— Если у вас и впрямь большая необходимость побывать в «жарком месте», отправляйтесь тогда к полковнику Бариалаю, — сказали мне в министерстве обороны. ДРА. И объяснили, что полк, которым он командует, находится на востоке страны, у самой пакистанской границы. В этом районе нет числа душманским налетам.
      Десятка три глинобитных домов с полуразрушенными дувалами, окруженные высокими горами в белоснежных чалмах, с высоты птичьего полета кажутся обыкновенным кишлаком. И только попав сюда, видишь, что это военный городок, в котором расположен афганский полк. Бросаются в глаза строгие лица часовых, хорошо замаскированные техника и орудия, колючая проволока, за которой, сказали мне потом, сразу же начинаются минные поля. Командир полка, молодой (ему только тридцать лет), симпатичный полковник, с доброй, обаятельной улыбкой, сразу же разрушил барьер скованности, которую чувствуешь при первом знакомстве с человеком.
      — У нас веселенькая жизнь, — он так и сказал по-русски: «веселенькая жизнь».
      В подтверждение его слов где-то невдалеке с противным скрежетом начали рваться реактивные снаряды.
      — Второй заход сегодня, — полковник Бариалай кивнул головой в сторону пакистанской границы и пригласил меня в свою комнату, в которой за толстыми стенами и крышей в несколько накатов чувствуешь себя вполне безопасно. Мгновенно попрятались в укрытия и стоявшие поблизости сарбазы — афганские солдаты.
      Тут же командир позвонил по телефону, отдавая распоряжение. Вскоре заработала полковая артиллерия.
      — Налеты душманов на наши позиции часты, — заметил Бариалай. — Полк находится в нескольких километрах от пакистанской границы и контролирует в этом месте все караванные тропы, по которым душманы пытаются провозить оружие в глубь Афганистана. Вот они в бессилии и злобствуют. Одним словом, бандиты и техника у них чисто бандитская. Выскочат на «тойотах» с реактивными установками из-за границы, ударят и тут же убираются в Пакистан. Немного времени дается полковым артиллеристам, чтобы засечь их и уничтожить.
      Много раз пытались душманы, объединившись в крупное бандитское формирование, ночной атакой разгромить полк. Сам Гульбеддин, один из руководителей окопавшейся в Пешаваре контрреволюции, направляет их сюда. Но афганские воины обращают их в бегство. Однажды бандиты (их было около восьмисот) всей массой навалились на небольшое подразделение полка, находившееся в авангарде. Командование там принял на себя начальник артиллерии полка член НДПА старший капитан Абдельхан.
      — Дважды раненый, — с гордостью говорил о нем полковник Бариалай, — он с горсткой солдат продолжал вести огонь. Когда товарищи подоспели к нему на помощь, Абдельхан, истекая кровью, лежал без сознания. Едва пришел в себя, потребовал первым делом автомат. Настоящий герой!
      Полковник рассказал и о старшем лейтенанте Абдель-Маджибе, тоже члене НДПА, командире минометной батареи. Это он со своими подчиненными точным огнем наносит врагам революции большой урон. Были тепло охарактеризованы командир батальона капитан Шабан Али и секретарь парторганизации полка старший лейтенант Мохамед, многие солдаты, проявившие мужество и героизм, в том числе секретарь полковой организации ДОМА (Демократическая организация молодежи Афганистана) рядовой Джалол и полковой мулла рядовой Назармухамед.
      — С такими людьми воевать можно. — Полковник налил по третьей чашке чая.
      Мы сидели долго, не смотрели на часы и выпили тогда очень много этого прекрасного напитка, заваренного с особым искусством. И за чаепитием я услышал в тот день много интересного. Особенно из истории афганской армии, в чем полковник Бариалай, что называется, дока.
      Основы современной регулярной армии Афганистана были заложены в конце прошлого века. Введенная в стране так называемая система «хашт нафари» означала, что каждый восьмой мужчина в возрасте от 20 до 40 лет, годный по состоянию здоровья, призывался на военную службу. Тогда и появились такие формирования, как дивизия, бригада, полк, артдивизионы.
      При короле Аммануле-хане (1919-1929) всем категориям военнослужащих было повышено жалование. Специально созданные комитеты переработали воинские уставы. Большая группа офицеров впервые отправилась за рубеж продолжать свое образование.
      — Молодая Советская Россия безвозмездно, — с благодарностью говорил полковник, — передала Афганистану группу самолетов и пять тысяч винтовок с необходимым запасом патронов. При содействии советских специалистов в Афганистане создана авиационная школа и построен завод по изготовлению бездымного пороха. Так что в истоках нашей армии есть весомый вклад и советских друзей.
      Армия стала ведущей силой Апрельской революции. Потому что ее основная масса — типичные представители народа. Они не хотели больше мириться с вековой отсталостью своей родины. Конечно, не все, были и противники революционных преобразований. Народно-демократической партии Афганистана пришлось возглавить чистку командных кадров. А так называемая республиканская гвардия, оказавшая сопротивление народному восстанию, была упразднена.
      В ДРА изменилось отношение к солдату, ставшему полноправным гражданином страны. Заметно улучшился быт афганских сарбазов, медицинское и материальное обеспечение. В условиях необъявленной войны НДПА и правительство уделяют первостепенное внимание укреплению армии, поднятию уровня ее боеспособности.
      И все же, наверное, каждого человека, кто с искренней озабоченностью следит за событиями в Афганистане, невольно беспокоит вопрос: когда там прекратятся выстрелы, когда перестанет литься кровь, почему все так долго продолжается? Неужели так сильны душманы? И неужели много противников революции? Спрашиваю об этом полковника. Лицо его, смуглое, обожженное ярким солнцем, становится напряженным и решительным.
      — Пойдемте, — говорит он, прихватывая автомат и мощный бинокль.
      Мы идем на самую высокую точку, откуда прекрасно просматривается вся окрестность. Здесь, в башне, похожей на шахматную ладью, круглосуточно несут службу воины полка.
      — Видите пакистанскую границу? — передает он мне бинокль.
      — Не вижу, — признаюсь откровенно.
      Полковник улыбается одними уголками губ, понимая, что ее и впрямь не увидеть: эта линия четко обозначена лишь на карте. На местности ее можно приблизительно наметить лишь по характерному рельефу. Афганская граница еще не похожа на нашу. Через нашу и мышь не проползет незамеченной — контрольно-следовая полоса видна издали. На охране границы у нас стоят мощные пограничные войска. У молодой республики Афганистан пока ничего этого нет. К тому же самый беспокойный участок границы с Пакистаном протянулся почти на две тысячи километров и проходит большей частью в горах или песках. Наиболее эффективный способ ее охраны — оседлать караванные пути, перерезать тропы.
      Этим и занимаются подразделения полка, которым командует полковник Бариалай. В специальные рейды для осуществления засад подбираются наиболее выносливые солдаты и офицеры. Стремительным маневром, пройдя порой десятки километров по горам, они застают бандитов врасплох и наносят им ощутимый урон.
      — Мы ведем войну без фронта и флангов, — говорил Бариалай. — Но контрреволюция давно бы захлебнулась, была бы стерта с лица земли, если бы не иностранные покровители. У душманов нет корней. Разве народ может поддерживать насильников, грабителей, убийц? Конечно, нет! Но доллары делают свое черное дело. И, разумеется, пропаганда. Нелегко разобраться простому да еще неграмотному человеку в потоке льющейся лжи. Бандитов обучают, вооружают и оплачивают. Недавно мы захватили караван из Пакистана. В нем чего только нет — сотни ракетных снарядов, орудия, зенитные установки и масса другого самого современного оружия. Вокруг моей страны создана целая сеть учебных центров, в которых преподают военные специалисты США, Ирана, Пакистана, Франции, Англии, Японии. Шутка сказать — контрреволюция сосредоточила против нас весь мировой военный опыт.
      На территории Пакистана создаются крупные формирования душманов, имеющие армейскую структуру. Кадры набирают из беженцев и молодежи, обманом и силой угнанной в банды. Чужие деньги, чужие идеи, чужие командиры и наставники — вот вам и ответ на вопрос, почему у нас так долго не смолкают выстрелы.
      Полковник замолчал, недовольный собой, тем, что разволновался.
      Зашел начальник штаба полка майор Змарай. Сообщил, что артиллеристы накрыли одну из душманских установок, двум остальным удалось убраться восвояси. Выслушав его, полковник неожиданно обратился ко мне:
      — Пачу любите?
      — Люблю, — храбро ответил я, совсем не представляя, что это такое и с чем ее едят.
      Бариалай заразительно засмеялся. Он, и впрямь веселый человек, пояснил:
      — Пача — плов с отварными овечьими ножками.
      Русский язык полковник выучил самостоятельно. С советскими офицерами всегда старается говорить по-русски, чтобы иметь практику. Мне он показал номер «Красной звезды» и прочитал несколько абзацев из материала, в котором шла речь о разгроме душманов в районе Хоста.
      — Армия наша набирает силу, — делился он мыслями. — Об этом свидетельствуют проведенные известные теперь операции по разгрому банд контрреволюционеров в районах Герата, Хоста, Алихейля. А пример для нас — советские войска. Профессионализм, идейная убежденность, дисциплинированность... Этому учим людей.
      Занятия по боевой и политической подготовке в полку, убедился в этом лично, проходят без срывов. Хотя и есть большие трудности. Имею в виду не только душманские налеты. Нелегко обучать солдат, которые неграмотны. А таких — большинство. В связи с этим Бариалай выступил с почином — каждый офицер обязан в течение года обучить грамоте не менее пяти солдат. Кроме того, действует группа ликбеза. Программа для нее разработана министерством культуры и главным политуправлением армии. Есть в полку и школа боевого мастерства.
      Везде в подразделениях — порядок, организованность. И заслуга в этом полковника Бариалая. Интересная у него биография. Он — выходец из семьи военного. Отец его еще при короле командовал батальоном и отличался свободомыслием. Сын пошел дальше. Через год после окончания пахантуна (военного училища) вступил в ряды НДПА, А еще через год принял активное участие в Апрельской революции. Рота, которой он командовал, разоружила 88-ю артиллерийскую бригаду, арестовала реакционно настроенных офицеров штаба 1-го корпуса. В те же дни Бариалай получил под свое командование батальон, но, узнав о формировании частей командос, попросил зачислить его туда. Потом командовал танковым батальоном, а год назад был назначен сюда, в «жаркое место».
      У Бариалая четыре брата. «И все четверо — революционеры!» — с гордостью произнес он. Каждый из них внес посильный вклад в революцию, а сейчас отдают все силы утверждению нового строя. Один из них — Омар — учится сейчас в Советском Союзе, в аспирантуре. Другой — Дауд — секретарь парткома НДПА министерства госбезопасности. «А самый младший у нас — Абдельман — раис, — смеется полковник. — Раис — это значит начальник. Он руководит золотым прииском».
      Такая вот интересная партийная семья.
      Со многими людьми полка в этот день удалось мне увидеться и поговорить. И в каждом чувствовалась вера в светлое будущее своей страны. Они прекрасно понимали, зачем каждодневно сражаются с врагами революции, и не боялись ни бомбежек, ни наскоков банд. Они понимали время, в котором живут.
      Запомнился мне сержант с лучистыми глазами Гуляк. Командир только что вручил ему медаль «За мужество». В недавней стычке с бандой сержант уничтожил пять душманов, одного пленил.
      — У меня дома, в провинции Парван, есть отец и мать, три сестры и брат. Новая власть дала им землю, — говорил сержант Гуляк. — И я сделаю все, чтобы им жилось спокойно, чтобы душманы не прошли в мирные кишлаки.
      Льется еще в горах и долинах Афганистана мирная кровь, гибнут люди, сиротеют дети. Еще идут из лагерей, окопавшихся в Пакистане и Иране, караваны с оружием — покачивается на верблюдах дремлющая до поры смерть. Проникают банды, обученные и вооруженные на деньги капиталистов многих стран. «Мы всегда будем поддерживать этих отважных и самоотверженных парней, истинных патриотов своей родины», — заявил Рональд Рейган.
      Оказывается, бандиты и убийцы для него «истинные патриоты своей родины» — ни больше и ни меньше! Пожалуй, циничнее и откровеннее не скажешь. С благословения Белого дома и идут душманы убивать и грабить своих соотечественников.
      Но колесо истории не повернуть вспять. Оно работает на революцию. Все больше обманутых людей становятся на ее защиту. Афганским воинам в борьбе с контрреволюцией помогают многие пуштунские племена: нурзай, ачикзай, хоттак и другие. А народ, осознавший свое новое положение, победить нельзя.
      Помогают боевым друзьям и храбрые советские воины. Рука об руку защищают они революцию. Хорошо помню слова Генерального секретаря ЦК НДПА товарища Наджибуллы, сказанные им при посещении одной из наших частей:
      — В самые трудные, сложные и опасные моменты истории наш народ спасали советские братья. В критическую минуту, когда враги уже не сомневались, что у афганцев не будет будущего, советский народ делился с нами хлебом и солью, помогал всем, чем нужно. В момент, когда угроза стала смертельной, он поделился самым светлым — доброй силой, своими сыновьями. Они пришли к нам, дети Страны Советов, воины мира и свободы, и спасли нас. Они показали нам пример подлинного интернационализма и боевого революционного патриотизма. Народ помог народу! Вот оно, истинное братство, выше которого ничего нет на свете.
      В бессильной злобе бандиты ищут все новые и новые, более изощренные методы убийств. Один из них — тактика пограничных вылазок. Напакостили — и под крылышко пакистанских «умиротворителей». Прямо с границы на головы мирных жителей летят снаряды и мины. Я сам видел, как во время такого обстрела погибло двое детей, игравших у стены дома близлежавшего от расположения полка кишлака...
      В тот день, когда я там был, еще дважды взрывались реактивные заряды. Всего душманы, по моим подсчетам, выпустили их 72 штуки. Несколько солдат было ранено. Но это не нарушило привычной жизни воинов, их четкого ритма службы. Подразделения занимались боевой подготовкой, несением караульной службы. В перерывах между занятиями шла оживленная дискуссия по самым разным вопросам. С особым вниманием обсуждалось решение партии и правительства республики о расширении социальной базы революции. Это вполне объяснимо — в армии ведь служат представители разных слоев общества, и им небезразлично, по какому пути идет развитие Афганистана.
      Вечером полковник Бариалай пригласил меня на пачу. Мы говорили, что называется, обо всем. Его высказывания отличались спокойной определенностью, свойственной человеку, уверенному в своей правоте. У него были прочные взгляды на прошлое, настоящее и будущее человечества, на мир и на войну, на друзей и на врагов. Полковник сражался за дело, в которое верил, а верил он в свой народ, в его лучшее будущее.
      Расстались мы с командиром за полночь. Мне особенно запали в память его слова о том, что начинается саратан (вторая половина июня и первая июля) и что по всем признакам начинается жаркое лето. Где-то послышался гортанный крик часового «Дрешь!» (стой). Взметнулись сполохи автоматного огня. Полк жил фронтовой жизнью.

      Волнующее и захватывающее это зрелище — десантирование. Гигантские самолеты буквально рассеивают по небу парашютистов. Приземлившись, десантники с невероятной быстротой избавляются от подвесных систем, снимают с платформ боевые машины. Рев двигателей, треск автоматов...
      Отправляясь в десантное подразделение, которым командует подполковник Валерий Кочнев, я рассчитывал не только еще раз увидеть это зрелище, но и самому принять участие в нем. Уже знал, что подразделению поставлена задача — помочь афганскому полку очистить от душманов один из районов на востоке страны. Однако достичь цели теперь предстояло не по воздуху, а по земле — на БМД (боевых машинах десанта).
      Дорогу в направлении, куда предстояло двигаться, душманы нафаршировали минами, словно пирог изюмом. Поэтому — впереди саперы. Именно от их работы зависела скорость марша. И еще от тех воинов, кто шел по хребту, охраняя колонну сверху. В горах истина азбучна: «на коне» тот, кто выше.
      А взобраться на хребты ох как трудно. У десантника полная выкладка — это около двух пудов на плечах: комбинезон, ранец с плащ-палаткой, автомат, сумка с гранатами и запасными «рожками» (дисками к автомату), штык-нож, саперная лопата... А надо еще бежать, ползти, прыгать через расщелины.
      На отдых остановились около границы. Задымили кухни, маскировочными сетями покрылся распадок, вперед вышли группы охранения. После всех дел — отдачи различных команд, короткого совещания со своими заместителями, заслушивания начальника разведки, проверки караула, подполковник Валерий Кочнев и начальник штаба подразделения майор Владимир Кострицин уделили внимание журналисту. С какой же гордостью говорили они о своих сослуживцах. Будто не было для них людей дороже, чем товарищи, подчиненные. Я подумал: а что, может, и в самом деле так. Ведь десантники проявили на земле Афганистана все самые замечательные качества советских воинов — мужество, благородство, героизм. За выполнение интернационального долга только в этом подразделении четыре из них удостоены звания Героя Советского Союза. Это офицеры Юрий Кузнецов, Василий Пименов, Николай Кравченко и рядовой Игорь Чмуров.
      С Игорем я уже был знаком. Мы встречались с ним на заседании парткомиссии, где его принимали в члены партии. Приняли. Члены парткомиссии уже знали о подвиге Игоря.
      ...Получилось так, что пулеметчик рядовой Чмуров оказался в единоборстве с десятком озверевших бандитов. Основные силы подразделения в тот момент блокировали душманов в узком ущелье, где теснились громады скал с почти отвесными стенами. Туда их загнали десантники после дерзкой высадки в район, в котором банда терроризировала местное население. Игорь остался охранять раненых в первые минуты боя товарищей. В этот момент появилась еще одна банда. Правда, небольшая, но противостоял ей лишь один наш солдат. «Но какой солдат!» — скажут потом его товарищи. И один в поле воин, если ты настоящий воин. По рации Чмуров доложил о случившемся. И помощь уже шла, но успеет ли? Пока что Игорь мог рассчитывать только на самого себя. Только он сам мог спасти себя и товарищей. И Игорь решил драться до последнего дыхания.
      Его пулемет бил прицельно, не давая душманам приблизиться к вершине. Короткие передышки использовал для перевязки раненых. Выпустив очередь, он тут же менял позицию. У бандитов, наверное, сложилось впечатление, что там, наверху, вовсе не один шурави, а гораздо больше. Перед Чмуровым поднялась пылевая завеса, потому что душманы открыли ураганный огонь. Пыль-то и помешала прицельной стрельбе солдата. Ему чаще пришлось менять позиции, а это, хочешь того или нет, лишний раз высовывайся из надежного укрытия. Лишний раз будь мишенью. И душманская пуля достала его: обожгло правое бедро, словно туда прикоснулся раскаленный утюг.
      «Главное, не потерять сознание», — думал Чмуров, быстро перевязывая рану. Будь спокойная обстановка, Игорь сделал бы это по всем правилам. Он это умеет — зря, что ли, почти два года в десанте прослужил. Сейчас некогда. Сейчас хоть на время приостановить кровь. Хоть на время. А там — помощь подойдет. Нельзя терять сознание, душманы ведь уничтожат товарищей.
      И он не выпустил из рук оружия до тех пор, пока не услышал огонь своих верных друзей, подоспевших в самый критический момент. Тут Игорь больше не мог бороться со своим сознанием. Оно покинуло его в последний момент, но прежде чем упасть в забытьи, он так крепко сжал пулемет, что понадобились усилия двух парней, чтобы оторвать его руки от оружия.
      — Игорь, жив? — наклонился над ним командир взвода старший лейтенант Андрей Сысоев.
      Сердце солдата стучало, хотя жизнь в нем едва теплилась.
      — Живой! — с радостью закричал Сысоев.
      Товарищи на руках начали спускать Игоря с вершины, чтобы срочно доставить в госпиталь. Когда вылечился и снова занял место в солдатском строю, написал заявление в партийную организацию. Ему к тому времени исполнилось двадцать.
      Что же ты за человек, Игорь Чмуров? Где истоки твоей храбрости, верности воинскому долгу? Об этом мне хотелось узнать у родителей солдата, которые живут в подмосковном городе Одинцове. Возвратившись из командировки, я и направился к ним — Александре Марковне и Владимиру Сазоновичу — рабочим одного из местных предприятий.
      — Сын с детства бредил десантными войсками, — вспоминала мать. — Учился в школе ДОСААФ, прыгал с парашютом. Со спортом дружил. Увлекался легкой атлетикой. Сразу после окончания школы решил поступать в десантное училище. Но по конкурсу не прошел. Уж так горевал, так горевал. В военкомате заявил: «Служить буду только десантником». В письме потом написал: «Мама, сбылась мечта: я в ВДВ». Да вот они, письма-то...
