– Сомневаюсь. – Но, говоря это, Джорджина вспомнила вчерашние попытки графа разговорить Лэни. И она решила, что сделает все возможное, чтобы подружить их.

После завтрака она сразу же направилась к заброшенной каменоломне, месту своих палеонтологических изысканий.

Несколько минут быстрой ходьбы, и она обогнула холм и вышла на тропу, ведущую к узкой долине. Ее цель, подковообразная впадина в склоне холма, была прямо перед ней. На дне выемки из груды камней слегка виднелся деревянный ящик.

Внимательно осмотревшись, Джорджина убедилась, что никто не появлялся здесь со времени ее последнего посещения. Все было так, как она оставила, даже дикий овес и осока, растущие на дне карьера, не были примяты.

Она шла сюда с намерением убедиться, все ли в порядке, но на всякий, случай надела под юбку мужские панталоны, в которых обычно производила раскопки. И вот теперь, когда она уже была здесь, Джорджина не удержалась от искушения посмотреть, не найдется ли поблизости еще каких-нибудь окаменелостей.

Она сняла юбку и осталась в черных брюках. Наклонившись, она открыла крышку деревянного ящика с инструментами и вытащила кирку.

– Очень удачный наряд, мисс Пенфорд.

Джорджина, уверенная, что находится в полном одиночестве, вздрогнула, услышав позади голос Рэвенстона.

Сообразив, что в ее теперешнем положении ему лучше всего виден ее зад, обтянутый брюками, она резко выпрямилась и выронила кирку. Та упала на землю с глухим стуком.

Обернувшись, девушка увидела Рэвенстона, устремившего взгляд на ее бедра. Усмехнувшись, он широко улыбнулся ей.

– И очень соблазнительный.

Джорджина покраснела под его пристальным взглядом, а сердце ее бешено забилось. Его черные кудри растрепались, и это придавало ему задорный вид.

– Как вы здесь очутились? – спросила она, удивленная, что Джастин сумел подойти так тихо. Она не слышала ни единого звука, пока он сам не выдал свое присутствие.

– Так же, как и вы, пешком.

– Я удивлена, что вы так рано поднялись с постели.

Рэвенстон усмехнулся.

– Я не так ленив, как вы, должно быть, думаете. В деревне я всегда встаю рано. Я спускался к завтраку, когда увидел, как вы выходите из дома, и решил пойти следом.

– Если бы я желала вашего общества, лорд Рэвенстон, я бы вас пригласила.

Он засмеялся, и она поймала себя на мысли, что ей приятно слышать его смех.

– Именно поэтому я и не выдавал до сих пор своего присутствия. – Он внимательно изучал подковообразные стены каменоломни. – Я хотел посмотреть, где вы нашли кости игуанодонта.

– Теперь вы это видите.

Его густые черные брови взметнулись вверх в ответ на ее задиристый тон, и он улыбнулся.

– И теперь я могу идти? О нет, вы от меня так просто не отделаетесь.

Впрочем, Джорджина и сама была не уверена, что хочет этого.

Все еще улыбаясь, Рэвенстон убрал с ее щеки выбившийся локон. От его нежного прикосновения все ее тело охватил трепет.

– Скажите-ка мне, вы надеваете брюки только когда занимаетесь раскопками, или носите их на публике, шокируя своих соседей, как Жорж Санд в Париже?

– Спокойствие моих соседей не подвергается риску. А вы читали ее роман «Индиана»?

Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

– Да, эта женщина выходит за всякие рамки, как в своих взглядах, так и в одежде.

Джорджина немедленно взвилась при этих словах.

– Почему? Потому что она отстаивает право женщины любить и быть независимой?

– Я поражен, что ваш отец позволил вам читать такую чепуху.

– Папа никогда не вмешивается в то, что я читаю.

– Возможно, ему стоит подумать об этом.

– Он не такое древнее ископаемое, как вы.

Внезапный блеск в его глазах сказал ей, что стрела попала в цель. Но вместо того, чтобы отразить удар, Джастин сказал:

– Кстати, об ископаемых, мне кажется, что вы именно здесь нашли свой череп.

Он показал на продолговатое углубление у левого края стенки.

Джорджина кивнула.

– Каменоломня не такая уж и большая, – заметил он. – Почему она заброшена?

– Мой отец приказал ее закрыть по причинам безопасности, когда унаследовал Пенфилд после смерти брата. В ней произошло несколько несчастных случаев, двое рабочих погибли и еще несколько пострадали.

Граф посмотрел на кирку, брошенную Джорджиной.

