МЕСТЬ ОЛИМПИИ.

Более сдержанная, а главное, более осторожная, молодая Олимпия стушевалась перед кардиналом Асталли.

К несчастью, ее безмозглый супруг не обладал такой же рассудительностью.

Доблестный рогоносец очень гордился интимными отношениями родителя со своей женой. Он был крайне рассержен и устраивал Асталли настоящие сцены ревности.

Рассчитывая на родительские чувства, он даже осмелился упрекать Иннокентия. Но отцовская струна была у того не слишком чувствительной. Единственным соображением, которое могло сделать его снисходительным к сыну, было нежелание полного разрыва с очаровательной Олимпией, ибо время от времени он удостаивал своим вниманием и ее. Сначала Иннокентий терпеливо выслушивал укоры сынка, возомнившего, что ему удалось уговорить отца. Вообразив себя победителем, Камилл стал не на шутку дерзить отцу, уже совсем не отдавая отчета в своем поведении.

Папский дворец опять стал ареной громких скандалов — на этот раз действующими лицами были уже не женщины, а мужчины. В конце концов терпение папы лопнуло, и он сделал окончательный выбор между любовницей и фаворитом, решив расстаться с Олимпией и ее сварливым супругом.

Тогда старшая Олимпия, неусыпно следившая за тем, что происходило в папском дворце, решила вернуться. Теперь она стала столь же кроткой, сколь высокомерной была когда-то. Вновь взяв на себя заботы об удовольствиях святого отца, она проявила столько ловкости и усердия, что вскоре вновь приобрела известное влияние.

Обычная интриганка торопилась бы вкусить плоды своей победы. Олимпия же боялась скомпрометировать себя такой поспешностью. Ее план был построен на точном расчете, поэтому она удвоила свою скромность и нежность и вела себя так, словно не имела иного намерения, кроме как быть полезной папе. Уверенно и твердо шла она к намеченной цели — свержению ненавистного Асталли.

Однажды она представила папе юнца, еще более красивого, чем Асталли. Папа немедленно поддался власти его чар. С затаенной радостью наблюдала Олимпия, как росла симпатия к новому фавориту и как папа охладевал к прежнему. Несмотря на сопротивление Асталли, юноша был вскоре назначен на важный пост секретаря папской канцелярии. Во всем следуя советам своей покровительницы, он с каждым днем укреплял свои позиции.

Поняв, что продолжать борьбу бесполезно, и предчувствуя близкую немилость, Асталли постарался завербовать союзников против Иннокентия. Он посвятил в секреты святого престола флорентийцев и испанцев. Но не тут-то было! Олимпия бдительно следила за своим бывшим любовником и поймала его с поличным. Асталли был немедленно лишен пурпурной мантии и изгнан из Ватикана. У него было отнято все: деньги, должности, приходы. Неумолимая Олимпия распорядилась отобрать у него даже те шесть тысяч экю, которые он, покидая дворец, увозил в багаже.

После изгнания Асталли папа вновь передал своей невестке управление церковными делами. Она опять стала папессой, верховной распорядительницей финансов святого престола. А Иннокентий, целиком поглощенный своим новым фаворитом, даже не заботился о сохранении видимости власти. Всем, кто просил аудиенции, папа неизменно отвечал: «Я не занимаюсь делами, обратитесь к моей дорогой Олимпии».

Никогда честолюбивая куртизанка не могла мечтать о столь блистательном реванше.

Неограниченно распоряжаясь апостольской казной, она богато одаривала своих фаворитов, собрав вокруг себя целый двор. Так продолжалось до самой смерти Иннокентия.

И вот распутный старик слег в постель. Кроме физических страданий его мучила навязчивая идея: ему казалось, что его непременно отравят слуги, подкупленные Асталли. В течение нескольких месяцев он не принимал никакой другой пищи, кроме той, которую на его глазах приготовляла невестка. Ей, вероятно, не слишком улыбалась роль кухарки, но она подчинялась всем капризам умирающего — и не из преданности, а из-за ненасытной алчности. До самого конца она боялась впасть в немилость и потерять в один день плоды столь длительных и коварных маневров. Она была нежной со старым рамоликом и даже обосновалась в его спальне. Целый месяц провела она у его изголовья, не зная отдыха.

