Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Забавное Евангелие

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Таксиль Лео / Забавное Евангелие - Чтение (стр. 16)
Автор: Таксиль Лео
Жанр: Юмористическая проза

 

 


Иоанн, глава 7, стихи 31-32.

События, описанные в трех предыдущих главах, происходили в то время, когда евреи обычно справляли свой национальный праздник, так называемый праздник скиний. Как правило, он отмечался осенью. Это празднество было учреждено в память о переходе древних евреев через пустыню. Продолжалось оно семь дней, и все эти семь дней иудеи жили в зеленых шалашах, как некогда их предки под сенью палаток.

Если перевести буквально древнееврейское слово, которое служит для обозначения этого празднества, мы увидим, что его нужно было бы называть праздник палаток или праздник шалашей, а вовсе не праздник скиний или кущей, как говорят сегодня.

В эти дни радость царила по всей стране. Люди покидали свои дома и строили рядом веселые шалаши из оливковых, сосновых, миртовых и пальмовых веток. Семь ночей спали они под зеленой сенью этих самодельных сооружений, заполнявших все площади, улицы, дворы и даже окрестности города. Целую неделю Иерусалим походил на шумящий лес, к великому удовольствию воров и грабителей, которые обходили опустевшие дома и тащили все, что им попадалось под руку. Но это была уже оборотная сторона медали, и никто не хотел о ней думать, так велика была всеобщая радость и ликование.

Всюду слышались развеселые песенки, перекликавшиеся со звуками труб, гремевших с террас храма Иерусалимского. В знак веселья все ходили с пальмовыми листьями в руках или носили с собой ветку, усыпанную персиками, лимонами или еще какими-нибудь плодами, созревавшими в это время года. Радость иудеев была тем более велика, что праздник шалашей следовал непосредственно за великим днем очищения, или судным днем, и каждый чувствовал себя свободным и чистым от всех грехов, совершенных с предыдущей пасхи.

Народ стекался в Иерусалим отовсюду.

Когда наши герои вспомнили о приближении осеннего торжества, Иоанн, хорошенький мальчик, воскликнул:

— Праздник шалашей? Вот будет здорово! Но миропомазанный тут же охладил пыл своего возлюбленного ученика.

— Сокровище мое! — сказал он. — Нам в Иерусалиме показываться небезопасно. Приметы наши известны, и, если мы туда явимся, всем нам придется плохо.

Затем к Иисусу явились его родственники, которые почему-то очутились в Капернауме, и тоже стали приглашать его на праздник.

— Мы обязательно пойдем, — заявили они. — Почему бы тебе не отправиться вместе с нами? Если ты в самом деле великий пророк, как ты уверяешь, лучшей возможности проявить свои таланты тебе не сыскать. Все давно уже судачат, что ты почему-то шатаешься только по деревням да по захолустным городишкам. Покажись теперь в столице, всему народу, иначе твои враги тебя засмеют. В конце концов, если у тебя и вправду есть какие-то божественные способности, почему же ты прячешься?

— Мой час еще не пришел, — ответил Иисус без всяких объяснений. — А вас я не держу, идите и веселитесь на здоровье.

В глубине души Иисусу до смерти хотелось отправиться в Иерусалим. Он это тщательно скрывал только для того, чтобы обмануть остальных, ибо при случае миропомазанный не брезговал и ложью.

Он давно уже решил не пропустить этого праздника шалашей, однако хотел, чтобы о его пребывании в священном городе не знал никто. Иисус опасался синедриона, фарисеев и книжников, которые могли под каким-нибудь предлогом натравить на него толпу.

Процитируем евангелиста Иоанна: "Приближался праздник иудейский: поставление кущей. Тогда братья его сказали ему:

Выйди отсюда и пойди в Иудею, чтоб и ученики твои видели дела, которые ты делаешь. Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным. Если ты творишь такие дела, то яви себя миру.

Ибо и братья его не веровали в него.

