– Но раз уж я сегодня в глушенный гранатами настолько, что понятно выражаюсь, то надо, пока получается, донести еще одну мысль. Джейн, там в этом аду, из которого вы извлекли наши тела, но не думалки, очень часто притворяются, нацепляют маски. У кого лучше получилось – тот и выжил. У меня не получалось. Потому что я ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть весь этот карнавал.
      И вот сижу я, виртуальный, с гражданкой какой-то конфедерации и думаю, что она, раз гражданка этой крутой конфедерации, должна быть круче меня, жителя маленькой задрюченной планетки. И что интересно – эта жительница конфедерации или не умеет носить маски, или носит их столь мастерски, что мне, задрипанному землянину, ни в жизнь не докопаться до ее истинного лица, хотя увидеть его очень хочется.
      – На, смотри. – показала она мне заплаканное лицо, обезображенное печалью.
      – А вот какие у меня гарантии, что ты не вычислила по психотесту, что меня пивом не пои – дай кого-нибудь пожалеть?
      – Никаких. – прошептала она, возвращаясь к изучению пулемета. – А свое личное дело тебе почитать я дать не могу.
      – Вот-вот. Так что, тетенька воспитательница, пошли поиграем в войнушку. На равных, без выпендрежей. У нас и так вопрос доверия стоит…
      Джейн закурила. С третьей затяжкой подняв на меня спокойно-насмешливый взгляд, она сообщила:
      – Ну ладно, рекрут Харш. Считайте, что получили зачет по практике маскировки личности, раздел «обнаружение».
      Ощущение, что унитаз внезапно ожив, шумно засосал меня в заполненные дерьмом недра канализации, ненадолго отбило способность издавать звуки, осмысливая их перед тем, как издать…
      – Джейн. – растерянно пролепетал я.
      – Инструктор, сэр, рекрут! – рявкнула она.
      – Ну рекрут, это слишком, струк.
      Джейн вскочила и, неожиданно положив теплые ладони на свободные от ремней и карманов участки моих плеч, проникновенно попросила:
      – Харш, прошу тебя, не надо начинать все с начала. Давай решим, что есть такая субординация. Хорошо?
      – Конечно, любимая, как скажешь.
      Ее лицо оставалось серьезным. Даже стало очень серьезным. Голубые прожекторы высвечивали что-то в потемках моей души. Будь она не виртуальной проекцией, а живьем, я бы испугался за свою душевную нормальность, а так – просто вздохнул и уронил в пол:
      – Есть, Джейн, сэр. Сэр, как выйти из виртуалки?
      – Просто, Харш. Скажи: оператор! – облегченно вздохнула она, отпуская мои плечи.
      – Оператор!
      – Да? – звякнуло в ухо.
      – Засейви и введи из системы через минуту.
      – Принято.
      Я сделал очень серьезное лицо и посмотрел на Джейн.
      – Структор, сэр, Как можно помыться?
      Смерив меня взглядом, в котором явственно читалась некоторая неуверенность в чистоте своих рук, она отцедила:
      – Камера очистки за питейным залом. Шлем снимается командой «снять шлем». Клапан из бедра вынимается вручную.
      – Понял, сэр.
      – Через час в питейной информационный брифинг по конфедерации. Быстро…
      Все почернело.
 

«Мама моя! Что ж я сделал-то?!». Творец

 
      Тело рухнуло на меня тонной стекла. Битого.
      Под стеклянной пылью усталости, вдохнутой, проникшей в кровь, забившей мышцы хныкающей болью, лежали вонзившиеся в меня миллионы маленьких остреньких разниц между мной виртуальным и реальным мной.
      Забитые копотью легкие вытолкнули полуусвоенный воздух через обшарпанные, сжатые паникой голосовые связки. Стон канул в давящую темноту вокруг головы.