Радостный крик избавления вырвался из груди Олимпии, когда 5 января 1655 года Иннокентий десятый испустил дух. Она прекрасно сознавала, что теперь придется отказаться от упоительной власти, но при своей красоте и награбленном состоянии твердо рассчитывала на безоблачное существование. Папесса так бесстыдно обчищала апостольскую казну, что в сундуках Ватикана не нашлось даже суммы, необходимой для похорон первосвященника.

Три дня тело главы христианства оставалось на смертном ложе, и никто не заботился о том, чтобы предать его земле. Попросили Олимпию взять на себя расходы по погребению — она категорически отказалась. Следуя примеру папской девки, ни один из титулованных жуликов, составлявших свиту Иннокентия десятого, не пожертвовал ни гроша. Случилось так, что все расходы взял на себя один старый каноник. Этот штрих как нельзя более точно характеризует римский двор.

РАЗИТЕЛЬНАЯ ПЕРЕМЕНА.

Как обычно, избрание преемника Иннокентия десятого сопровождалось длительными распрями и постыдным торгашеством. В конце концов божественный голубь, который, как известно, незримо присутствует на заседаниях коллегии кардиналов, вдохновил конклав избрать некого кардинала, принявшего имя Александра седьмого. Возможно, он взял это имя в честь любезного Александра шестого Борджиа, о подвигах которого мы подробно рассказывали. Если так, то он тщательно скрывал свои намерения, ибо все современники единодушно свидетельствуют, что перед восшествием на престол он являл собой образец всех христианских добродетелей.

На самом же деле он ревностно придерживался лишь главной из них — лицемерия.

Наивное стадо верующих ввела в заблуждение его мнимая скромность. Что касается коллег-прелатов, то они, естественно, были менее доверчивы и точно знали, чего стоит притворная маска, столь необходимая в их профессии. Эпизод, происшедший во время выборов, показывает, как расценивали кардиналы мнимое смирение Александра седьмого.

Вот что мы прочли в записках одного из участников конклава.

Александр седьмой ничем не брезговал, лишь бы одолеть своих конкурентов.

Но когда ему доложили о его избрании, он зарыдал, точно узнал о смерти всех своих близких (вероятно, предвидя победу, он захватил сырой лук в носовом платке).

Церемония предписывает избраннику сразу по объявлении результатов голосования расположиться на троне святого Петра. Смущенный Александр седьмой присел на край кресла. «Извольте занять центр, — воскликнул церемониймейстер, — так требует обычай!» Его святейшество после долгих уговоров в конце концов подчинился, но опустился на трон с исключительной скромностью. По традиции кардиналы подходят с поздравлениями к первосвященнику, в то время как он должен горячо благодарить своих избирателей. Но, охваченный волнением (вероятно, лук возымел свое действие), папа вместо благодарственных слов разразился рыданиями, столь комичными, что присутствовавшие, не в силах удержаться от смеха, кричали: «Довольно, святой отец, хватит!» Чудесное зрелище: папа издает вопли, а кардиналы, подбоченясь, задыхаясь от смеха, кричат: «Хватит! Пожалейте паркет!» Чтобы целиком отдаться развлечениям, Александр седьмой покинул Рим и устроил свою резиденцию в очаровательной долине, где расположено озеро Альбано.

Здесь в окружении блестящего и развращенного двора проводил беззаботные дни святой отец. Самые изысканные блюда, тончайшие вина создавали веселое настроение у папы и его свиты. Изредка на несколько часов папа появлялся в Ватикане, в основном предоставив все дела (которые он считал утомительно скучными) Государственной конгрегации, учрежденной еще Урбаном восьмым. В своем ведении Александр седьмой оставил только апостольскую казну, которую он усердно опустошал. Никакие налоги не в состоянии были поправить финансовые дела церкви: все доходы мгновенно испарялись благодаря стараниям папы и его фаворитов. В течение одного года преемник Иннокентия десятого трижды облагал церковную область поборами для устройства празднеств в честь шведской королевы Христины, приехавшей в Рим отрекаться от протестантства.

