Стиснув зубы, он бросился в атаку, вошел в ближний бой и с большим трудом ударами по корпусу заставил крепкого шотландца дважды опуститься на помост ринга. Но тот падал и снова вставал! Вставал и вел бой…
Этот поединок английские специалисты и спортивные журналисты признали самым лучшим и самым впечатляющим. Знали бы они, что победа принесла Джэксону не столько радость, сколько огорчение…
Палец распух. Даже легкое прикосновение вызывало острую боль. Норисон встревожился. Они срочно вернулись в Лондон. Не заезжая в гостиницу, Норисон прямо с вокзала повез Джэксона к лучшему хирургу. Сухощавый старичок с копной седых волос на маленькой голове долго и внимательно исследовал вспухший палец и кисть. Потом сказал:
– Будем лечить.
Пока Джэксона усаживали в кресло под каким-то громоздким электрическим аппаратом, профессор взял Норисона под руку и, отведя в глубь кабинета, сообщил вполголоса:
– У пациента очень сложный вывих. После лечения года полтора-два вашему боксеру придется забыть о перчатках. Пока не укрепится кисть.
– А потом? – тревожным шепотом спросил Норисон, не скрывая волненин.
– Трудно сказать что-либо определенное. Однако молодой организм иногда способен совершать чудеса! Но кто знает! Я не ручаюсь.
3
По настоянию Норисона Джэксон остался в клинике профессора:
– Я хочу видеть твою руку здоровой.
О своем разговоре с профессором Норисон умолчал. Но Сидней и сам догадывался, что травма пальца далеко не «типичная», как утверждает хирург. Тут дело сложное.
Норисон отплывал с первым пароходом. Перед отъездом он зашел в клинику. Принес Джэксону коробку конфет и выписал чек на незначительную сумму.
– За лечение я уплатил. Вернешься в Нью-Йорк, тогда подведем итог.
У Джэксона сжалось сердце. Неужели Норисон спешит от него избавиться? Предчувствуя недоброе, Сидней стал упрашивать антрепренера, чтобы тот взял его с собой.
– Мистер Норисон, я буду лечиться дома. В Нью-Йорке врачи не хуже лондонских…
– Глупости! Тебе хотят лучшего, – Норисон тщательно скрывал раздражение, которое пробивалось в голосе. – Профессор настаивает на госпитализации. Тебе не только ехать, первую неделю даже ходить нельзя!
Джэксон стиснул зубы. Он знал, что настаивать бесполезно. Норисон еще ни разу не изменил своих решений.
– Хорошо, мистер Норисон, пусть будет по-вашему, – Сидней старался говорить спокойнее. – Я прошу вас об одном. Вы должны из причитающихся мне денег уплатить очередной взнос за ферму.
Норисон поспешил уверить Сиднея, что он сделает все необходимое и, конечно, внесет часть денег, чтобы покрыть проценты, однако полный расчет должен произвести сам Джэксон. Ибо денежные отношения – это такая область человеческих отношений, где люди не доверяют даже самим близким.
4
Клиника профессора Хольюктэнгинса жила своей обычной размеренной жизнью. После ухода Норисона в палату явилась мисс Кольгерутт. Худая, долговязая, она все еще пыталась выглядеть моложавой и тщательно скрывала свой истинный возраст с помощью новинок косметики.
– Добрый день, мистер Сидней! Как вы себя чувствуете? Не правда ли, сегодня отличная погода? Прошу вас. В процедурном кабинете все готово.
