Собаки бегали, гонялись друг за другом, резвились, а хозяева, строго глядя перед собой стеклянным взглядом, перебрасывались короткими фразами, мало понятными для несведущих:
      — У моего за экстерьер серебряная медаль.
      — У моего прикус исключительный. На нынешней выставке обязательно станет медалистом.
      — Выставка в августе, как всегда?
      — Конечно.
      Толик было сунулся к ним, но его остановили вопросом:
      — Родословная у твоего кабыздоха есть?
      Толик слышал слово «родословная», но что оно означает, не знал.
      — Теперь у нас все есть, — ответил он мамиными словами на всякий случай.
      Мама у Толика работала в крупной коммерческой фирме со странным названием, которое трудно запомнить. Дома она любила повторять, что только благодаря ее стараниям у них в доме все есть: «теперь все есть!» Папа при этих словах всегда хмурился. Он работал на заводе, завод постоянно останавливался: то не было сырья, то какихто комплектующих…
      — Принеси — покажи, — не поверили Толику владельцы чистокровных собак. — Не принесешь родословной, катись отсюда со своей дворняжкой.
      — Не дворняжка она. Овчарка! Немецкая!
      — Покажь документ, — сделал ударение на втором слоге хозяин огромного ньюфаундленда.
      А что Толик мог показать? И, несмотря на свои самые нежные чувства к Грозе, он стал посматривать на нее не так восторженно. Вечером, когда отец пришел с работы, Толик подсел к нему:
      — Па, что такое родословная? Отец отложил газету.
      — Это такой документ с печатью, где записаны все родственники собаки по матери и по отцу, по-моему, до двадцатого колена.
      — Как это… «колена»? — не понял Толик.
      — Вот, допустим, мать у Грозы — Найда, а отец — Верный. В родословной записано, какие они имеют награды, кто у них отец и мать. А в следующих графах, кто родители этих родителей… и дальше…
      — Ну, уж… — усомнилась, выглядывая из кухни мать. — Кто это так расстарался?
      — Так положено у настоящих собаководов.
      — Никогда не поверю. Мы — люди, и то — прадеда своего не помним, — не унималась мать.
      — Я тебе говорю… — повысил голос отец.
      — Пап-пап, — затеребил его Толик, потому что знал, именно так начинается ссора родителей. — Пап, где достать такую родословную?
      Слово «достать» всегда шокировало отца, потому как оно было позаимствовано сыном из лексикона матери. Собаки и их родословные были тут же забыты, и началась одна из родительских размолвок, в которой ни Толик, ни тем более Гроза участия не принимали.
      — Вот твое воспитание, — кипятился отец. — В таком возрасте и уже — достать, достать, достать…
      — Сейчас только так и прожить можно, — парировала мать. — Ты — мне, я — тебе. Ты за своим заводским забором ничего не видишь. Да если бы не я…
      И пошло, поехало… Для Грозы это было в первый раз, она косила глазом то в одну, то в другую сторону. Нет, шум такой она слышала, но здесь не было запаха — резкого, противного, как от прежнего хозяина и крепких слов. Толик же привык к таким перепалкам, да и время подошло смотреть мультики по телевизору. Он удобнее уселся в кресло, положил Грозу на колени, но тут же был вынужден опустить ее на пол, потому что отец крикнул сердито:
      — Это тебе не кошка, а собака…
      На экране мелькали: Пятачок, Винни-Пух, Заяц, а Толик думал, где бы достать документ, подтверждающий, что у Грозы были и мама, и папа, и бабушка, и дедушка. Конечно, даже дураку понятно, что они у нее были, иначе бы не было самой Грозы, но как доказать это умным?
 

3

 
      Где взять родословную? Этим вопросом неожиданно заинтересовалась мама Толика. Как так, собака у них теперь есть, а родословной нет! Она подключила своих знакомых и через два дня принесла домой, похожую на вырванный тетрадный лист, бумагу, на которой черными буквами было напечатано:
      «СПРАВКА о происхождении охотничьей собаки»
      Потом стоял какой-то странный номер, за ним под № 1 — порода, № 2 — пол, № 3 — кличка… окрас… Затем шло совсем непонятное: «Клейма на ушах — на левом ____________________, на правом ____________________».