На это Иисус сказал им:

…Вы пойдите на праздник сей, а я еще не пойду на сей праздник, потому что мое время еще не исполнилось.

Сие сказав им, остался в Галилее. Но когда пришли братья его, тогда и он пришел на праздник, не явно, а как бы тайно" (Иоанн, глава 7, стихи 2-10). Итак, миропомазанный отделался от своей родни. Его братья двинулись к Иерусалиму по дороге вдоль Иордана, а он со своими апостолами направился туда же обходным путем, через Самарию.

По словам евангелиста Луки, сын голубя пребывал в ужасном настроении. Празднество влекло его к себе неудержимо, и в то же время у него были самые мрачные предчувствия. Не удивительно, что он решил предварительно разведать, свободен ли путь, и, как говорит Лука, «послал вестников перед лицом своим».

Если верить «священному писанию», путешествие это было не из веселых. Самаряне всегда завидовали столичным жителям и смотрели косо на праздных туристов, которые проходили через их края, направляясь ко граду Соломонову. Перед Иисусом и его учениками закрывались все двери. Им отказывали в помощи и в пище. В конце концов Иаков и Иоанн пришли в ярость.

— Господи! — сказали они. — Ну и дрянь же здесь народец! Хочешь, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как бывало делал Илия?

— Сейчас не время для таких шуток, — ответил Иисус. — Пойдем дальше!

И они продолжали свой путь.

По дороге им встретился книжник. Этот пройдоха наслушался о миропомазанном всяких сказок и решил, что если примкнуть к нему, то можно будет купаться в золоте и жить припеваючи. Но книжник явно переоценил преимущества апостольского образа жизни. Он не знал, что постоянное бродяжничество связано со всякими превратностями, что его ждут не только взлеты, но и падения и что лишь благодаря

Магдалине и прочим дамочкам того же сорта ученики Христовы могли иногда обжираться, а большую часть времени вынуждены были класть зубы на полку. Как раз сейчас был именно такой период.

Иисус объяснил книжнику ситуацию.

— Друг мой, — сказал он, — ты явно попал пальцем в небо. Даже лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а сын человеческий не имеет где преклонить голову.

Перспектива последовать за такой компанией показалась книжнику не слишком соблазнительной, и он удалился.

Наконец, после всяких досадных задержек, Иисус добрался до Иерусалима. Слух о нем опередил его. Разговоров шло много, мнения разделились. Некоторые пытались робко защищать сына голубя.

— Он добрый человек, — говорили они. Другие — а их было большинство — возражали:

— Чего уж тут доброго! Он обманывает народ!

Первые дни праздника Иисус держался тише воды ниже травы. Но затем, не в силах более противиться непреодолимому желанию блеснуть своими богословскими познаниями, он явился в храм, сел в одном из самых скромных его приделов и начал излагать свои благоглупости.

Сначала старейшины и народ были поражены такой смелостью. Они верили каждому его слову. Но потом, опомнившись, начали задавать миропомазанному каверзные вопросы. В частности, его спросили, по какому праву он берется толковать Библию, если сам ничему не учился.

Иисус струхнул, однако, желая привлечь на свою сторону толпу, в свою очередь спросил первосвященников:

— За что ищете убить меня?

Воцарилось тягостное молчание. Все подумали, что самозванный богослов просто рехнулся. Наконец кто-то ему ответил:

— Ты, милый, видно, не в себе. Уж не вселился ли в тебя нечистый, что ты болтаешь всякую чушь? Кто ищет тебя убить? Кому ты, собственно говоря, нужен?

Но Иисуса уже несло. Не обращая внимания на нетактичные вопросы, он принялся рассказывать о своем чуде в купальне «Вифезда».

Тема была благодатная, потому что слухи об этом происшествии ходили по всему городу.

Иисус вовремя вспомнил об исцеленном паралитике. Симпатии толпы сразу перешли на сторону миропомазанного, и служители синедриона не осмелились его схватить, хотя руки у них так и чесались. Они удалились, но приказали храмовой страже арестовать Иисуса, как только он останется один, и упрятать его подальше.

