Мы с Никитой оказались в схожей ситуации. Только у меня был дракон-хранитель, а у него нет. Стало быть, ему было намного хуже. К вечеру Александра не вернулась. Приспособив палку под костыль, Никита продолжил путь через второй перевал. Нудный подъем совсем его вымотал, но делать было нечего. Он боялся только одного, как бы с сестрой не случилась беда. Только беспокоился он зря. С перевала, который он все-таки одолел, ему открылась картина разрушенного поселка.
 
      Над поселком, как ангел смерти, кружил вертолет и методично расстреливал дома, в которых, быть может, скрывались выжившие после бомбежек жители. От вида этого бессмысленного истребления людей, Никите стало плохо, и он истратил обойму, стреляя из пистолета и пытаясь попасть в вертолет с расстояния в километр. Я покачал головой. Безумец. Лучше бы кидал камни. Сидящие в вертолете звери, людьми их назвать, язык не поворачивался, заметили вспышки выстрелов на перевале и направились в его сторону. Зависнув перед ним, они несколько секунд раздумывали, уничтожить его или оставить в живых. Патроны кончились, да и что он мог сделать с броней машины. Когда вертолет разворачивался, чтобы скользнуть в рассветные сумерки, на мгновенье включился свет в кабине и Никита увидел сестру. Рядом с ней сидел полковник.
 
      Я был поражен и убит рассказом. Полковник выжил?! Ведь аэродром сгорел в огне ядерного взрыва! Дракон, с любопытством слушавший рассказ Никиты, с презрением откашлялся и надменно произнес: ты забыл о мерцании. Уйти за секунду до взрыва и перенестись на тысячи километров трудно, но возможно. Дракон полковника стар, но не глуп. Это шоу, устроенное им на прощание перед эскадрильей, должно было вселить в наши сердца отчаянье. Мы все должны были погибнуть. Умереть в горниле войны. Это была его цель, а никак не победа над врагами, которая просто невозможна с нашим вооружением. Он был всегда хитрой бестией, этот полковник. Даже в шрастре
      , когда мы штурмовали вражеские укрепрайоны, он не жалел
      раруггов
      . Мы были для него всего лишь пушечным мясом. Ты думаешь, отбывая срок в аду, драконы становятся лучше? Ты ошибаешься. Ад для этого не предназначен. Иначе, он назывался бы раем.
 
      Я передал Никите слова дракона. Пилот был огорошен этой отповедью. Он думал, что ему померещилось. Сестру он бы узнал из тысяч людей, все-таки родная кровь, но полковника...
 
      В поселок он спустился к полудню. Бродил, проклиная извергов, пытаясь найти хоть одну живую душу, но поселение просто сравняли с землей. В нем жило всего несколько семей, сбежавших от войны, скрывшихся в одном из ущелий, прорезавших плато. Их погубило то, что они выбрали место неподалеку от базы хранения. Как они не наткнулись на базу, не ясно. Может быть, они настолько были заняты выживанием, что им не было нужды ходить в дальний конец озера, под самый ледник, где находилась скала, закрывающая вход в хранилище техники. Судя по всему, они были пришлыми, потому что весь обслуживающий персонал был эвакуирован после начала войны и погиб, нарвавшись на ковровый ядерный взрыв. Никита видел искореженные и оплавленные останки грузовых вертолетов в семидесяти километрах от озера. Враг знал, что где-то в этих краях есть склад техники, но не знал точных координат. Промахи разведки. А может разгильдяйство, которого хватало в любой армии.
 
      Найдя избушку и рядом с ней зачехленный вертолет с полными баками, Никита обрадовался. Теперь он мог улететь отсюда в любое время, если, конечно, удастся реанимировать технику. В тот день, когда я отчаянно полз на перевал и был на волосок от гибели, он попытался подлететь к базе, где надеялся найти сестру. Не тут-то было! Площадка перед входом оказалась заминированной, и его чуть не сбили автоматические пулеметы, расставленные кем-то, скрывающимся в глубине туннеля под горой. Едва не погибнув, он возвращался к поселку и увидел струйку дыма, поднимающуюся над прогалиной в лесу. Так он повстречал Хрона
      .
 
