Письмо XX

Лондон, 5 апреля 1711.

[четверг]

Я только что самолично отдал мое девятнадцатое письмо в почтовую контору на обратном пути из Сити, где пообедал. Этот дождь разорит меня на каретах. Туда я часть пути прошел пешком и сберег тем шесть пенсов, а когда осталось расстояние на шиллинг[463], нанял карету; обратно же меня подвезли даром; а сейчас я занят.

6. Господин секретарь пожелал повидаться со мной нынче утром, объявив, что ему надобно сообщить мне кое о чем, но так ничего и не сообщил; а герцог Ормонд тоже прислал сказать, что хотел бы встретиться со мной нынче утром в десять у Саутуэла, куда я потом и отправился, полагая, что речь идет о каком-нибудь особенно важном деле. Я застал там всех находящихся в Лондоне ирландцев, которые собрались посоветоваться, как воспрепятствовать принятию билля о введении пошлины на ирландскую пряжу[464]; договорившись, как действовать, мы все (и герцог в том числе) отправились в парламент, чтобы склонить на свою сторону друзей из палаты общин; лорд Энглси был бесподобен, я творил чудеса, а кончилось тем, что рассмотрение дела было отложено до понедельника, так что нам придется снова туда пойти. Обедал у лорда Маунтджоя, после чего смотрел, как он играет в шахматы, и это напомнило мне Стеллу и Грифитса. Возвратясь домой, я обнаружил, что этот пес Патрик куда-то запропастился, и я рвал и метал, хотя проку от этого ровно никакого. А теперь, коль вам приспичило к декану, я, миледи, вам препятствовать не стану. Что-то никак не подберу рифмы к Уоллсам и Стойтам. — К нам явилась миссис Уоллс. Не подать ли что на стол-с? — Нет, мы с ней поедем к Стойтам, Есть пирог и пить настойку. Хенли сказал мне, что тории повинны в том, что мы выступаем за ввоз французского кларета и по их вине мы забываем о хорошем вине. Мистер Гарли едва ли станет выходить на этой неделе или даже в ближайшие десять дней. Я рассчитываю, что он появится в палате общин как раз к тому времени, когда я отправлю это письмо. Мое последнее письмо ушло на двенадцатый день, то же самое, видимо, произойдет и с этим. Впрочем, нет, ведь письма, которые я отсылаю раньше двухнедельного срока, содержат ответ на ваше, в противном случае вам пришлось бы довольствоваться только описанием дней такими, какими они были — ясными или дождливыми, прошедшими впустую или проведенными с пользой, веселыми или унылыми и прочее. В первый же день, как я увижу здесь крыжовник, я тотчас вам сообщу, а вы проследите, пожалуйста, насколько позднее он появится у вас. За последние пять недель у нас не было и пяти погожих дней, сплошные дожди и ветер. Говорят, что весна здесь нынче поздняя. — А теперь, дорогие дерзкие болтуньи, отправляйтесь-ка обе в постель, а то вы не дадите мне уснуть всю ночь.

7. Форд предпочел уехать в Эпсом[465], чтобы не быть здесь во время Страстной пятницы и пасхального воскресенья. Он уговорил меня пообедать с ним нынче и сообщил, что из Ирландии приходят письма с рассказами о чрезвычайно неблагоразумном поведении архиепископа Дублинского; тот будто бы воспользовался примером из Тацита[466] для весьма прозрачного намека на мистера Гарли; об этом написало уже человек двадцать, однако я пока этому не верю. Вечером я зашел навестить господина секретаря, который очень страдает от камней в мочевом пузыре и болей в пояснице, вызванных чрезмерным употреблением бургундского и шампанского, кроме того, что он ночи напролет просиживает за делами. Увидав, что он пьет чай, в то время как остальные пили шампанское, я от души порадовался. При всем том я так сурово его разбранил, что даже не вполне уверен, не обиделся ли он; потом я посидел часок с миссис Сент-Джон, которую люблю все больше и больше. В среду она уезжает в Бат, потому что сильно хворает, и она просила меня позаботиться здесь о секретаре.

