Если просмотреть бортовой журнал, то можно увидеть, что запись о 5 июле ничем не отличается от предыдущих. Обычные сообщения о текущих делах на шаттле, выполнении экипажем своих функциональных обязанностей. Только цифра постоянно уменьшается на определенное количество. 5 июля счетчик выбил 30 миллионов километров — это расстояние корабля до Земли.
      Между тем, однообразие полета затемняют все кажущиеся прелести невесомости и возможный интерес к космическому пространству. Движение планет, звезд незаметно при черепашьей по Вселенским меркам скорости «Центуриона». У любого философа в данных обстоятельствах возникло бы сомнение в верности теории о бесконечном движении материи и процессе постоянного изменения. У меня, например, завтрак, ленч, обед, полдник и ужин — все слилось в одно понятие "принятие пищи". Время определяется не заходом-восходом Солнца, а движением стрелок обычного хронометра.
      Тоскливо. Но мы не унываем. Тод, шутник и весельчак, желая скрасить наш полет, проделал пару манипуляцией со звуковыми синтезаторами у некоторых устройств. Теперь, когда наступает время "приема пищи", камбуз издает сигнал, который похож на петушиный крик, а затем произносит вкрадчиво-сладким голосом Тагасимы: "Пора кушать, Андрей-сан, Тимур-сан и Тод-сан!". Окрыленный успехом, когда наши лица вытянулись при первых же звуках разговорившегося камбуза, Алленс начал экспериментировать дальше. Вскоре туалет начал давать нам наставления, как пользоваться космическим вакуумным унитазом. Причем говорил он голосом Энни Кетли, планетолога, первой красавицы Марса. Думаю, если бы красотка Энни узнала о выходке техасца, то она сделала все возможное, чтобы оторвать наглецу уши. Ведь однажды он напугал ее, когда смоделировал голограмму динозавра и с помощью компьютера оживил. Этот монстр гулял по комнате планетолога и щелкал зубами, ища жертву. Кетли не поняла, что он ненастоящий и издала такой крик, что, говорят, его слышали аж монтажники на аварийном космодроме. После этого Тод целый месяц прятался от нее в мастерских гаража.
      5 июля дежурил на кухне я. Камбуз, запрограммированный кроме приготовления пищи еще на болтовню, выдал мне порцию бородатых анекдотов, но я быстро выключил динамик, чтобы не слышать чепухи. Но электроника не успокоилась и выдавала мне глупые истории по телемонитору.
      — А вместо сердца — пламенный мотор, — пел я, готовя в скороварке картофельное пюре с котлетами (из искусственных протеинов), китайскую приправу (от которой горело все во рту). Когда кулинарное колдовство закончилось, я разложил свое искусство на небольшом столе с магнитной поверхностью — она не позволяла посуде двигаться с места даже при встряске. Тод, конечно, прискакал первым и смотрел на блюда, как первобытный человек на жареного мамонта. Урчание его желудка наверняка уловили все земные радиотелескопы.
      Алленс смотрел на меня молящими глазами. Но я был не приклонен и не позволял начинать процесс чревоугодия.
      — Ну, когда все это можно будет съесть? — не выдержал он и произнес затем пару фраз по-английски относительно моих инквизиторских черт. — У меня кишки судорогой сводит от голода! Мы так до Земли не дотянем!
      — Ты еще не истратил калории с завтрака, — возмущенно сказал я. — У тебя итак скопилась жировая клетчатка в области живота.
      — Неправда, — возразил Тод. — Я сейчас истратил слишком много энергии, разбираясь в навигационных блоках корабля. Шаттл чуть не сбился с курса, но я успел предотвратить катастрофу и починил аппаратуру. А знаешь, каких нечеловеческих сил потребовалось для этого? Ты не имеешь права мучить меня голодом!
      — Есть будем тогда, когда придет командир! — обрубил я, хотя, если честно признаться, у меня самого слюнки текли, причем пообильнее, чем у крокодила возле жертвы.