Вот оценка, которую дает Александру седьмому один прелат римской курии: «Я служил у этого папы в течение сорока двух месяцев и могу засвидетельствовать: он заботился только о том, чтобы глубже погрязнуть в трясине любострастия; от папства он унаследовал только имя и пороки». Александр седьмой тратил колоссальные деньги и на сооружение дворцов. Не говоря о роскошных зданиях, построенных им для родственников, он возводил никому не нужные постройки и монументы. На площади святого Петра, например, он приказал воздвигнуть колоссальный памятник, состоящий из двухсот восьмидесяти одной колонны и восьмидесяти восьми арок.

Иезуиты были главными помощниками Александра седьмого в выкачивании денег из карманов верующих. Чтобы заставить христиан раскошелиться, генерал иезуитов отец Олива с кафедры оправдывал ненасытность папы и его кардиналов: «Знайте, братья мои, деяния папы могут быть только святыми и достойными. Для блага верующих Александр седьмой и его кардиналы стремятся к богатству…» Алчность святого отца была общеизвестна. Совершенно открыто распространялась гравюра, на которой папа изображался вместе со своими любовницами, фаворитами и кардиналами у ног Христа, из тела которого вместо крови льется золото. Папа собирает золотые монеты в тиару и приговаривает: «Он был распят только для нас».

Если сам Александр седьмой пренебрегал политическими и государственными делами, то Государственная конгрегация занималась теологическими спорами, разгоравшимися во многих странах Европы. Были изданы две буллы против янсенистов, боровшихся с иезуитами. Именно тогда Паскаль опубликовал свои «Письма к провинциалу» — жестокую сатиру на мораль и доктрины иезуитов. Сохранение светской власти и утверждение собственной непогрешимости — единственное, что волновало папу, все остальное он высмеивал и часто в дружеских беседах с кардиналами отпускал шутки по поводу основных догм католицизма. Одной из его излюбленных тем было рождение Христа. По этой канве он вышивал озорные вариации, сочувствуя наивному Иосифу, поверившему жене, сочинившей вместе с архангелом Гавриилом сказочку, которая легла в основу христианского учения.

И этот безбожник считал себя непогрешимым представителем божественного Христа, дорожа этой привилегией так же, как своей светской властью!

Когда Франция и Испания, воевавшие друг с другом, заключили, не согласовав с ним, мирный договор, он был настолько оскорблен, что преисполнился лютой ненависти к французам и испанцам, а также к их полномочным представителям. Особенно доставалось кардиналу Мазарини. Папа поклялся отомстить Французскому королевству и ждал лишь подходящего момента. Обеспечив себе поддержку германского императора, Александр приказал корсиканцам из своей личной стражи публично оскорбить посольство Людовика четырнадцатого во главе с герцогом Креки. Французы не остались в долгу, и завязалась кровавая схватка.

Четыреста корсиканцев напали на посольский дворец. Едва Креки появился на балконе, чтобы образумить нападающих, раздались выстрелы, и ему пришлось удалиться. В то же самое время его карета подверглась обстрелу, и паж, стоявший у дверцы, был убит.

Если бы не вмешались представители других стран, солдаты по приказу папы перебили бы посла, его семью и весь персонал посольства. Креки потребовал наказания виновных, а получив отказ, больше не настаивал, но информировал свое правительство о происшедшем. Можно себе представить, какое негодование вызвало это известие во дворце Людовика четырнадцатого.

Король начал с того, что выпроводил нунция Александра седьмого. Затем через своего посла он передал святому отцу ультиматум, пригрозив немедленно снарядить французскую армию для захвата папских земель, если не будут выполнены следующие условия:

1. Снять с должности губернатора Рима, брата папы, за то, что он не оказал помощь послу.

2. Лишить сана кардинала Империали, который был главным зачинщиком беспорядков.

3. Навсегда изгнать корсиканские отряды из Рима.

