1

      Победа в Чикаго укрепила положение Сиднея Джэксона. Газеты и журналы, соревнуясь друг с другом в определении заслуг молодого боксера, называли его «новой восходящей спортивной звездой», «будущей славой Америки», «одним из самых талантливых боксеров нового поколения», «надеждой нации». Спортивные комментаторы из южных штатов, прожженные расисты, с восхищением предсказывали «триумф белой расы» и «новый расцвет спорта». Они открыто выражали недовольство тем обстоятельством, что чемпионом страны все еще был чернокожий, а не представитель «чистых, стопроцентных американцев».
      К Сиднею Джэксону, вернее к Норисону, начали поступать предложения от многих известных антрепренеров провести встречу с их боксерами. Они поступали из различных городов и штатов. Норисон потирал руки: он сделал Джэксону имя! Теперь он, видящий в спорте лишь доллары, смотрящий на бокс как на доходное мероприятие, готовился пожинать плоды своих посевов. Теперь при заключении контракта на матч он будет диктовать условия. Отныне ни один антрепренер не будет изображать на своем лице удивление, повторяя: «Джэксон? Что-то не помню такого боксера…»
      Спортивный босс до сих пор только руководил событиями, оставаясь в тени. Теперь же Норисон решил принять в них, так сказать, личное участие. Он стал выступать перед представителями печати, давать интервью, устраивать торжественные завтраки и обеды. Он, как предприимчивый делец, умело расширял свое дело, вкладывал в него все больше и больше средств. Успехи Джэксона, его молодость и жажда победы, его талант и трудолюбие служили отличной гарантией. Слава его как юного и непобедимого росла с каждым новым матчем. Пропорционально росли доходы, приносимые боями на ринге.
      Зима и весна прошли в поездках. Они совершали триумфальное турне по штатам Юга и Запада. Ездили вдвоем: Норисон и Джэксон. Помощников секунданта и массажистов нанимали на местах. Эту работу выполнял Максуэлл, который выезжал заблаговременно и все приготавливал к их приезду.
      У Джэксона об этих поездках остались пестрые воспоминания. В каждом городе они находились не более одной – двух недель, проводили одну – две встречи. Сначала побывали на самом юге западного побережья в цветущем Сан-Диего, потом прибыли в Калифорнию, которая, как и когда-то в детстве, произвела неизгладимое впечатление. Особенно ее знаменитые леса. Огромные вечнозеленые великаны стояли величественно и, казалось, слегка насмехались над человеком, таким маленьким по сравнению с ними.
      На следующий день Норисон пожелал посмотреть лесоразработки. Он взял с собой и Джэксона. Все восхищение величием девственного леса сразу померкло в его душе, уступая место жалости и обиде. Люди, которые рядом с вечнозелеными гигантами казались муравьями, несли им гибель. Озлобленно визжали электрические пилы, дробно стучали топоры, и гордые красавцы с глухим шумом падали один за другим. Лесорубы продвигались, уничтожая лес, как саранча посевы.
      – Великолепно! – воскликнул Норисон над ухом Сиднея. – Клянусь Колумбом, здесь каждый ярд земли дает чистый доход! И никаких затрат, только нанимай рабочую силу и оплачивай перевозки. Впрочем, все эти расходы с охотой возьмут на себя компании по сбыту.
      Сидней с удивлением посмотрел на сытое и довольное лицо патрона и молча отвернулся. Слишком деловой, утилитарный подход коробил и вызывал протест. Разве можно красоту и величие мерить долларами?..
      После поездки по западным штатам направились на Юг. Плыли по грандиозной Миссисипи. Начали со штата Миссури и, спускаясь вниз по широчайшей реке мира, побывали во всех ближайших штатах: Кентукки, Арканзас, Теннесси, Миссисипи, Луизиана.
      Соперники, которых выставляли крупные города, обладали неплохой технической подготовкой, но тактически были бедны. Они слишком прямолинейно вели схватку, открыто шли на силовой бой. Сидней же не признавал грубого обмена ударами. Он, не уступая большинству из них по своим физическим данным, оказывался на голову выше в смысле тактики боя. Ему легко удавалось переигрывать соперников, захватывать инициативу и, став хозяином положения, диктовать ход поединка. На ринге он был спокоен и расчетлив. Усыпив бдительность, нащупав прореху в защите, он обрушивал в эту брешь такую атаку, после которой противник или сдавался, или оказывался поверженным.
      В городе Виксберге, расположенном на левом берегу Миссисипи, боксера ждал приятный сюрприз. Его пригласили выступить в столице штата, городе Джэксоне, причем все расходы мэр города брал на себя. Сидней был польщен таким приемом, а шеф только усмехнулся:
      – Они раскошелились, клянусь Америкой, только потому, что твоя фамилия – имя города. Местный патриотизм и мелкое тщеславие.