      Впрочем, непонятного было много. Когда папа Толика спросил маму:
      — Почему родословная на охотничью собаку? Ведь овчарка — сторожевая…
      Мама Толика не поняла, да и Толик тоже:
      — Какая разница?!
      Тогда папа долго и подробно объяснял разницу между охотничьей и сторожевой собакой. Мама слушала-слушала и возмутилась:
      — Надо же, я им достала родословную, и я же плохо сделала. Какую достала, такую и достала. Спасибо скажите за это.
      Теперь у Грозы была родословная и даже с печатью. Но получалась неувязка. Родословная как бы есть и как бы она ненастоящая. Нет, родословная настоящая, раз она с печатью, тогда что — собака ненастоящая?! Собака настоящая, вот она! А кто же тогда ненастоящий?
      Эти переживания саму Грозу нисколько не волновали. Она ела с аппетитом, спала много, быстро росла. Ушки у нее стояли торчком, что соответствовало родословной как сторожевой собаки, так и охотничьей. А вот хвост подвел. Хвост завернулся крючком, что ни в коем случае не должно быть у овчарки, разве только у лайки… Значит, собака нечистокровная. Это обстоятельство очень не устраивало Толика, так как стало объектом многочисленных насмешек. К тому же Гроза продолжала пачкать пол в квартире. Если честно, не ее это вина, а Толика, который под самыми пустяковыми предлогами отказывался выводить Грозу гулять. «Ах, если бы она была чистокровной! — думал он. — Тогда бы я… Тогда бы я не уводил ее со двора…»
      А на дворе во всю кипела весна. Стояли погожие, теплые дни. Мать Толика беспокоилась о семенах и рассадах. Отец с головой ушел в расчеты по постройке бани. Дедушка и бабушка, они жили неподалеку, собирались на дачу на все лето и обещали взять Грозу с собой. Но пока шли сборы, во дворе многоквартирного дома шла своя, отличная ото всех жизнь.
      Собачьи мальчишки, выводя своих питомцев, говорили о прививках от чумки, об уколах от бешенства, об импортных лекарствах… Забот у них прибавилось, а тут еще из-под снега стали вытаивать опасные вещи — дохлая кошка, которую учуял ньюфаундленд и, схватив находку в свою широченную пасть, стал бегать по двору, преследуемый всей остальной острозавидующей собачьей братией и пришедшими в ужас от мыслей о заразе хозяевами.
      У бессобачьих мальчишек тоже прибавилось интереса — измерять глубину во вновь образовавшихся лужах, поваляться в оставшихся в укромных местах сугробах. Снег в них был уже ноздреватым, но еще с беловатым оттенком.
      Взрослые открывали ворота гаражей, выгоняли машины, залазили под днища и капоты, чем-то стучали, что-то варили… Это были настоящие признаки настоящей весны.
      Как-то в погожий, теплый день, ближе к вечеру, Вовка из третьего подъезда сказал, что за многоэтажными домами, в частном секторе, в скворечниках появились скворцы. Сначала ему не поверили, имел Вовка привычку соврать. Но все-таки решили проверить, и всей оравой, человек десять, рванули по улице, галдя и разбрызгивая лужи…
      Толик умчался вместе с ними и про Грозу, конечно же, забыл.
      Гроза было кинулась за хозяином:
      — Эй-эй! Меня возьмите! — но разве за ними успеешь…
      Мальчишки моментально скрылись из виду. Тогда Гроза вернулась к подъезду, выбрала место посуше, на прогретом солнцем асфальте, присела и стала ждать. Ожидание было долгим и страшным. Мимо ходили люди, бегали собаки, проезжали автомашины… Гроза разволновалась, проголодалась и стала скулить. Вот такую жалкую, дрожащую Грозу и подобрала у подъезда мать Толика, шедшая с работы.
