ВСТРЕЧА В ВИТКОСЕ

Это был белый утес в долине неширокой реки. Белый утес, и у подошвы его – обильный ключ. Холодная струйка выбивалась из замшелой трещины, теребила мокрые зеленые бороды водорослей. Крохотный ручеек бормотал в каменном желобе. Каменную рубашку ручейку «сшили» на славу: она пережила и Родригеса, и инку на четыре столетия.

Близ источника начиналась отличная дорога. Она шла вверх, по склону лохматой горы. Это был путь к Виткосу. Единственный путь. Слева и справа зеленели сплошные заросли, где гибкие плети лиан арканили ноги, где острые шипы впивались в тело, в клочья рвали одежду. Этот воинственный лес надежно охранял Вит-кос. Через непролазную чащу, которая окружала город, пробиться было нелегко, а дорогу, единственную дорогу в резиденцию инки, зорко стерегли его воины.

Почти у самой вершины горы дорога втягивалась в узкие ворота, пробитые в высокой, в рост человека, стене из серого камня. Это был внешний обвод столицы Вилькапампы города Виткоса.

Отличная стена! Ни следа цемента, известки, кладка сухая, но камни пригнаны были друг к другу намертво.

С вершины горы, с того места, где стоял город, открывался вид на всю Вилькапампу, равнину, поставленную на дыбы. Темно-зеленый покров лесов вспарывали голые гребни горных цепей. На этой изумрудной глади плели свой светлый узор бесчисленные реки и ручьи. Далеко на юге в небесную синеву вонзались высокие пики, увенчанные снежными шапками.

Город был совсем не велик. Обойти его не стоило труда. На это требовалось не больше десяти минут. Собственно, это был даже не город, а крепость. На сто шагов в длину, на пятнадцать шагов в ширину растянулся дворец инки. Массивное, тяжелое здание из гранитных каменных блоков. В цоколе покоились громадные плиты, каждая из них весила не меньше трехсот пудов. Это был главный бастион Виткоса, дворец-воин. Его фасад выходил на большую площадь – Марсово поле столицы Вилькапампы. Площадь стерегли каменные форты – низкие дома без окон. Площадь была единственным ровным местом в городе. Она срезала макушку горы, ниже ее шли крутые склоны, на которых гнездились десятка три каменных домиков.

На площади, у стен дворца, на семи высоких столбах белели черепа. Семь черепов. Пустыми глазницами они глядели на город инки. То были головы семи душегубов – убийц инки Манко.

У семи столбов стоял теперь в ожидании Титу-Куси сеньор Родригес, посол вице-короля.

Инка не спешил. Он желал показать сеньору послу, что столица Вилькапампы – крепкий орешек и что Виткос – это не Кахамалка.

Триста воинов возвели на площади высокий помост. Вокруг помоста выстроилась гвардия инки – сотня копейщиков в стеганых панцирях из хлопчатой пряжи. В полдень из дворца вышел инка, за ним следовали военачальники и жрецы.

Голова его была туго стянута алой повязкой – царственным льяуту. С повязки свешивались маленькие золотые колокольчики. Колокольчики позванивали в такт мягкой, кошачьей поступи инки. На темени у инки чуть набекрень сидел венец из красных, зеленых и золотистых перьев. Грудь прикрывал чеканный серебряный диск. В левой руке инка держал золотой щит, а в правой – копье. Лицо было закрыто маской.

Инка взошел на помост, простер руки к солнцу, затем легко опустился на низкую скамью.

Предоставим теперь слово самому Родригесу:

Дальше события приняли неожиданной оборот. Речь Родриге-са прервали трое индейцев, которые доставили от вице-короля в дар инке восемь локтей желтого шелка и новое послание.

Вице-король, полагая, вероятно, что Родригес погиб где-то на рубежах Вилькапампы, вступил в непосредственные переговоры с инкой. Но его послание отнюдь не было венцом дипломатического искусства.

Он приглашал инку в Куско, сулил ему пятнадцать тысяч песо годового дохода и поместье с крепостными индейцами. Подробную роспись барышей с этого поместья он обещал прислать дополнительно.

На случай же, если инка откажется принять этот щедрый дар, вице-король грозил ему войной и полным разгромом Вилькапампы.