      Александра Марковна протянула мне тогда пачку писем — двадцать одно. Все их родители бережно хранят. О чем писал? Обо всем, но так, чтобы не волновать отца и мать. Почти каждое письмо заканчивалось словами: «Все хорошо, все идет нормально».
      «Здравствуйте, мои дорогие мама и папа! С большим приветом и массою самых наилучших пожеланий ваш сын Игорь. Сегодня вернулся с боевого задания. Решил написать сейчас письмо, чтобы не волновались, что нет долго вестей. Пока я здесь служу, пора привыкнуть к моему долгому молчанию. Служба у меня проходит отлично. Здоровье отменное, настроение хорошее...
      Ваш Игорь».
      Какое боевое задание выполнял рядовой Чмуров, я уже знал. Товарищи рассказывали. Вместе с ними он тогда находился в дозоре. Было известно, что в том кишлаке начала зверствовать крупная банда. Душманы под видом нищих ходили по домам, а потом безжалостно убивали активистов и тех, кто делился с ними последним куском хлеба.
      Дозор расположился на возвышенности. Внизу пробегала нитка старинного тракта, а чуть дальше раскинулся кишлак. Видимо, в том кишлаке бандиты имели, как говорится, свои уши и глаза, засветло обнаружившие десантников. И ночью, при свете луны душманы решили уничтожить дозор. Наши воины обнаружили их на подходе и вступили в бой.
      Но силы были неравные. Горсточка солдат-десантников и крупная банда. Командир решил отходить. Прикрывал товарищей пулеметчик рядовой Чмуров. С оружием он обращался вроде играючи. Еще до армии научился стрелять без промаха. Не дал он душманам развернуться. А домой написал: «Служба у меня проходит отлично». Такая вот служба.
      Читаю еще одно письмо: «Здравствуйте, мои дорогие! С большим приветом к вам Игорь. Служба идет хорошо. Здоровье отличное. Вернулся только что из похода. Привет всем. Через полгода ждите домой».
      На этот раз рядовой Чмуров в составе охранения сопровождал колонну с грузом для дехкан. Петляя по дорожному серпантину, машины то поднимались на головокружительную высоту, то опускались на дно ущелий. Но любоваться живописным пейзажем не пришлось: будь начеку, не исключено, что ударят бандиты.
      И они ударили. Сразу подбили головную машину, чтобы застопорить движение и бить, бить. Но ведь и те, кто охранял колонну, знали об этой их хитрости. Знали и были готовы к подобным встречам. На огонь врага десантники дружно ответили огнем. И первым заработал пулемет Чмурова. А тем временем подоспели основные силы подразделения.
      За отвагу, проявленную в том бою, рядовой Чмуров был награжден медалью «За боевые заслуги». Родителям ничего не сообщил. Позже, когда его представили к званию Героя Советского Союза, тоже и намека не подал. Лишь написал: «...Спешу сообщить, что служба моя идет нормально. Сейчас есть свободное время, поэтому и пишу чаще. Погода стоит теплая, можно загорать. Снег только в горах. Вот вроде и все новости...»
      А писал Игорь из госпиталя после ранения. Настоящий солдат и в письмах показывает свой характер. Как это делали в годы Великой Отечественной оба его деда, храбро сражавшиеся на фронтах войны. О своих боевых наградах и ранениях также ничего не рассказывали в письмах.
      — Характер Игоря с детства закладывался, — вспоминал военрук школы № 8 Георгий Петрович Савенков. — Было заметно, что мальчик стремится походить на старших. Я его, признаться, выделял среди других, потому что рвался он в десантное училище, а у меня к десанту тоже слабость особая...
      А не передалась ли эта «слабость» юноше от военрука? Ведь у фронтовика Савенкова особое чувство к десанту. Он воевал в 100-й воздушно-десантной дивизии. Начал под Сталинградом, а победную точку вместе с товарищами ставил у озера Балатон. Майор Савенков еще долго потом служил в воздушно-десантных войсках. Уйдя в запас, не забывал о них. Часто рассказывал о них ученикам. Игорь Чмуров всегда слушал, как зачарованный. Как подрос, сразу же поехал в Тушино, в Центральный аэроклуб ДОСААФ, учиться парашютному делу.
      Когда после школы Игорь направился в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище имени Ленинского комсомола и не прошел по конкурсу, Савенков нанес визит военкому и с порога заявил: дважды армия ошибаться не имеет права. Призывник Чмуров — готовый десантник. Это он, военрук, гарантирует...
      За время службы в Афганистане мечта Игоря стать офицером-десантником окрепла. Хотя увидел он, прямо скажем, службу десантников изнутри, и она оказалась очень нелегкой. Но не ради красного словца давал свою гарантию за воспитанника фронтовик Савенков. Вот почему, когда уволенные в запас товарищи Игоря Чмурова разъехались по домам, он сразу направился в училище. Там и застала его весть о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Но об этом, повторяю, я узнал позже.
      А в тот вечер у самой пакистанской границы мы сидели в штабной палатке, и офицеры, влюбленные в десантные войска, рассказывали мне о своих «орлах». Они еще молоды — и подполковник Кочнев и майор Кострицин, но уже зрелые в своем командирском становлении, потому что оно приходило в боевых условиях.
      Помню, Кочнев спросил меня:
      — Знаете такую солдатскую песню: «Как ангел, с неба он слетает, зато дерется он, как черт?» — И сам ответил: — Это о моих парнях!
      Парни и в самом деле как на подбор. В палатку в ту минуту зашли два офицера майоры Иван Алещенко и Евгений Пузырев. Доложив о готовности к предстоящим действиям, они тотчас ушли. Валерий, возвращаясь к нашему разговору, заметил, кивнув в сторону вышедших офицеров: «Чем не герои! Орденом Красного Знамени награждены. Алещенко помогал афганским товарищам очищать Панджшер от бандитов — тюрьму со своими подчиненными взял, где главарь тамошней банды активистов власти истязал. Пузырев с подчиненными большую банду разгромил».
      Мы долго сидели в ту ночь. Густая темнота плотно окутывала десантников. Зато в небе от крупных звезд было совсем светло. Не верилось, что тишину вдруг нарушит свист снарядов или перехлест автоматных очередей. Уж очень была спокойная та ночь. Я часто такие видел в своей родной тамбовской деревне.
      А спать нам не довелось. На рассвете тут и там начали рваться реактивные снаряды. В воздухе противно гудело: «Ууу-у-оо!» Неподалеку вспыхнула сосна. Она затрещала в огне, факелом взметнувшись в небо.
      Душманы били со стороны границы, до которой было рукой подать. Без паники и суеты десантники укрылись в заранее отрытых окопах. Командир вчера лично проверял, все ли надежно защищены. Но тогда была ночь, многого не увидишь, и потому сейчас подполковник Кочнев еще раз внимательно смотрел: вдруг кто-то не укрыт.
      Один из снарядов угодил в машину с боеприпасами. Затрещали патроны, заухали находившиеся в ней мины, взрывчатка, гранаты, снаряды. Все это носилось по ущелью, создавая невообразимую какофонию боя. Машина стояла в отдалении от людей, так что особого вреда рвущиеся боеприпасы не приносили.
      Осколком очередного снаряда, разорвавшегося рядом с нами, зацепило спину Владимира Кострицина. Рана оказалась неглубокой, и майор лишь поморщился.
      — Почему мы молчим? — поинтересовался я сквозь рев снарядов у Кочнева, когда тот заскочил в наш окоп.
      — Сейчас заработаем, — ответил он.
      Вскоре высланные загодя разведчики сообщили координаты местонахождения бандитов с реактивными установками. Тут же ударила наша артиллерия. Огонь ее был точен: больше душманы не стреляли. А когда бьет своя артиллерия, на душе сразу становится спокойно.
      Рядом с палатками приземлился вертолет. В него направили раненых. Кострицин лететь категорически отказался. «Заживет», — улыбался он на все наши уговоры отправиться в госпиталь.
      В то же самое время рота под командованием старшего лейтенанта Александра Пескова начала охватывать банду с юга. В этой роте и служил рядовой Игорь Чмуров, еще не знавший, что он — Герой Советского Союза. Стремительное продвижение роты долго оставалось незамеченным душманами. Они увидели десантников только в тот момент, когда те дружно пошли в атаку. Словно девятый вал скатывался на позиции банды.
      Две-три очереди ударили по гвардейскому десанту, но стрелявших тут же заставили замолчать метким огнем. Побросав оружие, боеприпасы и даже одежду с документами, эти так называемые «защитники ислама» резво бросились в сторону пакистанской границы — только там ждало их спасение...
      Трофеи оказались довольно значительными — 2500 реактивных снарядов, сотни мин, в основном английского и итальянского производства, несколько крупнокалиберных пулеметов, другое оружие.
      Меня же заинтересовала пачка подобранных фотографий. На них бандиты запечатлели себя в разных ситуациях. То они режут свои жертвы, то ведут стрельбу по мирным кишлакам, то учат детей, как убивать. На нескольких снимках холеное лицо американского советника (о нем рассказал взятый в плен душман). Довольное лицо сытого человека. Видно, муки жертв доставляют ему удовольствие.
      Потом мы снова сидели с командиром, и он вновь и вновь с любовью рассказывал о солдатах, с которыми — хоть в огонь, хоть в воду. Я это и сам видел: солдаты в бою действовали решительно и храбро, как подобает десантникам.
      — Больше всего я ценю в человеке смелость, — говорил Валерий. — Без смелости любые другие качества теряют свою силу. Ум без смелости превращается не более чем в хитрость, доброта, извините, в слюнявую, порой даже вредную сентиментальность. Вот мы сейчас все говорим о перестройке. Но разве без смелости она возможна?
      — Выходит, только смелому по плечу грандиозные задачи?
      — А вы сомневаетесь в этом? Улыбаюсь в ответ и отвечаю:
      — Нисколько, потому что не мыслю честного человека без смелости.
      «Источник всей грязи в человеке, начало всех его подлостей — трусость», — крепко запомнились мне слова Кочнева. Потому что они выверены офицером в бою, где не солжешь, и не надо спрашивать, кто есть кто — все и так видно.

      Полчаса назад, когда начался душманский обстрел, я был рядом с ним, видел его совершенно спокойное лицо, будто бы не вздрагивала от разрывов реактивных снарядов каменистая земля и с противным визгом не полосовали утренний воздух осколки. Теперь он вдруг разволновался, покраснел, словно совестливый ученик, не выучивший урок. Нервно мял панаму и все время тыльной стороной вытирал пот со лба.
      — Товарищи, — старший лейтенант Владимир Раноев до предела напряг голосовые связки. Где-то рядом шел бой, и артиллерийская канонада мешала ему говорить. — Есть предложение послушать Сторожева...
      Сторожев — роста невысокого, глаза у него серьезные, лицо совсем еще юное — порывисто приподнялся, касаясь головой маскировочной сети. Все никак не мог собраться с мыслями.
      — Расскажите о себе, — участливо подсказал Раноев.
      — Родился в Краснодарском крае, в станице Ленинградской. Отец Иван Петрович работает механизатором в совхозе, мать Вера Николаевна тоже в совхозе...
      — Погромче, пожалуйста, — бросил кто-то. — Из-за этой канонады ничего не слышно.
      — Есть два брата, — взлетел голос, — старший Иван — тракторист, служил на флоте, сейчас в Тюменской области на нефтеразработках. Младший Борис учится в профессионально-техническом училище. Что еще сказать? До армии окончил автошколу ДОСААФ. Поработать самостоятельно еще не довелось. Вот после срочной поеду к родителям, шофером в совхоз...
      — Так то до армии было, а у нас вы поработали, прямо скажем, неплохо, — заметил сидевший под самой маскировочной сетью политработник Александр Щербань...
      В подразделении саперов шло партийное собрание. Принимали кандидатом в члены партии механика-водителя инженерной машины разграждения (ИМР) младшего сержанта Геннадия Сторожева. Принимали по рекомендациям, которые написали подполковник Николай Георгиевич Антоненко, лейтенант Раис Садыков и товарищи по комсомольской организации.
      Антоненко написал, что знает младшего сержанта по времени не очень давно. Но знает хорошо, потому что тут, в Афганистане, и небольшого срока вполне достаточно, чтобы изучить человека: в бою ведь не притворишься, не покажешь себя лучше, чем ты есть на самом деле.
      Прав Николай Георгиевич, десятки, сотни солдат и офицеров, вставших в ряды партии на земле Афганистана, делом доказывают, что здесь при принятии в КПСС ошибок, как правило, не бывает. В боевой обстановке люди быстро раскрываются, показывая свои истинные духовные качества.
      Полгода назад в мотострелковом подразделении приняли кандидатом в члены партии заместителя командира взвода сержанта Хусаина Бетиева. Через несколько дней после собрания он вступил в неравный бой с душманами. Прикрывал отход товарищей. До последнего патрона. И победил. Жив остался чудом. Этот бой стал еще одной характеристикой его деловых достоинств. На заседании парткомиссии при политотделе секретарь сообщил, что Бетиев представлен к боевой награде — ордену Красной Звезды, что такие люди, как он, отдают всего себя службе, ударно трудятся у заводских станков и на хлеборобной ниве. И будем надеяться, что он до конца жизни будет бойцом, останется, образно говоря, в том окопе, из которого вел огонь, защищая правое дело.
      На земле Афганистана стали коммунистами братья-близнецы старшие сержанты Иван и Сергей Строителевы. Оба награждены орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». В армии были заместителями командиров взводов, а возвратившись на Горьковский автозавод, стали работать водителями-испытателями. Их знают и уважают все за большое трудолюбие, честность, бескомпромиссность в борьбе с тунеядцами, хапугами, хулиганами.
      Добрую память в одной из частей хранят о кавалере ордена Красной Звезды Анатолии Качалине. С честью и достоинством он выполнял воинский и интернациональный долг, был принят в ряды партии. Уволившись в запас, поступил в Московский авиационный институт, где проявил свои лучшие партийные качества. Коммунисты избрали его делегатом XXVII съезда КПСС.
      Таких замечательных питомцев армейской боевой школы можно встретить в разных наших городах и селах. Золотые парни!
      ...Обсуждение заявления младшего сержанта Сторожева, как и в свое время сержанта Бетиева, было емким, коротким, но деловым. Выступившие на собрании подполковник Николай Антоненко, майоры Юрий Пиндас, Александр Щербань и лейтенант Раис Садыков выразили единое мнение: Геннадий достоин быть коммунистом.
      Товарищи не ошиблись в Геннадии. Я тоже был свидетелем его мужественной солдатской работы. Он вел инженерную машину разграждения по сплошь заминированному полю: подразделение в провинции Пактия очищало проход для афганской части. Идущим впереди саперам с собаками минно-розыскной службы, со щупами и миноискателями найти все, чем напичкали землю душманы, не удавалось. Оставшиеся мины «ловили» тралами боевые машины.
      Помню, у небольшого кишлака из-под гусениц ИМР, управляемой Сторожевым, поднялось облако пыли, раздался взрыв, короткий и резкий.
      — Ранен? — подбежал к Сторожеву коммунист лейтенант медицинской службы Николай Соколянский.
      — Нет, — спокойно ответил Геннадий. — Просто грязью в лицо ударило. Сейчас проморгаюсь...
      Вскоре он уже орудовал ключами, что-то кричал, отдавая команды подошедшим ремонтникам — спешил быстрее «вылечить» раненую машину.
      Тот день словно еще раз решил испытать младшего сержанта на мужество: уже на подходе к конечной цели ИМР подорвалась на двух минах английского производства, уложенных одна на другую. А вечером на листочке из ученической тетради в клетку Геннадий писал родителям: «Рад сообщить, что меня приняли в ряды ленинской партии. Это большая для меня честь».
      Что движет людьми, решившими связать свою судьбу с партией? Высокие ее цели, которые захватывают полностью. Желание активно участвовать в их достижении. А еще, как сказал мне младший сержант Сторожев, быть похожим на таких коммунистов, как майор Юрий Лещенко, капитан Геннадий Семидумов, лейтенант Павел Ремизов, Владимир Саблин...
      ...Сначала я увидел его издалека: впереди огромного танка с тралом в руке шагал маленького роста человек. Даже показалось смешным — воскресился в памяти эпизод из кинофильма: вышел на прогулку аристократ, идет степенно по дороге, а за ним медленно катится вместительный автомобиль. Но тут — другое. Мне-то хорошо было известно, что в любое мгновение под тралом может рвануть мина. Поднятые взрывом камни, комья земли разнесутся на сотни шагов. А человек находился от машины всего в нескольких десятках метров.
      — Володя Саблин, — совсем не по-командирски, а скорее, с отцовской гордостью произнес подполковник Антоненко. Больше Николай Георгиевич ничего не сказал: что, мол, говорить-то, все сами видите.
      Признаться, тогда я не понял, зачем такой риск, и не спросил об этом. Когда стал догонять Саблина, он повернулся назад, и на его почти черном от загара лице с обтянутыми скулами блеснула обаятельная улыбка. Предназначалась она молодому механику-водителю боевой машины, напряженно сосредоточившему взгляд на фигуре Саблина. Наверное, офицер для него в те часы, наполненные риском, опасностью, был самым дорогим на свете человеком. Офицер указывал солдату направление движения, так как саперы, очищавшие дорогу с помощью миноискателя, ушли далеко вперед. А своим близким присутствием Владимир ободрял подчиненных. Вот, оказывается, с какой целью совершал «прогулку» лейтенант: он словно говорил необстрелянному еще механику-водителю — вот видишь, я же иду...
      Потом мы с Владимиром разговорились. Отвечал он на мои вопросы лаконично. Родился в деревне Коробихе, что в Восточно-Казахстанской области, окончил Тюменское высшее военно-инженерное командное училище имени маршала инженерных войск А. И. Прошлякова. Когда спросил о партийной принадлежности, Владимир неожиданно резко повернулся и сказал удивленно: «Конечно же!» Позже я узнал, что в роте он — партийный секретарь.
      И еще была одна встреча с коммунистом Саблиным, которой никогда не забыть. Тогда при переходе через горную речушку, с трудом пробивавшую себе дорогу среди огромных валунов, на фугасе взлетел танк. Его приподняло над камнями и тут же объяло пламенем. Механика-водителя младшего сержанта Хамзу Бердиева выбросило в речку. Товарищи тут же помогли ему добраться до укрытия: вот-вот должен был рвануть боекомплект.
      — Там Ляшенко, — прохрипел Бердиев. — Сознание потерял...
      А танк уже полыхал вовсю. Жаркие языки огня лизали броню. Идти к нему — опасность смертельная. И тут вскочил Саблин и побежал. Создавалось впечатление, что он слишком уж медлителен. У всех на уме было одно: сумеет ли спасти неутомимого старшего прапорщика Владимира Ляшенко, который мог не спать, чтобы вовремя боевую машину в строй поставить, не есть, лишь бы только его подчиненные были сыты.
      Саблин обогнул ревущую в огне машину и исчез из вида. Секунды ожидания казались часами. Наконец увидели, как лейтенант, взвалив на себя великана Ляшенко и ставший под этой тяжестью совсем маленьким, тащит его в укрытие. И даже когда рванул боекомплект, Саблин не дрогнул, спасая товарища. Спустил его к нам, в укрытие, и только тогда спрыгнул сам.
      И еще об одном сапере, человеке первого шага, обязательно хочется рассказать. О коммунисте, командире саперной роты капитане Геннадии Семидумове. Мне довелось видеть, как он обезвреживает мину, и я пытался ответить на вопрос: о чем думает Геннадий в эти минуты? О смерти, которая в любое мгновение яркой вспышкой мелькнет перед глазами? О жизни, бурлящей кругом? Наверное, главная его мысль — лишь бы быть живым, сейчас достаточно этого одного счастья. Потом Геннадий поправит меня. Тайна бытия человеческого, скажет он словами одного из русских классиков, не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. И улыбнется, мол, дитя живет при матери, а солдат при смерти. Ответит и на мой вопрос. Но это будет потом.
      А в те минуты Геннадий с нежностью человека, касающегося лица любимой, очищал землю вокруг мины. Даже издалека видно было, насколько он сосредоточен каждой своей клеткой. Ни одного лишнего движения, хотя пот давно уже выступил на его спине, бисером блестел на лбу и щеках.
      Мне приходилось наблюдать за действиями хирурга во время операции. Четкость, сдержанность, профессионализм бросались в глаза. Пожалуй, только с ним, хирургом-ювелиром, мастером экстракласса могу сравнить работу сапера.