      Божество услышало свое имя и перестало чавкать. Чайник наконец-то закипел, и Никита зашевелился, доставая скудные припасы из ржавых ящиков с войсковым пайком. Хрон
      , лоснясь щечками, тяжело переваливаясь и икая, выполз из угла и сказал: «Вы уж извините подлеца, но тушенки осталось мало».
 
      Мне было все равно. Драконам наплевать на еду. Поэтому я отказался от пайка и отдал его Никите. Чай из сушеных листьев смородины заполнил запахами маленькую избушку, затерянную в сожженной тайге, где-то в диких горах, возвышающихся над бескрайними болотами. В центре страны, которой больше нет, среди разрухи и безумия смерти. Я поперхнулся от первого глотка. Обжигающая горечь чая смешалась с горечью, наполнившей после рассказа Никиты мою душу.
 
      ***
 
      Стоит ли доверять человеку, душа которого была искалечена драконом? Я спросил об этом у своего дракона и он, смотря честным и правдивым драконьим взглядом, сказал: можно.
 
      Вздохнув, я решил для себя, что нельзя. Я не был в поселке, я не знаю, кто его разрушил, может быть, сам Никита на вертолете расстреливал людей, и хочет убрать свидетелей, если они еще живы. Я не верил ему. Я не верил себе. Я не мог доверять никому в этом мире. Будь она проклята — драконья душа. Будь он проклят — драконий ад, придуманный кем-то для искупления светлых порывов драконьих душ.
 
      ***
 
      Утром меня высадили на каменной осыпи, в километре от входа в тоннель. Никита был немногословен. Криво усмехнувшись, он пожелал мне удачи, и я послал его к черту. Взлетев, вертолет ушел на противоположный берег озера. Остался всего лишь час. Немного времени для того, чтобы добраться до базы и пока Никита будет вызывать огонь на себя, пройти по заминированной площадке и пробраться внутрь, в неизвестность.
 
      Дракон хмыкнул, и уполз готовиться к моей смерти. Надо привести дела в порядок, сказал он, и сел писать мемуары, раскладывая и так и эдак камни и сосредоточенно хмуря морду, усеянную шипами. Я оставил его заниматься этим бессмысленным делом и решил больше не тревожить. Это моя война. И никому нет дела до того, что я уже давно мечтаю о мире.
 
      Из оружия у меня был ржавый охотничий нож и пара гранат, пролежавших в углу хибары неизвестно сколько времени. Хорошо, что взрыватели к ним нашлись, но сработают ли они? Не знаю...
 
      Я стоял и смотрел, как на солнце искрится снег, укрывший белыми пятнами темный лед озера. Часть пути мне придется пройти по нему. Оттепели пока не было, и я надеялся, что толщина льда увеличилась. В ответ на мои мысли с озера донесся низкий гул, словно вздох циклопического существа. Вода постепенно уходила и лед, оседая, трещал на морозе.
 
      Осторожно ступая на камни, припорошенные хрустящим снегом, я добрался до края морены и, прижимаясь к скалам, пошел к разрезавшему на две половины озеро отрогу, за которым скрывалась база. Маленькие лавины пару раз сыпались сверху, с горы, но к счастью я быстро проскакивал опасные места и камнепады, вызванные лавинами, меня миновали.
 
      Я поймал себя на мысли, что мне нравится ходить пешком. Проведя целый год в кабине истребителя, я потерял форму, мои мышцы атрофировались, и теперь постепенно восстанавливались. Наверное, для того, чтобы быть разорванными пулеметной очередью или противопехотной миной. Зачем люди тренируют свое тело? Чтобы выжить? Вряд ли. Чтобы в гробу выглядеть хорошо. Дракон расхохотался, ухая и держась за живот. Я был рад, что его сплин улетучился. Все-таки, если станет совсем тяжко, дракон может выручить. А, может, и нет. От альтруизма, судя по последним событиям и его реакции на них, он излечился навсегда. Слава драконьему аду! К тому же приобрел несколько скверных привычек. Например, кстати и некстати, напевать старинные романсы, если ему становилось скучно. Не знаю, как относятся к этому другие носители драконов, но это меня очень раздражало. Потому что у моего дракона совершенно не было слуха.
 