8. Обедал с господином секретарем Сент-Джоном; он дал мне прочитать письмо от издателя газеты под названием «Почтальон»[467]. В том письме была копия довольно пространного письма из Дублина с сообщением о том, что тамошние виги говорят о нападении на мистера Гарли и как грубо они оскорбляют его и господина секретаря Сент-Джона, а в конце есть несколько строк о поведении архиепископа Дублинского, где автор поносит его последними словами; все это должно было быть напечатано во вторник. Я сказал секретарю, что не допущу, чтобы эти строки об архиепископе были напечатаны, и вычеркнул их; после чего, на всякий случай, уговорил его отдать письмо мне и по зрелом размышлении счел за лучшее и вовсе запретить его печатать; я послал за издателем и так ему и сказал и, кроме того, от имени секретаря запретил ему впредь публиковать все, что касается кого бы то ни было в Ирландии, прежде чем это будет показано мне. Тем самым, благодаря счастливой случайности, я избавил архиепископа от ужасной неприятности. Я сообщу ему обо всем со следующей почтой, и прошу вас, если вы что-нибудь услышите на сей счет, дайте мне знать, и напишите мне, благодарен ли он за это, но сами ничего ему не говорите.

9. Чтобы уважить лорда Энглси, мне пришлось нынче опять пойти в палату общин хлопотать по поводу их пряжи, но дело опять отложено до понедельника. Обедал у сэра Джона Стэнли, уговорившись о том заранее с мистером Сент-Джоном и военным министром Джорджем Грэнвилом, но они пригласили целую компанию и в том числе дам, и поэтому мы не чувствовали себя так непринужденно, как я надеялся. С головой у меня обстоит вполне терпимо, но каждый день нет-нет да и возникает какое-то неприятное ощущение. С воскресенья я отказался от табака, почувствовав себя намного хуже после того, как, будучи у секретаря, угостился изрядной щепотью. Я не позволял ему выпить ни капли шампанского или бургундского, не разбавив водой, и из учтивости сам поступал точно так же. Ему стало немного лучше, но, когда он здоров, то напоминает Стеллу и не слушает никаких резонов. А теперь отправляйтесь к вашим Стойтам, а я пойду спать.

10. Нанес нынче визиты леди Уорсли и миссис Бартон и скромно пообедал у моего друга Льюиса. Дофин скончался от апоплексического удара[468]; признаюсь, я предпочел бы, чтобы он протянул до окончания письма, тогда его смерть была бы для вас новостью. Сегодня преставился богатый олдермен Данком[469]; говорят, будто он завещал герцогу Аргайлу, который был женат на его племяннице, двести тысяч фунтов; надеюсь, что это правда, потому что чрезвычайно люблю герцога. Нынче вечером я написал архиепископу Дублинскому о том, что здесь рассказывают на его счет, а потом поехал прощаться с миссис Сент-Джон, которая строго-настрого наказала мне заботиться в ее отсутствие о секретаре; она сказала, что кроме меня ей не на кого больше положиться, и при этих словах бедняжка прослезилась. Перед тем, как мы попрощались, другие дамы и сэр Джон Стэнли уговорили меня принять участие в лотерее, в которой разыгрывался веер ценой в четыре гинеи, чума его забери; каждый из нас внес по семь шиллингов, а некоторые внесли деньги еще и за отсутствующих, но я проиграл и лишился таким образом возможности выказать миссис Сент-Джон свою галантность, потому что в случае выигрыша собирался презентовать этот веер ей. Отправился ли Дилли[470] в Бат? Его физиономия, я полагаю, будет шипеть, когда он залезет в воду. Надеюсь, он нам оттуда напишет и на обратном пути завернет в Лондон. — Чернь будет говорить: гляньте-ка, вон идет пьяный священник, и хуже всего то, что это будет сущая правда. Ох, совсем забыл вам сказать, что в прошлое воскресенье я привел Форда на обед к мистеру Сент-Джону, дабы, возвратясь домой, он мог похвастаться, что обедал с самим государственным секретарем. Секретарь и я ушли рано, оставя его выпивать с прочими гостями, и он рассказывал мне потом, что двое или трое из них совсем упились. Поговаривают, будто вскоре ожидаются повышения в должности, что мистер Гарли станет лордом-казначеем, а лорд Пулит[471] — шталмейстером и прочее, но это пока еще только предположения. Когда мистер Гарли впервые появится в палате общин, что, как я надеюсь, произойдет через неделю, спикер произнесет по этому случаю поздравительную речь. Из-за прихоти этого пустомели Рэдклифа его лечит плохой хирург — вот почему выздоровление так затянулось; а вчера он вдобавок простудился, но теперь ему уже лучше. — Что такое? я, видно, совсем спятил: посмотрите-ка, сколько я написал шалуньям МД за один день. — Да, вы в самом деле наболтали здесь всякой всячины; не лучше ли пожелать маленьким дорогим плутовкам спокойной ночи и дать им, наконец, лечь баиньки? Право же, стоит вам только, мистер Престо, дать волю языку, и с вами нет никакого сладу.