4. Воздвигнуть на площади Фарнезе монумент с надписью, клеймящей позором тех, кто покушался на особу, представляющую Францию. Святой отец наотрез отказался удовлетворить эти требования, более того, он поступил как раз наоборот. Он назначил Империали легатом Романьи, дал своему брату новые приходы, в знак благодарности увеличил жалованье корсиканской страже. Послание, в котором он уведомлял Людовика четырнадцатого о своих решениях, заканчивалось так: «Для поддержания священных прав нашего престола мы готовы подвергнуть духовенство и даже нашу собственную особу кровавым нападениям королей. Но мы не сдадимся, а призовем на помощь верующих. Если их помощь окажется недостаточной, мы обратимся к господу, чтобы он послал с неба легионы ангелов сражаться за нас».

Если бы Александр седьмой рассчитывал только на поддержку небесных сил, то, вероятно, укротил бы свой воинственный нрав. Истина заключалась в том, что он уповал на германского императора Леопольда первый, обещавшего в случае надобности прийти к нему на помощь.

Впрочем, надобность была не только очевидной, но и весьма срочной. С удалью человека, не умеющего воевать, святой отец лишь спровоцировал опасного противника. Сам же он собирался поскорее вернуться к своим любовницам и фаворитам, тогда как императору предстояло принять на себя удары, предназначенные папе.

Поразмыслив над тем, стоит ли ему подвергаться опасности — ведь войска Людовика четырнадцатого только что одержали блестящие победы, — германский император решил воздержаться от выполнения своего намерения. Он ответил Александру седьмому, что действительно обещал поддержку, но вовсе не собирался предоставлять свои войска. И прибавил, что разрешает на средства апостольской казны вербовать на своей территории воинов, чем и ограничится его помощь.

Папа был страшно разочарован и тут же запросил мира. Войска Людовика, достигшие Милана, были тотчас же отозваны.

Согласно договору, подписанному в Пизе, первосвященник брал на себя обязательство воздвигнуть «искупительный» монумент и навсегда изгнать корсиканцев из церковной области.

Первое, что сделал Александр седьмой, возвратившись в Рим, это заявил, что не собирается выполнять обещаний, вырванных силой, и официально отказывается от выполнения условий Пизанского договора.

Одновременно он продолжал разыгрывать перед французским двором смиренную покорность и даже поручил своему племяннику передать Людовику четырнадцатому глубокие извинения. Прелат имел и дополнительное поручение — нажать на все пружины и вызвать во Франции беспорядки. Кардинал сразу же установил связь с иезуитами, которым от лица своего дяди предписал объявить тайную войну королю.

Привыкший к распутной жизни святого отца, молодой кардинал и в Париже целиком окунулся в развлечения. Среди придворных дам нашлось вдоволь красоток, стремившихся приобщиться к благодати путем интимного контакта с посланцем наместника Христа. Достойный племянник Александра седьмого не пренебрегал и молодыми чиновниками, и его скоро наградили прозвищем Дитя Содома.

Распутная жизнь папского племянника в Париже ввела Людовика четырнадцатого в заблуждение относительно истинных целей его пребывания во Франции. Однако публикация некоторых работ, где подвергался критике авторитет королевской власти, вселила в Людовика некоторые опасения. Желая внести ясность и найти главного зачинщика, он приказал наложить арест на две книги иезуитского происхождения. Он добился осуждения их Сорбонной, а сам стал дожидаться откликов святого отца.

Поведение папы целиком подтвердило подозрения короля. Александр седьмой разразился устрашающей буллой, в которой объявлял решение Сорбонны позорным, самонадеянным, наглым и под страхом отлучения от церкви запрещал духовным лицам считаться с ним.

Теперь Людовик четырнадцатый убедился в истинных намерениях папы, однако, решив, что ему выгоднее поддерживать с ним тесную связь, прибегнул к испытанному средству, чтобы завоевать расположение Александра седьмого: он переслал в Рим значительную сумму для закупки реликвий, которые король собирался распределить по разным церквам Парижа.

