сентябрь 1945

В день ее приезда столбик термометра поднялся до девяноста градусов. Нью-Йорк буквально дымился, словно разъяренный бетонный зверь, застигнутый врасплох не по сезону, сильной жарой. Но ни на жару, ни на замусоренную площадь, именуемую Таймс-сквер, Анна просто не обратила внимания. Она все равно считала Нью-Йорк самым восхитительным городом в мире.

Девушка в бюро по найму с улыбкой сказала ей:

— Ну, у тебя-то все будет о'кей, пусть ты и без стажа. Все хорошие секретарши сейчас работают по линии военных поставок. Платят там что надо. Только скажу тебе, подруга, что с такими внешними данными, как у тебя, я бы прямиком направилась к Джону Пауэрсу или Коноверу.

— А кто это? — спросила Анна.

— У них самые известные дома моделей в Нью-Йорке. Вот где я с радостью бы поработала, да только ростом не вышла и недостаточно худа. А ты — как раз то, что нужно.

— Думаю, мне лучше работать в какой-нибудь конторе, — сказала Анна.

— О'кей, но, по-моему, ты не в своем уме. — Она протянула Анне несколько листков. — Вот, это все хорошие направления, но сначала обратись к Генри Бэллами. Это крупный театральный адвокат. Его секретарша только что вышла замуж за Джона Уэлша. — Видя, что Анна никак не реагирует, девушка продолжила: — Только не говори мне, будто никогда не слышала о Джоне Уэлше! Он уже получил трех «Оскаров», и я сейчас прочитала, что он собирается вновь пригласить Гарбо на главную роль в своем фильме.

Анна с улыбкой заверила девушку, что никогда не забудет, кто такой Джон Уэлш.

— Теперь у тебя есть представление о положении дел и о том, с какими людьми тебе предстоит познакомиться, — продолжала девушка, — «Баллами и Бэллоуз» — контора что надо. Ведут дела с самыми крупными клиентами. А Мирне, девице, что выскочила за Джона Уэлша, до тебя ой как далеко. Так что ты моментально отхватишь себе то, что требуется.

— А что требуется?

— Парня… или даже мужа. — Девушка опять взглянула на заявление Анны. — Слушай, откуда, ты пишешь, приехала? Это ведь в Америке, да?

Анна улыбнулась.

— Из Лоренсвилла. Это у самого мыса, примерно в часе езды на электричке от Бостона. И если бы мне нужно было замуж, то я могла бы и там остаться. В Лоренсвилле все выходят замуж сразу же после школы. Но мне хотелось бы сначала поработать немного.

— И ты уехала из такого города? А вот здесь каждая ищет себе мужа. И я в том числе! Может, ты направила бы меня в этот Лоренсвилл с рекомендательным письмом?

— Ты хочешь сказать, что пошла бы замуж за любого? — удивилась Анна.

— Нет, не за любого. Только за того, кто смог бы купить мне роскошное бобровое манто, нанять приходящую уборщицу по дому и разрешил бы мне спать до двенадцати часов каждый день. А мои знакомые парни хотят, чтобы я не только продолжала работать здесь, но еще и выглядела бы в неглиже, как Кэрол Лэндис, и в придачу готовила бы им изысканные блюда.

Анна рассмеялась, а девушка добавила:

— Ладно, сама все увидишь. Вот подожди, втрескаешься в какого-нибудь здешнего Ромео. Могу поспорить, что сразу же рванешь изо всех сил на самый скорый поезд до своего Лоренсвилла. А по пути туда не забудь заскочить сюда и прихватить с собой меня.

Нет уж, в Лоренсвилл она не вернется никогда! Из Лоренсвилла она не просто уехала, она сбежала оттуда, чтобы не выходить замуж за какого-нибудь типично лоренсвиллского правильного молодого человека, сбежала от правильной и упорядоченной лоренсвиллской жизни.

Той самой упорядоченной жизни, какую прожила ее мать. И мать ее матери. В одном и том же чопорном доме, в котором добропорядочные семейства Новой Англии жили из поколения в поколение и где обитателей душила гнетущая упорядоченная атмосфера загоняемых вглубь эмоций, подавляемых душевных порывов, всегда надежно скрываемых и упрятанных за бронированной плитой на скрипучих петлях под названием «Благопристойное поведение».

«Анна, настоящая леди никогда не смеется громко». «Анна, леди никогда не плачет при всех». — «Но я же не при всех. А плачусь тебе, мама, здесь, на кухне». — «Но леди льет слезы только наедине сама с собой. Ты уже не ребенок, Анна, тебе двенадцать лет, и с нами в кухне сидит тетя Эми. А теперь ступай к себе в комнату».

И каким-то образом жизнь в Лоренсвилле заставила ее поступить в Рэдклифф. А ведь там были девушки, которые и смеялись, и лили слезы, и сплетничали, и напропалую вкушали все, как «возвышенное», так и «низменное», что, собственно, и составляет нашу жизнь. Однако они никогда не приглашали ее в свой круг, словно на ней висел огромный плакат: «Не приближаться! Холодная и замкнутая представительница Новой Англии». Анна все больше и больше уходила в мир книг, обнаруживая, однако, что окружающая ее действительность отражается в них: фактически автор каждой книги, которую она брала в руки, покидал свой родной город. Хэмингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то на Бимини. Бедный потерянный талантливый Фитцджеральд тоже жил за границей. И даже «красный» грузноватый Синклер Льюис испытал не одно восхитительное увлечение и встретил свою любовь в Европе.

Бежать из Лоренсвилла! Просто-напросто бежать, и все. Это решение она приняла на последнем курсе колледжа и объявила о нем матери и тете Эми на пасхальных каникулах:

— Мама… тетя Эми… после окончания колледжа я еду в Нью-Йорк.

— Для каникул это ужасное место.

— Я намерена там жить.

— Ты обговорила это с Вилли Хендерсоном?

— Нету а зачем?

— Но вы же дружили с шестнадцати лет, и все, естественно, полагают, что вы…

— Вот именно. В Лоренсвилле все и обо всех всегда что-то полагают.

— Анна; ты говоришь на повышенных тонах, — спокойно заметила мать. — Вилли Хендерсон — славный молодой человек. Я училась в школе с его родителями.

— Но я не люблю его, мама.

— А мужчин и нечего любить, — это подала голос тетя Эми.

— Но разве ты не любила папу, мама? — В ее устах это прозвучало не как вопрос, а как обвинение.

— Ну конечно же; я любила его, — в голосе матери послышались возвышенные ноты. — Но тетя Эми имеет в виду, что… ну… мужчины устроены иначе. И поведение, и ход мыслей у них иные, чем у женщин. Взять, к примеру, твоего отца. Понять его было крайне трудно. Это был импульсивный, порывистый человек, он был не прочь выпить. Женись он не на мне, а на другой, он мог бы плохо кончить.

— Я ни разу не видела, как он пьет, — встала Анна на защиту отца.

— Разумеется, не видела. Ведь был сухой закон, я не держала в доме ни капли спиртного. Я отучила его от этой привычки, прежде чем он успел стать ее рабом. А вначале у него была масса дурных манер. Ты же знаешь — его бабушка была француженкой.

— У кого в жилах латинская кровь, те всегда немного сумасшедшие, — поддакнула тетя Эми,

— Папа вовсе не был сумасшедшим! — Анна вдруг пожалела, что не знала своего отца лучше. Казалось, что это произошло так давно… тот день, когда он вдруг пошатнулся прямо здесь, на кухне; Ей тогда было двенадцать лет. Не сказав ни слова, он тихо осел на пол и так же тихо умер, прежде чем успел приехать врач.

— Ты права, Анна. Твой отец отнюдь не был сумасшедшим. Для мужчины он был вполне приличным человеком. Не забывай, Эми, девичья фамилия его матери была Бэннистер. Элли Бэннистер в свое время училась в школе с моей мамой.

— Но, мама, разве ты никогда по-настоящему не любила папу? Я хочу. сказать, что, когда мужчина, которого любишь, обнимает и целует тебя, это должно быть восхитительно, разве нет? Разве с папой тебе никогда не было восхитительно?

— Анна! Да как ты смеешь задавать такие вопросы своей матери? — воскликнула тетя Эми.

— К сожалению, мужчина после женитьбы не ограничивается поцелуями, — сухо проговорила мать. И осторожно поинтересовалась: — А ты уже целовалась с Вилли Хендерсоном?

Анна поморщилась.

— Да… несколько раз.

— И тебе нравилось? — спросила мать.

— Ни капельки. Губы у. него какие-то дряблые, липкие, и запах изо рта противный.

— А больше ни с кем не целовалась? Анна пожала плечами.

— Ну, несколько лет назад, когда; мы с Вилли только начали встречаться, на вечеринках мы играли в бутылочку. Я перецеловалась, наверное, с большинством парней нашего города, и, насколько помню, каждый последующий! поцелуй был еще отвратительнее предыдущего — Она улыбнулась. — Я думаю, на весь наш Лоренсвилл не найдется ни одного парня, который умел бы классно целоваться.

К матери вернулось хорошее "настроение.

— Ты — настоящая леди, Анна. Вот почему тебе не нравится целоваться. Настоящей леди это не может нравиться.

— Ах, мама. Я еще сама не, знаю, что мне нравится и что я собой представляю. Потому-то мне и хочется поехать в Нью-Йорк.

— Анна, у тебя есть пять тысяч долларов. Отец оставил их специально для тебя, чтобы ты израсходовала их по своему усмотрению. После моей смерти тебе останется намного больше. Мы не богаты, по-крайней мере, не настолько богаты, как Хендерсоны, но мы достаточно обеспечены, и наша семья занимает заметное положение в здешнем обществе. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась сюда и жила в этом доме. Здесь родилась моя мать. Конечно, вполне возможно, что Вилли Хендерсон захочет пристроить к дому еще одно крыло — земли у нас вполне достаточно, — но, по крайней мере, это все равно будет наш дом.

— Но я же не люблю Вилли Хендерсона, мама!

— Любви вообще не существует в том смысле, какой ты вкладываешь в это понятие. Такую любовь можно встретить лишь в дешевых кинофильмах да в книжках. Любовь — это товарищеские отношения, общие интересы, друзья. Говоря «любовь», люди часто имеют в виду прежде всего секс, но позволь заметить тебе, моя юная леди, такая любовь, если даже она и существует, очень быстро затухает после свадьбы или когда девушка узнает, что это такое на самом деле. Однако в Нью-Йорк ты съезди. Я не хочу тебе мешать. Я уверена, что Вилли будет ждать тебя. Но попомни мои слова, Анна: через неделю-другую ты примчишься оттуда домой и будешь только рада, что сбежала из этого грязного города.

Он действительно оказался грязным, а к тому же — раскаленным от жары и наводненным людскими толпами. Солдаты и моряки фланировали по Бродвею, и в их жадных горячечных взглядах сквозила праздничная беззаботность и лихорадочно-радостное возбуждение: ведь война только что окончилась. И, несмотря на грязь, влажную липкую жару и незнакомый город, Анне передалось это возбуждение, и она ощутила полноту и биение жизни. По сравнению с замусоренными и растрескавшимися тротуарами Нью-Йорка, деревья и чистый воздух Новой Англии казались холодными и безжизненными. Небритый хозяин снял с окна табличку «Комната сдается внаем» и взял с Анны плату за неделю вперед. Он был похож на мистера Кингстона, лоренсвиллского почтальона, только улыбка у него была теплее. «Комнатенка так себе, — признал он, — зато потолки высокие и много воздуха. И я всегда рядом, на тот случай, если понадобится что-то починить или наладить». Она почувствовала, что нравится ему, а он, в свою очередь, понравился ей. В Нью-Йорке о человеке судят по его внешности, словно все вокруг родились только вчера, а прошлые заслуги в счет не идут, и их не нужно ни признавать, ни утаивать.

И вот теперь, стоя перед толстыми стеклянными дверьми с внушительной крупной надписью «Бэллами и Бэллоуз», она лелеяла надежду, что точно так же о ней станет судить и Генри Бэллами.

Генри Бэллами не верил своим глазам. Невероятно, что такая девушка действительно стоит перед ним — одна из самых красивых девушек, которых он когда-либо встречал, а уж красавиц в своей жизни он повидал немало. Вместо типичной модной девицы с вызывающе взбитой прической «помпадур» и в туфлях на платформе перед ним стояла девушка с длинными, свободно ниспадающими на плечи волосами того ненавязчиво светлого оттенка, который делал ее естественной блондинкой. Но по-настоящему его выводили из равновесия ее глаза. Они были действительно голубыми, небесно-голубыми, но холодными.

— Зачем вам нужна эта работа, мисс Уэллс? — Он почему-то нервничал. Черт возьми, это любопытно. И хотя одета она была в простое темное платье без намека на украшения, если не считать изящных часиков на руке, ее облик явственно говорил, что ни в какой работе она не нуждается.

— Я хочу жить в Нью-Йорке, мистер Бэллами. Вот так. Что ж, ответ прямой. Но почему у него такое чувство, будто он сует нос не в свои дела? Ведь задавать вопросы — его обязанность. И если он будет вести себя слишком просто, она еще, может, и не пойдет к нему работать. Но это уже тоже идиотизм. Ведь это она сидит перед ним, так или нет? Она же не просто забежала сюда на чашку чая. Тогда почему он чувствует себя так, словно это он пришел наниматься и пытается произвести на нее благоприятное впечатление?

Он взглянул на заполненный бланк, выданный ей в бюро по найму.

— Ого, двадцать лет, и уже степень бакалавра по английскому языку и литературе! Рэдклифф! Но без стажа канцелярской работы. Ну, скажите на милость, что вам тут делать с таким мудреным образованием? Оно что, поможет мне держать в руках какую-нибудь стервозу, вроде Элен Лоусон, или заставить такого запойного пьяницу, как Боб Вульф, представлять еженедельный сценарий на радио вовремя? Или убедить какого-то гомика-певца распрощаться с услугами фирмы Джонсона-Гарриса и предоставить вести его дела мне?

— Я должна буду делать все это? — спросила Анна.

— Нет, это я должен делать. А вы должны будете мне помогать.

— Но я думала, вы — адвокат.

Увидев, что она берет с колен свои перчатки, он обнажил зубы в одной из своих заученных, чуть усталых улыбок.

— Я — театральный адвокат. В этом вся разница. Составляю для своих клиентов контракты, в которых нет ни единой лазейки, а если и есть, то только такие, которые выгодны им. Занимаюсь также их налогами, помогаю выгодно вкладывать деньги, вытаскиваю их из всяческих неприятностей, посредничаю в их брачных делах, слежу, чтобы не пересекались пути их жен и любовниц, бываю крестным отцом их детей и нянькой для них самих, особенно когда они готовят новое шоу.

— Но я считала, что у артистов и писателей есть свои менеджеры и администраторы.

— Есть. — От него не укрылось, что она опять положила перчатки на колени. — Но «крупняки», с которыми я имею дело, нуждаются и в моих советах. Администратор, например, естественно подталкивает их к той работе, которая оплачивается лучше всего. Он заинтересован в своих десяти процентах. Но я вычисляю, какая работа для них наиболее выгодна. Короче говоря, театральный адвокат должен одновременно быть и администратором, и родной матерью, и господом богом. А вам, если будете приняты на это место, придется стать их святой покровительницей.

Анна улыбнулась.

— Почему бы театральным адвокатам не заменить всех администраторов?

— Они так бы и сделали, если бы были достаточно преданными своему ремеслу «шмаками», вроде меня. — Он тут же поправился. — Извините за такие выражения. Когда увлекаешься, не замечаешь, что с языка срывается.

— Какие выражения? «Шмах»? — Она с, любопытством повторила это слово.

В ее устах оно прозвучало настолько вульгарно, что он расхохотался.

— Это еврейское словечко, и если бы его перевести буквально, вы залились бы краской смущения. Но на современном жаргоне оно означает просто «дурак»… Пусть только вас не вводит в заблуждение эта яркая наклейка с броской надписью «Баллами» или моя постная физиономия святоша. Настоящая моя фамилия Бирнбаум. В молодости во время летних курортных сезонов я заведовал развлекательной частью на круизах, а в газете у меня была постоянная рубрика об отдыхе на теплоходах. Редактору же не нравилось, что рубрика эта называлась «На теплоходе с Бирнбаумом», ну и кто-то предложил мне псевдоним Баллами. В этих круизах я встречался со многими важными персонами. Первым моим клиентом стал один певец, обслуживавший туристический рейс. Множеству людей я стал известен под фамилией Бэллами, вот я и оставил ее. Но я не допускаю, чтобы люди забывали, что за Баллами всегда стоит Бирнбаум. — Он улыбнулся. — Вот теперь перед вами полная картина. Ну, как думаете — справитесь?

На сей раз ее улыбка была искренней.

— Хотелось бы попробовать. Я вполне прилично печатаю, а вот в стенографии не сильна. Он отмахнулся.

— У меня есть две девицы, которые могли бы выиграть соревнование по стенографии. Мне нужна девушка, которая могла бы стать больше, чем просто секретаршей.

Улыбка сошла с ее лица.

— Боюсь, что не вполне понимаю, о чем речь. Черт побери! Он вовсе не имел в виду ничего такого. Погасив сигарету в пепельнице, он тут же закурил еще одну. Боже, до чего же прямо она сидит. Бессознательно он тоже выпрямился в своем кресле.

— Послушайте, мисс Уэллс, быть больше, чем секретаршей, означает, что работать придется не как обычно, с девяти до пяти. Могут быть дни, когда можно являться в контору часам к двенадцати. Если придется работать поздно вечером, то на следующий день можно и вообще не приходить. Но, с другой стороны, в критических ситуациях я хотел бы, чтобы вы сидели на своем рабочем месте еще до открытия нашей конторы, даже если перед этим вы работали до четырех часов утра. Кстати, вы и сами захотите быть здесь. Другими словами, график свой вы составляете сами. Но иногда по вечерам вы тоже должны будете выходить.

Он выдержал небольшую паузу, но Анна никак не прореагировала на сказанное.

— Скажем, я обедаю в клубе «21» со своим предполагаемым клиентом. Если обед я организовал что надо и провел беседу на должном уровне, то можно смело биться об заклад, что он подпишет соглашение со мной. Но мне придется прилично накачаться вместе с ним, выслушивая при этом жалобы на его нынешнего менеджера. Естественно, я буду клясться и божиться, что ничего подобного ни за что не допущу. Чего только я ни наобещаю ему… луну с неба, на которой будет выгравировано его имя. Ну и, разумеется, я не смогу выполнить все, что наобещал. Этого не сможет никто. Но я непременно приложу все усилия, чтобы избежать ошибок его предыдущего менеджера или администратора и выполнить те обещания, которые выполнимы. Вот только наутро я не вспомню ни единого словечка. И вот тут-то в игру вступаешь ты. Похмелья у тебя не будет, поскольку весь этот восхитительный вечер ты просидишь, потягивая одну-единственную рюмочку хереса, и запомнишь все, что я наговорил. На следующий день ты приносишь мне список всех моих обещаний, и, когда моя голова прояснится, я стану детально изучать их. Анна улыбнулась.

— Значит, я буду вроде одушевленного диктофона?

— Именно. Справишься, как ты думаешь?

— Ну, память у меня отличная, а херес я терпеть не могу.

На этот раз расхохотались они оба.

— О'кей, Анна. Хочешь приступить с завтрашнего дня?

Она кивнула.

— Я должна буду работать еще и с мистером Бэллоузом?

Он уставился в пустоту и тихо ответил:

— Никакого мистера Бэллоуза нет. Вернее, есть Джордж, его племянник, но Джордж — не тот Бэллоуз, который упоминается в названии фирмы «Бэллами и Бэллоуз». Это был дядя Джорджа, Джим Бэллоуз. Я выплатил Джиму его долю в нашей фирме перед тем, как он ушел на фронт. Я пытался было его отговорить, но куда там — он поехал в Вашингтон, там ему повесили офицерские погоны и отправили во флот. — Генри вздохнул. — Война — занятие для молодых. А Джиму Бэллоузу было пятьдесят три. Слишком много для того, чтобы воевать, и слишком мало, чтобы умирать.

— Он погиб в Европе или на Тихом океане?

— Умер от инфаркта в подводной лодке, дурак чертов! — Грубость, прозвучавшая у него в голосе, лишь подчеркнула привязанность, которую он испытывал к покойному. Затем настроение у Генри резко изменилось, и он тепло улыбнулся. — О'кей, Анна, пожалуй, мы с тобой достаточно порассказали друг другу о себе. Для начала а буду платить тебе семьдесят пять долларов в неделю. Как, устроит это тебя?

Это было больше, чем она ожидала. За комнату она платила восемнадцать долларов, за питание — около пятнадцати. Она ответила, что сумма ее вполне устраивает.

октябрь 1945

Сентябрь оказался удачным. У нее появилась работа, которая ей нравилась, подруга по имени Нили и хорошо воспитанный, но пламенный поклонник по имени Аллен Купер.

А в октябре появился Лайон Берк.

Ее быстро и радушно приняли в свою компанию обе секретарши и секретарь по работе с посетителями. Каждый день она обедала с ними в аптеке на углу. Излюбленной темой их нескончаемых разговоров был Лайон Берк, а тон задавала мисс Стейнберг, старшая секретарша. Она десять лет проработала с Генри Бэллами. И уж кто-кто, а она-то знала Лайона Берка.

Лайон уже проработал в фирме два года, когда началась война, и пошел на призывной пункт на следующий же день после Пирл-Харбора. Джим Бэллоуз и раньше неоднократно предлагал Генри принять своего племянника в штат их фирмы. Однако, хотя Генри и не имел ничего против Джорджа Бэллоуза, он неизменно отказывал Джиму:

«Бизнес и родственные связи смешивать нельзя», — стоял он на своем. Но когда Лайон ушел на фронт, особенно выбирать стало не из кого.

Ничего плохого в Джордже, собственно говоря, не было. Адвокат он был способный, но ему не хватало того, чем был так щедро наделен от природы Лайон Берк — по крайней мере, по мнению мисс Стейнберг. Все сотрудники фирмы с жадным интересом следили за тем, как воевал Лайон, а когда ему присвоили звание капитана, Генри распорядился, чтобы все работали лишь половину дня, а остальное время — отмечали это знаменательное событие. Последнее письмо от него пришло из Лондона в августе. Лайон был жив, Лайон слал привет, но Лайон ничего не сообщал о возвращении.

Поначалу Генри самолично следил за почтой каждый день. Когда же минул сентябрь, а ни единой весточки так и не пришло, Генри примирился с невеселой мыслью о том, что Лайон распрощался с фирмой навсегда. Но мисс Стейнберг не хотела сдаваться. И она оказалась права. В октябре пришла телеграмма. Она была конкретной и лаконичной:

Дорогой Генри!

Все позади, я остался цел. Навестил родственников Лондоне, был Брайтоне, купался море и отдыхал. Нахожусь Вашингтоне, жду официальной отставки. Возвращаюсь сразу, как только разрешат сменить форму старый синий костюм. Всего наилучшего.

Лайон.

Лицо Генри Бэллами озарилось, когда он прочел телеграмму. Подпрыгнув, он вскочил с кресла.

— Лайон возвращается! Черт побери, я знал, что он вернется!

Следующие десять дней в конторе царил беспорядок — маляры делали декоративный ремонт — и всеобщее возбуждение: распускались всевозможные слухи и выдвигались самые невероятные предположения.

— Не могу дождаться, — вздыхала секретарь по приему посетителей. — Он абсолютно мой тип мужчины.

На губах мисс Стейнберг блуждала загадочная улыбка, словно она знала нечто, известное ей одной.

— Не только твой, а каждой женщины. Если даже сумеешь устоять перед очарованием его внешности, то все довершит его неподражаемый британский акцент.

— Он англичанин? — удивилась Анна.

— Родился в Англии, — пояснила мисс Стейнберг. — Его мать — Нэлл Лайон. Это было еще до тебя. И до меня тоже. А она уже была звездой английской оперетты. Приехала сюда на гастроли и вышла замуж за американского адвоката Тома Берка. Из труппы ушла, а Лайон родился здесь, поэтому у него американское гражданство. Но мать оставалась гражданкой Великобритании, и, когда отец Лайона умер, — кажется, Лайону было тогда пять лет, — она увезла его с собой в Лондон. Сама она вернулась на сцену, а он пошел в школу. Когда она умерла, Лайон вернулся в Штаты и начал изучать юриспруденцию.

— Я уверена, что влюблюсь в него до потери пульса, — заявила секретарша помоложе.

Мисс Стейнберг пожала плечами.

— Все девицы в нашей конторе были помешаны на нем. Но мне страшно хочется увидеть его реакцию, когда он познакомится с тобой, Анна.

— Со мной? — удивилась та.

— Да, с тобой. Вы оба обладаете одним качеством — высокомерием. Только Лайон постоянно ослепляет людей своей улыбкой, и она поначалу вводит их в заблуждение. Ты думаешь, что он относится к тебе по-дружески. Но никому никогда не удается стать с ним по-настоящему близким. Ни у кого не получалось. Даже у мистера Баллами. В глубине души мистер Б. даже немного благоговеет перед Лайоном, и не только из-за его внешности и изысканных манер. Лайон обладает даром покорять окружающих. Вот увидишь: когда-нибудь, в один прекрасный день, Лайон завоюет этот город. Мне доводилось наблюдать, как мистер Б. заключал поистине блестящие соглашения, но ему приходится с боем завоевывать буквально каждый дюйм на этом долгом пути, потому что все знают: он — человек себе на уме, и заранее готовятся к беседе с ним. А Лайон просто войдет, полный британского обаяния, со своей внешностью кинозвезды, и — бац! — выйдет, получив все, что хотел. Но проходит некоторое время, и ты начинаешь отдавать себе отчет, что не знаешь, что же он представляет собой на самом деле и что он думает о тебе или о ком-то еще. В общем, я хочу сказать, что ему, похоже, одинаково нравятся все. И создается впечатление, что, может быть, в глубине души ему глубоко безразличны все и вся, кроме его работы. Вот ради нее он сделает что угодно. Но что бы ты о нем ни думал, в конечном счете начинаешь его обожать.

Вторая телеграмма пришла спустя десять дней, в пятницу.

Дорогой Генри!

Я уже синем костюме. Прибываю Нью-Йорк завтра вечером. Явлюсь прямо тебе домой. Если сможешь, закажи номер гостинице. Планирую приступить понедельник. Всего наилучшего.

Лайон.

Из конторы Генри Бэллами ушел в двенадцать часов — отмечать возвращение Лайона. Анна заканчивала обрабатывать корреспонденцию, когда к ее столу подошел Джордж Бэллоуз.

— Почему бы нам тоже не пойти куда-нибудь и не отметить его прибытие? — небрежно спросил он.

Она не смогла скрыть своего удивления. Ее отношения с Джорджем Бэллоузом ограничивались официальным «здравствуйте», иногда — кивком.

— Приглашаю вас пообедать со мною, — пояснил он.

— Извините, но я пообещала девушкам пообедать с ними в аптеке.

Он подал ей пальто и помог одеться.

— Как жаль, — сказал он. — Возможно, сегодня наш последний день на этом свете. — И, скорбно улыбнувшись, он ушел к себе в кабинет.

