Глава 6

Харальдсен задержалась в женском туалете ровно настолько, чтобы вновь стать светловолосой норвежкой, какой была на фотографии в паспорте. Самолет приземлился в аэропорту Кеннеди в 2.43 пополудни. Астрид прошла таможню и, везя за собой сумку на колесиках, направилась к телефонам. Она позвонила в отель «Уэстбери», чтобы узнать о звонках за последние пять дней. Услышав имя Ллуэллина, Астрид улыбнулась. Она набрала его номер.

– Это Астрид. Вы просили меня позвонить. На неделе.

– Я боялся, что вы забудете. Мне сказали, что вас нет в городе.

– Я только что вернулась. Звоню из аэропорта. – Она замолчала, ожидая его реакции.

– Я сегодня вечером свободен. А вы? – спросил Ллуэллин.

– Боюсь, что усну прямо при вас.

– А мы начнем вечер пораньше. Зайдите, что-нибудь выпьем и перекусим. Мы чем-нибудь вас побалуем.

Она согласилась и отправилась искать такси.

Апартаменты Ллуэллина находились в доме на Шестьдесят пятой улице между Парк-авеню и Лексингтон-авеню. Дома здесь продавались за два миллиона долларов, а некоторые даже за восемь. Несмотря на сворачивание производства и перетряски в финансовом мире, многие состоятельные молодые мужчины и женщины не скупились на семизначные суммы, чтобы приобрести подходящий домик на подходящей улице в районе Ист-Сайд. Ллуэллин, однако, обходился унаследованным богатством и если только не хотел трогать основной вклад, то был вынужден довольствоваться фиксированным доходом, который в прошлом году составил чуть меньше полутора миллионов. Выплата содержания двум женам являлась основной частью его расходов. Первая жена наконец вторично вышла замуж в этом году, а адвокат второй жены потребовал увеличения содержания на том основании, что его клиентка не может вести привычный образ жизни на четверть миллиона в год. Кроме того, на содержание первой жены денег больше не требовалось, поэтому…

Дом построили в девяностых годах девятнадцатого столетия, и, как и все дома в округе, он был длинным, узким и имел пять этажей. В 1932 году отец Ллуэллина оборудовал гараж – рискованное вложение денег, однако со временем оправдавшее себя. Рядом с гаражом был длинный коридор, который вел в спальню, маленькую столовую и кухню, соединенную с патио – здесь жил слуга Ллуэллина.

Шотландец Колин Фрейзер приходился племянником другому Фрейзеру, который служил у родителей Ллуэллина тридцать лет и практически стал для подрастающего Эдвина дядюшкой. Фрейзер был коренастым, его рыжие волосы уже начинали седеть, а морщины вокруг глаз и у рта придавали его лицу такое выражение, какое бывает у человека, прожившего всю жизнь в горах Шотландии. Он был разведен, имел взрослого сына-врача, который проживал в Глазго.

Еще в доме жил дружелюбный, хотя и шумный нориджтерьер по кличке Клайд, который во время отъездов Ллуэллина держался рядом с Фрейзером, поближе к еде и к патио.

Жилище Ллуэллина имело отчетливые признаки обитания холостяка и ценителя искусства. Вдоль восточной стены, от подвала до чердака, шла лестница. Поднимаясь по ней, можно было увидеть эклектическое собрание ранней мексиканской живописи, майолики, длинный шкафчик с произведениями искусства из Китая и головными уборами индейцев. Самая большая комната на втором этаже выходила на Шестьдесят пятую улицу и была обшита мореным дубом; здесь устраивались бесчисленные приемы и коктейли. Комната поменьше, не имевшая окон, служила столовой, за ней находилась кухня. На третьем этаже располагались спальни. Спальня Ллуэллина такого же размера, как большой зал под ней, была оформлена в серо-голубых тонах. Здесь стояла огромная кровать и имелась просторная ванная комната с джакузи чуть поменьше бассейна. Кабинет Ллуэллина размещался на четвертом этаже. Находиться в кабинете было очень приятно. У стены стоял чудесно инкрустированный стол, стоимость которого составляла шестизначную цифру. Паркетные полы были покрыты восточными коврами. Окна в нишах придавали комнате дополнительную глубину и, казалось, пропускали больше света. Вмонтированные в высокий потолок лампы-подсветки были направлены на картины, висевшие на стенах. На стене позади стола, которым Ллуэллин пользовался как рабочим, в позолоченной резной раме, выделяясь, висел автопортрет Сезанна. Название – «Портрет художника на фоне океана» – было выгравировано на медной пластинке, прикрепленной к нижней части рамы.