Однако выполнить этот приказ не удалось. Воины стражи смешались с толпой и поддались общему настроению. Они начали прислушиваться к словам сына голубя, и, поскольку тот понял, что дело может кончиться плохо, он стал разливаться таким соловьем и так льстил народу, что даже слуги синедриона развесили уши и упустили благоприятный момент.

Когда они под вечер явились в синедрион с известием о неудаче, обозленные первосвященники набросились на них с бранью, спрашивая, почему Иисуса не схватили, когда толпа разошлась и когда его можно было убрать без шума.

— Почему вы не привели его? — повторяли они. Капитан стражи что-то мямлил в свое оправдание: красноречие ходячего Слова произвело впечатление и на него.

— Приказывать-то легко, — бормотал он. — А вы попробуйте это сделать! Что я мог? У этого парня язык подвешен как надо. Послушали бы вы его сами! Он нас просто околдовал…

— Значит, и ты прельстился, как вся эта чернь? — раздраженно вопрошали члены синедриона. — Болваны! Олухи! Неужели кто-нибудь из начальников и фарисеев тоже в него уверовал? Ведь любой иудей, умей он читать хотя бы по слогам, не поверил бы его басням! Они хороши только для младенцев, не знающих из Библии ни единого слова. Ну что за проклятый народ, — сплошное невежество! Мы-то думали, что вы умнее…

Капитан и воины стражи но знали, куда им деваться. Они дали слово, что в следующий раз постараются исполнить приказ синедриона и не станут слушать болтовню ходячего Слова.

Один из членов верховного судилища — это был Никодим, который, как мы знаем, не мог обидеть и муху, — попытался было урезонить своих коллег. Он тоже не верил в божественное происхождение Иисуса, но и не желал миропомазанному зла, считая его безвредным тихим дурачком. Итак, Никодим рискнул за него заступиться.

— Допустим, — сказал он, — что бредовые речи этого человека представляют собой какую-то опасность. Допустим! Однако будет ли одно это достаточным основанием для его ареста? Боюсь, что нет. По-моему, было бы лучше пригласить его сюда и выслушать. Пусть он сам расскажет о своих делах, и тогда мы решим, достойны ли они наказания. Нельзя, черт побери, осуждать человека, не дав ему высказаться!

Но сам Никодим высказался явно некстати. Весь синедрион был настроен против Христа. И естественно, что Никодиму, вздумавшему взять на себя роль его адвоката, всыпали по первое число.

— Ты что, сам из Галилеи, что ли? — кричали ему. — Или ты не знаешь писания? Возьми Библию и сам увидишь: из Галилеи не было еще ни одного пророка!

Никодим прикусил язык. Он уже и сам был не рад, что из-за него поднялся такой шум. Впрочем, даже его робкое вмешательство сыграло свою роль, потому что совпало с неудачей стражи, и на время спасло Иисуса. Члены синедриона разошлись по домам, так и не приняв никакого решения (смотри евангелия от Матфея, глава 8, стихи 19-22; от Луки, глава 9, стихи 51-62; от Иоанна, глава 7, стихи 1-53).


Глава 47. УКРАШАЙТЕ МУЖЕЙ РОГАМИ. СУДАРЫНИ: С ВАМИ БОГ!

Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали ему: учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии… Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, господи. Иисус сказал ей: и я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши. Иоанн, глава 8, стихи 3, 4. 10, 11.

Вечером того же дня Иисус из осторожности покинул Иерусалим. Он решил, что спокойнее будет переночевать на горе Елеонской. Погода была превосходная, и он безмятежно уснул под сенью деревьев. Но с рассветом миропомазанный снова явился в храм и снова приступил к своим поучениям, собрав вокруг себя огромную толпу.