      Я должен был сказать что-то этой темноте, чтобы она исчезла, и я вернулся. Вернулся куда-то, где плохо, пусто, страшно, но где нет темноты, приготовившейся сожрать меня. Не тело, не память, не душу, которой у меня на самом деле не было, а меня. Темнота стала подступать ближе, натекая на меня холодной безжизненной волной. Мне нужно было сказать ей что-то, чтобы она меня отпустила, хотя бы ненадолго, перекурить перед смертью. И я не мог вспомнить, что я должен сказать. У меня не было того, чем вспоминают. И меня тоже не было. Я стал паникой, маленьким, тусклым огоньком ужаса, трепещущим в последний миг перед тем, как его накроет нависшая над ним волна черноты. Чернота повисела надо мной один удар измочаленного кофеином и никотином сердца, и рухнула.
      Второго удара не было. И ничего не было. Только большая волна черной воды, захлестнувшая огарок свечи, оказавшийся в шторм на берегу, и то место, откуда я смотрел на это. Место летело вверх. Я был там, под тоннами черной безжизненной воды, растворенный в ней, перемешанный с песком, почерневшим от черной воды. Но почему-то место, с которого я смотрел на это, очень быстро летело вверх, очень медленно удаляясь от темного берега и бури.
      Мне захотелось побыстрее удалить место, откуда я смотрю, от черного берега и шторма. Место мгновенно стало десятком километров выше, но все еще продолжало лететь куда-то, куда я не смотрел. Я захотел посмотреть вверх. В следующий момент пятно моря и пляжа осталось сзади и мелькнувшая чернота сменилась видом верха. Моим верхом оказалось звездное небо и нытье заломленной шеи, которой у меня не было. Затем я понял, что я все-таки есть, и я есть место, которое смотрит и хочет, а чернота исполняет, показывая, нащущая, внюхивая, навкусивая, озвучивая, телепатируя все, чего я хочу.
      Чувство всевластья оглушило, ослепило – всего на миг, – уже готовый смениться первым мигом осознанного творения, но этот миг прямо в меня ворвался крик:
      – Харш, сними шлем, пока не увяз в матрице!
      Я удержался от творения, не понимая, откуда в моей вселенной, где я – творец, этот голос, которого я не хотел.
      – Кто ты? – прогудела моя вселенная из пляжа, моря и звездного неба с ломотой в шее.
      – Я тот, который сильнее тебя. – сказал голос. – Ты не всемогущ. Я могу увидеть первозданную темноту и сказать «Снять шлем», а ты – нет.
      – Хм! – хмыкнули пляж, море и небо. Я посмотрел на них и захотел, чтобы они исчезли и осталась только темнота, из которой они появились. Темнота вернулась. Я и темнота, в которой не было даже «там».
      Победно усмехнувшись, я сказал в темноту:
      – Снять шлем!
      Свет.
      Вместе с ним вернулись боль, знание, кто я, усталость, знание, где я, а потом неожиданным ударом кнута по яйцам пришло понимание, что я чуть не увяз в компьютере корабля.
      – Еби Хаос Творца Суть! – взревел я, выбрасываемый из кресла судорогой мышц.
      – Че? – ошарашено переспросил Каршо, на которого я упал. – Хотя, я тебя понял, мистер.
      – Меня зовут Харш, я на космическом корабле, и меня только что чуть не съела матрица! – представился я, безуспешно пытаясь унять неритмичные содрогания своих ног.
      За спиной Каршо кто-то тихонько всхлипнул. Я заглянул через плече Каршо и увидел Джейн. Джейн, тихо рыдая, сползла на пол по стене и взглядом заплаканных глаз пыталась передать мне вселенских размеров облегчение с примесями остатков горя. Маленькая, измочаленная паникой, очень несчастная Джейн.
      Я смог выдержать взгляд глаз, наполненных прекрасной болью, всего две секунды. А потом накопившееся – паника, чернота, ярость чуть не съеденного, дрожь тела провралась неистовой жалостью.