Джэксон шел в процедурный кабинет, ходил в столовую, ел, ложился отдыхать, глотал пилюли, слушал, отвечал – и все это делал как во сне. Его мысли были там, на пароходе, на котором отплывал Норисон. Пассажирский лайнер увозил не только антрепренера, но и последние надежды Джэксона. Неужели Норисон бросил его? «Нет, нет, – он гнал от себя назойливую мысль, – еще не все потеряно. Надо выдержать. Пройдет несколько месяцев, и я снова надену боевые перчатки. Я еще покажу себя на ринге…»
Он стыдил себя за недоверие к человеку, который, собственно, и сделал его знаменитым боксером. Чемпионом. Да ведь и все хорошее в его жизни так или иначе связана с именем антрепренера. Норисон всегда находился рядом, в любом затруднительном положении. А сколько сделал для Иллая! Ведь он мог и не выручать его тогда, после первомайской демонстрации… Нет, надо отбросить всякую подозрительность.
Джэксон прошелся по палате. Вечерний закат окрасил блеклые комнаты в розовые тона. Боксер распахнул окно. Долго глядел на закат. Солнце только недавно зашло, и небо было ярко-розовым, теплым, чистым. От него веяло спокойствием и величием. Но за темными силуэтами остроконечных крыш одиноко торчала фабричная труба. Из нее валил густой черный дым и грязным пятном ложился на чистые краски заката.
Джэксон, если бы у него была такая возможность, заткнул бы эту трубу, чтобы она не портила красоту заката. Но у него не было такой возможности, как не было возможности и заглушить неотступные сомнения, которые чернили все хорошие воспоминания о Норисоне.
Он смотрел на свою тяжелую, закованную в гипс кисть и видел не травмированный палец, а покалеченную свою судьбу.
Неужели Норисон его бросил?!
5
Через две недели в Лондон возвратились остальные боксеры. Турне было успешным. Эрнст Флайн, довольный своими успехами – он одержал три победы, – начал разбирать почту. Писем и телеграмм было много. Любители бокса из Америки горячо приветствовали успешные выступления земляков.
Письмо отца Эрнст прочел дважды. Оно было деловым. Чикагский предприниматель поручал сыну съездить в Россию и разведать возможности сбыта мясных консервов. «Партии образцов нашей продукции я выслал, деньги на твое имя переведены в Лондонский банк, – писал отец. – Советую нанять секретаря – так удобнее и солиднее. Пусть это будет твой первый самостоятельный международный бизнес».
Флайн самодовольно усмехнулся. Особенно его радовала та часть письма, где отец указывал, что всю прибыль от первых контрактов он может считать своей и расходовать по личному усмотрению.
В тот же день он побывал в банке и получил деньги, а заодно нанес несколько официальных визитов. Он узнал, что через два дня в Архангельск отправляется торговое судно «Баркаролла», встретился с капитаном, толстощеким лысым ирландцем, и договорился относительно каюты на двоих.
Оставалось сделать последнее – найти секретаря. И тут Эрнсту пришла в голову прекрасная, как ему показалось, мысль: он вспомнил о Сиднее Джэксоне. Уговорить бы его! По всем статьям подходит: представительный, скромный, деловой, честный и – знаменитый!
Эрнст тут же навел справки о денежных делах Джэксона и отправился в клинику.
Сидней был рад встрече.
– Хэлло, Эрнст! Значит, вместе плывем на ту сторону большой лужи? Я чертовски стосковался по Нью-Йорку!
– Сид, я домой ехать не собираюсь.
– Думаешь еще кутнуть в Лондоне?
– Нет. Думаю совершить коммерческое путешествие.
– Тебе можно только позавидовать!
– Так же, как и тебе.
– Мне?
– Ну да! – Флайн делал паузу. – Мы поедем вдвоем! Старина! Тебе все равно некуда девать своего времени. А тут путешествие!
Предложение Флайна застало Джэксона врасплох, как замаскированный удар. Он горько усмехнулся. Путешествие! Хорошо путешествовать вот таким, как Флайн, папенькиным сынкам. С полными карманами долларов. А тут не знаешь, как домой добраться, на что жить дальше.
Флайн же, не давая опомниться боксеру, развертывал перед ним многообещающую картину роскошного путешествия, причем почти не связанного с расходами. Он рассказал, что отец прислал партию образцов чикагских консервов и поручил ему самостоятельно заключать договоры на поставку.