      — А почему он опаздывает? — вознегодовал Тод, указывая на циферблат хронометра. Я нахмурился. Действительно, командир опаздывал, а это было несвойственно ему. Он никогда не пренебрегал правилами, установленных для всего экипажа космического корабля, а, будучи первым человеком на корабле, сам подавал пример в аккуратности.
      — Может, что-то случилось? — нерешительно произнес я. Ведь иной причины, из-за которой командир отсутствовал в камбузе, я не видел.
      — Что? Метеоритная атака? Или зеленые человечки? — съехидничал Тод.
      — Ладно, ладно, не язви, можешь начинать без нас! — милостиво разрешил я и направился к выходу.
      — А ты куда? — пытался остановить меня техасец. — Разве не составишь кампанию?
      — Пойду — посмотрю, чем занят командир!
      Тод ничего не ответил, так как его рот уже был забит.
      Я, минуя промежуточные отсеки, шел, а точнее летел в невесомости в сторону пилотской кабины. По пути в голове прокручивал речь, посвященную правилам космической диеты и необходимости соблюдать режим питания всеми космонавтами, в особенности командирам экипажей. Конечно, речь изобиловала цифрами и статистическими данными, от которых у Колько должна была вспухнуть голова и благодаря которым он мог удостовериться, к чему приводит несоблюдение санитарно-гигиенических норм.
      Командир находился на своем месте. И его не трудно было увидеть даже за спинкой массивного кресла, поскольку его собственная фигура атлета выпирала, словно была резиновой. Мышцы так и играли на руках. Я тихо подошел и увидел, как задумчиво и озабоченно он смотрит на приборы. Судя по тем цифрам, которые бегали по дисплею дешифратора, он работал над информационным пакетом, которые относились к банку данных по непонятным и нерасшифрованным сигналам.
      — Командир, прошу прощения, однако сейчас время чревоугодия, то есть питания, — оторвал я его от этого скучного, на мой взгляд, занятия. — Уверен, что сегодняшнее меню значительно подымет ваше настроение.
      Колько поднял на меня глаза и посмотрел каким-то отсутствующим взглядом. Это меня сбило с толку. Я в нерешительности остановился. Видимо, не стоило отвлекать шефа от этого дела.
      Возникла пауза. Не зная, стоит ли продолжать дальше разговор, я стал тихо-тихо уползать назад. Но когда мои ноги уже очутились за люком, а я собирался закрыть за собой ребристую крышку, как в этот момент лицо Андрея прояснилось и он остановил меня:
      — Подожди, Тимур…
      В его голосе я уловил виноватые нотки.
      — Спасибо за напоминание. Что-то я сегодня увлекся работой и совсем забылся…
      — Я вижу, что вы решаете какую-то сложную проблему, — сказал я, показывая на светящиеся мониторы. Цифры и иероглифы давали общий итог — информационный пакет не поддается дешифровке.
      — Попробую догадаться, с чем это связано, — продолжал я, вползая обратно в кабину. — Наверное, это позывные сигналы летающей тарелки с Плутона. Инопланетяне пишут стихами оду о пользе вегетарианской пищи или о своей любви к землянам…
      Андрей улыбнулся:
      — Ты как всегда шутишь, Тимур…
      — Ага, значит, не угадал… Тогда это наш тайный агент на Сатурне сообщает нам, почем нынче цены на картошку…
      Колько покачал головой. Я предпринял последнюю попытку:
      — Тогда может это реклама по вкусовые качества квашеного поросенка в маринаде из тараканьих усиков, приготовленного лунным рестораном "Квазимода"?
      — Это совсем не связано с едой или инопланетянами, — печально произнес Андрей.