      Но врач-то знает строение человека. Сапер, приступая к разминированию, должен еще изучить, что за штуку придется обезвредить, особенно здесь, на земле Афганистана. Ведь взрывные устройства душманам поступают со всех концов света: обычные, с «сюрпризом», «неизвлекалки», управляемые по радио и по проводам, пластиковые — ничем от пластилина не отличишь, мины в пластмассовых корпусах... И каждую надо точно определить: что собой представляет. Ошибка, понятно, исключается.
      На счету Семидумова сто сорок четыре взрывоопасных предмета, уничтоженных им здесь лично (справка взята из представления его к ордену Красного Знамени). Тот, над которым он сейчас «колдовал», был сто сорок пятым.
      Статистика — вещь, конечно, хорошая. Но она не всегда справедлива. Бывает, одно разминирование равно десяткам, а то и сотням. Да и не ведут сами саперы такого учета. У них другая «бухгалтерия»: что нового в очередной мине, какой урок извлечь надо. Всякий «сюрприз» — это тоже чей-то ум. Значит, твоя задача — оказаться умнее, сметливее.
      А сколько уничтожено всех взрывоопасных предметов на земле Афганистана советскими саперами? Ответа не нашел — просто нет такого учета. Зато нашел другую цифру. Выполняя интернациональный долг в Алжире, наши саперы в свое время обезвредили 1,5 миллиона мин. В Афганистане наши саперы трудятся с неменьшим напряжением.
      Взрывоопасный предмет, который обезвреживал теперь Геннадий, назывался тээской (противотанковая мина итальянского производства ТS-6,1). Мина относилась к разряду обычных, но от нее тянулся проводок.
      Значит, есть секрет. Такие, как правило, уничтожаются на месте. Капитан решил ее обезвредить, удалив взрыватель.
      Душманы установили мину на спуске к арыку, почти у самой кромки воды. Кто бывал в Афганистане, тот знает, какое искусство нужно, чтобы поднять воду в горные кишлаки. Я уже не говорю, сколько труда вкладывается в это. В тоненьком, словно кровеносная жилка, ручейке бьется порой жизнь десятков семей дехкан. За ним бережно ухаживают, охраняют от разрушений как зеницу ока.
      О том, что дорога заминирована, старейшинам кишлака сообщили вездесущие бачата (мальчишки), выследившие душманов. Старейшины обратились за помощью к советским саперам. К, ним сейчас же выехал капитан Семидумов со своими подчиненными, а они в роте под стать командиру — сержант Николай Шопин, старший сержант Фердаускас Рахимов, младший сержант Андрей Панихин, ефрейтор Эдуард Еременко, рядовой Олег Орешников и другие. Многие из них имеют боевые награды.
      Те мины, которые можно безболезненно для жителей кишлака уничтожить, саперы подорвали толовыми шашками. А эта, над которой склонился Семидумов, если ее взорвать, могла разрушить арык, чего капитану не хотелось допустить: уж больно умоляюще смотрели на него дехкане. Они даже не произносили обычное: «Аллах-акбар» (аллах велик), будто Геннадий на земле выполнял его пророческую миссию.
      Была и еще одна причина: по своей натуре Семидумов вдохновенный человек, как талантливый поэт или музыкант. Единоборство с миной для него и есть творчество. Сотворить победу — вот его талант. А как тут обойтись без риска?
      Многие из подчиненных капитана просили разрешить им обезвредить мину. Семидумов решил сделать это сам. У него такое правило: самое трудное, самое опасное брать на себя.
      Как-то душманы обстреляли реактивными снарядами Чарикар, уездный центр провинции Парван. Один снаряд, не разорвавшись, врезался в стену клуба афгано-советской дружбы. Здание построено совсем недавно, и оно было, пожалуй, одним из самых добротных во всем городе. Афганские товарищи хотели уничтожить снаряд, заложив под него толовую шашку, но тогда разнесет весь дом. И они приехали посоветоваться с советскими саперами: вдруг можно сохранить клуб? Хотя, как мне признался уездный секретарь НДПА, надежд было мало — слишком велик был риск.
      — Разрешите мне поехать? — упредил решение командира Семидумов.
      «Этот может», — подумал тогда командир саперного подразделения подполковник Николай Георгиевич Антоненко, давая добро. Слово «может» у подполковника служит высшей оценкой человека. Может — значит, профессионал (никто не ценит профессионала так, как саперы), значит, мужествен, смел, трудолюбив.
      Естественно, обезвреживать снаряд в стене — дело для одного сложное и трудоемкое. И капитан взял с собой добровольцев сержанта Сергея Немойкина и рядового Николая Данилова — саперов высокого класса.
      Приехали. Приступили к работе. Пришлось использовать не только пальцы, но и инструменты. Ведь стена есть стена, а не земля. И кто знает, отчего не взорвался снаряд? Ведь достаточно незначительного удара по корпусу, чтобы расстаться с жизнью. Вот тут и подумаешь, а есть ли более опасная профессия, чем профессия сапера?
      Капитан и его подчиненные затратили полдня, чтобы вытащить снаряд. А когда в безопасном месте прогрохотал взрыв, аксакалы устроили в честь саперов настоящий праздник. Звучали дойра и рубоб, мелодичный, протяжный голос певца прославлял мужество и благородство шурави. И восхищенно смотрели на них ребятишки: дети не умеют лгать, их светлые глаза — словно живая поверхность их сердец.
      О самопожертвовании, этой второй натуре Семидумова, подполковник Антоненко, другие сослуживцы Геннадия рассказывали много. Отмечали и грамотное тактическое мышление офицера. Такой, скажем, эпизод.
      Однажды рота под командованием капитана занималась разминированием плодородного поля в ущелье за Джелалабадом. Душманы там буквально живого места не оставили — все пространство утыкали смертоносными «плодами», в основном итальянского и английского производства. Под вечер со всех сторон ущелья открылась стрельба. Вскоре из охранения доложили: душманы крупными силами пытаются окружить роту.
      Наверное, главарь банды думал, что шурави в такой ситуации займут круговую оборону. Ему тогда удастся либо разгромить их, либо с высот нанести серьезные потери. Но Семидумов еще в высшем военно-инженерном училище, как говорится, зарубил себе на носу: лучший вид обороны — наступление.
      Оставшись с небольшой группой в ущелье, он прикрыл маневр остальных сил роты. В критический момент боя ему пришлось вызвать огонь на себя, зато смелое решение помогло не только избежать потерь, но и нанести душманам поражение. Рота уничтожила несколько десятков бандитов, пятерых захватила в плен, богатыми оказались и трофеи — около трех тысяч противотанковых мин, 15 ракет «Стрела», другое оружие...
      А сейчас капитан продолжал спокойно работать с миной. Правда, спина у него стала совсем мокрой. Он, наконец, встал и первым делом провел тыльной стороной ладони по лицу. Потом улыбнулся: дескать, все в порядке.
      Мы с ним расположились в тени арчовых деревьев. От быстротекущей воды в арыке тянуло приятной прохладой. Геннадий мягко улыбался и сдержанно рассказывал о себе.
      Родился и вырос в Тюмени. Там живут его родители — мать Людмила Львовна, врач профилактория аккумуляторного завода, и отец Мефодий Иванович, шофер автоколонны. Жена Людмила с дочкой пяти лет и сынишкой трех лет сейчас в Калининграде, где служил Семидумов. Показывая фотографии, признался, что часто в мыслях уносится к ним и что здесь все они стали ему еще ближе и роднее.
      Нахлынувшие было воспоминания о родных Геннадий резко оборвал. Повел разговор о своих сослуживцах. Первым вспомнил бывшего командира роты старшего лейтенанта Валентина Лапшина, которого он сменил на этой должности. Многому тот научил его здесь, на афганской земле. Терпеливо передавал все, до чего сам доходил ценою пота, а порою, и крови. Потом завел речь о подполковнике Антоненко, вспомнил его фразу: «Разминирование, как правило, бывает кратким, но труд — долгим и постоянным». И еще: «В бою ничто не совершается без подготовленности в душе».
      О своих подчиненных Семидумов отзывался с гордостью и любовью, как отец, вырастивший умных детей.
      Командиры взводов лейтенант Александр Почижерцев, старшие лейтенанты Александр Савчук и Олег Кошевский — замечательные офицеры, а каждый сержант и солдат — личность. Запомнилось, как тепло рисовал Геннадий образ рядового Олега Орешникова, прекрасного водителя, не раз смотревшего смерти в лицо. Ему, недавнему выпускнику автошколы ДОСААФ, приходилось доставлять в подразделение боеприпасы. Из рассказов передо мной как наяву вставал образ: мчится солдат на машине с боеприпасами — стекла пробиты душманскими пулями, вздрагивают борта от автоматных очередей, а он — только вперед. Вечером одного из таких трудных дней приняли Орешникова в партию.
      — Так пополняется наша парторганизация, — с гордостью заключил капитан. И снова продолжил рассказ о подчиненных.
      Я уже знал, что Геннадий ведет переписку с родителями многих из них. Два-три добрых слова о сыне говорил командир роты, и какая это радость матери и отцу! Те в свою очередь сообщают какие-то важные моменты в характере солдата: в воспитательной работе здорово помогает.
      — Времени, наверное, не хватает? — интересуюсь у него.
      — Что вы? — удивляется Семидумов. — У меня же помощники — секретарь наш партийный, прапорщик Николай Косюга, комсомольские активисты — ефрейтор Эдуард Еременко, младший сержант Евгений Иванов… Коммунистами на днях стали.
      Я вспомнил выход подразделения на одно из заданий в горы. Каждый сапер, кроме автомата, нес лопату, сумку с рабочим инструментом, толовые шашки и еще какие-то вещи. Поклажа нелегкая, если учесть, что шагать-то надо по горам. Вот почему физическая подготовка для сапера очень важна. Живя в подразделении, наблюдал, как солдаты даже в жару в свободное время (а его здесь совсем немного) занимались в спортивном городке.
      — Саперное дело терпения требует, наблюдательности, — размышлял Семидумов. — Обнаружить в земле смерть можно по демаскирующим признакам — зарубки на деревьях, примятая трава, грунт как-то взрыхлен, куски проволоки могут быть, нить натянутая... Да мало ли...
      — А зачем зарубки?
      — Так они же сами по тропам ходят, других-то путей в горах нет, следовательно, пометить надо, где мина поставлена.
      Говорил Семидумов о самых разных вещах в жизни и службе с медлительной твердостью. Так человек обеими руками отрывает от земли тяжесть.
      Запомнилась и его горячая убежденность в светлом будущем Афганистана. Своими глазами он видел отрадные перемены, которые происходят в обществе. Геннадий дружит со многими афганцами, особенно с офицерами саперной части, что расположена неподалеку. Проводя в роте, скажем, политчас на тему советско-афганской дружбы, непременно пригласит кого-либо из них,
      — Контакты самые тесные, — заметил Семидумов. — Да и как же иначе, мы ведь берега одной реки... — Подумав, добавил: — Революции.
      Мне было известно, что на следующий день по просьбе командования афганской армии наши саперы переберутся для работы почти к самой границе с Пакистаном. Частые обстрелы, множество мин ожидали их.
      — Еще труднее будет, — замечаю.
      — Нам не привыкать. А потом... Ведь талант в том и состоит, чтобы преодолеть трудности.
      ...Мы прощались, и я все же спросил:
      — О чем, Геннадий, думал, обезвреживая мину?
      — О чем думал? Знаете, пот застилал глаза и я все время беспокоился, чтобы он не помешал мне в работе.
      Вот так, без громких слов коммунисты нашего ограниченного контингента войск в ДРА совершают мужественные поступки в самых трудных и рискованных ситуациях, делают первыми шаг вперед, навстречу опасности, берут на себя ношу потяжелее.
      Пример коммунистов... В трудных условиях службы в Афганистане, в боевых условиях авангардная роль партийцев особенно зрима.
      Улетал я на вертолете, экипаж которого прошедшей ночью в очень опасных условиях забирал раненого с крохотного пятачка в крутых горах. В составе экипажа — коммунисты. Командир майор Василий Головков, летчик-штурман капитан Сергей Захаров, борттехник старший лейтенант Сергей Анников. В каких только переплетах не пришлось им бывать! Иногда казалось, что все, отлетались. Силой воли, мужеством брали очередной боевой рубеж. Например, однажды доставляли подразделению, находившемуся высоко в горах, боеприпасы и продовольствие. Там как раз шел ожесточенный бой. Приземлились буквально на одно колесо — другое висело над пропастью. Едва успели выгрузиться, бандитский гранатометчик ударил прямо по низу вертолета, разбил висящее колесо. Улетели без него. А на аэродроме насчитали в машине свыше пятидесяти пробоин от пуль и осколков гранат.
      На следующий день вертолет снова отправился на выполнение задания. Экипаж и механики за ночь успели залатать пробоины.
      — С партийным билетом, — говорил мне политработник Николай Петрович Волков, — человек словно бы удваивает, утраивает свои силы. И если в каком-то подразделении намечался срыв, мы в первую очередь направляли туда коммунистов, увеличивая партийную прослойку.
      Рассказ Николая Петровича ассоциировался у меня с прочитанным о войне. Ведь именно так происходило на фронте: боеспособность подразделения или части зачастую определялась не количеством оружия, а числом коммунистов. Так и сегодня.
      С офицером Волковым мы познакомились в местечке, что на самом востоке провинции Пактия. Он увлеченно беседовал с группой воинов. Я тоже невольно заслушался. Николай Петрович говорил о том, как важно всем, кто служит в Афганистане, достойно представлять родину Октября. А это значит — каждым своим поступком демонстрировать лучшие качества советского человека.
      О самом офицере товарищи и подчиненные говорят, что душа у него нараспашку. Он все время с людьми, ни от одного их вопроса не уходит. Когда спит — не видели. Когда в одиночестве сидит — тоже не видели. Любой разговор в подразделениях начинает со слов: «Накормлены ли люди? Получили газеты?»
      Коммунисты ограниченного контингента советских войск в Афганистане... Знакомясь с ними, воочию убеждаешься в их глубинной внутренней связи с теми, кто с партийными билетами сражался на фронтах гражданской и Великой Отечественной войн. У них тоже много обязанностей, но главная — быть первыми там, где трудно, где опасно. И основное оружие одно — личный пример мужества и доблести. Они и впрямь, по выражению одного известного писателя, сгусток человеческой красоты, преданные партии до последнего дыхания, гордый и вдохновляющий пример для товарищей по оружию.
      Добавлю к этому, что большинство Героев Советского Союза, получивших высокое звание за выполнение интернационального долга в Афганистане, коммунисты.

      Наверное, каждый читатель слышал выражение: связь — это нерв армии. И от того, насколько он надежен, во многом зависит успех дела. Убеждаешься в этом, побывав несколько дней в подразделении связистов. Командует им майор Константин Белов. В составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане оно по праву считается одним из лучших. Высокая организованность, дисциплина, порядок сразу видны, как только заходишь в городок. И еще взгляд останавливается на стенде «Их наградила Родина», на котором — десятки портретов воинов-связистов с боевыми орденами и медалями на груди.
      Первый раз колонну подразделения связи душманы обстреляли в крутом ущелье, протянувшемся змеей в сторону Газни, что на востоке от Кабула. Очередью из крупнокалиберного пулемета прошило головную машину, и она остановилась. Мгновенно заработало все оружие боевого охранения, которым командовал коммунист старший лейтенант Виктор Кузьмин. Его подчиненные Теймураз Тучишвили, рядовые Александр Сашев и Исламудин Исаев быстро расчистили дорогу и колонна возобновила движение, на большой скорости проскочила опасное место. Вызванные вертолеты проутюжили огнем местность и начали преследовать банду. Их скорострельные пушки, подвешенные на маленьких крыльях, изрыгая огонь, оставляли в утреннем воздухе инверсионные следы.
      — Ноль три, я — Ноль первый. Прием. — Майор Белов запрашивал по радио старшего лейтенанта Кузьмина.
      — Я Ноль третий. Слушаю вас. Прием.
      — Молодцы! — только это и сказал Белов.
      В наушниках что-то зашуршало. И хрипловатый голос тихо ответил: «Спасибо».
      Я чувствовал, как там, впереди колонны, вспыхнуло лицо Виктора Кузьмина. Вчера вечером его приняли в партию. Партийное собрание было по-фронтовому коротким. «В боях с душманами проявил мужество, награжден орденом Красной Звезды, представлен ко второму ордену. Достоин...» — единогласно решили коммунисты.
      ...Связисты шли туда, где афганские войска вместе с советскими подразделениями очищали район от бандформирований. Это в нескольких километрах от пакистанской границы. Обычно душманы начинали обстрел наших позиций из реактивных установок. Афганские корректировщики едва успевали засечь их, как бандиты сворачивались и снова — в Пакистан. Я видел в бинокль, как наши артиллеристы накрыли одну установку. Точным попаданием снаряда ее разбросало на части.
      По прибытии в район боевых действий машины связистов заняли рабочее положение. И тут же начался новый бандитский обстрел. Одним из осколков снаряда разорвало кабель дальней связи. Надо было срочно заменить его. Майор Белов и начальник телефонного центра старший лейтенант Юрий Погорелов со своими подчиненными под артиллерийским обстрелом начали разворачивать новую катушку. Мне показалось, что они нарочно бравируют, дескать, вот какие мы храбрецы. Потом понял: нельзя ждать, пока обстрел закончится. Иначе — перебой в связи, а он недопустим.
      — Главное, не нервничать, — говорил командир солдатам. — На фронте куда жарче, наверное, было, но связь бесперебойно работала.
      — Это верно! — поддержал Белова майор Александр Кременчуцкий. И тут же добавил: — Хотя нам тоже жарко.
      Александру не раз доводилось бывать под огнем душманов, так что у него были основания утверждать: «у нас то же самое». Он имел в виду, конечно же, мужество связистов, их стремление во всем походить на славных фронтовиков, продолжить их традиции. А традиции он сравнивает с пружиной, один конец которой упирается в прошлое, другой толкает вперед.
      Как на фронте... Благородное это стремление молодых — равняться на фронтовиков. Подвиг, известно, никогда не рождается на пустом месте, у него глубокие корни. Посмотрел мальчишка фильм о герое, прочитал книгу о войне, услышал рассказ фронтовика и уже непременно что-то взял для своих поступков. А когда он станет солдатом, героизм старших поведет его на подвиг.
      На одном из привалов политработника майора Романа Сидоровича окружили подчиненные. Слушали его с интересом. О чем же он рассказывал?
      Оказывается, сначала читал стихи:
 
...Осенний день был облачен и хмур.
Дрожал от взрывов подмосковный лог.
Связист зажал зубами тонкий шнур
И за сугроб, отстреливаясь, лег.
Лишь через час его в снегу нашли.
В больших глазах застыла синева.
Меж мертвых губ по проводу текли
Живой команды твердые слова.
Связист и в смерти не покинул пост,
Венчая подвигом свой бранный труд,
Он был из тех, кто, поднимаясь в рост,
Бессмертие, как города, берут.
 
      Эти строки поэт Алексей Сурков, мне было известно, написал в 1941 году. И посвящены они конкретному подвигу связиста сержанта Николая Новикова. О нем и рассказывал Сидорович.
      Свой подвиг связист 28-го гвардейского батальона связи 16-й армии сержант Новиков совершил в боях под Москвой. Ему было приказано устранить повреждение на линии. Перебегая от укрытия к укрытию, он отыскал место порыва и не успел еще срастить его, как на него напали фашисты. И тогда Новиков, зажав концы провода зубами, стал отстреливаться от наседавших врагов. Но силы были слишком неравны. Смертельно раненный, сержант так и остался лежать на подмосковной земле с зажатым в зубах проводом. Даже мертвый, он выполнял свой солдатский долг.
      Политработник поведал солдатам, что такой же подвиг совершил и сержант батальона связи 308-й стрелковой дивизии Сергей Путилов. В боях за Сталинград он тоже, теряя сознание, зубами соединил концы телефонного кабеля.
      — Таких примеров много, — сказал майор. — О самоотверженности, отваге, мужестве и массовом героизме связистов в годы минувшей войны говорят цифры — 303 связиста удостоены звания Героя Советского Союза, 106 стали полными кавалерами ордена Славы, десятки тысяч награждены орденами и медалями.
      Майор далее заметил, что достойны гордости и ратные дела связистов в составе ограниченного контингента советских войск, выполняющих интернациональный долг в Афганистане. Им также приходится порой действовать в очень трудной обстановке, рисковать жизнью. Недаром же многие воины награждены орденами и медалями.
      Орден Красного Знамени радиста рядового Зураба Члачидзе вручен его матери, которая живет в Москве. Высокой награды Зураб удостоен посмертно.