Дальнейшие переговоры решительно ни к чему не привели. Вице-король спутал все карты Родригеса. Титу-Куси прекрасно понимал, что, покинув свое горное гнездо, он станет приживальщиком и слугой испанцев. Спустя двенадцать дней Родригес тем же путем отправлен был восвояси. Мост был разрушен, все сношения с Вилькапампой прервались.

Горький осадок оставляют на душе записки лазутчика Родригеса. Больно за великий тауантинсуйский народ, который потерял свою землю и сохранил лишь скудный островок надежды в холодных горах Вилькапампы. Прошло всего лишь тридцать лет, как испанцы пришли в Перу, и за эти годы у тауантинсуйцев отняли все, что они своим трудом создали за несколько тысячелетий. Отняли города, дороги, храмы, отняли несметные богатства недр, отняли прошлое и будущее.

Ценой мук и лишений правнукам Пачакути удалось отстоять лишь клочок родной земли в андийском поднебесье.

В 1530 году империя инков была богаче многих стран Европы. В 1565 году инке в знак особой милости мелкий испанский чиновник Родригес дарит несколько пар дрянных ножниц, искренне считая, что он оказывает величайшее благодеяние нищему царю Солнца.

Ножницы, иголки, стеклянные бусы – какая щедрая расплата за золото Кахамалки и Кориканчи, за кровь и пот порабощенного народа, за серебряные горы Потоси, за райские земли косты и теплых долин!

Но посмотрите, как неуютно и тревожно этот благодетель чувствует себя в Виткосе. «Добрых христиан» бедный и гордый народ Вилькапампы ненавидит и презирает. Нищие горцы, для которых кусок хлеба и ломоть вяленого мяса – неслыханная роскошь, свою голодную свободу готовы отстаивать до последней капли крови.

Лима грозит этому народу войной. Лиме отвечают: мы не боимся испанцев, у нас есть мечи и копья, и у нас гордые души, которые нельзя купить за все золото мира. Нам не нужны ваши боги и ваши короли, мы вольные люди на вольной земле, и эту волю, и эту землю мы не отдадим ни за что…

В 1911 году в развалинах Виткоса нашли несколько ржавых ножниц. Это были единственные вещественные следы неудачной миссии сеньора Родригеса.

ОСТОРОЖНО, АПОСТОЛЫ!

Мосты разрушены, Вилькапампа ощетинилась копьями, инка Титу-Куси готов к новым сражениям с бородатыми дьяволами. Но он так же, как и его отец, человек старого тауантинсуйского мира. Он добрее, отходчивее, мягче, благороднее своих железнобоких врагов, и именно поэтому, так же, как и Манко, совершает роковые ошибки, которые очень дорого обходятся его стране и его народу.

На ноге у него шрам от копья – партию в кегли, сыгранную семью убийцами, он помнит отлично. Он выдворил из Вилькапам-пы Родригеса, он закрыл испанцам вход в свое царство. Всем испанцам? Да, всем, кто опоясан мечом, у кого в руках оружие. Но Родригесу он обещал пропустить в Виткос одного-двух монахов. Ведь монахи безоружны, у них нет ни фальконетов, ни стальных кирас, ни острых мечей, а в Вилькапампе живет с полсотни христиан-индейцев. Если этих людей не будут каждодневно наставлять в святой вере, души их попадут в ад. Так не раз говорил инке Родри-гес, и Титу-Куси ради спасения этих душ нарушил свои суровые законы.

Он не знал, что в Лиме эту уступку расценили как величайшую победу Родригеса. Бритый служитель господа, если он прошел школу отцов иезуитов или отцов августинцев, куда полезнее его величеству королю Филиппу, чем сотня усатых рубак…

И вице-король в 1566 году вызвал к себе настоятеля августин-ского монастыря отца Хуана Виверо. Отец Хуан сразу же понял, что именно требуется наместнику. «У меня, – сказал он, – есть воин господний, который заговорит самого сатану и обратит в нашу веру самого Магомета. Я имею в виду брата Маркоса Гарсию.

Он три года провел среди диких индейцев. Правда, и сам он диковат, но зато готов отправиться хоть на край света. Не скажу, что он очень уж умен, но глотка у него железная». И Маркоса решено было немедленно отправить в Вилькапампу.