За обедом, слушая вполуха нескончаемую болтовню о Лайоне Берке, Анна рассеянно думала, почему она отклонила приглашение Джорджа. Из боязни осложнений? Глупости! Какие могут быть осложнения от одного обеда? Из верности Аллену Куперу? Что ж… Аллен — единственный мужчина, которого она знает в Нью-Йорке, и он очень хорошо относится к ней. Возможно, этим и объясняется то, что можно назвать верностью.

Она вспомнила тот день, когда он влетел к ним в контору, полный решимости заключить какую-то сделку. По страхованию, как потом узнала Анна. Генри, против обыкновения, держался холодно и быстро спровадил его. Настолько быстро, что Анна прониклась сочувствием к этому посетителю. Провожая его из кабинета Генри, она прошептала: «Желаю удачи в другом месте». Теплота и мягкость ее тона, казалось, поразили его.

Спустя два часа зазвонил телефон.

— Это Аллен Купер. Вы помните меня? Тот самый энергичный страховой агент. В общем, хочу, чтобы вы знали: мои переговоры с Генри оказались невероятно успешными по сравнению с другими местами. Ведь в фирме Бэллами я встретил вас.

— Хотите сказать, что вообще не заключили ни одного договора? — Ей стало по-настоящему жаль его.

— Нет. Выставили отовсюду. Наверное, сегодня у меня просто невезучий день… если только вы не захотите, чтобы он завершился счастливо, и не согласитесь выпить со мной.

— Я не…

— Не пьете? Я тоже. Тогда пусть это будет просто ужин.

Вот так у них и началось. А потом продолжилось. Он оказался приятным молодым человеком с развитым чувством юмора. Для нее он был скорее другом, чем парнем, которому назначаешь свидания. Очень часто она не удосуживалась даже переодеться после работы. А он, казалось, и не замечал, во что она одета. И всегда был страшно признателен ей за то, что она пришла. Они ходили в небольшие тихие ресторанчики, и она всегда выбирала в меню блюда подешевле. Она вообще хотела предложить ему платить за себя по счету сама, но боялась, что тогда он почувствует себя еще большим неудачником.

Страховой агент из Аллена был абсолютно никудышный. Для этой профессии он был чересчур мягок и обладал слишком хорошими манерами. Он расспрашивал ее о Лоренсвилле, о ее школьных днях и даже о нынешней работе в фирме. Вел он себя с нею так, что она чувствовала себя самой интересной, самой очаровательной девушкой на свете.

Она продолжала встречаться с ним потому, что никаких дальнейших шагов к сближению он не предпринимал. Иногда в полутемном зрительном зале он брал ее за руку. Но ни разу даже не попытался поцеловать при расставании. Чувство, которое она испытывала к нему, походило на жалость и как-то не соответствовало сложившейся ситуации. В некотором смысле ее смущало то, что она не способна вызвать у Аллена хоть какую-то страсть к себе, но, с другой стороны, такое положение дел ее вполне устраивало. Одна только мысль о поцелуе с ним вызывала в ней такое же отвращение, которое она испытала, целуясь с Вилли Хендерсоном у себя в Лоренсвилле, и это опять заставляло ее сомневаться в том, способна ли она любить вообще. Возможно, она не вполне нормальная, а может, права ее мать, утверждающая, что страсть и романтическая любовь существуют только в книгах.

В тот день Джордж Бэллоуз подошел к ее столу еще раз.

— Может быть, у меня выйдет со второй попытки, — сказал он. — Как насчет шестнадцатого января? На такой отдаленный срок у тебя явно не назначено никакого свидания.

— Но ведь до этого почти три месяца.

— О, я буду только рад, если у нас что-то получится до этого срока. Но только что звонила Элен Лоусон — визжала и требовала к телефону Генри, и я вспомнил, что шестнадцатого января премьера ее шоу.

— Совершенно верно. Репетиции «Небесного Хита» начинаются уже со следующей недели.

— Итак, пойдешь на премьеру со мной?

— С удовольствием, Джордж. По-моему, Элен Лоусон великолепна. Все ее шоу шли в Бостоне. Маленькой девочкой отец водил меня на ее «Мадам Помпадур».

— О'кей, договорились. Да, и еще одно, Анни. Раз начинаются репетиции этого шоу, Элен наверняка частенько будет врываться сюда. Если между вами завяжется случайная беседа, не вздумай вылезти с чем-нибудь наподобие: «Я так любила вас, когда была совсем маленькой». Она может растерзать тебя за это.

— Но я действительно была тогда маленькой. Как ни смешно это звучит, но все происходило лишь десять лет назад. И уже тогда Элен Лоусон была взрослой женщиной. Ей было не меньше тридцати пяти.

— Здесь мы все обращаемся с нею так, словно ей двадцать восемь.

— Джордж, ты серьезно? Да ведь Элен Лоусон не подвержена ни возрасту, ни времени. Она — великая актриса, звезда. Такой красивой Элен делают обаяние ее личности и талант. И уж конечно, она достаточно умна и не считает, что выглядит молоденькой девушкой.

Джордж пожал плечами.

— Скажу тебе вот что. Позвоню-ка я тебе лет через двадцать и спрошу, на сколько лет ты себя чувствуешь. Сдается мне, что большинство женщин, едва им стукнет сорок, заболевают инфекционной болезнью, именуемой «Я выгляжу на двадцать восемь». Короче, чтобы все было тихо, не затрагивай с Элен вопроса о возрасте. И пожалуйста, пометь в своем календаре шестнадцатое января. А пока, счастливо тебе отдохнуть в выходные и не волноваться. В понедельник здесь поднимется шум: наш герой-победитель будет торжественно вступать в родные пенаты.

Секретарь по приему посетителей надела новое облегающее клетчатое платье. Прическа младшей секретарши была взбита на два дюйма выше. И даже мисс Стейнберг облачилась в матросский костюм, сшитый на заказ весной. Анна сидела на своем рабочем месте в приемной у двери в кабинет Генри, тщетно пытаясь сосредоточиться на корреспонденции. Однако ее внимание, как и у всех остальных, было приковано к двери.

Он прибыл ровно в одиннадцать. Несмотря на все слухи и пересуды, она все-таки оказалась совершенно неподготовленной к встрече со столь яркой личностью, как Лайон Берк.

Уж на что Генри Баллами был высоким мужчиной, но Лайон Берк возвышался над ним на добрых три дюйма. Волосы у него были черные, словно у индейца, а с кожи, казалось, никогда не сходил загар. Генри прямо-таки весь сиял от нескрываемой гордости, проводя Лайона по помещениям и представляя его сотрудникам. Секретарь по приему посетителей заметно покраснела, пожимая ему руку, младшая секретарша жеманно улыбнулась, а мисс Стейнберг пришла в состояние игривого возбуждения.

Впервые в жизни Анна испытала чувство признательности за то, что ей привили чисто новоанглийскую сдержанность и самообладание. Она отдавала себе отчет в том, что, когда Лайон Берк пожимал ее руку, у нее на лице было написано хладнокровие, которого на самом деле в помине не было.

— Генри говорил мне о вас, не переставая. И вот сейчас, когда мы с вами познакомились, я его прекрасно понимаю. — Британский акцент определенно шел ему. Анна выдавила какую-то любезность в ответ и с благодарностью посмотрела на Генри Баллами, который увлек Лайона в его только что отремонтированный кабинет.

— Анна, ты тоже зайди, — попросил Генри.

— Потрясающе, — сказал Лайон, оглядываясь вокруг. — Чувствуешь себя так, словно от тебя ожидают чего-то взамен. — Он опустился в кресло и улыбнулся. Анна вдруг поняла, что имела в виду мисс Стейнберг. Лайон улыбался всем, и его легкая улыбка была таинственной и непостижимой, будто защитная маска.

Генри расплылся в отеческой усмешке.

— Просто оставайся тем же самым ленивым типом, каким ты был перед отъездом, и я буду ремонтировать твой кабинет каждый год. Ну а теперь к делу. Анна, Лайону нужна квартира. Пока он поживет у меня, — пояснил он. — Хочешь верь, хочешь нет, но мы не смогли снять ему номер в гостинице.

Она поверила. Однако спросила, какое это имеет отношение к ней.

— Хочу, чтобы ты нашла ему жилье, — ответил Генри.

— Хотите, чтобы я нашла мистеру Берку квартиру?

— Конечно. И ты справишься с этим, — ответил Генри. — Вот это и есть часть того, что ты — больше, чем просто секретарша.

На этот раз Лайон рассмеялся от души.

— Она — воплощение красоты, Генри. Все, что ты говорил о ней, верно. Но она не господь бог. — Он подмигнул Анне. — Генри ведет жизнь без тревог и забот и уже давно не занимался поисками квартиры в Нью-Йорке.

Генри ожесточенно затряс головой.

— Послушай, эта девушка приехала сюда два месяца назад, не умея отличить Седьмой авеню от Бродвея. И в первый же день не только нашла себе квартиру, но и получила эту работу, а сейчас и я уже пляшу под ее дудку.

— Ну, вряд ли мою комнату можно назвать квартирой. Она просто крошечная…

Он смотрел на нее в упор, и ей стало не по себе.

— Моя дорогая Анна, после войны, где мне доводилось спать в разбомбленных до основания домах, любое пристанище с крышей над головой покажется мне «Ритцем» …

— Анна непременно что-нибудь найдет, — стоял на своем Генри. — Посмотри в Ист-Сайде. Гостиная, спальня, ванная с кухней — долларов за сто пятьдесят в месяц. Максимум сто семьдесят пять. Начни сегодня же днем. Завтра на работу не выходи… Выйдешь, когда подыщешь квартиру.

— Генри, но в таком случае мы рискуем никогда больше не увидеть эту девушку, — высказал опасение Лайон.

— Я полагаюсь на Анну. Она непременно что-нибудь найдет.

Ее комната была на третьем этаже каменного дома. Преодолевать эти два лестничных пролета показалось ей сегодня особенно трудным делом. Анна остановилась на лестничной площадке, держа в руке потрепанную «Нью-Йорк Тайме». Она потратила всю вторую половину дня, заходя в каждую квартиру, указанную в рекламном объявлении, но все они были уже сданы. Ноги у нее ныли от усталости. Утром она надела туфли для работы, а не для поисков квартиры. Завтра она начнет с утра и без всяких каблуков.

Прежде чем подняться к себе, Анна постучала в дверь к Нили. Ответа не последовало. Поднявшись по шаткой лестнице, она вошла в свою комнату. Было приятно слышать, как в старых батареях отопления шумит пар.

Хотя, по словам Лайона Берка, он и был заранее согласен на любое жилье, она не могла представить его в комнате, подобной этой. Не то чтобы комната была плохая. Нет, чистая и удобно расположена. Разумеется, по сравнению с ее просторной спальней в Лоренсвилле эта комната ужасна! Громоздкий диван-кровать выглядит так, будто вот-вот развалится. Интересно, сколько человек спало на нем до нее — вероятно, не одна сотня. Но она не знает их, и, возможно, именно эта анонимность делает этот диван-кровать только ее собственностью. Небольшой обшарпанный ночной столик с изрезанной ножом столешницей и застаревшими следами тушившихся о него сигарет; письменный стол с тремя выдвижными ящиками, которые всегда нужно оставлять немного выдвинутыми, потому что если их задвинуть до конца, они. застревают, а если дергать за ручки с силой, те отлетают; беременное кресло, чей округлившийся животик натягивают пружины, вот-вот готовые вырваться наружу.

Комнате можно было бы придать более обжитой и уютный вид, но к концу недели у нее никогда не оставалось денег, а к тем пяти тысячам, что были положены на ее имя в банк, она твердо решила не прикасаться. Она все еще продолжает выплачивать кредит за хорошее черное платье и черный вечерний костюм.

Услышав знакомый стук в дверь, она отозвалась:

«Я здесь», но даже не подняла головы.

Вошла Нили и с разбегу бросилась в кресло, которое жалобно скрипнуло и протяжно заныло, грозя тут же лишиться всех своих внутренностей.

— Что это у тебя за рекламное приложение к «Таймс»? Переезжать надумала?

Когда Анна объяснила ей, в чем заключается ее новое поручение, Нили громко рассмеялась.

— Хочешь сказать, он не желает тесную комнатушку с четырьмя большими стенными шкафами? — Затем, оставив эту тему как несущественную и потому исчерпанную, она перешла к важному делу. — Анна, у тебя была возможность поговорить об этом сегодня?

«Это» было услугой, о которой Нили постоянно просила ее вот уже две недели.

— Нили, ну как же я могла именно сегодня… когда вернулся Лайон Берк?

— Но нам очень нужно попасть в «Небесный Хит». По какой-то странной причуде Элен Лоусон понравился наш номер. Нас приглашали на просмотр три раза, и она присутствовала на всех. Сейчас нужно одно только слово Генри Баллами, и все в полном ажуре.

«Мы» означало Нили и ее двух партнеров" Настоящее имя Нили было Этель Агнесса О'Нил. «Здоровски звучит, а?» — восклицала она. Но прозвище «Нили» пристало к ней еще в детстве, и, поскольку она была всего-навсего одним из членов танцевального трио «Гаучерос», то как-то менять его на труднопроизносимое имя не было никакой необходимости. Начавшись с обыкновенного приветствия кивком головы на лестнице, знакомство Анны с Нили быстро переросло в тесную дружбу. Нили походила на жизнерадостного подростка, в котором энергия бьет ключом. У нее был вздернутый носик, большие карие глаза, веснушчатое лицо и вьющиеся каштановые волосы. Нили и в самом деле была подростком, но с семи лет она уже ездила по всей стране с эстрадной труппой.

Трудно было представить Нили как исполнительницу на сцене. Но как-то вечером она пригласила Анну в один клуб, расположенный в гостинице неподалеку от центра. Веснушки исчезли под толстым слоем грима, а детская фигурка обрела округлые зрелые очертания с помощью платья из тонкой материи и в блестках. Это был заурядный проходной номер. Двое парней в поношенных сомбреро и обтягивающих брюках двигались по кругу с неизбежной чечеткой и прищелкиванием пальцами, что должно было означать испанский танец. Такие представления Анна видела и у себя дома, в Лоренсвилле. Однако она не видела никого, даже отдаленно напоминающего Нили. Она не могла определить наверняка, была Нили необычайно хороша или же у нее все выходило из рук вон плохо. Нили так и не стала частью «Гаучерос». Она танцевала синхронно с ними, отбивала чечетку и изгибалась в такт, и все же это не было единым трио. Глаза зрителей неотступно следовали за одной Нили,

Но без костюма и без грима, сидя в продавленном кресле, Нили была всего-навсего порывистой семнадцатилетней девчушкой и первой настоящей подругой Анны Уэллс.

— Я очень бы хотела помочь тебе, Нили, но я не могу обращаться к мистеру Бэллами по личному вопросу. Отношения у нас сугубо деловые.

— Ну так что же? Всем известно, что еще давным-давно он был любовником Элен Лоусон и что она слушается его во всем по-прежнему.

— Кем он был?

— Ее любовником. Ее мужиком. Только не говори мне, что ты не знала об этом.

— Нили, откуда ты услышала такую глупость?

— Глупость? Ну ты даешь! Значит, тебе никто не рассказывал об этом? Это было давно, и потом она три раза выходила замуж, но тогда несколько лет они не сходили у всех с языка. А ты думаешь, чего я тебе всю плешь проела, чтобы ты замолвила за меня словечко перед Бэллами? Можешь ты сказать ему завтра?

— Завтра я буду искать квартиру. И потом, Нили, я же сказала тебе… нехорошо нести свое личное на работу. Нили вздохнула.

— Ох, уж эти мне благородные манеры… ты еще наплачешься от них, Анна. Если хочешь чего-то добиться, нужно двигаться к этому кратчайшим путем. Просто подойди к нему и спроси.

— А что будет, если тебе откажут? Нили пожала плечами.

— Ну и что? Хуже-то все равно не будет, даже если бы ты и не спросила. А тут, по крайней мере, появится шанс… пятьдесят на пятьдесят.

В ответ на такую логику Анна улыбнулась. Нили не получила образования, но обладала врожденным умом щенка неопределенной породы, который, в сочетании с искрометным остроумием, позволил выжить именно этому щенку из всего помета. Щенок этот был неуклюжим, искренним и нетерпеливым, однако, несмотря на непосредственность, в нем временами отчетливо просматривались практицизм и житейская приземленность.

Первые семь лет своей жизни Нили провела в детских приютах. Потом сестра, которая была старше ее на десять лет, познакомилась с Чарли, одним из «Гаучерос» и вышла за него замуж. Образовалось трио, и она тут же спасла Нили от монотонно-унылой атмосферы приюта и скучной школьной зубрежки, окунув ее в жизнь гастролирующей по разным городам третьеразрядной эстрадной труппы. Со школой было покончено, но на подмостках всегда оказывался человек, который помогал Нили учиться чтению и арифметике. Географию она изучала через окно железнодорожного вагона, а историю по пьесам европейских драматургов, которые ставились на сцене. И всегда находился дружески относящийся к ней швейцар, который вовремя давал знать, когда являлся с проверкой инспектор из департамента образования.

Когда Нили было четырнадцать лет, сестра перестала выступать, решив родить ребенка, и Нили, знавшая всю программу до тонкостей, заменила ее. И вот сейчас, после стольких лет выступлений в дешевых балаганчиках, у «Гаучерос» появилась возможность выступить в бродвейском шоу.

— Возможно, я поговорю об этом с Джорджем Бэллоузом, — задумчиво сказала Анна, подправляя косметику перед зеркалом. — Он пригласил меня на премьеру «Небесного Хита».

— До нее еще далеко, — сказала Нили, — но это лучше, чем ничего, — Она смотрела, как Анна переодевается в твидовый костюм. — Сегодня у тебя свидание с Алленом?

Анна кивнула.

— Так я и думала. А для мистера Бэллами — всегда черное платье. Слушай-ка, у него глаза не устают от черного цвета?

— Мистер Бэллами никогда не замечает в чем я, когда мы с ним выходим куда-нибудь вечером. Это работа.

— Ха-ха! — воскликнула Нили. — Здорово! В твоей конторе не работенка, а лафа. С шоу-бизнесом не сравнить, там вообще дерьмо собачье. С Джорджем ты идешь на премьеру, с мистером Бэллами не вылезаешь из роскошных ресторанов, ешь там за ужинами всякую вкуснятину, даже Аллена в своей конторе подцепила. А теперь еще и Лайон Берк! Ух ты! Целых четыре ухажера, а у меня и одного-то нет!

Анна рассмеялась.

— Мистер Бэллами никакой не ухажер, премьера состоится только в январе, а для Лайона Берка я всего-навсего помощник, ищу ему жилье. Вот Аллен… ну… мы с Алленом просто встречаемся.

— И все равно ты имеешь в четыре раза больше, чем я.

Я вообще никогда ни с одним парнем не встречалась. Единственные мужчины, которых я знаю, это муж моей сестры и его партнер Дикки. А этот Дикки — гомик. Все мое общение — пообедать в аптеке Уолгрина да потрепаться с такими же безработными артистами.

— А разве среди артистов у тебя нет знакомых, которые могли бы пригласить тебя куда-нибудь?

— Ха-ха! Плохо ты знаешь эту актерскую братию, раз задаешь такие вопросы. «Пригласить куда-нибудь!» Да они удавятся за пять центов на стаканчик кока-колы. И дело не в том, что все артисты прирожденные жмоты и дешевки, но все они не у дел — тут поневоле будешь жаться. А большинство подрабатывают по ночам — помогают официантам, убирают грязную посуду со столиков, устраиваются лифтерами, ночными продавцами — короче, берутся за что угодно, лишь бы днем быть свободными, чтобы бегать, высунув язык, в поисках работы и встречаться с менеджерами.

— Значит, ты скоро уедешь на гастроли? — Анна вдруг почувствовала, как сильно ей будет не хватать Нили.

— Надеюсь, что нет. Сестра говорит, что малышка только-только начала привыкать к отцу. Вот почему Чарли с ног сбился, договариваясь о всевозможных выступлениях в разных ночных клубах. Но Дикки начинает орать. Ведь если мы будем ездить, мы заработаем куда больше. Нам предлагают турне по ночным клубам в Буффало, Торонто и Монреале. Вот почему нам нужно получить этот кусок в «Небесном Хите». Все шоу Элен Лоусон всегда становятся хитами. Мы бы смогли оставаться в Нью-Йорке весь сезон, а то и больше. А потом я, может, познакомилась бы с нормальным парнем и вышла бы за него замуж.

— Так ты поэтому хочешь быть в этом шоу? Чтобы познакомиться с кем-нибудь и выйти замуж?

— Ясное дело, потому что тогда я стану кем-то. Стану миссис Такой-то. Буду жить на одном месте. Заведу друзей. Соседи по улице будут знать меня.

— Но как же любовь? Ведь не так-то легко найти человека, которого действительно полюбишь. Нили сморщила носик.

— Знаешь, если меня кто-нибудь полюбит, то и я его полюблю. Послушай-ка, Анна, если бы ты только поговорила с мистером Бэллами…

Анна улыбнулась.

— Хорошо, Нили, я поговорю с Генри, как только представится случай. Кто знает, может быть, ты станешь второй Павловой.

— Это кто такая?

— Она была великой балериной. Нили рассмеялась.

— Ну, это все ерунда. Насчет звезды. Хотя, знаешь, я иногда думаю, что вполне могла бы стать звездой. Но только не с этим номером. Что-то странное творится со мной, когда я оказываюсь на сцене перед зрительным залом. Танцую я довольно хорошо, но чувствую, что если бы аплодисменты не смолкали достаточно долго, я вообще взлетела бы, как на крыльях. По-настоящему хорошего голоса у меня нет, но я чувствую, что если бы понравилась зрителям, то смогла бы петь в опере. Когда я там, у меня такое чувство… ну, будто бы меня все обнимают или что-то в этом роде. Я говорила об этом с Диком и Чарли, но они считают меня чокнутой. Сами-то они ничегошеньки не чувствуют.

— Нили, а может быть, тебе нужно учиться, брать уроки актерского мастерства? Может быть, ты и достигнешь самой вершины популярности?

Нили отрицательно покачала головой.

— Слишком мало шансов. Очень многие из наших, кого я хорошо знаю, рассказывали мне, будто почти достигли этого и пробились на вершину.

— Но ты говоришь о тех, кто недостаточно одарен, — возразила Анна.

— Слушай, в шоу-бизнесе никто не задерживается из-за хорошего графика работы и твердого заработка. Каждая, кто начинает заниматься этим, считает себя одаренной и думает, что потянет. Но на одну Мэри Мартин, Этель Мэрмен или Элен Лоусон приходится несколько тысяч рядовых исполнительниц, которые почти пробились, ведя полуголодную жизнь в третьеразрядных труппах.

Анна молчала. Противопоставить логике Нили она не могла ничего. Заканчивая подкрашиваться, она сказала:

— Хорошо, Нили. Я сделаю все, что в моих силах, и поговорю с мистером Бэллами. Но кто знает, возможно, ты и так получишь это место. Должно быть, им понравилось твое выступление, если тебя приглашали на просмотр целых три раза.

Нили громко рассмеялась.

— Вот чего я никак и не могу взять в толк. Почему они вызывали нас целых три раза? Как Элен Лоусон могло понравиться именно наше дурацкое выступление? Разве что все остальные танцевальные труппы в этом городе заражены оспой или еще чем похуже. Слушай, если бы я считала наш номер хорошим, то не стала бы приставать к тебе. Не могу понять, почему Элен Лоусон проявляет к нам такой интерес, разве что ей Чарли приглянулся. Она, похоже, кладет глаз на любого, кто носит брюки. А Чарли, хоть и не хватает звезд с неба, парень привлекательный…

— Но как Чарли поступит, если выяснится, что она действительно питает к нему симпатию? Как-никак, он ведь муж твоей сестры.

— Да просто переспит с Элен Лоусон, если понадобится, — равнодушно ответила Нили. — Будет думать, что в известном смысле делает это и для моей сестры. В конце-то концов особого удовольствия от того, что трахнет Элен, он не получит. Она не ахти какая красавица.

— Нили, ты хочешь сказать, что будешь сидеть сложа руки и спокойно созерцать это? Сестра никогда не простит тебе.

— Анна, ты не только говоришь как непорочная девственница, но и мыслишь, как святоша. Послушай, я ведь тоже девственница, но я все-таки знаю, что секс и любовь для мужчины две вещи разные. На гастролях Чарли снимал в гостиницах самые дешевые номера и отсылал моей сестре три четверти своего заработка, чтобы она с ребенком могла прилично жить. Но это вовсе не мешало ему поволочиться иногда за симпатичной девчонкой из другой труппы. Ему просто был нужен секс... И никакого отношения ни к Китти, ни к ребенку это не имело. Я храню свою девственность только потому, что знаю, мужчины придают ей огромное значение, и хочу, чтобы кто-нибудь полюбил меня так же, как Чарли любит Китти. Но у мужчин все по-другому. Не ждать же в самом деле, что и он окажется девственником.

В комнате Анны зазвенел звонок. Это означало, что к входной двери подошел Аллен, Она нажала кнопку, дав сигнал, что спускается, и взяла пальто с сумочкой.

— Ну ладно, Нили. Мне пора. Может быть, Аллен приехал на такси.

— Постой-ка, у тебя еще осталось то потрясное шоколадное печенье? — Нили заглянула в приоткрытый крохотный стенной шкаф.

— Бери всю коробку, — сказала Анна, широко открыв дверцу.

— О-о, шикарно! — взяв коробку, Нили бережно держала ее в руках. — У меня есть книга из библиотеки «Унесенные ветром», литровая бутылка молока и все это печенье. Ух ты! Ну и вечеринку я себе закачу!

Они пошли в небольшой французский ресторанчик. Аллен внимательно выслушал рассказ о ее новом поручении. Когда она закончила, он залпом допил кофе и попросил счет.

— Анна, думаю, что время пришло.

— Время для чего?

— Время для момента истины. Время для твоего ухода от Генри Бэллами в зените твоей славы.

— Но я не хочу уходить от мистера Бэллами.

— Уйдешь. — Он странно улыбнулся. Доверительно. Изменилась вся его манера держаться. — Полагаю, что квартира для Лайона Берка станет твоим огромным достижением.

— Хочешь сказать, что у тебя есть квартира на примете?

Он кивнул, загадочно улыбаясь, словно шутил. На улице он остановил такси и назвал адрес на Саттон-Плейс.

— Аллен, куда мы едем?

— Смотреть новую квартиру Лайона Берка.

— Так поздно? И потом, чья это квартира?

— Увидишь, — ответил он. — Немного терпения. — Весь остальной путь они молчали.

Такси остановилось у респектабельного здания неподалеку от Ист-Ривер. Стоящий у дверей швейцар вытянулся в струнку.

— Добрый вечер, мистер Купер.

Лифтер кивнул и привычно остановил лифт на десятом этаже. Аллен небрежно вставил ключ во входную дверь. Он включил свет, и перед ними предстала искусно отделанная гостиная. Нажал другую кнопку, и, заполняя комнату, полилась тихая мелодичная музыка. Это была во всех отношениях отличная квартира. Квартира, словно сделанная на заказ специально для Лайона Берка.

— Аллен, чья это квартира?

— Моя. Проходи, смотри другие комнаты. Довольно большая спальня… вместительные стенные шкафы. — Он раздвинул обе створки раздвижной дверцы. — Здесь ванная, там кухня. Небольшая, но с окном.