В восторге от подарка, Александр седьмой поторопился отправить требуемые реликвии, запакованные в три ящика, с приложением печати кардинала, которому было поручено хранение и продажа старых костей (это составляло одну из самых прибыльных отраслей в папской коммерции).

Случилось так, что епископ, которому было доверено вскрытие драгоценного груза, тайно симпатизировал янсенистам, оппозиционно настроенным по отношению к папе, и потому в глубине души был совсем не прочь подшутить над иезуитами и святым отцом.

Для исследования содержимого ящиков, полученных из Рима, епископ самым невинным тоном предложил привлечь анатомов, которые классифицировали бы и разобрали кости.

Чтобы позабавиться на славу, епископ пригласил на экспертизу и кардинала — племянника папы.

Надпись на первом ящике гласила, что в нем лежат останки двух знаменитых мучеников. Однако, когда кости были извлечены, оказалось, что из них можно составить три скелета вместо двух.

Кардинал объяснил это тем, что писец допустил описку, поставив вместо слова «три» «два».

Когда перешли ко второму ящику, обнаружился новый сюрприз: кроме человеческих костей были три ослиные бедренные кости, две собачьи голени и другие кости, принадлежавшие домашним животным.

Кардинал, посвященный в тайны Ватикана, конечно, хорошо знал цену реликвиям и с трудом сдерживал смех, душивший его. Но, чтобы спасти положение, он придумал следующее объяснение: «Вероятно, сатана сунул эти кости в останки почитаемых святых. Козни дьявола совершенно не поддаются учету. Братья мои, он хотел испытать вашу веру. Мы обманем его надежды и забудем об инциденте. Перейдем к третьему ящику».

Надпись на последнем гласила: «Голова святого фортуната». Его вскрыли и действительно обнаружили прекрасно сохранившуюся голову покойника. Кардинал сиял: слава богу, обошлось без новых неожиданностей, которые вряд ли можно было бы объяснить вмешательством дьявола. Нет, то была настоящая голова, и никто не смог доказать, что она не принадлежала святому Фортунату. На беду, один из врачей, заметив в ней что-то подозрительное, бросил голову в кипяток. Почти тут же череп стал расползаться и потерял всякую форму: голова была сделала из картона.

Пристыженный кардинал поспешил ретироваться, что-то бессвязно бормоча. Забыв о своей профессиональной важности, врачи и янсенистский епископ проводили его громовым хохотом.

Людовику четырнадцатому был представлен подробный отчет об открытиях, сделанных при научном исследовании костей, присланных папой. В этом протоколе устанавливалось, между прочим, что человеческие кости — якобы первых веков нашей эры — принадлежали лицам, скончавшимся совсем недавно.

Можно было думать, что монарх, ставший жертвой мистификации, выбросит содержимое всех трех ящиков. Ничуть не бывало! Король бросил в огонь протокол анатомов, строго-настрого запретив свидетелям экспертизы под страхом заключения в Бастилию разглашать ее результаты. А присланные кости, за исключением испорченной картонной головы, были разосланы по разным церквам Парижа. И если нам скажут, что ослиные и собачьи кости творили чудеса, то мы не удивимся. Соедините наглость, жульничество и коварство священников с невежеством благочестивых верующих — и вы получите столько чудес, сколько захотите.

Реликвии, присланные Александром седьмым Людовику четырнадцатому, до сих пор украшали бы католические храмы Парижа, если бы их не сожгла вместе с прочим мусором Великая французская революция.

Впрочем, оберегая свои доходы, духовенство заботливо восполнило уничтоженные священные реликвии.

РЕЛИГИОЗНЫЕ НЕПРИСТОЙНОСТИ.

В 1667 году Александр седьмой умер. Через месяц римским первосвященником был провозглашен Климент девятый, слабый, апатичный и ленивый человек. Занимая апостольский трон в течение двух с половиной лет, он не ознаменовал своего понтификата ничем, что заслуживало бы особого упоминания.

Самой большой слабостью Климента девятого было пьянство. К тому же он был еще и первостатейным обжорой. Количество снеди, поглощаемой им, изумляло даже тех, кто постоянно наблюдал его за столом.