Доминиканцы, францисканцы, августинцы, иеронимиты, кармелиты, премонстранты, театинцы, варнавиты, келлиты, гергарди-нисты, иоанниты – каких только духовных орденов не было в Испании и ее заморских владениях! Сто семьдесят тысяч монахов – белых, черных, коричневых, желтых, босоногих и обутых, тощих и жирных, вшивых и сияющих телесной чистотой, – такова была армия псов господних, которая в Мадриде и Лиме, в Барселоне и Мехико сеяла тьму и невежество, злобу и ненависть, суеверный экстаз и тупую нетерпимость.

И была еще в Испанской империи господняя гвардия, духовно-рыцарские ордена Сантьяго, Алькантары, Калатравы, Эворы – десять тысяч полумонахов-полусолдат.

Эти братья во Христе рубились в битвах. Они на янтарных, гранатовых и кипарисовых четках подсчитывали, сколько неверных прикололи, зарезали и придушили в своих мавританских, тунисских и алжирских походах.

И была еще лейб-гвардия господня – орден иезуитов. Его основал в XVI веке коварный фанатик Игнатий Лойола.

«Вольномыслие и ересь, – учил Лойола, – это язвы, которые нельзя исцелить огнем и железом. Есть способы куда более хитрые.» И своим последователям он внушал, что они должны быть не псами, а лисицами господними.

Как тать в ночи, как оборотень, иезуит обязан проникнуть в стан врага, и коли заставит нужда, то совсем не грех принять вражескую личину. Иезуит – воин Иисусов – сражается в миру. Сегодня он в черной сутане, завтра – в офицерском мундире, послезавтра – в профессорской тоге. Но всегда и везде он боец, послушный воле ордена.

Благо только то, что идет на пользу ордену и церкви. Ради этого высшего блага иезуит может применять любые средства: клевета, яд, кинжал – все дозволено.

Ядом или кинжалом нельзя убить живую мысль. Зато ее можно выхолостить, вывернуть наизнанку. Вползайте же, сыны мои, внушал Лойола, на академические и университетские кафедры, принимайте на вооружение буквари и указки. Овладевайте душами, пока они юные, вытравляйте из этих теплых душ сомнения. Наука должна быть служанкой церкви, покорной и верной.

И сыны Иисусовы взяли в свои руки школы и университеты. Сыны Иисусовы свили свои тайные гнезда при дворах протестантских государей, в свою липкую паутину они втянули Австрию и Польшу, Баварию и Бельгию. Они проникли в Индию, Китай, Японию, они сеяли смуту в Лондоне и Стокгольме. Их выкормыш Равальяк убил короля-вольнодумца Генриха IV, их агент Гай-Фокс едва не взорвал английский парламент. Они создали свое государство в Парагвае. Они пытались создать иезуитское царство в Московии – это они, а не тень Грозного, усыновили Лжедмитрия и указали ему путь на Москву.

Но в то время, когда Лима объявила тайную войну Вилькапам-пе, иезуитов в Перу было еще мало, и вице-король воспользовался услугами августинцев.

Поступил он так прежде всего потому, что августинцы давно уже обосновались в Куско, пустили глубокие корни в краю теплых долин. Надо, однако, сказать, что и Хуан Виверо, и наместник сделали не лучший выбор, послав в Вилькапампу брата Маркоса. То был человек невежественный, грубый и вздорный.

Впрочем, весьма возможно, что именно такими качествами и должен был обладать лазутчик, засылаемый в страну инки. Если бы Титу-Куси, осердившись на буйного августинца, снял ему голову с плеч, вице-король на «законном основании» мог бы объявить Вилькапампе войну. В более поздние времена господа колонизаторы не раз прибегали к подобным приемам.

Map косу в Куско твердили, что в Вилькапампу он попадет, разве лишь, если у него вырастут крылья. Но августинец добрался до царства Титу-Куси пешим ходом. Инка встретил Маркоса весьма неприветливо, ибо чуть ли не с первого дня Маркое принялся бичевать «языческую скверну», в которой «погряз» Титу-Куси.

Инка сперва терпел эти поучения молча, но скоро они ему надоели. Чтобы отделаться от назойливого наставника, он выдворил его в селеньице Пикуру, что лежало в двух переходах от Виткоса. В Пикуре Маркое построил часовню и принялся обращать в «истинную веру» местных жителей. Но и здесь ему не слишком повезло. «Индейцы, – доносил он, – бегут от меня и клянут на все лады святое учение, в коем я их наставляю. А большинство из тех, кого я крестил, – заклятые враги Христа, нашего спасителя. Тверды в вере лишь индейцы, пришедшие сюда из Куско».