– Я вижу, вы собирались возобновить ваши поиски. Почему вы не взяли с собой пару слуг, чтобы они сделали для вас черную работу?

– Потому что они норовят размахнуться киркой слишком сильно, и я боюсь, что, если им попадется что-то интересное, они повредят находку.

– Серьезный довод. – Рэвенстон снял сюртук и жилет и перекинул их через открытую крышку ящика.

Джорджина с изумлением наблюдала, как он развязал шейный платок, снял его и бросил поверх жилета. Затем Джастин начал расстегивать верхние пуговицы рубашки.

Боже правый, он что, собирается раздеться перед ней догола? Она почувствовала, что заливается краской.

– Что... что вы делаете, милорд?

Он нагнулся и поднял с земли кирку.

– Хочу убедить вас, что могу действовать этим инструментом с достаточной осторожностью.

– Я удивлена, что вы вообще можете им действовать. – Она еще никогда не встречала графа, который не считал бы подобное занятие ниже своего достоинства.

– Я не раз выезжал в экспедиции на раскопки, – пояснил Джастин. – Опыт научил меня, так же, как и вас, что лучше использовать инструмент самому, чем рисковать находкой.

Он начал осторожно долбить склон холма над головой, вправо от того места, где она нашла челюсть. Джорджина с облегчением отметила, что он действует достаточно осторожно. Она достала из ящика стамеску.

– Почему вы выбрали именно это место, мисс Пенфорд?

– Слой здесь очень похож на тот, в Тилгейт-Форест, где миссис Мантелл нашла зуб игуанодонта.

Он бросил на нее одобрительный взгляд, и это вызвало в Джорджине прилив такой радости, что она сама удивилась. Почему это ей так важно?

Рэвенстон продолжал орудовать киркой, в то время как Джорджина работала стамеской.

– Отец сказал, что вы подумаете над моей просьбой оставить вашу сестру у нас, вместо того, чтобы отправлять ее обратно к леди Недлейн.

Джастин прекратил работу и повернулся к ней.

– Да.

Она встретила его взгляд.

– Надеюсь, вы примете правильное решение, милорд. Ей у нас будет намного лучше, чем в этой дурацкой школе!

– Даже если я и отклоню ваше предложение, я не пошлю Мелани обратно в школу леди Недлейн.

Рэвенстон опять принялся за работу, легко касаясь стенки каменоломни острием кирки.

– Не пошлете?! – воскликнула Джорджина с удивлением и радостью. – А почему вы так решили?

– Я пришел к выводу, что вы были правы: это не очень подходящая для нее школа.

Он все еще работал, и Джорджина не могла видеть выражения его лица. Она была удивлена, что человек, столь самоуверенный и презирающий женщин, мог признаться, что она, обыкновенная женщина, оказалась хоть в чем-то права.

– Но тогда почему вы не разрешаете ей пожить у нас? Вы боитесь, что вас осудят за то, что она живет не с вами?

Джастин опять прервал работу и обернулся к ней.

– За все эти годы я давно привык к критике за то, что не позволяю своей подопечной жить со мной. Когда умер мой отец, меня все осуждали, что я поддался на уговоры ее матери и разрешил ей вернуться с Лэни к своим родителям в Сассекс. В то время я был женат и имел соответственно гораздо меньше причин, чем сейчас, чтобы не брать в свой дом Мелани. Оглядываясь назад, я иногда думаю, что был не прав.

– А почему вы так поступили?

– Ее мать отказывалась жить в Корнуэлле, мне казалось неразумным разлучать мать с дочерью, особенно если ребенок такой маленький. А ведь Мелани тогда был всего год от роду. – Он нахмурился. – Какого черта вы так на меня смотрите?

Джорджина глядела на него, раскрыв рот, не в силах поверить услышанному.

– Я поражена, что вы так к этому относитесь, лорд Рэвенстон. Большинство мужчин даже не задумались бы отнять у матери их детей, неважно, насколько они малы.

– Я уже говорил вам, что не отношусь к большинству, – произнес он с легкой улыбкой, очаровавшей ее. – Но очевидно, что вас я до конца не убедил.

– Нет, не убедили. – Тем не менее он добился большего, чем она могла себе представить двадцать четыре часа назад. – Но почему вы не решаетесь оставить Лэни здесь?

Его лицо приобрело озабоченное выражение.

– Честно говоря, мне претит мысль перепоручать сестру, находящуюся на моем попечении, вам и вашему отцу. – Он поставил кирку вертикально и оперся на рукоятку. – Но в то же время я не представляю, как бы мы могли жить с ней вместе в моем лондонском особняке.