      Норисон оказался прав.
      Публика, заполнившая стадион, шумно выражала свой восторг. В отличие от других центров Юга, где победы Сиднея вызывали раздражение и довольно неодобрительный рев, в городе Джэксоне зрители симпатизировали незнакомому им ньюйоржцу.
      Противником Сиднея оказался смуглолицый метис, горячий и упорный парень. Но его тяжелые кулаки, от которых, казалось, сыпались искры, так он ими размахивал, били чаще всего по воздуху или натыкались на плечи и перчатки Сиднея. Дав ему возможность почувствовать себя хозяином на ринге, Сидней одним встречным ударом закончил бой.
      После победы Сиднея пригласили на званый ужин. Мэр города преподнес ему большую фарфоровую вазу, произнес длинную речь, которую закончил здравицей в честь Сиднея Джэксона, и от имени граждан города заявил:
      – Мы всегда будем рады видеть Джэксона в Джэксоне!
      Дамы и попечители местного университета, который славился футбольной командой, восторгались щедростью и остроумием мэра. Все хлопали в ладоши и поднимали бокалы. Виски и местные настойки скоро развязали им языки. Почтенные граждане лезли к Сиднею чокаться, и он, чтобы не поднимать пустой бокал, вынужден был за вечер выпить три бутылки содовой воды.
      Каждый, стремясь показать себя знатоком спорта, обязательно говорил о боксе и футболе, бесцеремонно хлопал Джэксона по плечу, щупал железные бицепсы. Удовольствие, которое он испытал в начале ужина, испарилось. Он понял, что на него смотрят, как на породистую скаковую лошадь, интересуются только его отличным телосложением и крепкими кулаками.
      После этого приема Сидней долго не мог уснуть. Тогда, по совету Максуэлла, он оделся и вышел подышать свежим воздухом.
      Ночь была лунной и прохладной. Поеживаясь в своем модном плаще, Джэксон пошел по незнакомой улице. Она вывела его на окраину. И тут перед ним выросла человеческая фигура в белом балахоне.
      – Дальше идти небезопасно, брат.
      Джэксон остановился. Он догадался, что перед ним один из «братьев» тайной организации ку-клукс-клана. О ней он много слыхал, но столкнулся впервые. Он назвал себя и попросил, если возможно, рассказать о том, какая опасность ему угрожает.
      – Мой белый брат, я тебя узнал сразу, – ответил куклуксклановец. – Я рад пожать твою мужественную руку, которой ты сразил эту черную обезьяну.
      Он разъяснил Джэксону, что их «братья» сейчас устанавливают огненный крест перед домом одного черномазого, который осмелился осквернить белую расу.
      – Что же такое он натворил?
      – О! Это черное чудовище пыталось изнасиловать белую женщину! Но такие вещи у нас на Юге им даром не сходят. Наши братья сегодня поставят огненный крест, а завтра совершат справедливый суд!
      Пока они разговаривали, невдалеке вспыхнуло пламя. Через минуту оно приобрело форму креста. Толстые сухие жерди, облитые бензином и нефтью, ярко пылали перед окнами лачуги. Из нее выскочила седая негритянка и, ползая на коленях, молила пощадить ее сына. До Сиднея донесся ее хриплый голос:
      – О, мой Сэми у нее работал целую неделю. О, она ему не заплатила и половину того, что договорились… Он стал требовать за свой труд, а его избили… О святая Мария, будь свидетельницей и заступницей…
      «Братья», вооруженные винтовками и освещенные зловещими отблесками огня, стояли белыми призраками. У Сиднея сжалось сердце. Так вот в чем заключалось «оскорбление», нанесенное негром белой женщине! Он молча отстранил фигуру в балахоне и крупными шагами направился к сборищу. Его кулаки гневно сжались. Однако не успел он сделать и десяти шагов, как перед ним словно из-под земли вынырнули три балахона. Черные прорези для глаз угрожающе темнели. Три ружейных ствола уперлись ему в грудь.
      – Брат, у вас слабые нервы, – сказал средний насмешливым тоном. – Советую вам лечиться, могу дать рецепт. Особенно помогают лимоны утром натощак и ложка меда перед сном.
      У Джэксона пересохло в горле. Негодяи! В нем клокотала злость, душило бессилие. Что он может сделать? Голыми руками против винтовок!
      – Иди спать и не мешай братьям, – сказал другой сиплым голосом. – Нашими действиями руководят самые чистые помыслы. Мы добровольно встали на защиту белой расы, и сам господь благословил нас. Наша жестокость угодна небу! Аминь!
      После такой лекции, подкрепленной весьма выразительным щелканьем взведенных курков, Джэксону ничего другого не оставалось, как убраться подальше от злополучного места.
      Много времени спустя его преследовали кошмарные сновидения. Он видел пылающий крест, призраки в белых балахонах и ползающую на коленях старую негритянку…