Он умер в 1669 году от расстройства пищеварения.

На одном эпизоде из периода правления этого первосвященника стоит остановиться, ибо он характеризует некоторые церковные ритуалы той эпохи. После ряда недоразумений со святым престолом Людовик четырнадцатый, желая засвидетельствовать Клименту девятому свое уважение, попросил его стать крестным отцом дофина; папа, конечно, с радостью согласился. И вандомский кардинал получил чрезвычайные полномочия — представлять его святейшество в качестве крестного отца.

С окончанием церемонии кончались и полномочия вандомского кардинала, но в течение тех кратких мгновений, когда кардинал чувствовал себя облеченным папским достоинством, он вошел во вкус и продолжал разыгрывать из себя папу. Он аннулировал брак своей племянницы, жены португальского короля, разрешив ей выйти замуж за дона Педру, брата короля и ее любовника.

Ввиду того что это было явным превышением власти, решение аннулировали.

Папе предстояло восстановить первоначальное положение: разлучить жену короля с ее избранником и вернуть ее законному супругу.

Естественно, такой исход вовсе не устраивал влюбленных. Чтобы отвести нависшую над ними угрозу, экскоролева призналась, что она беременна и что она не может считать отцом короля, ибо ребенок зачат от второго мужа; причиной же ее разрыва с монархом явилось именно его бессилие. Аргумент довольно веский! Но дон Педру нашел другой довод, более убедительный. Зная продажность духовных лиц, он послал Клименту девятому богатые дары, и тот сразу одобрил решение вандомского кардинала. А так как изложить в булле подлинную причину, побудившую его сделать это, было невозможно, папа выразил строгое порицание португальским епископам, предварительно не подвергшим супругов испытанию.

Это испытание представляет собой старинный церковный обычай. Духовные судьи поручали экспертизу врачу, хирургу и матроне.

После предварительных обследований супруги обязаны были лечь в постель в присутствии экспертов, причем полог оставался приоткрытым, несмотря на протесты жены или мужа. Затем, когда оба выходили из алькова, эксперты приступали к новому обследованию. После этого составлялся подробный протокол и церковный двор выносил свое решение.

Когда гражданские власти во Франции решили покончить с омерзительным обычаем, они натолкнулись на отчаянное сопротивление: все епископы объединились для защиты того, что называлось «священной прерогативой святой матери церкви».

Преодолеть их сопротивление стоило невероятных усилий. Видимо, непристойная процедура доставляла большое удовольствие этому грязному отродью.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЯСНОВИДЯЩЕЙ.

После смерти Климента девятого кардиналам понадобилось несколько месяцев, чтобы выбрать нового папу. Наконец они решили отдать предпочтение восьмидесятилетнему старцу, принявшему имя Климента десятого.

И этот первосвященник, подобно своему предшественнику, отличался непреодолимой склонностью к спиртным напиткам. Вино показалось ему пресным, и он стаканами потреблял более крепкие напитки. Родственников мужского пола у него не было, но, не желая нарушать священные традиции непотизма, он узаконил в качестве племянника Антонио Паулуцци, зятя одной из своих племянниц. Возведя его в сан кардинала, он осыпал чинами и дарами всех членов своей новой семьи. На Антонио папа возложил функции премьер-министра, или кардинала-падроне, с годовым окладом в сто тысяч экю. С чисто юношеским задором святой отец в течение нескольких дней обогатил всех Паулуцци и их родственников; папская щедрость заставила совсем незнакомых людей неожиданно вспомнить, что они состоят в родстве с папой.

Родственники плодились, как черви после дождя.

Одарив таким образом всех своих новоявленных родственников, святой отец решил, что подобно господу богу, завершившему свой шестидневный труд, он получил право заслуженно почить на лаврах.

Управление церковью папа доверил премьер-министру, а сам предался необузданному пьянству. Злоупотребление алкоголем сделало его почти кретином.

Между тем религиозные секты размножались и ссорились между собой по любому поводу.