– Я оформлю тебя своим помощником, ну хотя бы личным секретарем, – и бесплатный проезд обеспечен! Надо же и тебе, в конце концов, посмотреть мир?
Джэксон задумался. Бесплатный проезд и полный пансион. Предложение действительно заманчивое. Время свободное есть. И потом надо избавиться от этого тревожного состояния. Отчего же, собственно, ему не принять предложение? О, кей! Кажется, судьба снова улыбнулась ему. Решив так, Сидней сразу повеселел. Хлопнув здоровой рукой Эрнста по плечу, он воскликнул:
– Я всегда говорил, что Флайн – чемодан с идеями!
Эрнст дернул плечом. Черт возьми, секретарь должен быть почтительным! Но сдержавшись – еще успею поставить его на место! – он тоже хлопнул Джэксона ладонью:
– Мы махнем всего на месяц. Не больше!
– А куда мы направимся?
Флайн широко улыбнулся. Вопрос Джэксона был согласием. И даже без претензий на заработную плату секретаря. Это с его стороны просто благородно. Он бы на его месте, возможно, тоже так поступил. Да и зачем ему деньги? И проезд и гостиницы – все будет обеспечено. Нужно поскорее закрепить это письменным соглашением.
Флайн остался весьма доволен своими предпринимательскими способностями. Бизнес есть бизнес!
– Мы едем в Россию, Сид. Завтра в русский город Архангельск отправляется одно судно. Капитан – любитель бокса, он с большой радостью согласился доставить нас туда. Представь, в этом диком Архангельске, как говорят моряки, белые медведи бродят по улицам!
– В Россию? – Джэксон много слышал о таинственной огромной стране. А теперь представляется возможность побывать в ней. – Что ж, неплохо придумано. Можно и в Россию.
– Мы еще сделаем бизнес, – торопливо говорил Флайн, боясь, как бы Джэксон не разочаровался. – В России меха дешевые. Просто дармовщина! Там все охотники. Даже купцы и те с ружьями ходят, как мексиканцы с пистолетами. А какие меха там! Ты слышал про голубых песцов? А про соболей? Прелесть! Лучший в мире каракуль! Всех оттенков, начиная с черного до серебристо-серых и огненно-золотых!
– Эрнст, но сейчас у меня нет свободных денег.
– Как ты наивен! – Флайн развел руками. – У меня тоже нет лишних денег. Но будем покупать в обмен на поставку консервов. Ведь это так просто!
Флайн обещал, что если удачно совершат сделки, то и Сидней заработает. Часть чистой прибыли будет его.
Речь Флайна звучала, как чарующая музыка. Ну как тут не согласиться! А потом, разве у Джэксона был выбор…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
1
Торговоe судно «Баркаролла» оказалось простым грузовым кораблем с допотопным двигателем. В Россию он вез машины, английские шерстяные изделия, а обратно должен был взять пеньку и лес, знаменитую русскую корабельную сосну.
Когда окончилась суета и «Баркаролла» отошла от берега, на корабле установилась обычная рейсовая жизнь. Сидней Джэксон снова почувствовал тоскливое одиночество. К чему он здесь? Зачем едет в неизвестную Россию? Дома его ждут, Иллай болен, мать и Рита беспомощны, за ферму надо платить. Кругом долги… И тяжелые, как камни, неоконченные счета с Норисоном…
Корабль шел медленно. Джэксон подолгу сидел на палубе, всматриваясь в живую гладь воды, и думал, думал…
На третий день плавания Сидней с удивлением узнал, что они не единственные пассажиры корабля. Рядом с тесным матросским кубриком в крошечной каюте ехал какой-то незнакомец. Джэксон столкнулся с ним совершенно случайно, у кока. Незнакомец пришел за чаем. Был он высокого роста, широкий в кости, светло-русый, скуластый, с крупными чертами лица. На шее около уха краснел продолговатый рубец – след ранения.