11. Опять как шут гороховый таскался в палату общин насчет вашей ирландской пряжи и опять дело отложено до пятницы; вместе с Патриком я добрался водою до Сити, где пообедал, а потом побывал на распродаже книг Чарлза Бернарда, но лучшие из них шли по такой чудовищной цене, что мне это никак не по карману; я, правда, выложил один фунт и семь шиллингов, но без всякой радости и с тем ушел, решив, что больше меня туда не заманишь. Хенли все склонял меня пойти вместе со Стилем, Роу и прочими на обед к сэру Уильяму Риду[472]. Вы, конечно же, слыхали о нем. Прежде он слыл просто шарлатаном, а теперь — окулист королевы; он варит восхитительный пунш и угощает на золотой посуде. Но я уже был приглашен и наотрез отказался; кроме того я вообще не охотник до такого рода сборищ. Итак, доброй вам ночи и ложитесь-ка спать.

12. Около полудня я навестил секретаря, он простужен, да и камни время от времени дают себя знать, а все из-за его пристрастия к шампанскому. Я накинулся на него как собака, и он клятвенно обещал мне больше беречься. Лорд Энглси, сэр Томас Ханмер, Прайор и я были приглашены нынче на обед к генерал-лейтенанту Уэббу[473]. Мы с лордом просидели там до десяти, но пили весьма умеренно, а я — не иначе, как разбавив вино водой. Был там еще некий мистер Кэмпейн[474], один из членов Октябрьского клуба, если только вам известно, что это такое. Это клуб сельских сквайров — членов парламента, которые считают, что кабинет министров слишком уж медлит с наказанием и смещением вигов. Я имел при этом случай убедиться, что лорд и все прочие считают, будто я пользуюсь у кабинета министров куда большим доверием, нежели выказываю это, и они хотели бы через мое посредничество побудить его к угодным им действиям. Говоря по чести, у них и в самом деле есть некоторые основания для недовольства правительством, однако же я не намерен обжигать себе пальцы. Я помню упреки Стеллы: зачем вмешиваться в дела, которые не имеют к вам касательства? Но вы все же позволите мне высказывать министрам свое мнение, когда они меня спрашивают, а иной раз сообщать им мнения других людей, даже если они о том не спрашивают; Дингли, во всяком случае, не видит в этом ничего предосудительного.

13. Нынче утром я опять зашел к миссис Ведо; она попросила одного своего приятеля помочь ей получить деньги и говорит, что он сделает это в течение двух недель и тогда она передаст бумаги мне. После этого я пошел проведать мистера Гарли, который, как я надеюсь, через несколько дней станет выходить; он был в отличном расположении духа и только выразил сожаление, что Гискара небрежно лечили, он сказал, что предпочел бы, чтобы тот остался жив. Позднее пришел господин секретарь, и мы очень весело провели время, пока не явился лорд-камергер (герцог Шрусбери); меня представили ему, и мы обменялись принятыми в таких случаях дурацкими любезностями, после чего полковник Мэшем и я откланялись. Потом я в который раз отправился в палату общин насчет вашей пряжи, а дело опять отложили. Потом Форд потащил меня обедать в таверну, и надо же было так случиться, что как раз в этой таверне и в этот же день недели обедает обычно Октябрьский клуб. Спустившись после обеда вниз, мы решили узнать, было ли нынче решено, наконец, дело о нашей пряже, и я послал вызвать из комнаты сэра Джорджа Бомонта[475]. При этом я едва не попал в затруднительное положение, потому что не прошло и двух минут, как оттуда вышел мистер Финч[476], сын лорда Гуирзни, и сообщил, что лорд Комптон[477], распорядитель этого пиршества, выразил от лица клуба пожелание, чтобы я оказал им честь, отобедав с ними. Я послал свои извинения, сдобрив их чуть не тридцатью любезностями, и поспешил как можно скорее ретироваться. Обедать с ними, принимая во внимание мою дружбу с министрами, было бы в высшей степени неблагоразумно. Клуб насчитывает почти сто пятьдесят человек, из которых около восьмидесяти собрались как раз в это время за двумя длинными столами в большой круглой комнате. Вечером я все-таки снова пошел на распродажу книг Бернарда и выложил три фунта и три шиллинга, но больше ни за что не пойду; я, правда, уже один раз зарекался, но теперь непременно сдержу слово. Совсем забыл сообщить вам, что когда я обедал у Уэбба с лордом Энглси, то завел с ним разговор насчет Клементса, сказав, что о нем отзываются как о весьма порядочном джентльмене и хорошем офицере, и выразил надежду, что милорд посодействует ему; милорд ответил, что он о Клементсе того же мнения и что тот несомненно сохранит за собой свое место, пока будет его заслуживать; сколько я мог заметить, лорд ничего против него не имеет. И все же хочу вам заметить, дорогая моя, что обременять меня такого рода хлопотами не годится. Я могу просить вельможу оказать услугу мне или моему другу, но с какой стати он должен это делать для друга моего друга? Нельзя в своих рекомендациях заходить так далеко. Одно дело, если кто-либо из моих друзей просит меня оказать содействие своему приятелю, но, разумеется, такое, какое в моей власти, ради него я, так и быть, это сделаю; но ходатайствовать перед кем-то относительно друзей моих друзей — это уж вопреки всякому здравому смыслу; я хочу, чтобы вы это поняли и постарались отбить у людей охоту досаждать мне подобного рода просьбами. — Надеюсь, что Клементсу мой разговор с лордом Энглси принесет некоторую пользу, и уж во всяком случае никак ему не повредит. Насколько я понял со слов миссис Пратт, ее муж приятельствует с ним, да и епископ Клогерскнй говорит, что Клементсу следует опасаться не Пратта, а некоторых других своих врагов, считающих его вигом.

