В минуты большой опасности человеком руководят не логика и не соображения о рациональности того или иного действия. Независимо от его воли и сознания включается механизм, заложенный в психику тысячелетним опытом выживания, он-то и предопределяет поступки, которые никак не объяснимы житейскими обстоятельствами, но для самого человека представляются единственно возможными.

С той минуты, как Тимур Русланов услышал по автомобильному радио сообщение о захвате неизвестными вооруженными людьми школы в Беслане, им владело только одно стремление – как можно быстрее оказаться там, на месте трагедии, о масштабах которой он мог только догадываться. Догадки эти были такого рода, что сознание отказывалось их воспринимать. Самая большая школа в городе. Сколько же людей пришло в День знаний – тысяча, полторы, две? Чтобы подчинить их своей воле, у террористов был только один способ – крошить человеческую массу автоматными очередями, превращать ее в кровавое месиво. Господи, яви им свое милосердие, отведи от людей беду!

Тимур знал, что он ничем не сможет помочь. Но знал и другое: он должен быть там. Должен. Должен быть со своим народом в час беды.

В начале первого он уже был во Внуково. Бросив машину на платной стоянке, ринулся к кассам. Ему часто приходилось летать в Осетию, он знал, что есть дневной рейс в Беслан, где находился главный аэропорт республики, имевший статус международного. Но точного расписания не помнил, оно менялось с зимнее на летнее. Ему повезло, на бесланский рейс еще не закончилась регистрация. Тимур успел взять билет и поспешил на регистрацию вместе с последними пассажирами.

Во всех залах аэропорта работали телевизоры. По первому каналу шли новости. Тимур задержался на бегу, посмотрел. В своей сочинской резиденции Бочаров ручей президент Путин принимал канцлера Германии Шредера и президента Франции Ширака. Мирно светило солнце, зеленели газоны и жирные субтропические растения. Президент Путин улыбался, шутил с высокими гостями. Не знает? Или ничего страшного не случилось? Все обошлось?

Незадолго до этого шахидки-смертницы взорвали два самолета. Поэтому досмотр пассажиров проводился особенно тщательно. Наконец посадка закончилась, трапы отъехали, бортпроводницы проследили, чтобы все пристегнулись ремнями безопасности. «Ту-154», подрагивая тяжелыми крыльями, вырулил на взлетную полосу и застыл в ожидании разрешения диспетчера. Вот сейчас взревут двигатели, самолет стремительно пробежит по мокрому бетону и взмоет над осенней желтизной внуковских перелесков.

Но ничего не происходило. Самолет как стоял, так и продолжал стоять. Минут двадцать пассажиры терпеливо ждали, потом начали проявлять беспокойство. Бортпроводницы объясняли: «Диспетчер не дает разрешения на взлет». Почему – неизвестно.

– Когда-нибудь люди научатся летать без всего, – сообщил Тимуру сосед по креслу, профессорского вида сухопарый старик, читавший какой-то английский журнал. – Жаль, я до этого времени не доживу. Вы, может быть, доживете.

– Как – без всего? – не понял Тимур.

– Без этого железа. Как птицы. Или, если угодно, как ангелы.

«Какой-то сумасшедший», – подумал Тимур.

Через час появился аэродромный тягач, потащил самолет к аэровокзалу. Командир экипажа по внутренней трансляции объявил: «Вылет рейса откладывается по техническим причинам. Компания приносит извинения за доставленные неудобства».

В администрации аэропорта тоже ничего не знали. От наседавших с вопросами пассажиров отделывались то техническими причинами, то метеоусловиями. Часа через полтора наконец объявили: «Все рейсы в Беслан отменены в связи с проведением контртеррористической операции».