Она следовала за ним, не говоря ни слова. Это было непостижимо. Тихий, мягкий крошка Аллен — и вдруг живет здесь?

— А сейчас покажу тебе один минус. — Он прошел в гостиную и раздвинул спускавшиеся до пола шторы, открывая ей вид на соседнюю квартиру и окно, находящееся почти на расстоянии вытянутой руки.

— Вот этот неприятный момент, — сказал он. — В этом сказочном доме есть все, кроме вида из окна. Хотя должен признать, в той квартире напротив живет толстяк, которому я поражаюсь. Живет один, и за эти два года я ни разу не видел, чтобы он прикоснулся к пище. Живет на одном пиве — завтрак, обед и ужин. Смотри! — И словно по сигналу в кухню напротив, тяжело переваливаясь, вошел толстяк в одной майке и открыл бутылку пива.

Аллен задернул шторы.

— Поначалу я было волновался за него. Думал, что он наверняка загнется от витаминной недостаточности или чего-то в этом роде. Но он, похоже, прекрасно чувствует себя, живя на одном пиве. — Аллен подвел ее к кушетке. — Ну как, подходит это для мистера Берка?

— По-моему, квартира великолепна, даже с этим толстяком. Но, Аллен, зачем тебе оставлять такую прекрасную квартиру?

— Я нашел себе получше. Можно переезжать хоть завтра. Но я хочу, чтобы сначала ее посмотрела ты. Важно, чтобы тебе она тоже понравилась.

Боже мой! Он собирается просить ее руки! Милый, добрый крошка Аллен? Ей не хотелось обидеть его. Может быть, она сумеет притвориться, что не поняла его.

Она попыталась придать своему голосу безразличную интонацию:

— Аллен, то, что мне поручено подыскать квартиру Лайону Берку, еще не означает, что я разбираюсь в этом. Мне дали это поручение, чтобы лучше распределить обязанности у нас на работе, потому что у Лайона Берка нет сейчас свободного времени. Если ты уже нашел ту квартиру сам, то никаких моих советов тебе, конечно же, не требуется… — Она отдавала себе отчет, что слишком частит.

— Говоришь, он может платить сто пятьдесят, — сказал Аллен. — Но может торговаться и до ста семидесяти пяти. Вот что я тебе скажу: отдадим ее ему за сто пятьдесят. Тогда ты станешь настоящим героем. Пускай мой договор о найме переходит прямо к нему. Я как раз столько за нее и плачу, правда, без мебели, но пусть мебель останется ему как премия.

Анна вдруг почувствовала озабоченность.

— Но ведь эта мебель понадобится тебе на новой квартире, — запротестовала она. — И потом, она, должно быть, немало стоит…

— Не имеет значения, — весело ответил он. — Сможет ли Лайон Берк переехать сюда сразу же?

— Ну, я думаю, что…

— Конечно, сможет, — ответил за нее Аллен. — Пошли, покажу тебе свое новое жилье. — Он вывел ее из квартиры, и они спустились на лифте, несмотря на ее возражения, что уже слишком поздно.

Когда они вышли из дверей на улицу, к ним опять подскочил услужливый швейцар.

— Такси, мистер Купер?

— Нет, Джо, нам тут рядом.

Он провел ее по кварталу, и они вошли в другое здание, которое словно нависало над рекой.

Новая квартира была как в кино. Пол в гостиной был выстлан огромным толстым белым ковром. Уголок с баром был выложен итальянским мрамором. Длинная лестница вела, очевидно, в комнаты наверху. Но от чего действительно захватывало дух, так это от вида, открывающегося из окон.

За стеклянными дверьми находилась огромная терраса, выходящая на реку. Он вывел ее. Холодный влажный ветер бил ей в лицо, но открывшаяся перед нею красота буквально завораживала. Яркое кружево огней на мосту словно петлей перехватывало реку и крохотными изумрудами струилось по пролетам. Застыв на месте, она неотрывно смотрела на это чудо, позабыв об Аллене.

— Выпьем за новую квартиру? — спросил он. Она вышла из состояния задумчивости и взяла протянутый ей бокал кока-колы.

— Аллен, чья это квартира? — спокойно спросила она.

— Будет моя, если захочу.

— Но кому она принадлежит сейчас?

— Одному человеку по имени Джино. Но он говорит, что она для него велика. Он живет в «Уолдорфе», там ему больше нравится.

— Но, Аллен, ты же не можешь позволить себе что-либо подобное!

— Ты бы удивилась, если бы узнала, что я могу себе позволить. — На его лице опять заиграла та же самая странная улыбка.

Она пошла назад, в комнату.

— Аллен, я думаю, мне лучше идти. Я очень устала… и у меня в голове все смешалось.

— Анна… — Он взял ее за руку. — Я богат, Анна. Очень, очень богат.

Не говоря ни слова, она пристально вглядывалась в него. И внезапно поняла, что он говорит правду.

— Я люблю тебя, Анна. Вначале я просто не мог поверить, что все это время ты встречаешься со мной и не знаешь.

— Чего не знаю?

— Кто я такой.

— А кто ты такой?

— О-о, я все тот же Аллен Купер. Это единственное, что ты знаешь обо мне. Мое имя. Только оно ни о чем тебе не говорит. Ты принимала меня всего-навсего за невезучего мелкого страхового агента. — Он улыбнулся. — Ты не представляешь, каково мне было эти последние недели, прячась с тобой в дешевых ресторанчиках, видя, как ты заказываешь самые дешевые блюда в меню, зная, что ты беспокоишься за мои финансовые дела в страховом агентстве. Анна, раньше никто никогда не интересовался мною как личностью. Сначала я думал, что это розыгрыш, что ты прекрасно все знаешь и просто дурачишь меня. Такое уже бывало раньше. Вот почему я задавал столько вопросов о Лоренсвилле, откуда ты родом. Потом я нанял частного детектива, чтобы он все проверил.

Увидев, как сузились ее глаза, он схватил ее за руки.

— Анна, не сердись на меня. Ты была слишком прекрасна, чтобы я мог поверить в это. Джино не поверил. Но когда стала поступать информация и все оказалось верно: фамильный дом, овдовевшая мать, тетка и вся твоя жизнь в Новой Англии… Ты просто класс, Анна, высший класс. Бог ты мой, когда я удостоверился, то готов был устроить фейерверк. Я всегда был настолько уверен, что со мной никогда не случится ничего подобного! Чтобы кому-то, кого я обожаю, я был небезразличен сам по себе! Неужели ты не понимаешь, что для меня это означает? — Он закружил ее по комнате. — Я тебе небезразличен? Действительно небезразличен! Не ради моих денег, а ради меня самого!

Она вырвалась из его объятий и перевела дыхание.

— Аллен, ну как я могла узнать, кто ты или обо всем этом, если ты не говорил мне?

— А я не понимаю, как ты могла не узнать. Обо мне всегда пишут в газетах. Я был уверен, что какая-нибудь подруга скажет тебе. А Генри Бэллами — наверняка.

— Газет я не читаю, а подруг, кроме Нили, у меня нет. А она читает только «Варьете». И я никогда не обсуждаю свои личные дела с мистером Бэллами или еще с кем-либо на работе.

— Ну, значит, теперь можешь огорошить их сногсшибательной новостью. О нас с тобой! — Он обнял ее, привлек к себе и поцеловал.

Сначала она безвольно стояла, затем резко разомкнула его объятия. Боже, с ней опять то же самое! Во время поцелуя ее захлестнула волна отвращения.

Он смотрел на нее с нежностью и обожанием.

— Моя милая крошка Анна. Я понимаю, что ты стесняешься.

Подойдя к зеркалу, она подвела помадой губы. Рука ее дрожала. С нею творится что-то неладное. Почему она испытывает это холодное отвращение, когда ее целует мужчина? Многим девушкам очень нравится, когда их целуют мужчины, которых они не любят. Это считается нормальным. И Аллен нравится ей, он для нее не чужой. Он не то, что какой-то Вилли Хендерсон или другие парни в Лоренсвилле. Что-то неладно в ней самой.

Он подошел к ней сзади.

— Я люблю тебя, Анна. Понимаю, что это настало слишком быстро. Любой на твоем месте стало бы не по себе. Но я хочу на тебе жениться. И хочу познакомить тебя с Джино, моим отцом.

Он протянул ей ключ.

— Отдай его завтра Лайону Берку. Скажи, чтобы он позвонил мне в мой кабинет. Я сразу же перепишу договор о найме квартиры на его имя. И, Анна, если эта квартира кажется тебе чересчур заставленной, ты можешь все отсюда выкинуть. Обставь ее по-своему. Джино потратил на нее кучу денег, но я вижу, что тебе это все не подходит. Или, если хочешь, мы купим дом в городе — все, что захочешь.

— Аллен… я…

— Для одного вечера мы наговорились достаточно. Я люблю тебя. И ты выходишь за меня замуж. Знай и помни об этом всегда.

Когда они ехали в такси, Анна была глубоко погружена в свои мысли. Теперь она знала правду. Она — фригидна. В школе девчонки шепотом произносили это ужасяое слово. Некоторые бывают такими с рождения, они никогда не достигают оргазма и не испытывают настоящего страстного влечения. И она — одна из них. Боже, она не получает удовольствия даже от поцелуя! А может, ей повезло, что она нашла такого, как Аллен? Он добрый, он мог бы помочь ей. И она могла бы выйти за него замуж. Мать была права. Это огромное чувство, его не дано пережить «настоящей леди», которая испытывает отвращение от поцелуя. Что ж, по крайней мере, ей удалось сбежать от Вилли Хендерсона и из Лоренсвилла. У некоторых мечта не сбывается даже наполовину.

Когда они остановились у ее дома, Аллен не отпустил такси.

— Желаю тебе увидеть меня во сне, Анна. — Он наклонился и легко поцеловал ее в щеку. — Спокойной ночи.

Проводив глазами машину, Анна взбежала по лестнице и заколотила в дверь Нили. Появилась Нили, не поднимая головы от «Унесенных ветром». Так и не отложив книгу, она впустила Анну и продолжала читать.

— Нили, оставь-ка на минуту книгу. Это очень важно.

— Никакая сила в мире не оторвет меня от Рэтта Батлера!

— Нили, ты слышала когда-нибудь об Аллене Купере?

— Это что, розыгрыш?

— Я совершенно серьезно. Кто такой Аллен Купер? Говорит тебе что-нибудь это имя?

Нили зевнула и закрыла книгу, осторожно загнув уголок страницы, чтобы не потерять Рэтта.

— Ну ладно, раз тебе вздумалось поиграть в эти игры. Аллен Купер очень милый парень, который назначает тебе свидания три-четыре раза в неделю. Пару раз я видела его из окна, и, насколько могу судить, он далеко не Кэри Грант, но на него вполне можно положиться. Ну что? Могу я вернуться к Рэтту? Он куда интереснее, а Скарлетт, похоже, совсем не ценит этого.

— Так значит, ты никогда не слышала об Аллене Купере?

— Нет. А почему, собственно, я должна была о нем слышать? Он снимается в кино или что-то в этом роде? Я знаю о Гари Купере и о Джекки Купере, но Аллен Купер… — она пожала плечами.

— Ладно, возвращайся к своему Рэтту Батлеру. — Анна направилась к двери.

— Смешная ты сегодня, — пробормотала Нили. — Слушай-ка, ты часом не выпила или еще что, а?

— Нет. До завтра.

Нили рассеянно кивнула. Она опять была вместе с Рэттом и Скарлетт.

В комнате было темно. Анна не спала, она лежала в постели и перебирала факты. Аллен — не бедный мелкий страховой агент. Аллен — богат. Но почему она должна была слышать о нем? Было ли еще что-то такое, что ей нужно узнать? Каким образом она может выяснить о нем что-то еще? Джордж Бэллоуз! Ну конечно. Если об Аллене или о ком-то другом нужно что-то узнать, то Джордж Бэллоуз в курсе всего.

Джордж Бэллоуз удивленно посмотрел на нее, когда она вошла к нему в кабинет.

— Разве ты не должна сейчас искать квартиру?

— Можно поговорить с тобой, Джордж? По личному делу…

Он встал, вышел из-за стола и, подойдя к двери, прикрыл ее.

— В любое время. Садись. И можешь говорить со мною о самом что ни на есть личном. Да, кофе выпьешь? — Он налил ей чашечку из термоса. — Ну, а теперь, выкладывай. Тебя что-то волнует?

Она задумчиво смотрела в чашку.

— Джордж, ты знаешь Аллена Купера?

— Кто же его не знает? — Он изучающе посмотрел на нее. — Постой, постой… только не рассказывай мне, что связалась с ним!

— Я знакома с ним. Насколько я понимаю, он довольно богат.

— «Богат»! — Джордж неприязненно хохотнул. — Крошка, для таких денег следовало бы специально придумать новое слово. Да, конечно, империю основал его отец, Джино. Им принадлежит половина всей недвижимости в городе. По слухам, они — партнеры этих греческих мультимиллионеров, магнатов-судовладельцев. Несколько лет назад в «Тайме» появилась статья о Джино. Может быть, сумею достать для тебя в библиотеке этот номер. Там говорилось, что его состояние даже не поддается точной оценке. Там же была опубликована и фотография Аллена. Единственный наследник всей империи. Можешь себе представить, каковы были последствия этой статьи для них обоих. С тех пор им стало невозможно никуда выйти без ружья для охоты на слонов, чтобы держать девиц на расстоянии от себя. Так что, если твои пути пересеклись с Алленом, даю тебе совет: не относись к нему серьезно. Это — сволочь.

— Но он очень мил, — возразила Анна. Джордж рассмеялся.

— Ну, с виду-то он чист как стеклышко, но вот изнутри ни в чем не уступит своему отцу по жестокости и предприимчивости. Уже провернул несколько чертовски удачных сделок самостоятельно. Сумел отвертеться от службы в армии, кажется, ему за это пришлось купить какой-то завод по производству парашютов, если не ошибаюсь.

Она встала.

— Спасибо, Джордж.

— Заходи в любое время, дорогая. Могу выдать тебе досье на любого хищника в этом городе — с твоей внешностью ты наверняка перезнакомишься со всеми.

При виде Анны лицо у Генри Бэллами разочарованно вытянулось.

— Только не говори мне, что уже капитулировала! Послушай, Анна, я знаю, что дело это нелегкое. Сегодня я уже сам звонил нескольким посредникам по найму квартир. Но ты должна продолжить поиски.

— У меня есть квартира для мистера Берка.

— Не может быть! Пресвятой боже, это потрясающе! Соединившись с кабинетом Лайона, он вызвал его к себе.

— У меня есть ключ, — продолжала она. — Мистер Берк может посмотреть квартиру сегодня днем.

— А почему не утром? — раздался голос Лайона, входящего в кабинет. — Чтобы не дать им возможности передумать. Анна, ты — чудо! Какой адрес?

Он записал его.

— Шикарное местечко. А мне это будет по карману?

— Сто пятьдесят в месяц. Он покачал головой.

— Ты волшебница. Но откуда ключ? Жилец уже уехал?

— Нет. Он, наверное, у себя в кабинете.

— Как его имя?

— Аллен Купер, — спокойно ответила она. Лайон просто записал имя, но Генри с любопытством воззрился на нее.

— Как ты нашла эту квартиру, Анна? По объявлению в газете?

— Нет. Аллен Купер — мой друг.

— Раз это твой друг, тогда это не тот Аллен Купер, которого я знаю.

— Я познакомилась с ним здесь, у нас, мистер Бэллами.

— У нас? — озадаченно переспросил Генри. — Господи, а ведь верно! — Он встал так резко, что кресло отлетело и ударилось о стену. — Анна! Ты и Аллен Купер! Нет… — Он затряс головой, не в силах поверить своим ушам.

— Когда я познакомилась с ним, то думала, что он простой страховой агент, — сказала она.

— Этот сукин сын явился сюда, чтобы отвязаться от одной хористки. Одной из наших мелких клиенток. Хотел, чтобы я рассчитал ее и хорошенько припугнул. Я быстро вышвырнул его вон. — Он сердито оскалился на Анну. — Да видно недостаточно быстро.

— Генри, — голос у Лайона звучал резко. — Анна наверняка сама в состоянии выбирать себе друзей. — И тут же улыбнувшись ему, добавил: — Ты не вполне справедлив. Дал Анне почти невыполнимое задание, а когда она блестяще выполнила его, ты, вместо того чтобы во всеуслышание расхваливать ее, бросаешь ей в лицо обвинения и вмешиваешься в ее личную жизнь.

— Аллен Купер… — все еще не веря, повторял Генри. — Лайон, если бы ты только знал этого Аллена Купера.

Лайон улыбнулся.

— Я не хочу его знать. Хочу только его квартиру.

— Ты когда-нибудь слышал о нем? — спросил Генри. Лайон задумался.

— Кажется, да. Баснословно богат, по-моему. Но нельзя же ставить это ему в вину.

— Но Анна — не ровня такому человеку, как он. Она играет не в их лиге. Она непременно погибнет, — стоял на своем Генри.

Анна молча стояла, слегка раздраженная тем, что они говорят о ней так, словно ее здесь нет.

— О'кей! — Генри обернулся и придвинул кресло к столу. — Это не мое дело. Пусть поступает, как знает. С этого момента это твоя собственная игра.

— И я уверен, она знает правила, — сказал Лайон. Он повернулся к ней, улыбаясь. — Очень хотелось бы взглянуть на квартиру. Не возражаешь, если Анна пойдет со мной. Генри?

Тот махнул рукой, отпуская их, и принялся за прерванную работу. Анна услышала, как он вздохнул, когда они выходили из кабинета.

Сидя в такси, она неотрывно смотрела в окошко. Был один из тех замечательных октябрьских дней, когда воздух напоен ароматом, а поблекшее солнце тщится походить на весеннее.

— Не сердись, — тихо сказал Лайон. — Генри разошелся так только потому, что дорожит тобой и очень любит тебя по-своему. Не хочет, чтобы тебе было больно.

— Я не сержусь, просто мне неудобно.

— Раз уж все вокруг лезут с непрошеными советами, позволь дать тебе несколько своих. Никогда не суди о человеке по чужому мнению о нем. У каждого из нас есть разные грани, и каждый из окружающих видит нас под своим углом.

— Хотите сказать, что даже Гитлер мог быть мягким и игривым с Евой Браун?

— Да, что-то в этом роде. А король Генрих VIII отнюдь не убивал всех своих жен. Если не ошибаюсь, последняя из них фактически держала его под каблуком.

— Но Аллен действительно очень мил, — стояла она на своем.

— Наверняка так оно и есть. Если это тот самый дом, то здание весьма внушительное.

Такси остановилось. У дверей дежурил уже другой швейцар.

— Мы приехали посмотреть квартиру мистера Купера, — сказала Анна. Тот кивнул.

— Мистер Купер предупредил. Одиннадцатый этаж. Она протянула Лайону ключ.

— Я подожду в коридоре.

— Что? Осмотр без экскурсовода? Пошли, моя девочка, я жду, что ты продемонстрируешь мне все достоинства этой квартиры. Где хранить белье, как включать отопление, где счетчик с пробками…

Анна почувствовала, что лицо ее залилось краской.

— Я была здесь только раз, когда осматривала квартиру.

— Тогда все равно тебе известно о ней больше, чем мне, — легко сказал он.

В квартире ему понравилось все. Он даже настойчиво убеждал ее, что ему приятно видеть толстяка в окне напротив.

— Чувствуешь, что у тебя есть соседи. Сегодня же днем позвоню Аллену Куперу и поблагодарю его. Но сначала я должен выразить благодарность тебе. Предлагаю пойти и шикарно пообедать за счет Генри.

Они направились в ресторан «Барберри Рум». Анне понравилась царившая в зале мягкая синеватая полутьма, крошечные искусственные звездочки, мерцавшие на потолке, и уютные кресла. Она даже согласилась выпить хереса. За истекшие сутки с нею произошло слишком многое и слишком быстро; она чувствовала себя совершенно обессиленной, выбитой из колеи.

Лайон и не пытался ее разговорить. Он непринужденно говорил о прелестях новой квартиры, об изысканном вкусе блюд, о своем новом восприятии ценностей мирной жизни. Она чувствовала, что ее скованность сходит на нет. Ей нравился его четкий британский акцент, убаюкивающая атмосфера, царящая в зале. Нравилось смотреть ему в лицо… наблюдать, как меняется его выражение… его скользящая улыбка.

— Тебе придется примириться с тем, что Генри вмешивается в твою жизнь, — говорил он, наклоняясь к ней через столик и поднося спичку к ее сигарете. — Но делает он это лишь потому, что желает тебе самого доброго. Он возвел тебя на своего рода пьедестал.

— Это вас он возвел на пьедестал, — возразила она. — Высотой футов в семьдесят. Вы — будущее фирмы «Баллами и Бэллоуз».

— Он считал так четыре года назад, — ответил Лайон. — За четыре года человек может измениться.

— Мистер Баллами не изменил своего мнения о вас. Он взял ее руку в свою.

— Анна, не могли бы мы покончить со всеми этими «мистерами»? Я — Лайон. А «мистер» Баллами — Генри. Она улыбнулась.

— Хорошо… Лайон. Ты должен знать, с каким нетерпением Генри ждал твоего возвращения.

Она вдруг осеклась. Ведь это ее решительно не касается. Раньше она никогда не вмешивалась в личную жизнь кого бы то ни было. Но сейчас она ощущала в себе настоятельную потребность вступиться за Генри. Внезапно она поняла, почему Генри настроен против Аллена, — это было частью его дружеского отношения к ней. Она также по-новому отчетливо осознала логику аргументов Нили. Нельзя быть настоящим другом, оставаясь при этом вежливо-холодной и официальной. Она непременно поговорит с Генри о Нили и «Небесном Хите». Она почувствовала себя по-новому свободной, словно только что избавилась еще от одной цепи, приковывавшей ее к Лоренсвиллу.

— Я отдаю себе отчет в том, каковы надежды и планы Генри, — ответил Лайон. — И вероятно, я не оставлю его одного. Но боже мой! Это же поганое занятие — то ли адвокат, то ли администратор.

— Но все в один голос утверждают, что ты настоящий генератор идей. Нужно по-настоящему любить свое дело, чтобы привносить в него столько энергии.

— Я любил хорошую борьбу… трудности, для преодоления которых требовалось напряжение всех сил… даже не совсем честные операции.

Она почувствовала себя неловко. Все, что он сейчас говорил, противоречило славе, что неслась впереди него.

Он понял ее молчание как обиду за Генри.

— Ну ладно, не расстраивайся. Я, вероятно, просто немного устал от войны.

— Но ты рад, что снова вернулся к Генри?

— Я ведь вернулся, разве — нет?

На ее лице появилось озадаченное выражение.

— Ты говоришь так, словно на самом деле охотнее занялся бы чем-то другим.

— А разве хоть кто-нибудь может позволить себе роскошь заниматься только тем, чем ему хочется?

— Я, например, занимаюсь сейчас тем, чем мне хочется.

Его лицо озарилось улыбкой.

— Я польщен.

— Я имею в виду, что работаю у Генри. Живу в Нью-Йорке. А чем бы хотел заниматься ты, Лайон? Он распрямил под столом свои длинные ноги.

— Стать чертовски богатым, это во-первых. Засесть в каком-нибудь прелестном райском уголке на Ямайке, чтобы меня опекали несколько красивых девушек, в точности похожих на тебя, и написать роман-бестселлер о войне.

— Ты хочешь писать?

— Разумеется, — он пожал плечами. — А разве каждый вернувшийся с фронта не чувствует в себе уверенности, что именно он вынашивает в себе единственно правдивый роман о войне?

— Тогда почему бы тебе не сесть и не написать его?

— Ну, во-первых, работа у Генри целиком поглощает все мое время. И эта очаровательная квартирка, которую я наследую, отнюдь не бесплатная. Боюсь, что в моем лице потеря для литературы станет приобретением для Генри Бэллами.

Она поняла, что Лайон Берк не поддается схематизации и четкой классификации. Он не бесчувственный сухарь, но свои эмоции и порывы всегда будет скрывать либо за улыбкой, либо за остроумными пассажами.

— Странно, а ведь ты не производишь впечатления человека, пасующего перед трудностями, — набравшись смелости, заявила она.

Его глаза сузились.

— Извини, как ты сказала?

— Человека, сдающегося без единой попытки к сопротивлению. Я хочу сказать, что если ты хочешь писать, если ты честно считаешь и чувствуешь, что тебе есть что сказать, то тогда непременно делай это. Каждый человек должен хотя бы попытаться сделать то, что ему хочется. Это уж потом жизненные обстоятельства и обязанности вынуждают человека к компромиссам. Но идти на компромисс сейчас… это все равно, что спасовать, еще не начав.

Перегнувшись через столик, он взял ее за подбородок. Глаза их встретились, и он долго пристально вглядывался в нее.

— Генри определенно не знает тебя. Ты не та девушка, о которой он говорит. Единственное, в чем он оказался прав относительно тебя, это твоя невероятная красота. Ей-богу, ты способна сражаться, да еще как.

— Сегодня я не похожа на самое себя. — Она чувствовала себя опустошенной. — Что-то вышла из равновесия. Столько всего произошло и за такой короткий срок. А когда с тобой ничего не происходило целых двадцать лет, то в такой ситуации наверняка поведешь себя странно. Я имею в виду… все это с Алленом Купером. Я только вчера вечером узнала, кто он такой на самом деле.

— Пусть мнение Генри не особенно тебя тревожит. Он не слишком-то горит желанием, чтобы рядом с тобой оказался кто-то другой. Если понадобится, он станет отгонять от тебя поклонников гранатами.

— Аллен мне просто друг.

— А вот это отличное известие. — На сей раз он смотрел на нее без улыбки.

Она испытывала волнение от его пристального взгляда. Чтобы скрыть свое замешательство, она сказала:

— Все, что я говорила сейчас о том, что человек должен попытаться сделать то, чего ему действительно хочется… так вот я говорила совершенно серьезно. Именно это я сделала, приехав в Нью-Йорк. Человек не должен расставаться со своей мечтой, не дав ей шанса сбыться.

— Никакой мечты у меня нет, Анна. И никогда не было. Эта мысль о писательстве появилась у меня только после войны. А до войны я был нацелен на успех, на то, чтобы делать большие деньги. Но сейчас я даже не знаю точно, хочу ли я этого по-прежнему. Фактически у меня вообще нет уверенности, что на свете существует нечто такое, чего я очень сильно хочу. — У него опять быстро, в присущей ему манере, изменилось настроение, и он улыбнулся. — И все же то, чего я хочу, существует. Хочу жить каждой проходящей минутой и секундой, жить ими и делать так, чтобы каждая из них была потрачена с пользой.

— Понимаю тебя, — ответила она. — Это естественное чувство всякого, кто побывал на войне.

— Вот как? А я уж было стал сомневаться, помнят ли здесь женщины о том, что война была.

— Уверена, что в душе каждый человек пережил войну.