В Лиме Маркосом были недовольны. Он не оправдал тех надежд, которые на него возлагали. И решено было послать в Виль-капампу в помощь этому незадачливому апостолу еще одного августинца. На этот раз направили туда человека, куда более ловкого и обходительного – брата Диего Ортиса. Ортис считался не только искусным проповедником, но и очень сведущим лекарем, а во врачах инка нуждался гораздо больше, чем в апостолах.

Ортис лечил и развлекал Титу-Куси, не досаждал ему нудными проповедями и аккуратно посылал в Куско донесения о состоянии дел в Вилькапампе.

Инка кормил его из своих погребов, чем довел до белого каления завистливого Map коса. «Полагаю, – писал Маркое, – что достойному пастырю надлежит завоевывать души, а не пробавляться подачками»,

Маркосу, вероятно, объяснили, что окольные пути порой бывают короче прямых дорожек. И в самом деле, Ортису удалось, и при этом очень скоро, добиться многого. Он открыл еще одну церковь, он получил разрешение проповедовать среди детей, ему дозволено было водрузить несколько крестов на дорожных перекрестках. И самое важное – инка рассказал ему о священном городе на горе Мачу-Пикчу. Более того, Титу-Куси разрешил монахам посетить этот город, наглухо закрытый для иноземцев.

ГОРОД ЗА СЕМЬЮ ЗАМКАМИ

Титу-Куси отдал приказ: жрецов распятого бога доставить в священный город. И тут же шепнул на ухо одному из своих военачальников:

– По дороге искупай их. Клянусь лучезарным Инти, вторично они уже туда не попросятся.

Путь к горе Мачу-Пикчу лежал через горы, прорезанные сердитыми притоками Урубамбы.

И вот, прежде чем монахи покинули Виткос, сотни две воинов ушли по приказу инки в долины сердитых ручьев. За одну ночь они перегородили ущелья высокими перемычками. Ручьи бросились в атаку на дамбы, но прорваться через плотины им не удалось. Накапливая силу, ручьи разлились по верховьям.

Наутро монахи вышли в путь. Идти было на диво легко. По какой-то непостижимой причине, речки пересохли, обнажилось их каменистое, усеянное мокрой галькой ложе. Монахи бодро шагали по дну. Шагали и радовались. Господь облегчает им путь. Вот так же некогда он осушил Красное море, и Моисей смог посуху пройти из Египта в святую землю…

Внезапно могучая волна сбила их с ног. Где-то вверху воины раскидали дамбы, и плененные ручьи вырвались на свободу. Забыв о Моисее и о его исходе из Египта, монахи подобрали длинные полы и ринулись к берегу. Но бурный поток нес их вниз, к Урубам-бе. Спасли их проводники.

На берег монахи выбрались, стуча зубами от холода. Мокрые и продрогшие, они добрались до священного города Мачу-Пикчу…

Право же нельзя было выбрать лучшее место для этой перуанской Лхассы[10]. С трех сторон – с востока, севера и запада – город опетлен Урубамбой. Он сидит в этой узкой излучине, в самом ее центре, между двумя горами – острым пиком Уаяна-Пикчу и массивной, приземистой вершиной Мачу-Пикчу. Петля Урубамбы врезана в каменные бока этих гор. Врезана глубоко, на восемьсот – девятьсот метров, и стены этого грандиозного каньона круты и обрывисты. С севера, востока и запада штурмовать город могут только кондоры. И строители, заключив союз с тауантинсуйскими горными духами, решили, что нет никакого смысла со всех сторон окружать город стенами. Стену они воздвигли лишь на юге.

Но и здесь природа пришла им на помощь. Перемычка, соединяющая Мачу-Пикчу с Уаяна-Пикчу, – это лезвие выщербленной бритвы. С зубца на зубец вползает узкая тропа, кроме нее, других дорог нет.

За стеной эта перемычка расширяется. Но тауантинсуйские боги страх как не любили ровных и плоских мест. Расширив межгорную дамбу, они под крутым углом пристроили ее к подошве пика Уаяна-Пикчу, всхолмили ее огромными буграми и избороздили глубокими оврагами.