      ***
 
      Почти у самого отрога я вышел на лед озера. Поземка несла змеи снежной пыли по темной глади, изрезанной замерзшими трещинами, наполненной застывшими пузырями, поднявшимися из глубин, чтобы до весны быть впаянными в ледяную твердь. Если, конечно, весна наступит. Если когда-нибудь в этом замороженном мире станет тепло. И жар будет идти не из эпицентров ядерных взрывов, а от теплого, ласкового солнца, которое когда-нибудь согреет вечную мерзлоту умершей земли. Земли, уничтоженной человеческой злобой.
 
      Я стоял, запрокинув голову, и смотрел в ясное, безоблачное небо. Холодное и надменное. Надо ли молиться ему? Зачем?
 
      Дракон трагично взвыл: «Я встретил вас...» Под аккомпанемент завываний ветра и дракона, мне удалось преодолеть торосы, преградившие путь перед скалами отрога. Взобравшись на уступ, я занял место, удобное для наблюдения. Оставалось еще минут пятнадцать до атаки. Осторожно выглянув из укрытия, я убедился, что вход на месте, Никита меня не обманул, за исключением того, что лед перед площадкой был взломан пулеметными очередями и несколькими разорвавшимися минами. За ночь промежутки между льдинами затянулись тонким льдом, но я сомневался, что он меня выдержит. Дракон по этому поводу спел: «Отвори поскорее калитку...» Я попытался его заткнуть, но он не унимался.
 
      Что же делать? Рискуя свалиться или выдать себя раньше времени, я свесился со скалы, но кроме отвесных стен, вплотную подходящих к горизонтальным плитам брони, закрывающим вход, ничего не увидел. Черт. Весь наш план рушится, как карточный домик. Вдалеке послышался рокот двигателя вертолета.
 
      ***
 
      Сюрпризы никогда не бывают удачными, веселыми и безобидными, такими, какими себе их представляешь. Реальность нашего безумного мира такова, что без неожиданностей как-то спокойнее жить. Вам никогда не дарили «мешочек с секретом»? А чертик, выпрыгивающий из табакерки, никогда среди подарков не попадался?
 
      Мне хватило воздушного змея, из-за которого мне затем пришлось терпеть двадцать с лишним лет все прелести драконьего существования. Ненавижу подарки, ненавижу неожиданности. Тем более, когда их ожидаешь.
 
      ***
 
      К рокоту мотора приближающегося вертолета диссонансом, тревожным эхом примешался еще один звук. Из-за плеча горы, окаймляющей ледник и амфитеатр чаши озера, появился, словно черный гигантский ворон, штурмовой вертолет.
 
      Я стоял на гребне и отчаянно подавал знаки Никите, чтобы он уходил, пока не поздно. Вооружения у него не было. Он навесил два запасных бака, чтобы увеличить дальность полета своей малютки. Но это превратило его вертолет в бомбу. Я отговаривал его, как мог, не делать этого. Но он тешил себя надеждой, после того, как поможет мне пробраться на базу, после того, как все закончится, улететь отсюда на юг. Глупец. Его смерть уже кралась над ледяным панцирем озера.
 