– А не могла бы она жить с вами в вашем поместье в Корнуэлле? – предложила Джорджина, зная, что Лэни мечтает жить в доме, где она родилась.

– Нет, потому что я очень редко теперь езжу в Рэвенкрест. – Джастин рассеянно провел рукой по непокорным черным волосам. – Более того, мое поместье достаточно уединенно, и я боюсь, что она будет чувствовать себя одиноко.

Джорджина вполне понимала его сомнения. Его честное признание порадовало ее, и она решила быть такой же откровенной.

– Я тут совершенно не могу спорить с вами, но, может быть, вы хотя бы возьмете Лэни в Рэвенкрест, когда поедете туда ненадолго?

– Зачем?

– С того момента, как умерли ее дедушка и бабушка, она чувствует себя лишенной дома и корней. – Джорджина посмотрела вверх, ее внимание привлекли два ястреба, кружащие в небе в поисках добычи. – Лэни очень хочет увидеть дом, где она родилась. Она говорит, что совсем его не помнит.

– Странно было бы, если бы она его помнила, ведь она не была там с младенческого возраста. Моя мачеха ненавидела Корнуэлл и, покинув его, отказывалась туда возвращаться.

«Ее светлость также не любила и пасынка, которого все время называла бессердечным и жадным», – вспомнила Джорджина.

– Что же до того, чтобы взять мою сестру в Рэвенкрест, то мне кажется, что менее всего она хотела бы ехать куда-либо в моем обществе. – Темные глаза Рэвенстона стали озабоченными. – Вы заметили, какая она со мной угрюмая и замкнутая? Вчера вечером мне впервые удалось пообщаться с ней.

Помня свое решение помочь брату и сестре сблизиться, Джорджина осторожно сказала:

– Лэни не понимает вашего юмора, и потом, она вас немного побаивается.

– Но что я, черт возьми, сделал, чтобы она меня боялась?

Его недоумение было таким неподдельным, что Джорджина испытала к нему прилив сочувствия. Ей пришлось подавить внезапное желание успокаивающе дотронуться до его рук, опирающихся на кирку.

– Ну, во-первых, вы не дали ей достаточной возможности узнать вас. Ее мать умерла, когда Лэни было девять. – В голос Джорджины сама собой вкралась укоризненная интонация. – Почему же тогда вы не взяли вашу подопечную к себе?

– По двум причинам. Во-первых, сама Мелани, ее дед и бабка, их викарий, их адвокат – все они писали мне умоляющие, душераздирающие письма, убеждая меня не разрушать счастье моей одинокой безутешной сестры, лишая ее единственного дома, который она признает.

До этих слов Джорджина как-то не вспоминала, как жутко боялась Лэни после смерти матери, что ее сводный брат заберет ее к себе.

– Я поддался на уговоры, хотя сам и не был с этим согласен. – Он вздохнул. – У меня были очень серьезные сомнения, достаточно ли хорошо дед и бабка воспитывают ее.

– И у вас были все основания для сомнений. – Джорджина помолчала, наблюдая, как ястреб камнем устремился вниз, чтобы схватить добычу.

Когда птица взвилась вверх с бьющейся в когтях мышью, она продолжила:

– А вы не считали своей обязанностью регулярно навещать вашу подопечную, чтобы посмотреть, как ей живется и счастлива ли она? Я могу по пальцам на одной руке пересчитать, сколько раз вы приезжали к Лэни, пока ее родственники были живы.

Джастин нахмурился.

– Я знаю, что это мое упущение, но моя сестра бомбардировала меня письмами, в которых расписывала, как она счастлива с бабушкой и дедушкой, и просила меня позволить ей остаться. Даже тогда я, наверное, приезжал бы чаще, но мне слишком ясно давали понять, что мои визиты нежелательны. Мелани, казалось, особенно тяготится моим присутствием.

Еще бы она не тяготилась! Мать расписала его Лэни как бессердечное, жестокое чудовище. А после смерти матери дед и бабка продолжали убеждать внучку, что ее брат злой, равнодушный и что ему совершенно не нужна сестра.

Джастин взял кирку и повернулся, чтобы еще раз изучить стенку каменоломни. Явно озаренный какой-то новой идеей, он ткнул ногой в ее основание.

Джорджина все еще думала о Лэни.

– Вы сказали, милорд, что у вас были две причины не забирать Лэни к себе после смерти ее матери. Какова же вторая причина?

Он повернулся к ней.