      Вечером Толику попало — и за то, что пришел с улицы поздно, и за то, что пришел мокрый, и за то, что бросил щенка… Вспомнили старые прегрешения, в общем, довели родители до слез. Гроза сунулась к Толику со своими нежностями, но он оттолкнул ее сердито:
      — Пошла вон! Из-за тебя… Лучше бы ты пропала! — но тут же спохватился. Без щенка тоже плохо. — Скорее бы тебя на дачу забрали…
      И забрали. Утром, когда Толик собирался в школу, пришел дедушка и забрал Грозу. Они с бабушкой уезжали на целое лето на дачу. Толику грустно было расставаться со щенком: «Эх, была бы она чистокровная, да ни в жизнь не отдал бы…»
      Расставаться всегда печально, потому на время недовольства были забыты, Толик даже чуть было не всплакнул, но дедушка заторопился — машина у подъезда, в ней — бабушка, да и Толику в школу собираться…
      Старенький «Москвич», нагруженный до предела, погромыхивая железом, покатил из города. Гроза от толчка на колдобине завалилась куда-то за узлы и сначала завизжала от неудобства, но, услыхав сердитый голос бабушки, притихла:
      — Зачем собаку купили?! Вон уже скулит, да и с кормежкой расходы…
      — Что ты, мать, много ли щенку нужно, — заступился дедушка.
      — Много не много, а корми, — не сдавалась бабушка. — Нет, скажи, зачем нам собака? Ну, зачем?
      Дедушка что-то возражал, но Гроза уже не слышала. Примостившись поудобнее, она пригрелась и заснула.
      На даче Грозе сразу понравилось. Где хочешь присядешь, хоть по большому, хоть по маленькому, никто тебе ни слова, ни полслова — все заняты, все что-то копают, сажают. Охают, разгибаясь, стонут, сгибаясь, и все спешат, все торопятся…
      Несмотря на свой малый возраст, Гроза быстро и твердо усвоила — ходить можно только по тропкам. Тогда бабушка молчит, а дедушка хвалит:
      — Молодец, Гроза! Хорошо!
      Но стоит ступить на грядку, бабушка поднимает крик, граблями или лопатой намахивается… Приходится немедленно скрываться за домиком и ждать, пока страсти поутихнут:
      «Все! Все! Больше не будем. Мы тоже кое-что соображаем… Все. Ну, все…»
      Гроза очень скучала по Толику, особенно вечерами. Дедушка с бабушкой, почаевничав, кряхтя и стеная, укладывались отдыхать, и Гроза оставалась одна. Лежа на крылечке домика и глядя в звездное небо, она чувствовала себя очень одиноко. Ей бывало так грустно, так грустно, что хотелось плакать. И однажды она попробовала голосом выразить свои чувства — села поудобнее на середине участка, на тропочке, задрала морду кверху, чтобы лучше видеть яркие звезды и желтый блин луны, и завыла:
      — У-у-у-у! Где мой любимый хозяин?! У-у-уо-о-у-у-у! Я по нему скучаю-ю-ю-ю! У-у-у-у!
      В своем заунывном плаче тоненьким голосом она рассказывала, как потеряла хозяина, какой он был добрый и ласковый. Ну, не будешь же вспоминать в песне обиды. Получилось вполне прилично. Даже в далекой деревне собаки подхватили припев и стали наперебой рассказывать о своем хозяине. И тут вдруг выскочила из домика бабушка и пребольно ударила Грозу граблями, оборвав песню на самом интересном месте.
      Несколько дней Гроза прихрамывала на больную лапу и больше выть не осмеливалась. Плохо, когда люди не уважают собачье искусство.
      По соседству с дачей дедушки и бабушки жило несколько собак, и если бы Гроза умела считать, то остановилась бы на цифре «З».
      Первая, ближайшая, собака, жила через участок, в двухэтажном красивом доме. Участок огорожен железной крупной сеткой. Звали соседа смешно: сначала — дог, а потом — Лорд. Был он большой-большой и нескладный. Когда он бежал по бетонной дорожке, то казалось — лапы его двигаются: передние сначала вправо, потом вперед, а задние сначала влево, а уже потом вперед. Голова же двигалась как бы отдельно от туловища…
      Хозяйка, молодая женщина, очень любит дога-Лорда и называет его «мраморным», что это такое, Гроза не знает, но на самом деле цвет его шерсти какой-то непонятный — серый в грязных разводах.