      Соскользнув с гребня, я побежал навстречу маленькому вертолету, ослепленному солнцем, только-только выползшим из-за хребта. На мгновенье меня накрыла тень, и снежный вихрь запорошил лицо. Через секунду послышалось туканье пулемета. Никита пытался вывернуться, уйти в вираж, спрятаться в распадках гор, но было уже поздно. Далекий шорох стартующих ракет. Но — мимо! Я вспомнил наш план. Пока две рыбы, одна в отчаянии, другая хладнокровно загоняя добычу, носились кругами над озером, я мчался во весь дух по направлению к каменной гряде. Мне надо было вычислить расположение охранного периметра входа. Сзади, совсем близко послышался глухой взрыв, слившийся с разрывами ракет, затем треск ломающегося льда и шипение раскаленного металла, остывающего в ледяной воде. Волна трещин погнала меня на торосы, и я еле успел, задыхаясь и срывая пальцы в кровь, забраться на уступ гребня. Повернувшись, я совсем близко увидел вертолет, матово поблескивающий черной краской, ощетинившийся подвешенными на крылах ракетами, напоминающий обводами улыбающуюся акулу, застывшую в воздухе под сетью сдвоенного винта.
 
      Лица пилота не было видно, но я знал, что это полковник.
 
      ***
 
      Что-то надломилось во мне, как ломается хворостинка под ногой, с шумом и сухим треском. Излом, сначала еле заметный постепенно превратился в трещину. Судьба гнула меня, пытаясь сломать, я лишь становился тверже. Мне было невдомек, что твердость, как раз и дает возможность судьбе расширить трещину, которая всегда была во мне. Трещину между человеком и драконом. Тщета — злая тетушка, спутница всех неудачников, пытающихся изменить судьбу, уговаривала меня в том, что все пропало. Что все напрасно, жизнь прожита зря, никогда, ни за что, мне не вернуться в светлое прошлое, не вступить дважды в реку.
 
      «Придется умереть?» — спросил я дракона. Он сидел на выступе скалы у пещеры и укладывал в мешок камушки воспоминаний. Готовился к дороге между мирами.
 
      «Переходя из этого мира в мир иной, самое главное не потерять память о минувших днях, — сказал он, задумчиво глядя на закатное солнце моей души. — Там, в гееннах огненных, только и остается, что помнить о прожитых днях. Счастливых и не очень. О нелепых встречах и утерянных надеждах. Об убитой любви и воскрешенной ненависти. Обо всем, чего там нет. И никогда уже не будет».
 
      «Что же делать, если мне не хочется умирать?» — я медленно взбирался на край гребня, чтобы в последний раз увидеть солнце, ползущее по краю хребта.
 
      «Не знаю...» — ответил дракон и ушел за очередной порцией камней в пещеру.
 
      Я поднялся с колен, встал в полный рост и увидел на фоне ледника и озера, зажатого с трех сторон горами, сверкающую лопастями смерть. Ослепленный солнечными лучами, я не мог разглядеть, что делает тот, кто сидит в кабине. Наверное, ухмыляется, предвкушая убийство. Быстро окинув взглядом горы и озеро, я не увидел Хрона
      . Значит, у меня появился шанс. Как трудно понимать знаки богов, пусть даже они маленькие никчемные божества, в оборванных одеждах и вечно голодные! Либо мое время еще не пришло, либо у меня просто нет времени на всяческие философствования и размышления.
 
      В замедленном, тягучем кадре я увидел, как с крыла вертолета, выпустив дымный шлейф, стартует ракета, начиненная смертью, и летит, целясь мне в сердце. Полковник видимо решил, что одной ракеты будет достаточно, чтобы расправится со мной.
 
      «Мерцай!!!» — завопил дракон, который бежал, подпрыгивая, к омуту отчаяния.
 
      «Нет, — сказал я. — Не хочу».
 
      Солнце скрылось за верхушками хребта, тень от зуба, торчащего на гребне, накрыла меня за мгновение до взрыва ракеты.
 
      Со стороны, то, что происходило со мной, наверное, смотрелось впечатляюще, но я не видел этой метаморфозы.
 
      Мне надоело быть божеством, мне опостылело быть человеком, поэтому я стал драконом.
 
       
 
      Круг шестой
 
      Холод. Я думал в аду будет адова жара, но как же я ошибался! Холод скрутил меня, мою душу, заскорузлую дрянную тряпку, не годную ни на что, кроме постыдного бегства от действительности. Досадно, что наградой за трусость является смерть. Но то, что произошло со мной — не смерть. Это хуже смерти.
 