Увидев в камбузе постороннего человека, он, как показалось Сиднею, смутился. Взяв чайник, он тут же удалился.
– Никак не пойму этого русского, – сказал кок. – Странный народ!
– Он русский? – удивился Сидней. – А я думал, что он скандинав. У него есть что-то от норвежцев.
– Нисколько! Типичный русский. Уж я их знаю, насмотрелся. Но этот какой-то странный. Третий день ничего не ест, только чай да чай.
– Может быть, у него денег нет?
– Денег нет? Ха-ха! – осклабился рыжебровый кок. – У кого денег нет, те сидят дома, по заграницам не шатаются. Я видел, какой он чемодан тащил!
Сидней не стал спорить. Немного погодя он велел корабельному повару сделать омлет и поджарить ветчины с луком.
– Куда подавать? – спросил кок.
– В каюту, – ответил Сидней, уходя к себе. – Пожую перед сном.
Вскоре кок принес ужин. Джэксон вытащил еще банку мясных консервов из запасов Флайна и, прихватив батон хлеба, отправился в гости к русскому.
Тот встретил его вежливо и на превосходном английском языке сказал, что он предпочитает проводить вечерние часы в одиночестве. Но Сидней не хотел отступать. Ведь это был первый русский, которого он встретил!
– Мне ужасно надоело одиночество, – сказал Сидней, – давайте поужинаем вместе.
– Я бы не сказал, что вы одиноки, – усмехнулся русский.
– Это только кажется. Я не поклонник спиртного, а мой товарищ и капитан считают, что только ромом можно утолять жажду.
Русский жестом пригласил войти.
– Прошу! Только извините, каюта не первого класса.
В узенькой и тесной каморке помещалась койка и табурет. Сидней на койке расстелил бумагу и разложил еду.
Русский жевал медленно, даже лениво, но Сидней сразу догадался, что он давно не ел. Русского звали Петр. Узнав, что Сидней из Нью-Йорка, он спросил:
– Коммерсант?
Джэксон отрицательно покачал головой:
– Я не коммерсант. Это мой товарищ Эрнст Флайн коммерсант. Он сын миллионера. А я просто боксер.
Сидней попутно рассказал о себе. Узнав, что он из рабочей семьи, русский оживился. Расспрашивал о жизни рабочих Нью-Йорка, особенно интересовался профсоюзными организациями, забастовочными комитетами, социалистическими партиями. Джэксон напрягал память и выкладывал все, что видел сам или слышал от Иллая. А когда Сидней рассказал о зверской расправе над братом, Петр стал хмурым. Потом провел пальцем по шраму.
– Память девятьсот пятого года.
Чем ближе подплывала «Баркаролла» к Архангельску, тем больше они узнавали друг друга. Между ними завязалась дружба. Петр даже показал Сиднею фотокарточку белокурой девушки и сказал:
– Моя невеста. Анна, возможно, придет на пристань встречать.
Он обещал познакомить ее с Сиднеем.
Сидней внимательно рассматривал фотокарточку. У Анны большие глаза, чуть курносый, задорный нос и четко вычерченные красивые губы. А на голове, словно корона, выложена толстая коса.
Однако Петру так и не пришлось познакомить Сиднея со своей невестой. Когда «Баркаролла» приблизилась к архангельскому порту, к ним причалил сторожевой военный катер. Русские жандармы протопали по палубе и после обыска арестовали Петра.
Матросы высыпали на палубу и хмуро смотрели на блюстителей порядка. Жандармский офицер на ломаном английском языке приносил извинения капитану, говоря, что арестованный является крупным политическим преступником. Петра заковали в наручники и под сильной охраной повели к трапу. Проходя мимо Сиднея, русский сказал по-английски:
– Помни, Россия не только полиция…
Договорить ему не дали. Один из жандармов толкнул его в спину прикладом.
– Молчать!
