Ефрейтор– второе по старшинству звание Российской армии. Ниже – только рядовой. Имеет права младших по званию и обязанности старших. Он очень гордился тем, что из рядовых проскочил сразу в сержанты.
       Китель– рубашка солдата, т.е. то, что одевают на верхнюю часть тела. Те, кому не повезло в ней родится – в ней умирает. Мне не понятно, кто больше похож на половую тряпку – вы или ваш китель.
       Старшина– Самое старшее беззвездопогонное лицо. Считается опытным солдатом и поэтому обязанным воспитывать солдат. Настоящий старшина – это отец, мать, жена, старший брат, священник, бог и партийный лидер солдата. Так что времени быть ему старшиной у него нет.
       Плац– место, на котором тренируются ходить по Уставу и где командиры иногда пытаются что-то сказать подчиненным. Лежит на плацу солдат ПВО. Он не убит. Задолбали его.(Эпиграф к письму из армии.)
       Дед– солдат, прижившийся в армии, т.е. которого пора из нее убирать обратно на гражданку. Молодой солдат знает больше, а умеет меньше, чем дед.
       Капитан– четыре маленьких звездочки на погоне с одной полосой. В отличие от морского, береговой капитан своим кораблем не управляет. Капитан, если вы не выполните приказ, то я уравняю количество звездочек на вашем погоне с количеством извилин у вас в голове.
       Сержант вероятного противника– младший чин армий США и ФРГ, который брызгает слюной на рядовых, заложив руки за спину. Сержанты делятся на две категории – наши и вероятного противника.
       Верховное командование– общее понятие для обозначения отдающих приказы, когда тем, кому эти приказы отдаются, не сообщается, кто их отдал. Иногда используется как заменитель бога, на которого надо надеяться, но самому не плошать, иначе надеяться будет не на что. Неисповедимы пути мыслей верховного командования.
       Бэтр– БТР – бронетранспортер – бронированная машина с двумя пулеметами (большим и маленьким), в которой солдатам иногда удается покататься. Считается, что в ней солдаты защищены от пуль. Наш бэтр плавает как рыба и бегает как волк.
       азер– азербайджанец – На рынке много азеров.
       ВТО– высокоточное оружие. Ракеты с электронной системой наведения, которыми можно стрелять далеко и очень точно. Во время войны в Ираке американцы использовали ВТО для стрельбы по форточкам иракских бункеров.
       ДОТ– долговременная огневая точка – укрепленный домик, обычно из железобетона, в котором есть несколько пулеметов или пушек, и несколько солдат, которым поручено прожить в этом домике как можно дольше. После того, как красноармейцы атаковали финские ДОТы, финны сошли с ума.
       Моральный трах– класс самых мощных психических оружий. К этому классу относится все, что дает противнику ясно понять, что он чего-то не может. (Примечание: в разговорном языке слово трах обычно заменяется синонимом.) Каждый советский гражданин обучен владению моральным трахом.
       Выпендриться– попытаться осуществить действие, на осуществление которого явно не хватает сил и средств. Правительство выпендрилось очередной реформой.
       Эль– Джихад-священная война мусульман против всех остальных. Что делать, если начнется Эль-Джихад?
       ПТУРС– противотанковый управляемый ракетный снаряд – Небольшая ракета, которую выстреливают и пилотируют по припаянным к ней проводам или, иногда, по радио, чтобы она попала в танк. Игроков в компьютер к ПТУРСам не пускать. Здесь не засейвишся.
       Боекомплект– то, чем что-то стреляет. В танках и других боевых машинах – то, во что надо попасть, чтобы машина взорвалась. Вашего боекомплекта должно хватить на то, чтобы покрыть погонный километр площади фронта.
       БМП– боевая машина пехоты – средство для перевозки тел, немного похожее на танк (с гусеницами и пушкой), чтобы в него не страшно было залезать. Консервы солдатские «БМП, обжаренная в напалме».
       Флажок– регулятор того, как будет стрелять автомат или еще что-то. У автомата может быть на предохранителе – не стреляет, одиночный огонь – по одному выстрелу за одно нажатие, и автоматический – стреляет, пока давишь на курок. Перестаньте вы, наконец, дергать флажком, лучше на курок нажмите.
       Макаров– пистолет, придуманный Макаровым, чтобы вооружать россиян. Кандидаты в мастера спорта по стрельбе и профессиональные игроки в бейсбол (те, которые кидают мячик) могут с его помощью нанести солдату противника непоправимый моральный и физический урон. Заряженный пистолет Макарова тяжелее и поэтому опаснее.