      Дракон зябко поежился и жалостливо произнес: «Эк тебя ломает-то...» Я смотрел на замерший брусок ракеты, медленно ползущий в мою сторону, на лениво вращающиеся лопасти вертолета, на долгий день, плетущийся со скоростью улитки к вечеру, и страдал от адского холода. По наитию, используя знания, о которых никогда не ведал, я сгустил воздух и сделал себе два неуклюжих крыла. К черту мерцание! Я хочу летать и наслаждаться полетом. Я хочу быть самим собой — драконом, отвергнувшим все человеческое, уничтожившим все наносное, словно илом покрывшее мою сущность, которая рвется в небо и хочет летать, парить над озером, над горами, над миром. Но как же холодно и неуютно в желанных небесах!
 
      Первый шаг в пропасть. Первый взмах крыльев. Дракон ликовал, он учил меня летать, парить, скользить в струях морозного воздуха высокогорья. Холод. Заледенелой душой, выстывшей от предательства, обретший крылья, я возносился над плато; и вертолет, и озеро, и отроги хребта быстро исчезали в туманной дымке. Полет — блаженство драконьего ада. Рядом появилась бесплотная тень. Я отпустил своего дракона на все четыре стороны. Сначала он испугался и запаниковал, но я помог ему сделать тело из кусков облака, и мы летели двумя бестелесными бестиями к темнеющему куполу неба, на котором проступали искорки звезд, и робко проявлялся лик ущербной луны, улыбающейся где-то внизу, у линии горизонта.
 
      Медленное биение сердца, или это ветер рвет крылья, уносит нас в потоках, воздушных реках, простирающихся над Землей?
 
      Сон. Размеренный шелест крыльев баюкает, ограняет те мечты, невысказанные, непонятые слова, которыми душа пытается общаться с нами. Полет в грозу. Как давно это было? Год, полгода, месяц назад? Или вечность? И было ли на самом деле? Сон...
 
      ***
 
      ...Пробив нижний слой облачности, самолет огибает тучу и ползет вверх, к чистому небу и вечернему солнцу.
 
      Облака, словно большие мотки сахарной ваты, висят в сумерках приближающейся ночи. Истребитель срывают с них верхушки, бороздит крылом склон клубящейся горы, которую мы огибаем по восходящей спирали. Из серости туч мы вырываемся на простор небесных полей. Почти на линии горизонта, еле видное сквозь полосы перьевых облаков, висит низкое закатное солнце. Край тучи, попавший на пути солнечных лучей, светится, но со стороны незримой ленты нашего курса видно, что синь предгрозового неба сгущается в фиолетовый сумрак, охвативший уже половину мира.
 
      Толстый слой облаков рассечен каньоном, узким провалом от неба до земли. Эта вселенская трещина наклонена в сторону нашего движения и хочется нырнуть в ее темный омут, посмотреть, что там, в глубине. Существует ли еще земля и маленькие огоньки на ее поверхности, выдающие присутствие людей? Или там уже иная реальность, наползающая на наш мир, бороздящая пространство и оставляющая на поверхности планеты незримый след, словно след гигантского слизня? На наше счастье небо остается прежним, и мы летим, ничем не связанные с тем, что происходит в сумраке, окутавшем мир внизу.
 
      По широкой дуге мы уходим от надвигающейся грозы и безумства электрических разрядов, убивающих все живое в доли секунды.
 
      Острый нож грозового фронта все больше отхватывает от небосвода, и мы бесстрашно пронзаем вязкое лезвие бури.
 
      Горы, облачные хребты и долины с маленькими лоскутками туч. Половинка растущей луны и одинокая мерцающая точка, не знающая, то ли ей утонуть в океане ночи, то ли стать путеводной звездой, уводящей в мир иллюзий. Все заволакивает в одно мгновение, и ледяная крошка застывшего от высоты дождя бьет по фюзеляжу. Самолет, затянутый в турбулентность, трясет от вихря, запутавшегося в складках облака. Это продолжается долго, мучительно долго, кажется, что не осталось ничего, кроме белесой мглы и тускло светящейся панели приборов передо мной.
 