      Поиграть Грозе с догом-Лордом не удается, потому как за калитку его не выпускают совсем и он слоняется по участку целый день как неприкаянный, тихонько поскуливая:
      — Мне скучно. Ой, как мне скучно…
      Вечером на блестящей машине приезжает хозяин. Дог-Лорд бежит хозяину навстречу, странно вихляя всем телом и громко взлаивая от радости:
      — Ура! Ура! Хозяин приехал, что-то вкусненькое привез…
      Гроза завидовала таким любящим хозяевам и хотела поближе познакомиться с догом-Лордом, но ей удалось всего два раза с ним обнюхаться и то через железную сетку. Оба раза их встречи грубо прерывала хозяйка:
      — Пошла! Пошла вон! — кричала она на Грозу. — Еще какую ни то заразу принесешь…
      Гроза обижалась, но ненадолго. Разве можно всерьез обижаться на людей. Ведь они ну ничегошеньки не понимают в собачьей жизни.
      Вторая — огромная и злющая овчарка по имени Роза — жила через несколько участков от дога-Лорда, в большом и мрачном доме, за поворотом дороги. Овчарка, скорее всего, была сумасшедшей. Она, завидя прохожего или Грозу, летела через весь участок, сбивая на пути посадки, топча грядки, захлебываясь злобным лаем:
      — Прочь! Прочь! Ходят тут всякие… Прочь, иначе разорву-у-у!!! Грозе, естественно, ни понюхаться, ни тем более поиграться с овчаркой не хотелось.
      Хозяин Розы — мрачный, обросший щетиной мужчина лет пятидесяти — выглядел под стать своей собаке. Казалось, он готов был броситься на каждого, кто подойдет к его калитке.
      Зато у самого магазина жил симпатичный спаниель по кличке Мук. Был он старый, мудрый и неторопливый. Когда Гроза с бабушкой шли в магазин, Мук пролазил в дыру в заборе своего участка и обязательно вежливо здоровался:
      — Здравствуйте, уважаемая!
      Никто так с Грозой не здоровался, да и не так — тоже. Гроза стеснялась и тихонько отвечала. Мук, обнюхав ее, тут же пускался в воспоминания:
      — Как сейчас помню: вижу — медведь!
      — Так зовут вашего знакомого пса? — уточняла Гроза.
      — Кхе-кхе! — покашливал слегка Мук. — Это огромный зверь, ну как… как копна сена!
      — Поняла. Копна сена, — соглашалась Гроза.
      — Так вот… — продолжал Мук. — Увидел я медведя, а хозяин еще того… не видит его. И даже ружья с плеч не снимает…
      — По копне сена нужно стрелять? — удивилась Гроза.
      — Кха! У той копны такие клыки! Такие когти!
      — Когти?! У копны сена… Ой, как интересно…
      Так за приятной беседой, обнюхивая интересные участки, они вдвоем дожидались прихода бабушки. Бабушка всегда была сердита: то на дедушку, то на Грозу, то на продавца, то на цены, то на дождь, то на жару, потому и разговаривала отрывисто, громко:
      — Гроза, марш домой! Шляешься здесь со всякими…
      Тут уж ничего не попишешь, приказ есть приказ. Гроза извинялась перед Муком и чуть впереди бабушки бежала к своему домику.
      А вот когда бабушка вместе с соседкой и соседом уезжали на базар в город продавать клубнику, Гроза в магазин ходила с дедушкой. Правда, так было всего два раза, но зато, проводив бабушку, дедушка почти бежал в магазин, он так спешил, словно за ним бабушка гналась. Грозе так и хотелось напомнить:
      — Она уехала в город!