      А было дело так. В узком горном ущелье Члачидзе с товарищами обнаружил караван с оружием, сопровождаемый многочисленной бандой. Самим совладать с бандой горстке наших солдат было не под силу. Но и пропустить ее они не могли. Где душманы, там кровь невинных людей.
      Безрезультатно Зураб пытался вызвать помощь по радио. Вокруг лежащие горы не пропускали радиоволн. Рация лишь жалобно попискивала. И тогда Зураб Члачидзе, рискуя жизнью, начал подниматься вверх, где бы радиоволнам не мешали каменные скалы. Бандиты заметили его и открыли огонь. Связист, казалось, не обращал внимания на свинцовую метель. Ему удалось послать в эфир нужную информацию, передать координаты местности, где банда находилась. Душманы не прошли. Но вражеская пуля не пощадила храбреца,
      «В густом эфире шорох, треск и свист... И вдруг из пустоты: «Погиб радист...» — стихотворение местный автор посвятил Зурабу, а товарищи прислали его матери.
      Как эти слова созвучны стихам поэта Алексея Суркова! Да и подвиги связистов разных поколений — сержанта Новикова и рядового Члачидзе — сродни друг другу, замешаны, что называется, на одном тесте.
      — Пригласили меня недавно в московскую школу № 158, где учился Зураб, — вспоминала мать солдата, которую я навестил. — В четвертом классе рассказывала детям о сыне... Хороший у нас разговор получился. Ребята расспрашивали о Зурабе, я, как умела отвечала. О том, как жил и служил сын, что писал о командирах, товарищах. Что о нем писали. В одном из писем капитан Сергей Бохан и старший лейтенант Игорь Железнов написали мне: «Вся рота теперь — ваши сыновья...»
      Да, теперь сослуживцы Зураба стали мне как сыновья. Я поздравляю их с праздниками, даю им в письмах наказы, приглашаю в гости. Они мне много рассказывают о том Зурабе, которого я, оказывается, мало знала. Матери всегда кажется, что он еще маленький и совсем беззащитный. Теперь припоминаю, как Зураб любил слушать своего деда Вано Члачидзе, фронтовика, к которому мы часто ездили в Грузию, в красивое селение Эргнети. О боях на Одере, об освобождении Польши рассказывал сыну и его дядя — тоже фронтовик, офицер в отставке Георгий Васильевич Хведчени. Наверное, и эти беседы помогли Зурабу стать сильнее, мужественнее, стать настоящим солдатом...
      А мечтал рядовой Члачидзе быть художником. Мать показала мне его последние рисунки. Они сделаны там, в Афганистане, на двух небольших листах. Зураб назвал их — «Встреча, которая будет на родной земле». Он изобразил своих сослуживцев и себя самого с букетами цветов. Рядом с ними — много смеющихся девушек. Почему-то они в тюбетейках, и у каждой — черные косички. Кругом цветы. Зураб их очень любил. Особенно полевые...
      Такие подробности узнал я о рядовом Члачидзе.
      Во время пребывания в подразделении я внимательно наблюдал за Беловым, и он все больше и больше мне нравился. И как человек, и как командир. Он крепкого телосложения, редко хмурился. Своей открытой улыбкой заражал всех оптимизмом. Забота о подчиненных у него на первом плане. При мне он, едва сдерживаясь, отчитал одного офицера за то, что тот не обеспечил вовремя едой связистов, находившихся в отрыве от подразделения.
      При нашем первом знакомстве он не без гордости показывал, в каких добротных условиях живут связисты. Уютные спальные помещения, столовая, комнаты быта. А весь городок — в зелени. На фоне камней, песка и пыли — самый настоящий оазис.
      Связисты несут службу и на «точках», куда добраться без помощи вертолетов практически невозможно.
      Те, кто там находится, — первейшая забота офицеров подразделения. На самых отдаленных «точках» (три экипажа радиостанций обеспечивали афганские части связью в боях за Хост) несли, например, службу подчиненные кавалера двух орденов Красного Знамени — советского и афганского — капитана Виктора Лихтаря. Капитан использовал любую возможность, чтобы лично побывать у солдат. Он беспокоился о них. Хотя, казалось бы, есть радиосвязь, свяжись да узнай, как там у них дела.
      Подобный стиль взаимоотношений командира и подчиненных — от майора Белова. А майор выработал его в себе на протяжении многих лет службы. После окончания Ульяновского высшего военного командного училища связи имени Г. К. Орджоникидзе Константин Белов, как говорится, помотался по отдаленным гарнизонам Дальневосточного, Забайкальского, Туркестанского военных округов. Затем окончил академию. В состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане напросился сам. Надо же попробовать, на что ты способен в боевых условиях.
      Что изменилось в подразделении с приходом майора Белова?
      — Знаете, отношения между людьми как-то потеплели, — ответил на мой вопрос его заместитель по тылу майор Владимир Черний. — И в то же время требовательность поднялась. Парадокс, скажете? Ничего подобного: просто отношения строятся строго на партийной основе. Между прочим, командир вчера наказал меня и довольно строго...
      Он честен, говорили о Белове в части, а у честного человека беспокойное сердце. И это действительно так. Тогда, прибыв в район боевых действий, командир первым делом приказал подчиненным окопаться. «Остановился на час, окапывайся», — заметил с улыбкой.
      Наверное, точно так же он воспитывает и своих детей Кирилла и Илюшу, от которых он всегда ждет писем. Илья, правда, сам писать не умеет, но рисует замечательно. Все машины на его рисунках обязательно с антеннами, «как у папы».
      О своих подчиненных майор говорит, что они люди замечательные, хорошо подготовленные профессионально. С ними любая задача по плечу. Как правило, солдаты приходят сюда после школ ДОСААФ. Азы радиодела познают там, а тут, в подразделении, шлифуют свое мастерство.
      Например, братья-близнецы рядовые Алексей и Шамиль Настакаловы (их в самом деле очень трудно отличить друг от друга) специальность радиотелеграфистов получили в Мурманске, в школе ДОСААФ. Их родители — Галина Алексеевна, родом из города Кимры Калининской области, и Абдула Джеерович, азербайджанец по национальности, живут в Мурманске на улице Лобова. Алексей и Шамиль сменили в подразделении двух других братьев-близнецов, отслуживших срочную службу, старшину Владимира Драчева и старшего сержанта Александра Драчева. Перед увольнением те вручили им свое оружие, помогли на первых порах освоить специальность.
      О дружбе, взаимовыручке связистов хотелось бы сказать особо. Принцип «Сам погибай, а товарища выручай» здесь свят. Я видел, как солдаты помогают друг другу в любом деле. Вспоминаю русского старшего радиотелеграфиста рядового Владимира Николотова из города Троицка Московской области, эстонца старшего водителя-электрика рядового Гейдо Соодла из Тарту и нагайца водителя старшего сержанта Фазиля Керейтова из Карачаево-Черкесской автономной области —все они выпускники школ ДОСААФ. Подружились ребята сразу, как только пришли в подразделение. И теперь читают друг другу письма, делятся самым сокровенным. Выпадает свободная минута — стремятся увидеться. В один голос говорят, что в армии очень близко узнали друг друга и что только тут по-настоящему дружбу и поняли.
      ...После душманского обстрела подразделение сменило позицию, причем связь даже на короткое время не прерывалась. Расположились в распадке с почти отвесными стенами, куда неприятельские снаряды не попадали. У командира выпала свободная минута, и он отправился к своим боевым товарищам-афганским связистам, находившимся поблизости. Те обратились к нему за помощью. Можно было направить к ним кого-то из подчиненных — классных специалистов в подразделении много. Но Белов решил пойти сам. Может, друзьям нужен не только совет, но и материалы какие-то, детали. В Афганистане ведь нет своей радиопромышленности.
      С афганскими воинами наши связисты дружат давно. Едва Белов вступил в командование подразделением, как тут же пригласил в гости командира афганского полка связи полковника Фазла Мохамада. Наметили план совместных мероприятий: концертов, субботников, тематических вечеров. В день моего приезда состоялось как раз одно из таких мероприятий. Проходило оно в расположении афганской части.
      — Как называется? — поинтересовался у Белова.
      — Просто дружеская встреча.
      На ней воины рассказывали о своих странах, о национальных обычаях своих народов. Шла речь о помощи, которую оказывают Афганистану Советский Союз и другие социалистические страны. Потом всех пригласили отведать курму — афганское национальное блюдо (тушенное с особым искусством мясо). Потом зазвучали песни. Сначала — советская, потом — афганская. Язык песен не требует перевода.
      Удивительный вечер! На память о нем у меня осталась фотография, на которой полковник Фазл Мохамад и майор Константин Белов крепко жмут друг другу руки, как бы символизируя тесные узы дружбы, связывающие афганских и советских воинов.
      А потом вечер отдыха прошел в подразделении советских связистов. В солдатском кафе играл вокально-инструментальный ансамбль. Первым в вальсе закружился майор Белов с обаятельной и храброй медсестрой Галей Кислицыной, вслед за ними — заместитель командира по политчасти майор Роман Сидорович со служащей Советской Армии Валей Кечко...
      Весь вечер — смех, шутки, викторины, искреннее веселье. Подумалось: и таким вот образом советский воин воздействует на умы и сердца афганцев. Уважительно относясь к обычаям и традициям афганского народа, наши парни не только храбростью, своими благородными делами агитируют за новую жизнь, но и умением культурно отдыхать, жить и служить полнокровно.
      Утром после того вечера связисты выехали в район боевых действий афганской армии. Сбоев в связи ни разу не было. «О нас вспоминают лишь тогда, когда на линии неполадки. А вообще-то считают, что так оно и должно быть: связь как воздух и вода естественны», шутил Белов. «Так должно и быть» — значит надежно, бесперебойно обеспечивать войска связью, чтобы управление ими ни на мгновение не терялось. Залог успеха, как и в любом деле, — четкая организация, высокий профессионализм, умение каждого воина действовать в сложной обстановке.
      На самых опасных участках я видел секретаря партийной организации подразделения майора Сергея Лукьянова. Безукоризненно работал на сложной аппаратуре дальней связи рядовой Сергей Садыкин, награжденный медалью «За отвагу», четко действовал радиотелеграфист рядовой Андрей Магель, удостоенный медали «За боевые заслуги». Орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги» отмечен коммунист майор Александр Кременчуцкий — в боевых операциях он принимал участие много раз. Теперь он сам и его подчиненные показывали высокое мастерство и мужество.
      И вот еще на что обратишь внимание, побывав у связистов. Юноши, освоившие учебную программу в радиотехнических школах ДОСААФ, быстрее находят свое место в армейском строю. Что такое современная связь? Она уже далеко не та, что была в годы Великой Отечественной войны. Войска связи оснащены самой современной техникой. Ее надо твердо знать и уметь с ней обращаться. Безупречное исполнение воинского долга и прочные профессиональные навыки личного состава подразделения — вот что прежде всего обеспечивает бесперебойную связь.

      Среди горных вершин и распадков по-змеиному вьется узкая тропа. Кто ее торил? В какие незапамятные времена? Скорее всего, кочующие племена использовали ее для перехода с одного пастбища на другое. А может, здесь некогда шли караваны верблюдов с заморскими товарами? Но с тех пор, как в Афганистане появились душманы, безымянная тропа стала называться Шайтановой. Под покровом темноты крадутся по ней бандиты, чтобы убивать, грабить, наводить ужас на мирных жителей. И страх поселился в тех местах. Дехкане старались держаться подальше от некогда путеводной ниточки. Встреча с так называемыми «борцами за ислам» всегда заканчивалась здесь трагедией. Бандитам человеколюбие непонятно.
      В ночь под Новый год к началу тропы со стороны долины подъехало несколько бронетранспортеров одного из подразделений ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Замерев на мгновение под скальным «козырьком», бэтээры тут же повернули в обратный путь. Даже вблизи трудно было увидеть, ради чего они сюда подъезжали. Так что цепочка в пятнадцать человек незамеченно и почти бесшумно начала спорый подъем в горы. Наверное, вот так уходили когда-то на задание герои прекрасной книги о минувшей войне «Звезда» писателя Э. Казакевича. И уж больно походил юный офицер, который вел группу, на мечтательного и скромного лейтенанта Травкина.
      Им был лейтенант Александр Сидоренко, недавний выпускник Ленинградского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища имени С. М. Кирова. Он, как говорится, без страха и сомнения шагал впереди. Небольшого роста, Александр походил скорее на десятиклассника, нежели на офицера, за плечами которого изрядный боевой путь, чему свидетели три ранения и два ордена Красной Звезды. Тренированные с детства легкие — суворовцем много раз «наматывал» километры по крутым берегам Уссури — дышали ровно, без напряжения.
      Чуть позади командира поспешал рядовой Владимир Таран, пулеметчик. Ростом он тоже «не вышел», но в роте диву давались его выносливости — в походе бронежилет, пулемет, патроны, гранаты, вещмешок, казалось, вдавливали его в землю, а он шел — хоть бы что. Ни на одном из маршей в горах не отстал. У него тоже две награды — медали «За отвагу».
      Еще один кавалер двух медалей «За отвагу» — старший сержант Иван Мельников — замыкал цепочку. Этот, в противовес Тарану, — косая сажень в плечах. Несмотря на разницу в физических данных, Мельников и Таран дружили. Их часто видели вместе, да и на задание они попали не случайно: ротный, конечно же, знал, что, взяв только одного из них, обязательно обидит второго.
      Кстати, если говорить о наградах, то почти все, кто составлял группу, имели их — старший сержант Одилжон Мамарасулов, рядовые Сергей Сулаев, Сергей Швыдкий, Назим Садриев, другие воины. Для операции, которую предстояло провести в новогоднюю ночь, командир роты Сидоренко из добровольцев, а их оказалось немало, отобрал только тех, кто проверен был в боевых условиях и на кого полагался, как на самого себя. С ними лейтенант спешил оседлать тропу Шайтана на перевале Чурчурак.
      Идея засады исходила от самого Сидоренко. Лейтенант долго убеждал комбата разрешить ему выйти на перевал.
      — А почему вы думаете, что душманы пойдут сегодня? — хмурил брови майор Владимир Аверьянов.
      — Обязательно пойдут, — упрямо твердил Александр.
      — Слова, слова... Нужны доказательства.
      — Во-первых, «духи» думают, что мы Новый год в расположении празднуем, так сказать, дома. Они же знают наши обычаи. Во-вторых, я нутром чую...
      Комбат улыбнулся:
      — Нутром, говорите?
      Улыбка означала: лед тронулся, положительное решение возможно.
      — Интуиция у меня, товарищ майор.
      Комбат молча потер левой рукой лоб, размышляя над ситуацией. Рискованное дело предложил лейтенант. Людей потерять можно... А с другой стороны, нельзя инициативу глушить. Сумел же Сидоренко со своими подчиненными недавно на той самой тропе душманский караван с оружием перехватить. Правда, действовал Сидоренко тогда по наводке работников местного отделения ХАДа (службы безопасности). Их агент точно сообщил время и место прохождения банды. Такие сведения, каждый военный знает, бесценны. Афганские товарищи заранее и помощи попросили: своих сил в достаточном количестве у них не оказалось.
      Тогда сначала было принято решение всем батальоном засаду устроить, но молодой Сидоренко смело доказал: с бандой управиться проще небольшим количеством бойцов. Командовать группой попросил назначить его. Этим вызвал немало острот в свой адрес. «Ишь, — говорили некоторые офицеры, — в Наполеоны метит Сидоренко-то». «А что, — иронизировали другие, — у Саши и рост подходящий». Лейтенант терпеливо сносил шутки товарищей.
      Комбату пришлось проявить смелость, чтобы решиться на его предложение. В конце концов согласился. Напористо и, главное, доказательно убеждал его Александр. Нравился ему офицер, была в нем, что называется, военная косточка. И как грамотно он тогда сработал! Так грамотно, что майор Аверьянов на совещании посчитал нужным разобрать организацию засады, которую осуществил Сидоренко, со всем офицерским составом. Пусть поучатся! Но та операция казалась комбату попроще. Впрочем, можно ли определить, какая проще, а какая сложнее, пока многое неизвестно...
      — Сколько человек решили взять? — нарушил молчание майор Аверьянов.
      Разговор явно переходил на деловую почву, стало быть, добро на засаду получено. Сидоренко едва заметно вздохнул с облегчением. Ответ на вопрос у него был заранее заготовлен:
      — Пятнадцать, товарищ майор.
      — Не маловато ли? — покачал головой комбат.
      — На перевале больше не нужно... Если банда крупной окажется, пропущу ее, помощь себе по рации запрошу.
      Собирались к выходу, когда в подразделении шла подготовка к Новому году. Заместитель командира батальона по политчасти откуда-то достал елку, и солдаты, словно детишки, наряжали ее самодельными игрушками. В клубе уже звучала веселая музыка, которая наполняла сердца солдат думами о Родине. В столовой накрывали праздничный ужин...
      И вот теперь Александр торопился до двенадцати ночи достичь места предполагаемой засады. Иногда он останавливался, напряженно вслушиваясь в тишину. Горы, облитые лунным сиянием, безмолвствовали. Луна была совсем близко: поднимись вон на ту высокую гору, контуры которой четко очерчены на мигающем звездами небосводе, и можно покачать ее за серповидный изгиб. Лучше, если бы луну сейчас тучами чуток прикрыло, но ненадолго, до подхода к перевалу, а там... там пусть ярче светит. Душманы на тропе будут, как на ладони.
      Чем выше группа Сидоренко поднималась, тем холоднее становилось. Под ногами захрустел снег. Лейтенант забеспокоился: в горах акустика, что тебе в Большом театре. Нажав на кнопку подсветки электронных часов, посмотрел на циферблат: еще есть время. Да идти, по его подсчетам, оставалось совсем немного. Вероятно, еще один-два поворота, и цель будет достигнута. Скрип, скрип... Неприятная вещь, этот скрип, далеко он разносится. Правда, душманы тоже не по воздуху летают, значит, надо услышать их первыми. Обязательно первыми.
      На последней сотне метров с тропы пришлось сойти, чтобы не встретиться с охранением, которое душманы наверняка выслали вперед. Вот и место засады. Расположились таким образом, чтобы перевальный участок тропы со всех сторон хорошо простреливался. Сидоренко решил пропустить банду, если, конечно, она пойдет сегодня, а потом ударить. Душманы сунутся назад, тут их рядовой Таран пулеметом прижмет. Рядом с ним лейтенант и разместился. Третьим закрывать тропу Александр оставил старшего сержанта Мамарасулова. Возможно, переводчик потребуется, а еще и потому, что в этом месте, пожалуй, жарче всего будет.
      Никаких других указаний подчиненным от Сидоренко не последовало: каждый без того уже знал, чем в бою заниматься. Лейтенант, правда, уточнил для всех сигнал начала действия: короткая автоматная очередь, если ее не последует — в бой не вступать.
      Ни курить, ни разговаривать, ни двигаться в засаде нельзя. Только лежать и ждать. Как это непросто — только лежать и ждать. Особенно если понимаешь, что все усилия могут оказаться напрасными. Возможно, ждешь эту проклятую банду, а она не собирается сегодня идти. Интуиция — вещь, конечно, хорошая, но зыбкая. Иногда она подобна пустынному миражу. Всего невыносимей для молодого человека покой, не нарушаемый ни делами, ни развлечениями, ни занятиями, пусть даже и скучными. В таком положении он чувствует свою ничтожность, заброшенность, несовершенство, бессилие.
      Еще будучи в училище, Александр где-то вычитал высказывание Наполеона о том, что военная тайна очень часто заключается в тайне коммуникаций. Здесь, в Афганистане, он убедился, что эта мысль справедлива. И подтверждается буквально в каждой стычке с контрреволюционерами. Душманы в открытый бой никогда не вступают. Они исподтишка пакостят: спустятся с гор, прольют невинную кровь и снова в свои норы или за границу подаются. И главное, чтобы пресечь их разбой, заключается в умении предугадать пути их движения. А троп в горах, известно, немало, все не перекроешь. Этим и стараются пользоваться бандиты.
      Сидоренко с первых дней начал исследовать места возможных проходов банд, интересовался обстановкой в близлежащих кишлаках. Беседовал с дехканами, с любознательными мальчишками — бачатами (бача — мальчик). Помогал ему старший сержант Мамарасулов, переводил с афганского. Но с тех пор прошло некоторое время, и Александр мог уже и без переводчика обходиться. Знал обычаи местных жителей, правила поведения, узаконенные веками. Вот эти сведения, глубокий их анализ и позволяли приходить к кое-каким догадкам. Догадки же порой озаряют истину.
