся.

Я спокойно, держа зажатый в поднятой руке дистанционный взрыватель, вылез и встал рядом с дверцей. Сказал Женьке:

— Разгружают пусть сами. Слушай... Как тебя зовут? — спросил я через крышу «Волги» у того, с кем говорил Шмелев.

— Зачем? Какая тебе разница?

— Мы ж друзья! А кто друга «Эй, ты!» зовет?

— Пусть будет Георгий.

— Пусть. Так вот, Георгий, ты ж понимаешь, что это такое? Если я палец отпущу — взорвется все это хозяйство. От всех пыли не останется.

— Зачем? Вы нам покажете, что привезли, мы отдадим деньги — и езжайте себе.

— Это само собой. Но сделаем так. Машину ставим вон там, мордой отсюда. Ты отдаешь ему деньги, — я показал на Шмелева, — он садится в машину с этой моей штукой. Я тебе все показываю-рассказываю...

— Зачем не веришь?! Обижаешь!

— А меня, может, количество и вооружение твоей охраны обижает. Но я ж молчу?..

После этих слов помолчали все. У Шмелева тоже хватило ума не лезть в разговор. Наконец Георгий что-то прогыргычил одному из своих. Но, кажется, не по-чеченски. Тот сходил к джипу, принес сумку, расстегнул, показал нам пачки долларов. Я проверил — не куклы. Потом я подождал, пока нашу «волжанку» разгрузят и отведут за полкилометра. Заметил, что трое парнишек бочком стали уходить в заросли за левой обочиной, и попросил их вернуться к друзьям. Затем кратко объяснил Евгению, что это за машинка у меня в руках и что будет, если он отпустит кнопку. Умоляюще посмотрел в его насупленное, ожесточенное лицо:

— Очень тебя прошу, сделай, как я говорю. Иди к «Волге», не выпуская дистанционник из левой руки. Сядешь в машину — поставь на нейтралку и заведи мотор. Возьми у меня из кармана монокуляр. Наблюдай за нами через него. Следи, чтобы никто из них не шмыгнул в кусты. Не расслабляйся, пока я не подойду к машине. — Он слушал каменно, упорно глядя поверх моего плеча в небо. — Если кто-то к тебе подойдет ближе чем на триста метров — взрывай и газуй. Если увидишь, что кто-то, кроме меня, взялся за ту камеру — помнишь?

— взрывай и газуй! Домой не возвращайся: там тебя ждут. За Веру не бойся, на нее у них ничего нет. Прячься, сколько сможешь.

Он пожал плечами:

— Ладно, давай!

О том, что будет со мной, если отпустить кнопочку, он, сгребая под мышку сумку с деньгами, даже не поинтересовался.

Когда Шмелев дошел, сел в машину и из ее подсвеченной габаритками выхлопной трубы всплыл сизый дымок, я начал объяснять. Никто ничего не записывал, слушали как по обязанности. Ежились от холода. Чаще смотрели на Шмелева в «Волге», чем на то, что и как я делаю. Георгий больше пялился на камеру, чем на мои пальцы. Когда я спросил, какую дистанцию выбрать (снаряды были на двести метров на пятьсот и на километр), они долго и ожесточенно перегыргивались. Один из них в разговоре не участвовал и, видимо, не очень хорошо его понимал. Наверное, на его счет я ошибся, а чернявая его щетина была подкрашенной. Наконец, Георгий прикрикнул на друзей и заказал выстрел на пятьсот метров. Так я и надеялся. Если бы он выбрал другую дистанцию, пришлось бы врать что-нибудь про мощность взрыва или рельеф местности. Собирая комплекс и объясняя принцип его действия, я на всякий случай смухлевал: навел на ржавый «Москвич» камеру и загодя, пока «Москвич» еще стоял неподвижно, зафиксировал его в компьютере как цель.

Напряжение было слишком велико, и я боялся, что при движении не сумею или не успею навести все, как надо. Это теоретически просто: наведи камеру, поймай в перекрестие и нажми. А практически любой, кому приходилось пробовать делать видеосъемку, знает: порой пока поймаешь в объектив даже неподвижный объект, минуты две шаришь объективом...