У Тимура от дурного предчувствия сжалось сердце. Не обошлось. Ничего не обошлось. Телепередачи все чаще прерывались экстренными выпусками о событиях в Беслане: мелькали кадры захваченной школы, вооруженные люди в прилегающих переулках, спорадическая стрельба. Но по-прежнему было непонятно, что происходит в школе, кто захватил заложников, сколько заложников. И эта непонятность только укрепляла уверенность: он должен быть там, в Беслане.

Но как? Появилась мысль: на машине. Но Тимур ее отогнал: это двое суток езды без остановок, ему такой гонки не выдержать. Мелькнула идея более реальная: через Ставрополь, оттуда на такси или на частнике. Рейсы на Ставрополь не отменили, ближайший был вечером. Но таким умным оказался не только Тимур: все билеты на ставропольский рейс были расхватаны, у касс теснились пассажиры отмененного рейса на Беслан в надежде, что кто-то в последний момент не явится к вылету.

Раздумывая над тем, кому бы позвонить, чтобы помогли взять билет с правительственной брони, Тимур вышел из аэровокзала и тут увидел, как к депутатскому залу подкатили черные правительственные машины с милицейским сопровождением. Из них вышли несколько военных в генеральских чинах, несколько штатских депутатского вида и невысокий, склонный к полноте лысоватый человек лет пятидесяти с темным усталым лицом. Тимур сразу его узнал: это был детский врач Рошаль, который вел переговоры с чеченскими боевиками, захватившими в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост» в Театральном центре на Дубровке. В те дни его фигура не сходила с телевизионных экранов России и всего мира. Он не только провел переговоры с террористами, но и сообщил руководителям оперативного штаба ценную информацию о дислокации боевиков. За проявленные самоотверженность и героизм президент Путин наградил доктора орденом Мужества.

В голове щелкнуло: Дубровка – Беслан – доктор Рошаль. Тимур вошел в VIP зал, не обращая внимания на охрану у входа, которая решила, что он с начальством. Один из милицейских генералов что-то сказал доктору и прошел куда-то во внутренние помещения. Рошаль согласно кивнул и сел за один из столиков бара. К нему никто не присоединился, между ним и сопровождающими его начальственными лицами была словно бы стена отчуждения. Тимур подсел к доктору и прямо спросил:

– Вы летите в Беслан для переговоров с террористами?

– Да. Откуда вы знаете?

– Вам нельзя к ним идти. Вас убьют.

– Почему вы так думаете?

– Они видели вас на Дубровке. Все видели. Они знают, за что вас наградили орденом Мужества.

– Они передали, что будут разговаривать только со мной.

– Не знаю, почему они так сказали. Они не будут с вами разговаривать. Вас сразу убьют.

– Речь идет о детях. О десятках детей. Или о сотнях. Не знаю. Убьют – значит, убьют. Я не могу отказаться… Вы знаете обстановку в Беслане?

– Только в общем.

– Откуда?

– Я осетин.

– Да? Вы не похожи на осетина. Введите меня в курс дела. Северный Кавказ для меня – терра инкогнито. Не хватает времени во все вникать.

К столику подошел милицейский генерал:

– Леонид Михайлович, самолет готов.

Рошаль встал.

– Пойдемте, в самолете поговорим, – обратился он к Тимуру.

– Я не лечу. Все рейсы в Беслан отменили.

– Летите, – возразил Рошаль. – Этот человек со мной.

– Слушаюсь, – почтительно вытянулся генерал, отчего стал похож на официанта, принявшего заказ от важного клиента.

Человек, волею случая или судьбы оказавшийся в центре событий, в отличие от наблюдателя со стороны, видит лишь то, что у него перед глазами, как солдат при масштабном наступлении видит только свой окоп и открытое пространство перед ним, которое ему предстоит преодолеть при команде к атаке. В этом смысле Тимуру повезло. Кроме самых разнообразных слухов, циркулирующих в толпе окружавших школу бесланцев, он имел более достоверные сведения – от начальника охраны Владикавказского спиртзавода и Бесланского ликероводочного завода Теймураза Акоева, с которым созвонился сразу же, как только самолет сел в Беслане и доктора Рошаля увезли хмурые военные на поданных к трапу джипах.