— Не могу согласиться. Когда ты там, в ее пекле, ты думаешь, что в жизни ничего, кроме нее, не существует. Невозможно поверить, что где-то люди спят в мягких и чистых постелях или сидят в ресторанах, подобных вот этому. В Европе все по-другому. Куда ни пойдешь, везде разбомбленные здания… живешь с постоянным напоминанием о смерти. Но стоило мне вернуться сюда, как и кровь и смерть, окружавшие меня там, стали казаться чем-то бесконечно далеким. Словно все это было не на самом деле… а в каком-то дьявольском наваждении, в кошмаре. И вот я в Нью-Йорке. Парамаунт-билдинг по-прежнему стоит на своем месте, и часы на нем идут, как и прежде. На тротуарах все те же трещины, на Плазе все те же голуби или их потомство. У «Копы» все те же очереди жаждущих увидеть все тех же звезд.

Вчерашний вечер я провел с одним очаровательным существом, и несколько часов она рассказывала мне о трудностях, перенесенных ею во время войны. Ни тебе капроновых чулок, ни помады в пластмассовых тюбиках, ни заколок для волос… в общем все было «ужасно»! Кажется, больше всего она страдала от отсутствия капроновых чулок. Она была фотомоделью, и ноги имели для нее большое значение. Сказала, что страшно рада, что мы изобрели наконец атомную бомбу — она уже донашивала последнюю, шестую, пару, когда мы ее сбросили. ;

— Думаю, что на войне только одно имеет значение — остаться в живых, а все остальное отступает на задний план, — тихо проговорила Анна.

— И еще до конца войны ты лишен возможности загадывать наперед, — ответил он. — Ничего не планируешь дальше завтрашнего дня. А если и позволяешь себе думать о будущем, о своих планах на жизнь, то теряешь все свое мужество. И внезапно воскрешаешь в памяти все те бессмысленные занятия, на которые ты так бесцельно растрачивал свое время… ушедшие минуты, которых уже не вернуть. И тогда понимаешь, что время — самая драгоценная вещь на свете. Потому что время — это жизнь. Единственное, что никогда больше не вернется к тебе. Ты можешь потерять девушку и добиться, чтобы она вернулась к тебе, или же найти другую. Но секунда, вот эта самая секунда, она проходит, и проходит безвозвратно, — он говорил вполголоса, уйдя в воспоминания, и она заметила тонкие морщинки, лучами расходящиеся от уголков его глаз.

— У нас был один капрал… Раз мы заночевали вдвоем в каком-то амбаре, вернее, в том, что от него осталось. Обоим не спалось. Капрал постоянно разминал в руке землю. Говорил то и дело: «Земля тут прекрасная». Кажется, у него была ферма в Пенсильвании. Он рассказывал мне о своих заботах, о хлопотах с персиковыми деревьями и о планах расширить ферму, когда вернется домой. Хотел, чтобы она понравилась его детям, когда те вырастут. Вот только земля его беспокоила. Недостаточно плодородная. Только об этом и говорил. И вскоре я поймал себя на том, что тоже тревожусь за его бедную истощенную землю — даже советовал ему что-то. Помнится, когда я наконец уснул, то снились мне удобрения и бесконечные акры персиковых деревьев. На следующий день нам пришлось туго. Нарвались на минное поле… на снайперов… да и погода была отвратительная. Вечером я составлял донесения о погибших. Проверял личные знаки. Один из них принадлежал тому капралу. Я сидел, тупо глядя на его личный знак. Еще вчера это был живой человек, который всю свою последнюю ночь напролет провел в тревожных мыслях о земле и удобрениях. И вот теперь своей собственной кровью он удобряет чужую землю. — Лайон посмотрел на нее. и внезапно улыбнулся. — А я вот сижу здесь и отнимаю у тебя время своей болтовней об этом.

— Нет, продолжай, пожалуйста. Он странно посмотрел на нее.

— Сегодня я наговорил много всего такого… такого, что следовало бы держать при себе. — Он подал знак, чтобы принесли счет. — Однако хватит, я и так уже отнял у тебя достаточно времени. Оставшуюся часть дня займись собой. Купи новое платье, сделай укладку… или еще что-нибудь приятное из того, что должна делать красивая девушка.

— Эта конкретная девушка пойдет на работу.

— Ничего подобного. Это я тебе приказываю. Генри вообще думал, что у тебя уйдет на это несколько дней. Отдыхать — вот самое малое из того, что ты заслужила. Плюс премию в размере двухнедельного жалованья. Я позабочусь об этом.

— Но я даже не думала…

— Ерунда. Я рассчитывал, что посреднику из бюро по найму квартир мне придется дать сверху не меньше месячной платы. Пусть это будет моим первым распоряжением в фирме «Баллами и Бэллоуз». Итак, ты получаешь премию в размере двухнедельного жалованья и полдня свободны.

Эти полдня она взяла, но не стала делать ничего из того, что он предлагал ей. Прошлась по Пятой авеню. Посмотрела, что начинают носить и что входит в моду на зимний сезон. Посидела в сквере на Плазе. И все это время из головы у нее не выходил Лайон Берк. Он затмевал собою всех, кого она когда-либо знала. Сначала она была потрясена улыбчивым, загадочно-непостижимым Лайоном, однако тот Лайон, который рассказывал ей о войне, показался ей доступным, способным к сопереживанию. Как он сочувствовал тому капралу! Что же собой представляет Лайон Берк на самом деле?

Выйдя из сквера, она пошла назад по Пятой авеню. Становилось поздно. Ей нужно зайти домой переодеться. Вечером за ней должен заехать Аллен. Аллен! Она не может выйти замуж за Аллена! Это противоречило бы всему, что она говорила только что. Вот когда бы она действительно сдалась! Ей еще слишком рано идти на компромиссы, расставаясь даже с частью своей мечты.

Она все скажет ему за ужином. Но подать это нужно будет мягко, тактично. Нельзя же заявить с ходу: «Привет, Аллен. Я не пойду за тебя». За ужином она подготовит почву и объявит ему об этом непринужденно, но твердо. Вот так, и ничего тут сложного.

Однако все оказалось сложным. На этот раз никакого тихого французского ресторанчика не было. Аллену больше не требовалось скрывать, кто он такой. Они отправились в ресторан «21». Ему кланялись официанты, и все называли его по имени. И сам он, казалось, знал всех сидящих в зале.

— Кстати, Анна, тебе нравится жить за городом? — спросил он. — У нас есть дом в Гринвидже… Это было началом.

— Нет, этого мне хватало и в Лоренсвилле. По правде говоря, Аллен, мне нужно тебе что-то сказать, нечто такое, что ты должен понять…

Посмотрев на часы, он подал знак, чтобы принесли счет.

— Аллен!

— Продолжай, я слушаю. — Он выписывал чек. — Это касается того, о чем ты говорил вчера вечером. И вот сейчас, о жизни за городом. Аллен, ты мне очень нравишься, но…

— Да, хорошо, что напомнила. Я переслал договор о найме квартиры Лайону Берку. Говорил с ним днем. Хороший парень. Англичанин, да?

— Вырос в Англии. Аллен, послушай меня. Он встал.

— Скажешь в такси.

— Пожалуйста, сядь. Скажу лучше здесь. Улыбнувшись, он подал ей пальто.

— В такси темно — больше романтики. Кроме того, мы опаздываем.

Она беспомощно встала.

— Куда мы едем?

— В «Марокко». — Он вышел из зала, постоянно обмениваясь рукопожатиями, незаметно раздавая при этом чаевые. В такси он откинулся на спинку сиденья и улыбнулся. — В «Марокко» сейчас сидит мой отец. Я сказал ему, что мы заедем. Ну, а теперь, что ты хотела мне сообщить?

— Аллен, я очень тронута твоим отношением ко мне. И очень благодарна тебе за квартиру для Лайона Берка. Это избавило меня от множества хлопот и от бесконечной ходьбы по всему городу. Я считаю тебя одним из лучших людей, которых я когда-либо знала, но… — Она увидела огненно-яркую неоновую надпись «МАРОККО» и торопливо зачастила: — …но насчет замужества… о чем ты говорил мне вчера вечером…. Иэвт", Аллен, я…

— Добрый вечер, мистер Купер! — пропел свое приветствие швейцар, открывая дверцу машины. — Ваш отец здесь.

— Спасибо, Пит.

И вновь еще одна бумажка перекочевала из руки Аллена в руку швейцара. Аллен провел Анну в клуб. Ей так и не удалось подчеркнуть всю важность того, что она пыталась объяснить ему, а может быть, это Аллен специально подчеркивал, что не желает понимать ее?

Джино Купер с группой из нескольких человек восседал за круглым столиком неподалеку от стойки бара. Он помахал рукой Аллену, приглашая его за свой столик. Официант провел Аллена. Было пол-одиннадцатого: время для «Марокко» еще раннее. Хотя Анна оказалась в этом известном ночном клубе впервые, раньше ей доводилось видеть в газетах и журналах фотографии разных знаменитостей на фоне известных всей стране полосок «под зебру». Она осмотрелась. Полосок «под зебру» здесь было много, но во всем остальном это был просто большой зал с очень хорошим оркестром, играющим современные мелодии.

Джино сразу же пересел поближе к ним. Не дожидаясь, пока Аллен представит его даме, он схватил Анну за руку и яростно затряс ее.

— Значит, это она, да? — он тихо присвистнул. — Сынок, ты был прав. Тут стоило и подождать. Высший класс. Могу определить это, прежде чем она скажет хоть слово. — Он щелкнул пальцами. И тут же, словно материализовавшись из воздуха, у их столика возник управляющий. — Подайте шампанского, — приказал ему Джино, не сводя глаз с Анны.

— Анна не пьет… — начал было Аллен.

— Сегодня выпьет, — добродушно возразил Джино. — Сегодня у нас такое событие!

Анна улыбнулась. Теплота и радушие Джино распространились на всех окружающих. Это был крепко сбитый смуглый человек, довольно привлекательный. В черных волосах пробивалась седина, но жизнерадостность и энтузиазм, бьющие через край, придавали ему мальчишеский вид.

Когда шампанское было разлито по бокалам, он произнес тост за нее.

— За новую леди в нашей семье. — Хватив залпом полбокала, он вытер губы тыльной стороной ладони и спросил: — Вы католичка?

— Нет, я… — начала было Анна.

— Ладно, тебе нужно будет перейти в католичество, когда выйдешь за Аллена. Я договорюсь с отцом Келли, и он провернет все в своей церкви в частном порядке и без лишних формальностей.

— Мистер Купер… — она говорила, совершая почти физическое усилие.

Аллен моментально прервал ее.

— Вопрос о религии мы еще не обсуждали, отец. И у Анны нет никаких причин переходить в нашу веру. Джино обдумал его слова.

— Ну… нет, не надо, раз она ни в какую не желает. Если согласится венчаться в церкви и обещает воспитывать детей в католической вере…

— Мистер Купер, я не собираюсь выходить замуж за Аллена! — Ну, все. Вот и сказала. Громко и внятно. Его глаза сузились.

— Почему? Вы до такой степени настроены против католиков?

— Ни против кого я не настроена.

— Так за чем же дело стало?

— Я не испытываю чувства к Аллену. Сначала взгляд Джино был недоумевающим. Потом он озадаченно обратился к Аллену:

— Что она, черт возьми, говорит?

— Говорит, что не испытывает любви ко мне, — ответил Аллен.

— Послушай, это что, розыгрыш? Ты, кажется, сказал, что хочешь жениться на ней.

— Сказал. И женюсь. Но сначала мне придется заставить ее полюбить себя.

— Вы что, с ума оба сошли? — строго спросил Джино. Аллен вежливо улыбнулся.

— Я же говорил тебе, отец, что до вчерашнего дня Анна принимала меня за мелкого страхового агента, который тщится завоевать свое место под солнцем. И вот теперь ей нужно привыкнуть к мысли о том, кто я на самом деле.

— Чего тут привыкать? — спросил Джино. — С каких это пор деньги стали помехой?

— Мы никогда не говорили с Анной о любви, отец. Думаю, что она просто не принимала меня всерьез. У нее ушло слишком много времени на беспокойство о том, как бы я не лишился своего места.

Джино с любопытством посмотрел на Анну.

— Вы действительно встречались с ним все это время и ужинали в забегаловках, как он мне говорил?

Анна слабо улыбнулась. Она чувствовала, что на них начинают обращать внимание. Голос у Джино был громкий, и Анна была уверена, что добрая половина зала с удовольствием слушает их беседу.

Джино хлопнул себя по ляжке и громко расхохотался.

— Вот это здорово. — Он налил себе еще шампанского. К нему подскочил официант, пытаясь перехватить бутылку. Джино отмахнулся от него. — Раньше я открывал такие зубами. А сейчас лакеи кучей лезут ко мне, чтобы налить бокал.

Он обратился к Анне:

— Ты мне понравилась! Добро пожаловать в нашу семью.

— Но я не собираюсь замуж за Аллена. Он отмахнулся от ее слов.

— Послушай, раз уж ты сумела выдержать, встречаясь с ним целых полтора месяца и мотаясь по дешевым забегаловкам, принимая его за слабака, то теперь-то ты его точно полюбишь. Пей шампанское. Начинай вырабатывать у себя богатый вкус, ты можешь себе это позволить. Привет, Ронни.

Словно из-под земли у их столика возник худощавый молодой человек и застыл словно статуя.

— Это Ронни Вульф, — сказал ей Джино. — Присаживайся, Ронни. — Джино щелкнул пальцами и бросил в никуда, ни на кого не глядя: — Мистеру Вульфу как всегда.

Так же ниоткуда появившийся официант поставил перед незнакомцем кофейник.

— Только не рассказывай мне, будто ни разу не слышала о Ронни — его репортажи читает весь город, — гордо заявил Джино.

— Анна в Нью-Йорке недавно, — быстро пояснил Аллен. — Она читает только «Тайме».

— Хорошая газета, — уверенно одобрил Ронни. Он достал из кармана черную записную книжку в потертом кожаном переплете. Темные глаза метнулись от Аллена к Джино. — Хорошо, давайте ее имя… и кто застолбил участок? Отец или сын?

— На этот раз мы оба, — ответил Джино. — Эта девушка скоро станет моей родственницей. Анна Уэллс. Не переври фамилию, Ронни. Она выходит замуж за Аллена.

Ронни присвистнул. Он посмотрел на Анну со смешанным выражением любопытства и уважения.

— Прекрасно, большой репортаж. Новая манекенщица, получившая первый приз? Или актриса? Стойте, ничего не говорите — попытаюсь сам отгадать. Из Техаса?

— Я из Массачусетса и работаю в конторе, — холодно ответила Анна.

Ронни моргнул обоими глазами.

— Вы еще скажите, что умеете печатать на машинке.

— Думаю, это вряд ли будет новостью для вашей газеты. Я также думаю, вам следует знать, что Аллен и я…

— Ладно, Анна, — быстро проговорил Джино. — Ронни наш друг.

— Нет, нет, пусть продолжает, — Ронни смотрел на нее взглядом, в котором читалось нечто похожее на уважение.

— Ну-ка, выпей еще шампанского, — сказал Джино, наполняя ее бокал.

Анна отпила немного, пытаясь подавить в себе гнев. Ей хотелось заявить, что она не собирается выходить за Аллена, но она поняла, что Джино намеренно прервал ее и, вероятно, опять поступит так же. Ему было бы неловко оттого, что кто-то осмеливается возражать ему в присутствии других. Как только Ронни Вульф уйдет, она сразу же предупредит Джино, чтобы он не делал никаких заявлений для прессы. Она уже сказала им обоим, отцу и сыну, что не собирается выходить за Аллена. Неужели деньги лишают богачей зрения и слуха?

— У кого вы работаете? — спросил ее Ронни.

— У Генри Бэллами, — ответил за нее Аллен. — Но это временно.

— Аллен! — сердито воскликнула она, но Ронни оборвал ее:

— Послушайте, мисс Уэллс, задавать вопросы — моя работа. — Он озарил ее искренней дружеской улыбкой. — Вы мне нравитесь. Это что-то необычайное — встретить девушку, которая приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы стать актрисой или манекенщицей. — Он пристально посмотрел на нее. — Какое своеобразное лицо. Вы могли бы заработать целое состояние, если бы захотели. Если бы вас только увидели в фирме Пауэрса или Лонгуорта, вы могли бы стать даже богаче, чем ваш друг. — Он подмигнул Джино.

— Если бы она захотела работать, мы купили бы ей дом моделей, — проревел Джино. — Но она останется дома и будет воспитывать детей.

— Мистер Купер… — лицо у Анны горело. Вмешался Аллен:

— Отец, давай обо всем по порядку. Ронни засмеялся.

— А вот и твоя подруга, Джино. Ей известна эта новость?

Они подняли глаза на высокую девушку с божественно идеальной фигурой. Не вставая, Джино подвинулся и похлопал по сиденью кресла.

— Знакомься, это Адель Мартин. Садись, крошка, и познакомься с Анной Уэллс, невестой моего сына.

Нарисованные брови Адели взметнулись вверх, образовав две дуги. Все еще не признавая Анну, она переводила взгляд с Аллена на Ронни, желая получить подтверждение услышанному.

Ронни кивнул, его глаза оживленно засветились при виде оцепеневшей Адели. Но та быстро овладела собой. Прижавшись к Джино, она слабо улыбнулась Анне.

— Как это тебе удалось, дорогая? А я вот уже битых семь месяцев пытаюсь окольцевать эту обезьяну. Назови мне твое волшебное слово, и дружно обвенчаемся все вчетвером. — Она с обожанием посмотрела на Джино.

— Ну, ты же у нас профессиональная актриса, Адель, — поддел ее Ронни, подмигнув при этом Джино.

Адель посмотрела на него так, словно хотела испепелить его взглядом.

— Послушай-ка, Ронни, даже для того, чтобы быть хористкой, нужен какой-никакой талант. Так что придержи-ка свои подколы при себе.

Ронни улыбнулся и сунул записную книжку в карман.

— Я считаю, что ты лучшая хористка в городе, Адель.

— Вот и не забывай об этом, — сказала она, несколько смягчившись. — Я отхлонила два предложения сниматься в кино, только чтобы остаться здесь, со своим крошкой. — И, изогнувшись, она поцеловала Джино в щеку.

Ронни встал и наклонил голову в знак прощания. Анна увидела, что, едва он подсел за другой столик, к нему быстро подскочил другой официант и поставил перед ним новый кофейник. Ронни стал медленно потягивать кофе, вынув свою черную записную книжку и постоянно бросая пристальные взгляды на входную дверь, фиксируя всех входящих.

Аллен проследил за ее взглядом.

— Ронни славный малый. Наемных репортеров у него нет; всю информацию для своих статей он собирает сам. Адель презрительно усмехнулась.

— Сплетник и проныра.

— Тебя бесит то, что он написал в газете, будто бы о нас ходит молва, что мы помолвлены, — возразил ей Джино.

— Конечно, та его заметка была чертовски обидной. Выставил меня форменной дурой. — Адель улыбнулась. — Так как же, крошка? Не допустишь же ты, чтобы твой сынок обскакал тебя на пути к алтарю.

— У алтаря я уже бывал, — ответил ей Джино. — Со смертью Розанны наступил конец и моей супружеской жизни. Жена у мужчины может быть только одна. Увлечения? Сколько угодно. Но жена — одна.

— И кто же установил такое правило? — спросила Адель.

Джино налил девушке шампанского.

— Адель, забудь об этом, — холодно проговорил он. — Даже если бы я и женился во второй раз, то не на тебе. Ты же разведена. — Видя, что Адель надулась, он сказал: — Да, кстати, я велел Ирвингу отнести тебе домой два манто. Выберешь сама.

Выражение лица у Адель моментально изменилось.

— Оба норковые?

— Какие же еще? Может, ондатровые?

— О Джино… — она тесно прижалась к нему. — Иногда ты доводишь меня до бешенства, но приходится прощать тебя. Я так тебя люблю.

Джино посмотрел на шелковое пальто Анны, лежащее на кресле.

— Эй, Аллен, не возражаешь, если я пошлю одно из них Анне как подарок к помолвке? — И, не дожидаясь ответа, повернулся к Анне. — Какой цвет ты любишь?

— Цвет? — Анна всегда считала, что норка коричневая.

— Джино имеет в виду: диких или выращенных на ферме, — пояснила Адель. — Думаю, что дикая норка отлично пойдет к твоим волосам.

— Боюсь, что я не смогу принять его, — тихо сказала Анна.

— Почему не сможешь? — резко спросил Джино.

— Может быть, Анна хочет получить манто от меня, после того как мы поженимся, — быстро вставил Аллен.

Джино рассмеялся.

— Хочешь сказать, что, когда дарят норковое манто, отношения должны быть узаконены?

— А что тут противозаконного — принять в подарок норковое манто? — удивилась Адель. — Противозаконно, по-моему, отказаться от него.

Анне было не по себе. От выпитого шампанского ее бросило в жар. Клуб был заполнен до отказа. Места для танцев становилось все меньше. Официанты сбились с ног, едва успевая подставлять новые небольшие столики для вновь прибывающих важных посетителей. Люди сидели, уже почти касаясь толстого бархатного шнура, а в той половине зала, где расположилась их компания, яблоку негде было упасть. Однако, как ни странно, в другой половине стояло несколько пустых столиков. Аллен пояснил, что это «Сибирь»; если сядешь в той половине, тебя перестанут уважать. Там сидят одни мещане и иногородние приезжие. Они не понимают разницы. Но завсегдатай клуба умер бы от стыда, если бы ему пришлось там сидеть.

Люди менялись, как в калейдоскопе, ей постоянно кого-то представляли. В какой-то момент к ним ненадолго подсел еще один известный газетчик, а кто-то даже сфотографировал их. Джино заказал еще шампанского. Какие-то девицы, все как одна похожие на Адель, то и дело останавливались у их столика и поздравляли Аллена, бросая сочувственные взгляды на Адель. Некоторые из них довольно фамильярно приветствовали Аллена, обнимая и целуя его, одновременно бурно заверяя его в своей вечной преданности, бросая при этом завистливые и любопытствующие взгляды на Анну, в которых читался вопрос:

«Понимаешь ли ты, малышка, как тебе повезло?».

Она сидела спокойно, скрывая за маской хладнокровия охватывающую ее панику. По пути домой ей придется поговорить с Алленом и внести во все полную ясность. Тогда он позвонит Ронни Вульфу и тому, другому журналисту. Нужно заставить его понять.

Она осторожно тронула его за рукав.

— Уже час ночи, Аллен. Мне нужно домой.

— «Домой»? — поразился Джино. — Гадкое слово. Вечер только начинается.

— Завтра мне нужно быть на работе, мистер Купер. Джино расплылся в улыбке.

— Маленькая леди, теперь тебе никогда ничего не нужно будет делать, только хорошо относиться к моему мальчику.

— Но у меня есть работа…

— Так брось ее, — ответил Джино, разливая всем шампанское.

— Бросить свою работу?

— А почему бы и нет? — На сей раз этот вопрос прозвучал из уст Адели. — Если бы Джино предложил мне пойти за него, я бы в ту же минуту распрощалась со своей работой.

— С какой работой? — рассмеялся Джино. — Стоять столбом и подвывать по два часа каждый вечер? — Он повернулся к Анне. — Эта наша «Мисс Америка» должна показывать свой товар лицом, чтобы удержаться на своем месте. Состоит в каком-то профсоюзе актеров. Но у тебя-то контракта нет.

— Мне моя работа нравится, и я не хотела бы подводить людей внезапным уходом, — ответила Анна. Джино пожал плечами.

— О'кей, с этим я согласен. В тебе есть настоящий класс. Действительно, всегда нужно предупреждать заранее. Скажи своему шефу завтра, дай ему возможность подыскать кого-нибудь на твое место. — Он подал знак, чтобы принесли счет. — Думаю, что для разнообразия нам всем не помешает закруглиться сегодня пораньше.

Анна надела поданное ей пальто. Она внесет во все полную ясность, когда останется наедине с Алленом в такси на пути домой…

Однако никакого такси не было. Их ждал огромный черный лимузин с шофером. Джино пригласил их сесть.

— Подвезем сначала нашу трудолюбивую пчелку. Когда они подъехали к ее дому, Джино и Ад ель остались в машине, а Аллен вышел проводить ее до двери.

— Аллен, — прошептала она, — мне нужно поговорить с тобой.

Он наклонился и легко поцеловал ее.

— Анна, я понимаю, вечер сегодня был сумасшедший. Я должен был познакомить тебя с Джино. Теперь с этим покончено. Завтра мы пойдем куда-нибудь одни.

— Джино мне понравился. Но, Аллен, ты должен сказать ему!

— Сказать что?

— Аллен, я не выхожу за тебя замуж! Я никогда не обещала тебе этого.

Он провел рукой по ее волосам.

— Я не виню тебя за то, что ты паникуешь. Сегодняшний вечер кого угодно перепугал бы. Но завтра все будет по-другому. — Он сжал ладонями ее лицо. — И хочешь верь, хочешь нет, но ты выйдешь за меня.

— Нет, Аллен.

— Скажи, Анна, ты любишь кого-то другого?

— Нет, но…

— Этого для меня уже достаточно. Дай мне только шанс.

— Эй! — крикнул, высунувшись из машины, Джино. — Кончай треп, поцелуй ее и пожелай спокойной ночи!

Наклонившись, Аллен легко поцеловал ее.

— Заеду за тобой завтра вечером, в половине восьмого. — Он повернулся и сбежал вниз по ступенькам.

Она стояла, вся дрожа от холода, провожая машину взглядом.

Если Ронни Вульф напечатает о них в газете, ему придется давать потом опровержение. Она взбежала по лестнице к своей комнате. К двери был прикреплен белый конверт. Детским почерком печатными буквами было написано: «Разбуди меня в какое угодно время. Дело срочное! Нили».

Анна посмотрела на часы. Уже два часа ночи. Но слова «Дело срочное!» были подчеркнуты. Медленно спустившись по лестнице, она осторожно постучала, не особенно надеясь, что Нили услышит ее. До ее слуха донесся скрип кровати, и тут же под дверью появилась полоска света. Открыв ей дверь, Нили спросонок терла глаза.

— Слушай, сколько сейчас времени?

— Много, но ты написала «срочно».

— Да, да. Входи.

— А до завтра нельзя подождать? Я тоже страшно устала, Нили.

— Я уже совсем проснулась. И я замерзаю! — Нили переступала с ноги на ногу на холодном полу. Анна прошла за нею в комнату, и Нили бросилась в постель, закутавшись в одеяло. Подтянув колени к подбородку, она улыбнулась.

— Ну, угадай, что у меня!

— Нили, либо говори, либо я ухожу спать.

— Нас включили в это шоу!

— Прекрасно! А сейчас, Нили, если не возражаешь, мне нужно…

— Вот это да! «Прекрасно»? И спокойной ночи? И это сейчас, когда у меня произошло самое главное в жизни? Мы прорвались в «Небесный Хит», а ты отмахиваешься от такой новости?

— Я в восторге от нее. — Анна пыталась говорить с энтузиазмом. — Просто дело в том, что сегодня у меня был ужасный вечер.

На лице Нили отразился неподдельный интерес.

— А что случилось? Аллен захотел слинять или что?

— Нет, он попросил моей руки.

— Что же тут ужасного?

— Я не хочу выходить за него.

— Так скажи ему об этом.

— Сказала, но он и слушать меня не хочет. Нили пожала плечами.

— Скажи еще раз завтра.

— Но завтра об этом будет написано в газетах. Нили непонимающе посмотрела на нее.

— Анна, ты опять ведешь себя как-то чудно. Чего ради в газетах станут писать, что ты выходишь замуж за какого-то суетливого мелкого страхового агента?