2

      Возвращаясь в Нью-Йорк, Норисон сделал остановку в столице. Джэксон был рад. Он никогда не видел Вашингтона. За два дня они бегло осмотрели все достопримечательности, побывали в Национальном музее и библиотеке Конгресса, побродили по знаменитой Пенсильвания-авеню, главной торговой улице столицы. Посетили мемориальные мавзолеи Джефферсона и Линкольна.
      Сидней с волнением поднимался по мраморным ступеням к подножию кресла Авраама Линкольна. Сидней знал по учебнику истории, что ступеней всего пятьдесят шесть – по количеству лет, прожитых президентом. Он был убит подлым наемником рабовладельцев Юга неким Джоном Уилкесом Бутсом в дни, когда демократический Север торжественно праздновал победу в великой войне. Джэксон сосчитал ступени, благоговейно ступая по ним. Он любил Авраама Линкольна, преклонялся перед его мужеством и умом.
      Когда вышли, Сидней пожелал сфотографироваться на фоне дворца. Норисон поманил пальцем, и несколько фотографов ринулись к ним. Защелкали аппаратами.
      – Пока вы приедете домой, там будут уже эти снимки, – заверил фотограф, записывая в блокнот адреса.
      – Линкольн был великим человеком, но и он иногда ошибался, – сказал Норисон.
      Джэксон с удивлением посмотрел на патрона. Так говорить о выдающемся президенте – кощунство!
      – Вы шутите, мистер Норисон?
      – Нет, вполне серьезно. Да. Представь себе, наш величайший американец сказал: «Бродить с места на место мало толку».
      – Ну и что же?
      – А то, что мы вот с тобой исколесили почти всю страну и от бродяжничества только выиграли! – Норисон раскатисто засмеялся. – И толк есть и доллары!
      Сиднею почему-то было не смешно, хотя в словах патрона была правда.

