Улыбаясь до ушей и чувствуя себя одной из кукол, я вскочил на ноги и пинком распахнув дверь, вошел в следующую комнату.
      В ослепительно белой комнате не было ничего, кроме двери, украшенной образцом кокетливого подчерка, исполненного помадой:
      «А мы теперь бессмертные и исчезать мы тоже не будем».
      Я уныло затянулся, обречено подсчитывая, сколько мне еще осталось. Потом со вздохом обреченного на полгода непрерывного секса толкнул дверь и решительно шагнул внутрь.
      Шаг завершить ногам не удалось. Они замерли, как и все остальное, демонстрируя мою парализованность увиденным. Захлопывающаяся дверь, отрезая меня от простого и понятного виртуального мира, толкнула меня внутрь. В мою комнатку, где я весело существовал в незабываемую летнюю практику второго курса.
      Некоторые рефлексы вспоминаются сразу. Я хлопнул комара, мгновенно усевшегося на кусок шеи, не прикрытый курткой, и уставился на свою койку.
      – Гремлин, мать твою, где ты ходишь? – возмутилась Хатя, сидевшая на койке в обществе полуторалитрового баллона с пивом.
      – Да вот… за коньячком ходил… – промямлил я, еле слышно в реве бушевавшей за стеной дискотеки. Той самой, с которой она напившись, пошла меня насиловать, что закончилось моим первым конкретным поцелуем и засыпанием ее у меня в кровати.
      – Тогда иди сюда, меняться будем! – похлопала она по койке рядом.
      К комариному гулу и запаху травяной сырости примешались воспоминания вкуса ее губ, запаха перегара, мягких холмиков грудей, веса коренастого тела. Воспоминания вытащили закрывавшие их бетонные плиты сожалений об упущенном моменте. Именно этом. Плиты рухнула на меня и приплющили к месту.
      – Ну что ж ты там застыл? – обиженно буркнула Хатя. – Смотри, пива тебе не останется… – она хлебнула из баллона. – А коньяк пить я все равно буду.
      Страх снова выхлестнул из живота, но я успел его поймать и направить на движение. Хоть какое-то.
      Рука вырвала из ножен на бедре нож и метнула его в стену. Стук!
      – Ну ладно, оставлю я тебе пива… – осторожно сказала она, замерев с приподнятой бутылкой.
      Мысль, что я уже вроде знаю, что делать и вообще, эта комнатка игрушечная, была очень своевременной.
      Я улыбнулся, и сразу стало легко. Страх отступил от головы, выдавленный пошловатым весельем, и стал просто остренькой приправой к Хате.
      – Это я избавляюсь от острых предметов, которые могут помешать обмену и распитию. – сообщил я, лениво расстегивая куртку. – Такие мероприятия лучше проводить под одеялом. Говорю как крупный специалист по распитию коньяка в ограниченное число рыл.
      – Ты на что намекаешь? – ошарашено спросила она.
      – Я намекаю на то, что тебе уже давно пора слезть с моей постели, чтобы не мешать мне залезть в нее и встретить тебя по всем правилам гостеприимства. – Я уже справился с кроссовками и принимался за штаны. – И лучше тебе поторопиться. Из устных источников известно, что комар теоретически заменяет мужчину. А если я быстро не залезу под одеяло, то в этой комнате будет много пьяных комаров, готовых на все. Ты же не хочешь оказаться в одном помещении с толпой пьяных мужчин?
      – С мужчинами-то я не отказалась… -задумчива сказала она, сползая на пол. – Но вот оставлять тебя с толпой пьяных комарих…
      – Да, пьяной женщины мне хватит одной. Особенно если она немедленно пойдет менять пиво на коньяк… Давай быстрей, а то конкурентки уже разлеглись по соскучившейся по мужской ласке шкуре.
      – Че ж ты раньше не сказал… – шепнула она мне в нос. – Где мой коньяк?
      – Держи… Где мой пиво? Ты бы лучше не горлышко так посасывала…
      Довольно похрюкав в ответ на серию ударов по груди, я поймал ее реки, завел за спину и впился в ее губы.