Фрейзер встретил Астрид и по ее просьбе провел по лестнице. Она хотела понять, что это за дом. Клайд тявкал и вилял хвостом, Астрид подхватила его на руки, и пес лизнул ее в нос. Она с ним поиграла, и они уже стали закадычными друзьями, когда дошли до кабинета Ллуэллина.

На Ллуэллине были дорогие свободные брюки, голубой пиджак, на шее аскотский галстук.

– Вы куда-то пропали… Куда это вы ускользнули? По делу или так?

– И то и другое. Я ездила домой.

Ложь была произнесена непринужденно и с улыбкой. Клайд залаял, вспрыгнул на диван и соскочил обратно на пол.

– Надеюсь, дома не было никаких проблем? – озабоченно спросил Ллуэллин.

– Нет, что вы. – Астрид по-прежнему улыбалась. Затем одна ложь породила другую, и она сказала: – Просто семейные дела.

– Понимаю, – сказал он. – Лично мне нравится «Конкорд».

– Мне это не по карману, и они не летают в Осло.

– Да, дороговато, – заметил Ллуэллин. – Полет на «Конкорде» ассоциируется у меня с деловым обедом. Я летал на «Конкорде» несколько раз и заметил, что люди, предпочитающие этот самолет, тратят очень много времени и усилий, чтобы сберечь свое ценное время и усилия.– Он смотрел на нее улыбаясь.– Если кажется, что я завидую, то это не так.

Астрид, медленно поворачиваясь, внимательно осматривала кабинет Ллуэллина.

– Мне нравится, – одобрила она. – Я бы все так и оставила.

– А я бы вам и не разрешил ничего трогать. Это мой дом, моя крепость, мой кабинет.

Астрид теперь была в простом светло-коричневом льняном платье с вырезом, на который Ллуэллин не мог не обратить внимания. Она двигалась легко, иногда дотрагивалась до рамы картины или рассматривала фарфоровую вазу, взяв ее в руки. Обойдя кабинет, Астрид остановилась возле Сезанна.

– Красиво, – сказала она.

– Мы полагаем, что это самый поздний автопортрет Сезанна, написанный, возможно, в тысяча девятьсот втором году. И думаем, что он лучший. Заметьте, каким спокойным кажется художник, как будто хочет, чтоб вы считали его обычным человеком, и как будто ему не надо никому ничего доказывать каждый раз, когда он берется за кисть. Отец всегда говорил, что, если бы картина ожила, Сезанн, наверное, сказал бы: «Давай выпьем вина и поболтаем». Мой дед купил картину у агента Сезанна, которого звали Воллар. Это было в тысяча девятьсот третьем году. Он принес ее домой, повесил вот здесь, и с тех пор картина ни разу не покидала этот дом. Даже когда я ее чистил и вставлял в новую раму.

– Понимаю, почему вы храните ее в безопасном месте.

– Я не виноват, что она провисела на этой стене девяносто лет. В завещании деда говорится, что, кто бы ни унаследовал картину, он не может ни продавать ее, ни публично выставлять.

Астрид подошла к картине вплотную.

– Как будто он ее только что написал. Даже вода кажется настоящей, – сказала она, дотронувшись до синей воды на картине. – Почему тогда художники писали столько автопортретов?

– Они всегда экспериментировали с техникой. Не думаю, что это было самолюбованием. Просто когда им нужны были модели, они всегда могли писать с себя.

– Правда, что он написал более двадцати автопортретов?

– Двадцать шесть, включая этот. Кто знает, может, где-нибудь во Франции, на чердаке спрятан еще один.

– Тогда он должен стоить целое состояние, – заметила Астрид.

– Наверное. Особенно теперь, когда несколько уже уничтожены.

Не поворачиваясь, она сказала:

– Это ужасно! Я читала об этом. Кто-то вылил на них краску?