14. Нынче утром был так занят, что вышел из дома совсем поздно. Я написал герцогу Аргайлу, однако ни словом не обмолвился о Бернидже, который, как я полагаю, не увидится с ним до тех пор, пока Испания не будет завоевана, а это вряд ли когда-нибудь произойдет. Мне довелось быть сегодня у лорда Шелберна, и я опять говорил с миссис Пратт насчет Клементса; дело в том, что ее муж сам не прочь получить несколько хороших должностей и одну, притом довольно выгодную, я недавно ему выхлопотал, поэтому я выразил миссис Пратт надежду, что ее муж в свою очередь похлопочет за Клементса. Обедал я сегодня у моей соседки Ваномри вместе с сэром Эндрю Фаунтейном; он страдает от астмы и встревожен своим состоянием, но повинен в этом он сам, потому что распутничает и пьет, хотя совсем недавно едва выкарабкался из могилы. Это письмо будет сейчас же отправлено, ведь, сдается мне, полгода уже миновало, и пора платить за квартиру, так что я буду весьма рад, если вы не сочтете за труд отдать причитающиеся с меня деньги, а заодно и за изготовление необходимого количества ящиков для моих книг, которые следует поместить в каком-нибудь надежном месте; за их хранение я бы тоже уплатил. По возвращении своем я скорее всего съеду от миссис Брент, потому что хотел бы иметь более просторное помещение для книг и, если возможно, конюшню. Так что, будьте добры, отдайте, пожалуйста, деньги за квартиру и оплатите все связанные с этим расходы, и пусть миссис Брент уложит мои вещи. Мне бы не хотелось только, чтобы какие-нибудь книги были уложены в тот сундук, где лежат мои бумаги. Посылаю долговую расписку на имя Парвисола на двадцать ирландских фунтов, из коих, если вы только не намереваетесь поехать в Бат, вы и уплатите за квартиру и за все остальное. Впрочем, поступайте, как вам заблагорассудится, и любите бедного Престо, который любит МД в тысячу миллионов раз больше своей жизни. Прощайте, МД.

Письмо XXI

Лондон, 14 апреля 1711.

[суббота]

Запомните, сударыни, что предыдущее свое — двадцатое — письмо я начал всего лишь девять дней тому назад и, тем не менее, только что отправил его и опять пишу вам, как ни в чем не бывало, как будто не написал вам сегодня ни строчки. Впрочем, для такой спешной отправки была причина; я боялся, что оно не придет достаточно загодя до срока уплаты за квартиру. Где я сегодня обедал, вы уже знаете, забыл вот только упомянуть, что мистер Гарли, по моим предположениям, станет в скором времени лордом-казначеем и что произойдут и другие большие. перемещения и повышения. Но это пока лишь мои догадки.