      – Че дрожишь? – продышала она мне в нос коньяком, стаскивая с меня трусы.
      – От предвкушения вкушения. – просипел я, с трудом удерживаясь от восторженного повизгивания. Восторг возникал из улетающих в небытие мрачных самоистязаний по поводу упущенной возможности переспать с ней.
      Стаскивая с нее тренировочные штаны, медленно, наслаждаясь гладкой мягкой кожей, я вытаскивал из глубин памяти что-то важное, касающееся ее. Получалось с трудом. Мешало ощущение ее ног, живота и грудей под майкой и губ на моем горле.
      Ладони медленно поползли по ягодицам, спине, задирая майку. Она шумно задышала и память выдала страничку эротического гороскопа, в котором говорилось, что у ее знака зодиака эрогенные зоны – спина и попа. Облегченно вздохнув от исчезновения единственного напрягающего фактора, я отправил руки гулять по ее спине и сосредоточился на восторге.
 

«Отключив тормоза, не забудьте про стоп-кран». Энциклопедия Неприятностей, Том 14 «Техника», стр.576 «Транспорт»

 
      Проснувшись и хлопнув комара, присосавшемуся к куску ладони, высовывавшемуся из-под одеяла, я сел, сдернул с полки над головой папиросы и зажигалку и закурил. Мысли о том, что надо бежать на лодочную станцию и плыть с группой на экскурсию промелькнули, плеснув бодрости. Потом я вспомнил о некоторых событиях, отделявших меня от необходимости прыгать в ботинки и нестись жрать и учиться.
      Спешить было некуда. Разве что в следующий упущенный шанс, поджидавший меня за истыканной ножами и размалеванной защитными рунами дверью.
      Я отхлебнул сока из пакетика, возникшего в руке из моего смутного желания попить и занялся просеиванием своих картинок на предмет составления примерного списка предстоящего.
      Страх, сладко потягиваясь, проснулся и заполнил живот сладкой дрожью, окончательно пробудив меня. Дрожь растеклась по телу, требуя немедленно сорваться и выскочить за дверь, к следующей. С мазохистким наслаждением удержав тело, отреагировавшее нытьем в спине от давления в нее какой-то невидимой ладони, я старательно вошел в образ бывалого ковбоя и попробовал прикинуть, что за дверью.
      За дверью моей комнатки на биостанции были с полсотни девушек, которых я хотел. Стоило мне вспомнить об них, как страх вернулся, галопируя на мысли, что за дверью – биостанция с окрестностями, и мне не выбраться с нее, пока не совращу и не трахну всех хоть сколько сексуальных сокурсниц.
      Я истерично хихикнул, представляя себя, при первой возможности волокущего в кусты первую, затем вторую, третью и так далее попавшуюся. Затем я представил себе реакцию сокурсников и хихиканье переросло в уверенный хохот.
      Просмеявшись, я задвинул воспоминания о сокурсницах в дальний угол памяти и вернулся к образу бывалого ковбоя который, щурясь над крепкой самокруткой, лениво вспоминает бурную молодость.
      Самое неприятное воспоминание молодости выскочило из-за угла, вцепилось в спину, скрючив мышцы. Голова дернулась вправо. Влево. Потом я отодрал его от шеи и осторожно посмотрел на него.
      Общага. Я тогда зашел к Маргарите, собрался с силами и ни с того ни с сего предложил трахнуться. Именно в такой формулировке. От страха, что она согласиться, у меня прибавилось с десяток седых волос, а воспоминание об этом инциденте до сих пор вызывало стойкие синдромы эпилептического припадка.
      Ладненько. Зайти в общагу и грамотно соблазнить Маргариту.
      Далее…
      Трам– пабабам-пабабам-по баба.
      – Лежу я значит как-то и планирую побабам прогуляться… Как самопсихотерапевт-сексопатолог.
      Потолок ничего не ответил, и вернулся к составлению себе программы сексуальной реабилитации.
      Уау!
      В груди сладко защемило, лицо самостоятельно расползлось в улыбку замечтавшегося о сметане котенка.