      — Наверное, мы сбились с курса! — ляпнул я и тот час пожалел о сказанном. Подобные заявления пилотами такого класса, каким являлся Колько, воспринимались хуже, чем просто оскорбление. Летчики грузовых космопланов ни на йоту не отходили от заранее рассчитанного маршрута. На мое счастье, командир нисколько не обиделся. Он просто с интересом взглянул на меня, желая узнать, как я вывернусь из этого неловкого положения.
      — Я имею в виду курса на кухню, — нашелся я. — Ведь уже двадцать минут, как идет время ужина.
      Андрей продолжал молчать.
      — Обед стынет… — вновь растерялся я. — Тод хрустит челюстями в камбузе, наверное, все сожрал…
      Наконец, командир проявил реакцию:
      — Садись, — он указал на место рядом с собой. Я понял, что сейчас меня посветят в какую-то важную тайну, и поэтому быстро уселся в кресло второго пилота.
      — Понимаешь, Тимур, — тихо начал Андрей, вертя в пальцах авторучку, — меня гложет одна проблема. Она важна для всех нас, я имею в виду марсиан. Тагасима просил меня, а также радиста Эрика, который первый стал носителем этой информации, никому из колонистов не сообщать ее, так как не хотел, чтобы люди впали в уныние, в отчаяние и замкнулись. Но поскольку мы летим на Землю, то тебе я сообщу.
      — Я вас слушаю, командир, — произнес я, почувствовав охватившее меня волнение. Даже пальцы задрожали.
      — Странности стали появляться полгода назад. Вначале пропала связь с Землей, причем со всеми космическими центрами. А потом перестали приходить транспортеры. На наши запросы, как ты знаешь, никто не отвечал. Эрик перешел даже на военные частоты, вызывал командные базы ВМС и ВВС, только все оказалось напрасным.
      Мы не могли понять причину такого неожиданного молчания. Тагасима посадил Холмана на круглосуточную вахту. Он не высовывал носа из рубки телерадиометрической связи, пытаясь всеми возможными способами наладить разговор с Землей. В ход были пущены даже топографические и метеоспутники, которые вращались вокруг Марса, а также навигационные маяки.
      И только тропосферному аэрозонду «Магеллан-2», запущенному месяца три назад для изучения ионизации и солнечной радиации, удалось случайно поймать направленный радиолуч с Земли. Правда, сигнал был страшно искажен атмосферными разрядами, и значительная часть информации была утеряна.
      — Но, — подняв палец вверх, сказал Колько, — мы получили важную весточку. О нас не забыли. Но события на Земле были до того ужасающими, что людям стало не до марсианской колонии…
      — И что же там произошло? — спросил я, вцепившись в подлокотники.
      — Сейчас сам услышишь, вот запись этого сообщения, — командир включил видеомагнитофон, перемотал кассету вперед, а затем перевел в режим "воспроизведение".
      По телемонитору пошли рябь и помехи, динамик захрюкал и завизжал — сложилось впечатление, что шел рок-концерт из зоопарка или сумасшедшего дома. Я поморщился — мои уши не могли долго воспринимать эту «музыку». Секунд двадцать на экране бегали цветные пятна, а затем возникло размытое изображение человека. Было трудно определить его национальность и возраст, так как компьютер, стараясь расшифровать сигнал, отделить его от помех, постоянно уродовал лицо. Но то, что оно принадлежало мужчине, было вне всякого сомнения.
      — Кто это? Откуда шла передача? — поинтересовался я, стараясь понять сквозь какофонию разумную речь. Но это было бесполезно.
      — Не знаю, — пожал плечами Колько. — Наверное, кто-то из диспетчеров. Текст шел на английском. Эрик предположил, что связь шла их Хьюстонского центра космических полетов.
      Динамик продолжал издавать звериную симфонию, а на экране человек что-то говорил, отчаянно жестикулируя руками. Я уже потерял надежду что-либо разобрать, как вдруг посторонний шум исчез, и послышалась нормальная речь:
      — …биологическая катастрофа. Это не просто безобидные создания, а настоящие монстры… война продолжается… ужас… но мы… человечеству, судя по всему, осталось недолго существовать. Правительства не способны принять защитные меры… — дальше пошел непонятный лепет (именно эту часть Колько пытался всяческими методами расшифровать, уловить хотя бы лишнюю каплю информации, способной осветить ситуацию на Земле).