Так Джэксон и не узнал, что хотел сказать Петр.
– Что понимают эти дикари в революции? – сказал Флайн и рассмеялся. – Не больше, чем гориллы в шахматах!
Джэксон не ответил. Цинизм чикагского мясопромышленника становился невыносимым. Сидней терпел его шутки так, как терпит грубости хозяина сезонный рабочий, уверенный, что скоро кончится время найма, и он сможет послать работодателя ко всем чертям.
Когда увели Петра, Сидней заглянул в его каюту. Там было словно после погрома. Жандармы все перевернули. Сидней поднял с пола растоптанную фотографию Анны и унес ее к себе.
К вечеру «Баркаролла» причалила к архангельскому порту. Дул холодный ветер. Слегка моросил мелкий дождь. Встречающих, если не считать таможенных чиновников и нескольких русских купцов, знакомых с капитаном, не было. Одинокая женская фигура, закутанная в плащ, сразу бросилась Джэксону в глаза.
– Анни! – окликнул он.
Девушка остановилась, окинула незнакомого иностранца холодным взглядом и пошла дальше. Джэксон догнал ее. Он извинился и сказал, что того, кого она ждет, утром арестовали. Он говорил по-английски, и Анна его не поняла. Тогда Сидней достал фотографию и протянул ее. Увидев свой портрет, она сразу насторожилась.
– Откуда у вас моя фотография? Где Петр? Вы видели его? – спрашивала она, совсем забыв, что Сидней не понимает по-русски.
Джэксон снова ей рассказал все, как было. Из его длинного вежливого повествования Анни разобрала лишь два слова: «Петр» и «полисмен». И она поняла, вернее, догадалась: Петра схватили жандармы. Поблагодарив доброго иностранца, она взяла у него свою фотографию и быстро удалилась.
Сидней смотрел ей вслед и, когда она оглянулась, помахал рукой. Он смотрел и думал: встретится ли когда-нибудь Петр с Анни?
2
Белых медведей ни на улицах Архангельска, ни в других городах они не встретили. Старинный русский порт, столица суровых поморов, поразил Джэксона колокольным звоном церквей и страшной бедностью окраин. Рабочему люду здесь жилось так же тяжело, как и на его родине…
Русские купцы, бородатые и степенные, приглашали иноземцев в свои лавки н торговые ряды, полутемные и тесные. Рубленные из кряжистого леса, они стояли, как крепости, пригодные для долговременной обороны.
Купцы стлали на пол ценную пушнину. У Сиднея разбегались глаза, когда он видел шкурки голубых песцов и горностаев, связанные по дюжинам. Он гладил ладонью соболиный мех. О, это богатство!
Купцам нравилось восхищение заморских покупателей, тем более из такой далекой страны, как Америка. Они подносили Сиднею и Эрнсту русской водки, угощали вареной севрюгой и копченым балыком, ставили на стол деревянные резные чашки с черной икрой.
Флайн, в свою очередь, открывал мясные консервы, раскупоривал бутылки с ромом.
Купцы изъяснялись на каком-то смешанном англонемецком жаргоне, пробовали мясные консервы, хвалили, однако покупать их отказывались:
– Мяса у нас и так вдоволь. Какое хошь, на выбор: парное, солонина, копченое, вяленое.
Английский торговый корабль «Баркаролла» загружался лесом и готовился в обратный путь. Но Флайн, к удивлению Джэксойа, не думал отчаливать.
– Давай съездим в Петербург! Там быстрее сделаем бизнес. В Петербурге сядем на американское судно и прямым ходом, минуя английскую таможню, махнем в Нью-Йорк!
Джэксон упирался. Только домой!
Тогда Флайн, не скрывая раздражения, заговорил другим тоном. Тоном хозяина. Сухо, отрывисто, безапелляционно:
– Я тебя нанял секретарем сроком на один месяц. После истечения этого срока ты можешь быть свободным. А сейчас потрудись выполнять свои обязанности.