      Маша. Милый вечерок, когда она (после года общения, за который мы распахнули души на распашку), заглянула, выпив для храбрости, и предложила расписаться. Я был настолько шокирован, что выдвинул, дабы ее отвадить, предложение остаться переночевать.
      Значит, еще раз в этот вечерок.
      Только бы не зависнуть там на весь месяц между подачей заявления и собственно сочетанием. Столько счастья неизвестно что со мной сделает.
      Так нужен стимул, чтобы оттуда убраться.
      Аленка. Случайная встреча в маршрутке. Проводы до дома. Приглашение попить чайку. «Присядем на диван посмотреть фото… А как у тебя с личной жизнью?» В общем, сильнее стормозить с любимой бывшей одноклассницей было некуда. Так стормозить вообще было невозможно, но я смог. Я талантливый.
      Ладно. Исправим. Жаль, правда, что Аленка, бедолага, которая меня любила аж с девятого класса, о чем я узнал на третьем курсе, так и не поучаствует в исправлении.
      Далее…
      О– о-о. Это будет нечто.
      Наташа. Такая маленькая аккуратная девочка, которая не скрывала, сколько удовольствия она получала всего лишь от поцелуев в горло. Когда через месяц свиданий стало понятно, что вот-вот грянет место зайти дальше, я пропал из ее поля зрения, чтобы горько плакать о том, что случай не представился.
      Сочиню я случай на ходу.
      Все.
      – Блин! Четыре облома, Четыре профессионально упущенных возможности, а как испоганена жизнь!
      Сообщив потолку, какая у меня была не бурная молодость, я выскочил из-под одеяла и толкнув дверь, прыгнул в темноту за ней.
      Осторожно, чтобы на разбудить дремлющий вулкан, чмокнув Ташу в лоб, я сполз с топчана и шатаясь, побрел на первый этаж. Момент был самый подходящий. Сил бороться с собой, медленно превращавшимся в кролика, у меня не было. А оргия, начавшаяся с момента пересечения нами порога садового домика, грозила именно превратит меня в кролика. Когда рядом такая зайка, как Таша, вечно голодная и быстровысыпающуюся, шансов выбраться из постели мало.
      – Да… Поймал свой шанс спастись… – буркнул я себе под нос шепотом и врезался лбом в невидимый в темноте край люка. Какой-то мудрый дядечка, живущий в памяти и занимавшийся подсовыванием умных мыслей, выдал одну, явившуюся причиной врезания.
      – Эн клахатуха постес! – прорычал я, присаживаясь на лестницу, чтобы оценить знание, что все виртуальные девушки повинуются моим смутным желаниям, о чем я благополучно забыл, шокированный видом комнаты на биостанции. – И мне тоже хвост отгрызть и засунуть через ухо в позвоночник!
      – За что ты себя так? – спросил знакомый голос из темноты веранды.
      Щелкнувшая зажигалка высветила Джейн, разместившую обтянутую майкой часть себя на одном стуле, а часть, обтянутую джинсами, – на втором и третьем.
      – Плечи, задняя часть шеи и уши. – высказал ее зоны вслух умный дядечка.
      – Что?… Откуда?… Харш, ежа тебе в штаны!
      – А тебе банку меда на макушку и в берлогу к голодному медвежонку!
      – Всю жизнь мечтала. – Джейн хихикнула, затянулась и серьезно сообщила: – Харш, ты знаешь, тут, конечно, хорошо, но тебе еще кучу где побродить надо…
      – Ну вот… А я мед запасал, шерстью обрастал, не ел ничего две недели. – захныкал я, неторопливо спускаясь по лестнице, освещая путь толстой сигарой.
      – Спасибо, конечно. Но – извини, как только ты коснешься моего тела, оно исчезнет.
      – Да? Значит, ты привидение? А как тогда ты собиралась меня отсюда выносить?
      – Во первых, просто выключив программу. Я так, на всякий случай, вдруг сам захочешь да и Тэсс заодно прихватишь. А то она без тебя выходить не хочет.
      – Правда?
      Моя суперзатяжка высветила Джейн, лениво созерцавшую потолочные балки. Резво повернув голову, она глянула на лицо, ниже, и сообщила из темноты:
      – Ты, как я погляжу, тоже не против…
      Я опустился на диванчик и глянул на двадцатисантиметровое чудище, насторожившееся при звуках Тэсс.