      Одна из догадок как-то пришла к лейтенанту под праздник 23 февраля. В ту пору он командовал взводом. Ему удалось взять у комбата разрешение понаблюдать за местностью, что неподалеку от кишлака С. Тропы там не было, но относительная равнина позволяла идти в любом направлении. И Сидоренко не где-нибудь, а именно рядом с кишлаком, возле трубопровода, решил засесть. На эту мысль его натолкнули дехкане. Там, говорят, кяриз (холодец) на поверхность выход имеет, а тянется он с гор. Вроде удобное место для диверсий на трубопроводе, однако душманы его не трогали. Стало быть, не хотели привлекать внимания.
      Комбат поддержал инициативу Сидоренко. Но командовать группой приказал старшему лейтенанту Владимиру Данилюку. У того опыта побольше. Сидоренко не обиделся: не славы добивался. Ради того старался, чтобы с душманами быстрее покончить. К тому же очень хотелось ему проверить собственную догадку. Это был, можно сказать, экзамен на профессиональную состоятельность.
      В общем, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота группа в девять человек засела возле трубопровода, на околице, если выражаться по-русски, кишлака С. Рядом шумела речушка и рос камыш. Лейтенант, наверное, вряд ли обратил бы внимание на то, что камышовые заросли тянутся прямо к распадку, который будто рассекал горный хребет. Указал на эту особенность его командир роты капитан Николай Шелудков. Обращаясь сразу к Данилюку и Сидоренко, он заметил: «Кяриз, понятное дело, главная ваша забота, но про камыши не забывайте».
      Александр многим обязан своему первому командиру роты. Капитан Шелудков передал ему все, чему научился на земле Афганистана. Бережно он отнесся к молодому офицеру. Когда отправлял его на первую боевую операцию, то выделил ему в подчинение двух самых опытных воинов, приказав им беречь неопытного тогда взводного. Не окажись они рядом — старший сержант Иван Мельников и рядовой Владимир Таран, как знать, ходил бы теперь по земле лейтенант Сидоренко? Душманы тогда ударили по афганским и советским воинам внезапно. Александр даже не понял, откуда стреляют. В укрытие его увлек Мельников, а потом, разобравшись и придя в себя, лейтенант сумел принять правильное решение и дать бандитам отпор.
      С благодарностью вспоминал Александр своего ротного и в той засаде, в ночь на 23 февраля. Его предостережения о возможности использования душманами камышового прикрытия помогли вовремя побеспокоиться об этом. Тихо-тихо на рассвете закачались камыши, словно резкий ветерок на них налетел. Однако ветра не было. Потом все отчетливее послышалось шуршание...
      Банда оказалась небольшой: всего семь душманов спешили в кишлак. Но среди них были три пакистанских инструктора. В общем, за успешную операцию Данилюка и Сидоренко наградили орденами, а солдат и сержантов — медалями.
      «Везучий же ты», — поздравляли тогда товарищи Сидоренко...
      «Везучий», — вспомнив в ночь на Новый год ту историю, иронически усмехнулся про себя Александр. Лежать ему порядком уже наскучило, да и холод чертовски пробирал. Разные мысли лезли в голову. Посмотрел на часы — стрелки показывали половину двенадцатого.
      Звездное мерцание в темном небе походило на торжественную музыку. Лейтенанту захотелось быть там, где мир окутан покоем, где дремлет душа и снятся прекрасные сны.
      В далеком Хабаровске, на улице Нагорной, в доме № 17, мать к тому времени уже встретила Новый год. Земляки-дальневосточники ведь в числе первых отмечают его приход. Этим маленький Саша когда-то очень гордился. Почему когда-то? Он и сейчас там, в кругу родных и товарищей, на прекрасной дальневосточной земле, где величаво катят свои волны Амур и Уссури. Лучше этих рек он ничего не видел. Сколько рассветов встречал на их берегах!
      В летнем лагере суворовского училища, в котором учился и окончил с золотой медалью, просыпался с первыми лучами солнца. С трепетом ждал сигнала трубы, поднимавшей мальчиков на зарядку, после которой — купание. Разгоряченные бегом, суворовцы с шумом кидались в обжигающую свежестью воду. Необъяснимый восторг испытывал Саша, вновь и вновь окунаясь в изумрудную прохладу. С тех пор в нем постоянно жила эта радость, желание хоть на миг побывать у реки удивительного детства.
      Да, там уж скоро наступит утро Нового года, и мать, утомленная просмотром праздничной телевизионной программы, должно быть, еще спит. А в родной 49-й школе города еще шумел новогодний бал, и пионервожатая Катя Сушко, в которую все мальчишки и, конечно он, председатель совета дружины школы, были влюблены, продолжала веселить всех искрометными шутками, увлекала в круг танцев, устраивала аттракционы и всевозможные игры.
      ...Несмотря на холод, напряжение, упругой тетивой натянувшее нервы, думалось не только о возможной схватке с бандой. В эту новогоднюю ночь обостренная память опять и опять уносила Александра из предгорий Гиндукуша то на Дальний Восток, то в другой конец страны — Ленинград. И как Александр ни сопротивлялся этому, воспоминания прорывались сквозь им же поставленные преграды. Чертовски трудно устоять даже в условиях, когда в любую минуту может вспыхнуть смертный бой, против сладостных видений недавнего прошлого...
      На бал в Уссурийское суворовское училище приходили самые лучшие девчонки города. Саша, правда, стеснялся подходить к ним и лишь изредка решался пригласить понравившуюся девочку на танец. А влюбился он только в Ленинграде. Это произошло, когда он оканчивал третий курс военного училища. У Лены были большие и нежные глаза. Саша долго робел перед ней. Только перед выпуском он решил внести в их отношения ясность, имея самые серьезные намерения.
      При распределении его оставляли служить в ордена Ленина Ленинградском военном округе.
      — Вот и прекрасно, — щебетала она ему.
      — Но ты же знаешь, что я хочу...
      — В Афганистан? — сузив глаза, закончила девушка фразу.
      — И больше никуда, — твердо произнес он.
      — Туда, пожалуйста, поезжай один, — услышал в ответ.
      Руку Александр еще не предложил, но Лена сразу дала понять, в каком случае протянет свою. А он был с характером и принимал решения всякий раз так же, как это сделал бы в бою. Попросил направить его в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Получив отказ, сразу же написал письмо министру обороны СССР.
      — Устав изучали? — вызвал его перед самым выпуском начальник училища.
      — Так точно! — отчеканил курсант Сидоренко, весь подобравшись и еще не зная, к чему и этот вопрос, и сам вызов. За четыре года учебы он убедился, что редко кого в этом кабинете одаряют, как шутили курсанты, пряниками. Но не чувствуя за собой никаких прегрешений, Александр спокойно смотрел в глаза генералу.
      — Если знаете, почему же не выполняете? — последовал очередной вопрос. Начальникам говорить всегда проще — можно вопросами обходиться. Подчиненным в этом плане хуже — им надо отвечать на них. Однако на этот раз Сидоренко повезло: генерал сам нарушил молчание: — В Афганистан желаете, а тут, видите ли, его не пускают, так он прямо к министру...
      Он вышел из-за стола и крепко пожал руку курсанту: «Поезжайте».
      И уехал новоиспеченный лейтенант, оставив сердце на берегах Невы. Матери сказал, что в Ташкент едет. «Ташкент — это хорошо. Ташкент — город хлебный», — вспомнила Евдокия Егоровна название когда-то прочитанной книги, но при этом недоверчиво покачала головой.
      А Лена вскоре написала ему, узнав откуда-то номер его полевой почты. Призналась, что была неправа. Он так и не ответил ей. Гордость ли удерживала его? Брался за перо и тут же откладывал его. Считал, что письмом нанесет урон собственному достоинству. Потом начинал сомневаться: а прав ли он, что не отвечает?
      Любовь... Как и всякое счастье, она дается нелегко. И все же сейчас, под Новый год, он предпочел бы быть там, в Ленинграде, рядом с Леной. Но чур! Не отвлекаться. Надо насторожиться, напрячься.
      Тишина стояла удивительная. Казалось, находишься на Луне — такой же безжизненный ландшафт, облитый призрачным сиянием. Сейчас бы стакан кипятка. Чертовски холодно. Надо же так продрогнуть в южной стране. Кому расскажешь — не поверят. Особенно немеют конечности. Да, кипяточку бы неплохо, а еще пробежать бы вон до того валуна...
      Размечтавшись, лейтенант едва не прозевал наступление Нового года. Спасибо, часы напомнили — пропищали так звонко, будто испугались чего-то.
      Сидоренко протянул осторожно руку вправо, где лежал за валуном Володя Таран. Пулеметчик скорее почувствовал, нежели увидел протянутую для рукопожатия руку командира. Надежный товарищ. Сколько раз вместе в переделки попадали! Потом Александр так же осторожно поздравил старшего сержанта Одилжона Мамарасулова. Вспомнил, как перед выходом балагур и весельчак рядовой Таран подтрунивал над Одилжоном: мол, тебе-то Новый год не скоро встречать. Мусульмане встречают его в марте. Мамарасулов в ответ улыбался. Давай, давай, говорит, остри, посмотрим, что на перевале делать будешь.
      С этим узбекским парнем у лейтенанта были особые отношения. Когда Александр командовал разведвзводом, Одилжон исполнял обязанности его заместителя. Лучшего помощника лейтенант не желал. К тому же это он, Мамарасулов, выносил его, раненного в живот, в ноги и руки, с поля боя. Чувство благодарности к подчиненному всегда с офицером.
      А ранение было серьезное. Оно второе по счету. «Чинили» Сидоренко сначала в Кабуле, а потом отправили в Советский Союз. Довольно долго ставили лейтенанта на ноги. А когда он вышел из госпиталя, то узнал, что служить теперь будет, где хочет, но только не в Афганистане. Вот этого как раз Саша и не хотел. Пришлось обращаться к начальнику управления кадров. Все-таки настоял на своем. Командир полка, увидев лейтенанта, тут же принял решение: принимай, говорит, Сидоренко, роту, а с документами... Потом разберемся.
      В роте почти все взводные по возрасту оказались старше Сидоренко — старшие лейтенанты Бегмурад Худайбердыев, Андрей Куманев, старший прапорщик Валерий Цикунов, и только лейтенант Сергей Голубцов — ровесник. Годился Александру в отцы и техник роты прапорщик Павел Желудков — отменный специалист. Заместитель командира роты по политчасти лейтенант Евгений Вильский одногодок. С ним Александр подружился с первого дня, хотя с первого дня и спорить начали.
      Нелегко пришлось лейтенанту Сидоренко с подчиненными офицерами. Каждый из них считал себя личностью. И был таким. Вот Цикунов. Ему сорок. За бои с душманами орденом награжден, дважды ранен. Потому и считал, что кое-какие вольности заслужил. Худайбердыев тоже орден имеет... Впрочем, все это частности. В главном Александру повезло: люди в роте замечательные. Парторганизация сильная — семь коммунистов. На тех, с кем теперь лейтенант лежал в засаде, он полагался как на себя самого. Ну, а с новичками, которые только прибыли в роту, теми, как говорится, надо еще пуд соли съесть...
      Часы отмеряли время нового года. Стрелки двигались с ужасающей медлительностью, будто тормоз им приделали. И по-прежнему — равнодушное сияние луны.
      Где же душманы? Неужели его на этот раз подвела интуиция? Неужели зря пришлось столько перетерпеть, людей от елки оторвать? Вопросы наплывали один на другой. Ответом на них — гнетущая тишина. Минуты казались вечностью. Однако... Что это? Фр-р... Фр-р... Вроде шуршит что-то. Громче, громче. Сомнений нет — на тропе Шайтана кто-то объявился.
      Пожалуй, нет на свете мучительнее ожидания, чем то, которое Сидоренко и его товарищи испытали при подходе банды к перевалу. Вот с оружием на изготовку сначала проскользнула одна тень. За ней, значительно отстав, — другая. Сомнений не оставалось: эти двое — охранение банды. Наконец показалась длинная цепочка. Вьючных животных не было. Банда, вероятнее всего, шла с чисто диверсионными целями — разбить колонну или провести террористические акции в кишлаках.
      Особой осторожности душманы не соблюдали. Значит, уверены, что никто их не ждет на тропе. Что ж, тем оно и лучше. Лунный свет хорошо освещал каждого из бандитов, так что лейтенанту легко было считать их. Почти три десятка душманов оказались на перевале. Выходит, на каждого из его группы двое приходится.
      Едва прошел последний, лейтенант ударил короткой очередью. И тотчас тишину ночи разорвало полтора десятка очередей. Били с близкого расстояния. Как и предполагал Сидоренко, бандиты пробовали дать ходу. Но пулемет Тарана разил их кинжальным огнем...
      Сообщив комбату по радио о разгроме банды, группа покинула перевал Чурчурак и начала спуск по тропе Шайтана. Напряжение еще не отпустило людей, и они молчали.

      Работа отряда пропаганды и агитации, а попросту агитотряда, в отдаленном кишлаке срывалась. Накануне руководитель местного отделения службы безопасности (ХАДа) Гулям Сахи предупредил, что в районе начала злобствовать пришедшая из Пакистана банда, и в целях безопасности с выездом стоит повременить.
      — Готовились, готовились, и на тебе, — с огорчением махнул рукой командир отряда старший лейтенант Атаджан Бабакулыев, выпускник Львовского высшего военно-политического училища.
      И все же отряд выехал для работы.
      Утром, едва солнце выкатилось из-за горы, похожей на горб прилегшего отдохнуть верблюда, колонна — звуковещательная станция, клубная и санитарная машины, бронетранспортер — находились уже в дороге,
      Агитотряды... На земле Афганистана они получили добрую прописку. «У меня сложилось твердое мнение, — делился со мной мыслями политработник офицер М. Алиев, — что исключительно важное значение для победы революции имеет слово правды». Несут это слово населению республики сотни и тысячи активистов Народно-демократической партии Афганистана. Несут его и наши советские люди, наши воины. Свое боевое место в этой борьбе и у агитаторов. Да, это суровая и непростая борьба. Потому что контрреволюция, ее иностранные вдохновители и опекуны развернули мощную работу по одурманиванию афганцев, извращают факты и события. Рядом с хрестоматийным душманом — вооруженным бандитом на арене все четче вырисовывается новый тип врага. Он воюет с революцией прежде всего словом, а точнее — злословием, ядовитой клеветой, беспардонной ложью.
      В стране, где столетиями царит ислам, где общественные отношения до недавнего времени замерли на феодальной стадии и где мизерная прослойка рабочего класса, каждая ступенька на пути прогресса — уже революционное движение. Ведь нельзя рассчитывать на внезапное атеистическое прозрение или на экономический взрыв.
      Приходится доходчиво и терпеливо растолковывать неграмотным и одурманенным людям, что революционная земельно-водная реформа, всеобщее равенство, школьное обучение, участие дехкан в управлении государством — не безбожие, не дьявольский грех, а святая забота о благе простого человека. В этом, собственно, и заключается суть всей деятельности агитаторов. И еще в том, чтобы доводить до умов и сердец афганцев высокую миссию, которую выполняют здесь советские воины.
      Кишлак Хинджон разбросался в живописном ущелье, окруженном голыми коричневыми горами. Его почти пополам рассекает серая лента дороги. А там, где лежит горная речушка, зеленеют ухоженные, в несколько джерибов (1 джериб — 0,2 га) лоскутки полей. Чистый воздух, звонкоструйная прозрачная вода, полные восточного колорита дуканы — экзотический уголок! Чувство такое, будто находишься в туристической поездке, если бы не посты вооруженных царандоевцев, не настороженный взгляд водителя бронетранспортера рядового Алексея Щербакова...
      — Приехали! — первым спрыгнул с бэтээра командир отряда, когда колонна остановилась.
      Тотчас агитотряд окружили вездесущие мальчишки. Дети везде одинаковы — любознательны, непосредственны. Но на лицах детей Афганистана нельзя не заметить, что называется, следов диеты бедности.
      Вижу, как наши солдаты достают из карманов небольшие целлофановые пакетики с конфетами. Только теперь мне стало ясно, почему так безжалостно вчера тратилась в военторговском магазине скромная солдатская получка.
      То там, то здесь раздается:
      — Держи, бача (мальчик)!
      — Ташакор, шурави (спасибо, советский)!
      Дети Афганистана... Нелегкая у них жизнь пока. Я видел детишек семи-восьми лет, как они, сгибаясь в три погибели, носили на своих худеньких плечах тяжеленные тюки, как согревались у костра в ненастную погоду — мало у кого есть теплая одежда, а кое-кто не знает, что такое обувь. Большинство мужчин с оружием в руках защищают революцию, а многие стали жертвами наемных убийц. Обязанности глав семейств легли на плечи мальчишек. Они здесь быстро взрослеют.
      А сердце советского солдата, мужественное и человечное, наполнено добротой. Ничто так не характеризует людей, как их отношение к детям. Не могу себе представить, например, чтобы американские вояки дарили детям Вьетнама конфеты.
      Отряд расположился во дворе школы — одноэтажного, с небольшими оконцами глиняного здания. Сюда начали стекаться жители кишлака. Степенно расселись на почетных местах седобородые аксакалы, мужчины помоложе — за ними, а ребятишки примостились прямо на земле. С оружием пришли активисты самообороны. Старший лейтенант Бабакулыев со своими подчиненными лейтенантами Исламом Ганиевым, Алишером Ахмаджоновым (кстати сказать, оба окончили восточный факультет Ташкентского государственного университета, учились в одной группе) и прапорщиком Багиром Нуриевым готовятся к работе. А она, собственно, уже началась. Это проявляется в том, как аксакалы заинтересованно беседуют с членами агитогряда, как собравшиеся внимательно рассматривают фотографии на стендах, отражающие жизнь нашей страны, как дружелюбно пожимают руки нашим офицерам и солдатам, сердечно улыбаются им.
      — Падар четурхасти? (как здоровье, отец?) — обращается к одному из старейшин лейтенант Ганиев.
      — Ташакор, милостью аллаха хорошо чувствую, — уважительно качает тот головой. На его лицо сквозь традиционную сдержанность прорывается добрая улыбка.
      Не всегда встречают отряд такой радостью...
      Чего только не делают враги, чтобы очернить революцию, представить нашу страну, воинов ограниченного контингента советских войск в Афганистане прямо-таки в ужасающем виде. Более 50 западных радиостанций ведут пропаганду на ДРА. Объем радиовещаний на эту страну увеличился за последние пять лет в 30 раз и составляет 110 часов в сутки. В Пакистане, помимо всего, созданы радиостанции «Голос исламской революции Афганистана», «Истинный голос мусульман Афганистана», «Объединенные мусульмане — муджахиддины Афганистана». Передачи этих станций особенно разнузданы.
      Вот почему, приехав в один из кишлаков уезда Калдар, где советских людей до той поры в глаза не видели, наши пропагандисты из двух тысяч человек населения не застали ни одного. Все ушли ночью, как только узнали о приезде шурави. Им сказали, что перебиты будут и дети, и старики, и женщины.
      Командир отряда принял решение: оставить в кишлаке привезенное продовольствие, несколько тонн солярки, а самим уйти. Через неделю, как стало известно, жители возвратились. Отряд вновь выехал в кишлак. Бронетранспортер укрыли вдалеке на подходе, оружие тоже не взяли с собой. И что вы думаете? Первым делом их внимательно осмотрели, ощупали руками. А когда офицеры заговорили со старейшинами на дари, да еще начали с традиционных приветствий, те растерялись. Нам, признавались дехкане, говорили, что с шурави здороваться нельзя — у них руки колючие, а на голове рога. Вы же, оказывается, самые обычные люди.
      Отношения сразу потеплели. Жители тогда, образно говоря, сняли с глаз повязку антисоветчины.
      ...Многие репродукторы звуковещательной станции разносили по кишлаку национальные мелодии Афганистана, среднеазиатских республик СССР. Их слушали и женщины, находившиеся за дувалами или работавшие в поле, для которых, собственно, и предназначались усилители. Но вот с проповедью к односельчанам обратился мулла: любое мероприятие здесь освящается служителем аллаха.
      Встреча началась с митинга. Выступил заместитель председателя волостного комитета НДПА Абдул Фаттых. Он рассказал о советско-афганской дружбе, имеющей давние корни, о помощи, которую республике оказывают советские воины. И не только в защите завоеваний афганской революции — они активно участвуют в строительстве домов, школ, дорог, мостов, делятся продуктами и медикаментами.
      — Примеры благородных поступков шурави, почтенные, вы и сами видите, — заканчивал речь Абдул Фаттых. — Вот и сегодня наши друзья подготовили для нас концерт, нуждающимся будут розданы продукты, детям — школьные принадлежности. И, как всегда, будет принимать врач...