15. Утром навестил господина секретаря, он чувствует себя уже вполне сносно. Я и обедал с ним и выпил немного такого вина, какое, бывало, великий герцог Тосканский посылал сэру Уильяму Темплу: он всегда посылает его главным министрам. Мне оно очень по вкусу, а господину секретарю — нет, и посему он велел своему дворецкому послать мне завтра целый ящик. Пошли, господи, и малюткам МД точно такого же вина. Королева снова чувствует себя хорошо и была сегодня в часовне.

16. Был с Фордом в Сити, где мы пообедали со Стрэтфордом и пили токайское, а потом пошли на аукцион, но я истратил только двенадцать шиллингов. У меня нынче вечером побаливает голова, но настоящего приступа все же нет. Лорд-хранитель печати прислал мне приглашение отобедать завтра с ним, а вы пообедайте-ка с деканом, и да благословит вас господь. Забыл сказать вам, вчера мне прислали только что напечатанное «Описание» со всеми подробностями нападения на мистера Гарли. У меня не было времени сделать это самому, и я послал свои заметки сочинительнице «Атлантиды»[478], которая и состряпала из этого памфлет ценой в шесть пенсов в обычном своем духе и только первая страница осталась в том виде, как я ее набросал. Дело в том, что я боялся навлечь на себя недовольство либо мистера Гарли, либо мистера Сент-Джона в связи с одним щекотливым обстоятельством; а посему предпочел не браться за это сам. Вам стоит его прочитать, потому что все приведенные там подробности достоверны. Обещанный ящик флорентийского вина был прислан мне нынче утром и обошелся мне в семь с половиной шиллингов на чай двум слугам. Но я не пожалел бы и двух гиней за то, чтобы и у вас было такое же вино.

17. У меня настолько скверно было нынче утром с головой, что я уже собирался послать свои извинения лорду-хранителю печати, но все же в одиннадцать встал, а в третьем часу отправился к нему и просидел до восьми. Там были еще сэр Томас Мэнсел, Прайор, Джордж Грэнвил и мистер Сизер[479], и мы от души веселились. С головой по-прежнему что-то неладно, но настоящего приступа все-таки не было, вот только при ходьбе немного пошатывает. Я совсем отказался от табака. Кстати, у меня есть добрый жгут табаку, очень хорошего, который надо только растереть. Не послать ли мне его МД, если им по душе этот сорт? Лорд-хранитель печати и вся сегодняшняя компания собирается обедать в субботу у Джорджа Грэнвила, а завтра я обедаю у лорда Энглси.

18. Приходилось ли вам когда-нибудь встречать еще такого путаника и простофилю, как Престо? Я увидел в начале письма цифру 21 и решил, что это сегодняшнее число, тогда как сегодня только еще 18, среда. Как я теперь поступлю: вымараю эти цифры или переправлю? Попытался подставить сзади восьмерку, но получилось довольно коряво. Обедал я сегодня у лорда Энглси, но в палату общин хлопотать касательно пряжи на сей раз не пошел, голова у меня еще не совсем в порядке. Никак не могу понять, в чем дело, со мной еще такого не бывало: два дня кряду кружится с утра до вечера, но совсем без боли; и хотя меня немного пошатывает, но я все же ухитряюсь гулять. Боюсь, что мне снова придется глотать пилюли. Я подумываю о том, чтобы перебраться куда-нибудь за город неподалеку от Лондона. А теперь я скажу, как вам следует отныне поступать: обертывайте свои письма в чистый лист бумаги и сверху пишите адрес: Эразмусу Льюису, эсквайру, в канцелярию лорда Дартмута в Уайтхолле, потому что в кофейне я теперь не бываю, и там будут недовольны, получая мои письма. Забыл сказать вам, что нынче утром меня навестила ваша матушка и принесла мне в подарок бутыль ароматической воды, чрезвычайно будто бы полезной для моей головы, но я все-таки не собираюсь ее нюхать. Она уезжает с леди Джиффард в Шин и готова либо переслать ваши бумаги вам, либо отдать их мне. Скажите, что вы предпочитаете, и мы в точности все исполним, потому что я люблю Стеллу и, кроме того, говорят, что она примерная дочь и что Дингли тоже хорошая девочка.