3

      Весна 1912 года была теплой, солнечной. Ее освежающее дыхание чувствовалось всюду, даже на рабочих окраинах Нью-Йорка, где в заасфальтированных дворах появились одинокие травинки. Их топтали и давили колесами. Но они, израненные, упрямо тянулись к солнцу. А рядом, на шикарной Парк-авеню, садовники старательно стригли кустарник, подрезали ветки деревьев, высаживали цветы.
      По вечерам на улицах появлялись продавщицы первых весенних цветов и проститутки.
      Владельцы яхт проводили время на океанском побережье и берегах Гудзона, Генри Форд, конкурируя с крупными автомобильными компаниями, выпустил первую крупную партию дешевых автомашин.
      После поездки по Западу и Югy Сидней Джэксон около месяца жил в Нью-Йорке. Норисон поместил его в одном из роскошных отелей в Манхеттене, рядом с Бродвеем, между Уолл-Стритом и Пенсильванским вокзалом.
      Тренировался он в большом спортивном зале центрального клуба Христианского союза молодых людей.
      В часы, когда тренировался Сидней Джэксон, в спортивном зале собиралось много народу. Среди любителей спорта часто можно было видеть журналистов и знатоков бокса, которые приходили посмотреть черновую работу Джэксона.
      Он трудился с воодушевлением. Максуэлл с секундомером в руках руководил его действиями. Старый мастер знал, что можно и чего нельзя показывать публике. Не выдавая своих секретов тактической подготовки и отработки коронных серий ударов, он так умело строил тренировку, что эффект получался потрясающий. Во-первых, он удивлял всех продолжительностью, во-вторых, разнообразием упражнений, в-третьих, строгим соблюдением времени, разбивкой его на раунды. Через каждые три минуты следовал минутный отдых.
      Сидней, уже привыкший к фотографированию, не обращал внимания на вспышки магния. Журналистам нравилось это, но особенно их привлекала отзывчивость и простота боксера. Он охотно, не в пример многим спортивным звездам, выполнял их просьбы, принимал различные позы, улыбался или хмурился. Сидней понимал, что каждый из них выполняет свою работу, зарабатывает свои деньги. Зачем же мешать им?
      Тренировка кончалась поздно. Сидней долго и старательно мылся под теплым душем, потом растирал тело лохматым полотенцем. Приятная усталость только повышала сознание силы. Мышцы рук и ног, груди, брюшного пресса повиновались любому приказанию, напрягались и расслаблялись, перекатываясь чугунными шарами под эластичной и порозовевшей от растирания кожей. Какую взрывную силу они таят в себе!
      Сидней, не скрывая удовольствия, позволял журналистам хлопать кулаками по своему животу.
      – Броня! – воскликнул спортивный комментатор газеты «Нью-Йорк тайме», пожилой, но молодящийся и еще красивый мужчина. – Клянусь Колумбом, настоящая броня!
      – А ну, дай я попробую, – вперед протиснулся плечистый щеголь из завсегдатаев клуба. – Можно? У меня бронебойный кулак.
      – А если не пробьешь, – сказал Сидней, – тогда я тебя один разок… согласен?
      Щеголь, прикусив язык, попятился.
      – На таких условиях не согласен. Нет, нет!

4

      В конце апреля Сиднею позвонил брат. Иллай настоятельно просил обязательно прийти домой тридцатого числа.
      – Дома все в порядке, но ты нужен. Понимаешь, нужен!
      – Кому это нужен?
      – Такие вещи по телефону не говорят, – в голосе старшего брата звучали нотки раздражения. – Если не можешь, лучше сразу откажись. Будем знать.
      – Кто это будет знать?
      – Мы все. Профсоюз химиков.
      – Теперь ясно, – Сидней улыбнулся. – Кончу тренировку и приду.
      – Хорошо, Сид. Будем ждать!..
      Однако выполнить свое обещание Сидней не смог. Утром тридцатого апреля в номер отеля явился Норисон.
      – Собирайся. Внизу ждет машина. Довольно рекламных тренировок. Пора за дело!
      – Вы заключили хороший контракт?
      – Еще нет, мальчик, но все идет к тому, чтобы заключить. Так что тебе надо по-настоящему, – он понизил голос, – тренироваться. Скажу по секрету, на этот раз твоим противником будет один из сильнейших боксеров Америки.