       Запал– штуковина, которая взрывает взрывчатку в гранате. Очень ценная вещь, потому что без нее граната – просто булыжник. Рекомендуется хранить отдельно от гранат и от солдат. Запал можно ввинтить без отвертки, голыми руками.
       АГС– Автоматический Гранатомет Станковый. Пулемет, который стреляет небольшими гранатами. Очень эффективен, если вы не хотите повоевать с противником. Если мы вооружим взвод АГСами, то что будет делать остальная дивизия? – Боеприпасы подтаскивать!
       РПК– Ручной Пулемет Калашникова. – Автомат Калашникова с длинным стволом, сошками и магазином побольше. Для поднятия морального духа назван пулеметом. Если вам дали РПК – это еще не значит, что вы уже пулеметчик.
       ПГ– Противотанковый Гранатомет – Труба, из которой выстреливают ракетой (противотанковой гранатой). Если добрая фея даст вам для тренировки обращения с ним вагон гранат и танковую дивизию, то в реальных условиях вы с легкостью сможете подбить до пяти танков. На добивание каждого из подбитых танков может потребоваться еще несколько гранат. ПГ сделать сможет каждый дурак. Ты к нему гранату сделай.
      ***
 
Когда внутри тебя лишь пустота -
Пусть будет пуст и рожок автомата.
Такая истина мне дана.
А другие все потерялись когда-то.
И сначала мне было все равно,
Потому что были страх и боль
А сейчас осталось лишь одно -
Стрелять или сыпать на раны соль.
Потому что нас за разом раз
Поднимают и дают лишь один приказ:
Стрелять, пока не кончаться патроны.
Стрелять, пока будет в кого.
Но мы ведь не просто солдафоны,
Нас ложат лишь на двадцать одного.
Мыслей нет.
Чувств нет.
Нервов нет.
Сердца нет.
Есть лишь патроны и автомат.
И вновь сзади крик: Вперед!
Но мой напарник слева сунул дуло в рот.
Я бы мог подумать, что стало с ним,
Если б было время, и было чем.
А так – был, и нет. Ну и черт с ним.
Он для меня не был никем.
Для меня всем стал автомат.
И я теперь лишь одному рад -
Стрелять, пока не кончаться патроны,
Пока не сгорит вечный автомат
И слышать умирающих стоны.
И крики чужих: Чтоб ты умер, гад!
А мой сосед слева вдруг решил повернуть.
Видно вспомнил о чем-то, о чем я забыл.
Но ему уперлось дуло в грудь.
Девять грамм. Он плохим солдатом был.
А на конце ствола горит тот огонь,
Что лишь сжигает, он не может греть.
Для кого-то сгоревший порох – вонь.
А меня этот запах заставляет петь.
Потому что, как и в прошлый раз,
Нас поднимают и дают все тот же приказ:
Стрелять, пока не кончатся патроны.
Чтоб стало легче – их нечего нести.
Чтобы смести все заслоны.
Стрелять, чтоб не говорить Прости…
И я не сниму руку с курка.
Пусть моя и устанет рука,
Лучше уж так идти сквозь ночь,
Чем просто уйти прочь.
 

26 мая 200(засекречено) года. 7 часов ровно. Где-то на восточной границе.

 
      – Застава, подеьм!…Встать, суки!
      Через секунду одеяло исчезло, оголив тело ефрейтора Лещенко. Тело открыло глаза, вскочило и заученными движениями стало натягивать штаны, сапоги и китель. Сам ефрейтор просыпаться не спешил. Месяц назад, прибыв из учебного центра по подготовке личного состава для прохождения службы на заставу, он посмотрел на свое новое окружение и понял, что оно ему не нравиться. Старшине роты Потопову его окружение нравилось, и всем, попадавшим в его окружение, он старательно прививал любовь к ранним подъемам.
      Выбежав на плац, Лещенко слегка проснулся и глянул на свое отделение. Деды Кранов и Гольцов осторожно курили в кулак и зыркали на Семечкина. Семечкин смотрел на кончики своих сапог и переваривал очередную воспитательную беседу о вреде нюханья ацетона, бензина и других приятных, но ядовитых веществ. Ветров, уставившись в точку в метре перед собой, медитировал, плавая где-то в светлом и возвышенном, бросив тело послушно дергаться напра– налево. Коломызов тяжело переминался в ожидании каши с маслом, хлебом и матом, которыми кормили по завтракам. Каленковский лежал в лазарете с приступом язвы, старательно усиливаемом таблетками натощак, которыми его пичкал прапорщик межслужбы Куприянова.