      Минуты через две человек вновь заговорил:
      — Бесполезно им сопротивляться. Мы гибнем… в центре идет стрельба, они до нас сейчас доберутся…
      И опять долгие помехи. Изображение мужчины исчезло.
      — Это все? — спросил я, когда мое терпение лопнуло смотреть в бесконечную рябь и прыжки цветных пятен.
      — Смотри дальше!
      Экран вновь вспыхнул. Изображение стало более четким, чем в первый раз. Симпатичная женщина с перекошенным от страха лицом кричала прямо в эфир:
      — Они до нас почти добрались. Охрана перебита! Мэт забаррикадировал двери, но это не остановит их. Сообщаю вам, что… — к моему сожалению дальше пошли помехи, и что говорила женщина, было непонятно. Но следующая минута дала нам более четкую речь:
      — …там находится плутоний для атомного реактора «Мурейкер». Но платформу необходимо отбуксировать… Французская экспедиция «Жак-Ив»… ась, все поги… Русские обещали запустить «Бумеранг»… Байконур, наверное, еще может это сделать. Если… нет! нет! нет! — далее динамик издал дикий крик, а женщина с неожиданной силой и скоростью была вытянута из поля зрения телекамеры. Несколько секунд мы слышали предсмертные крики, затем объектив залился кровью и ничего не стало видно. Потом картина вообще исчезла — связь была прекращена.
      Несколько минут я сидел, полностью ошарашенный этими событиями. Было понятно, что на Земле произошла глобальная катастрофа? Но что именно? Ведь можно было предположить всякое, например, второе пришествие Христа или начало войны Сатаны против человечества.
      Конечно, было жаль, что значительная часть информации не дошла до нас. Именно ее не хватало для полной ясности картины. Ведь по обрывкам двух сообщений было трудно понять сути происшедшего.
      — Это для меня тоже загадка, — печально вздохнул Колько. — Тагасима не хотел будоражить колонистов этим сообщением, и поэтому никто из вас об этом не узнал. Наша же истинная цель — выяснить причину этой трагедии и — самое важное — постараться оказать помощь Марсу.
      — Это не ядерная война и не ледниковый потоп, — твердо произнес я.
      — Это и нам стало ясно. Но что же именно? Ожили мертвецы?
      — Мужчина говорил что-то о биологической катастрофе…
      — А ожившие мертвецы — это не биологическая катастрофа? — вяло сказал Колько.
      — Это чушь собачья, командир! Какие еще мертвецы! — выпалил я, поскольку мои медицинские знания не могли позволить принять на веру подобную гипотезу. — Скорее всего, это связано с экологической обстановкой… А вдруг это крупномасштабная бактериологическая война? — предположил я, но Колько в свою очередь отверг мои предположения:
      — Абсурд! Еще в 2005 году была принята всеми странами Всеобщая Декларация о запрещении производства, хранении и испытании бактериологического оружия, а в 2007 году под наблюдением Специальной комиссии ООН на Земле были уничтожены все имеющиеся биологические боезапасы. Кстати, это транслировали и на Марс, ты должен был сам это видеть…
      — Тогда это, наверное, экологический дисбаланс. Накопилась критическая масса, например, парниковый эффект, мутация из-за катастрофы на Чернобыльской и Мацарельской АЭСах, саранча стала размножаться со страшной скоростью, появились новые болезни — все это смешалось и в один прекрасный — точнее не прекрасный — день отозвалось мощным взрывом. Господи, командир, да причин для биологической катастрофы на нашей Земле-матушке сколько угодно, и, причем все созданы человеком!
      — Но там человек говорил о каких-то монстрах!
      Я задумался.