1

      Через несколько часов Джэксон находился уже далеко от Нью-Йорка. Машина мчалась по широкому бетонированному шоссе и увозила его из города на ферму Норисона.
      Дорога была довольно длинной, и Сидней, откинувшись на заднюю спинку мягкого кресла «линкольна», думал об Иллае. Брат, видимо, обидится. Но что он мог сделать? Позвонил домой, предупредил маму. Не будет же он, Сидней, ради какого-то профсоюзного собрания портить отношения с Норисоном!
      На ферме его встретил мистер Джордж. Он, видимо, был предупрежден. Попыхивая трубкой, управляющий приветливо поздоровался и провел боксера в его комнату. Там было все по-старому, словно он и не уезжал отсюда.
      Джэксон принял теплый душ и вышел в гостиную. Жена управляющего, розовощекая и полная Бесси, уже накрыла стол.
      – Садись, Сидней, садись. Я тебя часто вспоминала, особенно по утрам, когда печь растапливала. Уж поверь мне, лучше тебя никто дрова не колол!
      Джэксон улыбнулся, пододвинул к себе чашку с бульоном:
      – Сегодня же вечером приготовьте мой колун. Я тоже соскучился по такой работе.
      – Что ты, Сидди! – Бесси всплеснула руками. – Сегодня отдохни: устал с дороги. Есть нарубленные. Я просто к слову вспомнила.
      К обеду пришел управляющий. Он ел много и шумно. Когда была уничтожена курица, Бесси подала любимое блюдо Сиднея: гречневые блинчики и кленовую патоку.
      – Я словно чувствовала, что ты приедешь, – сказала она.
      – Спасибо за блинчики, – ответил Сидней, наливая себе в чашку из кувшина тягучую жидкость. – Я так давно их не ел!
      – Кушай на здоровье.
      После плотного обеда хотелось побыть одному, полежать, отдохнуть. Но управляющий, по-видимому стосковавшийся по людям, не отпускал боксера. Он выбил свою массивную трубку, набил ее табаком и повел Джэксона показывать хозяйство, хвастаться новшествами, которые он ввел. Его гордостью был коровник. Тут его хозяйственная смекалка проявлялась наиболее ярко. Джэксон не узнал коровника, который словно вырос. Он стал двухэтажным.
      – А как же коровы забираются на второй этаж? – удивился боксер.
      Управляющий, видимо, ждал такого вопроса. Он усмехнулся в усы и молча пригласил следовать за ним. По небольшой лестнице они поднялись наверх. Второй этаж предназначался для кормов. Тут лежали спрессованные тюки сена, просторная тачка для перевозки силосной массы, мешки с кормовой мукой.
      – Осторожнее, не провались в кормушки, – предупредил управляющий.
      По обеим сторонам вдоль стен темнели отверстия. Потом они прошли по всему верху, и Джордж распахнул двери, широкие, как ворота. Боксер снова изумился. Со второго этажа вниз вел широкий помост, по которому свободно мог проехать фургон.
      – Такой спуск и с другой стороны, – рассказывал управляющий. – Теперь корм доставляем прямо наверх и там разгружаем. А когда приходит время кормить скотину, с этим делом справляются всего два человека. Они идут вдоль стен и спускают в отверстия над кормушками сено, силос или другой корм.
      Джэксон слушал его и невольно вспоминал о брате. Тот действительно, будь он на месте Сиднея, смог бы по достоинству оценить изобретательность и усовершенствования управляющего. «Иллая бы на такую ферму, – подумал боксер. – Он тоже не хуже Джорджа сумел бы хозяйничать».