      Из магазина дедушка выходил тоже торопливо, оглядываясь по сторонам, пряча стеклянную посудину под рубашку. Возвращались они уже другой дорогой. Мимо небольшого пруда, берега которого густо заросли камышом. На берегу дедушка садился. Гроза ложилась у его ног. Дедушка доставал из-под рубашки стеклянную посудину, в которой была жидкость, с запахом неприятным. Так всегда пахло от прежнего хозяина Грозы. Доставал из кармана стакан, луковицу, кусочек хлеба. Тяжело вздохнув, наливал стакан до краев. Почему он тяжело вздыхал, Гроза не знала, то ли и ему ударял в нос неприятный запах из бутылки, то ли не хотелось пить… Выпив, дедушка громко крякал, нюхал корочку хлеба, с хрустом откусывал лук и закрывал глаза. Ему было хорошо. Немного посидев, он выливал остатки из бутылки в стакан и, морщась, с отвратительной миной на лице выцеживал жидкость сквозь зубы. Гроза бы в жизнь не смогла вылакать то, что ей неприятно. После второго стакана дедушка становился слезливым и жалостливым. Обняв Грозу за шею, он начинал рассказывать, как женился первый раз, потом второй… Говорил, что теперешняя жена, то есть бабушка, — человек хороший, только ругается… Хвалил себя, вспоминал, как он работал на тракторе, поднимал целину. Про трактор и целину Гроза не понимала, но слушала внимательно. Когда дедушка второй раз пускал слезу, Гроза чувствовала, что наступает ее время. Она выворачивалась из дедушкиных рук, усаживалась поудобнее, и когда тот начинал на низкой ноте:
      — Едут новоселы по земле целинно-о-о-ой! Гроза тут же подхватывала:
      — У-у-у! Оу-у-у-у! Еду-у-у-т с ними собаки-и-и!
      По этой песне и находила их бабушка, вернувшись из города. В резкой, свойственной только ей манере она прерывала концерт.
      На следующий день дедушка ходил, виновато опустив голову, на Грозу стеснялся смотреть, разводил руками: «Что поделаешь. Хозяйка — она, и власть ее, а мы с тобой того… проштрафились…»
      Но такое было всего два раза, да к тому же дедушка не ругался и не дрался, как прежний хозяин, скорее, наоборот…
      А так жизнь на даче шла тихо и замечательно.
 

4

 
      Однажды утром дедушка, загадочно улыбаясь, завел машину и поехал со двора. Гроза проводила его за ворота и осталась с бабушкой, которая стала заниматься уборкой домика и поставила варить мясо. Этот процесс Гроза очень любила. Нет, не уборку… Она улеглась на крыльце, недалеко от неплотно прикрытой двери, откуда неслись божественные запахи. Ах, какие запахи! Из-за этих запахов Гроза чуть не прозевала приезд дедушки. Вскочила, кинулась навстречу, когда он уже открывал ворота. Гроза выбежала из калитки, усиленно виляя хвостом, и вдруг увидела — из-за передней дверцы, из-за которой обычно выходила бабушка, вышел Толик! Гроза завизжала, бросилась к нему на грудь. Потом отбежала, залаяла громко, призывая всех быть свидетелями ее радости:
      — Ура! Ура! Мой любимый хозяин приехал. Ура! Толик тоже обрадовался, хотя старался скрыть это.
      — И ничего она не выросла, — разочарованно протянул он, обращаясь к дедушке. — Не овчарка и не лайка…
      — Зато умна, как человек, — дедушка говорил искренне. — Сразу видно, что с родословной.
      Толик хотел ему возразить, но тут выбежала из домика бабушка, на ходу вытирая о фартук руки. Пошли объятья, поцелуи… Гроза бегала вокруг, оглашая воздух радостным лаем:
      — Ура! Ура! Мой хозяин приехал! Ура!
      Дог-Лорд не мог сообразить из-за чего шум, подбежал к железной сетке своего участка, коротко гавкнул:
      — Гав! Убедился. Действительно приехал. Ну и что? Мой каждый вечер приезжает. Зачем так шуметь?…
      Радости Грозы не было границ, она ни на секунду не отходила от Толика. Хвост ее мотался из стороны в сторону с такой скоростью, что казалось вот-вот оторвется.
      Бабушка принялась угощать внука. Досталось вкусненького и Грозе. Дедушка потребовал от бабушки магарыч за доставленную такую радость. Бабушка, как обычно, заругалась, но налила водки. Значит, и для дедушки этот день был тоже радостным.
      А на следующее утро на грузовой машине приехал папа Толика, привез большущие бревна, мешки с цементом, кирпич, железо… Опять радость и для Грозы, и для всех остальных. К вечеру приехала на автобусе мама Толика, взяла на неделю отпуск. Ну, вообще!
      Правда, утром Толика с Грозой просто выгнали с участка, чтобы не мешали строить баню, не дай бог бревном пришибет… И пошли Толик с Грозой гулять. Они прошли мимо дога-Лорда, причем Толик влюбился в него сразу. Долго смотрел и цокал языком:
      — Вот это собака! Вот это класс!