      Я рухнул на холодный жесткий пластик, вдавил глаза в предплечье, чтобы никто не смог их открыть, и зарыдал. Я рыдал от жалости к себе, навечно привязанному к креслу виртуалки, обрюзгшему, заслюнявленному и зассаному. Я рыдал от жалости к родственниками, сбившимся с ног в поисках меня. Я рыдал от жалости к Джейн, связавшейся с таким мерзким невыносимым подонком, как я. Я рыдал от стыда и от предчувствия, что скоро меня совсем, окончательно отделят от нормальных людей. Я рыдал от ощущения своей недоделанности, недовоспитанности, недочеловечности. Я рыдал, чувствуя себя диким зверем, которого терпели, потому что он был забавен, а теперь он надоел и его решили убрать, но еще не придумали, как. Я рыдал от паники, чувствуя себя канарейкой в аквариуме, оленем на верхушке дерева, котенком, привязанным за хвост к машине, выкинутой из лаборатории за ненадобностью крысой-альбиносом, дельфином, брошенным в аквариум с пираньями, заготовленным для охоты волком с выбитыми зубами и порезанными лапами, ужом, привязанным к ветке на корм птицам.
      Я рыдал от понимания. Полного и ясного понимания, что меня приготовили умереть и единственное, что я еще могу сделать – успеть перерезать себе вены в теплой ванне, пока до меня не добралась какая-нибудь более болезненная смерть.
      Я рыдал от предвкушения любимой работы и любящей жены, двух дочек и сына, дорогой машины, своего ноут-бука и коллекции марочных коньяков, которых у меня никогда не будет, потому что я умру. Я рыдал, чувствуя себя собакой, которая не удержалась и укусила дразнившего ее мальчишку, и которая за это должна быть застрелена.
      Я рыдал, и розово-зеленый страх выплескивался из меня толчками, как кровь из перерезанной артерии.
      Потом страх вытек, и осталась неуютненькая апатия, нарушаемая воспоминаниями о разных людях, говорящих мне, что так нельзя и что я должен быть мужчиной. Мужчиной, то есть существом, которому нельзя врать, плакать, когда порют, капризничать, не ложиться спать вовремя, и много чего другого, быть не хотелось, и это нежелание мешало отдаться апатии целиком и безраздельно.
      Я горько вздохнул.
      Охолодив кожу спины, шелестнул ответный вздох, а потом Джейн тихонько прошептала:
      – Ну за что ты меня?
      Краешком внимания отметив, что она не сообщила именно чего я ее, я привычно выкинул вопрос из сферы внимания, как всегда ожидая, что затылочная сущность ответит что-нибудь типа «Было бы за что – давно схватил бы и трахнул».
      Потом я понял, что сущности за затылком нет.
      Потом я понял, что теперь она – кусок меня, которым я могу управлять, и за все хамство которого бить будут меня. До смерти.
      Ощущение, что меня заставили управлять чем-то, чем я управлять не в состоянии, и процесс уже идет, стало последней порцией эмоций, недополученной мною с момента пробуждения.
      Я внезапно потерял способность пытать себя эмоциями, этой вонью руин семейных отношений и надежд на собственный брак, и на меня снизошел непередаваемый кайф ощущений, испытываемых кирпичом в полете с двадцатиэтажки.
      Тело, повинуясь легким, как перышко, желаниям, перетекло в стоячее положение. Я посмотрел на Джейн, приютившую свою тяжелую депрессию и себя в угол комнаты и, вспомнив ее вопрос, направил ее легкое дуновение извинения:
      – Структор, сэр, прошу меня простить. Я – зеркало, что отражает все, что не может принять. Не просто отражает, я воспринимает, ощущает, чувствует в соответствии с уже пережитым, и затем направляет вовне все, что, по его мнению, направили в него.
      И сейчас я, может быть, получил шанс, который бывает один на миллион, но я чувствую, что меня вырвали из всего привычного и засунули куда-то, где все непонятно и неизвестно. Я чувствую хаос. И хаос хлещет из меня, обрушиваясь на окружающих. И вам, структор, сэр, тяжелей всех, потому что вы для меня сейчас – самый близкий человек. Держитесь, сэр. Я думаю, что вы тоже надеетесь, что я смогу стать кем-то если не уникальным, то хотя бы просто полезным.
      Джейн промолчала. Ее теплый восхищенный взгляд был лучшим ответом, чем слова. Дав мне драгоценные пятнадцать секунд такого взгляда, она опустила глаза и поднимаясь, тихо из-за восхищенной ошарашенности прошептала:
      – Ты хоть знаешь, что ты сделал? Харш, засранец, ты случайно взялся управлять виртуальным модулятором. Только этого корабля, но теперь тебя нельзя учить на процессорах класса один и ниже. Только на специализированных высших. Что мне теперь с тобой делать?