2

      На следующий день утром прибыл Максуэлл. С ним вместе приехали двое незнакомых. Один, старший по возрасту, был кряжист, приземист, в его коротко остриженных волосах уже утвердилась седина. Другой был выше ростом, хорошо сложен, смуглолиц, черные вьющиеся волосы ниспадали на высокий лоб.
      Максуэлл долго и восторженно мял Сида в своих объятиях, хлопал ладонями по спине и, словно что-то вспомнив, лукаво сощурил глаза:
      – Угадай, что я тебе привез?
      – На такие вещи я не способен, – ответил, шутя, Сидней.
      – А все же?
      – Не знаю, – Джэксон пожал плечами.
      – Не догадываешься?
      – Нет.
      – Нет?
      – Ну хватит разыгрывать, Мики, – взмолился Сидней.
      – Тогда пляши победный танец индейцев! – Максуэлл сделал паузу и выдохнул. – Норисон заключил контракт с менажером Харвея Таунсенда!
      Джэксон не поверил ушам.
      – Ты… ты не шутишь?
      – Провалиться мне на этом месте, если лгу! Могу даже сообщить, по секрету конечно, дату встречи, – тренер встал в позу и придал своему голосу торжественность: – Матч между нынешним чемпионом Америки Харвеем Таунсендом и знаменитым боксером Сиднеем Джэксоном состоится четвертого июля.
      – О, в день национального праздника?
      – Ну да! Один из вас этот день действительно будет праздновать.
      – Гип-гип, ура! – рявкнул Джэксон и, обхватив тренера, приподнял его и легко закружил.
      Приезжие стояли в стороне и молча наблюдали. Кряжистый скептически улыбался, а в больших черных глазах смуглолицего сквозила затаенная зависть, похожая на грусть.
      Максуэлл представил их Сиднею.
      – Знакомься, это твои спарринг-партнеры.
      Кряжистый с достоинством назвал свое имя:
      – Оргард Джефрис.
      – Джефрис? – спросил Сидней, пожимая протянутую руку. – Я знал одного боксера с такой фамилией. У него была, как писали газеты, кличка Кувалда. Я тогда был мальчишкой и страстно мечтал стать таким же знаменитым боксером.
      На круглом приплюснутом лице Оргарда появилась теплота. Ветеран ринга был польщен. Он сказал:
      – Оказывается, мы давно знаем друг друга.
      – Так вы и есть тот самый Кувалда?
      – Тот самый. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы твоя мечта, наконец, осуществилась.
      Второго боксера звали Фиорелло Боноски. Он был американцем итальянского происхождения. За его плечами не было больших побед и громких титулов, но, как Сидней убедился впоследствии, Боноски обладал незаурядными способностями и превосходной техникой.
      Спарринг-партнеров поместили в нижнем этаже, в небольшой комнате, расположенной под гостиной. Максуэлл составил расписание тренировок и учебно-тренировочных поединков. Управляющий наметил работу, которую должны выполнять приехавшие. Во всем этом чувствовалась незримая воля главного хозяина, мистера Норисона. Тот не любил напрасно тратить деньги. Джэфрис и Боноски не только были партнерами Сиднея, выполняя роль живых тренировочных мешков, но еще и трудились на ферме в качестве подсобных рабочих.
      Думал ли когда-нибудь Сидней о том, что ему придется встретить Оргарда Джефриса, знаменитого Кувалду, да еще в такой незавидной роли!
      Невольно нахлынули воспоминания детства. Как давно это было! Сидней снова видел себя обтрепанным и босоногим. Вместе с таким же, как и он, Жаком Рэнди они, затаив дыхание, перелистывали страницы спортивного журнала, который принес в школу Блайд, сын владельца универсального магазина. Тогда, кажется, Джефрис должен был встречаться с негром Рольсоном. Сидней хорошо помнит, что он вместе с Жаком болел за Рольсона, не зная, что тот – чернокожий. Перебирая в памяти давно минувшие дни, Сидней грустил. Он с жалостью смотрел на Джэфриса.
      Жизнь на ферме текла размеренно и однообразно. Один раз в три дня Джэксон надевал пухлые перчатки, которые были в два раза тяжелее обычных, боевых, и перепрыгивал через канаты ринга. Применяя тяжелые перчатки, тренер преследовал две цели. Во-первых, он смягчал удары Сиднея, достававшиеся спарринг-партнерам. Во-вторых, увеличивая тяжесть рукавиц, он, таким образом, усиливал физическую нагрузку на мышцы рук, что, бесспорно, укрепляло и повышало выносливость.
      Партнеры выходили на ринг по очереди. Они натягивали на головы защитные кожаные шлемы, набитые войлоком и морской травой, шнуровали перчатки и по сигналу Максуэлла вели бой в заданном темпе, проводили определенные серии ударов, защищались или атаковали. Максуэлл с секундомером в руках носился вокруг ринга или стоял в тени и отдавал указания, настойчиво требуя, чтобы поединок проходил, как он говорил, с «душой» и по своей напряженности был близок к предстоящему матчу.
      Джэксон добросовестно выполнял указания тренера и так энергично работал руками, что его опытные спарринг-партнеры скоро выдыхались. Как они ни старались, но устоять перед натиском Сиднея им не удавалось. Отработает три раунда Боноски и, тяжело дыша, опускается на скамью под дубом, а его место на ринге занимает Оргард. Так, сменяя друг друга, они сначала проводили двенадцатираундовые поединки, потом Максуэлл, постепенно увеличивая нагрузку, довел количество раундов до двадцати четырех.
      Боксировать с итальянцем было легко, особенно при отработках отдельных тактических приемов. Фиорелло вкладывал в каждый раунд весь свой темперамент и, казалось, неистощимый запас терпения. Он обладал быстрой реакцией и сообразительностью, сразу вникал в замысел тренера и добросовестно старался выполнить его. Он никогда не забывался и во время боя успевал следить и за действиями Сиднея. Если у того не все гладко получалось, он в ходе поединка давал правильные пояснения, добрые советы и всячески помогал молодому боксеру.
      Отдельные звенья комбинаций Фиорелло повторял бессчетное количество раз, до тех пор, пока Сидней не усваивал их. Естественно, что Максуэлл по достоинству оценил способности Боноски и поручал ему самые сложные задачи.
      Сидней, так же как и тренер, был дружески расположен к итальянцу, в больших черных глазах которого никогда, казалось, не потухала грусть. Джэксон знал ее причину. Фиорелло Боноски был неудачником. Ему не повезло в жизни. Не повезло с самого начала. Сидней знал историю его жизни.