      – Равняйсь! – голова Лещенко послушно дернулась направо, а сам он подумал, пришлют на замену Гольцову и Кранову людей, и если пришлют, то сколько – двоих или четверых, до полного комплекта.
      – Смирррна! – голова услужливо дернулась и замерла прямо. Где-то справа по бетону процокали две пары ботинок, и сонной роте по ушам резанул, окончательно пробуждая, докладной скрип старшины Потопова. Скрип царапал мозги, как вилка тарелку, и Лещенко привычно ускользнул в воспоминания.
      … Цинки с семьей…
      … Иришка в обнимку с Михаськой…
      … Замдекана, нудно цедящий, что каждый нормальный человек человеком становится только после получения высшего образования…
      – Здравствуйте товарищи пограничники!
      – Здра! Жела! Това! Капитн! – дружное нытье роты слилось в единый рев, спугнувший тусклые картинки, которые становились все более и более тусклыми. Ну хоть бы что-нибудь произошло! – тоскливо подумал Лещенко, скосив глаза на шарик тела капитана Фокеева. Капитан заложил руки за спину, чем сразу стал похож на сержантов вероятного противника и начал выбрасывать из огромного рта слова. Тяжелые звуки, вылетев вместе с капельками слюны, пролетали с метр и шлепались о бетон. Брызги изредка долетали до сапог первой шеренги. Несколько обреченных фраз разбилось об асфальт. Потом внимание подхватило что-то новое, непривычное, достаточно ценное, чтобы не дать ему пролететь мимо:
      – … так вот, товарищи бойцы, пока вы спали, в мировой политической обстановке произошли некоторые изменения. В час двадцать три минуты нашего времени объединенные вооруженные силы Ирака, Ирана и Саудовской Оравии пересекли государственную границу Афганистана и не встречая сопротивления, продвинулись к Кабулу.
      Нечто тягуче-томительное, прилипшее к воздуху, запробуждало строй – тела одно за другим оживали, как будто водители отрывались от листания журналов, отключали автопилоты и брались за покрытые пылью рычаги. Капитан Фокеев, обнаружив, что застава обратила на него внимание, запнулся от неожиданности, а потом торопливо закончил:
      – Верховное командование сейчас решает, как наиболее адекватно реагировать на происходящее. Заставе после завтрака перейти на боевую готовность. Разойдись!
      Строй постоял секунду, впитывая последние капли, а потом сломался и развалился на отдельные бурлящие кучки.
      Лещенко осторожно выкатил беломорину из полуполной пачки и застыл посреди плаца одиноким пограничным столбиком, вместе с папироской пережевывая информацию.
      Тело отшатнулось от небольшого газового факела, а потом привычно ткнуло папироской в его основание и заглотнуло едкий дым. Пыхнув ноздрями как бэтр выхлопными трубами, ефрейтор Лещенко воткнул ожидающий взор в рядового Гольцова. Когда Гольцов давал прикурить, это значило, что сейчас он будет чего-то просить.
      – Товарищ ефрейтор, разрешите вне устава… – ласково проканючил Гольцов. Лещенко с секунду смотрел на грязно зеленые глазки, взгляд которых быстро скакал с пряжки на подбородок, и вяло буркнул:
      – Валяй.
      – Я тут с братками потарахтел, и в общем, мы так сообразили: если азера на нас попрут, то надо свинтить отседова… подале, да и не пустыми. А ты как думаешь?
      Лещенко пожевал папироску, неспешно оглядывая заставу и бескрайние просторы родины за ее забором и пошевелил картинками памяти. Гольцов перемялся с ноги на ногу и полез за сигареткой – Лещенко мог обсасывать вопросы по полчаса, но на памяти заставы за месяц срока не разу не выдал неправильного ответа.
      Взрыхлив короткий ежик разных с проседью волос, Лещенко прикинул, далеко ли до завтрака и ненавязчиво, серенько промямлил:
      – Ну если винтить – то прям счас. Когда попрут – свои из второй линии обосруться и будут лупить по всему, что движется. Да и застава – как арбуз на блюдечке – ВТОкнуть самое оно. А азера, если еще не гикнулись, помнят, наверное, Брестскую крепость и бабахнут – пепла не останется.