      – Джейн, ты знаешь… Давно хотел тебе сказать…
      – Что, Что меня хочешь?
      Я хрюкнул, расслабляясь достаточно, чтобы высказаться:
      – Нет. Живи спокойно. Я уже не горю желанием кидаться на все, что красиво двигается. Я хочу тебе сказать, что ты – самый крутой воспитатель из всех, что я встречал. Я долго думал, что ты всегда такая, какой я хотел видеть свою старшую сестру. И только сейчас… только начал понимать, что тебя хватает такой быть для всех двенадцати… И меня не хватит, чтобы любить тебя настолько, насколько ты этого заслуживаешь. но – сколько смогу…
      – Спасибо… Харш… – глубокая затяжка ее сигареты высветила ее лицо, отражавшее опечаленность вселенских габаритов счастьем. -… я боюсь, что ты не поверишь, что я с тобой говорю как человек с человеком, а не как воспитатель с воспитуемым. Но – спасибо. А главное – пиши. Потом. когда найдешься в этой гигантской структуре КВР. Я счастлива, когда кто-то из моих мальчиков и девочек нашедших себя, пишет старушке – воспитательнице.
      – Старушке? – недоверчиво хрюкнул я. – Джейн, не прибедняйся. Ты выглядишь чуть старше меня. Не только выглядишь, но и ведешь.
      – Уф! – громко пыхнула она дымом, вернув взгляд в потолок. – Ты лучше забудь о том, что мне сто восемьдесят три, и загляни лет через двадцать. Адрес не даю – если лет через двадцать ты будешь тем, что я захочу в гостях, ты найдешь его как свой нос. Просто не забудь, ладно?
      – Ладно. Тебе действительно так грустно, или это я задумался о своей одинокой старости?
      Джейн расхохоталась.
      – Да нет. Просто я уже начала мечтать о том, как в последний десяток лет у меня в гостях всегда кто-то будет. И как я буду знакомить майора внешней разведки с аналитиком специальных дел и рассказывать, как они оба лажали по молодости…
      – Нехило ты планируешь провести последние годы. Обязательно заскочу. – искренне пообещал я, вылезая из диванчика и возвращаясь к насущным проблемам.
      – А теперь скажи – за дверью мое поле или Тэсс?… Ты еще удивляешься? Как будто первый день меня знаешь. – я польщено ускользнул я от тяжелого взгляда Джейн, надавившего из темноты.
      – Да уж, никак не привыкну. Там – ее поле, и у нее было время его обставить, пока ты тут расслаблялся.
      – Угу… кстати, если бы увлеклась Тэсс, ты бы пошла ее вытаскивать в мое поле?
      Она красноречиво затянулась в потолок.
      – Я так и думал. Глядя на твое лицо при выслушивании сказок про битву со Шварцнегерами, я так и думал.
      Страх, почти растворившийся в уверенности, что я могу, вернулся, вытащенный мыслью, что теперь я не управляю всем. Я истерично хихикнул, рефлекторно придумал пошлость и шагнув к двери, высказался:
      – Джейн, если ты за двадцать лет срочно не покроешься морщинами и не поседеешь – я тебя точно найду и отмщу за то, как ты надо мной издеваешься. Ох, вспотеешь…
      Ответ я не услышал, увлеченный выпрыгиванием за дверь.
 

«Хватит тупить!». Меч

 
      Еще не успев ничего увидеть, я понял, что Тэсс ошиблась.
      Какой-то большой кусок памяти, привыкший самостоятельно, не считаясь с остальными "Я", брать контроль над телом и вести его по заданной программе, проснулся и потянулся к рычагам.
      Открыв глаза и увидев, он властно вцепился в рычаги, отшвырнув меня.
      Страх взорвался ядерной бомбой, стал больше меня, исчез из воспринимаемых эмоций.
      Эмоций не стало.
      Был только пустота и тупая боль во всем теле, перестраивавшемся так, как того хотел тот, древний я, очень хорошо умеющий реагировать на опасность.