      В ту минуту вспомнился мне услышанный накануне рассказ об одном случае. В свое время по просьбе партийных руководителей провинции Баглан агитотрядовцы работали в кишлаке Газон. До этого в тех местах частенько подвергались обстрелу колонны проходивших мимо автомашин. Приехал отряд в кишлак. Все, казалось бы, шло нормально. И никто не догадывался, что кишлак окружен бандой. Душманам, разумеется, ничего не стоило разделаться с отрядом. Но они... слушали. И то, что услышали, заставило их задуматься.
      А через несколько дней с гор спустились четверо. Через два дня — еще восемь. Пришли и прямо заявили, что решили порвать с душманами, что и другие подумывают о том же.
      Было, конечно, и другое. В кишлаке Чандаран во время демонстрации кинофильма «Защищая революцию» по собравшимся ударили автоматы. Чудом в этот раз никто даже ранен не был, быстро подоспела помощь...
      Лейтенант Ганиев, прекрасный знаток быта, нравов и обычаев Афганистана, в тот день говорил о том, как расширяется социальная база революции. Суть этого — в широком привлечении к участию в деятельности государственных органов власти политических союзников из самых разных слоев общества.
      Слушали его очень внимательно. Даже дети и те притихли.
      — Выходит, любой из нас, — подал голос с передней скамьи старейшина в белой чалме, — может быть властью?
      — Вполне может, если односельчане изберут его, от них теперь будет зависеть, кто станет руководить кишлаком, — ответил Ганиев.
      Зашла речь и о создании современной национальной экономики, что тоже вызвало живой интерес. Какие тут пути решения? Пропагандисты сообщили о курсе НДПА на модернизацию дореволюционных предприятий, а главное, на строительство новых, на подготовку национальных кадров.
      — А сможет Афганистан этого добиться? — слышится чей-то голос.
      — Советский Союз всем с вами по-братски поделится, поможет, — включается в разговор лейтенант Ахмаджонов.
      Вести пропагандистскую работу в Афганистане, не затронув религии, невозможно. Ислам здесь — центральный вопрос, не просто вера, а образ жизни.
      — Мятежники говорят, что революция борется с верующими, — лейтенант Ахмаджонов сделал паузу. — Но факты свидетельствуют о другом: 11200 кишлачных мулл находятся на государственном обеспечении. Душманы уничтожают мечети, а власти восстанавливают их — на это тратятся миллионы афгани.
      Одобрительный гул пошел по рядам сидевших. Поднялся моулави (учитель) Ходжа. Все повернули к нему головы. Он долго стоял, видимо, не решаясь, а потом все-таки спросил:
      — Правда ли, что в Узбекистане, других ваших республиках властями закрыты святые мазары, а многие попросту разрушены?
      — Нет, уважаемый, неправда, — ответил лейтенант Ганиев. — И на территории Узбекистана, а я сам узбек, могу вам свидетельствовать со всей очевидностью, и на территории других республик Советского Союза в хорошем состоянии содержатся сотни мавзолеев и гробниц известных исламских деятелей прошлого. Посещаются они мусульманами беспрепятственно. Среди этих почитаемых мусульманами мест назову комплекс мавзолеев «Шах-и-Зинда» в Самарканде, гробницу имама Аль-Бухари неподалеку от Самарканда, гробницу Исмаила Самани в Бухаре, мавзолей Мавхано Якуба Чрахи в Душанбе... Этот список велик. — Лейтенант улыбнулся и продолжил: — Мы с вами, уважаемые, можем весь день перечислять наши мазары. Посмотрите некоторые из них вот на этих фотографиях. — Ганиев указал на стенды.
      Вопросы следовали один за другим. И пока офицеры отвечали на них, к концерту подготовились самодеятельные артисты. Азербайджанец младший сержант К. Мурадов настроил тару, узбек рядовой М. Ганджиев — рубоб. Рядовой Б. Аллабергенов, тоже узбек, постукивал в микрофон, собираясь петь. И вот полились в долине мелодичные песни.
      Закончилось запланированное на поездку время, но жители кишлака не отпускали солдат со сцены. Понять людей можно — редко здесь бывают такие встречи. А как много они значат для них.
      Я же подумал, какое сильное воздействие оказывают наши ребята на сознание афганцев. Они, люди с оружием, поют для простых жителей. Не убивать, не грабить, а помогать пришли сюда. В том числе и песнями. А с чем приходят душманы? С ножами за пазухой, минами, ракетами. Советские делятся хлебом, бесплатно дают лекарства, их доктора лечат людей. А что делают душманы? Смерть и горе идут по следам банд.
      Самоотверженность и мужество, смелость и решительность проявляют советские воины при выполнении своего интернационального долга. Не раз они, рискуя жизнью, спасали от гибели афганских граждан, ликвидировали последствия стихийных бедствий, доставляли дехканам продукты, медикаменты, восстанавливали разрушенные бандитами мосты, дороги, здания. Примеров — тысячи. Вот лишь те, свидетелем которых был лично.
      Неподалеку от кишлака Анава душманы заминировали плотину, перегородили камнями русло канала. Поля и тутовые сады крестьян погибали от жажды. Дехкане обратились за помощью к командиру саперного подразделения. Наши саперы с риском для жизни разминировали запруду и очистили канал. Вода снова стала поступать на поля и сады. Урожай дехкан был спасен.
      А в одном из уездов я видел, как подчиненные старшего лейтенанта А. Быкова помогали местным жителям строить автомагистраль. С азартом работали наши воины.
      Сколько таких эпизодов!
      И вот еще одно свидетельство — работа отряда особого назначения. Она, конечно, бывает разной, эта работа, и в разных условиях.
      Шло совещание бойцов агитотрядов, действующих на территории республики. Пропагандисты делились опытом, обсуждали новые формы работы, приводили интересные примеры. Запомнилось выступление капитана Б. Исина.
      В Панджшерском ущелье перед началом крупной операции, проводимой афганскими войсками, рассказывал пропагандист, в боевые порядки выдвинули звуковещательную станцию. Попросили прекратить стрельбу. Душманы перестали стрелять, приготовились слушать. Позже стало известно: они пытались вступить в переговоры, но главари банд помешали им. И все же, как потом выяснилось, многие вышли из боя.
      Офицер добавил, что под влиянием пропаганды агитотряда к мирной жизни перешли две роты мятежников. Порвали с душманами и группы во главе с Хайрулоханом и Абдулханом, действовавшие в ущелье Хазара.
      ...После концерта в кишлаке Хинджон рядовые А. Горбунов, Е. Чернокуров, Г. Дашко и В. Селедченко раздавали жителям продукты: рис, сахар, соль. Не забыли солдаты прихватить со склада и дефицитные здесь спички. С особым чувством принимается зерно. Хлеб — это святыня. И мне вспомнились тогда события из истории далеких лет. Небывалая засуха охватила Афганистан в 1925 году. В Москве тогда приняли срочное решение о безвозмездной помощи афганцам.
      Было и другое, когда в страшный голод в Поволжье афганский король Амануллахан направил в Советский Союз караваны верблюдов, груженные хлебом...
      «Хлеб, — сказал мне старший лейтенант Бабакулыев, — это тоже политика». Хлеб — политика, политика дружбы. Враги тоже это учитывают. В Кабуле мне показали пленки, на которых засняты инсценированные «торжественные» встречи бандитов с местным населением, показная раздача продуктов из «фондов помощи». Поистине человеческой безнравственности нет предела... «Клянусь хлебом» — говорят мусульмане; святее клятвы для них не существует. «Защитники ислама» наплевали на это.
      Медпункт отряда развернулся в чистой комнате единственного выбеленного в кишлаке дома: к нему сразу образовалась очередь. Стояли люди разных возрастов. Их застывшие глаза, окаменелые лица сразу преобразились при виде доктора Виктора Пальчиковского и медсестры Галины Коваленко. Словно они сняли с лиц средневековые маски.
      Пальчиковский — коммунист, секретарь партийной организации отряда, в котором он служит почти два года. Сам просил, чтобы послали сюда. Галя здесь уже полгода. Работы им хватает. Даже с избытком.
      Вот на прием зашел афганец средних лет. Галя записала его данные. Зовут Тимуршахом. У него ревматизм — этим здесь многие страдают. При выращивании риса приходится часто быть в воде, к тому же носить обувь, как правило, резиновую.
      — Ду той гор бор хур (по две таблетки три раза в день), — выписывает рецепт доктор. Галя тут же дает нужные лекарства. Бесплатно. А в аптеке это же лекарство стоило бы 200 афгани.
      В белой чалме входит седобородый дехканин Махамад Хашем. После него — аксакал Нурмухаммат. Он из другого кишлака — услышал, что врач принимает, и сразу сюда. Робко втиснулись два мальчика — Абдул — 12 лет и Гулям — 10 лет. Не всех, конечно, может вылечить доктор в местных условиях, некоторых направляет на госпитализацию. Недавно, например, вызвал вертолет, чтобы срочно доставить в госпиталь мальчишку. Можно сказать, из когтей смерти вырвал его.
      Пальчиковский в округе — человек известный. Люди ему издалека кланяются. Его благородный, бескорыстный труд — мощный аргумент в пропагандистской деятельности агитотряда.
      О Гале Коваленко, о всех медсестрах, а они сопровождают каждый отряд, хочется сказать особо. В глубокой провинции, где женщина — существо бесправное, где посторонние никогда не видят ее лица, появление медсестер рождает массу мыслей. Задумываются афганки о своей роли в жизни. Задумываются их отцы: почему бы не могли лечить людей их дочери?
      Главарь банды Зариф, действовавший в провинции Немруз, по пятам преследовал агитотряд, которым командовал майор Федор Вергилес. Но огонь душманы не открывали. Через своих людей в одном из кишлаков главарь просил встретиться с пропагандистами. Взвесив все, агитотрядовцы решились. Зариф прибыл собственной персоной: умирала его любимая жена, и он попросил врача. Женщину. А в отряде была только медсестра Маргарита Якимова, по специальности акушерка. Эта мужественная девушка согласилась помочь страдавшей. И выехала с главарем в отдаленный кишлак. Сопровождал ее один лишь политработник офицер Фарухиддин Рахманов — он тоже в эти дни работал в отряде. На этот раз выступал в роли переводчика и защитника девушки, хотя в случае чего в окружении сотни душманов ни ее, ни своей жизни спасти, конечно, было бы невозможно.
      Пока Маргарита спасала женщину (она не могла родить, плод оказался мертвым), политработник беседовал с главарем банды. Разговор, вспоминал Рахманов, касался главным образом будущего Афганистана. Многие проблемы затрагивались. «И хотя суждения у нас были разными, — рассказывал офицер, — показалось мне, что Зариф противник, скорее всего, в силу обстоятельств. История ведь свидетельствует: революцию порой не принимали и куда более светлые умы. А когда Маргарита сообщила, что женщина вне опасности, у нас взаимопонимание улучшилось сразу».
      К этому хочется добавить: сейчас Зариф формирует батальон для охраны границы от душманов.
      Разумеется, было бы наивно полагать, что обманутые люди запросто переходят на сторону революции. Идеи проникают в сердце не в одночасье. Нужна кропотливая работа.
      В Кабуле сотрудники ХАДа дали мне почитать одну из листовок на разноцветной бумаге. «Тем, кто имеет радиоприемники, — гласит текст одной из них, — «исламский комитет» еще раз доводит до сведения, чтобы знали, помнили и исполняли: слушать передачи из Кабула — великий грех. Впредь это деяние будет наказываться штрафом в 10 тысяч афгани или отсечением головы». Не просто угроза, душманам ничего не стоит убить человека. И это тоже нельзя сбрасывать со счетов, когда речь идет о путях, которые ведут афганцев в революцию или в лагерь ее противников.
      ...В комнате политработника В. Орлова — он, так сказать, один из координаторов работы агитотрядов — увидел засохшую веточку миндаля. Заметив мой интерес, Орлов рассказал, что эту веточку подарил ему весной этого года первый секретарь провинциального комитета НДПА провинции Логар товарищ Эмаль. Подарил за плодотворную работу агитотряда — вместе вели пропаганду советские и афганские политработники.
      Была тогда с ними Фируза, имя которой в Афганистане известно всем — она командует женским отрядом самообороны. Ее ненавидят враги революции. Она рассказывала жителям провинции о подвигах женщин-афганок, о светлом будущем страны. Слова ее набатом отзывались в сердцах простых людей.
      Владимр Орлов долго рассказывал о работе агитотряда, о своих поездках в кишлаки. Говорил и о душманских агитаторах, пытающихся создать в стране атмосферу животного страха, вызвать кровавую вакханалию. Как-то советские пропагандисты отправились работать в кишлак Ширбанд, что в провинции Герат. Пронюхав об этом, душманы поручили мулле сообщить жителям, что всех детей ждет смерть: «кровожадные русские поедают младенцев».
      — И знаете, — закачал головой Орлов, — поначалу мулле поверили. Но когда наши солдаты стали угощать детей хлебом, сахаром, конфетами, дарить школьные принадлежности — буквально все дети высыпали из домов. Акция контрреволюционеров провалилась.
      Да, справедлива пословица афганского народа; «Солнца пальцами не закроешь».
      И как бы ни пытались враги революции повернуть историю вспять, как бы ни пытались очернить советских людей, им это не удастся. Мир, справедливость, свобода и жизнь, достойная человека, — вот что наши воины защищают в Афганистане и что они проповедуют. Агитотряды в этой борьбе занимают достойное место.

      Узкое ущелье в наступившей ночи показалось мне каменным мешком, который невидимый гигант набросил на нашу колонну. Справа и слева — беспросветная тьма. Видны лишь звезды в небе да зажженные фонари движущейся техники. Невольно испытываешь тревожное чувство, словно вот-вот должно что-то случиться. И настороженно ждешь этого «чего-то».
      — Дальше сегодня идти невозможно, — доложил старшему начальнику командир подразделения саперов подполковник Николай Георгиевич Антоненко, — сплошные мины.
      Подполковник фонариком осветил карту и ткнул карандашом в название населенного пункта.
      — Здесь и заночуем, — сказал.
      И как раз в это время неподалеку от нас грохнул мощный взрыв. Ущелье разом озарилось кровавым светом.
      — Всем укрыться! — тут же раздалась команда. Ее мгновенно выполнили. Я тоже плюхнулся в грязь, но перед этим успел все же заметить, как рванулись в сторону горящей машины три фигурки. Они добежали до стремительной речки, которую мы только что преодолели вброд, и с ходу бросились в нее.
      — Сумасшедшие... — сорвалось у меня с языка. — Куда их несет?
      — Им можно, — голос Николая Георгиевича дрожал от напряжения. — Они медики.
      А медиками были старший лейтенант медицинской службы Владимир Систер, лейтенант медицинской службы Николай Соколянский и санинструктор сержант Вячеслав Кожушко, недавний первокурсник Кубанского мединститута. Над их головами, казалось, горел воздух и роились пули и осколки рвущихся снарядов. Но они бежали и бежали вперед. Там, у бушующего огня, выброшенный из машины взрывом лежал и ждал помощи обожженный водитель. На моих глазах свершалось мужество милосердия высшей пробы.
      Вытащив водителя в безопасное место, медики всю ночь колдовали над ним: солдат получил сильный ожог тела. На рассвете за раненым прилетел самолет. А колонна двинулась дальше. Для медиков наступила передышка.
      Ущелье было буквально засеяно минами. Колонна едва продвинулась на несколько километров, как шедший впереди нас танк вдруг приподнялся над землей и над ним появилось пламя. Соколянский, Систер и Кожушко снова помчались навстречу опасности. Через минуту я увидел их под крутым берегом речки, где они оказывали помощь двум раненым танкистам. Показалось, все происходящее вокруг их мало интересует — только дело. Даже мощный взрыв не помешал им завершить первичную обработку раненых. Недаром, подумалось тогда, эти труженики награждены боевыми орденами.
      На другой день я расстался с саперами, попрощавшись перед этим с мужественными людьми милосердия. Особенно запомнилось лицо Вячеслава Кожушко, красивого белорусского парня. Оно было спокойным и безбрежно участливым. Сложилось твердое убеждение, что из этого парня выйдет толк, он будет прекрасным врачом. Первокурсник Кубанского мединститута проходит здесь великолепную практику.
      На вертолете я улетел к десантникам, которые вместе с афганским полком очищали один из районов от банд. И тут мне еще раз воочию довелось видеть мужество милосердия.
      Был тяжело ранен младший сержант Олег Федосеев. Недавно я с ним беседовал. Он признался, что часто во сне видит свою маму. И еще запомнилось его суждение, что самое худшее в человеке — это способность испытывать удовольствие от мучений другого живого существа. Светлые глаза Олега ясно обнажали его грусть, словно они были живой поверхностью его сердца. А теперь он лежал с бледным лицом, и врач капитан медицинской службы Иван Микитюк с санинструктором младшим сержантом Сергеем Марченко прямо под открытым небом устанавливали над ним капельницу. Вокруг с противным скрежетом рвались реактивные снаряды. Земля дыбилась, никли головами маки. Маки там были огромные, ярко-красные, точно капли крови. Никогда ранее я не встречал ни Микитюка, ни Марченко, но твердо знаю — это одухотворенные люди, на них, во всяком случае, можно положиться.
      Нет на свете более мирной профессии, чем медработник. Принимать роды, лечить детей и взрослых, оберегать их от болезней — вот забота людей в белых халатах. В час военных испытаний они становятся солдатами, каждый день, каждый час вступают в тяжелый и опасный поединок со смертью, кружащей над полями сражений, стоящей у изголовья раненых.
      Воюют наши медики и в Афганистане.
      Не забыть обаятельную Галю Кислицыну, медсестру полкового медпункта. Познакомился я с ней, прямо скажем, в жарком месте. Афганские и советские воины только что вступили в ожесточенную схватку с бандой, обложенной со всех сторон, словно волчья стая. Кольцо сужалось и рой пуль разрывал воздух тут и там. С большой сумкой через плечо Галя, помню, несларь в самое пекло — там кому-то потребовалась медицинская помощь.
      Наверное, в те минуты она здорово походила на знаменитую медсестру времен войны главстаршину Галю Петрову. Ту, которая высадилась с первой группой моряков-десантников на Керченский полуостров. Батальон тогда с ходу пошел в атаку и вдруг цепи залегли перед проволочными заграждениями. Кто-то крикнул:
      — Минное поле!
      Лежать на открытой местности под ураганным огнем пулеметов и минометов было смерти подобно. И тогда Галина рванулась вперед через проволоку, на поле.
      — Ребята, мин нет! Вперед! — крикнула она радостно.
      Моряки, словно смерч, устремились в атаку — их вела в бой девушка по имени Галя. Она была с ними всюду. Увидев раненого, ползла к нему, бежала и вновь ползла. Под огнем фашистов перевязывала раненых, ободряла их и выносила с поля боя. Только за первую ночь она вынесла из-под огня, спасла от верной смерти двадцать матросов и офицеров. А днем — еще тридцать. Даже видавшие виды моряки поражались ее храбрости и мужеству. «Товарищ Жизнь» прозвали они Галю.
      «Товарищ Жизнь» вполне подходило и к Гале Кислицыной. Особенно ей благодарны были афганские солдаты и офицеры. Уже после разгрома банды храбрая девушка перевязывала многих из них, делала им уколы, давала необходимые медикаменты.
      Она мне потом рассказывала, что работала в Гомеле, в областной клинике. В Афганистан приехала добровольно. Пришла в военкомат и с порога заявила: «Я там нужна». Едва успела прибыть в подразделение, сразу же попросилась в район боевых действий. Как раз шла очистка Панджшера от бандитов. А потом Галя участвовала в боевых операциях часто. Ее мужество и храбрость отмечены медалью «За отвагу».
      Таких, как эта смелая девушка, в составе нашего ограниченного контингента немало. Знаю Любу Епифанову, осетинку Мадину Кантемирову, чье беззаветное служение медицине вызывает уважение и любовь солдат и офицеров.
      Да, на земле Афганистана, где идет необъявленная война, случается, и гибнут воины-интернационалисты, и получают ранения. Но наши медики творят тут чудеса. Ведь сюда направлены лучшие силы нашей военной медицины, доктора наук, кандидаты, прекрасные врачи без ученых званий и отличий. Мне рассказывали, что сюда поставлено самое лучшее оборудование. Раненых в госпиталь доставляют, как правило, самолетами и вертолетами. Не было такого случая, чтобы в любой боевой операции среди воинов не находился бы дипломированный военный медик.
      В Кабуле в советском военном госпитале познакомился с прекрасными специалистами полковниками медицинской службы Владимиром Федоровичем Даниличевым, Александром Анатольевичем Артемьевым, Сергеем Викторовичем Литвинцевым, Владимиром Николаевичем Филимоновым, подполковником медицинской службы Александром Владимировичем Лукьяненко. Все они имеют ученую степень доктора или кандидата медицинских наук. Они не жалеют сил, знаний, времени, чтобы сохранить здоровье воинов.