      Она подошла, и ее печальные глаза обвиняюще заглянули в мои.
      – Структор, сэр, а тренироваться в управляемой модуляции?
      – Точнее, в неуправляемой. И все равно, психотренинг – никакой. Как ты научишься драться, если будешь бессмертный? Или наоборот, сразу умирающий? Управлению модуляторами учатся в них же. Месяцами.
      Я воспринял информацию и отложил поиски решения, поскольку не чувствовал ни злобы, ни страха, ни азарта, которые могли бы заставить меня сунуть голову в пасть неизвестности, притаившейся в шлеме.
      – Понял вас, структор, сэр. Ничего, что-нибудь придумаем. Разрешите сопроводить вас в питейную?
      Джейн, кивнув, поплелась к восстановленной двери. Я зачем-то задумчиво посмотрел на шлем и поплелся следом.
 

«Ну что ж. Пора познакомиться поближе». Потрошитель

 
– What’s am I living for?
I’m living for today,
Welcoming to exiting tour,
With deny start the way.
What’s am I briefing for?
I’m briefing just for cry
The cry makes empty more and more
But nothing happens. Why?
What’s am I writing for?
I’m writing for see trace
To the eternal life of 4:
Love, Pain, Honor, Disgrace
 
      – Это кто? – обернулась Джейн – Писал? – уточнила она, посмотрев на мой неприсутствующее лицо.
      – Я – прошуршал я, ощущая первые признаки того, что вновь открываются кровоточащие шрамы, оставленные острыми клинками любви окружающих на моем толстом ленивом пузе.
      – Лихо. – буркнула Джейн, входя в комнату, уже заполненную одиннадцатью моими товарищами, поимевшими несчастье вляпаться.
      – What’s you are talking about? Speak understand way, please . – отреагировал с дальнего угла стола чуть пухлый голубоглазый парнишка.
      – Еще один… – буркнула Джейн себе под нос и добавила: – I’ve say to recruit Harsh what he skilled in poetry.
      Ревниво-подозрительные взгляды, которыми сверлили меня одиннадцать пар глаз, усилились до еле терпимого. На пару секунд мне стало неуютно, а потом, разозлившись, я шагнул к мужской скамейке, рыком «Make room!» потеснил всех пятерых и, присев на краешек скамейки, занял позицию «вполоборота к любимому лектору со стаканом яблочного сока в руке».
      Оглядев нас, Джейн стукнула кулаком по стене, поймала выпавшую из разверзшейся щели табуретку и неуловимо быстрым движением оказалась сидящей за столом со стаканом и кувшином апельсинового сока в руках.
      – Итак, рекруты! – бодро начала она по-английски, наливая сок. Даже излишне бодро. Сообразив, что это, во многом, моя заслуга, я повернулся за стол и принялся разглядывать шестерых спортсменок напротив. – Думаю, что вы немного познакомились, но на всякий случай давайте познакомимся еще. Слева от меня…
      – Нат. – кокетливо улыбнулась в противоположный угол стола кареглазая сухощавая девочка, руки которой, несмотря на все ее старания не шевелиться, играли мышцами.
      – … Россия, Нижний Новгород, IQ – 132, французское фехтование, химик. Далее…
      – Мара. – преданно прогудела Джейн пухленькая сибирского вида зеленоглазка, безуспешно пытавшаяся спрятать свой пятый размер согнутостью спины. Я удержался от сообщения ей, что бронелифчик достаточно неэротичен и не стоит портить прекрасную осанку.
      – … Россия, Нижний Новгород, IQ – 136, французское и украинское фехтование, химик. Далее…
      – Тесси. – насмешливо бросила мне в глаза небольшая потрясающе скроенная зеленоглазая азиатка.
      – Япония, Осака, IQ – 130, 3-ий дан каратэ, 1-ый дан японское фехтование.
      Пока говорун с другого конца стола выяснял у Джейн, что такое дан, я скорчил Тэсс восхищенно-почтительную физиономию и махнул бокалом. Она показала глазами на Джейн и с улыбкой отсалютовала обратно.