      Гольцов скривился и спросил:
      – А че за крепость?
      Лещенко вдохнул, раздуваясь воздушным шариком, выдохнул, шипя перебитым шлангом шиноподкачки.
      – Это во вторую мировую погранцы послали все, заперлись в большом ДОТе и месяц морально трахали все немецкое командование.
      Гольцов медленно кивнул, и задумчиво опустил глаза, а Лещенко побрел к столовой, усмехаясь тому, что послать все и трахнуть морально для советского солдата всегда будет понятней, чем подвиг во имя родины-такой-то-матери.
      ***
      Тело рядового Семечкина уныло ковырялось в горке каши, испуганно прижавшейся к краешку необъятных просторов тарелки. Сбоку на скамью рухнуло тело комода и его голодный рык смыл Семечкина с надежного берега мыслей в бурный океан реальности. Комода Лещенко Семечкин зауважал после двухчасовой исключительно информационной лекции о действии наркотиков, а так же после демонстрации, что в отделении руками и ногами он машет лучше всех, и поэтому махать теперь будет только он.
      Семечкин решительно размазал по тарелке свою порцию и повернувшись к комоду, осторожно прошептал:
      – Товарищ ефрейтор…
      Лещенко, не отрываясь от жевания, заглянул к Семечкину в тарелку, затем удивлено глянул на него, потом кивнул на его тарелку и проглотив, спросил:
      – Ты че не ешь?
      – Да вот все думаю… это война, да?
      – Для тебя война будет, если ты через две минуты не съешь свой завтрак.
      Семечкин послушно сгреб кашу на исходную позицию и черпанул ложкой.
      – А это еще не война, а очередной прикол от Щасотдамася Хуснейма. Я вот все жду, когда же он на нас выпендриться, чтобы мы ему выпендрюльник оторвали.
      – Все шутите… – Семечкин уныло поглощал безвкусную кашу. – а меня мама дома ждет.
      – Так давай я тебе ногу отстрелю, и поедешь домой. А там, глядишь, и мы с арабами придем. Во класно будет! Мы с арабами перестреливаться будем, а мама нам будет суп варить… хотя нет, я лучше сразу арабам сдамся, а то тебе супа не достанется… а хотя стоп, тогда же арабы к тебе домой придут и съедят весь суп… блин, че делать-то?
      Скорчив задумчивую рожу, Лещенко вылез из-за стола, и пошел за чаем, оставив поугрюмевшего Семечкина доедать завтрак. Зачерпнув кружку чифиря Лещенко нашел среди обшарпанных грязных столов жердь тела рядового Ветрова и побрел к ней. Плавно посадив тело рядом с телом Ветрова, Лещенко обнял кружку ладонями и глотнул обжигающего горького чаю. Выплюнув пару веточек, Лещенко посмотрел в низкий грязный потолок и спросил:
      – Ветров, что делать будешь, если это – Эль-Джихад?
      Ветров высвободил часть сознания из потоков Нирваны, посмотрел на что-то далекое за головой Лещенко и тускло ответил:
      – Ничего. Великое божественное начало приведет меня туда, где я должен быть и сделает тем, чем я должен быть.
      – А если оно захочет, чтобы ты расстрелял заставу? – Лещенко, не отрываясь от пустых глаз Ветрова, глотнул чаю.
      – Никому не дано изведать свою карму…
      Ветров перевел взор в пустоту перед собой и ускользнул от Лещенко в потоки высокого. Лещенко отвернулся к той же пустоте и глотнул чая, заливая в эту пустоту горечь чифиря вместе с горечью бессилия. Он посмотрел на столы, стулья и несколько десятков тел, автоматически поглощающих еду и готовых по первому окрику испуганно оторваться от тарелок и побежать. Кто-то – просто спасаться, а кто-то – сначала хапнуть, чтобы от спасения был навар. Очень захотелось что-нибудь сделать. Это желание, вылетев как ПТУРС из-за угла, прошибло тоску, и кумулятивной струей подожгло что-то внутри.
      Лещенко вздрогнул, оторвался от созерцания тел и одним глотком допил чай. Вскочив, он забил поглубже внутрь нервную дрожь ожидания взрыва боекомплекта и побежал на плац.
      ***
      Застава получала оружие. Без патронов.
      Лещенко, отбегая от оружейки, покосился на первый взвод, выносивший ящики с боеприпасами в грузовик.