      И снова мир разделен на верхний слой, наполненный темнотой с пылинками звезд и нижний слой, теряющийся в сгустившихся сумерках.
 
      Медузы облаков, наполненные мертвенно-бледным светом ненастного неба. Висящие струи дождя похожи на длинные нити щупалец, безвольно колыхающиеся под порывами ураганного ветра.
 
      Гроза нагнала нас и превратила нижний мир в огненный ад.
 
      Вспышки молний, с прожилками ультрафиолетовых разрядов, иногда алые, иногда ослепительно белые, жалят призрачные небесные поля и растекаются по поверхности облаков. Мы летим над ними, и кажется, что внизу идет бой. Напряжение химерической битвы нарастает, но звуки сраженья не долетают до нас, тонут в ровном шорохе рассекаемого воздуха. Ударов грома не слышно, только в наушниках стоит нескончаемый треск, словно рой насекомых заполнил эфир.
 
      Полетный план нарушен, и мы причудливо скользим по небу, пытаясь найти безопасный путь, пробуя вернуться из хаоса грозового неба в наш уютный домик с крепкими стенами. Тяжелая туша космоса давит, прижимая к земле, и я осознаю, что мы здесь чужие. Что в жизни имеет ценность лишь глоток спирта из фляжки и дождь, барабанящий всю ночь по железной крыше. Тоска и неумолимое желание вернуться гонят нас назад к дому.
 
      Задание не выполнено, никто не погиб и не был убит. И ничего не жаль, кроме молний, бессмысленно растративших свою ярость над выжженной шквалом ядерного взрыва землей.
 
      ***
 
      Я очнулся над хребтами Гималаев. Дракон превратился в ледышку и никак не мог отогреться в моей груди. Он ругал меня, сетовал на то, что мои мечты скоро доведут меня до погибели.
 
      А зачем же еще мечтать? Ведь грезы для этого и предназначены — дарить нам сладкую смерть, вечное забвение, если мы рискнем скрыться в их тенистых садах.
 
      Внизу проплывали вершины, неприступные стены горных хребтов с висячими ледниками. Им, вершинам, было все равно, что в мире больше не осталось людей, готовых их покорять, готовых жертвовать своей никчемной жизнью, чтобы постоять над всем сущим и несколько минут почувствовать себя божеством. Я подумал, что одинок так же, как горы.
 
      «А я?» — пискнул дракон.
 
      Я совсем забыл про земноводное, обитающее в моей душе. Дракон не стерпел оскорбления и начал плеваться ядом. В глазах у меня помутилось и мне пришлось опуститься на вершину ближайшей горы.
 
      Холод. Я терял крохи тепла, пытаясь растопить лед молчания. Дракон не на шутку обиделся. В твердом насте предвершинного гребня я выдолбил небольшую площадку, чтобы не сверзиться в манящую пропасть. Движение немного согрело, но пронизывающий ветер выдувал остатки тепла из обледеневшей души. Воздуха на такой высоте было мало, и я быстро выдохся.
 
      Как занесло меня в эти края? Зачем люди восходили на вершины? Здесь нет ничего, кроме вздыбленного мира под ногами, моря облаков и пронзительно синего неба, переходящего высоко вверху в ультрафиолет космоса.
 
      За тонкой оболочкой кабины я никогда не ощущал бездны, мир был пустотой, наполненной свистом турбин. Но звенящая высота гор меня поразила. Если есть на земле ад, то он здесь, среди хаоса ледников, среди безмолвия вершин.
 
      ***
 
      Погода резко испортилась. Драконья игра в молчанку меня раздражала, но я ничего не мог сделать: раругг
      решил уморить меня на вершине. А может, я ошибаюсь, и он впал в кому. Я позвал его, но в ответ не услышал ни звука.
 