      Мудрый дядечка сообщил, что это – не моя память, а имплантированная злоблинами. Потом он исчез, задавленный новым, холодным я, обычно безразличным ко всему и вспыхивающим гневом, когда что-то пытается убить тело.
      Гнев вспыхнул, потому что ко мне, зажатому в полукруг высоких каменных стен, шли десять самураев-зомби.
      Лестница. Уклон вниз, в тоннель. Тоннель к горе. На склоне – замок.
      Выпрыгнуть из полукруга? Высоко.
      Десять дрессированных зверей в доспехах с длинным и коротким мечами.
      Скучкованы.
      У меня? Два меча за спиной.
      Доспех. Стесняет.
      Пальцы зацепили край нагрудной пластины, окаменели, повинуясь скрученному в ломающуюся от напряжений пружину полю усилий. Рука получила мощный импульс остановленного гнева, готового выплеснуться в тело и порвать все связки чудовищным сокращением мышц. Нагрудник отлетел с хрустом разрываемых ремней.
      Стало свободней.
      Пластины на руках, животе.
      Стесняют движение.
      Не настолько, чтобы гасить скорость.
      Я рванул тело вперед.
      К выходу.
      Выход в замке.
      Руки вытянули из-за спины мечи и сознание, окончательно запуганное скоростью, с которой гнев гнал тело, забилось в угол и фиксировало только отдельные куски происходящего, превратившись в систему наведения, скидывающую задачи поражения безошибочным рефлексам.
      Две пары глаз за лезвиями.
      Оттолкнуть трупы.
      Вниз по лестнице.
      Лучник справа.
      Кинуть меч в живот.
      Длинный коридор.
      Свет в окошечки.
      Бегут навстречу по коридору.
      Первый, снизу мечем под локоть.
      Плывущий в воздухе меч с обрубком руки.
      Взять меч.
      Трое.
      Перегораживают коридор.
      Оттолкнуть два меча, полоснуть два горла, сбить два брызнувших кровью трупа.
      Четыре лучника.
      Гнев выплескивает в ноги порцию силы, скручивая поле усилий в тугие жгуты. Жгуты распрямляются. Тело, переворачиваясь, летит длинным кувырком над стрелами.
      Падает.
      Рубит.
      Мгновения бега. Еще одно. Еще одно. Из распахнувшихся дверей в конце коридора выбегает доспех с копьем. Еще один. Еще…
      Уклониться от копья.
      Рубануть.
      Уклониться.
      Рубануть.
      Отбить-рубануть.
      Отбить два, изогнуться, пропуская по ребрам третье. Рубануть.
      Впрыгнуть в дверь.
      Большой круглый зал, освещенный факелами.
      Копейщик справа.
      Уже сзади.
      Трое в черных доспехах посередине зала.
      Черный проход в стене напротив.
      Трое прыгают, замахиваясь.
      Прыжок. Отодвинуть локтем меч. Рубануть.
      В проход.
      Лестница вбок и вверх.
      Еще зал.
      Свет в окна.
      Посереди зала столб с привязанным к нему белым и большой черный доспех. Окна высоко.
      Выхода нет.
      Доспех шагает, медленно замахиваясь большой алебардой.
      Навстречу, уклониться, проводив алебарду мечом. Второй – в щель под шлемом.
      Еще раз осмотреться.
      Выход?
      Тело в белом на столбе кричит. От тела исходит ощущение очень живого. Оно вроде не опасно. Но слишком живое. Непредсказуемо. Еще раз закричало. Что-то знакомое.
      – Харш! Ха-а-а-арш!
      Я посмотрел на привязанную к столбу Тэсс. Потом сложился на пол, выключенный усталостью. Гнев высосавший все, что могло отдать тело, исчез, оставив меня валяться на полу куклой, у которой кончился завод.
      – Харш, вставай… пожалуйста… не-е-е-е-ет!
      Сделав гигантское усилие, я повернул глаза и увидел двух недорезанных в черных доспехах, входящих в зал. Повертев шлемами от меня к Тэсс, они гнусно рассмеялись и сняли шлемы. Две гадких белобрысых конопатых хари. Блекло-зеленые глазки.