      Встав в строй, он глянул на отделение и на бетонный забор автопарка, за которым рычали и ревели БМПшки, стряхнувшие толстые слои пропылившейся смазки. Оглядевшись, ефрейтор убедился в том, что половина заставы жадно смотрит на оружейку в ожидании патронов, а другая – на автопарк. Его пальцы скользнули в карман, нащупали в нем патрон, воровски дернулись к подсумку и вогнали его в специально сунутый дыркой вверх магазин. Лещенко довольно оскалился в сторону нескольких офицеров, топтавшихся у входа в оружейку.
      Через минуту последнее отделение выбежало из оружейки и пристроилось с краешку стометрового строя. Три тела со звездочками на плечах отошли от оружейки, из которой вынесли последний ящик, и неторопливо пошли к середине строя. Потный и хрипящий первый взвод воткнулся в строй и Фокеев, проследив, как укладывается пробежавшая по строю волна, прокашлялся и хрипнул:
      – Застава! Равняйсь! Смирна! Только что! Получен приказ! От начальника округа! Отойти от рубежей границы! И соединившись! С частями внутренних войск! Занять! Оборону!
      Огонек, тлевший внутри, подобрался к боезапасу. Взрыв расколол бронеплиты страха, смял выдрессированные механизмы, и спалил зеленый камуфляж тоски, превратив все это в ярко пылающую искореженную кучу.
      – А пошли бы вы все в! – громко шепнул Лещенко, и дал телу команду шагнут вперед. Тело сделало первый неуверенный шаг. Затем Лещенко подумал. что встать обратно в строй – значит умереть, и решительно схватился за рычаги управления.
      Сделав три быстрых шага, тело выхватило из подсумка магазин, и сдернуло с плеча автомат. Затвор жадно вырвал патрон из еще не пристегнутого магазина и со звонким щелчком вбил его в патронник.
      – Всем лечь!!! – взревел Лещенко, тыкая автоматом в строй.
      Над плацем треском горящего фитиля повисло молчание.
      – Лещенко, не дури, у тебя же автомат не заряжен… – неуверенно уронил Фокеев в готовую лопнуть пустоту. Лещенко осклабился и бабахнул в сторону командира первого взвода, который, вытаращив глаза, лапал кобуру. Голова комвзвода-1 дернулась, из затылка брызнуло и расплескалось по плацу. Комвзвода стал медленно падать. Лещенко, оскалившись еще шире, повернул дымящееся дуло на заставу и ласково спросил:
      – Сами ляжете или помочь? – и передернул флажок на автоматический огонь.
      – Застава, лечь!!! – рявкнул Фокеев, падая на плац. Застава послушно рухнула на бетон.
      – Молодец, Фокеев. – прощебетал Лещенкона бегу к телу комвзвода-1.
      – На спину! Снять оружие и сумки с магазинами! Руки за голову! – рявкнул он, выдергивая из кобуры макаров с обоймами, и закидывая автомат за плече. Рассовав по карманам шесть обойм, он взял в каждую руку по пистолету и подмигнул стремительно зеленеющему Фокееву. Потом он глянул на ровные ряды тел и оружия.
      – Молодцы! – метнул он в эти ряды и обернулся на топот сбоку. От ворот заставы, бежали, сдергивая с плеча автоматы, дежурные.
      – Стой! Бросай оружие! – сдавленно крикнул передний, запихивая магазин в автомат.
      – Позняк метаться! – ответил Лещенко и вскинув пистолеты, нажал на курки. Грохнуло. Передний споткнулся и покатился кубарем, разбрызгивая красным. Второй, выронив автомат, упал мордой в бетон, и завизжав, схватился за простреленное колено.
      Успеть бы! – поджав хвост, пробежала последняя мысль, оставив Лещенко наедине с действием. Лещенко побежал вдоль строя, подхватывая гранатометы, пулеметы и сумки с магазинами. Застава зашевелилась, заволновалась, задрожала и Лещенко, чтобы никто не дернулся со страху, заговорил:
      – Слушайте все. Я – не агент Щасотдамся. Я не шпион. Я – просто русский. Может быть, у меня глюки, но мне очень кажется, что наше родное командование хочет еще одну Чечню, чтобы те, кто не успел хапнуть в первой, хапнул во второй…
      Он прервался подволочь стволы к грузовику и забросить их в кузов. Вытащив ящик с гранатами, он грохнул его об асфальт и стал ввинчивать запалы.