      – Тэсс, Харш, я вам, если хотите, организую кумите . Далее…
      – Дарк… – смуглая худенькая индианка шутливо раскланялась на три стороны.
      – Франция, Марсель, IQ – 147, матер плавания, системное программирование. Далее.
      – Лайт… – плохо скрыв усталость под безразличием, вздохнула полноватая «девушка американской мечты»
      – Франция, Марсель, IQ – 133, мастер стрельбы, подрывник. Далее…
      – Блейд. – чуть угрожающе протянула змеиной красоты девочка с растатуированными рунами руками.
      – Норвегия, Тронхейм, IQ – 135, мастер ножа, 46 ликвидированных.
      Я тщательно всмотрелся в неторопливо переливающиеся в щелях век землистые глаза. Настороженные и холодные.
      – Далее…
      – Бэт. – представился голубоглазый болтун.
      – Норвегия, Тронхейм, IQ – 137, мастер бега. Далее…
      – Гриф. – буркнул, как я вспомнил, чтобы не оборачиваться, угрюмый сероглазый атлет.
      – Норвегия, Тронхейм, IQ – 140, мастер движения тяжестей, филолог. Далее…
      – Киро…
      – Япония, Осака, IQ – 132, 6-ой дан карате и японского фехтования. Далее…
      – Дэн…
      – Япония, Осака, IQ – 149, электронщик. Далее.
      – Мик…
      – Франция, Марсель, IQ – 135, гимнаст, химик. Далее…
      – Харш.– рыкнул я в стол и вдруг обнаружил, что с замиранием сердца жду, что хорошего Джейн скажет обо мне.
      – Россия, Нижний Новгород, IQ – 151…
      Джейн обвела взглядом аудиторию, подчеркнув миг ожидательной тишины, и сообщила:
      – … Мастер кунфу . Эколог. А меня зовут Джейн. Я – ваш инструктор-руководитель. Мой IQ – 153, по образованию я – воспитатель.
      Итак, Нат, Мара, Тэсси, Дарк, Лайт, Блейд, Бэт, Гриф, Киро, Дэн, Мик и Харш! Во первых, сообщаю всем, что ваша догадка, что национальные тройки познакомились только здесь, верна. Общайтесь, не стесняясь. Во вторых, собираться здесь будем только каждый третий вечер, а все остальное время вы будете обучаться и общаться в виртуальной сфере корабельного компьютера. В третьих, обучение будет проводиться по индивидуальным планам и продлиться, на этом корабле, месяц, после чего вы перейдете на стационарную базу специальной переподготовки, где, кроме всего прочего, научитесь быстро двигаться и регенерировать повреждения тела. В четвертых, в каждого из вас уже вложено, переводя на земные деньги, по миллиарду долларов – во столько обошлась телепортация. Предчувствуя вопрос: вторая телепортация – смерть с вероятностью 75%. Третья – 99%. Энергозатраты пропорциональны шестой степени расстояния. Поэтому вас телепортировали на корабль-базу, прятавшуюся за Луной и сейчас мы летим на центральную базу подготовки персонала неприсоединенных планет. Более подробно о конфедерации второго расселения вы узнаете из виртуальной экскурсии. Вопросы?
      – А эта железка как снимается? – жизнерадостно воскликнул Бэтмен без малейшей задержки.
      – Какать тебе не надо. Писать прямо в нее – она для этого и предназначена. А сексом заниматься можно и нужно в виртуалке. Еще?
      – Сколько вам лет? – очень незаинтересованно спросила Лайт.
      – За счет простого корректирования граждане конфедерации в среднем живут 250 земных лет. Признаки старения появляются к 200. Полевая агентура редко умирает от старости. Еще?
      – Структор, сэр, как вы решили проблему разорванных связей? – прохрипел я.
      Женская пол-стола уставилась на меня очень удивленно.
      – Харш раскрыл нас при рекрутировнии и не пробыл в сознании до этого момента. – объяснила им Джейн. – Харш, тебя убили с целью ограбления.
      – Упокой, господи душу грешного врага твоего! – радостно отсалютовал я стаканом в потолок, и подмигнул ужаснувшимся Нат и Маре.