– Лучше бы сделали так. Но они использовали какую-то кислоту, чертовски сильную.

– А картины нельзя отреставрировать?

– Восстановить? Никак. Кислота была слишком сильной. Краски полностью растворились.

– Вы должны быть осторожны с этой картиной.

– Я жизнь за нее отдам.– Он улыбнулся.– Ну, может, так далеко я, конечно, не зайду. Однако я позабочусь о картине, когда повезу ее на выставку на родину Сезанна.

Астрид все еще стояла к Ллуэллину спиной.

– А где это? – тихо спросила она.

– Экс-ан-Прованс, на юге Франции. У одного маленького музея большие планы, и я собираюсь им помочь. Но это пока секрет.

Она обернулась к Ллуэллину и взволнованно сказала:

– Мне бы хотелось увидеть выставку.

– Может, мы это устроим. – Ллуэллину передался ее энтузиазм. Он взглянул на Фрейзера, который только что вошел в кабинет. – Я обещал ужин, и Фрейзер говорит, что ужин готов. Надеюсь, на крыше не слишком жарко, там обычно легкий ветерок.

Глава 7

Смерть Кларенса Боггса потрясла городок Окли, где все друг с другом знакомы и где он жил в течение семи лет. Его знали как добродушного, веселого человека, еще совсем недавно возившегося со своей маленькой внучкой. Миссис Якобсон никак не могла успокоиться: «Он был такой милый. И всегда так добр к детям». Остальные тоже скорбели, потеряв друга. Им не верилось, что Боггс умер такой странной смертью, но немым подтверждением тому служил его старенький седан со смятым крылом. В поисках улик автомобиль осмотрели и пригнали к скромному дому Боггса. Неподалеку было припарковано еще несколько машин, а на крыльце перед дверью стоял молодой полицейский. Джек Оксби устроил в доме временный кабинет. К нему присоединились Энн Браули и Найджел Джоунз, все они сидели вокруг обеденного стола Кларенса Боггса.

Энн никак не могла справиться со своими чувствами и тщетно пыталась скрыть, что чрезвычайно расстроена убийством Боггса и тем, что уничтожены картины Сезанна. Но Оксби уже знал, что эмоции Энн никогда не мешали ей быть объективной в работе. Его забавляло очаровательное высокомерие Энн – черта, которую она, несомненно, унаследовала от матери, все еще не смирившейся с профессией дочери. Энн что-то пометила в блокноте и взглянула на Оксби:

– Мы здесь, чтобы обсудить убийство мистера Боггса или мистера Сезанна?

– Сейчас мы расследуем убийство Кларенса Боггса, Энни, но это весьма остроумно. Возможно, психиатры назвали бы уничтожение автопортретов вторым убийством. Ты готов, Джоунзи?

– Начну с того, каким образом был убит Боггс. Надо сказать, очень хитроумным способом. Хотя и здесь требуется удача.

Найджел Джоунз был высоким и очень худым, и все в нем казалось заостренным. Заостренными были его нос, подбородок, и даже линия волос образовывала треугольник. Он говорил взвешенно и точно и обладал своеобразным чувством юмора. Благодаря своей ненасытной любознательности Джоунз получил широкое образование и имел дипломы медика, фармаколога и химика. На месте преступления он отыскивал улики и работал с ними в криминалистической лаборатории Скотланд-Ярда.

– И что же такого особенного в отравлении? – спросила Энн.

– Это было не обычное отравление. По крайней мере, исполнено оно было необычно.

– Давай по порядку, ладно? – попросил Оксби и начал читать записи, лежавшие перед ним. – Боггс вышел из дому примерно в шесть сорок пять девятнадцатого, в субботу, отправился к газетному киоску, где купил «Спортинг лайф», рядом взял стаканчик кофе, вернулся в машину, прочитал информацию о скачках, обвел собственные ставки, выпил кофе – все как обычно,– так нам сказали. Потом он поехал на восток по Райгитл-роуд, и примерно в миле от Окли его машина замедлила ход, круто повернула влево и врезалась прямо в каменную стену. Видели, как Боггс выбрался из машины и упал на землю. Все это случилось на глазах автомобилиста, который ехал сзади. Он оттащил Боггса с дороги, осмотрел его и, не обнаружив признаков жизни, поехал к телефону и позвонил в полицию.