      Любая война, по выражению знаменитого русского хирурга Н. И. Пирогова, «травматическая эпидемия». Если судить по количеству раненых, поставленных на ноги, то вполне можно сказать: наши медики сводят последствия эпидемии к минимуму.
      Надо учитывать, что нагрузка на наших медиков в Афганистане двойная, а то и тройная. Приходится ведь лечить и афганское население. Мало, очень мало сейчас в республике врачей. А разве могут советские люди пройти мимо чужого горя! Днем, ночью, в часы смертельной опасности спешат они на помощь заболевшим или получившим ранения афганцам.
      Помню, в провинции Парван из кишлака Чайкал пришел в подразделение старейшина Израэль: двое детей кишлака опасно больны.
      — Едемте, — сразу же засобирался старший лейтенант медицинской службы Александр Пчелкин, или просто, как зовут его афганцы, доктор Пчелка.
      Через несколько минут наш «броник» уже мчался в кишлак. Дело было под вечер. Дорога тревожно извивалась у подножья каменистых гор. Где-то вдали дробно ударил крупнокалиберный пулемет, в ответ залаяли длинные автоматные очереди. Наш бронетранспортер, не сбавляя скорости, шел вперед. Только щурились в напряжении глаза пулеметчика рядового Александра Залесского, веселого неунывающего парня. Он был готов в любое мгновение на огонь ответить огнем. Но все обернулось благополучно.
      Осмотрев больных, доктор дал им лекарства и через переводчика рядового Фахриддина Анорбаева сказал, что завтра будет у них снова. А в это время на прием к нему выстроилась большая очередь. Солнце давно уже закатилось за горы и темнота взяла кишлак в плен. Пришлось для освещения приспособить фары бронетранспортера. Прием больных продолжался. А потом аксакалы угостили приехавших чаем. Отпивая из пиал ароматный напиток, они качали головами и через определенные промежутки времени произносили, глядя на Пчелкина: «Большой человек».
      — Советские медики — чудесные люди, как у вас говорят — кудесники, — делилась со мной своей признательностью Сухейла Седдык. — Сколько они для нас делают! И все это бескорыстно.
      Сухейла — человек удивительный. Она — первая в Афганистане женщина — кандидат медицинских наук и первая женщина — генерал-майор. Училась в Советском Союзе в медицинском институте имени Сеченова. Несколько лет работала в московских клиниках. Теперь она — ведущий хирург республики. Говорить с ней легко: прекрасно знает русский. Но не только поэтому. Просто Сухейла очень интересный собеседник со своим взглядом на жизнь, с твердыми убеждениями.
      — Все начинается с малого, — заметила она. — Любое большое дело. Приезжайте лет эдак через десять, не узнаете моего родного Афганистана.
      — Приеду, — пообещал я. — И в самом деле очень хотелось бы побывать здесь через несколько лет.
      Генерал Сухейла Седдык работает в Центральном военном госпитале афганской армии. Это красивое многоэтажное здание стоит в центре Кабула. В нем мы, советские журналисты, встретили многих наших специалистов, передающих опыт друзьям. Один из них — полковник медицинской службы Александр Иванович Грицанов. Он с трудом нашел время, чтобы поговорить с нами: ему приходится делать наиболее сложные операции, консультировать афганских врачей, решать массу других проблем.
      — Госпиталь этот уникален. — Грицанов шел по отделениям большими шагами и на ходу рассказывал. — В мире другого нет. Вот здесь, на седьмом этаже, лечились раненые душманы. — Он посмотрел на нас, как бы спрашивая, разве не так? И продолжил: — Для всех условия одинаковые, правда, на седьмом этаже у дверей стояли часовые. Но без этого, как вы сами понимаете, нельзя.
      О чем еще подумалось во время знакомства с нашими медиками? А подумалось о том, что хочется увидеть памятник их бескорыстному, благородному подвигу, совершенному по велению сердца на земле Афганистана. Об этом не раз говорили и руководители республики, и простые жители. Да он уже есть, этот памятник, в сердцах афганцев.
      Говоря о мужестве милосердия, не могу не вспомнить еще двух военных медиков. Санинструкторов сержанта Александра Орла и младшего сержанта Владимира Штрака.
      На поле лежал раненый — под ним взорвалась противопехотная мина. Санинструктор сержант Орел увидел его издали. Броситься на помощь? Но ведь вокруг — тоже мины. Ждать саперов? Раненый умрет от потери крови. Смертельно рискуя, Орел поспешил к солдату. По минному полю. Он не дошел буквально трех-четырех метров, когда под ногами рванула еще одна мина. Сержант рухнул на землю, а придя в себя, перевязал раненые ноги и пополз на выручку товарищу.
      Несмотря на собственное ранение, вытаскивал из-под обстрела раненого офицера и санинструктор младший сержант Штрак. Силы покидали его, но он упорно шел и шел вперед. Владимир позволил себе упасть только тогда, когда товарищи подхватили на руки офицера. Позже я узнал: Штрак награжден орденом Ленина.
      Словно о них, военных медиках, написал поэт: «Люди, люди — высокие звезды!»

      В Афганистане нет пока своих нефтеперерабатывающих предприятий. А техника без горючего, понятное дело, что человек без крови: не взлетит самолет, не сдвинется с места трактор, автомобиль... Все топливо сюда доставляется из Советского Союза, в основном наливниками и по трубопроводу.
      Я видел, как душманы охотятся за наливниками. На моих глазах афганский бензовоз от прямого попадания гранаты вспыхнул факелом. Он затрещал, застонал, словно живой. Чтобы очистить дорогу колонне, машину тотчас оттащили в кювет. По всему Афганистану эти следы зверств — десятки, сотни остовов сожженных автоцистерн.
      Бесконечны и попытки врагов вывести из строя трубопровод. Две его нитки, подобно кровеносным артериям, пересекают пустыню, горные перевалы, стремительные ручьи и крутые распадки. Горючее идет по ним бесперебойно. Воины-трубопроводчики (их здесь называют солдатами магистрали мужества или коротко — «трубачи») стойко защищают трубопровод от бандитских налетов.
      ...О диверсии первым дал известие «телевизор» (застекленное в трубе отверстие, в которое наблюдают за давлением горючего) — упругость струи резко уменьшилась. Пока рядовой Александр Коваль, харьковчанин, готовил к выходу бронетранспортер, а на это потребовалось всего лишь минуты, сержант Владимир Соколов по рации доложил командованию о случившемся.
      Прекрасный водитель Саша Коваль. «Броник» с комплектом запасных труб — издали чем не многоствольная артиллерийская установка! — рванул, как говорится, с места в карьер. Каждая секунда — десятки литров топлива, каждая минута — сотни. И совсем «трубачам» не отводится времени на то, чтобы произвести разведку местности вокруг аварии. Бандиты, совершив диверсию, нередко устраивают засады. Каждую складку местности, каждый валун, способный укрыть человека, изучил Владимир и точно определял, где можно ожидать засаду. Но всего, к сожалению, не предусмотришь.
      Сразу за крутым поворотом трассы, вдоль которой тянутся трубы, первым выстрелом из гранатомета была прошита корма бронетранспортера. Тяжелое ранение получил рядовой Коваль, несколько осколков вонзилось в руку Соколова.
      В такой драматической ситуации «трубачи» не дрогнули, не растерялись. Из всех стволов они открыли огонь по бандитам, а потом и устранили следы их злодеяний.
      Познакомился я с «трубачами» спустя несколько недель после того случая. С заместителем командира трубопроводного батальона по политчасти подполковником Сергеем Федоровичем Кузнецовым мы подъехали к маленькому домику, окруженному желтыми, иссушенными зноем горами. У стены, прямо под крохотным оконцем, пробегали две нитки трубопровода.
      — Типичный наш гарнизон, каких на трассе десятки, — заметил политработник, показывая на домик, часового на посту и спешившего навстречу стройного симпатичного солдата. Здесь несли службу Соколов и его подчиненные рядовые Эдуард Магерамов из Азербайджана и донбассовец Игорь Досов. Другие находились в подразделении. Небольшим составом они охраняли жизненно важную артерию, меняли изношенные трубы, занимались боевой и политической подготовкой и вдобавок ко всему готовили себе завтраки, обеды и ужины. «Словом, трубопроводчик — это и швец, и жнец, и на дуде игрец», — сказал Кузнецов.
      — Нелегко приходится?
      — По-всякому, а в общем-то служба как служба, — глаза сержанта Соколова не по возрасту строгие, цепкие и очень уставшие. Ночью спать не пришлось — неподалеку шла перестрелка.
      Родом Владимир из села Михайловка, что в Новосибирской области. Там живут его родители — отец Валентин Иванович и мать Альбина Александровна. Служба у сержанта скоро заканчивается, и ему больше всего жаль расставаться с товарищами, ставшими ему роднее родных братьев. Они делятся куском хлеба, читают друг другу письма, получаемые от родителей, друзей, девушек и, конечно, плечом к плечу отражают бандитские налеты. Никогда не забыть эти эпизоды, мгновения.
      В комнатах домика — порядок, чистота. А там, за оконцем, сухой афганец швырялся пригоршнями пыли и песка. Тихо работал радиоприемник, настроенный на московскую волну. Еще запомнились рядом с фотографиями родных и любимых репродукции с картин Левитана, Шишкина, других художников. Словно кусочек родной природы разместился в далекой афганской стороне. Воистину человеку без чувства родины никак не прожить. Посмотришь на родные березы и сразу потеплеет на душе: солдат, известно, начинается с думы об Отечестве.
      Сергей Федорович интересовался запасом продуктов, мылись ли люди в бане, какие проблемы им надо решить в первую очередь, а какие — во вторую? Спросил, давно ли у них была с концертом агитбригада? Я уже слышал о ней. Создана она в батальоне специально для культурного обслуживания воинов-трубопроводчиков. Руководит ею прапорщик Виктор Гальцев. В состав входят самодеятельные артисты, лектор из агитпропколлектива, фотограф, художник и обязательно киномеханик с кинопередвижкой. Бригада постоянно в пути. Встреча с ней — целое событие в жизни «трубачей», оторванных друг от друга километрами пустынь, горных круч, зеленых зон.
      Обратил внимание подполковник Кузнецов и на библиотеку в красном уголке.
      — По второму кругу пошли? — кивнул он головой на книжную полку.
      — Пошли, товарищ подполковник, — улыбнулся сержант и потом добавил: — Некоторые книги третий раз читаем.
      — Постараемся поменять, — Сергей Федорович сделал в своей записной книжке пометку. Заметив мой интерес, пояснил: — Шефы помогают.
      Шефы трубопроводчиков кировоградские комсомольцы. Это они прислали инструменты для солдатского вокально-инструментального ансамбля, двадцать восемь радиоприемников, полтора десятка фотоаппаратов «Зенит» и «Фэд», книги, канцелярские товары. Посылки с книгами пришли из Москвы. Для «трубачей» все это имеет особое значение. У них, разбросанных по трассе небольшими гарнизонами, практически нет возможности пользоваться библиотекой части. Нет возможности и собраться вместе, чтобы сфотографироваться, посмотреть фильм, принять участие в каком-то мероприятии.
      Коль речь зашла о шефстве, не могу не сказать о любви советского народа к нашей армии, которая очень ярко проявляется в отношении к воинам, выполняющим интернациональный долг в Афганистане. Со всех концов страны идут сюда подарки. Для них потребовался целый склад. Заведует им коммунист прапорщик Михаил Савчук. Я видел посылки из Ленинграда и Саратова, Минска и Запорожья, из других многих и многих городов и сел Советского Союза. Смотрел, и сердце невольно наполнялось гордостью за наше великое чувство братства.
      В тот день с подполковником Кузнецовым мы побывали в нескольких гарнизонах. Поднялись и на Саланг.
      Внизу от жары сохли губы, а на перевале лежал снег. Он искрился на солнце, слепил глаза. Нас встретил командир взвода лейтенант Александр Петрыкин. Подполковник поздравил его с получением партийного билета и поинтересовался настроением. «Отличное!» — был ответ. Офицер охотно говорил о разных вещах и не переставал восхищаться открывающимися отсюда видами. Места и впрямь были живописными. Такие виды, пожалуй, лишь на Крестовом перевале Военно-Грузинской дороги.
      Рядом с домиком стучала «пнушка». ПНУ — передвижная насосная установка, перекачивающая горючее через перевалы.
      Вдруг где-то внизу раскатисто прогремели взрывы гранат. Они напомнили о постоянно грозящей опасности. Рядовые Курал Оразбеков, Александр Саунин, Дмитрий Ситников, Александр Белоус насторожились... Каждодневно мчатся они навстречу смертельной опасности, потому что не дает покоя контрреволюционному отребью надежная работа трубопровода. В Пешаваре и за океаном ломают голову, как нарушить поставку топлива в Афганистан. Но тут очень уместная поговорка: видит око да зуб неймет.
      Еще утром, знакомясь с подполковником Кузнецовым, подтянутым, роста чуть выше среднего, с густым инеем на голове, я заметил, что он слегка прихрамывает. Под вечер стало видно, что нога слушается Сергея Федоровича совсем плохо. «Ранены?» — спросил его. «Пустяки», — махнул он рукой. Признаться, я так и не понял: действительно ранен или просто растер ногу? Уточнять постеснялся.
      — Все дело в трубе, — шутил Кузнецов и тут же начинал рассказывать о воинах-трубопроводчиках.
      ...Выпускник автошколы ДОСААФ рядовой Олег Медведев доставлял в отдаленный гарнизон комплект труб для замены уже износившихся. Дороги здесь, как известно, неспокойны. За каждым поворотом можно ждать засады. Так что для доставки груза здесь формируются колонны с надежной охраной. Но иногда командир разрешает и одиночные выезды, разумеется, когда дело не терпит отлагательства. Доверие, конечно, только лучшим водителям. Рядовой Медведев — из таких. Выезжал не один раз. Бывало, и обстреливали. Но выдержка, хладнокровие всякий раз выручали его.
      Солдат не бросал баранку даже в том случае, когда приходилось ехать на одних ободах.
      В этот раз его ждало испытание посерьезней. На крутом спуске, зажатом скалами, по машине ударили из гранатомета. Граната разорвалась в кузове. Автомобиль тотчас загорелся. Но и в этой ситуации Медведев не растерялся, продолжал движение. Остановись он, бандиты расстреляли бы его из автоматов.
      — Представьте себе, сидишь за рулем и ждешь, что в каждое мгновение взорвется бензобак, — взволнованно говорил Сергей Федорович. — Какая выдержка! Какое самообладание у девятнадцатилетнего парня!
      Он назвал других водителей, выпускников автошколы ДОСААФ, — рядовых Владимира Демочкина, Сергея Демидова, сержанта Александра Черныша, удостоенного ордена Красной Звезды...
      Прочитал мне подполковник и письмо старшего лейтенанта Сергея Наволоцкого, которое тот прислал из госпиталя. Это он вместе с пятью подчиненными смело вступил в схватку с бандой, спустившейся с гор, чтобы взорвать участок трубопровода. Во время ожесточенной перестрелки офицер был ранен в обе ноги. Но поля боя он не покинул: перетянул ноги жгутами и продолжал отражать нападение. Бандиты не ожидали столь решительных и смелых действий и, несмотря на свое численное превосходство, дрогнули. Начали отходить в горы, потеряв убитыми несколько человек. Только тогда старший лейтенант Наволоцкий разрешил подчиненным отвезти себя в санчасть.
      — Никто бы не осудил офицера, если бы до подхода мотострелкового подразделения он не вступил в бой, — делился мыслями Кузнецов. — Но чувство долга, воинского и партийного, у него превыше всего. Под стать командиру и подчиненные. Героизм и мужество проявил, например, младший сержант Андрей Веклич — родители, воспитавшие его, должны гордится своим сыном.
      Перед поездкой к воинам-трубопроводчикам мне объяснили, что здесь сумели за последнее время в три раза сократить потери горючего. Связывали это и с фамилией Кузнецова. А уже от самого Сергея Федоровича услышал, что до недавнего времени о службе трубопроводчиков он знал постольку-поскольку. От отца-фронтовика, полковника в отставке, кавалера ордена
      Ленина, трех орденов Красного Знамени, многих других боевых наград, унаследовал сын любовь к танкам. Был заместителем командира танковой роты, батальона, полка по политчасти. Танкистом участвовал в совместных с афганскими подразделениями операциях против душманов и здесь.
      И вдруг — назначаетесь в трубопроводную часть. Как военный человек ответил: «Есть!» В душе — горький осадок: мол, в тыловики записали. Не представлял тогда, как опасна и трудна служба трубопроводчиков.
      Кузнецов рассказал о сложившемся стиле работы офицеров батальона. Их место — среди личного состава. Минимум массовых мероприятий. За все время, сколько я был в батальоне, ни разу не видел вместе командира и его заместителей офицеров А. Федорцева» А. Карзанова, В. Ражева, Б. Каграмьяна. Встречал их на самых разных точках, где несли службу трубопроводчики.
      О сержантах политработник говорил с особым уважением. Они играют здесь очень важную роль. Поэтому им прививается чувство высочайшей ответственности за порученное дело. Ему говорят: ты в гарнизоне — самый главный, ты отвечаешь за бесперебойную работу трубопровода, за товарищей. Никакой мелочной опеки над сержантом не допускается. Опора — командиры-коммунисты. В ротах их здесь в среднем от десяти до четырнадцати человек. Каждый начальник гарнизона — член или кандидат в члены партии.
      Побывал я и в огороде батальона, где растет зелень, арбузы, дыни. На столы это подается, конечно, не каждый день, но по выходным и в праздничные дни — весомая прибавка. Как и мясо содержащихся в подсобном хозяйстве свиней, кролей, кур. Занимается хозяйством рядовой Виктор Будаев, тракторист из села Барятино Горьковской области. В хлебопекарне меня угостили ароматным с румяной корочкой хлебом. Всю выпечку сразу повезли по гарнизонам.
      — Кормят вкусно, как мама дома, — говорит сержант Дмитрий Родриго.
      Отец Дмитрия Винцент Родриго приехал в Советский Союз из республиканской Испании пятилетним мальчиком. Воспитывался в Ивановском детдоме. Ныне работает переводчиком на радио. Кроме Дмитрия у него с женой Людмилой Марковной (она родом с Украины) еще один сын — Виктор и дочь Ольга.
      — В общем, у нас самая настоящая интернациональная семья, — смеется сержант.
      Дмитрий мечтал быть десантником, готовил себя в аэроклубе ДОСААФ, прыгал с парашютом. Но попал в «трубачи». Однако, признался он, нисколько не жалеет — очень нужная специальность, романтики здесь в избытке.
      И все же, если говорить о главном, благодаря чему удалось сократить потери горючего, это благотворные процессы, которые происходят в Афганистане. Местные жители сами стали проявлять активность в защите трубопровода. Старейшины многих кишлаков заявляли, что они сами взяли определенные участки под свою охрану. Сказывается большая пропагандистская работа и активность революционной власти, и наших воинов.
      В разных местах я, например, видел вот такие листовки:
      «Благородные мусульмане!
      По вине отдельных наших сограждан наносятся повреждения трубопроводу. Это приносит большой вред нашей любимой Родине. Мы предупреждаем тех, кто преследует корыстные цели или по наущению врагов Саурской революции наносит трубопроводу повреждения, — их действия противоречат исламу, недостойны истинного и честного мусульманина и будут решительно пресекаться, а лица, их совершившие, будут строго наказываться.
      Уважаемые соотечественники!
      В случае нормальной работы трубопровода в зоне ваших кишлаков горючее, столь необходимое вам, будет выдаваться.
      Оберегайте трубопровод!
      Не допускайте его повреждений и своевременно информируйте органы власти, царандой и воинские части о малейших его повреждениях!»
      Находил я и рисунки с надписями, призывающими охранять трубопровод, например, такими:
      «Если ты честный мусульманин, не допусти аварии на трубопроводе! Тогда ты и твоя семья законно могут получить топливо!»
      Или: «Крестьяне! Следите за состоянием трубопровода вдоль ваших полей!»
      Листовки и рисунки подготовили активисты власти в разных уездах, с которыми трубопроводчики установили тесную связь. Воины помогают дехканам, чем могут. В некоторых местах проложили на поля водопроводы. Ведь в этих засушливых местах вода — сама жизнь.