      Мне было хорошо. Я знал, что сейчас они меня убьют, и я окажусь где-то, где смогу отдохнуть.
      – Допрыгался… – злорадно просипел один, осторожно подходя. Колено сообщило, что по нему сильно пнули. – Точно, выдохся.
      – Харш, вставай, пожалуйста. – сквозь всхлипы страха выдавила Тэсс. Всхлипы сменились ударом и вскриком.
      Я посмотрел на нее, на искаженное болью лицо, на струйку крови, побежавшую из разбитой губы. Потом посмотрел на спину ударившего ее злодея и понял, что я повернул голову. Обида на Тэсс, решившую сделать из меня героя-принцесоспасителя, и злорадное желание посмотреть, как ее за это наказывают, капнули сил вращать головой и глазами.
      Второй злодей отошел от меня к ней и ударил в живот. Тэсс повисла, изогнувшись в веревках и хватая воздух открытым ртом. Мне стало завидно. Никаких других чувств не было. Только зависть к этим двоим. Я сам хотел бить ее по лицу, по животу, по коленкам, больно тискать грудь, кусать соски, раздирать очко членом. Эти двое этого не заслужили. Гады. Куклы.
      – Стеклянный блеск в ее глазах… – прошептал я себе под нос.
      Злодеи дружно пнули ее по коленкам.
      – И клей засохший в волосах. – вплелось в ее визг.
      – Целуешь час, целуешь два… – руки, обретя способность двигаться, стиснули рукояти. Злодеи обернулись, один шагнул, замахиваясь мечом.
      Бзинь.
      – Но ее плевать – она мертва. – прорычал я, вставая.
      – Ты… ты… – испуганно прохрипел второй, вытягивая мечи.
      – Тебе девчонки не нужны.
      Они капризны и пьяны
      А с куклой раз. А с куклой два.
      Но ей плевать. Она мертва. – пропел я в их испуганные рожи, с хрустом суставов и скрежетом лат потягиваясь.
      – И будет кукла тебе верна.! – прорычал я, шагая на них. Выставив мечи, они попятились к выходу.
      – И будет кукла тебе жена! – мои мечи начали выписывать сложные фигуры, постепенно ускоряясь. Злодеи сменили лица с испуганных на сумасшедше-злобные и встали плече к плечу.
      – Плевать на холод, плевать на метель
      Она улыбнется и ляжет в постель.– проревел я, приближая посвистывающие лезвия к кончикам их мечей.
      Завизжав, они прыгнули. Руки, на секунду зажив своей жизнью, поймали их лезвия на гарды и круговыми движениями чиркнули мечами по горлам.
      Посмотрев, как они упали, схватившись за фонтанчики крови, я повернулся к Тэсс. Она широко раскрытыми глазами смотрела на два тела, широко дыша ртом.
      – Так вот что тебя возбуждает – побои и кровь. – прохрипел я, опирая на мечи пошатывающее тело. – Может, тебе даже целку еще не порвали?
      Она повернула ко мне глаза, потом лицо. Лицо исказилось яростью.
      – Крысоеб! – завизжала она.
      Стены с грохотом осыпались, открыв извергающие лаву вулканы. Крыша исчезла. Веревки, удерживающие ее на столбе, ожили, превращаясь в металлически поблескивающих змей. Змеи, оплетя ее запястья, заглянули ей в глаза, кивнули и метнулись ко мне.
      Страх за свою жизнь вернулся, вырос, стал больше, чем я мог почувствовать, вытянул гнев.
      Мечи снесли головы змей. Ноги толкнули тело в прыжок к горлу, открытому для нацеленных в него лезвий…
      Темнота.
 

«Живите долго!». Из протокола 18-го заседания геморроя, радикулита, гайморита, зубной боли, язвы желудка и др.

 
      Вдох-выдох. Гнев исчезает.
      Вдох– выдох. Страх возвращается. Вдох-выдох Страх прячется в живот. Вдох.
      – Снять шлем.
      Легкие схлопнулись болью.
      Шипящий сквозь стиснутые зубы вдох. Перекрыть трахею и напрячь живот в безуспешной попытке выдохнуть, но в успешной – расправить два залитых слизью мешочка.