      Потом прошли мимо исходившей злобой овчарки Розы, которая неожиданно еще больше понравилась Толику. Странна человеческая порода: нравится все несуразное, большое и злое.
      Поиграли со спаниелем Муком.
      — Это не собака… Так, игрушка, — изрек Толик, еле сдерживая зевок. — Овчарка Роза — это да! Это вещь!
      Пошли к магазину. Здесь было неинтересно, покупателей — никого, продавщица скучная. Тогда Толик с Грозой повернули за магазином налево, где начинался овраг. Гроза так далеко не забегала. Даже с дедушкой они сюда не поворачивали. Вот направо, где пруд, — да! Овраг был очень глубокий и сплошь зарос кустами и бурьяном. Дорога шла краем, дорога малоезженная, но заметная. В одном месте послышались голоса, и Толик с Грозой увидели трех мальчишек.
      — Стой, кто идет? — закричали мальчишки. — Стрелять будем!
      — Свои! — закричал обрадованно Толик и начал спускаться к ним. Хоть и незнакомые, но мальчишки. Значит, можно поиграть.
      На небольшой площадке, на середине склона оврага, с лопатами наперевес стояли мальчишки и очень задавались. Они играют в войну. У них есть даже землянка — командный пункт. Сами выкопали. И все бы хорошо, только нет противника. После недолгих уговоров Толик согласился быть разведчиком врага и не успел что-либо предпринять, как был схвачен, повален и связан. Толика затолкали в яму, которую называли командным пунктом. Шум, крики… Игра есть игра. Гроза бегала вокруг и заливисто лаяла, она тоже хотела принимать участие в игре. Но на нее никто не обращал внимания. Толик сидел в яме со связанными руками. Трое мальчишек организовались в военный трибунал, который вскоре вынес свой приговор:
      — Именем овражной независимой республики ты, изменник и предатель, будешь подвержен пыткам и уничтожен!
      Гроза видела, что Толик не боится. Он молча выслушал приговор, а в конце его крикнул, как положено:
      — Смерть немецким оккупантам!
      Игра продолжалась. Мальчишки стали разжигать костер, а когда Толик попытался вылезти из ямы-землянки, один из них, самый маленький, он сразу Грозе не понравился, вдруг ударил его кулаком в лицо. У Толика пошла носом кровь, и он заплакал. Гроза такого вытерпеть не могла и с яростным рычанием вцепилась в ногу обидчика. Теперь заплакал уже тот, который ударил, и бросился бежать. Другой мальчишка замахнулся лопатой на Грозу.
      — Эт-то еще что такое?! Бабушке положено, она — хозяйка! Другим — нет! — Гроза изловчилась и уцепилась за рукав рубашки. Рубашка затрещала.
      — Молодец, Гроза! Хорошо! Взять их! — кричал Толик.
      Ну, тогда другое дело! Тогда на законном основании — приказ есть приказ! Со злобным лаем кинулась Гроза на мальчишек, и те, все трое, пулей вылетели из оврага. Толик, со связанными руками и с лицом в крови, пошел домой. Гроза гордо бежала впереди.
      Мама Толика заахала, бабушка запричитала… Кинулись развязывать руки и смывать кровь, прикладывать к носу примочки. Толик, гордый одержанной победой, рассказал о случившемся. Как Гроза спасла его, правда, немного приукрасил и свои заслуги. Будто не раз и не два поддал он мальчишкам — пенделя, всем троим.
      Грозу все очень хвалили. Даже бабушка приветливей глянула на нее.
      А ночью пришли воры. Гроза увидела их сразу. Двое мужчин, крадучись, прошли мимо сваленных в кучу досок, кирпича, железа… О чем-то забубнили неподалеку, потом стихли. Но Гроза чуяла, они — рядом. Ветерок дул от них и доносил запах.
      Прошло совсем немного времени, и вот сначала один подошел, поднял доску, затем — второй. Ах, как залаяла Гроза, как вихрем налетела на воров! Как вцепилась в штанину первого. Тот доску бросил — чуть Грозу не пришиб, случайно, конечно, и бежать. Второй — рванул в другую сторону.