— Потому что этот суетливый мелкий страховой агент — миллионер.

Когда до Нили наконец дошло, она пришла в исступление.

— Анна! — выскочив из постели, она закружилась по комнате в бешеном танце. — Анна! Значит, ты добилась!

— Но, Нили… Я не люблю Аллена!

— С такими деньгами полюбить его будет нетрудно.

— Но я не хочу ни выходить замуж, ни бросать свою работу. Впервые в жизни я стою на своих собственных ногах и не собираюсь отказываться от этого. Всего два месяца, как обрела свободу…

— «Свободу»! И ты называешь это свободой? — взвизгнула Нили. — Жить в спальне-прихожей, вскакивать в семь утра и мчаться в контору, обедать в аптеке, ну, может, еще изредка заваливаться в «21» с Бэллами и его клиентом и мерзнуть в этом черном шелковом пальто? Хочешь сохранить свою свободу ради всего этого великолепия? Завтра уже первое ноября. Подожди-ка до января — февраля. Ну-у, в феврале в Нью-Йорке великолепно! Сплошная грязь и слякоть. Тогда эта маленькая противная батарея покажется тебе угольком. Так от чего же ты отказываешься? Ну, скажи, скажи мне!

— От своей индивидуальности, может быть, от своего будущего, от всей своей жизни. Отказываюсь, еще не начав толком жить. Нили, в нашей семье никогда ни с кем ничего не происходило. Они выходили замуж, заводили детей, и на этом — все. А я хочу, чтобы со мной что-то произошло. Хочу пережить и прочувствовать это, хочу…

— Так ведь уже произошло! — воскликнула Нили. — Только тебе сразу же выпал самый крупный выигрыш. Ты недовольна тем, что тебе не придется годами ишачить и гнуть горб, носить туфли за шесть долларов и одежду, какая подешевле? Анна, если ты упустишь этот шанс сейчас, второго такого уже не будет. Ты что, думаешь, когда тебе осточертеет играть роль секретарши, на сцене вдруг появится другой миллионер и скажет: «О'кей, Анна, тебе пора замуж»? Ха-ха!

— Я не ищу богатых женихов. Это не существенно. Нили усмехнулась.

— Ты просто никогда не была бедной.

— Нили… послушай меня, попробую тебе объяснить. Вот сейчас ты в восторге от того, что тебя включили в «Небесный Хит». Допустим, проходит несколько недель репетиций, и неожиданно в твоей судьбе появляется некто наподобие Аллена, просит твоей руки и настаивает, чтобы ты и думать забыла о своей программе, которая еще и не начиналась. Ты согласилась бы?

— Согласилась бы я? Да с такой скоростью, что у тебя голова бы кругом пошла. Слушай, предположим, у меня настоящий талант. И, предположим, в один прекрасный день мне выпадет шанс доказать это. Если я буду упираться несколько лет, чего я этим добьюсь? Денег, положения в обществе и уважения к себе. И ничего больше. И на это у меня уйдут долгие годы каторжного труда. А Аллен преподносит тебе все это на серебряном блюде.

Анна не верила своим ушам. Нили, без всякой косметики на лице выглядящая моложе своих семнадцати лет, судит обо всем с таким цинизмом. Она направилась к двери. Она слишком устала, чтобы спорить.

— Спокойной ночи, Нили. Поговорим об этом завтра.

— Не о чем тут говорить. Ты выходишь за него, и все тут! Может быть, и я стану жить так же, как ты, если «Небесный Хит» прогремит.

октябрь 1945

Когда будильник наконец отзвенел, Анна проснулась с привычным ощущением, что все у нее обстоит как нельзя лучше. Она потянулась и, пробудившись окончательно, почувствовала, как ее словно кольнуло. Что-то явно было не так…

Аллен! Вчерашний вечер! Ронни Вульф! Тревога ее сменилась на гнев. Ведь она сделала все, что от нее зависело. Сколько же существует способов говорить «нет»?

Она быстро оделась. Сразу же, как только придет на работу, она позвонит Аллену. Покончит с этим раз и навсегда.

Когда она пришла, в холле их конторы стояло несколько человек. Они расступились, пропуская ее. Внезапно один из них воскликнул:

— Эй, да это же она!

Ослепительно засверкали фотовспышки, посыпались вопросы. В этой сумятице она расслышала фамилию Аллена. Анна с трудом протиснулась, но они последовали за нею в контору, обращаясь к ней по имени. Все это напомнило ей один из детских кошмаров, когда за ней гнались, а помочь было некому.

Секретарь по приему посетителей улыбалась! Младшая секретарша и мисс Стейнберг — тоже! Наконец она подошла к своему столу и встала за ним, вся в окружении людей, но совершенно одинокая и покинутая.

— Когда вы познакомились с Алленом Купером, мисс Уэллс? — Фотокамеры вспыхивали, ослепляя ее. — Эй, Анни, посмотри-ка, пожалуйста, сюда… вот молодчина… улыбочку, Анни. — Вспышка… другая… — Венчание состоится в церкви, мисс Уэллс? — Эй, Анни! Как ты чувствуешь себя в роли Золушки?

Она едва не закричала. Обогнув толпящихся репортеров, она вбежала в кабинет к Генри. Запнувшись за порог, она упала бы, если бы ее не поддержал Лайон. Анна уже начала было говорить, как дверь вдруг распахнулась настежь. Они ворвались вслед за нею! Но Генри улыбается… приветствует их. И Лайон тоже улыбается. Генри отечески обнял ее.

— Теперь, Анна, придется к этому привыкать. Помолвка с миллионером случается не каждый день. — Почувствовав, что ее всю трясет, он ослабил объятия. — Ну-ну, возьми себя в руки, успокойся и скажи им что-нибудь. В конце концов ребяткам тоже надо зарабатывать себе на жизнь.

Она повернулась лицом к репортерам.

— Что вам нужно?

— Им нужна исчерпывающая информация вот об этом, — Генри взял со стола утреннюю иллюстрированную газету и развернул ее.

Анна уставилась на крупную фотографию на первой полосе. Вот она сама, улыбается… и Аллен… и стены в полоску «под зебру». И огромная шапка, набранная жирным шрифтом:

«НОВАЯ БРОДВЕЙСКАЯ ЗОЛУШКА — АЛЛЕН КУПЕР ЖЕНИТСЯ НА СЕКРЕТАРШЕ».

Генри опять обнял ее.

— Ну, ладно, ребята. Щелкните еще раз. Подпись можете дать такую: «Генри Бэллами поздравляет свою новую секретаршу-миллионершу».

И опять вспышки камер. Кто-то велит ей улыбаться… кто-то просит позволить сделать еще один снимок… кто-то забрался на стул и фотографирует ее оттуда… чьи-то голоса, доносящиеся издалека, просят ее посмотреть в том направлении. Словно морской прибой ревел у нее в ушах, и сквозь этот рев она видела Лайона Берка, который наблюдал за нею с легкой улыбкой на губах.

Потом Генри стал выпроваживать репортеров из кабинета, пожимая им руки и разыгрывая из себя радушного хозяина. Когда дверь закрылась, Анна услышала его голос:

«Да, познакомились они здесь, в приемной…»

Она тупо уставилась на закрытую дверь. Внезапно воцарившаяся тишина казалась еще более нереальной, чем шум и суматоха. К ней подошел Лайон, протягивая зажженную сигарету. Она глубоко затянулась и закашлялась.

— Успокойся, — приятным голосом сказал он. Она рухнула в кресло и посмотрела на него снизу вверх,

— Что мне делать?

— Все делаешь правильно. К этому ты привыкнешь. Со временем будет даже нравиться.

— Я не собираюсь выходить за Аллена.

— Пусть все это тебя не пугает. Каждый поначалу испытывает панический страх перед огромными газетными шапками.

В кабинет вбежал Генри.

— Ну! — Он смотрел на нее с нескрываемой гордостью. — Почему ты поставила меня вчера в такое дурацкое положение? Знай я, что у парня самые серьезные намерения, я не сказал бы ничего подобного.

— У Анны редкий талант, — сказал Лайон. — Она заставляет говорить окружающих, всех, кто находится рядом с ней.

Анна почувствовала, как к горлу подступил комок. («Настоящая леди не плачет при всех».) Это какое-то безумие. Лайон со своей холодной улыбкой… Генри со своими манерами папочки, гордящегося своей дочкой.

— Сейчас же звоню в бюро по найму, — объявил Генри. — У тебя, должно быть, очень плотный график, Анна. О делах в конторе не беспокойся. Справимся. Я кого-нибудь найду.

Она ощутила легкость в голове. Удивительная слабость, начинающаяся где-то в животе, казалось, отделяет голову от остального тела. Теперь все покидают ее. Генри уже перелистывает телефонный справочник в поисках бюро по найму!

— Вы хотите, чтобы я ушла с работы? — от напряжения голос ее звенел как струна.

Тепло улыбаясь, Генри взял ее за плечи.

— Милая моя, думаю, ты еще не до конца поняла, что же происходит. Подожди, вот начнешь составлять список дел перед свадьбой — приглашения, примерки, интервью… Да тебе самой теперь понадобится секретарша.

— Генри, мне нужно поговорить с тобой.

— Ухожу, — сказал Лайон. — С Генри необходимо попрощаться наедине. — Он кивнул Анне и подмигнул ей. — Удачи тебе. Ты достойна всего самого лучшего.

Она проследила, как он закрывает за собой дверь, и повернулась к Генри.

— Не могу поверить. Похоже, я вам всем совершенно безразлична.

Генри смутился.

— Безразлична? Ну конечно же, нет. Мы очень рады за тебя.

— Но ведь получается именно так: ты хочешь, чтобы я уволилась, и не желаешь меня больше видеть… тебе до меня уже и дела нет. Просто берешь на мое место другую девушку, и жизнь продолжается.

— Нет, есть дело, — спокойно возразил ей Генри. — Есть, и еще какое. Неужели ты думаешь, что хоть одна может сравниться с тобой? Неужели ты думаешь, что я только и думаю, кем бы тебя заменить? Но что за друг я был бы, если бы стал удерживать тебя? А вот что ты за друг? Хочешь уволиться и никогда больше не видеться со мной? Ну уж нет! Так легко от меня не отделаешься. Жду приглашения на свадебное торжество… надеюсь быть крестным отцом твоего первенца: Черт возьми, да я буду крестным отцом их всех. Я даже полюблю Аллена. Да фактически я ничего против него и не имею. Просто он настолько чертовски богат, что я боялся, как бы он не обидел тебя. Но сейчас все иначе, теперь я люблю его деньги!

Она опять почувствовала комок в горле.

— И Лайону тоже безразлично?

— Лайону? — озадаченно переспросил Генри. — А с чего бы Лайону это должно быть небезразлично? Его почтой занимается мисс Стейнберг и… — Он вдруг осекся. Выражение его лица изменилось. — Нет… — почти простонал он. — Только не ты, Анна. Всего один раз, черт подери, пообедали вместе, и ты уже у него на крючке?

Она отвела глаза.

— Дело не в этом… но мы беседовали… я думала, мы с ним друзья…

Генри тяжело опустился на кожаную кушетку.

— Иди сюда. — Она села рядом, и он взял ее руки в свои. — Послушай, Анна, если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он точь-в-точь походил на Лайона. Но если бы была дочь, я наказал бы ей держаться от него за милю!

— Я что-то не очень понимаю.

— Дорогая моя… я ни на что не намекаю, но есть мужчины, от которых женщинам одно горе. Аллен всегда был таким, но ты изъяла его из обращения.

— В каком смысле «одно горе»?

Он пожал плечами.

— Им все легко достается. Аллену — потому что у него есть деньги. Лайону — потому что он так дьявольски красив. И в известной степени, я их понимаю. Зачем этим парням довольствоваться одной девушкой, когда они могут иметь их всех, только руку протяни? Но ты, Анна, заполучила Аллена — во всем городе не найти человека, который отважился бы побиться об заклад, что такое может произойти. И вместо того, чтобы торжествовать и бить в литавры, ты сидишь тут и хнычешь.

— Генри, я не люблю Аллена. Встречалась с ним месяца полтора, и ничего больше. Не знала даже толком, кто он такой. То есть думала, что простой страховой агент. И вдруг позавчера вечером началось все это.

Глаза Генри превратились в узкие щелочки.

— Значит, для тебя он сейчас словно бы незнакомый человек, так?

— Именно так.

— Ас Лайоном обедаешь всего один раз, и вы уже задушевные друзья?

— Неправда! Сейчас я говорю об Аллене. Я не люблю его. А Лайон тут совершенно ни при чем.

— Лжешь.

— Генри, клянусь тебе. Аллен никогда для меня ничего не значил.

— Тогда почему же ты встречалась с ним все эти полтора месяца? Он был для тебя хорош, пока не появился Лайон?

— Неправда. Я встречалась с ним потому, что никого больше не знала. Мне было его жалко. Казалось, он мухи не обидит. У нас и речи-то о любви никогда не было. Он даже ни разу не попытался поцеловать меня, когда мы с ним прощались. И вот позавчера вечером… — она замолчала, стараясь справиться с охватившим ее волнением. Когда она заговорила вновь, голос ее стал тише. — Генри, я сказала Аллену, что не люблю его. То же самое я сказала и его отцу.

— Ты сказала им это? — недоверчиво переспросил он.

— Да, обоим.

— И какова же была их реакция?

— Вот это-то и есть самое невероятное. Никогда не встречала таких людей: они словно пропускают мимо ушей все, чего не желают слышать. Аллен постоянно твердит, что любит меня… и что я тоже со временем его полюблю.

— Такое действительно может произойти, — тихо сказал Генри. — Иногда это — лучшая разновидность любви. Быть любимой.

— Нет! Я хочу большего.

— Ну, разумеется. К примеру, остаться работать здесь! — раздраженно съязвил Генри. — Нарисовать тебе картину твоего будущего? Ты отказываешь Аллену. Конечно, а почему бы и нет? Ведь миллионеров, делающих предложение, хоть пруд пруди. Спустя некоторое время все это заглохнет. Аллен начнет ухаживать за другой. Но ты-то считаешь, что будешь встречаться с Лайоном. Ты ведь хочешь этого, не так ли? О, это будет восхитительно… вначале. Ну, может быть, с месяц. Потом, в один прекрасный день, я приду на работу и увижу, что глаза у тебя все мокрые и красные. Ты сочинишь мне что-нибудь насчет головной боли, но глаза-то у тебя все равно каждый день будут красными, и мне придется говорить с Лайоном. Он пожмет плечами и скажет в ответ: «Генри, я, разумеется, встречался с этой девушкой. Она мне очень нравится. Но я не ее собственность. Пожалуйста, поговори с ней. Помоги от нее отделаться».

— Звучит так, словно у тебя уже есть такой опыт, — горько проговорила она. — Ты всегда держишь такую речь перед своими секретаршами?

— Нет, перед секретаршами — нет. Но у нас еще и не было ни одной с такой внешностью, как у тебя. А вообще-то, да, я уже произносил такие речи раньше десятки раз. К сожалению, произносить их мне приходилось уже после того, как непоправимое уже совершалось, когда они испытывали к нему всепоглощающую неразделенную любовь. Но они, по крайней мере, не разбрасывались миллионерами.

— Послушать тебя, так он отъявленный негодяй.

— Почему негодяй? Обыкновенный мужчина, свободный и неженатый. И любая девушка, которая ему нравится, вполне подходит ему. На данный момент. А моментов таких чертовски много. И подходящих девушек в этом городе тоже чертовски много.

— Не могу поверить, что так ведет себя каждый мужчина.

— Лайон Берк — это не «каждый мужчина». Точно так же, как и Нью-Йорк — это не «каждый город». Конечно, возможно, и наступит такое время, когда Лайон утихомирится и остановится на какой-либо одной девушке. Но до этого еще надо дожить… и даже тогда в действительности он никогда не остановится только на ней.

Зазвонил телефон. Анна машинально встала, чтобы снять трубку. Генри взмахнул рукой.

— Сиди, наследница. Запомни, ты здесь уже не работаешь. — Он подошел к столу сам.

— Алло… конечно, соедините. Привет, Дженифер. Да, все улажено… Что? Да, как насчет этого? Само собой, сидит прямо здесь. Конечно, вне себя от восторга. Видела бы ты ее сейчас — протирает мой ковер, пляшет на нем от радости. — Он повернулся к Анне. — Дхенифер Норт передает тебе свои поздравления. — Он отвернулся. — Да, еще как повезло… Слушай, крошка, контракты должны быть готовы сегодня. Как только ознакомлюсь с ними и одобрю, сразу же передаю тебе на подпись… Прекрасно, дорогая… сверим все около пяти часов. — Он положил трубку. — Славная девочка эта Дженифер Норт.

— Кто это?

— О-о, перестань, — простонал Генри. — Ты что, газет не читаешь? Она только что бросила принца. Несколько дней не сходила с первых полос. Влетела в город ниоткуда, как циклон, — вообще-то она из Калифорнии, примерно твоих лет, и — бац! — появляется этот принц. Самый настоящий, и тоже набит деньгами. Ухаживает за нею, ну, и все как полагается: норковое манто, перстень с бриллиантом… АН, ЮП и вся пресса — взахлеб. Какой-то мэр из штата Нью-Джерси совершает обряд бракосочетания. Все знаменитости Нью-Йорка являются на торжественный прием. Проходит четыре дня — и опять шапки на всех первых полосах: «Она требует расторжения брака».

— Но ты же адвокат не по бракоразводным делам.

— Нет. У нее уже есть хороший адвокат, он сейчас занимается этим, но он рекомендовал ей меня как менеджера по деловым вопросам. Ей такой явно нужен. Для такой смышленой девицы она совершила один глупый поступок. Похоже, она подписала небольшую бумажку, нечто вроде предварительного брачного соглашения. И если она захочет уйти от него, то не получит ни цента. А уйти она хочет. Почему именно — сказать отказывается, просто хочет отделаться от него и все. Так что придется ей работать.

— Она талантлива?

— Талант ей ни к чему. Стоит ей только захотеть, и она сразу же будет сниматься в кино. Ты еще не видела такие правильные и тонкие черты. А фигура… Я бы сказал, что Дженифер Норт едва ли не самая красивая девушка в мире. — Он помолчал. — Хотя теперь это не так. Ты красивее, Анна. Чем дольше мужчина смотрит на тебя, тем красивее ты для него становишься. Но Дженифер… ее красота бросается в глаза. Стоит мужчине взглянуть на нее, как между ним и ею возникает дуга напряжением в тысячу вольт. Она умеет это делать. Как только мы добьемся расторжения брака и она впервые появится в «Небесном Хите», я наверняка устрою ей крупный контракт с киностудией.

— Она поет? — спросила Анна.

— Я же тебе сказал: она не делает ничего.

— Но если она в «Небесном Хите»…

— Я поставил ее на небольшую роль, что-то вроде ведущей хористки, но с крупным портретом в афишах. Элен одобрила. Этому я еще давно Элен научил: пусть ты талантлива, и ведешь все шоу сама, но все равно окружай себя красивыми декорациями и красивыми статистками. Но зачем я говорю об Элен и Дженифер? Меня беспокоишь ты. А с ними мне еще предстоит иметь дело.

— Генри, я хочу остаться работать у тебя.

— Другими словами, хочу рискнуть и попытать счастья с Лайоном Берком, — съязвил он.

— Даже не взгляну на него, если тебя это волнует. Генри покачал головой.

— Ты просишь разбить себе сердце, а я не собираюсь принимать в этом участия. А теперь убирайся отсюда, ты уволена! Ступай, выходи замуж за Аллена Купера и будь счастлива.

Она встала.

— Что ж, я уйду. Но замуж за Аллена Купера я не выйду. Найду себе другую работу. — Она направилась к двери.

— Давай, давай. Если уж гробишь себе жизнь, то мне, по крайней мере, не придется сидеть и созерцать это.

— Ты не настоящий друг, Генри.

— Я лучший друг, какой у тебя когда-либо будет.

— Тогда, пожалуйста, позволь мне остаться, — взмолилась она. — Генри, ты не понимаешь. Я не хочу выходить замуж за Аллена. Но если я уйду отсюда и найду другую работу, она может мне не понравиться. И Аллен будет давить на меня, и вся эта шумиха в газетах, если я сменю работу… и отец Аллена со своими вопросами. Ты не знаешь, что происходит, когда Джино и Аллен принимаются за дело. Меня словно несет куда-то против моей воли. Генри, помоги мне. Я не хочу выходить замуж за Аллена Купера!

— Анна, у него миллионы, возможно, миллиарды.

— Я сбежала от Вилли Хендерсона из Лоренсвилла, Генри. Возможно, у него не столько миллионов, сколько у Аллена, но деньги у него есть. И я знаю Вилли и всю его семью с детства. Неужели ты не видишь, что для меня это ничего не значит? К деньгам я равнодушна.

Он немного помолчал.

— О'кей, — сказал он наконец. — Можешь оставаться… при одном условии. Ты будешь помолвлена с Алленом.

— Генри! Ты с ума сошел? Ты что, оглох? Я не хочу выходить замуж за Аллена.

— А я и не говорю «выходить замуж». Я сказал «будешь помолвлена»! Таким образом, ты будешь в безопасности.

— «В безопасности»?

— Да. По крайней мере, я не буду беспокоиться за то, что у тебя что-то возникнет с Лайоном. У него есть одна особенность — он не отбивает девушек у других.

Она слабо улыбнулась.

— По крайней мере, ты признаешь за ним хоть какой-то кодекс чести.

— Какой там еще «кодекс чести»? Просто ему ни к чему неприятности на свою голову. В нем заложено слишком сильное стремление к свободе.

— А как же я? Если я буду помолвлена, то что мне делать с Алленом?

— Потяни с ним. Ты это можешь. Сумела привязать его к себе, сумеешь и потянуть немного.

— Но это же нечестно! Я хоть и не хочу выходить за Аллена, но он все-таки нравится мне как человек. Это было бы непорядочно.

— В конечном счете, такое твое поведение окажется более порядочным со всех сторон. Прежде всего, оно будет порядочно по отношению ко мне: у меня и без тебя предостаточно хлопот с постановкой этого шоу. И порядочным по отношению к Аллену… да-да, к Аллену. Потому что у него, по крайней мере, появится возможность хорошенько разобраться в своих чувствах. Но прежде всего ты поступишь справедливо по отношению к себе самой, потому что сейчас ты не видишь вокруг себя ничего и никого, кроме Лайона Берка. — Он поднял руку, не желая слушать возражений. — Что бы ты себе ни думала, но ты в него втрескалась. Повремени, осмотрись, почитай в газетах хронику бродвейской жизни, и ты узнаешь, как часто он меняет девиц. Сияющий ореол, все еще излучаемый им после вашего замечательного обеда, быстренько померкнет. А ты сохранишь свою девственность и избавишь себя от глубоких сердечных переживаний. — Он улыбнулся, увидев, что она зарделась. — Послушай, Анна, ты действительно редкая девушка, и мы обязаны заботиться о тебе.

Подумав немного, Анна отрицательно покачала головой.

— Я не смогу. Генри. Это означало бы жить во лжи.

— Анна… — мягко заговорил он. — Со временем ты поймешь, что вокруг тебя не только черный и белый цвета. Ты можешь остаться честной по отношению к Аллену. Скажи ему, что в Нью-Йорке для тебя еще все ново, что хочешь немного пожить самостоятельно, для себя, а не бросаться очертя голову замуж. Когда тебе исполняется двадцать один год?

— В мае.

— Прекрасно. Вот и скажи ему, что хочешь подождать до этого времени.

— А что потом?

— До мая могут сбросить еще одну атомную бомбу. Аллен может познакомиться с другой. Лайон Берк может заделаться «голубым». Да кто знает, случиться может всякое. Ты даже можешь влюбиться в Аллена. Но можешь и передумать до мая. Запомни, ты ничем не связана до тех пор, пока не предстанешь перед алтарем. И даже тогда у тебя есть путь к отступлению, пока не произнесены заключительные слова.

— Послушать тебя, все оказывается так легко и просто.

— Когда совершаешь восхождение на Эверест, нет ничего ни легкого, ни простого. Ты лишь постепенно делаешь шаг за шагом, избегаешь смотреть вниз и не сводишь глаз с вершины.

Приехав к себе, Анна обнаружила все тех же репортеров и фотокорреспондентов перед домом. Низко опустив голову, она вбежала в подъезд и рванула по лестнице вверх, пытаясь спрятаться. Нили уже стояла, поджидая ее.

— Анна, о господи, я чуть в обморок не упала, когда сестра позвонила мне сегодня утром. Вот. — Она с гордостью протянула ей что-то плоское, завернутое в бумагу. — Мой подарок к твоей помолвке.

Это оказалась общая тетрадь, в которой были наклеены вырезанные из газет статьи и репортажи об Анне с ее фотографиями.

— Целый день головы не поднимала, — гордо заявила Нили. — Заполнила шесть страниц, и это еще только начало. Подожди до свадьбы и… Господи, ну и прославишься же ты!

Вечером Аллен заехал за ней на лимузине.

— Поужинаем вдвоем, — сказал он, — но, когда подадут кофе, приедет Джино. Знаю, я обещал, что мы будем одни, но он настаивает, чтобы мы поехали с ним на первое выступление Тони Полара в «Ла-Ронд».

— Тони Полара? Аллен улыбнулся.

— Анна, только не пытайся меня уверить, будто не принадлежишь к числу его поклонниц.

— Да я никогда даже не слышала о нем. Аллен рассмеялся.

— После Синатры он — крупнейшая сенсация эстрады. — Подавшись вперед, он приказал водителю: — Леон, поехали через парк, я скажу, где остановиться. — Он нажал кнопку и поднял прозрачную перегородку, отделяющую пассажиров от водителя. — Возможно, ты умираешь с голоду, но у меня есть особые основания сперва проехаться.

Он взял ее за руку. Она отдернула ее.

— Аллен, мне нужно поговорить с тобой.

— Не сейчас. Закрой-ка глаза. — Он со щелчком открыл выложенную бархатом коробочку. — Теперь смотри. Надеюсь, будет в самый раз.

Даже в полутьме автомобиля, лишь время от времени рассеиваемой уличными фонарями, было видно, какой в перстне огромный бриллиант.

Анна отстранилась и съежилась.

— Я не могу его взять.

— Он тебе не нравится?

— «Не нравится»? Да это. самое потрясающее из всего, что я когда-либо видела.

— Десять каратов, — просто сказал он. — Но благодаря прямоугольной огранке он вовсе не такой уж претенциозный.

— Ну, разумеется, — нервно рассмеялась Анна. — У каждой секретарши есть такой.

— Да, к слову, ты уже уведомила Генри Баллами о своем уходе?

— Нет, и не собираюсь. Аллен, ты просто обязан меня выслушать. Мы не помолвлены… Он надел перстень ей на палец.

— В самый раз.

Она пристально посмотрела ему в глаза.

— Аллен… ты не способен понять то, что я пытаюсь тебе объяснить?

— Способен. Ты не любишь меня.

— Тогда зачем же ты продолжаешь в том же духе?

— Потому что ничего недостижимого на свете нет, если только ты достаточно сильно хочешь этого. А я никогда ничего не хотел по-настоящему… пока не встретил тебя. Я окончательно решил обладать тобой, Анна. Дай мне только шанс. Это все, чего я прошу. Последние несколько недель ты видела меня в обличье какого-то забитого ничтожества. Пробудешь один месяц со мной настоящим и тогда либо полюбишь, либо возненавидишь меня. Я воспользуюсь этим шансом.