      Ураганный ветер, несущийся со скоростью курьерского поезда, яростно пытался сорвать меня со склона горы. В этом мире все было против моего существования. Жизнью это назвать нельзя. Я мог, конечно, улететь отсюда в любую минуту, но камень на душе — мой дракон — по какой-то причине, или из какой-то извращенной вредности, издевался и не давал мне взлететь. Я не понимал в чем дело, и у меня возникло ощущение, что дракону зачем-то нужно остаться здесь. Но зачем? Если мы пробудем на вершине еще несколько часов, то нас просто скинет в пропасть порывом ветра или мы насмерть замерзнем в сумерках уходящего дня. Я долго не выдержу пытки холодом, когда от стужи трескается кожа, и коркой изморози покрываются губы и веки. Нахохлившись, я сидел, согнувшись в три погибели, на краю пропасти и ждал смерти.
 
      ***
 
      Когда эту чертовку — смерть зовешь и ждешь, словно на первое свидание, то она, спрятавшись неподалеку, глумясь и злорадно хихикая, издевается и корчит мерзкие рожи. Но стоит расслабиться хотя бы на мгновение и почувствовать себя властелином судьбы, как костлявая сразу же дает о себе знать. Нет, не напрямую. Полунамеком. Но от этого почему-то становится еще страшнее.
 
      Тьфу три раза через левое плечо. Отвяжись худая жизнь... И смерть моя отстань от меня. Ведь все будет так, как мы хотим. Не так ли, мой добрый зверь?
 
      ***
 
      Дракон зашевелился внутри меня и начал делать приседания, чтобы согреться. Я обернулся призрачными крыльями, но их моментально смял ветер. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы удержатся на склоне. Снежный наддув, на котором я устроился, неожиданно дал трещину и угрожающе накренился в сторону пропасти. Мне пришлось сползти чуть ниже и расположится на маленьком скальном выступе. Не имея ни малейшей альпинисткой подготовки, я осваивал азы горовосхождения
      на своем опыте. Лишь бы он не оказался горьким, ведь любое движение могло стать последним.
 
      Меня отвлек удивленный возглас дракона. Он что-то увидел в соседнем ущелье и подавал знаки, пытаясь привлечь мое внимание. Через некоторое время облака поднялись почти на уровень горы и понеслись по кругу. Это фантастическое зрелище было красивым и пугающим одновременно. Клубящиеся лохмотья тумана образовывали гигантские фигуры, и это происходило с такой скоростью, что невозможно было разглядеть, что же они означают. Птицы, ящерицы, крокодилы и монстроподобные
      создания выныривали из глубины облаков, как будто нападая на нас. Меня это представление обеспокоило, но дракон остался равнодушен к этой вакханалии несомых ветром кристалликов замерзшей воды.
 
      Он видел то, что было недоступно мне. Как же я иногда ему завидовал! Раругг
      обладал сверхъестественным чутьем на опасность, словно он наперед знал, что же произойдет в следующую минуту. Наверное, мерцающее божество научило
      раруггов
      не только спасаться в других слоях, но и предвидеть будущее.
 
      «Ага, а оно ему надо? — подал голос дракон. — Ничему оно нас эдакому не учило. Просто, когда всю жизнь занимаешься военным делом, то начинаешь предвидеть ход событий на шаг вперед».
 
      «По-моему ты опять хвастаешься, — сказал я, стуча зубами, и попытался сотворить крылья. У меня ничего не вышло. Что-то мешало. Я подозрительно посмотрел внутрь себя, но дракон невозмутимо раскладывал пасьянс из камней и чего-то ждал. Ну, что же, мне не оставалось ничего другого, как смирится и продолжить любование окрестными вершинами, которые проступали из облаков и снова прятались в дымке. Вечернее солнце выкрасило белый снег, с вкраплениями зеленоватого льда, в розовые цвета, тени стали пурпурно-фиолетовыми и я замер, завороженный этой красотой.
 