Джэксон скрипнул зубами. На кой черт он подписал контракт!
Поезд тащился медленно. Шел конец июля, и жара, несмотря на северные широты, стояла страшная. В вагоне было душно и грязно.
Флайн большую часть суток валялся на пружинистом матраце, коньячными рюмками пил водку.
Сидней не отходил от окна. Ему не хотелось не только разговаривать, а даже видеть своего временного патрона. Он смотрел на проплывавшие за окном красоты русской природы, на редкие деревни с погнившими избами, на величавые и спокойные реки, а в его голове в такт стуку колес звучала одна-единственная мысль: влип, влип, влип…
3
В русской столице они провели около недели. Флайн заключил несколько выгодных контрактов на поставку консервов. На полученный аванс купил меха. Сидней радовался – скоро домой!
Однако сесть на попутный пароход и уехать в Америку им не удалось. Однажды вечером Эрнст возвратился в гостиницу встревоженный. Сидней бросился к нему.
– Что случилось?
Эрнст устало опустился в кресло.
– Война…
– Война?!
– Да… выезд запрещен.
Утром в американском посольстве учтивый чиновник, с сожалением покачивая головой, подтвердил:
– Да, мистер Флайн, выезд временно прекращен.
– Послушайте, а как же мы?
– Есть выход, мистер Флайн.
Эрнст впился в него взглядом.
– Возвратиться на родину, мистер Флайн, можно кружным путем. Через Азию.
Эрнст задумался. Такая поездка обойдется не дешево. Но когда чиновник назвал цифру примерной стоимости подобного Турне, у Флайна чуть не вырвался крик «ого!» Однако перспектива остаться в России до окончания войны радовала его, еще меньше. Он прикинул в уме. На одного у него денег хватит. А на двоих? Нет, нет, возвращать купцам меха он не намерен. Их нужно сейчас же отправить кружным путем. Это первое. А второе… Второе – обеспечить свой отъезд. И по возможности немедленно! Джэксон? Нет, угрызений совести Флайн не ощущал. О нем он тоже подумал, хотя срок контракта по найму секретаря уже почти кончился.
4
Джэксон вернулся в гостиницу с небольшим опозданием. Он поглядывал на часы и готовился объясниться с Флайном.
Злой, усталый и голодный (с самого утра он ничего не ел), он думал не об отдыхе, не о еде… В номере Флайна не было. Время обеда, а Эрнст где-то задерживается. Где он? Неужели успел пообедать без меня? Джэксон обвел взглядом комнату. В глаза бросилась какая-то странная пустота. Подстегнутый поздним предчувствием, он вскочил. В номере отсутствовали вещи Флайна. Не может быть!
На письменном столе тощая пачка долларов и русских ассигнаций. Рядом записка. «Имеющихся в наличии денег все равно не хватило бы двоим на кружной путь через Азию. Номер оплачен за месяц вперед, а этих денег хватит тебе на первое время… Приложу все усилия, чтобы ты возвратился на родину…»
Джэксон остался один. Остался в чужой, незнакомой стране, не зная ни слова по-русски, без друзей, без денег. Его охватило отчаяние. Несколько дней он не выходил из гостиницы, валялся в постели и думал, думал, думал… Как вырваться из этой проклятой России?
Потом апатия сменилась дикой энергией. Сидней Джэксон бегал по различным инстанциям, многочисленным департаментам, обивал пороги своего посольства, писал прошения, заявления, жалобы. Но на всех бумагах высокопоставленные чиновники ставили только одну резолюцию: отказать. Никому не было дела до застрявшего в пути боксера. Пусть подождет, пока кончится мировая война!
И ему пришлось ждать.
Наступила осень. Мокрая, холодная. С туманами и дождями. А за ней надвигалась суровая русская зима.