Оксби положил лист бумаги на стол.

– Это копия отчета местной полиции. В нем говорится, что первым на место происшествия прибыл констебль Вагнер; он установил смерть Боггса; машина «скорой помощи» в семь двадцать семь увезла тело в больницу Олл-Соулз в Райгите. – Оксби посмотрел на Джоунза. – Мы знаем, что произошло. Думаю, ты расскажешь, как это произошло.

Все это время Найджел Джоунз сидел вытянувшись, словно по стойке «смирно», и внимательно слушал.

– Мистер Боггс получил смертельную дозу ДФФ. Химическое наименование – диизопропилфторфосфат из группы цианидов. Смертельно ядовито, военные относят его к нервно-паралитическим отравляющим веществам. Иногда используется в маленьких дозах как инсектицид в сельском хозяйстве. Его производные применяются для лечения некоторых глазных болезней. – Джоунз перевернул страницу. – Мистер Боггс вдохнул пары в замкнутом пространстве – окна в машине были закрыты. Сразу после вдоха произошло сильное сужение зрачков, называемое миозом. Начались сильнейшие боли и потоотделение. Пульс замедлился, кровяное давление резко упало. В первую минуту Боггс непроизвольно испражнился и обмочился. Инстинкт – единственное, что еще оставалось, – заставил его открыть дверь и выйти из машины. Ему удалось сделать несколько шагов, потом он рухнул на землю. – Джоунз положил на стол маленькую коробочку. – Пары ДФФ поднимались из этой самодельной, но очень хитрой штуки. Видите, это обычная коробка из-под косметических салфеток. Но содержимое ее обычным не назовешь. На дне – баночка из-под детского питания, а в ней унция или две этого вещества. Над баночкой закреплен целлофан и ситечко, в котором лежит ложка без ручки. – Джоунз взял пипетку и капнул в ложку мутной жидкости. – Все это находилось под сиденьем водителя в машине жертвы. Как только Боггс сел и машина тронулась, – Джоунз тихонько потряс коробочку, – жидкость пролилась из ложки на целлофан. Вот, глядите, как это было.

Оксби и Энн смотрели, как падали капли, образовывая маленькую лужицу. Целлофан растворился, и жидкость пролилась прямо в баночку. Произошла химическая реакция, и над столом поднялся пар. Оксби сразу же отвернулся, а Энн закрыла лицо руками.

– Нечего бояться, – улыбнулся Джоунз, – это безвредно. Но достаточно для того, чтобы продемонстрировать, как был убит мистер Боггс. Очевидно, когда он вышел за утренним кофе, кто-то открыл дверь его машины и положил коробку под сиденье. Это можно проделать за пятнадцать секунд. Я знаю, потому что сам попробовал и обнаружил, что самое сложное – это поместить ложку в ситечке, а потом заполнить ее хлоридом ртути. Я считаю, что Боггс начал вдыхать пары через полторы минуты после того, как выпил кофе и поехал по Райгит-роуд. Я уже рассказал, что произошло потом.

Энн взяла коробочку, осмотрела ее и положила на стол перед собой.

– Все это можно купить в супермаркете. Даже я могла бы сделать такое.

– Вы бы не нашли ДФФ в садоводческих магазинах, – возразил Джоунз. – На самом деле ДФФ можно достать только у очень немногих химиков.

– Как трудно сделать раствор самому?

Джоунз улыбнулся, понимая, что Оксби проверит все версии.

– ДФФ – это не безобидное вещество, которое можно получить, смешав содержимое бутылочки А и бутылочки Б.

– Предположим, я разбираюсь в химии или служил офицером химических войск. – Оксби пристально смотрел на Джоунза. – Мне будет нужна химическая лаборатория?

– Если знать, как это делается, то нет, – ответил Джоунз. – Будет достаточно несколько специальных приборов. Я должен проверить.

– Обязательно проверь, – велел Оксби, внося что-то в записную книжку. – Так, но если я не могу сам приготовить вещество, где я могу купить его?