      – Мистер Харш пожелал себе покоиться с миром. – перевела Джейн.
      Тэсс нежно прощебетала что-то по-японски. Глядя в стакан, я выслушал перевод:
      – Тэсс желает тебе жить, покоясь с миром в душе.
      Я вздохнул и с горькой усмешкой кивнул проницательной до невыразимости мастеру каратэ.
      – Еще вопросы?
      – Как встретиться в виртуалке? – подозрительно спокойно поинтересовался Киро. Осторожно покосившись, я обнаружил, что он, как я и предполагал, восхищенно рассматривает бронелифчик пятого размера.
      – Через неделю на отработке взаимодействия. Еще вопросы?
      Пять секунд тишины.
      – Тогда у вас с полчаса пообщаться и на тренировки.
      Джейн оказалась у стены, засовывая в нее табуретку.
      – Мара! -тихо буркнул я во вздернутый носик, опущенный к стакану чего-то синего.
      – А? – подняла она на меня все еще шокированный взгляд. Увидев в них очень близкое и родное непонимание, «где я и за что», я понял, что каждый из дюжины присутствующих шокирован не меньше моего, но только я достойно ответил «врагу». Настроение оседлало понимание, что я тут самый кошмарный парень и взлетело на нем до немыслимых высот, с которых я даже не пошлю. Почти.
      – Мар, не подумай, пожалуйста, что хамлю, но Киро слезами обливается, глядя на то, как такая прекрасная девушка портит себе осанку в безуспешной – уже, – попытке спрятать потрясающие доказательства того, что она – девушка.
      – What have you said about me? – подал голос Киро. – I am dis …
      Мара, стрельнув глазами в сторону Киро, с грацией сибирской тигрицы выпрямилась и потянулась. Тэсс, которой реакция Киро была видна куда лучше, чем мне, бросила молниеносную фразу, начинавшуюся с «Дэн». Дэн хихикнул.
      – Люди, давайте будем говорить по-английски. – хрипло попросила Блейд. Я и японцы глянули на ее руки, стиснувшие стакан, рассеянный взгляд, внимательно следящий за всеми нами, на согнутую спину и расслабленные для удара мышцы плеч. – Когда рядом со мной говорят что-то, чего я не понимаю, я начинаю нервничать.
      Первым расхохотался Бэт. Мы хохотали минуту. Блейд дулась секунд десять, а потом тоже рассмеялась чистым детским смехом, странно осветившим лицо девушки с 46 зарубками на ноже.
      – Блейд, извини. – прогудел я сквозь смех через минуту. – Просто захотелось сделать Киро приятный сюрприз, кроме маленькой заботы о Маре…
      – И это было не столь уж незаметно. – повернулась к Блейд Лайт.
      – Ага! – улыбнулась Тэсс. Мне. – Ты посоветовал ей не портить позвоночник?
      – А ты посоветовала Дэну ущипнуть Киро?
      – И он щипнул. И больно! – пожаловался Киро.
      – Да-а-а-а! Куда я попала? – хихикнула Нат.
      – В компанию колдунов и телепатов. – звонко и низко прогудел Мик, поднимая на Нат очень заинтересованное орлино-мафиозное лицо.
      – О-о-о! А к кому относитесь вы? – завлекательной улыбочкой среагировала Нат. Меня грозило отрезать от остальных бурным флиртом. Будь настроение чуть похуже, я бы взял пример с Блейд и Лайт, угрюмо хлебающих сок по причине интенсивнейшего трепа Бэта с Дарк, или с Киро, все еще молча вкушавшего глазки, которые ему строил Мара. Чем занимался Дэн, кроме того, что спрятался от меня за Мика, я не видел. Зато я увидел очень выжидательный взгляд Тэсс.
      Посмотрев друг на друга пару секунд мы встали, оборвав треп сотоварищей, и в наступившей тишине вышли в коридор.
      – Это любовь с первого взгляда. – донеслось в спины объяснение Бэта. Тэсс смущенно хихикнула. В полумраке коридора ее хихиканье было чрезвычайно притягающим.
      – Нет, он любит бить девушек в темных коридорах. – выпалила Блейд.