3

      Фиорелло родился на Западе, в Сан-Франциско, в семье небогатого судовладельца, чья жизнь и благополучие зависели от капризного океана. Но старший Боноски не отчаивался. Он был набожным католиком и был убежден, что в случае неудач и трудной жизни на грешной земле ему, по обещанию папы Римского, обеспечено блаженство на том свете. А, кроме того, он верил, что сын его обязательно выбьется в люди.
      Возвратившись из очередного рейса, Боноски качал люльку сына и предавался мечтам. На его глазах происходили невероятные вещи: предприимчивые дельцы наживали огромные состояния. Бурная жизнь страны казалась ему гигантскими соревнованиями, в которых принимают участие миллионы людей. Подумать только, каждый сопливый мальчишка автоматически становится участником грандиозного состязания! Перед ним открывается возможность на равных правах с другими проявить свои способности и добиться первенства, завоевать главный приз – стать президентом Соединенных Штатов.
      В случае неудачного финиша можно получить приз поменьше: стать губернатором, депутатом конгресса, мэром города, сенатором, судьей, генералом, адмиралом, шерифом. Кроме этого, Боноски-старший видел и другую возможность выбиться в люди. Но тут нужны были деньги. Обладатели капитала становились не участниками массового состязания, а его организаторами. Эти организаторы клали львиную долю доходов в свой сейф и таким образом становились миллионерами.
      Что же касается своих неудач, то Боноски-старший объяснял их просто: он с самого начала запоздал на старте, отстал от своей эпохи. Фиорелло он прочил блестящее будущее и не жалел средств на его образование.
      Мальчик прилично окончил школу, при содействии отца поступил в университет и вскоре увлекся спортом. О его победах на ринге стали писать в местных газетах. А когда восемнадцатилетний Фиорелло завоевал звание чемпиона западных штатов, к Боноски-старшему явился влиятельный антрепренер и предложил заключить контракт.
      – Я из вашего сына сделаю чемпиона мира, – сказал он.