      На шум выбежали дедушка и бабушка, папа и мама, соседи… Положили доски на место, долго возмущались и опять хвалили Грозу. Говорили, что нет в округе лучше собаки — и в меру злая, и ласковая, и грядки не топчет, обойдет по тропочкам и яму не выкопает в неположенном месте, и всегда под рукой, только позови. Еды много не нужно — так, чуть-чуть… Не мерзнет, от жары не страдает. Нюх острый, глаз — как алмаз. Подвижная, игривая, красивая…
      — Одним словом, — подвел итоги дедушка, — чистые кровя, они завсегда сказываются, не даром у нее родословная…
      — Папа, ты про кого? — не поняла мама Толика.
      — Про собачку нашу хорошую, про Грозочку.
      Мама Толика засмеялась как-то нехорошо. А Гроза подумала, еще не остыв от схватки с ворами: «А вы-то какой породы?! Какая у вас родословная?»
      Но ведь не спросишь. Тем более люди, позевывая, пошли спать: сначала соседи, потом мама, папа, дедушка, бабушка… Никто уже не хвалил Грозу, никто не погладил ласково. Это ее собачья обязанность, а то еще перехвалишь — испортишь.
      Гроза тоже улеглась на своем месте, на крыльце, вздохнув тяжело: «Эх, люди! Вы хоть сами знаете, что вам нужно?!»
 

5

 
      Стояли жаркие дни. Отошли редиска и клубника, появились огурцы, закраснели вишни, яблоки наливались соком…
      Уехала в город, отгуляв свою неделю, мама Толика, за ней, выстроив баню и опробовав ее на большой пар, уехал папа Толика. Остались вчетвером: бабушка, дедушка, Толик и Гроза. Толик уже скучал по городу, по своим дворовым и школьным друзьям. Хотя мальчишек на дачах прибавилось. Толик с Грозой стали ходить на пруд рыбачить и купаться. Дни тянулись тихо, незаметно. Никаких потрясений.
      И вдруг соседям, что через дорогу, дочь с зятем, уезжая на юг отдыхать, спихнули овчарку по кличке Герда. Была она огромная, толстая и неповоротливая. Копия Розы. Только ее спустили с поводка, как она тяжелой трусцой рванула по участку, походя сбивая перец, баклажаны и помидоры. Вот крику-у-у! Соседка в голос:
      — Забирайте, не нужна такая…
      Дочь с зятем в слезы — путевки, билеты куплены, деньги такие плачены…
      — Тогда на цепь сажайте!
      — Нельзя, она чистокровная!
      — Забирайте с собой на курорт.
      — Ладно, на цепь так на цепь.
      Уехали дочь с зятем, Герда как взвыла, так и выла неделю с перерывами на еду и на сон. Поспит — повоет. Поест — повоет. Ела с аппетитом, спала тоже. С цепи ее не спускали, боялись — сбежит, а она ба-аальших денег стоит. Чистокровная!
      Гроза подойдет к забору, посмотрит на толстую, глупую морду, задранную к небу, и хоть самой садись и вой.
      — Чего воешь? Чего надо? — спрашивает Гроза на собачьем языке.
      — Пошла вон, Шавка беспородная, — сердится Герда.
      — Чего надрываешься? Чего собак будоражишь и людей?
      — Хозяева уехали.
      — От того, что ты воешь, они же не приедут.
      — Сама знаю.
      — Так чего же…
      — На цепи сижу, скучно-о-о!
      — Перестанешь выть, отпустят с цепи. Ведь боятся, что ты за хозяевами сбежишь.
      — Больно надо, лапы бить. Вернутся, никуда не денутся, не в первый раз…
      — Тогда не вой. Замолчи!
      — Пошла вон! А то покалечу. На куски разорву.
      — Не достанешь. Цепь крепкая.
      — Ну, погоди, только отвяжут…
      И хотя не желает никому Гроза зла, а тут и задумаешься, может, и нужно таких на крепкой цепи держать?!
      Зато Толик без ума был от Герды. Уж такая она прекрасная-распрекрасная! И даже жирность ее и глупость в достоинство перевел.
      — Лапы-то какие!!! А спина широченная!!! И преданная хозяевам — неделю воет…
      Дедушка не выдержал:
      — Дура она, твоя овчарка! Люди отдыхать от шума, суеты городской сюда приехали, а она покоя не дает. Это ж надо! Все соседи недовольны.