Члены синедриона не отказались от мысли избавиться от болтуна. Только на сей раз они решили сначала подорвать его авторитет в народе, дискредитировать его любым способом, а уж потом засадить в тюрьму. Они ломали себе голову, придумывая, на чем бы поймать изворотливого сына голубя, когда произошло одно событие, значительно облегчившее их задачу. Семь дней и семь ночей под сенью зеленых шалашей были немалым испытанием для добродетелей иерусалимских дам. Все веселились до упаду: смеялись, пели, дурачились, ходили друг к другу в гости. С наступлением сумерек нескромные гуляки заглядывали сквозь просветы между ветвей в уютные убежища, где раздевались хорошенькие еврейки. В ночной темноте немало повес ошибалось адресом, и порой застигнутые врасплох дамы предпочитали не поднимать шума, чтобы избежать скандальной огласки. К тому же всеобщая радость была так велика, что многое в те дни казалось извинительным. В эту развеселую неделю каждый старался отколоть номер позабористее, — главное было не попасться, а на остальное начхать! И вот как раз в ту ночь, когда Иисус ночевал, под оливами, одну даму застигли на месте преступления. Факт прелюбодеяния был налицо. Ее застали в объятиях юного повесы, и поза их не допускала никаких сомнений относительно того, чем они занимались.

Разъяренный муж отлупил юнца, а неверную супругу отослал на суд синедриона, чтобы первосвященники вынесли ей приговор.

В ту эпоху благодаря смягчающему влиянию римской культуры самое большее, что мог сделать муж-рогоносец, это торжественно отречься от своей изменницы жены. Старые добрые времена, когда за прелюбодеяние по закону Моисееву жен побивали камнями, ушли безвозвратно, и теперь оскорбленный муж мог только развестись с блудливой женой — и все.

Рим навязал Иудее свой уголовный кодекс. Теперь только представители цезаря имели право казнить или миловать, и римские наместники никогда не приговаривали неверных жен к высшей мере наказания.

Когда согрешившую супругу привели в синедрион, дабы муж мог ее отвергнуть по всем правилам закона, один старый судейский крючок вдруг воскликнул, потирая ладони:

— Многоуважаемые коллеги, теперь Иисус попался!

— Каким это образом? — удивились многоуважаемые коллеги.

— А таким! Поскольку сия личность мнит себя знатоком Библии, мы с ним сыграем хорошую шутку. По закону Моисея жена, уличенная в прелюбодеянии, должна быть побита камнями. Пусть он и разберет данный случай. Если он скажет, что надо судить по закону Моисееву, он здорово подмочит свою репутацию добряка и никто уже не станет верить его речам о милосердии. Кроме того, этим он навлечет на себя гнев Пилата, римского губернатора. Если же наш болтун решит, что достаточно обыкновенного развода, мы разгласим повсюду, что он проповедует неуважение к библейским законам. И в том и в другом случае мы с вами внакладе не останемся, а он попадет впросак.

Члены синедриона приняли это предложение с восторгом. Они спешно явились в тот придел храма, где обычно разглагольствовал Иисус, и застали его в окружении многочисленных слушателей. Ходячее Слово как раз изливалось по поводу «священного писания». Слуги синедриона притащили с собой и незадачливую супругу, не сумевшую скрыть своего пристрастия к юнцам.

— Кто это? — спрашивали их.

— Так, одна дамочка, наставлявшая мужу рога. Попалась с поличным…

— А она, право, недурна! Бедная кошечка, я готов спорить, что муж у нее был какой-нибудь старый хрыч.

— Мало ли что, все равно она не имела права так делать. Тем более, если он старик, — рога его не украсили!

— Да полно вам, все это пустяки…

— Пустяки? Ну нет! Она заслуживает примерного наказания.

— Какого же? Скажи, если ты сам такой примерный!

— А чего мне говорить? В законе Моисеевом все уже сказано.