      — А вдруг это образное понятие? Садиста-убийцу тоже можно назвать монстром. Им же может оказаться и обычный квартирный таракан, если особенно смотреть на него через микроскоп! У страха глаза велики, и этот мужчина мог наплести все что угодно!
      — Не знаю, не знаю, — покачал головой Колько.
      Я попросил его еще раз прокрутить запись. Андрей сделал это, правда, без особой охоты, видимо, ему уже надоело изучать одно и тоже.
      И когда экран вновь погас, я повернулся к командиру.
      — Что-то смог обнаружить?
      — Нет. Я имею в виду катастрофу. Но для нас есть другая, не менее важная информация. Женщина сообщила, что плутоний для наших реакторов запакован и готов к отправке. Он находится в специальном контейнере на платформе. Может быть, эта платформа укреплена на российском шаттле «Бумеранг»? Тогда космодром Байконур — это место запуска космоплана!
      — Но «Бумеранг» не долетел до Марса, — возразил Андрей.
      — Конечно. Он и не стартовал. Видимо какие-то причины не позволили осуществить его запуск. А другие космодромы были в таком состоянии, что никакой другой шаттл не покинул Землю.
      Колько с этим согласился.
      Мы задумались и совсем забыли о еде. В таком состоянии нас застал спустившийся с камбуза Тод, который «нечаянно», как оказалось, умял и наши порции без остатка. Об этом правдиво свидетельствовал надувшийся подобно мячу живот техасца. Нам это не показалось большой бедой — мы с Андреем довольствовались чаем и холодной закуской, которую быстро извлекли из холодильника.
      Тем временем «Центурион» продолжал мчаться к Земле, с каждой секундой приближая нас к страшной тайне.

      20 июля мы уже достигли цели. Под крыльями космоплана простиралась голубая поверхность планеты. Даже сквозь белесую пелену облаков она казалось девственно чистой и, в отличие от ржаво-красного Марса, радовала своей жизненной силой. Солнечные блики прыгали в атмосфере словно зайчики. Через иллюминаторы мы без труда угадывали айсберги в северных широтах. Острова казались чернильными размытыми пятнами, размазанными по холсту невидимого художника, а континенты напоминали зелено-коричнево-желтые панцири черепах.
      Обычно космонавты с умеренных высот видели проплывающие по океану лайнеры, которые оставляли за собой пенистые хвосты, прочеркнувшие небо самолеты, а также дымящиеся трубы заводов и фабрик. С помощью специальной аппаратуры можно было разглядеть людей и автомобили. У «Центуриона» оптические устройства не обладали значительной разрешающей способностью (поскольку он был грузовым кораблем, а не научным), и как мы не мозолили глаза в перископы, ничего путного увидеть не смогли. Города казались вымершими. Никакого движения. Ни какой технической деятельности.
      — Здания и сооружения вроде бы стоят, — сказал Тод, отрываясь от окуляров. — Может там люди.
      — Но не все здания целы. Я, например, вижу много разрушений, — произнес Колько.
      — А я через иллюминатор ничего не вижу, — с обидой произнес я, поскольку товарищи не допустили меня к перископу. Уловив эти нотки в моем голосе, Колько усмехнулся и подключил к перископу электронику. Теперь сигналы внешних датчиков и телекамер поступали также на видеомонитор, чтобы я мог разглядеть поверхность планеты, а бортовой компьютер — обработать все данные.
      Нужно признаться, что это не внесло никакой ясности.
      — Что показывает радиоперехват? — спросил Колько.
      — Локаторы не регистрируют каких-либо радиопередач, только естественный фон.
      Ответ Тода еще больше смутило нас.
      — Странно, Земля раньше была зоной повышенного радиоизлучения, — сказал я. — А на наши сигналы вообще не реагирует никто, словно все радиопередатчики вышли из строя!
      — А ты, наверное, хотел увидеть рекламу шоколада «Сатурн» или услышать песенку о Винни-Пухе? — съехидничал Алленс. — Кто может ответить нам, если ни одна приемная станция не работает?