– У дистрибьютора химических препаратов или, что более вероятно, у поставщиков лекарств. Как я упомянул, слабый раствор этого вещества используется при глазных болезнях. Например, при глаукоме. Вещество хранится в ампулах по одному грамму, в металлических упаковках.

– Сколько граммов было в машине Боггса?

– Где-то около шестидесяти граммов, примерно две унции. – Джоунз задумчиво почесал нос. – Дорого.

– Насколько дорого?

– Шестьдесят граммов стоят около трех тысяч фунтов, если действовать через обычные источники.

Оксби присвистнул.

– Купить шестьдесят упаковок – это не шутка. Интересно, зачем это было нужно? Есть более простые и дешевые способы.

– Но не такие надежные, как ДФФ, – возразил Джоунз.

– Мне говорили, что у мистера Боггса были серьезные долги на ипподроме, – сказал Оксби. – Если букмекеры потеряли терпение, то они выбрали странную форму наказания.

– Меня уже ничто не удивляет. – Найджел Джоунз встал из-за стола и выпрямился. – Больше в машине ничего не нашли, кроме почти нераспознаваемых отпечатков пальцев, которые мы послали в управление.– Он подвинул коробку с ее содержимым к центру стола. – Это хитроумное изобретение характеризует человека, который все это затеял, но, как справедливо заметила Энн, этим человеком может быть кто угодно. Вопрос в том, почему он выбрал такое сложное вещество? Чтобы запудрить нам мозги, может быть? Необходимо выяснить, как ДФФ попал в руки убийцы. Мы составим список фармацевтических и химических компаний, которые продают составляющие, и, уверяю вас, список этот будет кратким.

Оксби кивнул:

– Семья у Боггса небольшая. Дочь живет рядом. Я с ней повидаюсь. – Он еще что-то записал и встал. – Раз Джоунз говорит, что ДФФ трудно достать, значит, источников тоже мало. Я хочу, чтобы мы вместе над этим поработали. Энни, вы займетесь материком, а Джоунз проверит Великобританию. Но это необходимо сделать быстро. Мы должны найти ответы как можно скорее.

Глава 8

Педер Аукруст положил свой гонорар – около двадцати одной тысячи долларов – в банк, оставив две тысячи на новую одежду и дорожные расходы. На имя Чарльза Мецгера он взял напрокат машину и на следующий после посещения «Сеперы» день, выехав после полудня из Лондона, отправился на юг, в маленькую холодную гостиницу под названием «Утренняя звезда», неподалеку от Тирсли. В тот вечер он сильно напился, вспоминая петербургский Эрмитаж, горящий «дипломат» и искусное представление в Национальной галерее. Он поморщился, вспомнив, как не смог достичь оргазма с Астрид ночью после их визита в галерею Пинкстера, утешая себя тем, что виновата она; он повторял про себя, что она «холодная сука, которую и трахать не стоит». Усугубленные алкоголем эмоции овладели им. Он снова видел, как кладет коробку с ядом под сиденье Боггсовой машины, затем его воображение рисовало смерть Кларенса Боггса, последние мучительные мгновения его жизни. Только под утро он наконец улегся, что-то бессвязно бормоча.

От своего беспокойного сна Аукруст очнулся только в полдень. Было прохладно и пасмурно, и он до обеда бродил по полям за городком и по площадке для гольфа. Вечером он заказал говяжий суп и рулет и, не доев, отправился в свою комнату обдумывать предстоящий день.

Из Тирсли Аукруст поехал на восток, в Райгит. Он оставил машину на главной улице, почти в самом центре торгового района, рядом с кварталом, где располагались цветочный магазин, ателье свадебных платьев и фотоателье, в витрине которого значилось имя Шелбурна. Было уже за полдень. Аукруст миновал цветочный магазин, ателье свадебных платьев и остановился у фотоателье. На двери висело написанное от руки объявление о том, что Шелбурна не будет до понедельника. «Пинкстер свое дело знает, сумел-таки выманить фотографа из города», – подумал он. В двери была прорезь, куда клиенты бросали пленку, когда фотоателье было закрыто. На вывеске надпись: «Проявка в день заказа». В витрине размещались фотографии, сделанные Шелбурном. В основном рекламные проекты, а также несколько портретов. Аукруст заглянул внутрь. Треть помещения занимал проявочный аппарат, а остальное место выделялось под фотоаппараты, объективы, пленку и обычный набор фотопринадлежностей. За отодвинутыми занавесками была видна портретная студия.