— Да ведь этот закон не применялся вот уже сотни лет! Подобные разноречивые чувства волновали толпу, пока слуги синедриона протискивались к Иисусу. Особенно возмущались мужья. Они горько сетовали, что с прелюбодейкой нельзя расправиться по суровому закону Моисея.

Наконец служители синедриона вместе с неверной женой добрались до ходячего Слова. Состроив самые скорбные рожи, они заговорили с ним слащавыми голосами, указывая на проштрафившуюся супругу:

— Учитель, вот жена, застигнутая в тот момент, когда она украшала своего супруга ветвистыми рогами. Моисей завещал нам побивать камнями прелюбодеек. Но мы в сомнении. Как по-твоему, что с нею делать? Иисус притворился, что не слышит обращенного к нему вопроса и ничего не видит. Вместо всякого ответа, он спокойно склонился к земле и начал пальцем рисовать узоры на грязном полу. Большее пренебрежение трудно было выразить! Он как бы хотел показать, что праздное выписывание в пыли бессмысленных букв и знаков для него в тысячу раз важнее, чем все вопросы ученых докторов синедриона.

Тем временем наиболее ревнивые из мужей, услышав упоминание о законах Моисеевых, обозлились до глубины души. Прелюбодейка была им ненавистна, а потому, не откладывая дела в дальний ящик, они набрали на соседней стройке здоровенных булыжников и уже изготовились предать ее лютой смерти Фарисеи же и книжники сделали вид, что не понимают презрительного молчания Иисуса. Они продолжали настаивать и вопрошать, как поступить с изменницей, которая, видя зловещие приготовления к казни, чувствовала себя весьма скверно. Неумолимые мужья окружили ее со всех сторон, кое-кто уже замахивался камнями, — во всем этом не было ничего утешительного. Фарисеи и книжники не унимались.

— Так что же скажешь? — спрашивали они. — Побить эту негодницу камнями или отступиться от законов Моисеевых? Ответь нам!

В конце концов сын голубя вышел из терпения. Он выпрямился и сказал:

— Пусть тот, кто никогда никому не наставлял рогов, первым бросит в нее камень!

Мужчины переглянулись. Положение было действительно затруднительное.

К стыду рода мужского, надо признаться, что многие его представители всегда готовы осудить неверность жен. Они сразу же ставят себя на место обманутого супруга и не находят для женщины, совершившей измену, никаких смягчающих обстоятельств. Но при этом они часто забывают одну маленькую деталь: супружеская измена, или адюльтер, невозможна без участия мужчины. Вина любовника их мало интересует, хотя она порою ничуть не меньше вины любовницы. Подобные господа с удовольствием наставляют рога ближним, но готовы придушить свою собственную супругу даже за то, что она обменялась записками со своим кузеном или молочным братом.

Иисус знал, на чем сыграть. Он заставил ярых защитников супружеской верности взглянуть на вещи реально. Вы порицаете женщин, которые грешат, но вы, мужчины, забываете, что именно вы в трех случаях из четырех и вводите их в грех! Вот что означала его неожиданная фраза, оказавшая на книжников и фарисеев такое же действие, как если бы их окатили ушатом ледяной воды. Для большей ясности Иисус мог бы сказать: «Найдите любовника этой женщины и побейте каменьями их обоих, если таков библейский закон». Однако мы знаем, что сам Иисус наставлял рога и бедному Паппусу, мужу Магдалины, и богатому Хузе, супругу Иоанны, а потому относился к легкомысленным женам вполне снисходительно.

Итак, ответ миропомазанного сразу охладил гнев ревнивых мужей. Руки у них опустились, как у книжников и фарисеев, а затем разжались пальцы, и камни, предназначенные для неверной жены, упали на землю. Смущенные неожиданным оборотом дела, они поспешили удалиться один за другим, сначала старые развратники, вопившие больше всех, а затем и молодые повесы, не уступавшие им в жестокосердии.

«И остался один Иисус и женщина, стоящая посреди», — говорит евангелие.