      — А система ПВО? Неужели с ними невозможна связь? — простонал я. — Не вериться, что вооруженные силы, всегда готовые к экстремальным ситуациям, не проявляют себя в это непонятное и ужасное время!
      Терпение Тода лопнуло.
      — Слушай, Тимур, не скули, — вскипел он. — Уже час, как бортовой компьютер посылает на всех частотах — от гражданских до военных — наши позывные. И какой итог? Даже комар ответить не желает! А знаешь почему? Потому что некому на Земле послать ответный сигнал!… Слушай, не вой в душу и не действуй на нервы, пожалуйста!
      Это меня задело. Я вроде бы и не распускал нюни, а вот у Алленса самого нервишки пошаливали. Думаю, он тревожился из-за этого странного молчания и не мог найти себе места.
      — А вы что скажете, кэп? — обратился к нему бортинженер.
      Колько несколько секунд обдумывал ответ. А затем сказал:
      — Для начала свяжемся с Марсом и передадим информацию о первых наблюдениях. Тагасима ждет новостей.
      — Но мы ничего не увидели, — вставил Тод, но командир, сердито взглянув на него, гаркнул:
      — То, что сейчас мы увидели на планете — и есть первые симптомы трагедии. Конкретности узнаем, когда приземлимся!
      — Куда? — разом спросили мы с американцем. Последняя фраза ошеломила нас, ибо совершить посадку в подобных условиях мог только или сумасшедший, или тот, кто не разбирался в космических кораблях, или… профессионал высокого класса.
      Я промолчал, так как понимал необходимость разобраться в случившемся непосредственно на самой планете. Однако Тод впервые проявил признаки смятения и даже страха. Он признавал мастерство Колько, но, будучи всего лишь вторым пилотом и, по сути, больше земным бортинженером, не мог представить себе подобную посадку и опасался за последствия. И, естественно, начал сопротивляться решению командира, только не бунтарскими методами, а с помощью убеждения и доказательств:
      — Кэп, системы наземного и космического телерадионаведения не функционируют. Нам ничего неизвестно о техническом состоянии космодромов. А вдруг там повреждены взлетно-посадочные площадки? Кто нам даст сводку о метеоусловиях? Как вы думаете в таких условиях приземлить шаттл? — завалил он вопросами. В принципе техасец был прав, инструкции запрещали пилоту принимать активные действия в подобных нештатных ситуациях. Дело в том, что космоплан типа нашего совершал посадку при скорости свыше трехсот километров в час и только при идеальной погоде и при технически нормальном состоянии космодрома. Постоянная корректировка радиомаяков как с космоса, так и с Земли позволяла шаттлу не отклоняться от курса. Кроме того, бортовой компьютер ежесекундно получал в полном объеме информацию о скорости ветра, магнитных аномалиях, давлении атмосферы, температуре, ионизации, турбулентности и многих других параметрах, которые позволяли пилоту и автоматике удерживать корабль в необходимом направлении и избегать опасностей.
      Конечно, компьютер был способен самостоятельно посадить «Центурион» на Землю. Только здесь требуется уточнение: при поддержке наземных и космических навигационных систем. А поскольку они не работали, то пилот брал риск на себя, переключаясь на ручное управление. Это было сложным делом. Ведь шаттл весил значительно больше, чем знаменитый «Джамбо» — тяжелый аэробус «Боинг-747». А удержать такую махину в полете человеку трудно.
      — Алленс, ты можешь предложить другой вариант? — спросил Андрей, повернувшись к бортинженеру. — С парашютом не хочешь выпрыгнуть, а? Или катапультироваться? Давай, действуй!
      Но Тод молчал. Ему было стыдно за свой страх, впрочем, вполне естественный. Ведь не для этого он преодолел более ста миллионов километров, чтобы бабахнуться на землю расплавленным железом.