Для подключения и соединения комплекса подогнали к укрытию, которым стала ложбинка метрах в трехстах от дороги, один из джипов. Что интересно, недавно кто-то расчистил к этому месту дорогу. Видимо, лопатами. Кабеля или провода достаточной длины под рукой не оказалось, так что пришлось вытаскивать аккумулятор из моторного отсека. Второй джип остался там, где стоял, на расчищенной в сугробе площадке. Эти лопухи решили использовать его фары для освещения происходящего. То, что они ребята тертые, уже убивали не раз, было видно, как, впрочем, и то, что к внештатным ситуациям они не готовы совершенно. Привыкли брать количеством. Взять в заложники я мог любого из них, включая и главаря Жору. Вот только крашеный берегся, держался поодаль. Но все же недостаточно далеко.

Когда я сказал, что готов, один из горцев залез в ЗИЛ и потащил прицепленный на длинном тросе «Москвич» в сторону Шмелева.

Это меня устраивало. Несмотря на быстро сгущающиеся сумерки, я точно видел, что, кроме водителя, никого в ЗИЛе нет. Возле «Волги» он развернулся, перецепил трос — на убой «Москвичу» пришлось ехать задом. Жора весело оскалился, радуясь предстоящему зрелищу, и спросил меня:

— Начинаем?

Я пожал плечами, держа камеру у лица и прижмуриваясь, будто собираюсь наводить. На самом деле прикидывал: в какой момент нажать спуск, чтобы снаряд достал цель как можно ближе к стоявшему у дороги джипу.

Жора поднял вверх автомат и выпулил с пол-обоймы. Наши кавказцы — они как американцы на своем Диком Западе в прошлом веке. Хлебом не корми, дай пострелять. ЗИЛок газанул, и от рывка трос, естественно, лопнул. Пока водитель суетился, связывая его, стемнело основательно. В такой темени и на таком расстоянии компьютер ничего бы при свете фар не разглядел.

Инфракрасной приставки у камеры не было. Ну что ж, идея неплохая, да конструкция сырая. Я бы с такой без надежной подстраховки на дело не пошел.

Но публику об этом решил не оповещать. Мое дело — продать. Как говорится в таких случаях: ответственность на покупателе.

Наконец цель двинулась, набрала скорость. Я выждал и нажал спуск.

ПТУРС взмыл, сияя выхлопом. Нам, глядящим ему вслед, казалось, что он летит медленнее, чем движутся машины. Но это только казалось. Я малость ошибся, он добрался до «Москвича» быстрее, чем я рассчитывал. Однако взрыв был так силен, что ЗИЛок поддело волной, швырнуло на бок, и он, проскользив метров двадцать по гладкой дороге, опрокинул джип. Сам «Москвич» будто истаял в огне и дыме. От грохота заложило уши, от вспышки застлало глаза.

Так и должно было быть, поэтому за мгновение до взрыва я вырвал у стоявшего слева от меня горца автомат. Пока остальные завороженно пялились на пламя и дым, втянув головы в плечи от падающих с неба кусков земли и железа, я прихватил Георгия в захват и вжал в его горло матовый ножик из своей коллекции.

Кричать и угрожать не потребовалось. Когда покупатели поняли, что происходит, мы с Жорой уже бодро пятились к Шмелеву. «Чичик» не вырывался, только жутко рычал. Я протащил его перед собой почти всю дорогу. Его друзья суетились возле единственного оставшегося целым джипа, но аккумулятор я подключал к системе крепко, а грубо рвать провода они, наверное, побоялись.

Отпустив предварительно обезоруженного Жору, я залез на переднее сиденье «Волги», еще боясь поверить, что выпутался живым. Хватит на сегодня. Я свое сделал, а об остальном пусть майоровские парни беспокоятся.

— Гони! — Я весело повернулся к Евгению, и в этот момент он в меня и пшикнул.

Странное дело, я мгновенно понял, что это та самая облепляющая лицо смесь, которую попробовал и Принцесса, и ее похитители, но все равно удержаться не смог. Мои руки в ответ на боль в глазах ринулись к ним и — приклеились к векам. Сквозь свой хрип и мат я услышал, что Евгений бормочет что-то про мой автомат и про то, что я вышел у него из доверия. Потом дверца рядом со мной распахнулась, меня за шиворот вытащили и бросили на землю.