О чем же они беседовали? Надо полагать, незадачливая прелюбодейка призналась, что готова поставить плотнику-исцелителю самую большую свечу.

— Если бы не вы, — должно быть, говорила она, — мне пришлось бы туго. Если бы вы знали, как я вам признательна за ваше великодушное вмешательство!

— Мадам, мы хоть из плотницкой семьи и университетов разных не кончали, однако в обращении с прекрасным полом кое-что смыслим.

— Я это заметила. Боже, как ловко вы их провели!

— Я не люблю, когда со мной начинают хитрить. У меня самого хитрости не занимать стать. Они меня хотели посадить в лужу! Но разве могу я осудить хорошенькую женщину, повинную лишь в том, что она любит? Разве не я сказал: «Кто много любил, тому многое простится»?

— Значит, вы мне советуете?..

— Я вам советую как-нибудь поладить с мужем и впредь постараться, чтобы его супружеской чести не было нанесено никакого урона. Вы же понимаете: если вас еще раз застукают, а меня здесь не будет, кто вас тогда защитит?

— Да, вы правы. Но что, если мой супруг не захочет меня принять?

— Не извольте беспокоиться. Если это случится, приходите ко мне: я дам вам рекомендательное письмо к моим верным поклонницам в Магдале и в

Тивериаде, которые примут вас в круг моих святых женщин. Есть грехи куда более тяжкие, чем ваш. И самый тяжкий грех — это не веровать в меня.

— Господи, я в тебя верю!

— Спасибо.

— Значит, я теперь прощена?

— И еще как! Думай обо мне почаще, и я тоже буду помнить о тебе… Может быть, нам еще суждено встретиться: жизнь полна всяческих неожиданностей.

— Господи, мыслями я буду отныне всегда с тобой.

— Тем лучше. Тогда ты наверняка попадешь в рай.

— А что это такое, рай?

— Это место блаженства, где я дам радость и усладу каждому и каждой, кто меня любит.

— В таком случае я хочу в рай.

— Не спеши, не все сразу… Когда придет срок, я тебя приведу в рай, это я тебе обещаю, конечно, если ты возлюбишь меня превыше всего.

— Клянусь тебе, господи!..

— Хорошо, хорошо, встань… Сюда идут.

Смазливая грешница и в самом деле бросилась на колени перед таинственным незнакомцем, который спас ей жизнь, и уже была готова доказать, как сильно охватившее ее чувство. Но как раз в это время на ступенях храма появились апостолы, разыскивавшие своего учителя по всему Иерусалиму.

Миропомазанный с театральными жестами помог неверной супруге встать и громко провозгласил:

— Иди, и впредь не греши!

После этого Иисус отправился в «сокровищницу», особую часть храма, предназначенную только для женщин. Слух о том, что он выступил в защиту супруги-прелюбодейки, опередил его, поэтому легко представить, с каким энтузиазмом встретили сына голубя благодарные дамы. Евангелие признает, что в сокровищнице Иисус мог говорить все, что ему взбредет в голову, и никто из служителей синедриона не осмеливался его арестовать, хотя книжники и фарисеи с ума сходили от злости (Иоанн, глава 8, стихи 1-20). Анекдотическая история с неверной женой расценивалась по-разному. Большинство комментаторов евангелия признает, что их смущает снисходительность Иисуса к женам, наставляющим рога своим мужьям. В течение долгого времени церковь вообще замалчивала эту историйку об адюльтере. Например, армянский монах Никон, живший в десятом веке, свидетельствует, что она была исключена из раннего перевода Нового завета на армянский язык, как несовместимая с религиозной моралью. Минь. Греческая патрология, том 1.

Действительно, отыскать историю о неверной жене в рукописных древних евангелиях не так-то легко. Мы можем перечислить целый ряд подлинных манускриптов, откуда она была изъята: Александрийский список, Синайский список, Эфремский палимпсест, а также основные переводы евангелия, сделанные такими авторитетными отцами церкви, как Ориген, святой Кирилл, Тертуллиан, святой Киприан и святой Иоанн Златоуст.