Само собой получилось так, что Теймураз, которого все знали и считали своим, оказался вхож и в кабинеты на третьем этаже бесланской администрации, где обосновался президент Дзасохов со своими сотрудниками, и был на подхвате на первом этаже в штабе силовиков, которым по приказу из Москвы руководил начальник республиканского управления ФСБ генерал-лейтенант Андреев. Теймураз был в армейском камуфляже без знаков отличия, оружия при нем не было, только пистолет в наплечной кобуре под курткой, но никто даже не пытался его остановить и спросить, что он здесь делает. Раз здесь, значит имеет на это право.

Из разрозненной и противоречивой информации Тимур с помощью Теймураза попытался восстановить основные события минувшего дня.

Примерно в половине пятого в здании школы прогремел взрыв и раздались автоматные очереди. Вскоре после этого с заложницей Мамитовой террористы передали вторую записку с уточненным номером телефона 8-928-728-33-47. По нему сразу же позвонили. Боевик, назвавшийся шахидом, заявил, что из-за того, что с ним не вышли на связь по ранее переданному номеру, он расстрелял 10 человек и взорвал в одном из классов школы 20 заложников. Далее «шахид» сообщил, что будет разговаривать только одновременно с президентом Северной Осетии Дзасоховым, президентом Ингушетии Зязиковым и детским врачом Рошалем. Террорист также предупредил, что спортивный зал, в котором содержатся заложники, заминирован и в случае штурма будет взорван.

– Боятся штурма, – хмуро прокомментировал Теймураз. – Помнят, суки, что было на Дубровке. Похоже, не смертники.

– С чего ты взял?

– Все время в «ночках». Те, на Дубровке, были без масок. Знали, что им терять нечего. Эти в масках. Есть шанс, что удастся договориться.

– Чего они хотят? – спросил Тимур. – По телевизору сказали, что никаких требований террористы не предъявляли.

– Сайд! – выругался по-осетински Теймураз. В переводе на русский слово означало грубое вранье, брехню. – Весь Беслан знает, чего они требуют. Освободить их кунаков – тех, кого похватали за покушение на Зязикова и за нападение на Назрань. Они сидят в Беслане. То ли двадцать шесть человек, то ли пятьдесят. Это было на видеокассете, которую выбросили из школы еще утром. Наши объявили, что кассета оказалась пустая.

– Как узнали, что она не пустая?

– Шила в мешке не утаишь.

– Почему же об этом не идут переговоры?

– Это ты у меня спрашиваешь?

Теймураз был из Беслана. Еще с тех времен, когда занимались украинским спиртом, он жил во Владикавказе, но вся родня оставалась в Беслане. И Тимура вдруг будто торкнуло в самое сердце.

– Твои – там?

– Да.

– Кто?

– Все.

«Все» означало: отец, мать, сестра и двое ее детей – дочь-пятиклассница и первоклашка-сын.

– Ничего не говори, – попросил Теймураз. – Пойду попытаюсь узнать, как дела у доктора Рошаля.

Теймураз направился к зданию районной администрации, а Тимур смешался с толпой, заполнившей все подходы к школе. Как это всегда бывает среди людей, лишенных доступа к информации, слухи ходили самые разные и не было никакой возможности отделить правду от вымысла. Говорили, что вроде бы семь мужчин были расстреляны и выброшены из окон второго этажа. Им возражали: не семь, а одиннадцать. Шесть заложников сумели выбраться из школы. По их словам, жертв среди детей нет, но состояние их ужасное, в спортзале жара, нечем дышать, все голые. Кто-то рассказал, что одна из двух женщин-шахидок, замеченных среди террористов, бросила пистолет и заявила главарю бандитов по кличке Полковник, что с детьми она не воюет. Полковник застрелил обеих, из-за чего и произошел взрыв.