5
В конце сентября его вызвали в посольство. С какой надеждой Сидней отправился туда! Он не шел, а буквально летел. Наверное, пришел долгожданный ответ из Нью-Йорка. По настоянию Сиднея посольство обратилось в Нью-Йорк к президенту ассоциации профессиональных боксеров. Он не сомневался, что судьба чемпиона Соединенных Штатов должна их волновать. Надеялся, что ассоциация окажет ему содействие и вместе с мистером Норисоном (Сидней рассчитывал и на антрепренера) поможет ему выбраться из России.
Зайдя в здание, Сидней поспешно снял плащ и на секунду задержался у большого зеркала. Черт возьми, рубашка не первой свежести! Особенно эти манжеты. Как он ни старался, они предательски выглядывают. Да, за это время он изрядно поизносился. Финансовые затруднения отразились на внешнем виде.
В канцелярии его встретили любезно. Худощавый пожилой чиновник, который и раньше более других проявлял к нему сочувствие, приветливо улыбнулся.
– Да, мистер Джэксон. Ответ пришел.
– Это один из самых счастливых дней моей жизни! – воскликнул Сидней. – У кого мне его получить?
– На руки вы его не получите, – любезно ответил чиновник, – у нас такой порядок. Вас сегодня примет сам посол.
– Посол?
– Да, сам посол, сэр Майер.
Надежда обретала реальность. Месяц назад этот самый сэр Майер, посол Соединенных Штатов в России, отказал ему в приеме, и все отчаянные попытки Джэксона пробиться к нему окончились безуспешно. А теперь он сам приглашает Джэксона к себе на прием. Это что-нибудь да значит!
Сидней поспешно шел за сухощавым чиновником, поднялся по мраморной лестнице на второй этаж, шагал через комнаты по мягкой ковровой дорожке, и сердце его наполнялось радостью и гордостью. Гордостью за свою могучую и богатую родину, радостью, что он, ее представитель, гражданин Соединенных Штатов, и не просто гражданин, а чемпион Америки, в какой-то мере является частицей величия и славы своей страны.
В просторной приемной Сиднея попросили подождать. Сухощавый чиновник скрылся за массивной дверью, ведущей в кабинет посла.
Секретарь приемной, молодой, подтянутый, вежливо предложил:
– Не желаете ли просмотреть газеты? Правда, недельной давности, но здесь, в России, и эти кажутся свежими.
Джэксон поблагодарил и стал листать подшивки газет. «Нью-Йорк трибюн», «Таймс», «Чикаго трибюн», «Геральд»… С каким наслаждением он читал заголовки, листал страницы. С каждой из них веяло знакомой до боли родной жизнью, американской деловитостью и предприимчивостью, крикливой рекламой и гордым самовосхвалением всего стопроцентного, американского. Он смотрел иллюстрации, узнавая на них знакомые места. Вот на этой улице Чикаго он бродил после матча, это мост через Гудзон, по которому он мчался в машине, вот универсальный магазин, где он часто бывал…
Он листал страницы, и каждая из них открывала перед ним окно в далекое и близкое, в родное и неповторимое. Сидней внимательно ознакомился с разделом спортивной хроники. В его отсутствие никаких особых событий не произошло, если не считать установления нового мирового рекорда по плевкам в длину мистером Юркингом.
Вдруг его взгляд остановился на маленькой информации. В ней сообщалось, что боксер полутяжелого веса Дэнни Коррэу в последний месяц одержал ряд блестящих побед. Его менажер мистер Норисон заявляет, что Дэнни Коррэу готов оспаривать первенство у прежнего чемпиона Америки.
Буквы заплясали перед глазами. Не может быть? Он еще и еще раз перечитал газетную информацию. Значит, Норисон бросил его? Кровь стучала в виски. Во рту пересохло, как в разгар труднейшего поединка. Скорее домой, в Америку. Он сжал кулаки. Только бы добраться до Нью-Йорка!
Когда его пригласили войти в кабинет посла, Джэксон вскочил и, словно опаздывая на поезд, устремился в распахнутую массивную дверь.