Все эти сокращения доказывают, что многие важные церковники были не слишком довольны своим богом, которого христианская легенда представляет как защитника неверных супруг. И только один святой Августин, которому было наплевать на то, что скажет его паства, и который охотно дарил свою благосклонность хорошеньким послушницам, сохранил вышеупомянутую историю во всех переводах евангелия, сделанных под его наблюдением.


Глава 48. ЧУДЕСНЫЕ СВОЙСТВА СЛЮНЕЙ ГОСПОДНИХ.

И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики его спросили у него: равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела божии… Сказав это, он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам, что значит: «посланный». Он пошел, и умылся, и пришел зрячим.

Иоанн, глава 9, стихи 1-3, б, 7

Если бы Иисус действительно был так умен, как уверял, он бы удовлетворился своим успехом у женщин в сокровищнице. Но вместо этого миропомазанный вздумал приняться за массовое уловление душ, и это предприятие едва не обошлось ему слишком дорого. Еще бы немного, и его час, который еще не пришел, пробил бы раньше срока.

Он разглагольствовал без умолку, словно разносчик на перекрестке, восхваляющий свой товар. Для этого он перебрался в самый обширный придел Иерусалимского храма. Опьяненный своими собственными речами, он объявил себя «светом мира», утверждая, что «только те, кто за ним последуют, не будут ходить во тьме».

Кое-кто из слушателей начал смеяться.

— Твои слова ничего не значат, — сказали ему. — Ты свидетельствуешь сам о себе, а потому свидетельство твое не истинно. Почему мы должны ему доверять? Вот если бы нашлись хотя бы два свидетеля, которые подтвердили бы то, что ты говоришь, тогда бы мы, возможно, тебе поверили. А иначе — никак!

— Хорошо, — согласился Иисус (его было не так-то легко сбить с панталыку). — Так вот, я сам подтверждаю свои слова, — это вам одно свидетельство.

Слушатели пожали плечами, Иисус продолжал:

— Кроме того, мой отец, пославший меня, говорит то же самое, что и я, — это вам второе свидетельство. Итого два свидетельства в мою пользу, что и требовалось доказать.

— Но где же он, твой отец? — спросили его.

— А вот это уже не ваше дело. Я знаю, где он, — и точка. Вы должны верить мне на слово! Кто в меня поверит, познает истину, и истина сделает его свободным. Последние слова были встречены недовольным ропотом. Евреи в те времена находились под владычеством римлян и не любили, когда им об этом напоминали.

— Послушай! — крикнул кто-то Иисусу. — Мы и так не рабы! Мы дети Авраама, значит, дети божьи, и не тебе нам рассказывать, что такое патриотизм!

От таких выкриков миропомазанный потерял голову. Он пустился в бессвязные рассуждения без начала и без конца, доказывая, что он тоже от семени

Авраамова и тоже сын божий, и под конец сморозил уже совершеннейшую глупость.

— Я выше Авраама, который умер, — заявил он, — Авраам, отец ваш, рад был увидеть день моего появления на свет, он увидел меня и возрадовался. Толпа буквально взревела:

— То есть как это?

— Да он, видно, рехнулся!

— Ну, знаете, это уж чересчур!

— Да как же ты мог видеть Авраама, когда тебе самое большее тридцать лет?

— Долой! Под холодный душ сумасшедшего! Связать его! Долой!

Однако Иисус невозмутимо добавил:

— Истинно, истинно говорю вам: прежде, нежели Авраам был зачат, я уже существовал!

Это уже было чистейшим бредом. Решив, что Иисус над ними издевается, принимая их за последних кретинов, обозленные евреи дали волю своему гневу. Они бросились к кучам камней, привезенных для храма, — в ту пору Иерусалимский храм еще не был достроен — с твердым намерением предать нахального назаретянина камневанию, то есть до смерти забросать камнями. Однако Иисус никоим образом не желал допустить, чтобы его час пришел раньше времени. Поэтому он воспользовался сутолокой и всеобщим замешательством, выскочил из храма и дал тягу.