В толпе были мужчины с охотничьими ружьями, но больше с армейскими карабинами и автоматами Калашникова. Всеобщее возбуждение нарастало. Штурма боялись не только террористы, еще больше боялись родственники заложников. Все хорошо помнили, чем это кончилось на Дубровке. Но там были, в основном, взрослые, здесь – дети. Из тысячи двухсот заложников больше половины детей.

Часов в десять вечера разнесся слух, что президент Дзасохов согласился встретиться с жителями Беслана. В зал местного Дома культуры набилось больше тысячи человек. Заверения Дзасохова о том, что делается все возможное для освобождения заложников и никакого штурма не планируется, встретили угрюмым молчанием.

В час ночи доктор Рошаль вновь смог установить телефонный контакт с террористами. Первая попытка, которую он предпринял сразу после приезда в Беслан, не удалась. Он предлагал обменять заложников-детей на взрослых, в том числе на руководителей республики и депутатов Госдумы России, находившихся в Беслане. В ответ раздался мат. Но террористы вроде бы согласились принять еду, воду и медикаменты для заложников. Это был хороший знак. Связь была затруднена из-за погоды, переговоры прервались.

К новым переговорам доктор Рошаль был подготовлен лучше. Они продолжались около двух часов. Доктор передал согласие властей выполнить условие террористов: освободить их сообщников, содержащихся в тюрьме Беслана, дать им и всем боевикам возможность беспрепятственного выезда в Ингушетию или в Чечню тем способом, которые они выберут. Последовал категорический отказ.

Об этом рассказал Теймураз, отыскавший Тимура в толпе в Школьном переулке.

– Что это значит? – спросил Тимур. – Они получают то, что требовали. В чем же дело?

– Понятия не имею. Похоже, здесь какая-то более сложная игра, чем мы думали.

Был четвертый час ночи. Толпа вокруг школы поредела. Тимур чувствовал, что валится с ног. Ничего удивительного, почти две ночи не спал. Прихватил пару часов, вернувшись из Вялков, и все. События той ночи казались нереальными, каким-то очень далеким прошлым. То, что казалось важным, обесценилось, как теряют значение житейские мелочи, когда вдруг приходит большая беда. Голода он не чувствовал, хотя с утра во рту не было ни крошки хлеба. Но все-таки нужно было перекусить и хоть пару часов поспать.

Тимур предложил отправиться на завод. Как он и предполагал, Теймураз согласился, сама мысль войти в пустой, мертвый родительский дом была для него тягостна. Завернули по пути в ночной магазин, прихватили еды.

Завод стоял. Весь двор был заставлен ящиками с немецким оборудованием. Корпорация «Россия» четко выполняла свои обязательства по переоснащению завода. Тимур машинально прикинул, что на новые технологические линии потрачен не один десяток миллионов долларов. Но отметил это безучастно, мимоходом, как о не стоящей внимания ерунде.

Расположившись в директорском кабинете, сразу включили телевизор. Но на всех каналах была рябь. Оставили первый канал, убрав звук, вяло пожевали какую-то колбасу, запили минералкой и повалились, не раздеваясь, на диваны. Теймуразу Тимур уступил кабинет, сам улегся в приемной. Заснул мгновенно и тотчас же, как показалось, проснулся от голоса теледиктора. Но это только показалось, за окнами было солнечно, начинался новый день.

Теймураз сидел перед телевизором с черным лицом. Было похоже, что ночью он так и не сомкнул глаз. Шел выпуск новостей. Он начался с заседания правительства, обсуждавшего положение в сельском хозяйстве.

– О чем это они? – с недоумением спросил Тимур. – Какое сельское хозяйство? Ты что-нибудь понимаешь?

Теймураз не ответил.

Новости продолжались. Еще раз показали вчерашнюю встречу Путина со Шредером и Шираком, потом диктор сообщил, что президент Путин принял решение отложить запланированный на 2 – 3 сентября официальный визит в Турцию из-за событий в Республике Северная Осетия – Алания.