Он прошел дальше, мимо трех магазинов одежды, и свернул в узкий переулок позади магазинов. Мимо проехал фургон доставки, поднял столб пыли и остановился. У пустого магазина, который был закрыт на ремонт, двое мужчин выгружали из машины плиты сухой штукатурки. Каждый магазин имел черный ход, две-три урны и небольшой палисадник. Аукруст дошел до фотоателье Шелбурна, поднялся по лесенке к стальной задней двери. Справа в десяти футах от двери было окно с вытяжкой, закрашенное черной краской; за ним, как заключил Аукруст, располагалась фотолаборатория. Аукруст толкнул дверь. Ручка легко поворачивалась, но дверь была заперта на ригельный замок. Сигнализации не было, только безобидная табличка:

«НЕ ВХОДИТЬ! ПОЖАЛУЙСТА, ВОЙДИТЕ ЧЕРЕЗ ПАРАДНУЮ ДВЕРЬ».

Аукруст вернулся к машине и поискал в багажнике инструменты для смены шин. Там был домкрат, два пятнадцатидюймовых стальных прута, при помощи которых можно было снять колпаки с колес и которые служили рычагом домкрата. Он положил инструменты в сумку, запер машину и отправился в город на прогулку. Дважды он останавливался. Сначала зашел в паб «Ройял-Оук», где провел сорок пять минут, съев сэндвич и выпив пинту светлого пива. Потом купил газету, из которой узнал, что солнце в районе Лондона сядет в 6.18. Аукруст вернулся в машину в 5.30 и еще час наблюдал за тем, как один за другим пустеют магазины, гаснут огни и запираются двери.

Небо на западе окрасилось в пурпурно-алый цвет, солнечные лучи отражались в стеклах, и казалось, будто за окнами горят маленькие костры. Затем наступил серый вечер, и еще через полчаса на Райгит спустилась ночь. Аукруст, ничем не выделяясь из окружающей обстановки, проехал четверть мили в сторону машин, которые стояли рядом с рестораном. Он вышел из автомобиля и пешком вернулся к фотоателье. Остановившись у входа в офис агента по недвижимости, Аукруст осмотрел магазины напротив. Он пришел как раз вовремя. Все магазины, кроме одного, самого дальнего, были закрыты, движение стихло, машин было немного, а те, что оставались, сейчас покидали центр города. С главной улицы он быстро свернул в боковую улочку и дошел до переулка. В магазине сувениров все еще горел свет, также был зажжен фонарь у магазина напротив. Аукруст пошел дальше, приготовив стальной прут. Подойдя к двери фотоателье, он всунул прут между дверью и косяком. Налег изо всех сил. Ненадежный замок легко сломался. Аукруст вошел и пробрался в помещение за закрашенным окном. Как ему и говорили, Шелбурн не верил в сигнализацию.

Аукруст нашел фотолабораторию, нащупал выключатели на стене и зажег свет. Тускло загорелись две красные лампы: одна между фотоувеличителем и шкафчиком с фотобумагой, другая над столом с кюветами для проявителя и закрепителя. В светильнике на столе вспыхнула оранжевая лампочка, осветив шкафчик картотеки рядом с дверью.

В верхнем ящике лежали рабочие папки с именами клиентов Шелбурна; три самые толстые были помечены «Галерея Пинкстера». Когда Аукруст проглядывал эти папки, от урны у соседнего магазина отделилась фигура. С крыльца спрыгнул маленький, худой человек и через мгновение вошел в дверь.

В папках находились конверты из плотной бумаги, каждый соответствовал отдельному проекту. Внутри также были негативы, записи, пометки о расходах. Аукруст исследовал каждый конверт. Наконец обнаружил снимки, на которых увидел себя и Астрид.

На столе было стекло с подсветкой. Аукруст разложил негативы на стекле и стал рассматривать контактные фотоотпечатки. Он отобрал нужные и отложил их в сторону.

– Здрасьте, мистер.