Апостолы, не посмевшие стать на его защиту, помчались вслед за своим учителем. Когда они его наконец догнали, Иисус уже расспрашивал какого-то слепого попрошайку.

Этот нищий с собакой сидел на тумбе близ уличного перекрестка; на шее у него висела дощечка примерно с такой надписью: «Добрые граждане, сжальтесь над несчастным слепым от рождения с разрешения начальства».

— Интересный случай, — сказал миропомазанный, обращаясь к запыхавшимся ученикам. — Это вам не лжеслепой, каких теперь множество развелось повсюду, это серьезный, настоящий слепец. Он только что поведал мне о своих горестях. Души иудеев очерствели, они не замечают его страданий и не снисходят к его нищете. Дети смеются над ним, бросая в его чашку расплющенные брючные пуговицы, и конечно, когда он приходит с такой монетой к булочнику или в кабак, ему не дают ни вина, ни хлеба… Поистине этот несчастный достоин жалости! Подумать только: он не видит даже меня, светоча мира!

— Господи, так за чем дело стало? — отозвался кто-то из апостолов. — Верни ему зрение, и все!

— Видите ли, это не так просто. Он ведь слепой от рождения, так что о «верни» не может быть и речи. Ему надо дать то, чего он не имел. Вот если бы он ослеп от несчастного случая, все было бы много легче.

Услышав подобные речи, слепец вообразил, что перед ним стоит знаменитый на всю Иудею врач, и стал умолять неизвестного окулиста об исцелении. Иисус плюнул на землю, затем нагнулся и замесил немного пыли на своих слюнях, чтобы получился катышек грязи. Этой слюнявой грязью он натер слепому глаза. Когда нищий был, по его мнению, достаточно вымазан и приобрел самый отталкивающий вид, Иисус ему приказал:

— Пойди, умойся в Силоамской купели!

Банное заведение «Силоам», что означает «Свыше ниспосланное», находилось в двух шагах. Слепец заковылял к нему с предельной для себя скоростью и бултыхнулся в бассейн вместе со своей собачкой.

Как по-вашему: прозрел этот слепорожденный или нет? Ну конечно прозрел! Все окружающие прямо-таки остолбенели.

Соседи, которые видели, как слепец еще утром просил милостыню на перекрестке, не верили своим глазам.

— Неужели это тот самый нищий? — вопрошали они.

— Да, тот самый.

— Не может быть! — сомневались наиболее недоверчивые. — Это просто кто-то на него похожий.

— В таком случае сходство между ними поразительное!

— Должно быть, это его брат-близнец; среди близнецов бывают такие, что не отличишь.

— Самое лучшее — спросить у него самого. Вокруг бывшего слепца собрались любопытные.

— Простите, любезный, это действительно вы? Или вы — ваш брат?

Бывший слепой ответил (по Евангелию от Иоанна):

— Нет, это я.

— Полно, милейший! Как же открылись у тебя глаза? Может быть, ты один из тех симулянтов, которые только притворяются слепыми? Таких встретишь на всех перекрестках! Значит, до сих пор ты нас дурачил?

— Я вовсе не симулянт. Я слепой с самого детства. Да вы сами все это знаете! Сколько раз вы надо мной издевались… Да спросите хоть уличных мальчишек, — они меня прозвали Белоглазым и все время протягивали через улицу веревки… Что же, вы думаете, я шлепался на землю для собственного удовольствия? Клянусь вам, я был настоящим слепцом! А сегодня какой-то человек — его называли Иисус — замешал на чем-то грязи — уж не знаю на чем, только грязь была липкая, — намазал мне этой грязью глаза и велел пойти умыться в Силоамской купели. Я сделал, как он велел, и вот видите, что получилось.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27