19. Нынче утром ко мне явился с визитом генерал Уэбб: он ходит с костылем и палкой, а ему пришлось одолеть две лестницы. Я обещал пообедать с ним, но потом послал свои извинения и пообедал наедине с моим другом Льюисом у него на квартире в Уайтхолле: мне нужно было о многом с ним поговорить касательно дел общественных и моих собственных. Малыш Гаррисон, наш «Тэтлер», уезжает завтра в Гаагу на должность секретаря, которую я ему выхлопотал, и мистер Сент-Джон подарил ему пятьдесят гиней на покрытие расходов. Ну, разве я не хороший друг? И зачем вы не молодой человек, — тогда я мог оказать бы вам протекцию. Я получил письмо от Берниджа из Кинсэйла: он пишет, что патент на чин капитана-лейтенанта был к его приезду уже готов; итак, двух шалопаев я пристроил. Нынче вечером голова беспокоила меня несколько меньше, хотя и не совсем еще прошла.

20. Сегодня утром я был у господина секретаря как раз в то время, когда принесли его почту, и среди прочего там оказалось письмо лорда Питерборо ко мне; он так хорошо пишет, что пропадает всякая охота отвечать, и так любезен, что нельзя не ответить. Кончина императора[480] должна, я думаю, повлечь большие перемены в Европе и, возможно, ускорит заключение мира. Мы надеемся, что наш король Карл будет избран императором; на Испанию будет претендовать теперь герцог Савойский[481], но он, я полагаю, едва ли чего-нибудь добьется. Мы с доктором Фрейндом обедали в Сити у типографа, но мне пришлось при этом истратить два шиллинга на карету, а уж сколько их ушло за эту неделю и месяц — и не сосчитать, потому что погода почти все время была дождливой и солнце проглядывало лишь изредка; одним словом, самый настоящий апрель из всех, какие я наблюдал за многие годы. Липы в парке уже все оделись листьями, но листочки пока еще маленькие. Умные люди уезжают в деревню, хотя многие считают, что сессия парламента закончится не раньше, чем через шесть недель. Мистер Гарли виделся во вторник с королевой. Он наверняка будет назначен лордом-казначеем; мне так и не удалось повидать его на этой неделе.

21. Утро. Лорд-хранитель печати, Прайор, сэр Томас Мэнсел и я условились пообедать сегодня у Джорджа Грэнвила. С головой у меня стало лучше, но головокружения, длившиеся три или четыре дня подряд, просто меня доконали. Я совсем отказался от табака и буду неукоснительно придерживаться правила — есть понемногу и только самую легкую пищу. А как в эту самую минуту чувствует себя бедняжка Стелла со своими деканами и Стойтами? Прибавляется ли у вас здоровья, оттого что вы так исправна проигрываете им свои денежки в ломбер, а? Что вы на это ответите, сударыня? Бедняжка Дингли вся извелась вчера вечером, глядя, как Стелла проигрывает четыре шиллинга и одиннадцать пенсов. А теперь позвольте-ка мне встать. Доброго вам утра, сударыни. Нет-нет, я все-таки назло вам встану; доброго утра. — Вечером. Ох, право же, вы маленькие дорогие дерзкие проказницы! Только я было собрался утром сказать вам, что мне уже хотелось бы получить письмо от МД, как ровно четыре минуты спустя мистер Форд прислал мне одно, которое он обнаружил в Сент-Джеймской кофейне; ведь сам я ни в каких кофейнях теперь не бываю. И, если бы вы знали, до чего я обрадовался ему и тому, что наша Стелла такая бодрая. Но, боже милосердный, сколько самонадеянности! Я, однако, не стану пока на него отвечать, отложу это до тех пор, пока не перейду на другую сторону листа. Так вот, мы пообедали сегодня, как было условлено заранее; лорд-хранитель печати ушел в начале восьмого, я — в восемь, а прочие, видимо, изрядно нагрузились, потому что молодой Харкур[482], сын лорда-хранителя печати, стал нести околесицу еще до того, как я ушел. Разумеется, тощему Прайору это как с гуся вода. Я пил мало, не спешил откликнуться на каждый тост, подливал в вино воду и ушел раньше других — вот как следует поступать, если хочешь соблюдать умеренность. Давайте-ка зарифмуем это и сочиним таким образом пословицу.

Благодарение богу, я чувствую себя намного лучше, хотя иногда меня и пошатывает. Ел я нынче мало и самую деликатную пищу: отказался от ветчины и голубей, от горохового супа, тушеного мяса и холодной лососины, потому что это слишком тяжелая еда. Табак я совсем теперь не употребляю, а нюхаю вместо него траву, предписанную доктором Рэдклифом.