      — Вы правы, командир, — нарушил молчание я. — Чего без толку вращаться вокруг Земли, если ничего нового не узнаем. Только там, на поверхности, — для убедительности я ткнул пальцем вниз, где располагалась Земля, — мы можем понять все.
      Увидев поддержку командиру, Тод сдался.
      — У меня только один вопрос, если можно, конечно, — произнес он.
      — Да, Алленс, я слушаю!
      — Вы уверены в успехе?
      Колько усмехнулся:
      — Можешь на меня положиться. А много налетал на своем веку. Бывал в различных передрягах, но всегда выползал на свет божий, может быть, и с мокрыми штанами, зато целым и невредимым. На пилотировании в нештатных условиях я собаку съел. Так что обещаю посадить шаттл так, что вода в стакане не прольется! Тебя это устраивает?
      Тоду ничего не оставалось, как ответить:
      — Да… А какой космодром выберем? — вдруг оживился он и стал проявлять бурную деятельность. Он включил карту на дисплее. Там возникли изображения островов и континентов. Где загорались красные огни — это означало местоположение земных космодромов, где зеленые — это стартовые комплексы морского базирования (могли запускать космические корабли или принимать шаттлы с вертикальной посадкой — а таких аппаратов в мире насчитывается единицы), желтые — это аэродромы, способные принять тяжелые авиалайнеры и космопланы. Синие огоньки указывали на расположение систем радио — и телеслежения, а фиолетовые — на радиомаяки посадки.
      Бортовой компьютер проглотил эту информацию и через секунду дал ответ, отметя в сторону практически все космодромы и аэропорты, поскольку без механизмов наведения туда было нечего соваться. Только две взлетно-посадочные полосы могли принять «Центурион» — это космодром «Байконур», расположенный на территории Казахстана, и база ВВС США Эдвардс.
      — Эдвардс — это прекрасная база, — как бы невзначай произнес Алленс. Но Андрей сразу раскусил его:
      — Будем сажаться туда, где больше шансов не свернуть себе шею. Я визуально рассмотрю взлетно-посадочные полосы и только потом вынесу свое решение.
      Тод пожал плечами.
      Колько прильнул к перископу. Применение метода оптико-электронного анализа позволило выявить состояние двух аэрокосмодромов. Фотосъемка, теплограмма, топография, магнитное сканирование подтвердили первое впечатление, которое возникло у командира, когда он визуально рассматривал базу Эдвардс. Посадочная полоса американского аэродрома напоминала полигон и еще больше — лунный ландшафт. Дело в том, что бетонное покрытие было в кратерах и воронках. Вероятно, здесь произошел хороший артобстрел.
      — Кажется, это ковровое бомбометание, — произнес Колько. — Бетон аж в пыль искрошился… Так что извини, Тод, твоя страна отпадает.
      — А как Байконур? — спросил я.
      — Сейчас изучим состояние казахстанского космодрома.
      Он оказался в отличном состоянии. С высоты было видно, что ни одно из сооружений не пострадало. Приборы зафиксировали только одну трещину, да и то — возле складов, а не на посадочной полосе. Космический комплекс мог принять «Центурион», таково было мнение борткомпьютера и, естественно, командира.
      — Итак, наша цель — Байконур! — сказал Колько, а затем тихо добавил: — Там же находится и наш плутоний!
      Компьютер выбил шанс благополучной посадки: сорок девять процентов. Для такого мастера высшего пилотажа, каким являлся Андрей, это было больше, чем требовалось. Командиру осталось только рассчитать траекторию посадки с наименьшими затратами топлива (горючего должно было хватить для взлета в космос) и перевел управление на «ручник», доверив автоматике только контроль за состоянием бортовых систем. Тод со своего пульта незаметно включил программу, по которой компьютер частично подстраховывал действия пилота и в случае чего мог исправить ошибки пилотажа. Знай бы об этом Колько, то он воспринял бы действия бортинженера как страшное оскорбление.