      – … И сейчас мы, предатели Родины, отойдем без приказа, а затем будет нарушение суверенной государственной границы и священная война за освобождение любимой родины. Может быть, у меня глюки, но очень уж не хочется быть расстрелянным за выполнение приказа…
      Перевалив через бортик тушу АГС, Лещенко перевел взор на замершие тела и дернул чеку гранаты.
      – Ветров, Семечкин, ко мне!!! – гаркнул он, засовывая чеку в карман. Тела Ветрова и Семечкина неторопливо поднялись и потрусили к грузовикам.
      Из парка выдвинулась острая морда БМПшки. Выехав наполовину, БМПшка повернула ствол пушки на Лещенко. Он расплылся в улыбке, помахал гранатой и похлопал по борту грузовика. БМПшка встала, неуверенно рыча мотором, а Лещенко показал Ветрову с Семечкиным злые веселые огоньки, горевшие у него в глазах и скомандовал:
      – За руль и медленно. – в голову перед БМП. Выполняйте. – Ветров побрел садиться за руль, а Семечкин, глянув на скрученного в тугую пружину комода, отвел глаза и промямлил:
      – Товарищ ефрейтор…
      – Не дрейфь. До траншей довезешь – а там катись на все четыре стороны.
      Семечкин дрогнул и поплелся к кабине второго грузовика. Через пару секунд грузовики довольно замурлыкали и медленно поползли к БМПшке. Лещенко шел, держась за борт грузовика, и злорадно скалился поворачивающейся за ним башне.
      Сбоку, из вторых ворот парка, выбежали трое, и побежали к грузовикам. Лещенко быстро, по звериному, повернулся к ним и показал гранату. Трое замедлили бег, встали, и передний, старшина Потопов, яростно матюгнувшись, кинул на землю автомат и упер руки в боки. Лещенко ответил ему лучезарной улыбкой и повернулся к БМПшке. Глядя в башню, он помахал ладошкой вверх, а потом ткнул в землю рядом с собой. Через пять секунд люк открылся и хмурый стрелок вяло спрыгнул на землю и подошел к Лещенко.
      – Ну ты и раздолбай! – бросил он, доставая сигарету.
      – Стараемся. – ответил Лещенко, шагнул к БМПшке и прыгнул в люк. Впрыгнув в кресло наводчика. он судорожно схватил пластинку наводки и повернул пушку в кузов с гранатами. Повернув, он выдернул из кармана чеку и вставил ее в гранату. Швырнув ее к себе под ноги, он глянул на белое лицо водителя и кивнул на грузовик:
      – Подтолкни его и поехали.
      Водитель послушно повернулся к рычагам и осторожно двинул БМП на задний грузовик. Тот отчаянно загудел, наползая на передний грузовик. Передний поурчал в ответ и покатился к воротам. Колонна подьехала к воротам и застава, поднимаясь на ноги, увидела, как ворота, секунду помедлив, загудели и стали медленно открываться. Лязгнув на прощание гусеницами. БМПшка исчезла в воротах.
      Фокеев яростно сплюнул, и открыл рот, чтобы матюгнуться, но посмотрев на заставу, медленно закрыл его. Люди смотрели в открытые ворота. в которых оседала пыль. В глазах у них плескалась горькая тоска, как будто вместе с боеприпасами от них уехала жизнь.
 

26 мая 200(засекречено) года . 11 часов сорок минут ровно. Где-то чуть ближе к восточной границе.

 
      Ефрейтор погранвойск Лещенко впихнул в магазин последний патрон, присоединил магазин к РПК, и положил его рядом со взведенным автоматом. Потянувшись, он глянул на высотку, изрытую заставой во время учений и пробежался взглядом по траншеям и окопам, в которых лежало оружие.
      Затем он посмотрел на маленькое облачко пыли на горизонте и рывком накинул бронежилет. Нахлобучив каску, он бросил между зубов беломорину и глянул на стоящее в зените Солнце. Понадеявшись, что он протянет до заката, Лещенко подхватил РПК, и сбежал в передний окоп, где лежали два ПГ. Отыскав маячивший в полукилометре погранстолбик, поперек которого на штыке висела доска, он чиркнул спичкой и заглотил едкий дым. Стиснув папироску зубами, он вбил сошки в бруствер и лег за пулемет.
      Поперек доски, прибитой к погранстолбику, висела дохлая ящерица, кровью которой на доске было написано:
      «Не выюзывайтесь
      И не выюзаны будете
      Евангелие от Митьков, хакнутое»