      — Зато чистокровная. Немецкая… — возражает Толик.
      — Наша Гроза тоже с родословной, так ее сразу видно, что чистокровная. Все понимает, только что не говорит. Иди ко мне! Иди, моя хорошая! — дедушка гладит жесткой рукой Грозу по спине — приятно!
      — Не чистокровная она! — кричит Толик. — И родословную ей мама по блату достала…
      — Ни за что не поверю, — спокойно говорит дедушка и продолжает гладить Грозу. — Уж если наша не чистокровная, а такая умная, то какая же тогда будет чистокровная?!
      — Вон! — негодует Толик и руку тянет в сторону соседей. — Вон чистокровная!
      — Так она же дура! — возмущается дедушка. — Не может такая быть чистокровной.
      — Я сам родословную видел, — врет Толик, чтобы только оправдать свою любимицу.
      — Значит, чистокровная дура, что еще хуже. Выродок из чистокровных! — констатирует дедушка и поднимается. Поднимается и Гроза, она готова следовать за своими хозяевами хоть на край света. Обидно, конечно, что Толик ее не любит. Хотя… По-своему он все равно ее любит. В порыве нежности прижмется к Грозе и шепчет на ухо:
      — Гроза ты моя, Грозочка. Была бы ты чистокровная, как Герда, да я бы тебя… Да мы бы с тобой… Как бы мне все мальчишки завидовали.
      Не все понимает Гроза из слов Толика, но интонации иной раз обидные. Лизнет Гроза хозяину щеку: «Ладно, что теперь поделаешь, принимай меня такой, какая есть!»
      И на пруд купаться, и в овраг в войну играть, везде Гроза была с Толиком. И в обиду не даст, это уж простите… Замахнется мальчишка на хозяина. Гроза сама не знает, как это получается у нее — ка-ак кинется, ка-ак зарычит…
      Гладит ее, ласкает Толик и шепчет:
      — Была бы ты чистокровной, как Герда или Роза, ты бы за горло мальчишку…
      Зачем за горло? Мальчишка и так сбежал.
      Быстро лето летело. Поспела малина, вишня, зарозовели помидоры… Мальчишки стали беспокойнее. И вдруг в один день их не стало. Всех! Как-то сразу… Были мальчишки еще утром, кричали, гомонили, а к вечеру — тихо. И Толик уехал. Уехал с дедушкой. Иногда это бывало. Уедут в город и приедут. А тут… Дедушка приехал один. Загнал машину во двор и пошел в дом.
      Гроза обнюхала машину — никого. Гавкнула! Никто не откликается. Тогда она кинулась к дедушке, тронула его лапой за колено и стала у крыльца, вопросительно глядя ему в глаза.
      — Чего тебе? Чего нужно? — не понял сначала дедушка. Потом догадался. — Толика нет? О-о! Он, брат, в школу завтра пойдет. Учиться. Поняла? Не поняла. Дак куда ж тебе… — и, зайдя в дом, захлопнул дверь.
      Без Толика, конечно же, стало скучно. На пруд не сбегать, в войну не поиграть. Нет, с дедушкой и бабушкой хорошо, слов нет, но с ними в овраг не побежишь, в воду не полезешь… Хотя, когда выпьет дедушка из прозрачной бутылки дурно пахнущую жидкость, того и гляди в пляс пустится или наперегонки с Грозой рванет. Бывало это не часто, но бывало. В такое время бабушка становилась очень сердитой, крикливой. Тут уж ей ни под руку, ни под ногу не попадайся.
      Толик приезжал еще один раз и ненадолго. От него пахло тем далеким детством Грозы, когда Толик на руках принес ее в свою квартиру в первый раз. Теперь Гроза была вполне самостоятельной собакой. Роста небольшого, но подвижная, легкая, она ни секунды не сидела на месте, но ходила по тропочкам, которые и ей уже стали узкими, так как со всех сторон поджимали огромные краснеющие помидоры, фиолетовые баклажаны, зеленый и красный перец. Яблоки стали такими тяжелыми, что сгибали ветки, и дедушка ставил под них подпорки. Ночи стали холоднее, звезды ярче…