      Есть у воинов-трубопроводчиков и сад советско-афганской дружбы. Его выращивают совместными усилиями наши солдаты и местные жители, о чем свидетельствует табличка перед входом. Дехкане помогли семенами, черенками винограда, саженцами, редкими породами деревьев. Аксакалы часто бывают здесь, дают советы, как лучше ухаживать за садом.
      «Трубачи» установили дружбу с афганскими подразделениями. Особенно с полком, которым командует подполковник Абдулла (полк расположен на территории, где проходит трубопровод). Не проходит ни одного праздника, чтобы афганские и советские воины не присутствовали на них друг у друга. Регулярные встречи, обмен опытом, взаимовыручка, проведение совместных субботников — все это органично вошло в жизнь трубопроводчика. Афганские товарищи показали мне своего рода культкомнату, другие помещения, которые были построены на одном из субботников.
      Словом, трубопровод окружен надежным кольцом его защитников, и это кольцо, сколько бы ни пытались душманы, не разорвать.
      В эти дни подполковник А. Федорцев прощался с однополчанами: его служба в Афганистане подошла к концу. «Какие люди у нас! — с гордостью говорил он. — Я ими очарован. Жаль, что не поэт, написал бы в их честь оду!»
      Помню, мы стояли с ним, погруженные в густую смолу ночи, изредка прорезаемую трассирующими пулями. Он рассказывал и рассказывал, называя все новые имена. От него, кстати, я узнал, что подполковник Кузнецов в одной из стычек с душманами был ранен, потому и прихрамывает, и что врачи ему прописывают покой. А Сергей Федорович перевяжет ногу и снова в дорогу, к людям, которыми действительно нельзя не очароваться.

      От легкого прикосновения руки дневального сержант Баев вскочил моментально, подобно взведенной пружине, снятой с предохранителя. Руки автоматически потянулись к пирамиде с оружием.
      — Стась, Стась! — услышал наконец он спокойный голос товарища. — Ротный зовет.
      Только теперь, оглядевшись, он понял, что все спят, а значит, тревоги не было. «Чего же в такую рань подняли?» — подумал с досадой. Но быстро сообразил, что командир роты старший лейтенант Валерий Потиенко, которого он, сержант Баев, очень уважал за заботу о подчиненных, справедливость и отвагу (два ордена заслужил в боях с душманами), по пустякам поднимать не станет.
      Ночная прохлада освежила сержанта, отогнала остатки сна. Стояла удивительная тишина, лишь слышались отрывистые команды патрулей да тарахтение энергопередвижки. В деревне под Тюменью, куда Станислав частенько ездил к деду с бабкой, он тоже просыпался нередко вот так же рано. Просыпался от большого концерта природы — песнопения птиц и кваканья лягушек. И как завороженный слушал эту непередаваемую благодать. «Здесь ни птиц, ни лягушек не слышно», — вздохнул он.
      Войдя в ротную канцелярию, сержант с порога хотел было, как всегда, четко представиться. Но Потиенко махнул рукой, мол, проходи, ждем. Кроме него здесь находились командир батальона майор Владимир Ковальчук и какой-то афганец с усталым лицом, в костюме европейского покроя. «Э-э, и впрямь предстоит важное дело», — пришел к выводу Баев.
      — Товарищ Хаким из местного отделения ХАДа — к нам за помощью, — вступил в разговор комбат.
      «Наверное, нужно что-то срочно разминировать», — подумал сержант. Однако ошибся: на этот раз к саперам обратились с другой просьбой.
      — Сегодня ночью душманы напали на кишлак, что в долине Орлов — мы там однажды работали, — продолжал комбат.
      — Так точно, товарищ майор, — сказал Баев, — обнаружили десять противотанковых мин итальянского производства.
      Ковальчук кивнул головой в знак согласия:
      — Нападение произошло часа три назад и было отбито отрядом самообороны и царандоевцами (милиционерами), приехавшими туда, по словам товарища Хакима, уже после вечернего намаза. Далеко банда уйти не могла, где-то в окрестных пещерах прячется, чтобы выждать момент и уничтожить непослушных дехкан. Надо обязательно найти ее, чтобы не пролилась кровь невинных людей.
      — Обязательно найти, — с сильным акцентом произнес по-русски хадовец. При этом его глаза сверкнули решимостью, а руки крепко сжались в кулаки. — Главарь банды из местных баев. Мы давно пытаемся его взять, но каждый раз он уходит, как песок сквозь пальцы.
      Сотрудник службы безопасности далее сказал, что с этим делом могли бы справиться собаки из минно-розыскной службы. Если мины в земле ищут, то банду на поверхности наверняка найдут. Комбат в знак согласия кивнул головой и спросил:
      — Не подкачаете?
      — Зорро постарается, — ответил сержант.
      ...Вчера Баеву с его неразлучным другом по кличке Зорро пришлось здорово попотеть на испепеляющей жаре. Разминировали дорогу в Змеином ущелье, рассекающем склон мощного скального кряжа глубоким рубленым шрамом. Один конец ущелья упирался в заснеженные вершины гор, другой растекался в уютную зеленую долину. Как обычно, к работе приступили в рассветных сумерках, когда походившая на кремнистую ленточку и вытянувшуюся среди зелено-желтых квадратов и прямоугольников полей, арчовых рощиц и коричневых дувалов дорога еще была пуста. Она и ждала саперов: только после того как они объявят: «Мин нет, путь свободен», смогут пойти колонны машин, «бурубухайки» афганских торговцев.
      Много таких дней у сержанта. Все их он помнит. А вчерашний — тем более. Выступили бронегруппой в составе трех бронетранспортеров и боевой разведывательной дозорной машины (БРДМ). Как миновали последний пост охранения, остановились. Из машины легко, пружинисто первой выскочила собака, за ней — Баев, рядовые Сергей Анохин, Виктор Круцкий, другие товарищи.
      — Вперед, земляк, — скомандовал командир взвода старший лейтенант Владимир Дубинин. Земляками Баева были почти все офицеры части — заканчивали в разное время в Тюмени высшее военно-инженерное командное училище имени маршала инженерных войск А. И. Прошлякова.
      Вся группа теперь двигалась со скоростью, которую задавали они — сержант Баев и Зорро. За ними с миноискателями — рядовые Анохин и Круцкий, оба награждены медалью «За отвагу». Шли молча, стараясь избежать лишних звуков, чтобы не прозевать в наушниках миноискателя зуммер найденной «слепой смерти». Мина и впрямь слепая смерть, она неразборчива в выборе жертвы. Баеву припомнились слова матери из последнего письма (хотя они по-разному варьировались в каждом из полученных писем): «Будь осторожен, сынок». А саперу без осторожности никак нельзя: ошибается он, понятное дело, всего лишь один раз. И хотя приходится иметь дело с изощренными «игрушками» американского, итальянского, английского производства, Баеву и его товарищам везет.
      «У Стася талант работать с собаками», — так говорили и в Тюменской школе собаководства, и в подмосковной школе, куда Баев поначалу попал служить со своим Зорро. Так говорят и теперь, в части. На счету сержанта и Зорро только одних противотанковых мин около сотни. Значит, сотни спасенных жизней.
      Зорро, выйдя на дорогу, особого беспокойства не проявлял. Преданными глазами посмотрев на хозяина, спрашивал, мол, начинать? И, получив команду, натянул поводок. Он рыскал от одной обочины к другой, замедлял шаг возле дорожных заплат, рытвин, подолгу втягивая воздух...
      Прошли, наверное, около двух километров. Мин не было. И напряжение потихоньку начало спадать. А тут еще ослепительно и весело брызнуло солнце, вырвавшись из-за зубчатых горных вершин. На мгновение показалось, что никакой опасности нет. И тут Зорро уткнул нос в дорожную рытвину, поскреб по ней лапой — осторожно-осторожно, так заботливая хозяйка вытирает пыль с дорогих вещей. Потом поднял голову и умными глазами посмотрел на Баева. Станислав в награду потрепал ему холку. Подошедший Сергей Анохин приложил к рытвине миноискатель и покачал головой. Что означало: железом тут и не пахнет. Выходит — пластмассовая. Зорро не ошибается.
      Командир взвода, отдав команду: «В укрытие!», направился к предупреждающей указке, поставленной Баевым. Встал на колени, в своем маскхалате совсем слившись с выгоревшей землей, и бережно, одними пальцами начал расчищать землю. Углублялся долго и невозмутимо-спокойно. Ямка получалась удивительно точной по кругу, словно рыли ее буром. Наконец показался желтый ребристый бок мины. Пальцы стали работать еще медленнее.
      Пот ручейками стекал к подбородку Дубинина и капал прямо на мину. Но офицер, казалось, не обращал на него внимания. И только закончив расчистку, он тыльной стороной ладони провел по лбу и начал распускать шнур с привязанной к нему маленькой «кошкой». Потом зацепил ею желтый пластмассовый бок мины, отошел на длину шнура, спрятался в укрытие и дернул. Мина выскочила из своего гнезда. Дубинин подождал, а через минуту подошел к ней и вывернул взрыватель — беленький штырек с круглой крышкой.
      Весь этот процесс Станиславу Баеву хорошо знаком. Сам не раз выкапывал мины, обезвреживал их.
      Да, вчера на дороге пришлось поработать особенно много, пока не прошли до контрольного диспетчерского пункта, что почти на самом перевале ущелья. Думал, что сегодня-то Зорро сможет отдохнуть: собаке тоже нужен отдых. Не вышло. Подняли раньше обычного, и, судя по всему, день предстоит жарче вчерашнего...
      Возвратившись из канцелярии роты, Баев взял сумку с собачьими лакомствами и направился кормить Зорро. Радостно взвизгнув, собака лизнула Станислава в щеку. «Вот, Зорро, придется нам с тобой и сегодня поработать, — вздохнул сержант, — ничего не поделаешь». Он был бы рад назвать Зорро ласково, но инструктор не должен баловать животное. И так допускал поблажки, хотя учил других в школе собаководства соблюдать дистанцию, занимаясь с собаками.
      Вскоре поднятая по тревоге рота Потиенко усаживалась в бэтээры. Рядом с Баевым умостились неразлучные Сережа Анохин и Виктор Круцкий. Поглядывая то на него, то на Зорро, они качнули подбородками и дружно запели детскую песенку: «Преданней собаки нету существа...» А Зорро и впрямь, положив голову Станиславу на колени, смотрел на него, готовый в любую минуту отдать за него жизнь.
      На пути в долину Орлов «броники» штурмовали косогоры, выбоины, крутые спуски и подъемы. В открытые люки проникал поток прохладного воздуха. Ночь еще тащилась, как древняя старуха, которой недостает сил выбраться из ущелья. Но звезды уже тускнели, и на фоне неба стала вырисовываться гора.
      В дальнейшем сидели молча: кто внимательно всматривался в предгорье, откуда в любую минуту могли ударить душманы, кто вспоминал родные края, а кто задумался о своем солдатском житье-бытье. Сидели воины с суровыми лицами. Быстро повзрослели вчерашние мальчишки в Афганистане. Многое, себя в том числе, видят другими глазами. Они не страшатся, как не страшились и наши деды, в тревожное время бандитских пуль, ударов в спину, злобной клеветы.
      Станислав посмотрел на часы, двигались уже не менее полутора часа. За это время банда могла далеко уйти. «Глупая вещь, эти часы, — проплыло у него в голове. — Меряют безмерное время». А мысль опять возвращается к тому же: душманы уходят все дальше и дальше, а они пока к ним не приближаются.
      Вскоре колонна въехала в долину Орлов. Станислав посмотрел в утреннее прозрачное небо: орлов в нем не было. Наверное, птицы еще спали. Не могло же случиться такого, чтобы в долине Орлов не было орлов!
      Кишлак с тремя десятками домов с плоскими крышами и светло-коричневыми, почти желтыми дувалами примостился у подножья крутой горы. Окрест лежали клочки обработанной земли. Они здесь обложены камнями. Как, наверное, непросто на этой каменистой, выжженной горячим солнцем почве растить хлеб, подумал Станислав.
      Встретить прибывших вышли все мужчины от мала до велика. У многих оружие — автоматы, винтовки, старинные «буры», сохранившиеся еще со времен борьбы с английскими колонизаторами. Мальчишки, с худыми лицами, в лохмотьях и буквально все как один босые, что-то радостно кричали. Преобразились и застывшие глаза аксакалов. Их изможденные, окаменевшие лица повеселели. Одеты они были в заношенные длиннополые рубахи, а на головах — выцветшие от солнца и долгой носки чалмы.
      — Какая ужасающая нищета, — покачал головой сидевший рядом Сергей Анохин.
      Когда «броник» остановился, Баев первым делом подозвал к себе худого паренька:
      — Держи, бача, — протянул он ему прихваченную в дорогу булку хлеба.
      — Ташакор, шурави! — прижимая хлеб к груди, как самый дорогой на свете подарок, ответил мальчишка.
      Сердце сжалось у сержанта от боли за мальчишку. Кем он станет, этот худющий бача? Выживет ли? Не упадет ли, сраженный душманской пулей? Ведь в таких вот пацанах — будущее афганской революции. Ради них на истерзанной и многострадальной земле идет яростная борьба с отребьем, выращиваемым щедрыми, подачками из-за океана.
      В кишлаке уже находилось подразделение афганской армии. Его командир в лихо заломленной фуражке представился старшему группы командиру роты Потиенко. Потом улыбнулся, глядя на Баева и его собаку, подошел к сержанту и крепко пожал ему руку. И другие афганцы с надеждой смотрели на него. Станислав каждой своей клеткой почувствовал, какая огромная ответственность падает на него и его Зорро.
      А он, Зорро, особого беспокойства не проявлял. Умудренно посматривал на толпу, даже чуть равнодушно, и все время бросал взгляд на хозяина: «Не пора ли за работу?»
      Утреннюю прохладу давно растопило жаркое солнце. Уже сейчас хотелось пить. Станислав из фляжки налил в согнутую ладонь воды — Зорро вылакал ее шершавым языком. Налил еще — Зорро снова вылакал. Так повторилось несколько раз.
      — Пей сам теперь, Стась, — улыбнулся Круцкий, откручивая крышку фляги. — Чую, что придется нам сегодня попотеть. Пей, пей, Стась.
      Отпив несколько глотков, сержант заметил:
      — Хороша водичка! Вкуснее вроде бы ничего не пил. Баев и Круцкий дополнили свои фляги водой из термоса и стали ждать. Подошел командир роты.
      — Ну что, товарищ сержант, — обратился он к Баеву, — будем брать след?
      — Так точно! Будем!
      Тут же приступили к делу. Зорро начал прорабатывать место, откуда бандиты пытались напасть на кишлак. Он пока слабо натягивал поводок. Станислав его не торопил. Силы надо беречь, собака все сама понимает. Не понуждал и тогда, когда Зорро, взяв след, пошел в горы. Станислав следовал за ним и осязал всем телом, как проступает, противно щекоча, пот. Уже не капали, а струйки сочились по лицу, под майкой.
      Миновали перевал через хребет, что полукольцом охватывал долину Орлов, и углубились в лунный ландшафт — сплошные камни, ни единого деревца, даже трава не росла. Тропа огибала валуны, отвесные скалы, цеплялась за выступы и снова бежала по плоскогорью. Позади, тяжело дыша, спешили афганские и советские солдаты. Они то отставали, то приближались вплотную. Командир афганских сарбазов давно снял с себя лихо заломленную фуражку и охрипшим, простуженным голосом поторапливал подчиненных.
      Потиенко своих не понукал: хорошо подготовленные физически, они не растягивались, шли дружно, ни на секунду не теряя из виду друг друга, готовые к бою. Сколько уже бежал Зорро, никто не знал. Всем казалось, что преследование длится бесконечно, хотя до полудня было еще далеко. Солнце палило неимоверно. Люди находились — создавалось такое впечатление — не на земле, а в жарко натопленном тандуре (печке).
      Вокруг — ни души. Только преследователи и их «подопечные», наверняка, засевшие где-то в пещере. Где? Сколько еще предстоит идти? И главное — откуда ударят? След не кружил и не петлял. Зорро с тропы никуда не сворачивал: бандиты, видимо, не предполагали, что искать их будет собака. А может, они совсем исключили погоню?
      Да, не хватает пока в молодой революционной армии сил, чтобы покончить со всеми бандитами. Что ж, если душманы не думают о погоне, тем лучше. Зорро иногда останавливался, вынюхивая след, и вновь устремлялся вперед. Как ему приходилось туго, понимал, пожалуй, один лишь Станислав. Все остальные, измочаленные, вымотанные, думали только о том, как бы скорее завершить всю эту гонку да лицом к лицу столкнуться с «духами».
      Вот уже устал и Зорро. Он оседал на задние лапы, брюхо его иногда доставало до земли, уши обвисли. Станиславу жаль было собаку, но команды на отдых он не давал. А именно он, Баев, сейчас обладал такой властью.
      Привал все же сделать пришлось. Афганские товарищи растянулись. Для многих из них, вчерашних дехкан, изнуренных постоянным недоеданием и непосильным трудом, дорога была слишком трудна. И в случае нападения душманов среди них могли быть значительные потери.
      Как и всегда, первым пил Зорро, жадно лакая воду. Во фляге едва оставался глоток, когда он отвернул голову вправо: значит, утолил жажду. Свой глоток выпил и сержант. Тотчас в его мыслях возникла звонко-струйная речка, что бежит, рассекая пополам деревню, где жили дедушка и бабушка. Какая холодная и прозрачная вода в ней! Станислав представил, как с разбегу влетает в реку, ощущая тугую прохладу... Сладостные воспоминания. А здесь кругом за сотни верст речки нет, так что с разбегу в изумрудное течение не влетишь.
      Там, где остановились, выцветшая трава, а вернее — кое-где торчащие тоненькие безжизненные травинки не шевелились — казалось, они вбиты в землю. Не было ветерка. Это хорошо, подумал Баев. Ветер сейчас нес бы не свежесть, а духоту.
      В долине Орлов, наверное, по весне цветут маки, но они не пахнут разнотравьем, как бывает на покосе в Сибири. Станиславу приходилось видеть цветение маков неподалеку от расположения части. Они там огромные, красные, точно капли крови, или черные, будто всеми забытые вдовы. А в его родном краю другие цветы — ромашки, незабудки, васильки, колокольчики, масса других, названия которых он не знает...
      Афганские солдаты со скулами, обтянутыми бурой, потрескавшейся кожей, с красными глазами лежали неподвижно. Невдалеке от них рядовой Анохин пересохшими губами пытался что-то петь: «Для остановки нет причин, иду, скользя, и в мире нет таких вершин, что взять нельзя...» «Откуда это?» — лениво спросил себя Станислав.
      «Да это же Высоцкий», — хотел сказать Баев вслух. Но промолчал, лишь про себя повторил: «Среди нехоженых дорог одна — моя...» И верно, для него сейчас есть только одна тропа и ведет она прямо в бандитское логово. Не пройдя ее, нельзя честно шагать по другим дорогам.
      И снова Зорро, взяв след, натянул поводок. Он шел, покачиваясь, — совсем обессилел. И только собачья преданность, верность своему хозяину вели его вперед.
      — Не могли они уйти в Пакистан, — обращаясь к Хакиму, хадовцу, утвердительно говорил старший лейтенант Потиенко. — Следовательно, они должны быть где-то рядом. Может, еще один бросок...
      — Да, где-то рядом, — замотал головой Хаким. Он что-то гортанно крикнул командиру афганских сарбазов. Тот передал команду по колонне, видимо, подтягивая людей и приказывая им усилить бдительность.
      Почувствовал усталость и Станислав. Порой он ни о чем не думал. Брел и брел за собакой с гудящей головой, забывая, куда и зачем. Внезапно бездумность проходила, и он пугался: не просмотрел ли Зорро след в это мгновение? Нет, собака верно вынюхивала маршрут. И когда тропа круто взяла вверх, сержант, как говорится, печенкой почувствовал, что бандиты где-то неподалеку. Скорее всего, в том вон черном окошке, выделявшемся на скале. Он напрягся: Зорро занервничал, а это наивернейший признак опасности. Натянул поводок.
      Тотчас же сверху ударили автоматы. Пули брызнули по валунам, не долетая до солдат.
      — Рассредоточиться! — крикнул Потиенко.
      Примерно такая же команда прозвучала и по-афгански.
      «Началось», — тревожно пронеслось в голове Станислава. Душманы вели сильный огонь из того самого черного окошка на скале.
      Афганские и советские солдаты пошли в атаку. А затем все сидели в отбитом у врага укреплении и удивлялись, как смогли вскарабкаться на эту головокружительной высоты скалу. Зорро нежно смотрел на своего хозяина, который собрал из всех фляг по капельке воды и угощал собаку с ладони. Уходящее за горы солнце краснело, точно раскаленный металлический слиток.