      ***
 
      О, эта блаженная истома умирания среди ледяного безмолвия! Грезы, которые стали реальностью, мир, в котором можно видеть сны о вечности. Как же я устал жить. Сколько еще мне осталось мучиться в мире, убивающем просто так, из прихоти или из ненависти ко всему живому? Это неправда, что миру нужна жизнь. Вселенная самодостаточна
      , ей не нужно кривое зеркало разума, скрывающееся под масками жертв и убийц. Мир терпелив, он ждет уже миллиард лет, когда жизнь уничтожит саму себя и наконец-то настанет покой и идиллия. Не будет больше смерти, потому что некому будет умирать. Не будет лжи, правды, любви и ненависти. Предательств и верности. Самопожертвований и убийств. Миру это не надо. Мир устал от жизни. И впереди у него вечность, чтобы ждать.
 
      Когда жизнь уничтожит жизнь. Когда некому будет задуматься: сколько еще осталось жить...
 
      ***
 
      Заиндевелое звездное поле прочертила черная тень. Дракон от удивления потерял дар речи. До этого он своей болтовней пытался не дать мне заснуть. Сон означал бы смерть. Холод проник уже до самого сердца, и постепенно биенье маленького сгустка жизни становилось слабее и медленнее. Тот жар ненависти, который был в последнее время единственным источником, поддерживающим во мне жизнь, исчез, угас, растворился в бездне неба. Мир оказался сильнее меня.
 
      Тень скользнула за вершину и вдруг, вынырнув из-за гребня, превратилась в дракона. Мой раругг
      злобно зашипел и приготовился к бою. Я равнодушно наблюдал за полетом черного дракона, который достойно держался под бешеными порывами ветра. Белый горб у основания шеи развернулся и мне приветливо помахал рукой человек. Прокричав что-то дракону, он заставил его опуститься на снежный наддув гребня, который под многотонным весом обрушился и исчез вместе с ними за перегибом.
 
      Опять меня преследуют видения, подумал я. Раругг
      взвился: «Какие к чертовой бабушке видения! Это сам дракон
      Карр
      !»
 
      «У тебя разыгралось воображение, — сказал я. — Раругги
      не могут жить на поверхности Земли. Это противно миропорядку, установленному вашими богами. И, кстати, кто такой
      Карр
      ? И почему человек управляет им? Почему они разговаривают, словно друзья?»
 
      Дракон замолчал, угрюмо наблюдая, как туша Карра
      садится на предвершинный гребень. Все-таки это был не призрак, с сожалением подумал я, и приготовился вцепиться в уступ, ожидая лавины. Странное свечение, исходившее от пришельцев неизвестно какого мира, то ли мира ада, то ли мира богов, освещало снег. Я усомнился в реальности происходящего, потому что ни дракон, ни человек не отбрасывали тени. Человек что-то сказал дракону на ухо и ловко, по-кошачьи, начал спускаться по склону, направляясь к выступу скалы вблизи моей ледяной тюрьмы.
 
      «Привет! — сказал он с улыбкой, добравшись до выступа. — Альпинист? Холодная ночевка?»
 
      Я пожал плечами. Стоит ли разговаривать с призраками? Но внешность пришельца почему-то располагала к общению. В нем было что-то от бесшабашных потомков из двадцатого столетия, и он неуловимо напоминал мне отца.
 
      Дракон в панике царапал мою душу, но я не мог понять его порывов, он хотел улететь, но природное любопытство, присущее всем раруггам
      , останавливало его. Я с опаской посмотрел наверх, на нависшего над нами дракона, потом оглядел с ног до головы пришельца, и, решив, что ничего страшного не произойдет, если я поговорю с ним, сказал: «Привет! Мы тут немного зависли».
 
      Человек недоуменно посмотрел на меня, видимо подозревая, что перед ним сумасшедший, раз я отозвался о себе во множественном числе. Черт. Я уже привык, что во мне живет дракон. Поэтому я поправил себя: «Вернее, я тут немного заблудился...»
 
      Человек обвел взглядом гималайские вершины и захохотал. Сверху послышалось уханье дракона, и посыпались комья снега. Видимо опять я сморозил глупость. Не поймешь эту странную парочку, невозможную в нашем мире. Никто никогда не видел человека в компании с драконом из старинных книг. Либо мой раругг