– И это все? – удивился Тимур.

Оказалось, не все. Последовал куцый репортаж о вчерашних событиях в Беслане с нарезкой из старых кадров. Диктор сказал:

– По уточненным данным, полученным от руководителя информационно-аналитического управления при Президенте Республики Северная Осетия – Алания Дзугаева, общее количество захваченных террористами заложников составляет триста пятьдесят четыре человека.

Тимур ахнул:

– Сколько?! Триста пятьдесят четыре?! Откуда они взяли эту цифру?!

– Сайд! – мрачно отозвался Теймураз. – Они не могут не врать!

Официальное сообщение о числе заложников вызвало очень бурную реакцию жителей Беслана. Оно было понято однозначно: врут специально, намеренно занижают число заложников, чтобы при штурме оказалось меньше жертв. К школе явились с ружьями и автоматами даже те, кто вчера пришел безоружным. Воинственно настроенная толпа оттеснила от школы омоновцев и солдат внутренних войск и заявила, что откроет по ним огонь при попытке штурма. Напрасно начальник оперативного штаба генерал-лейтенант Андреев убеждал людей, что о штурме никто даже не думает. Ему не верили. Никакому начальству уже не верили.

Очень резко отреагировали на сообщение о числе заложников и террористы. Они отказались принять продукты и воду для детей и потребовали к себе для переговоров Дзасохова и Зязикова. Президент Ингушетии в Беслане так и не появился. Президент Дзасохов отказался войти в школу. Сразу вспомнили, как в такой же ситуации на Дубровке повел себя бывший президент Чечни Ахмат Кадыров. Боевики обещали отпустить пятьдесят заложников, если он придет в Театральный центр. Кадыров заявил, что он всей душой, но «президент Путин не рекомендовал». Так же поступил Дзасохов: «Запретила Москва». Репутация Дзасохова для всей Северной Осетии была погублена навсегда.

Переговоры продолжились. Террористы согласились, чтобы в качестве посредника выступил бывший президент Ингушетии генерал Аушев.

Около полудня Теймураз и Тимур поднялись на четвертый этаж дома по улице Коминтерна, стоявшего рядом со школой. Все жильцы были эвакуированы. Возле окна в одной из комнат устроился спецназовец с гранатометом. У другого окна, в глубине комнаты, стояла стереотруба с солнцезащитными блендами, чтобы блеск оптики не привлек внимания снайперов, засевших в школе. Теймураз молча отстранил наблюдателя и приник к окулярам стереотрубы.

– Что видишь? – нетерпеливо спросил Тимур.

– Ничего. Кто-то на чердаке, с биноклем. Смотри сам.

Увеличение было сильное, школа казалась на расстоянии вытянутой руки. Но что происходило внутри, рассмотреть не удавалось: окна спортзала были закрыты мутным пластиком, а к окнам школьных кабинетов никто не подходил – террористы тоже опасались снайперов. Беспощадно палило полуденное солнце, пространство школьного двора, простреливаемое боевиками, было безжизненным, пустым.

Тимур перенес обзор на крышу. В проеме слухового окна отчетливо просматривалась фигура в голубоватом камуфляже с полевым биноклем, закрывающим лицо. Черная маска «ночь» была подкатана и превратилась в обычную вязаную шапку. Было жарко, наблюдатель время от времени смахивал пот со лба, потом опустил бинокль, сдернул шапку и вытер ею лицо. Тимур рассмотрел черные, сросшиеся на переносице брови, аккуратно подстриженную бородку и небольшие щегольские усы. И в этот момент Тимур его узнал.

– Я его знаю, – сообщил он Теймуразу, не отрываясь от окуляров стереотрубы. – Точно, знаю. Это он!

– Кто?

– Шамиль Рузаев.

– Кто такой Шамиль Рузаев? – не сразу вспомнил Теймураз.