      – Обожаю! – крикнул я в комнату, глядя в глаза Тэсс. – И вообще, не мешайте мне объясняться в любви.
      Комната засмеялась и загудела, а я выдал смеющиеся глаза Тэсс:
      – Тэсс, спешу положить к твои ногам руку, сердце, мозги… ну и прочее, пока ты не произвела эту нехитрую операцию самостоятельно посредством банального тоби уро маваши гери дзедан .
      Тэсс, сгибаясь в хохоте, ответила:
      – Да нет, простого тски гедан думаю, хватит…
      – А можно не ругаться? – прорычал Гриф
      – Киро-сан, объясни! – весело прокричал я, звонко стукая себя по бронетрусам.
      Тэсс хмыкнула и медленно перелилась в камаэ . Вернув хмык, я встал в хачидзе-дачи.
      Шмяк!
      Профессиональный тски впечатался в успевшие натянуться мышцы, заботливо прикрывшие солнечное сплетение.
      Отскочив, она спрятала лицо, кроме округлившихся глаз, в ладони, и виновато прошептала:
      – Ой, я думала, будет укэ .
      – А я думаю, мастер, вы просто нарываетесь на хорошую драку. Но у вас ничего не выйдет – у меня на прекрасных девушек, рожденных там, где красота Всходящего Солнца встретила звездную свободу заката, рука не поднимается…
      – Вы драться будете или стихи читать? – буркнула Лайт, появляясь на пороге в сопровождении Киро.
      – Лучше пусть стихи. – пошептала Тэсс. – Не знаю, как он дерется, а стихи читает замечательно.
      – Вот и я так тоже думаю. – сообщила Джейн, выходя из темноты коридора. – И раз уж всем не сидится, прошу по комнатам воткнуть трубку из пола, прозрачную и полую, в клапан на бедре, и надвинуть на голову шлем.
      Выслушав нестройный гул недовольных голосов, она захлопала в ладоши и тоном преуспевающего торговца душами крикнула:
      – Давайте-давайте, мальчики и девочки, вас ждет нечто очень интересное!
      – Да-да! – присоединился я к ней. – Вам понравиться больше, чем секс, наркотики и убийство, вместе взятые!
      – А сам то ты чего не спешишь? – холодно спросила Тэсс, глядя в удаляющиеся спины.
      – А он уже прошел вводное занятие и сейчас пойдет на курс коррекции. – быстро проговорила Джейн. Тон ее голоса мне не понравился. Тэсс ее голос не понравился тоже. Изучив меня долгим серьезным взглядом, Тесс обречено прошептала:
      – Да? Ну тогда…
      Развернувшись, она поплелась в свою камеру.
      Подождав, пока за ней захлопнется дверь, Джейн повернулась ко мне и бросила:
      – Пошли!
      – Куда?
      – Рекрут, у вас серьезные проблемы, и настоящий момент для их решения требуются радикальные меры, требующие от вас беспрекословного повиновения. За мной марш!
      Джейн повернулась и помаршировала по коридору.
      – Да уж даже Тэсс заметила, что радикальные! – буркнул я с левой ноги пристраиваясь в ногу.
      – Тэсс, рекрут Харш, обычная японская сирота возрастом 17 лет, которую никто ни разу не целовал.
      – Матерь… Да уж, рыбак рыбака видит издалека!
      Я успел затормозить и не врезался в Джейн, нарисовавшуюся в шаге передо мной.
      – Что? – подозрительно спокойным голосом спросила она. Спокойствие было настолько ледяным, что я испугался, как пойманный в холодильник мыш.
      – Что «что»? – пролепетал я, отступая на шаг.
      – Что значит «рыбак рыбака…»? – угрожающе процедила она, наступая.
      – Ну… это… пословица.
      – Я знаю! – рявкнула она. Я отпрыгнул в камаэ. Она, еле видимо в сумерках коридора, взъерошила волосы. Потом тоном уставшего вести допрос следователя спросила:
      – Ты – девственник?
      – Да. – выдавил я как мог спокойнее. – А что?
      – Ох! Ненормальный! – по-бабьи всплеснула она руками. – Нет, ты точно девственник?!