Он опустил перегородку.

— О'кей, Леон. А теперь — в «Аист-клуб».

Анна молчала. Неужели он и в самом деле думает, что все изменится? Богат он или беден, но сущность-то та же самая. Аллен останется Алленом и в дешевом французском ресторанчике, и в «Марокко». Она почувствовала себя так, словно весь мир навалился на нее. Легко было Генри, сидя за своим столом, оперировать чистыми фактами и выдвигать ультиматумы. Он не имел дела с живыми людьми. Не видел выражения глаз Аллена.

Всю дорогу она сидела подавленная и не знала, что сказать, когда сквозь строй управляющих всех рангов они входили в Уютный зал «Аист-клуба» («Это единственный такой зал») и им преподносили подарок в коробочке, обернутой в красивую бумагу («Это духи. Шерман посылает их всем своим любимцам»), и бутылку шампанского («Нам лучше выпить его, а то оскорбим Шермана в его лучших чувствах»).

Джино приехал в десять, приветствуя друзей, сидящих за разными столиками, своим громким раскатистым голосом, от чего Аллен слегка нахмурился. Наконец Джино сел за их столик и стал открывать бутылку шампанского.

— Отец, здесь не принято скакать от одного столика к другому, — тихо заметил Аллен. — Ты ведь знаешь, они этого не любят.

— А мне-то что? — громко ответил Джино. — Слушай, малыш, это ты здесь постоянно сшиваешься, вот и соблюдай все эти штучки. А у меня все эти снобы вот где сидят. Когда кто-то хочет получить от меня мои деньги, то я желаю вести себя так, как мне удобно, а не выполнять всякие дурацкие правила. А что делаешь ты — это уж твое дело.

На лице Аллена было написано облегчение, когда они вышли из «Аист-клуба» и поехали в «Ла-Ронд».

Судя по навязчивым и подобострастным приветствиям управляющего, «Ла-Ронд» был одним из любимых клубов Джино. Некоторых официантов он обнимал, называя их paisan, когда они почтительно сопровождали его к одному из лучших столиков у самой сцены. Было одиннадцать часов, и зал был уже полон. Джино заказал бутылку шампанского и бутылку шотландского виски.

— Адель любит шотландское виски, — пояснил он. — Она подъедет после выступления. Говорит, что с шампанского полнеют.

Анна наблюдала за людьми, толпящимися у столиков, спорящими друг с другом из-за лучшего места и незаметно сующими купюры в руку мэтру. Фотографы, нанятые клубом специально для прессы, подошли ближе, сфотографировали Анну и Аллена и опять отошли к входной двери в ожидании других знаменитостей.

Адель приехала в половине двенадцатого, еще в сценическом гриме.

— Почему на тебе эта гадость? — рассердился Джино. — Знаешь ведь, что я ее терпеть не могу.

— Не дуйся, миленький. Я только немного припудрилась и сняла искусственные ресницы. Я не хотела ничего пропустить, а на то, чтобы все это снять и накраситься заново, ушла бы уйма времени. — Говоря это, она осматривала весь зал. — Боже, сегодня самая крупная премьера. Все здесь. — Она оживленно помахала рукой какому-то репортеру.

— Года два назад это был Синатра, — сказал Аллен, — а сейчас женщины готовы умереть из-за Тони Полара. Отказываюсь понимать.

— Не бери в голову, — усмехнулся Джино, — оба они наши paisan'ы.

— Эй, гляди-ка, — показала пальцем Адель. — Там, в дверях, Элен Лоусон. Посмотри-ка на ее норку, почти совсем красная стала. Готова спорить, что ей уже лет десять. Это с ее-то деньгами. Я слышала, она такая скупердяйка… Э-э, а это, должно быть, Дженифер Норт.

— Черт меня побери! — Джино грохнул кулаком по столу. — Вот это, называется, фигурка! Эй, Адель, рядом с ней ты похожа на мальчишку.

Внимание Анны тоже было приковано к Дженифер Норт, которую сейчас окружали фотографы. Девушка была, вне всякого сомнения, истинной красавицей. Высокой, с потрясающей фигурой. Расшитое мерцающим хрустальным бисером белое платье с глубоким декольте во всей красе демонстрировало восхитительно высокий бюст и умопомрачительную ложбинку, делящую его надвое. Длинные волосы были почти совершенно белокурыми. Анна, однако, не могла оторвать взор от ее лица — лица, настолько прекрасного своей естественной красотой, что оно являло собой разительный контраст с театральной красотой ее волос и фигуры. Это было идеальное лицо с прелестной линией рта, точеным подбородком, высокими скулами и умным выражением. Глаза смотрели мягко и дружелюбно, а маленький прямой носик, казалось, принадлежит красивому ребенку, так же как ровные белые зубы и ямочки на щеках. Это было невинное лицо — лицо, которое взирает на происходящее вокруг с нескрываемым волнением и вместе с тем доверчиво-восторженно, будто не отдавая себе отчета в том, какое потрясение у окружающих вызывает фигура. Лицо, излучающее живой неподдельный интерес к любому, кто бы ни обратился к его обладательнице, и светящееся приветливой улыбкой, посылаемой как дар. Совершая волнообразные колышащиеся движения, подчеркиваемые переливающимся платьем, фигура со всеми своими прелестями продолжала позировать перед пожирающей ее глазами толпой и вспыхивающими фотокамерами, однако лицо никак не реагировало на всю эту суету и приветствовало всех окружающих с таким теплым и радушным выражением, словно девушку представляли нескольким незнакомым людям на дружеской вечеринке.

Каким-то образом управляющему все же удалось провести ее к столику у самой стены, расположенному как раз напротив их столика. Анна увидела Генри Бэллами, только когда все расселись.

— Слушай, а твой босс умеет подбирать себе девиц, — заметил Аллен. — Элен Лоусон и Дженифер Норт. Комплект — закачаешься.

— Нет, там еще один мужчина, — сказала Адель. — Смотри, он как раз садится. Это, наверное, он с Дженифер. Э-э, да он красавчик!

— Это Лайон Берк, — тихо сказала Анна.

— А-а, так вот, значит, какой этот Берк, — сказал Аллен.

Анна кивнула, наблюдая за тем, как Лайон помогает Дженифер повесить меховую накидку на спинку стула. За эту любезность Дженифер наградила его ослепительной улыбкой.

Аллен присвистнул.

— Интересно, будет ли эта златокудрая Венера резвиться с ним сегодня ночью на моей старой кровати?

— Она — клиент мистера Баллами, — холодно произнесла Анна. — По-моему, Лайон Берк просто сопровождает ее.

— Ну конечно. И заставляет Генри платить ему сверхурочные за столь малоприятное задание.

— Что ж. Генри напал на золотую жилу с Элен Лоусон, — сказал Джино. — Эта старая перечница приносит больше доходов, чем компания Эй-Ти-энд-Ти. Она уже, конечно, не молоденькая кобылка, и жизнь ее порядком потрепала, но я не пожалею пятидесяти долларов своему брокеру за пару билетов на ее шоу. Голос у нее что надо.

Аллен показывал на непрекращающийся поток знаменитостей, излагая во всех подробностях личную жизнь каждой из них. Анна делала вид, что с интересом слушает, однако все ее внимание было приковано к столику Генри, куда она постоянно бросала взгляды. Что уж такого забавного может говорить девушка, подобная Дженифер? И что говорит ей Лайон? Очевидно, что он рассказывает не о том разбомбленном амбаре и погибшем капрале. Ей было видно, как он хохочет, откидывая назад голову. Он не смеялся так, когда обедал с нею. Нет, для него она была всего-навсего скучной секретаршей с работы, настаивавшей на том, чтобы он писал книгу, и вызывавшей у него настолько неприятные ассоциации, что он вспоминал жуткие сцены из своего прошлого. Она отвернулась, когда он прикурил сигарету и протянул ее Дженифер.

Внезапно в зале воцарился полумрак. Официанты еще быстрее забегали между столиками, принимая последние заказы. Постепенно все стихло, публика замерла в ожидании, в зале стало совсем темно, воцарилась полная тишина, и оркестр заиграл мелодию, ассоциирующуюся с Тони Поларом. Луч прожектора выхватил из темноты часть подиума, на нем появился Тони, встреченный бурной овацией. Он поклонился и принял аплодисменты с приятной скромной улыбкой на лице. Он был высокого роста и хорош собой, а мальчишеское выражение придавало ему беззащитный и вместе с тем привлекательный вид. Девушка доверилась бы ему. Женщина испытала бы потребность опекать его.

Хотя внешне он казался застенчивым, пел он хорошо, легко и уверенно владея вниманием публики. Исполнив несколько песен, он ослабил узел галстука, показывая, что и в самом деле тяжело трудится, и, взяв микрофон в руку, стал ходить по залу, останавливаясь у столиков, за которыми сидели знаменитости, исполняя специально для них отдельные куплеты, дурачась с репортерами, выбирая несколько почтенных женщин и выказывая им свое особое расположение, исполняя для них места о любви, улыбаясь при виде того, как они, не скрывая своего восторга, пожирают его глазами, забыв о сидящих рядом мужьях.

Когда он проходил мимо Дженифер, их взгляды встретились. Он пропустил куплет и быстро пошел к другому столику. Затем, словно не веря собственным глазам, вернулся и допел песню до конца, не сводя с Дженифер пристального взгляда. Публика, моментально превратившись в единого соглядатая, с повышенным интересом наблюдала за ними. Допев песню до конца, Тони поклонился красавице, вернулся в центр зала и всю оставшуюся часть концерта ни разу даже не посмотрел в ее сторону.

Публика ни в какую не хотела отпускать его. Он кланялся, не переставая. Зажегся свет, но аплодисменты не смолкали. Люди топали ногами, вызывая его на бис, раздавались крики «Браво! Еще!». Оркестр неуверенно взял несколько тактов его темы, словно ожидая какого-то точного указания. Аплодисменты уже переходили в овацию. Тони Полар стоял на одном месте, улыбаясь своей благодарной мальчишеской улыбкой. Он показал себе на горло, давая понять, что устал. Овация стала еще оглушительнее. Тогда, добродушно пожав плечами, он быстро посоветовался с аккомпаниатором и вернулся в центр подиума.

Когда заиграла музыка, он повернулся и запел, уже явно обращаясь к Дженифер. Это была банальная любовная песенка, и, как во многих популярных шлягерах, слова в ней легко приобретали личностный оттенок. Казалось, она была написана специально для того, чтобы Тони Полар мог признаться Дженифер и еще восьмистам присутствующим в зале, что он только что встретил свою любовь.

Допев до конца, он поклонился публике, повернулся и вновь пристальным взглядом неприлично долго стал смотреть на Дженифер. Наконец он сошел с подиума. Опять раздались настойчивые аплодисменты, но освещение зажглось полностью, и оркестр заиграл громкую танцевальную музыку.

Аллен пригласил Анну на танец. Вставая, она увидела Лайона, ведущего Дженифер под руку к площадке. Увидев Анну, он помахал ей рукой.

— Анна! А это наверняка Аллен, бывший владелец моей теперешней квартиры. — Обаятельная улыбка скользнула по его лицу. Они представили своих спутников и поплыли в такт музыке. Несколько раз Анну задевали, толкая, другие пары, вплотную приближавшиеся к ним, чтобы вблизи посмотреть на Дженифер.

Та приветливо улыбнулась Анне.

— Просто невыносимо. При каждом движении у меня с платья слетает штук сто бисеринок.

Не зная, что на это ответить, Анна сумела лишь выда-вить холодную улыбку. Танцуя, они разошлись в разные стороны, и Аллен увлек ее в другой конец небольшой площадки.

Толпа начала таять, посетители стали быстро расходиться. Осталось лишь несколько человек, допивавших то, что стояло у них на столиках. Анна заметила, что столик, за которым сидела Дженифер, опустел одним из первых. «Интересно, куда они направились? — подумала она. — Наверное, куда-нибудь, где танцевальная площадка побольше». Голова у нее раскалывалась, и ей страшно хотелось домой, но Джино не проявлял желания завершить вечер.

— Поехали в «Марокко», и на этом закончим, — сказал он.

В душе Анна горячо благодарила Адель, которая заявила, что уже слишком поздно. Завтра у нее дневное представление.

Несколько дней спустя имя Анны опять появилось в газетах. Ронни Вульф писал о перстне, подаренном ей к помолвке. Она пришла на работу, где ее уже ждали, дрожа и сгорая от нетерпения, мисс Стейнберг и девушки.

— Давай посмотрим! — потребовала секретарь по приему посетителей. — Когда он подарил тебе его?

— В нем действительно больше десяти каратов? — спросила мисс Стейнберг.

Анна неохотно выставила руку, и они стали вздыхать, любуясь бриллиантом. До этого она носила перстень камнем внутрь, и никто не замечал его. Перстень был слишком ценным, чтобы оставлять его дома, в меблированной комнате, и она дала себе слово, что вернет его Аллену как можно скорее. И вот теперь о перстне написали в газете.

Она разбирала почту, когда вошел Лайон Берк. Подойдя к столу, он взял ее за руку и, подержав на весу, отпустил.

— Ого, тяжеловато, не так ли? — и добавил: — По-моему, он хороший парень, Анна.

— Он очень мил, — запинаясь ответила она. — И Дженифер Норт тоже, по-моему, очень мила. На его лице отразилось любопытство.

— Дженифер Норт одна из самых красивых девушек, которых я когда-либо встречал, — спокойно сказал он. — Она действительно красива. — С этими словами он удалился в свой кабинет.

Она осталась сидеть за столом, чувствуя себя несчастной. Неужели ее слова прозвучали неискренне? Да, Дженифер действительно красива. Именно это она и имела в виду. Возможно, неверное, впечатление создалось у него оттого, что она говорила взволнованно.

В перерыв она на скорую руку пообедала с девушками и целый час гуляла по Пятой авеню. Глядя отсутствующим взглядом на выставленные в витрине новинки косметики, она думала о Нили. Вчера она купила ей на счастье талисман — кроличью лапку: сегодня утром начинались репетиции «Небесного Хита». Анна завидовала этой девушке, такой жизнерадостной и простой. С такими, как Нили, никогда ничего плохого не случится.

Вернувшись на работу, она обнаружила на своем столе газету. Вероятно, одна из девушек положила ее туда. Наверное, еще одна заметка о перстне. Анна уже намеревалась бросить ее в корзину для бумаг, как вдруг увидела листок из фирменной бумаги, прикрепленный скрепкой к верхнему углу газеты. На нем было напечатано: «Справка от Лайона Берка» и приписано его почерком: «Может представлять интерес для Анны Уэллс. Репортаж на стр. 2».

Там оказалась великолепная фотография Дженифер и Тони Полара! И жирный броский заголовок «Новая любовь на Бродвее». Статья была написана лицемерным языком и словно в шутку. Тони якобы сказал: «Едва завидев ее, я застыл, как пораженный молнией». Дженифер приписывались менее экспрессивные выражения, но и она застенчиво признавала, что их симпатия является взаимной. Познакомил их после выступления их общий друг Лайон Берк.

"Лайон просто привел и вручил ее мне, — продолжал Тони. — Он сказал мне: «Тони, я же говорил, что у меня есть подарок для тебя к твоей премьере».

Сложив газету, Анна откинулась на спинку стула, внезапно ощутив во всем теле слабость от неизъяснимого счастья, захлестнувшего все ее существо. «Лайон вручил ее мне…». Эта строчка не выходила у нее из головы.

— Анна…

Она очнулась от своих грез. Рядом стояла Нили.

— Анна, я понимаю, это ужасно, что я пришла прямо сюда. Но я не могла идти домой. Мне необходимо было тебя увидеть. — Нили была вся в слезах.

— А почему ты не на репетиции? — спросила Анна. Нили вдруг расплакалась навзрыд. Анна метнула встревоженный взгляд на закрытую дверь кабинета Генри.

— Сядь, Нили. — Она усадила Нили на свое место. — Посиди успокойся… возьми себя в руки. Сейчас я надену пальто, и мы пойдем домой.

— Не хочу я дбмой, — упрямо проговорила Нили. — Не могу видеть свою комнату. Я была такая счастливая, когда уходила оттуда сегодня утром. Даже написала помадой на зеркале: «Гаучерос» покоряют Бродвей". Не могу видеть теперь эту надпись.

— Но, Нили, нельзя же вот так сидеть здесь и… так распускаться.

— Кто сказал нельзя? Я колледжей не кончала. Раз у меня не вышло совладать с собой, то пусть это произойдет там, где случилось. А сейчас это случилось со мной здесь. — Слезы ручьем хлынули из ее глаз по щекам и прямо на платье. — О-о-о-о, — она зарыдала еще сильнее. — Посмотри… мое новое платье, а теперь оно все мокрое от слез. Оно пропало, верно?

— Застегни пальто. Все высохнет и будет незаметно. — Анна наблюдала, как Нили послушно застегивает пуговицы. В душе ей вовсе не было жаль этого платья. (Когда Нили принесла его домой, Анна сказала ей: «Нили, в платьях из красной тафты на работу не ходят». — «Вот ты и не ходи, — ответила ей тогда Нили, — а мне хочется выделяться на репетициях».)

Анна села.

— Хорошо, Нили, раа ты стоишь на своем, так и быть, оставайся здесь. Успокойся и все расскажи. Почему ты не на репетиции?

— Анна, меня не включили в это шоу.

— Ты хочешь сказать, не включили весь номер «Гаучерос»?

— Ах, Анна, все было ужасно! И да… и нет.

— Ну-ну, давай с самого начала и по порядку. Что случилось?

— Я приехала туда сегодня утром на целых пять минут раньше. Вся тряслась от волнения, а в сумочке у меня лежал твой талисман, кроличья лапка. Тут появился какой-то костлявый гомик со стрижкой ершиком и принес тетрадку со сценарием. Потом подъехали Дик с Чарли…

— Нили, давай ближе к делу.

— Да к какому там еще делу? Я рассказываю, как все было. Потом появились хористки. Я почувствовала себя настоящей замарашкой.. Даже в этом новом платье. Ты бы видела, как они разодеты. Шесть — в натуральных норковых шубах, а остальные — в бобровых или из чернобурой лисицы. В простом пальто — ни одной. И все знакомы друг с дружкой, кроме нас. А уж когда приехала Дженифер Норт, можно было подумать, что явилась сама Рита Хэйуорт. Помощник режиссера бросился к ней и ну ворковать, как она осчастливила их своим согласием и все такое. Она опоздала аж на десять минут, а он все равно рассыпается в любезностях: до чего, мол, рад, что она нашла время приехать. Я чувствовала себя так паршиво, словно нам дали от ворот поворот. Со стороны мы выглядели как дешевый эстрадный номер. Чарли был какой-то прилизанный. Дик смахивал на гомика сильнее, чем обычно, а мое платье из тафты смотрелось как дешевка за десять долларов с распродажи. Минут пятнадцать все друг с другом здоровались и трепались о последнем шоу, в котором они все вместе участвовали. Даже ребята из кордебалета знают друг друга. Потом сам главный режиссер пожаловал. По-моему, тоже гомик…

— Нили… — Анна пыталась скрыть свое раздражение. — Пожалуйста, говори мне только то, что произошло.

— А я что делаю? Ничегошеньки не упускаю. Потом вошла сама Элен Лоусон, будто королева английская. Главный представил ее всем со словами: «Внимание всем! Звезда нашей труппы мисс Лоусон». У меня было такое чувство, что мы все должны вскочить и запеть государственный гимн, не иначе. Главный обошел с ней всех и представил ей тех, кого она не знала. Потом познакомих:ее с нами… — Нили осеклась. Глаза ее опять наполнились слезами.

— И что же потом? — требовательно спросила Анна.

— Дику и Чарли она кивнула, а на меня посмотрела, как на пустое место. Она была холодна как лед, Анна. И говорит Дику, да так строго: «Ах, да. Вы — те самые „Гаучерос“. Будем танцевать вместе. Вы, ребятки, ешьте-ка побольше шпината, потому что вам придется подбрасывать меня». Вот именно. Ее. Я встала и сказала: «Э-э, мисс Лоусон. Вы же знаете, нас, „Гаучерос“ — трое. И я — одна из них. Я — Нили…». А она даже не взглянула на меня, отвернулась и говорит главному: «Я думала, что все уже улажено». Потом повернулась и ушла. Несколько минут спустя главный режиссер отвел Чарли в сторону, и они побеседовали недолго. Со стороны это выглядело так, словно он давал Чарли от ворот поворот, а Чарли пытался ему что-то объяснить. Потом Чарли подходит ко мне и говорит: «Послушай, Нили, они включают нас в программу, но не совсем с нашим танцем. Нас включили потому, что хотят, чтобы мы сделали им комедийный номер — пародию на свой танец. Действие будет происходить как бы во сне, и нам нужно будет подбрасывать Элен Лоусон в воздух».

— А как же ты? — спросила Анна. — У тебя же есть контракт.

Нили покачала головой.

— Наши контракты всегда подписывает Чарли. В этом же указаны только «Гаучерос». Он на пятьсот долларов в неделю. Чарли и Дик должны были получать по двести, а я — сто. А теперь Чарли говорит, что свою сотню я получаю в любом случае, даже если и не буду выступать. Но я ему не доверяю. Раз он с такой легкостью выкинул меня, как я могу ему верить, что он мне заплатит? Да и потом, что я теперь должна делать? Я никого здесь не знаю, вся моя жизнь — в этом номере.

— Да, это действительно ужасно, — согласилась Анна. — Но я понимаю, перед какой дилеммой оказался Чарли. Если на него это предложение свалилось совершенно неожиданно, то ведь он не мог просто взять и хлопнуть дверью и отказаться от таких денег. Может быть, чтобы заняться хоть чем-то, тебе надо подыскать другую работу?

— А что я буду делать?

— Ну-у… пойдем домой и поговорим об этом. Что-нибудь придумаем. Могу направить тебя в то самое бюро по найму, куда сама обращалась и…

— Печатать я не умею. Колледжей не кончала. Я же ничего не умею делать… и потом, я хочу участвовать в этом шоу! — Нили опять забилась в рыданиях.

— Ну пожалуйста, Нили, — взмолилась Анна. Она чувствовала на себе взгляды мисс Стейнберг и девушек, но самые худшие ее опасения материализовались тогда, когда Лайон Берк распахнул дверь своего кабинета. Она робко улыбнулась ему, когда он подошел и посмотрел на рыдающую Нили.

— Это — Нили. Она немного расстроена.

— Я назвал бы это явным преуменьшением. Нили подняла голову и посмотрела на него.

— Ой, извините. Когда я плачу, у меня всегда получается громко. — Она широко раскрыла глаза. — Вы ведь не Генри Бэллами, а?

— Нет, я — Лайон Берк. Нили улыбнулась сквозь слезы.

— Да, вот теперь мне понятно, что Анна имеет в виду.

— У Нили сегодня крупная неприятность, — быстро сказала Анна.

— «Неприятность»! Да я умереть готова! — Ив подтверждение этого Нили опять затряслась в судорожных рыданиях.

— Ну уж, умирать здесь, сидя на стуле с жесткой спинкой, было бы не очень-то удобно, — возразил Лайон. — Почему бы нам не перенести это печальное событие ко мне в кабинет?

Удобно расположившись в кожаном кресле Лайона, Нили пересказала всю свою историю, вновь перемежая ее рыданиями.

Когда она закончила, Анна посмотрела на Лайона и сказала:

— Случилось действительно нечто ужасное. Это шоу значило для нее так много.

— Но я просто не могу поверить, что Элен могла так поступить.

— Да она по трупам шагает! — вскричала Нили. Лайон покачал головой.

— Да нет, я ее не защищаю. Она может быть грубой… просто это не похоже на Элен. Если ей хочется кого-то уволить, она предпочитает, чтобы за нее это сделал кто-то другой… если только она сама не застигнута врасплох.

— Все было так, как я говорю. Я ничего не придумала, — стояла на своем Нили. Лайон закурил и на минуту задумался. Потом сказал:

— А ты бы согласилась участвовать в шоу вне состава «Гаучерос»?

— Чтобы я еще с этими подонками?! Да после того, как они выпихнули меня, я пошла бы на что угодно, лишь бы в жизни больше с ними не работать. Но что я могла бы делать в этом шоу?

— Мюзикл — понятие весьма растяжимое, — пояснил Лайон. — От нас зависит, вставим мы в него что-нибудь или нет. — Он снял трубку и набрал номер. Обе девушки слушали, как он просил соединить его с Гилбертом Кей-сом, продюсером шоу. По-дружески непринужденно Лайон обменялся с ним приветствиями, обсудил календарь футбольных матчей на предстоящий сезон. Затем, как будто только что вспомнив, добавил: "Да, кстати, Гил, ты подписывал к исполнению номер под названием «Гаучерос»?.. Да, знаю, что Элен хочет изобразить с ними какой-то танец. Но ведь ты же знал, что «Гаучерос» было трое… да… конечно, тебя это не касается… — Он прикрыл ладонью трубку, пока Гил Кейс что-то говорил ему на том конце провода, и прошептал Нили: — Муж твоей сестры порядочная сволочь: он выкинул тебя из состава трио до того, как подписал контракт.

Нили вскочила с кресла.

— Вы хотите сказать, что этот жлоб вызвал меня на репетицию и выставил меня круглой дурой специально? Да я ему…

Лайон жестом велел ей говорить тише. Но Нили продолжала яростно сверкать глазами.

— Я прямо сейчас поеду туда и убью его, — пробормотала она.

— Слушай, Гил, — сказал Лайон, — я знаю, что вообще-то это тебя не касается. Формально ты тут ни при чем. Если ребята обещали, что о своей партнерше они позаботятся сами, то вполне естественно, что ты поверил им.

Анна увидела, как Лайон пристально смотрит на Нили. Она понимала, что он тянет время. Опять зажав трубку ладонью, он шепотом спросил:

— Нили, сколько тебе лет?

— Девятнадцать…

— Ей семнадцать, — прошептала Анна.

— Приходилось говорить, что мне девятнадцать, чтобы разрешали работать в некоторых штатах, — пояснила Нили.

Торжествующая улыбка озарила лицо Лайона.

— Послушай, Гил, — радостно сказал он. — Мы, разумеется, не хотим никаких неприятностей. В этом шоу у нас заняты Элен Лоусон плюс хореограф и Дженифер Норт. В наших же интересах, чтобы все прошло гладко. Не хватало нам еще судебного разбирательства. Да, я сказал, «судебного». Гил, этой маленькой партнерше, которую «Гаучерос» выкинули, всего семнадцать лет. А эти ребята какое-то время возили ее с собой по всей стране и набавляли ей возраст. И вот теперь, если она вздумает подать на них в суд, они не отмоются. Наверное, контракт составлен только на «Гаучерос»… в нем ничего не говорится о согласии вносить какие-то дополнения и изменения в их номер. Гил, я знаю, они заверили тебя, что все будет в порядке, но дело-то как раз в том и состоит, что не все в порядке. Почему я знаю, что она подаст в суд? Потому что она сидит сейчас прямо передо мной. — Он подмигнул Нили и, откинувшись в кресле, закурил еще одну сигарету. — Ну, конечно же, Гил, я понимаю, сейчас тяжело приниматься за поиски новой танцевальной группы. Но думаю, мы сможем все уладить прямо сейчас, по телефону. Ведь у «Гаучерос» самый обыкновенный контракт «Эквити» на пятьсот долларов, так? Ты имеешь право выкинуть их в любое время в течение первых пяти дней, не заплатив им ни цента, так? Тогда приведи им кое-какие факты из жизни и составь с ними новый контракт на четыреста долларов, а потом еще один контракт с их маленькой партнершей на сто долларов. Включи ее в состав кордебалета, поставь дублершей или на эпизодические роли… что угодно, на то время, что она включена в общий состав труппы. Тебе это не будет стоить ни гроша, и все останутся довольны. Да, я скажу ей, чтобы завтра явилась на репетицию… Прекрасно… В «Копе»? Когда? Сегодня вечером? Охотно пойду с тобой. Хорошо, увидимся прямо там.