– Политик из Назрани. Тот, кто предупредил нас о покушении на президента Галазова.

– Не путаешь?

– Нет. Он. Точно он!..

Тимур не ошибся, человек в слуховом окне был действительно Шамилем Рузаевым. Он поднялся на чердак с биноклем, объяснив, что хочет сам осмотреть подходы к школе. Но это был только предлог. На самом деле он хотел хоть какое-то время не видеть Полковника, отношения с которым начали портиться еще за несколько дней до начала операции и теперь подошли к критическому пределу.

Разногласия возникли еще в тот день, когда записывали на видеопленку требования к властям. Шамиль был против того, чтобы условиями освобождения заложников были вывод федеральных войск из Чечни и отмена выборов президента Алханова.

– На кой черт нам это нужно? – недоумевал Шамиль. – Это их дела. У нас задача освободить наших людей. Давай ее и решать.

– Не понимаешь, – возражал Полковник. – Их надо сбить со следа. Пусть думают, что за этим стоит Чечня.

– Но мы сразу ставим Путина в безвыходное положение. Не пойдет он на вывод войск. И на отмену выборов не пойдет.

– Не пойдет. Зато как обрадуется, когда мы снимем эти требования.

После долгих препирательств Шамиль согласился. Может быть, Полковник и прав. Хотя его условия неизбежно вели к затяжке операции. Одно дело простой обмен заложников на заключенных. Это можно решить за три – четыре часа. Совсем другое: длительные переговоры о политических уступках. Но что сделано, то сделано. Полковнику кажется это принципиально важным. Ладно, так тому и быть. Но уже тогда у Шамиля закрались сомнения в том, что все пройдет гладко.

Подготовка к операции шла по плану. Был только один момент, когда все могло сорваться с катастрофическими последствиями: когда этот придурок Иса Мальсагов, подслушав разговор, прибежал в ФСБ. Хорошо, попал на майора Клименко, который здраво рассудил, что получить десять тысяч долларов от Шамиля за устранение опасного свидетеля – оно как-то лучше, чем благодарность от начальства, даже в приказе.

Роли распределили без спора. Полковник взял на себя подбор и подготовку бойцов, не имевших большого опыта боевых действий. В группу вошли 34 человека. Лагерь разбили в лесном массиве возле села Пседах Малгобекского района Ингушетии, тренировались в стрельбе, учились обращаться с взрывными устройствами.

На долю Шамиля выпала более сложная задача: доставить в школу взрывчатку. В его распоряжение выделили шестнадцать самых опытных боевиков, которых не нужно было ничему обучать. Воспользовались тем, что ремонт школы вела бригада строителей-ингушей. В нее внедрили нескольких членов группы. Под видом стройматериалов они подвозили взрывчатку и прятали ее под сценой в актовом зале. Связь с Полковником Шамиль поддерживал по мобильному телефону. Говорили по-ингушки, не прямым текстом.

31 августа с наступлением темноты группа Полковника покинула лагерь под Пседахом и на «ГАЗ-66» направилась в сторону селения Инарки. Двух человек оставили в лагере для связи. Маршрут был разведан заранее. Проехав селение, остановились в лесу на ночлег. В ту же ночь боевики Шамиля поднялись на чердак школы, сменили строительные спецовки на камуфляж и утром, без четверти девять, спустились вниз. Здесь и перехватили майора Дудиеву, прибежавшую в учительскую сообщить в райотдел о подозрительной машине.

Как и опасался Шамиль, операция начала затягиваться сразу. На видеокассету с условиями освобождения заложников никакой реакции не последовало. Полковник объяснил:

– Им же нужно посоветоваться с Москвой. Неужели ты думаешь, что они хоть полшага сделают без разрешения Путина? Политик, а ничего не понимаешь в политике. Думаешь, их беспокоит судьба заложников? Собственные жопы их беспокоят! Подождем, нам спешить некуда.