В дверях стоял неопрятный мужчина. От этого неожиданного вторжения Аукруст остолбенел.

– Я видел, как вы вошли, и подумал, может, у вас есть для меня работенка.

Аукруст почувствовал животный запах мочи, смешанный с запахом пива.

– Может, у вас найдется для меня немного денег? Уже два дня ничего не ел.

– Денег нет, – пришел в себя Аукруст, – работы тоже. Приходите с утра. Может, мы вам что-нибудь предложим.

Мужчина помотал головой и взглянул на Аукруста:

– Вы говорите, как один мой шведский друг.

Аукруст сделал шаг, указывая ему на заднюю дверь.

Он поднял стальной прут.

– Утром, я сказал. А сейчас уходите.

– Я услышал, как вы вошли, – снова продолжал мужчина как ни в чем не бывало. – Но не тихо, как будто у вас не было ключа.

Аукруст ухватил его за костлявое плечо и развернул к себе. Он увидел бородатое лицо, мясистый нос со свежим порезом, мутные, ничего не выражающие глаза.

– Что вы сказали?

– Я подумал: что это за большой человек без ключа? Друг мистера Шелбурна?

– Деловой партнер.

Широкая улыбка осветила грязное лицо.

– Шелби и мой друг, – похвастался коротышка. – Он меня фотографирует. И платит мне. По два фунта. – Он поднял голову, его прежде унылое лицо сияло гордостью.

В воздухе просвистел железный прут. Глаза и рот мужчины широко открылись, он упал на пол, но, откатившись в сторону, вскочил на ноги. Аукруст схватил его за рукав, но мужчина вырвался, выбежал на крыльцо и спрыгнул на землю, неловко приземлившись. Прежде чем он смог восстановить равновесие, Аукруст настиг его.

– Нет! Нет! – взмолился человечек.

Один жестокий удар по голове над правым ухом убил его, но Аукруст ударил еще. Второй удар пришелся по лицу. Аукруст поднял убитого как большую, грязную куклу, вглядываясь в окровавленное лицо в полутьме.

Из темноты в ста ярдах возникли огни автомобиля. Аукруст побежал, волоча тело. У мусорного контейнера он притаился. Машина все еще ехала сзади. Он услышал радио. Это была полиция – обычное патрулирование. Аукруст замер. Он начал считать про себя.

Аукруст сжимал пальцами шею человека, не ожидая нащупать пульс и не находя его. Он думал только о том, что ему помешали, что он пришел уничтожить несколько негативов, а приходилось избавляться от тела. Аукруст подошел к магазину, где, как он заметил ранее, рабочие разгружали машину. Рядом со зданием стоял мусорный бак, наполовину заполненный обломками старой штукатурки и дранкой. Аукруст сходил за телом, отнес его к баку и закинул внутрь, прикрыв обломками.

Вернувшись в фотолабораторию, к негативам, оставленным на столе, он наконец смог закончить то, ради чего пришел сюда. Вытащив из сумки бутылку, он капнул на негативы растворитель. Через несколько секунд на эмульсии появились маленькие пузырьки и снимки расплылись в темно-серые разводы. Аукруст промыл негативы в раковине, промокнул их бумажным полотенцем и вложил обратно в конверт. То же самое он проделал с контактными фотоотпечатками, положил негативы и снимки обратно в папку, а папку убрал в шкаф.

Затем он платком протер все, к чему притрагивался, уничтожая отпечатки, и, уверенный, что покидает фотоателье в том же состоянии, в каком нашел его, вышел.

Аукруст вернулся к машине. Было уже несколько минут девятого. Он справился меньше чем за час, и это включая неудобство, связанное с коротышкой, который вонял мочой и просил немного денег. Он поехал на север к шоссе М25, а потом на запад к мотелю рядом с аэропортом Хитроу.

Глава 9

Приход Блетчингли в графстве Суррей учредили более тысячи лет назад, и церковь Святой Марии была лишь вполовину моложе. Джек Оксби знал об этой церквушке с башней и кладбищем, надгробия которого были так обветренны, что ничто не могло бы привести их в приличное состояние. Сейчас Оксби сидел в привычной тишине церкви, где его никто не тревожил.