      Выдох.
      Срывается на кашель.
      Откашлять, проглотить.
      Вдох.
      Откашлять, проглотить.
      Вдох. Выдох.
      Руки, нечувствительно легкие, вынимают клапан.
      Тело медленно выплывает из кресла.
      Медленно, ничего не чувствуя, достает трубку.
      Я ложусь в нишу и закуриваю.
      Горячий едкий дым. Хоть какое-то ощущение, как далекий хруст сучка под ногой в озере густого безвкусного тумана. Дым напоминает, что где-то есть еще кто-то, кто курит, и о чем-то думает, что-то переживает.
      Но мне на них все равно. Я блуждаю в тумане.
      Раскрывшаяся дверь родила ветерок, разогнавший туман. Из рассеивающихся клубов дыма показалась Джейн, волокущая за руку Тэсс.
      – Вы извиняться или добивать? – жалобно простонал я жидким облачком дыма.
      – Дракон устал, его не трогать. – пропела Тэсс себе под нос. Потом собралась с силами, шумно вдохнула и сообщила:
      – Харш, я не знала, что японская обстановка сделает с тобой это.
      – Ты еще виноватой себя почувствуй. – посоветовал я. – И Джейн заодно захвати на коленях поваляться. Авось полегчает. А там, глядишь, дойдет, что я сам не знал, как на меня подействуют десять самураев. Ну а после можно будет мне сообщить, с очень виноватым лицом, чтобы не разбить сердце навсегда, что ты меня не любишь и после того, что случилось, никогда полюбить не сможешь. Я так и быть, при встречах буду старательно мучаться от неразделенной любви, временами срываясь на истерическое издевательство. И никто так и не поймет, что все будет задумано с целью время от времени иметь возможность хамить тебе, не получая пяткой в нос. В общем, план я изложил – можете приступать.
      Тэсс сияла лучезарной улыбкой заполированного заварного чайничка. Добродушно-скептический взгляд Джейн гулял между мной и Тэсс. Так, наверно, выглядела бы мать, только что застукавшая братца с сестренкой за самостоятельной попыткой помириться после драки.
      – Не дождешься. – грозно пообещала Тэсс. – И вообще, я зашла не извиняться, и не добивать, а сказать, что люблю тебя и гадости слушать будешь ты! – выпалив это, она выскочила за дверь и захлопнула ее.
      – Джейн, где ближайший священник, который может нас обвенчать?
      – Сначала вам надо получить гражданство. Потом тебе оформить попечительство над Тэсс, сделав фальшивые документы, по которым тебе 50. А потом – к любому компьютеру за обручальными браслетами. По моему, проще просто переспать. Раз двести. Если в промежутках ни одного из Вас не убьют из-за того, что он слишком за… мечтался о другом, то можно думать о браке. Кстати четверть полевой агентуры гибнет в первые десять лет.
      – А потом? – вяло поинтересовался я с полным безразличием к тому, попаду ли я в эту четверть.
      – Потом пять процентов вляпывается в действительно безвыходную ситуацию. Десять – пятнадцать не вовремя перерасслабляются и попадают под случайный танк. А остальные 55 укладываются в обычные статистики смертности. То есть доживают до старости.
      – Под случайный танк – это звучит заманчиво. – мечтательно протянул я, выколачивая трубку об вентиляцию.
      – Да нет, ты на валькирию нарвешься.
      – Может быть. И она будет меня обстреливать ракетами, а я протараню ее своим пылающим самолетом.
      – При чем тут самолет?
      – А при чем тут валькирия? Ты бы еще сказала, что меня гидралиск заплюет…
      – Какой гидралиск?… А… Кто о чем, а маньяк – обо всем.
      Джейн присела на пол.
      – Раз уж ты пропустил вводную лекцию, слушай вкратце о силовых полях.