В просторном кабинете на широком диване, устланном дорогим ковром, сидели двое. Джэксон представился. Один из них предложил Сиднею сесть.
Джэксон присел на краешек кожаного кресла.
– Курите?
Сидней машинально взял сигару. Сейчас ему скажут самое главное – когда ехать домой.
– Мистер Джэксон, мы получили ответ на запрос, который сделан по вашей просьбе.
Сидней весь превратился в слух.
– Мы ставим вас в известность, что президент ассоциации профессиональных боксеров и ваш антрепренер мистер Норпсон в настоящее время не располагают достаточными средствами и, таким образом, не могут взять на себя расходы, связанные с вашим возвращением.
Джэксон не верил своим ушам. Уж не ослышался ли он? Хриплым, глухим голосом он попросил повторить. Его просьбу пополнили. У Сиднея что-то опустилось в груди. Отказ, казалось ему, был равносилен смертному приговору. Он смахнул со лба капли холодного пота.
– Как же мне быть? У меня кончились средства…
– Посольство не оставит вас в беде, мистер Джэксон. По силе наших возможностей мы постараемся вам помочь. Дело повернулось таким образом, что вам волей-неволей придется оставаться в России до окончания войны.
– До окончания?!
– Она долго не протянется.
– Вполне вероятно. – Сидней пытался овладеть собой. – Но что я должен делать?
– Поехать на юг.
– На юг?
– Именно. Мы рекомендуем вам поехать в столицу Туркестана, в Ташкент.
– Так это Азия?!
– Да, Центральная, или, как ее именуют, Средняя Азия. Мы дадим вам рекомендательные письма, обеспечим проездным билетом. А там вы сможете заняться преподаванием английского языка. Ведь это не так уж плохо.
Джэксон слушал и отвечал, как во сне. Он не помнил, что говорил, как вышел из кабинета.
6
– Послушай, Герберт, мне кажется ты слишком жестко обошелся с этим боксером, – сказал Майер, когда Джэксон удалился.
– А что с ним возиться! Подумаешь, фигура! И без него в Штатах хватает безработных, – ответил Герберт Гувер.
– Но ты его послал на верную гибель.
– В Штатах и без него хватает коммунистов.
– Он не коммунист. Это его брат, как сообщили на наш запрос, – профсоюзный активист и забастовщик.
– Яблоки одного сорта! – Гувер усмехнулся.
Посол закурил. Он уважал и побаивался Герберта Гувера. Отличный делец и прекрасный разведчик, тот имел, кроме капитала, богатые связи с Капитолием. Прибыв в Россию, он начал с мелких спекуляций и в течение нескольких лет стал одним из крупнейших владельцев нефтеносных районов Кавказа. Ему принадлежали чуть ли не все нефтяные промыслы в Майкопе. К тому же он владел акциями многих компаний.
Посол спросил:
– Зачем же именно в Среднюю Азию?
– Там нет ни одного легального американца, если не считать отдельных разведчиков, – Гувер прошелся по кабинету. – Если он сильный, он выживет. А если выживет, он будет нужен нам. Этот парень будет цепляться за американский паспорт, как утопающий – за спасательный круг.
…На той же неделе, получив рекомендательные письма и денежное пособие, Сидней Джэксон отправился в Среднюю Азию, в Ташкент, в далекую неведомую восточную столицу. На душе у него было, как у приговоренного к длительному тюремному заключению.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
Ташкент встретил Джэксона зноем. В столице русского Туркестана и в сентябрьские дни стояла летняя жара. На улицах во всем своем великолепии зеленели южные гиганты – чинары, карагачи, акации. Вдоль тротуаров в узеньких канавах плескалась грязная вода. Водопровода не было. По пыльным улицам двигались двухколесные арбы, колеса были выше человеческого роста. Степенно шагали верблюды, мчались красивые фаэтоны, и лихо гарцевали на лошадях казаки.