      – Ну если это так важно. – можешь исправить это прямо сейчас. Тогда будешь знать наверняка, что нет. – буркнул я, начиная нервничать. Где-то в глубине души я всегда знал, что какое-то значение ЭТО имеет. И предвкушение того, что сейчас я узнаю, какое, заставило ноги трястись и подкашиваться.
      – За мной, бегом марш! – рявкнула Джейн, срываясь в легкую рысь в противоположную сторону.
      Я рванул за ней, но догнал только в камере, где впервые проснулся. Не спев углубиться в воспоминания, я обнаружил, что Джейн уронила меня в какое-то кресло и что-то высматривает на мониторе припаянного к креслу компьютера
      – Структор, сэр. – осторожно спросил я, ощущая, как что-то нежно трогает мой головной мозг. Кроме Джейн, отвлечься от массажа мозга было не на что – вся остальная комната было затемнена.
      – Да. – сказала она сама себе и сдернув с трусиков маленькую коробочку, взволнованно в нее затараторила. Из рации хлынул, заткнув ее, густой спокойный бас. Выслушав его, она медленно вернула коробочку на пояс и посмотрела на меня, как стая волков на последнего кролика на планете.
      – Что… такое? – нервно прохрипел я, еле удерживая желудок, нацелившийся выпрыгнуть и убежать куда-нибудь в более безопасное место, например, в кастрюлю.
      – Ничего. Просто ты должен был умереть два раза – при телепортации, при неправильной конфигурации собирающих сознание модулей и от входа в виртуалку от передоза… Ладно, пошли… Но Творец тебя невзлюби! Как можно прожить треть жизни и остаться девственником?
      – Наверно, предчувствовал, что это не треть, а всего десятая! – буркнул я.
      Джейн наградила меня испуганным взглядом и разблокировала тяжелую дверь. Заведя меня в темноту за дверью, она уронила: «подожди здесь», и закрыла дверь, оставив меня нос к носу с моей ненаглядной темнотой, скрашиваемой лишь переливами разноцветных искр, мелькавших у меня перед глазами каждый раз, когда я закрывал глаза или смотрел в темноту.
      Пяток секунд ничего не происходило, а потом дальняя стенка исчезла, на мгновение открыв моим глазам картинку звездного неба. Мощный рывок вылетающего в вакуум воздуха дернул меня – тело, мысль «решили, что спокойней будет убить», предсмертный ужас и вопль «бля!». Вакуум вырвал воздух из моих легких, отобрав крик. Потом он отобрал тепло мгновенным ударом боли вышвырнувшим меня из куска льда, которым стало мое тело.
 

«Добрые дела ни к чему хорошему не приведут. А злые – ни к чему плохому». Энциклопедия Неприятностей, Том 4, «Добродетельность» стр. 7 «Общая теория злодеяний»

 
      Мы плыли в вакууме – мое тело и я, висящий в паре метров от него. Внимание, зафиксированное на диске с открытой дыркой, там и оставалось. Мне было все равно. Ничего не было. Мне было чуть грустно, но плакать мне все равно было уже нечем, и мне было все равно.
      Диск постепенно удалялся, но мне было все равно. Он отдалился, став маленьким и неинтересным, но мне было все равно. Меня не было, а было опять только место, которое смотрит. Но теперь оно не могло ничего. Совсем ничего. Даже умереть. Даже напугаться. И тем более отомстить.
      Хлынул гнев. Гнев, спокойный, расчетливый, садистский, вырос, захлестнул меня и я стал гневом, желающим только одного – вернуться на корабль и отомстить.
      Я ненавидел этот сверкающий корабль. Я ненавидел маленькое пятнышко, отделившееся от него и полетевшее к моему телу, удалившемуся от меня, зависшему на месте, как только я почувствовал гнев. Потом я понял, что это летят меня спасать и гнев ударил, ослепив и уткнув в давящую слепящую белизну.
      Белизна давила, давила, зажимая со всех сторон, размазывая меня, вдавливаясь в меня. А потом она исчезла, сменившись на что-то серое с тремя пятнами. И на боль. Боль, сжигавшую каждую клеточку тела.
      Что– то упало мне на лицо и я, набирая воздуха для крика боли, вдохнул что-то, что растеклось по телу, убирая боль.