      В процессе коррекции на главной базе у зарекрутированных и по достижению половозрелости у граждан компьютер перекраивает механизм управления силовыми полями тела. Как это происходит – почитай учебник. Счас интересно то, что коэффициент ускорения зависит от состояния вышерасположенных по шкале полей – эмоционального, ментального и нирванического. Максимальное ускорение получают люди с разбалансированным нирваническим. На практике мы получаем человека, который то и дело срывается в припадки, двигаясь чуть быстрей тех, кто его ловит. Печально, конечно… Так вот, по рейтингу коэффициентов ускорения первые тысяча (номер раз – семь и четыре, номер тысяча – два и девять) автоматически считаться маньяками. Некоторые уничтожаются сразу, некоторых пытаются приспособить.
      Для мужчин и женщин с высоким ускорением есть определенные названия, которые на твой язык можно перевести примерно так: джагернаут и валькирия. Кстати, если они не позанимаются сексом хотя бы раз в день, то у них начинается глубокая депрессия из-за напряженности нирванического поля. Приспособленные валькирии обычно работают проститутками.
      Вот что я имела в виду, когда желала тебе умереть в своей постели. но не от старости, а от прокравшейся туда дикой валькирии.
      – Ну спасибо! – возмутился я. – конечно лучше, чем танк, но все равно, что-то общее есть. А уж с джагернаутами – вообще. Ты мне, кстати, не свою мечту пересказываешь, леди маньячка?
      – Нет. А теперь скажи, что ты чувствовал, когда в поле Тэсс двигался с пятикратным ускорением.
      – А что, уже можно гордо называться джагернаутом или ты ищешь себе убийцу погорячее и понеопытней?
      – Харш! Я серьезно…
      – Знаю. Вот и пошлю со страху. Ты объясни, в чем дело. – проныл я как мог жалобней.
      – Ну в общем… Тебя еще не перекорректировали, а ты уже морально готов выдать пятерку. Я боюсь, как бы тебя не допустили до перестройки или не ликвидировали сразу после, когда выясниться, что у тебя семь.
      – А…
      Щелк!
      Мудрый дядечка покопался в папочках и выдал в развернутом виде записи о некоем проекте, учиненном злоблинами в японских горах лет пятьсот назад.
      – … это злоблинская штуковина. За счет гипертрофирования страха и создания контр давления гнев-убить против страх быть убитым, поле усилий ненадолго разгоняется. Но только при испуге за существование своего тела. В общем, не трогайте меня – и все будет хорошо.
      – А что ты чувствовал? – с настойчивостью автомата переспросила Джейн.
      – Ну… – я попробовал припомнить, что я чувствовал. – Да почти ничего…
      Рация Джейн громко взвыла. Джейн заткнула ее выдергиваем из гнезда и налепила на щеку.
      Выслушав треск, издаваемый ею, она молча вернула коробочку на пояс и задумчиво уставилась на меня.
      – Что? – спросил я, изобразив заинтересованную озабоченность.
      – Блейд. – протянула Джейн.
      – Что – «Бле-е-ейд»?
      – Ничего. – быстро выстрелила она куда-то мне в нос. – Залезай в шлем, пригодишься, заодно посмотришь.
      – Что – посмотрю?
      – Не забудь при загрузке сказать «Hellfire». – сказала она уже от двери.
      – Что?
      Закрывшаяся дверь промолчала, предоставив мне прекрасную возможность ответить самому себе, а заодно побухтеть в свое удовольствие.
      – Хелфаер, блин! Значиться в квак побаловали. Уровни попрограмровали, на порнографию вздрочнули – пришло время в Херфраер поиграться. Еще бы воркрафту – и вообще как не улетал никуда.
      Темнота шлема заставил заткнуться.
      – Вор… отставить. Hellfire!
      Поборов стиснутые страхом легкие и набрав воздуха, я выдал себе:
      – Блин, вот заболтался… Чуть в Воркрафт не загремел. Ладненько, что тут деется, в этих мрачных подземельях?
      – Харш! – позвал откуда-то из под пола голос Джейн.
      – А? – нервно отозвался я и полез за трубкой, надеясь совместить выслушивание подпольных объяснений с курением.
      – Вылазь в город. Лестница справа… Ты в Hellfire играл?
      – Ага! – более подробные рассказы о том, насколько я играл, остались в трубке, которую я увлеченно раскуривал.