– Я был тогда вдовцом, а жизнь в холостяцком доме вряд ли подходила для девятилетней девочки. К тому же жизнь в деревне, на свежем чистом воздухе, гораздо полезнее.

Значит, принимая решение, Рэвенстон все-таки думал о благе для сестры! Это открытие смягчило сердце Джорджины.

– Я не думаю, что для ребенка хорошо дышать копотью лондонского воздуха, – добавил он. – Вы не замечали, как часто лондонские дети имеют проблемы с легкими?

Джорджина знала это, но была поражена, что он обратил на это внимание.

– Но если вы так не любите городской воздух, милорд, почему вы сами остаетесь в городе вместо того, чтобы жить в вашем поместье в Корнуэлле? Вам не нравится та местность?

– Совсем нет. – На его лице появилось отсутствующее, грустное выражение, которое тронуло ее до глубины души. – Земля там прекрасна. – Он умолк, задумавшись.

Джорджина сама удивилась, как сильно ей хотелось утешить его – и дотронуться рукой до его волнующего лица. Наконец она прервала его задумчивость:

– Если она так прекрасна, то почему...

Джорджина замолчала, осознав неуместность столь личного вопроса.

– Хотя природа там очень красива, я не могу сказать того же о доме в Рэвенкресте. Он огромный, неуютный и полон сквозняков. Я его ненавижу! – В его глазах появилась вдруг такая боль, что Джорджина не удержалась и ласково прикоснулась к его руке. Он был очень недоволен своей несдержанностью и удивлен ее реакцией. Но, по крайней мере, ему было приятно ощущать ее прикосновение.

– Я подозреваю, лорд Рэвенстон, – мягко сказала девушка, – что ваша ненависть к дому имеет гораздо более глубокие корни, чем простое неудобство.

– Например? – нахмурился он.

«Судя по тому, что я слышала о его жене, она способна была отвратить от брака любого мужчину». Эти слова Нэнси Уайлд в сочетании с его явным нежеланием вступать в брак подсказали Джорджине, всегда безрассудно прямой, незамедлительный ответ:

– Наверно, воспоминания о вашей жене.

Суровое лицо Рэвенстона застыло, и он резко бросил:

– Я ни с кем не обсуждаю мою покойную жену!

Подхватив кирку, он опять повернулся к стене и яростно набросился на нее у основания, явно срывая на ней свой гнев и боль. Его реакция позволила Джорджине убедиться, что она правильно поняла причину его тяжелых воспоминаний.

Солнце было удивительно теплым для такого раннего часа. Рэвенстон с ожесточением продолжал работать, на белой рубашке его выступил пот. Вскоре она прилипла к телу и стала почти прозрачной.

Джорджина с восхищением поглядывала на мощные мускулы, перекатывающиеся при каждом движении. Судя по всему, лорд Рэвенстон много времени уделял спорту, иначе откуда у него была бы такая атлетически сложенная фигура?

Пока она наблюдала за ним, странное тепло зародилось в ней, причем слишком глубоко, чтобы его можно было приписать воздействию солнца. Джорджина не могла отогнать воспоминания о том, какими мягкими и волнующими были эти сильные, умелые руки, когда ласкали ее. Жар внутри ее все разгорался.

Рэвенстон работал так энергично, что земля и камни отлетали в разные стороны, пока обеспокоенная Джорджина не запротестовала.

Он остановился и посмотрел на нее.

– Я ничего не поврежу, – успокоил он.

Капли пота покрывали его лицо. Ей так хотелось стереть пот своим платком, а также просто прикоснуться к этому красивому смуглому лицу.

Рэвенстон прислонил кирку к ящику, взял свой шейный платок и вытер лицо. Посмотрев на грязные пятна, появившиеся на прежде безупречно белоснежной ткани, он поморщился.

– Надеюсь, мой слуга появится здесь сегодня с запасом одежды, иначе мне придется совершить набег на гардероб вашего отца.

– Папа не будет против, – успокоила его Джорджина, – хотя модных вещей предложить он вам не сможет.

Джастин опять взялся за кирку.

– Я копаю ниже того места, где, по моим понятиям, лежит скелет, чтобы дожди со временем размыли землю и камни над ним, обнажив кости.

– Но если вы ошибаетесь? – спросила она, когда он опять принялся за работу. Его ритмичные удары даже не замедлились.

– Я редко ошибаюсь, мисс Пенфорд.

Ее зародившаяся было к нему симпатия мгновенно пропала: «Невозможный, самоуверенный упрямец!»