Повесив трубку, он широко улыбнулся Нили.

— Юная леди, вы в составе труппы. Подбежав к нему, она обвила его руками в искреннем порыве благодарности.

— О мистер Берк… господи… вы — бесподобный! Затем она метнулась к Анне и обняла ее.

— О Анна, я люблю тебя! Никогда этого не забуду! Ты моя единственная подруга. Даже муж сестры, и тот предал меня. А сестричка, сволочь, наверняка знала об — этом! Чарли не отважился бы на такую пакость без ее ведома. О Анна, если я когда-нибудь чего-то добьюсь… или куда-то попаду… или если тебе когда-нибудь что-то понадобится, я отплачу тебе за все, клянусь, я…

Анна осторожно высвободилась из ее судорожных объятий.

— Я рада за тебя, Нили. Искренне рада. Зазвонил телефон. Лайон снял трубку.

— Опять Гид Кейс, — прошептал он, зажав микрофон рукой.

Анна испытывала необъяснимую тревогу до тех пор, пока Лайон не рассмеялся.

— Не знаю, Гил. — Он повернулся к Нили. — Кстати, а как тебя зовут?

Детские глаза широко раскрылись.

— Нили.

— Нили, — повторил Лайон в трубку. — Да, Нили. — Он опять вопросительно посмотрел на нее. Она рассеянно кивнула. Тогда он уточнил: — Нили. А фамилия как?

Она уставилась на него.

— О черт… Не знаю. То есть я вбобще никогда о фамилии не задумывалась, потому что была одной из «Гаучерос». Не могу же я пользоваться именем Этель Агнес О'Нил.

Лайон зажал трубку ладонью.

— Мне сказать ему, чтобы подождал до завтра, пока ты что-нибудь себе придумаешь?

— И чтобы он взял да передумал? Ни за что в жизни. Анна, какую фамилию мне взять? Можно твою, а? Нили Уэллс?

Анна улыбнулась.

— Можешь придумать что-нибудь более захватывающее.

Нили метнула лихорадочный взгляд на Лайона.

— Мистер Берк? Тот покачал головой.

— «Нили Берк» лишено магического звучания. С минуту Нили стояла в растерянности. Внезапно глаза ее блеснули.

— Нили О'Хара!

— Как? — одновременно воскликнули Лайон и Анна.

— Нили О'Хара. Великолепно. Я ирландка, а Скарлетт — моя любимая героиня…

— Нили только что прочла «Унесенные ветром», — пояснила Анна.

— Нили, мы наверняка могли бы подобрать что-нибудь более благозвучное, — предложил Лайон.

— Более… что?

— Да, Гил, я слушаю тебя. Просто у нас тут небольшое совещание относительно фамилии.

— Хочу быть Нили О'Хара, — упрямо стояла на своем Нили.

— Нили О'Хара, — усмехнулся в трубку Лайон. — Да, О'Хара. Правильно. И принеси контракт завтра же на репетицию… Она у нас девушка нервная. Да, Гил, ее амплуа в контракте не указывай, просто стандартный бланк «Эквити» и никакого кордебалета. Дадим девушке шанс с самого начала. — Он повесил трубку. — А теперь, мисс Нили О'Хара, этими же ногами отправляйся в профсоюз актеров «Эквити» и немедленно вступай в него. Туда нужно внести довольно крупный вступительный взнос, возможно, намного более ста долларов. Если тебе нужен аванс…

— У меня отложено семьсот долларов, — гордо заявила Нили.

— Прекрасно. И если ты действительно хочешь оставить себе эту фамилию, я буду рад оформить необходимые документы, чтобы все было законно.

— Имеете в виду, чтобы никто не смог украсть или присвоить ее? Он улыбнулся.

— Ну-у… скажем, что это многое упростит. Твой текущий счет в банке, социальное страхование…

— «Текущий счет»? Ого, интересно, когда это он мне понадобится.

Телефон опять зазвонил.

— Ух ты! — вполголоса воскликнула Нили. — Вот увидишь, он передумал. Лайон снял трубку.

— Алло. А-а, привет. — Голос у него изменился. — Да, я видел эту статью в газете. Я ведь тебе уже говорил, что просто играл роль пылкого поклонника… Да ладно тебе… — Он рассмеялся. — С тобой я чувствую себя великаном двухметрового роста. Слушай, Диана, ангел мой, у меня в кабинете сидят люди, и я заставляю их ждать. Поговорим об этом вечером. Хотела бы ты пойти на шоу в «Копе»? Гил Кейс нас пригласил… Отлично. Заеду за тобой около восьми. Ты у меня умница. Пока.

Он повернулся к Нили и Анне, и на губах у него заиграла легкая улыбка, словно он извинялся за то, что их прервали.

Анна встала.

— Мы уже и так отняли у тебя слишком много времени. Спасибо тебе большое, Лайон.

— Не за что. Я был перед тобой в неоплатном долгу… фактически я обязан тебе даже за кровать, на которой сплю. По крайней мере, хоть отчасти сравнял счет.

Когда они вышли в приемную, Нили сделала пируэт и судорожно стиснула Анну в объятиях.

— Анна, я так счастлива, что готова кричать во все горло!

— Я очень рада за тебя, Нили. Нили недоуменно уставилась на нее.

— Эй, в чем дело? Ты чем-то расстроена? Сердишься, что я вот так взяла и вломилась сюда? Тогда извини. Но Лайон ведь не рассердился, а мистер Бэллами даже не знает, что я была здесь. Видишь, все вышло просто здорово. Анна, ну, пожалуйста, скажи, что не сердишься, а то весь этот день у меня будет испорчен.

— Да не сержусь, просто устала немного. Честное слово, Нили. — Анна села за свой стол.

На лице Нили появилось озадаченное выражение.

— Ну, точно. Мы обе изрядно переволновались. — Она наклонилась и вновь обняла Анну. — Ах, Анна, когда-нибудь наступит день, и я отблагодарю тебя за все… сама пока не знаю как. Клянусь!

Анна посмотрела вслед Нили, рванувшейся на улицу. Бессознательно вставила в машинку чистый лист бумаги. Копировка запачкала перстень. Тщательно вытерев его, она начала печатать.

Анна обнаружила, что шоу под названием «Небесный Хит» властно вторглось в ее жизнь и что она фактически живет им. Поначалу это ограничивалось лишь тем, что Нили во всех мельчайших подробностях описывала ей ежедневные репетиции. Нили была включена в кордебалет, и целых три дня она демонстрировала Анне каждое па. Затем последовало ошеломляющее известие: Нили получила «роль» — три строчки текста в массовой сцене. И в довершение всего ее поставили дублершей.

— Ты представляешь? — воскликнула Нили. — Мне доверяют дублировать саму Тэрри Кинг! Тэрри — исполнительница второй главной роли в этом шоу. Обычно в паре с Элен всегда ставят самую бездарную инженю, какую только могут сыскать. Но Тэрри Кинг сексуальная и красивая. Можешь себе представить, как я буду стараться выглядеть сексуальной и красивой!

— Тогда почему же они выбрали тебя?

— Наверное, выбора у них не было: из всего кордебалета я одна умею петь. И потом, они ставят настоящих дублеров, только когда шоу уже запущено и идет на сцене. А меня будут просто подставлять как дублершу на гастролях.

— А поешь ты хорошо, Нили?

— Пою? Ну… так же, как и танцую. Хотя надо сказать, что все эти па получаются у меня куда быстрее, чем у большинства девиц из кордебалета. — Высоко подпрыгнув, она выбросила вперед ногу, едва не задев настольную лампу. — Теперь все, что мне нужно, это завести парня, и я буду в порядке.

— В вашем шоу есть симпатичные?

— Ты что, смеешься? Всякий мюзикл — это как сексуальная пустыня, если только ты не гомик. Дикки трахается со всеми ребятами из кордебалета — это как шведский стол, уставленный разными закусками. Исполнитель главной роли, правда, нормальный (и симпатичный тоже), но у него есть жена, которая по виду в матери ему годится; она постоянно торчит в зале, глаз с него не спускает. Мужик, что выступает в паре с Тэрри Кинг, совсем лысый и носит парик. Единственный нормальный мужчина — старый развратник, который играет роль отца Элен. Ему шестьдесят пять, но он всегда лезет тебя лапать. Правда, у одной девицы из кордебалета есть парень, а у того — друг по имени Мэл Хэррис. Он — составитель рекламных объявлений, и она хочет ради меня устроить нам встречу вчетвером. Надеюсь, из этого хоть что-то да выгорит… Ужасно, если у меня не будет своего парня на моей собственной премьере. А ты, значит, пойдешь на премьеру нашего шоу в Нью-Йорке с Джорджем Бэллоузом?

— Нет, конечно. Я ведь… ну… я же помолвлена с Алленом.

— Тогда давай я куплю тебе два билета на премьеру. Это будет подарок от меня.

— А разве тебе не дадут контрамарки бесплатно?

— Смеешься? Никому не дают, даже Элен Лоусон. Но она закупает по четыре билета на каждый вечер, и мне кто-то сказал, что когда шоу станет хитом, она загонит[их билетным спекулянтам и загребет кучу денег.

— Но, Нили, я не могу позволить, чтобы ты покупала мне билеты… Аллен сам купит. И знаешь, если с Мэлом ничего не получится, после премьеры мы возьмем тебя куда-нибудь с собой.

Знакомство Нили с Мэлом Хэррисом произошло на следующей неделе. «Он был великолепен», — утверждала она. Пригласил ее в «Туте Шор» и все рассказал о себе. Двадцать шесть лет, окончил Нью-йоркский университет, составляет рекламные объявления, но надеется, что когда-нибудь станет продюсером. Живет в небольшой гостинице неподалеку от центра, а вечером по пятницам ездит в Бруклин ужинать со своей семьей.

— Понимаешь, евреи очень дорожат своими семейными отношениями, — пояснила Нили.

— Он тебе действительно нравится? — спросила Анна.

— Я люблю его.

— Нили, ты встречалась с ним всего один раз. Как же ты можешь любить его?

— Глядите-ка, кто это говорит. А сама-то с Лайоиом Берком тоже пообедала всего один раз.

— Нили! Между мной и Лайоном Берком ничего нет. Я о нем даже не думаю. К тому же мне начинает нравится Аллен.

— Ну а я точно знаю, что люблю Мэла. Он красивый. Не такой красивый, как Лайон, но все равно великолепный.

— Так как же все-таки он выглядит? Нили пожала плечами.

— Пожалуй, похож немного на Джорджи Джессела, но для меня он бесподобен. И руки не распускает. Даже когда я соврала, что мне двадцать лет. Боялась, его отпугнет, если узнает, что мне семнадцать.

Нили вытянула шею в сторону открытой двери. Они сидели в комнате Анны, а телефон висел этажом ниже, перед комнатой Нили. Это было одновременно и удобно и нет. Ей приходилось постоянно снимать трубку, отвечая на звонки другим жильцам, и передавать им то, что просили звонившие.

— На этот раз звонят мне! — вскрикнула она, услышав звонок.

Спустя пять минут она влетела назад, задыхаясь от распирающего ее счастья.

— Это был он! Пригласил меня сегодня в «Мартинику». Мэл рекламирует там какого-то певца.

— Наверное, он очень хорошо зарабатывает, — сказала Анна.

— Нет, всего сотню в неделю. Он работает на Ирвинга Стейнера, а у того примерно двадцать крупных рекламодателей. Но он вскоре хочет открывать свое дело, хотя и пытается выйти на радио. Знаешь, евреи — превосходные мужья.

— Я тоже слышала. Но как они относятся к ирландкам?

Нили сдвинула брови.

— Слушай, я всегда могу сказать ему, что я наполовину еврейка. Что фамилию О'Хара взяла как сценический псевдоним.

— Нили, это не удастся скрыть.

— Если будет нужно, удастся. Я выйду за него замуж. Вот увидишь. — Обняв себя за плечи, она закружилась в танце по комнате, тихо напевая.

— Красивая песенка. Что это?

— Из нашего шоу. Слушай-ка, Анна, а почему бы тебе не взять то норковое манто, которое тебе предложил отец Аллена и не продать мне свое черное пальто? Мне как раз нужно черное пальто.

— Нили, спой эту песню еще раз.

— Зачем?

— Ну просто так.

— Это номер Тэрри Кинг. Но, по-моему, его хочет перехватить Элен Лоусон. Она уже забрала у Тэрри одну песню. У бедняжки Тэрри осталось всего две — эта и еще одна. Одна по-настоящему грустная. Элен не может забрать у нее такую песню. По своему характеру она не может исполнять этот номер. Это противоречило бы сценарию.

— Спой песню, Нили, ту, что ты пела сейчас.

— А если спою, продашь мне свое черное пальто, когда получишь норку?

— Я тебе его так отдам… если я вообще возьму норку. Спой.

Нили вздохнула и, словно ребенок, которого заставляют рассказывать наизусть стихотворение, встала посреди комнаты и пропела всю песню от начала и до конца. Анна с трудом верила своим ушам. Голос у Нили был необыкновенный, кристально чистый. На низких нотах он звучал сильно и мелодично, а на высоких энергично и красиво.

— Нили! Ты замечательно поешь!

— Да ну, так-то петь всякий сможет, — рассмеялась Нили.

— Сможет, но не так. Я не смогла бы правильно протянуть ноту, даже под угрозой смерти.

— Если бы ты выросла среди артистов эстрады и варьете, то смогла бы. Я умею танцевать, жонглировать и даже кое-какие фокусы показывать. Потолкаешься за кулисами — всему научишься.

— Но, Нили, ты поешь хорошо. Просто хорошо. Нили пожала плечами.

— На это плюс пять центов я смогу купить себе чашку кофе.

А к концу второй недели репетиций Анна занялась «Небесным Хитом» лично. Однажды вечером, когда она ухе собиралась уходить домой, в контору явился Генри.

— Анна, слава богу, что еще не ушла. Послушай, дорогая, ты можешь спасти мне жизнь. Я должен быть на Эн-Би-Си. Шоу Эда Холсона выходит в эфир сегодня в девять вечера, а заключительные двадцать минут нужно переписать заново. Эд вечно всех подводит, сценаристы уже собрались от него уходить, продюсера он сам выкинул. Я же уйти от него не могу. А меня сегодня ждет Элен Лоусон, я должен принести ей целый портфель ее новых акций. Он у меня на столе.

— Мне передать его ей с посыльным?

— Нет, лучше отнеси сама. Но не говори, что я на Эн-Би-Си. Скажи, что я безнадежно застрял на совещании совета директоров по тому самому вопросу о сделке с недвижимостью, в котором она заинтересована, и что никак не смог вырваться. Если она будет думать, что я зарабатываю деньги для нее же, она не станет возражать. Портфель отдашь ей лично в руки и, ради бога, говори все это как можно правдоподобнее.

— Сделаю все, что в моих силах, — пообещала ему Анна.

— Отнесешь его прямо в театр, войдешь со служебного входа. Репетиция у них вот-вот закончится. Скажи, что завтра я все обговорю с ней в деталях.

Анна пожалела, что Генри застал ее, надо было ей уйти чуть раньше. В подобных делах она не искушена. Встретиться лицом к лицу с самой Элен Лоусон! В ее сознании никак не вмещалось, что это действительно может быть всего-навсего повседневным и заурядным деловым свиданием.

Она страшно волновалась, подходя к зданию театра и робко открывая черную и проржавевшую дверь служебного входа. Даже старый привратник, сидевший у батареи и читавший в газете раздел о скачках, выглядел внушительно и грозно.

Он посмотрел на нее.

— Ну, чего надо?

Интересно, подумалось ей, что во всех фильмах весело щебечущие девушки из кордебалета называют годящихся им в отцы привратников «папочками». Этот же смотрел на нее так, словно ему предстояло опознать ее в полицейском участке как подозреваемую среди других лиц.

Она объяснила ему, что ей нужно, показывая в подтверждение своих слов на портфель как на доказательство. Он кивнул, буркнув: «Вон там», и опять уткнулся в газету.

«Вон там» она столкнулась с опрометью несущимся куда-то человечком со сценарием в руке.

— А вы какого черта тут делаете? — сердито прошептал он.

Она опять все подробно объяснила, в душе проклиная Генри.

— Но у них еще репетиция, — проворчал он. — Здесь, за кулисами, находиться нельзя. Пройдите в ту дверь и сидите в зале, пока мы не закончим.

Она ощупью двигалась по темному пустому зрительному залу. Когда глаза ее привыкли к полумраку, она разглядела в третьем ряду у прохода Гила Кейса, который сидел, низко надвинув шляпу, чтобы в глаза не бил яркий свет со сцены. Группа девушек из кордебалета устало сидела у задней стенки опустевшей сцены. Одни тихо переговаривались, другие массировали себе икры, одна вязала. Нили сидела прямо, не сводя глаз с Элен Лоусон. Та стояла посреди сцены, исполняя с высоким красивым мужчиной песню о любви.

Она полным голосом пела лирическую часть песни в своем знаменитом особенном стиле. Она задорно и ослепительно улыбалась, привнося даже в любовную песенку характерную для себя бурную и зажигательную манеру исполнения. Ее глаза засверкали юмором, когда лирическая часть перешла в комедийную, однако лицо стало серьезным, когда концовка окрасилась традиционным налетом любовной меланхолии и грусти. Первые признаки возраста уже проявились в ее фигуре — начинающая полнеть талия, несколько раздавшиеся бедра. Вспоминая внешность Элен в прошлом, Анна испытала ощущение, словно она смотрит на обломки величественного монумента, низвергнутого с пьедестала. Возраст в большей степени щадит обыкновенных, ничем не примечательных людей, но для знаменитостей — и особенно для женщин, звезд эстрады — возраст становится топором, варварски сокрушающим произведение искусства. Самым большим достоинством Элен всегда была ее фигура, а фирменным знаком — грубоватая бурлескная манера исполнения номеров комедийного жанра, и всегда — в безукоризненно модных костюмах. Ее лицо, хотя и не отличалось классически правильными красивыми чертами, было привлекательным и оживлялось длинными пышными черными волосами.

Премьер на Бродвее у Элен не было уже лет пять. Ее последнее шоу исполнялось целых два года подряд, не сходя со сцены, и еще год на гастролях. На этих гастролях она и познакомилась со своим последним мужем. Пресса во всех подробностях сообщала сначала о пылком и страстном романе, завязавшемся между ними в Омахе, штат Небраска, затем — о пышном бракосочетании; цитировались слова Элен о ее намерении по окончании гастролей поселиться у него на ранчо, где она исполнила бы свою самую главную, свою окончательную роль — роль жены. Высокий и крупный муж, Рэд Ингрем, улыбаясь, заверял репортеров, что место Элен только на его ранчо. «Ни разу не видел эту девчонку на сцене, — заявлял он, — а то вполне мог бы оборвать ее карьеру уже давно. Она создана для меня».

Элен поселилась у него на ранчо. Через два года ее имя вновь ярко вспыхнуло в сообщениях АП и ЮП, когда она сделала заявление, что «на ранчо дьявольская скучища» и что ее настоящим домом является Бродвей. Генри быстро провернул в Рино все формальности, связанные с разводом, композиторы и либреттисты устремились к Элен с новыми заманчивыми предложениями, и вот сейчас Элен вновь на сцене, которой она всецело принадлежит, репетируя «Небесный Хит».

Анна решила про себя, что полюбить Элен уже невозможно, особенно с такой вот складочкой под подбородком — фактически он у нее уже двойной. И тем не менее она поет песню о любви, глаза ее весело сверкают, былые живость и энергия по-прежнему бьют в ней ключом, длинная грива вьющихся черных волос все так же ниспадает ей на плечи… Из слов песни Анна поняла, что Элен играет роль вдовы, ищущей и жаждущей новой любви. Что ж, возможно, для публики это и пройдет… вот только почему бы ей не сбросить фунтов пятнадцать, прежде чем браться за эту роль? Или она не осознает, как сильно изменилась за эти годы? Наверное, это происходит так постепенно, что ничего не замечаешь. «Я не видела ее уже восемь лет, — думала Анна, — вот почему для меня это так неожиданно, так бросается в глаза. Может быть, в своем собственном представлении Элен такая же, как и прежде».

Такие мысли проносились у нее в голове, когда она сидела и смотрела, как Элен исполняет свой вокальный номер, и в то же самое время Анна отдавала себе отчет, что обаяние и магнетизм Элен исходят не только от ее лица и фигуры. В ней было нечто такое, что заставляло смотреть на нее неотрывно, и вскоре зрители забывали и о расплывшейся талии, и о дряблом подбородке, воспринимая лишь излучаемое ею тепло и грубоватый сочный юмор.

Когда она закончила номер, Гилберт Кейс воскликнул:

— Замечательно, Элен! Просто великолепно! Подойдя к рампе, она посмотрела на него сверху вниз и отрезала:

— Это кусок дерьма! Он ответил ей все с тем же восторженным выражением:

— Тебе это со временем понравится, дорогая, к песням типа «он и она» ты всегда поначалу так относишься.

— Смеешься что ли? Мне очень нравилась та песня, которую я делала с Хью Миллером в «Милой леди». Я полюбила ее, как только услышала. А у Хью нет слуха, и мне из-за этого козла пришлось все вытаскивать на себе. Боб, по крайней мере, держит мелодию. — И в знак одобрения она тряхнула головой в сторону красивого мужчины, деревянно застывшего сбоку. — Поэтому не говори, что песня мне еще понравится. От нее за целую милю несет дерьмом! Она ни о чем не говорит. И я терпеть не могу сочетать комедию с унылым завыванием. Мелодия нормальная, но ты скажи Лу, чтобы слова написал получше.

Она повернулась и ушла со сцены. Помощник режиссера громко объявил, что завтра репетиция начнется в одиннадцать часов и что фамилии тех, кому нужно на примерку костюмов, вывешены на доске, и чтобы они ни в коем случае не опаздывали в ателье Брукса. Повсюду царила суматоха, и мнение Элен о песне было всем безразлично, в том числе и самому Гилберту Кейсу. Он медленно поднялся из кресла, закурил сигарету и направился за кулисы.

Когда сцена освободилась, Анна быстро прошла за кулисы. Молодой человек со сценарием в руке показал ей на дверь гримерной Элен. Анна постучала, в ответ раздался знаменитый резкий голос: «Войдите!»

Элен с удивлением смотрела на нее.

— Ты кто, черт возьми?

— Я Анна Уэллс, и я…

— Слушай, я устала и занята. Что тебе нужно?

— Я принесла вот этот портфель. — Анна поставила его на гримировочный столик. — Это от мистера Бэллами.

— А-а. Ну а где же сам Генри, черт его возьми?

— Сидит на каком-то совещании по недвижимости. Но сказал, что поговорит с вами завтра и объяснит все, что непонятно.

— О'кей, о'кей. — Элен отвернулась к зеркалу и махнула Анне рукой, показывая, что та может идти. Анна пошла было к двери, но Элен вдруг крикнула ей вслед:

— Эй, минутку. Ты не та самая, о которой я читала? Ну, которая подцепила Аллена Купера, перстень и все такое?

— Я Анна Уэллс.

Элен широко улыбнулась.

— А-а, ну что ж, рада с тобой познакомиться. Присаживайся. Я не хотела быть с тобой такой противной, но знала бы ты, что за личности проскакивают сюда мимо привратника, чтобы посмотреть на меня. И все предлагают что-то купить у них. Э-э, дай-ка взгляну на перстень! — Она схватила Анну за руку и одобрительно присвистнула. — Да-а, красотища! У меня в два раза крупнее, но тот я сама себе покупала. — Она встала и скользнула в норковое манто. — И вот это тоже сама. Ни один мужчина никогда ничего мне не дарил. — Она говорила это, словно жалуясь. Затем пожала плечами. — Ладно, еще не вечер. Может, я еще и встречу настоящего мужика, который завалит меня подарками и вытащит меня из этой сумасшедшей гонки.

Элен усмехнулась, заметив удивление на лице Анны.

— Да, да, я называю это именно так. Думаешь, весело выдерживать все эти вонючие репетиции целый месяц, а потом терпеть кромешный ад пробных представлений в других городах? Даже если твоя роль и станет хитом, что тогда? Ну, сможешь заключить крупную сделку с «Ньюс», или «Миррор» после шоу. — Она направилась к двери. — Тебе куда? У меня машина, я могу подвезти тебя.

— Нет, нет, я дойду пешком, — зачастила Анна. — Я живу совсем неподалеку.

— Я тоже, но в моем контракте оговорено: продюсер оплачивает машину с водителем, чтобы привозить и отвозить меня во время репетиций и представлений в Нью-Йорке. Если, конечно, мне не повезет и я не подцеплю себе кого-нибудь, — добавила она, усмехнувшись.

Когда они вышли из служебного входа, на улице моросило, и Анна приняла предложение Элен.

— Завези сначала меня, — сказала Элен водителю, — а потом отвезешь мисс Уэллс, куда ей нужно.

Когда машина остановилась перед домом Элен, та порывисто взяла Анну за руку и пригласила:

— Пойдем, выпьешь со мной, Анна. Терпеть не могу пить одна. Еще только шесть часов; позвонишь своему парню от меня. Он может заехать за тобой ко мне.

Анне хотелось домой — день сегодня получился длинным, — но в голосе Элен прозвучала такая тоска, когда та говорила про свое одиночество. И она решила зайти к ней.

Войдя в квартиру, Элен с гордостью осмотрелась, настроение у нее разом изменилось.

— Нравится тебе у меня, Анна? Кучу денег выложила тому педику, который мне ее отделывал. Вон там подлинник Фламенко, а это — Ренуар.

В квартире было тепло и красиво. С затаенным восхищением взирала Анна на мглистый заснеженный пейзаж Фламенко. Элен раскрывалась перед ней с такой стороны, которой она и вообразить себе не могла…

— В искусстве я ни в зуб ногой, — продолжала Элен. — Ни уха ни рыла не смыслю. Но мне нравится окружать себя всем самым лучшим. На нынешнем этапе своей жизни я могу себе это позволить. Потому я и велела Генри отобрать мне несколько лучших картин, которые удачно впишутся в мой интерьер и будут хорошим помещением капитала. Ренуар неплох, но этот снегопад — бр-р-р! Но Генри уверяет, что вскоре цены на полотна Фламенко возрастут втрое. Проходи в кабинет, эта моя любимая комната… там у меня и бар.

Стены кабинета являли собой живую и яркую иллюстрацию артистической биографии Элен. Красочные фотографии были окантованы аккуратными рамками и располагались на стенах в идеальном порядке. На снимках Элен была в коротеньких юбочках и в кудряшках по моде двадцатых годов. Надписывала автограф на бейсбольной бите Малышу Руту. Улыбающаяся Элен с мэром Нью-Йорка… Элен с прославленным сенатором… Элен с известным композитором-песенником… Элен, получающая приз «Первая звезда Бродвея»… Элен, отплывающая на океанском лайнере в Европу со своим вторым мужем… Элен в эффектных позах с другими эстрадными знаменитостями… Кроме этого на стенах висели металлические таблички, застекленные дипломы и награды, воспевающие величие Элен Лоусон.

В кабинете стоял и книжный шкаф, набитый фолиантами в кожаных переплетах — Диккенс, Шекспир, Бальзак, Мопассан, Теккерей, Пруст, Ницше. У Анны возникло подозрение, что наполнить шкафы книгами тоже было поручено Генри.

Элен обратила внимание на то, что Анна рассматривает книги.

— Вся самая классическая макулатура, верно? Генри знает все, доложу я тебе. Только я ни за что не поверю, будто кто-то действительно читает это дерьмо. Как-то раз я попыталась одолеть несколько страничек… Бог ты мой!

— Некоторые из них и правда, читаются с трудом, — согласилась с нею Анна. — Особенно Ницше.

Элен посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Ты читала эти книги? Что-то знаешь? А я в жизни ни одной книжки не прочла.

— Вы просто смеетесь надо мной, — не поверила ей Анна.

— Ничуть. Когда у меня выступление, я работаю с полной отдачей, выкладываюсь до конца. После выступления, если повезет, встречаюсь с мужчиной где-нибудь. Если же нет, еду одна домой прямо с представления. А к тому времени, когда уже приму ванну и прочитаю все газеты, я совсем готова вырубиться. До двенадцати сплю, потом читаю утренние газеты, просматриваю почту, звоню друзьям… а там и обедать пора. Когда у меня выступление, я никуда обедать не хожу и никогда не пью перед выступлением, только после. Но уж после выступления я люблю встряхнуться. Ах, да… Когда последний раз была замужем, почти дочитала одну книжку. Это когда я уже поняла, что этот брак мне осточертел. Как тебе шампанское налить? Со льдом?

— Я выпью кока-колу, если не возражаете, — ответила Анна.

— Да, брось-ка ты, выпей моей шипучки. Это единственное, что я пью, и, если ты мне не поможешь, я раздавлю сегодня всю бутылку одна. А шампанское здорово полнит, скажу я тебе. — Она провела ладонью по своей талии. — Я все еще никак не сброшу лишний вес, который набрала на ранчо. — Она протянула Анне бокал. — Бог ты мой! А ты хила когда-нибудь на ранчо?

— Нет, я из Новой Англии.

— А я уже стала было думать, что собираюсь жить на этом ранчо всю жизнь. Пошли… — она увлекла Анну в спальню. — Видишь эту кровать? Семь футов в ширину. Мне ее сделали на заказ, когда я вышла замуж за Фрэнка. Он был единственным мужчиной, которого я любила. Мне перевезли эту чертову колымагу в Омаху, когда я вышла за Рэда, а потом обратно сюда. Могу спорить, что перевозка туда-сюда встала мне куда дороже, чем сама кровать. Вот он, Фрэнк. — Она показала на фотографию, стоящую в рамке на ночном столике.

— Очень красивый, — проговорила Анна.

— Он умер. — В глазах Элен появились слезы. — Погиб в автомобильной катастрофе два года спустя после нашего развода. И все из-за той стервы, на которой потом женился. — Элен порывисто вздохнула всей грудью.

Анна посмотрела на часы на ночном столике. Была половина седьмого.

— Вы не возражаете, если я позвоню от вас?

— Иди в кабинет и звони оттуда. Там тебе будет удобнее.

Пока Анна звонила Аллену, Элен налила еще шампанского.

— Ты где сейчас? — спросил он. — Звонил тебе три раза и всякий раз попадал на Нили. Я ей уже порядком надоел, особенно если учесть, что она торопится на свидание к своему горячо любимому. Да, кстати, Джино сейчас рядом со мной. Хочет знать, не возражаешь ли ты, если он нарушит наше уединение и поужинает сегодня вместе с нами.[

— Мне бы очень этого хотелось, Аллен. Ты же знаешь.

— Отлично. Заедем за тобой через полчаса.

— О'кей, только я не дома. Я у Элен Лоусон.

— Расскажешь мне об этом за ужином, — сказал Аллей, чуть помолчав. — Мне заехать за тобой туда?

Он записывал адрес. Анна слышала, как он говорит Дхино: «Она у Элен Лоусон… Что? Ты смеешься!» Эти слова тоже предназначались Джино. Затем он обратился к ней:

— Анна, хочешь верь, хочешь нет, но Джино предлагает взять с нами Элен Лоусон.

— Но… разве они знакомы? — спросила Анна.

— Нет, а какая разница?

— Аллен, я не могу…

— Спроси у нее самой!

Анна колебалась. Нельзя же предлагать женщине масштаба Элен ехать ужинать с незнакомым мужчиной. Да еще с таким, как Джино! Аллен обратил внимание на возникшую паузу.

— Анна, ты меня слышишь? Она повернулась к Элен.

— Аллен интересуется, не хотели бы вы провести вечер с нами. Его отец тоже будет.

— Так я, значит, буду с его отцом?

— Ну-у… нас будет только четверо.

— Конечно! — воскликнула Элен. — Я видела его в. «Марокко». Смотрится вполне сексуально.

— Да, она очень хотела бы, — хладнокровно ответила Анна в трубку и положила ее. — Они заедут за нами через полчаса.

— Через полчаса? Как же ты успеешь за это время добраться до дома и переодеться?

— Домой мне не нужно. Я поеду прямо так.

— Но ты же в простом пальто. И в твидовом костюме.

— Я уже была с Алленом в нем. Он ничего не имеет против.

От замешательства лицо Элен приняло надутый вид, и она стала похожа на пухленького ребенка.

— Ну-у, Анни, а я хотела разодеться в пух и прах. Но теперь нельзя. А то рядом с тобой в этой твоей одежде я буду, как разряженная рождественская елка. Мне ведь хочется произвести хорошее впечатление на Джино. Он такой живчик.

Невероятно! Анна не верила своим ушам. Элен Лоусон волнуется, как девчонка, перед встречей с Джино. Этот внезапный приступ застенчивости и робости никак не соответствовал сложившемуся у нее образу Элен, для которого прежде всего была характерна изрядная доля небрежно-циничной самоуверенности и чувство собственного достоинства. Анна вдруг поймала себя на том, что ей захотелось поверить, что это надутое детское выражение редко проявляется у Элен.

— Позвони им еще раз и скажи, чтобы заехали попозже, — предложила Элен. — Чтобы тебе успеть съездить домой и переодеться.

Анна покачала головой.

— Я слишком устала. Весь день работала.

— Черт возьми, а я что же, по-твоему, делала? — Элен говорила тоном ребенка, которого его сверстники выгнали вз игры. — Встала сегодня в девять утра. Три часа репетировала танец с этими жлобами «Гаучерос». Раз шесть, не меньше, приземлялась на задницу. Эту мерзкую песню пришлось петь раз сто. И вот все равно намылилась ехать. А я ведь постарше тебя буду. Мне… тридцать четыре.

— У меня не столько энергии, — ответила Анна, едва сумев скрыть свое удивление. «Тридцать четыре»! Джордж Бэллоуз был прав.

— Сколько тебе лет, Анна?

— Двадцать.

— Ладно, брось мне заливать! Это я и в газетах читала. Сколько на самом деле? — Она растянула губы в невинной детской улыбке. — Э-э, да ты, похоже, из тех девиц, что падают в обморок от некоторых словечек. Моя старушенция из себя выходит, когда я их употребляю. Постараюсь следить за собой. Если сегодня вечером хоть раз выражусь, просто посмотри на меня вот таким же ледяным взглядом.

Анна улыбнулась. В быстрых перепадах настроения Элен было что-то привлекательное. Она была откровенна до бесхитростности и вместе с тем так уязвима, несмотря на свою недосягаемую славу.

— Так тебе правда только двадцать, Анна? — И быстро добавила: — Это фантастика, что ты так моментально сумела — подцепить самого Аллена Купера. Я надену черное платье и немного драгоценностей. — Она направилась переодеваться в спальню, треща без умолку. — Эй, пошли со мной. Может у меня и самый сильный голос на всем Бродвее, но из этой комнаты ты меня все равно не услышишь.

Одеваясь, Элен продолжала говорить не останавливаясь. Большей частью о своих мужьях и о том, как плохо они с нею обращались.

— Единственное, чего мне было нужно в жизни, это — любви, — скорбно повторяла она то и дело. — Фрэнк любил меня, он был художником. Боже, видел бы он, что у меня есть подлинник Ренуара. Не то чтобы Фрэнк рисовал так же. Он был оформителем, но для себя он писал то, что называл серьезными вещами. Мечтал о том, что настанет день, когда он сможет позволить себе оставить оформительство и писать то, что ему хочется.

— А-а, значит, вы тогда были еще только начинающей артисткой?

— Да нет же, черт возьми! Я выступала уже в своем третьем шоу, когда мы поженились. Получала три тысячи в неделю, а он всего только сотню, так что, как видишь, я выходила за него по любви.

— Тогда почему же он не мог писать так, как хотел?

— Значит, я должна была содержать его? Ты что, смеешься? Если бы я пошла на это, то как бы я узнала, женился он на мне по любви или из-за моего состояния? Я ему так и заявила без обиняков. У меня тогда была огромная квартира, и вообще" я люблю жить на широкую ногу. Я сказала: "Фрэнки, можешь переезжать ко мне. За квартиру буду платить я. Все равно ведь я за нее уже заплатила вперед. Буду платить служанке, за твою одежду, за питание и напитки. Но когда мы пойдем в ресторан, клуб или еще куда, счета будешь оплачивать ты. Он все жаловался, что за два таких вечера со мной, просаживает свой недельный заработок. И это при том, что он не платил за квартиру и за все остальное. Боже, как я его любила! Хотела даже родить от него ребенка, а ведь это значило бы, что целый сезон — псу под хвост. Так что сама видишь, как сильно я его любила. Вот только забеременеть так и не смогла. Застегни-ка мне молнию, вот здесь. Ну, как я выгляжу?

Выглядела Элен хорошо. Анне показалось, что драгоценностей на ней чуть больше, чем следует, но ведь в конце концов это сама Элен Лоусон, и ей простительно.

В дверь позвонили. Элен схватила ярко-красное шелковое манто, отделанное блестками. Посмотрела на Анну.

— Слишком яркое?

— А почему ты не наденешь норковое, в котором была днем?

— А не будет слишком старомодно? Черное платье и коричневое манто. Знаешь, я считаю так: если у тебя есть вещь, то ее надо носить. Я не из тех чопорных баб высшего света.

Раздался еще один звонок.

— Сейчас, сейчас, — крикнула Элен. Немного поколебавшись, она взяла норковое манто и улыбнулась. — Будь по-твоему, ангелочек. Похоже, у тебя есть вкус.

Знакомство Элен с Джино походило на сказочный фейерверк. Решили ехать в «Марокко», клуб, который оба они обожали. Они заказали себе одинаковые блюда, покатывались со смеху над шутками и анекдотами, которые рассказывали друг другу, и в неимоверных количествах поглощали шампанское. Репортеры подходили к столику, чтобы засвидетельствовать свое почтение Элен, оркестр вновь и вновь играл мелодии из ее прошлых хитов. Эта атмосфера бурного веселья быстро захватила Анну, и она даже поймала себя на том, что смеется над некоторыми не вполне пристойными анекдотами „Элен. Та просто не могла не нравиться.

Джино оглушительно хохотал.

— Я люблю эту девчонку! — кричал он, хлопая ее по спине. — Она говорит то, что думает. В ней нет ни капли фальши. Вот что я скажу тебе, Элен. Закатим-ка мы пир горой в честь твоей премьеры.

И тут Элен словно подменили. Улыбка ее стала застенчивой, и тонким робким девическим голоском она произнесла:

— Ах, Джино, это было бы замечательно! Я бы очень хотела быть с тобой на своей премьере.

Джино был застигнут врасплох. Анна знала, он имел в виду, что с ним там будет Адель. Естественно, он полагал, что и Элен будет не одна, а с кем-то из своих поклонников.

— Какого это числа? — медленно уточнил Джино.

— Шестнадцатого января. Через две недели мы уезжаем в Нью-Хейвен. Потом три недели выступаем в Филадельфии.

— Мы приедем в Нью-Хейвен, — быстро сказал Джино, — Анна, Аллен и я…

— Не-ет! — воскликнула Элен. — В Нью-Хейвене будет сущий бардак. Мы даем там всего три представления, только чтобы подготовиться к настоящим выступлениям в Филадельфии.

— Ничего, мы сделаем скидку на это, — легко уступил Джино.

— Да не в этом дело, — надулась Элен; и лицо ее опять стало припухлым, точь-в-точь, как у ребенка. — Но самое первое представление у нас в пятницу вечером, а на следующий день — уже дневное, а будут еще часто репетиции по утрам, — чтобы вставлять новые куски. Если ты приедешь, мне бы хотелось посидеть где-нибудь допоздна и гульнуть хорошенько. А перед дневным представлением я никак не смогу.

— До января еще слишком далеко, поэтому ничего планировать на него я не могу, — твердо заявил Джино. — Бизнес у меня такой, что в то время я могу оказаться и за границей. Вот в Нью-Хейвен поехать смогу, если ты, конечно, не против.

Элен придвинулась вплотную к Джино, взяла его под руку и кокетливо подмигнула.

— Ну, нет. Я не отпущу тебя с крючка. Согласна и на Нью-Хейвен. А если будешь в Нью-Йорке, то придешь еще и на премьеру здесь.

— Хочешь сказать, мне придется смотреть это шоу дважды?

— Слушай, ты, сукин сын, люди ходят на мои выступления и по пять раз, — добродушно упрекнула его Элен. — Вставай, Анна. Сходим-ка в нашу дамскую комнатку, приведем себя немного в порядок.

Служительница в дамской туалетной комнате обвила Элен руками.

— Моя самая первая костюмерша, — пояснила Элен Анне.

— Видели бы вы ее в то время, — проговорила женщина с обожанием в голосе. — Ноги росли прямо от плеч, а ух до чего ласковая была, ну прямо как щеночек.

— Ноги у меня и сейчас что надо, — сказала Элен. — Мне только нужно сбросить несколько лишних фунтов. Ладно, займусь этим на гастролях. — Элен села перед зеркалом и напудрила лицо. Когда женщина отошла, чтобы помочь вновь вошедшей посетительнице, Элен обратилась к Анне: — Знаешь, мне понравился Джино.

Она произнесла это тихим ровным голосом, и само отсутствие какого-либо выражения у нее на лице, казалось, подчеркивало то значение, которое она придавала сказанному. Элен поправила прическу и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале.

— Я имею в виду, по-настоящему понравился, Анна. А я ему, как ты думаешь?

— Я уверена, что понравилась, — ответила Анна, стараясь говорить как можно более непринужденно.

Повернувшись к ней лицом, Элен проговорила с нажимом:

— Мне нужен мужчина. Честно, Анна, все, что мне нужно, — это кого-то любить.

Анна смотрела на это лицо со следами бурной жизни и с застывшим на нем трагическим выражением, на глаза, молящие о моральной поддержке, и вся душа ее прониклась сочувствием к Элен. Она вспомнила все скандальные истории, которые ей доводилось слышать про Элен, истории, распространяемые, вне всякого сомнения, мелкими людишками, чье имя — легион, которые завидуют ее успеху или ужасаются ее вульгарным манерам. Было, однако, трудно понять, как можно не испытывать искренней симпатии к этой женщине, чье вызывающее, даже непристойное на первый взгляд поведение — лишь маска; за которой скрывается тонкая, чуткая натура и безоглядно-отчаянное желание любить и быть любимой.

— А ты мне нравишься, Анна. Мы станем с тобой подругами. И будем часто ходить с тобой везде, вот так, вчетвером. Так уж получилось, что подруг у меня не густо. Эй, Амелия, — громко обратилась Элен к служительнице. — Дай-ка мне карандаш и листок.

Женщина подала ей блокнот.

— Мисс Лоусон… раз уж вы пишите, дайте, пожалуйста, автограф для моей племянницы.

— Я давала тебе целых три на прошлой неделе, — проворчала Элен, расписываясь. — Ты что, торгуешь ими, что ли? — Она протянула женщине несколько листков, после чего записала номер и дала его Анне. — Это номер моего телефона. Не потеряй, в справочнике его нет. И ради бога, никому не давай… кроме Джино. Вот ему, если сможешь, наколи в виде татуировки. На, запиши мне твой номер.

— Ты всегда можешь позвонить мне в контору Генри Бэллами.

— Знаю, знаю, но на тот случай, если ты мне понадобишься, когда будешь дома.

Анна написала ей номер телефона, что висел в общем коридоре ее дома на Пятьдесят второй стрит.

— Но с девяти тридцати до пяти я на работе, — повторила она. — А по вечерам обычно где-нибудь с Алленом.

— О'кей, — Элен сунула листок себе в сумочку. — Нам пора назад. А то подумают, будто с нами что-то стряслось.

Было ухе около трех ночи, когда черный лимузин подкатил к дому, в котором Анна снимала комнату. Сначала они отвезли домой Элен. Джино уже клевал носом, Аллен тоже выглядел утомленным, но Анна чувствовала себя бодрой и энергичной после такого восхитительного вечера. Из-под двери в комнату Нили пробивалась полоска света, и Анна осторожно постучалась.

— Я ждала тебя, — сказала Нили. — Ну и вечерок был у меня сегодня! Сказала Мэлу, что мне только семнадцать. А ему все равно. Говорит, что жизнь я знаю лучше, чем иная двадцатилетняя. И сказала, что у меня еще ни разу не было мужчины. — Затем Нили поинтересовалась: — А ты что так поздно?

Анна рассказала о своем вечере в обществе Элен Лоусон, начиная с их знакомства на репетиции. Когда она закончила, Нили недоверчиво покачала головой.

— Ты говоришь так, словно чертовски здорово провела время. Сейчас еще заявишь чего доброго, что Элен Лоусон тебе понравилась.

— Понравилась. И даже очень, Нили. Все эти истории о ней… их распускают люди, которые даже не знают ее. Стоит только узнать ее, узнать по-настоящему, и она не сможет не понравиться. Ну, признайся: теперь, когда ты уже примирилась с тем, что она в первый же день убрала тебя из шоу, и когда ты уже поработала с нею, разве она тебе не нравится по-настоящему?

— Ну, конечно, она восхитительна.

— Я серьезно так считаю.

— Да ты больная, что ли? — Нили пощупала ее лоб. — Это ужасная баба. Ее никто не любит.

— Неправда. Те, кто говорят о ней плохо, просто не знают ее по-настоящему.

— Послушай. Единственно, кто ее обожает, это зрители, и то только потому, что они отделены от нее оркестровой ямой и рампой. И любят они не ее, а роли, которые она исполняет. Послушай, чего люди не замечают, так это того, что Элен не только крупная звезда музыкально-комедийного жанра, но еще и потрясная актриса. Потому что играет этих кротких девчонок с золотыми сердцами и заставляет всех верить в них. Но на самом деле — когда она не играет на сцене — Элен холодна как лед. Ходячий робот.

— Нили, ты же не знаешь, какая она в действительности.

— Ах, боже ты мой! С тобой помереть можно, Анна! Встречаешься с Алленом битый месяц и не знаешь о нем ничего. И вдруг — на тебе! Один вечер с Элен Лоусон, и ты уже знаешь ее как облупленную. Уже готова спорить со всеми, кто поработал с нею, знает ее, ненавидит и презирает ее. Она вульгарная, грубая, бесчувственная, жестокая и насквозь гнилая. Может быть, сегодня в компании она и вела себя по отношению к тебе хорошо или, может, ей от тебя что-то нужно. Но только я тебе скажу, если встанешь ей поперек пути, она раздавит тебя, как червяка.

— Это ты ее себе такой представляешь. Эту легенду о ней ты слушала так долго, что даже не желаешь попытаться увидеть ее такой, какая она есть на самом деле. Я не сомневаюсь в том, что, когда она работает, она может быть и жестокой, и грубоватой. Это ее работа. Ей приходится бороться за то, чего она хочет добиться. Но разведи ее самое и ее работу в разные стороны, и ты увидишь перед собой чувствующую одинокую женщину, которая страстно хочет обрести настоящую подругу. И любимого человека.

— «Любимого»! — взвизгнула Нили. — Анна, настоящая Элен Лоусон — это то самое чудовище, которое я постоянно вижу на репетициях. А к тому, что она звезда, это не имеет никакого отношения. Такой она уродилась. Такими не становятся. Да если бы только я когда-нибудь стала звездой, я была бы так чертовски благодарна публике за любовь ко мне… что люди платили уже за одно то, чтобы увидеть меня… что писатели писали бы для меня. О-о! Ходила бы и целовала каждого встречного. Слушай, даже Мэл, который видел ее один лишь раз на бенефисе, называет ее Джек Потрошитель.

— Не буду больше с тобой спорить, — устало сказала Анна. — Но я не хочу, чтобы ты плохо отзывалась об Элен при мне, Нили. Мне она нравится.

— Ух ты-ы-ы… За дверью зазвенел телефон.

— Что это за псих трезвонит в такое время? — удивилась Нили. — Наверное, ошиблись номером.

— Я сниму, — Анна пошла к аппарату.

— Привет, девушка… — раздался в трубке счастливый голос Элен.

— Элен! Что-то случилось?

— Элен! — воскликнула Нили в открытую дверь. — Боже мой, ты не шутишь? Надо же, как ты быстро сходишься!

— Вот захотелось просто позвонить и пожелать спокойной ночи, — приветливо продолжала Элен. — Я разделась, постирала чулки и трусики, намазалась кремом, уложила волосы и вот лежу в постели.

Анна представила себе Элен, блаженствующую на своей широченной кровати, и непроизвольно вздрогнула, стоя в неотапливаемом общем коридоре. Но несмотря на то, что рядом вертелась Нили, стоя над душой, любопытство одержало в ней верх.

— Элен, ты сказала, что сама стираешь себе чулки и трусы?

— Э-э, да ты шутишь, — прошипела Нили,

— Конечно, сама, — ответила Элен. — Честно. Еще моя старушенция приучила меня, и, хотя у меня есть служанка, я делаю это каждый вечер, прежде чем лечь спать. Наверное, это во мне ирландское, от О'Лири.

— Это твоя настоящая фамилия? Нили не выдержала.

— Сейчас вернусь. Накину махровый халат, если мы собираемся болтать. Здесь холод собачий. — Она убежала в комнату.

— Нет, настоящая — Локлин, — ответила Элен. — Шотландская — Кровь во мне течет шотландская, французская и ирландская. Но я сменила Локлин на Лоусон. Мне казалось, это будет лучше смотреться на афишах.

— Ты говоришь так, словно всегда знала, что твое имя появится на афишах.

— А ты что, мне не веришь? Я уже с десяти лет пела на благотворительных концертах. В шестнадцать начала брать уроки пения. А два года спустя меня уже начали прослушивать на пробах. Получила маленькую роль и песенку в одном бродвейском шоу. Отзывы в прессе были сплошь восторженные. Поражены были все, но только не я. Если бы я не верила, что пою дьявольски хорошо, то не стала бы и пробоваться на ту роль.

— Значит, у тебя никогда не было неприятностей и никогда не приходилось искать работу?

— Она добилась всего сразу, — Нили уже вернулась, закутанная в теплый махровый халат, грызя хрустящее печенье. — Вот почему она так по-сволочному и относится к таким, как я: не знает, что это такое — пробивать себе дорогу в жизни.

— Нет, я добилась этого легко, — продолжала Элен. — Допускаю, что так легко получается не у всех. Но ух если в человеке что-то заложено, он своего добьется. И точка! У кого-то времени уйдет чуть больше, но, если в ком действительно что-то заложено от бога, он не потеряется в этой схватке. Терпеть не могу всякий дерьмовский треп о тернистом пути на вершину, который то и дело слышу… обо всех этих талантах, что не могут пробиться. Чтобы пробиться, требуется больше, чем просто хороший сильный голос. Черт подери, петь-то могут многие девушки. Сама слышала певичек в оркестрах, которые зарабатывали всего семьдесят пять долларов в неделю, а голос.у них был получше моего. Но им не хватало этого самого…

Анна переступила с ноги на ногу, и ее заколотило от холода. Свое пальто она оставила в комнате у Нили.

— Элен, мне нужно лечь. Тепло отключили, и а мерзну.

— Я подожду.

— Но я не могу… Я имею в виду… телефон…

— Что, провод короткий?

— Телефон Висит в общем коридоре.

— Что-о-о?

— В коридоре. Я же снимаю меблированную комнату. Своего телефона у меня нет.

— Да ты шутишь! Хочешь сказать, что носишь на пальце камешек за полета кусков, а телефона у тебя нет? Где же ты живешь, черт подери?

— На Пятьдесят второй стрит, как раз у магазина «Леон и Эдди».

— Но это же грязный район! — воскликнула Элен. Тут ее голос изменился. — Ах, да какого черта, ты же скоро замуж выходишь. Но как ты можешь жить без своего телефона в комнате?

— Да он мне и не особенно нужен.

— Ну и бога ради! — До Анны донесся зевок и шуршание разворачиваемой газеты. — О-о, я вижу, обо мне тут две колонки, — проговорила Элен сонным голосом. — Ладно, ангел мой, иди ложись спать. Заходи завтра на репетицию после работы.

— Вообще-то я кончаю работать довольно поздно. И сразу мчусь домой переодеться для свидания с Алленом.

— Да, это бы лучше. Имею в виду — переодеться. Ты действительно очень привлекательна, Анна, но это твое пальто со стоячим воротни-ком и официальный твидовый костюм надевать не надо. Запомни, самое главное на свете — это чтобы у тебя был человек, который любит тебя. Одевайся для него. Я позвоню тебе завтра на работу, — В трубке щелкнуло, и послышались частые гудки.

Анна вернулась в комнату к Нили. Взяла свое пальто и сумочку. Нили проводила ее до двери.

— Я чего-то не понимаю, Анна. Если бы не слышала собственными ушами, ни за что бы не поверила бы. — Выражение ее лица изменилось. — Но я все равно стою на своем; от нее всего можно ожидать.

— Ничего подобного. Сегодня вечером она веселилась… Она и впрямь такая одинокая. И ей понравился Джино.

— Вот, значит, в чем тут дело! — воскликнула Ни-ли. — Она просто использует тебя, чтобы заполучить Джино.

— Неправда. Она была со мной приветлива и дружелюбна еще до того, как я договорилась о встрече с ними. Пригласила меня к себе домой…

Нили усмехнулась.

— А может, старую боевую лошадь потянуло на шалости на старости-то лет?

— Нили!

— А что, такое случается. Знаешь, некоторые из этих крупных звезд — особенно бабехи вроде Элен, которые любят заниматься сексом — ну вот, они сильно переживают, что мужики перестают их замечать, и переключаются на женщин, чтобы получить удовольствие. В одном ночном клубе с нами выступала одна угасшая кинозвезда, так она…