Справа и слева к этой, по перуанскому счету, почти плоской перемычке боги причленили боковые отроги Уаяна-Пикчу. Таким образом, с высоты птичьего полета перемычка в ее широкой части выглядела как арена огромного и со всех сторон замкнутого амфитеатра. На всех боковых склонах жители священного города насекли множество террас.

На самых нижних ступеньках этого естественного и искусственного амфитеатра и на буграх, и в оврагах межгорной перемычки «назло надменному соседу» и был заложен священный город. Или, точнее говоря, не заложен, а достроен. Первые храмы этого города воздвигли во времена Пачакути, когда в Эстремадуре еще не родился лихой свинопас Писарро и когда тауантинсуйцы считали, что нет на свете страны, могущественнее их солнечной империи.

На восточном откосе амфитеатра, вне стен города, лепились каменные домики черного люда и казарма местного гарнизона. Собственно город, его святая святых, располагался на трех буграх перемычки.

В Венеции, по пояс погруженной в воды Адриатики, каналы заменяют улицы. В священном же городе, разбросанном по кручам, вместо улиц были лестницы. Лестницы-проспекты и лестницы-переулки. Лестниц насчитывалось свыше сотни. Были очень странные лестницы, такие узкие, что на них не могли бы разминуться две кошки, были лестницы очень широкие с парапетами и балюстрадами.

Вдоль лестниц тянулись водоводы: холодная ключевая вода сбегала со склонов Мачу-Пикчу, наполняя городские бассейны.

Прямо под черным пиком Уаяна-Пикчу, чуть влево от этой мрачной горы, на высоком холме стоял (и стоит поныне) кремль священного города. К нему ведет самая главная, самая широкая и самая красивая лестница. Каждая ее ступенька – это брус светлого гранита. В холм врезано тринадцать нешироких террас, на террасах висячие сады. Этот холм – Интиуатана, гора Солнца.

Самая наисвятейшая святыня Интиуатаны – Камень солнца, грубо обтесанная гранитная плита с выступом в виде тупого зуба. К этому камню, говорили жрецы, привязано Солнце, и молитвы светлому богу Инти доходят прямо по назначению, если читают их под серым гранитным зубом.

Интиуатана застроена тесно. Тут и полукруглый храм Солнца, и дома, где живут Девы Солнца, и царское подворье – замок инки. Манко и Титу-Куси редко посещали священный город, но их дворец не пустовал. Здесь воспитывались дети его величества, здесь обитали длинноухие принцы крови из инкского рода.

Когда-то Манко вывел из Куско искуснейших тауантинсуйс-ких каменщиков. До них уже многое было сделано во времена Па-чакути. Каменная эстафета перешла в умелые руки. Кладки зданий Интиуатаны – чудо из чудес, только Кориканча может сравниться с каменными поэмами Интиуатаны. Особенно хорош полукруглый храм. В цоколе его лежат могучие гранитные плиты. Выше эти массивные блоки сменяются небольшими прямоугольными брусками, а по венцу в два ряда уложены с широкими зазорами светлые каменные плитки.

Главная лестница сбегает со склона Интиуатаны на Священную площадь. Этот небольшой пятачок – единственное ровное местечко в городе Солнца. В Священную площадь едва-едва удалось втиснуть два небольших храма – трехколонное святилище, посвященное предкам, и странное трехстенное здание с длинной каменной скамьей-лежанкой. Слева, под трехстенным храмом, – изящный полукруглый бастион, который одновременно служит и подпорной стеной.

От священного города Солнца невозможно оторвать глаз. Сказочно прекрасна эта россыпь светлых зданий на уступах черных гор, эти ласточкины гнезда на скалах, эти каскады каменных террас, эти лестницы-поднебесницы, врезанные в гранитную плоть города.

И какое-то неуловимое сходство есть у холма Интиуатана с холмом афинского Акрополя, и с керченской горой Митридата, и с капитолийским холмом Древнего Рима.

Неудивительно. Лучшие в мире зодчие создавали Интиуатану и Акрополь, Капитолий и храмы на Боспоре Киммерийском…

Кто же жил в священном городе? Только Девы Солнца, длинноухие кровники инки и жрецы были «прописаны» в городе Солнца. Солдаты, каменщики, садовники, повара жили вне городских стен, в восточном предместье. На Священную площадь, Главную лестницу и на холм Интиуатану они могли попасть лишь с дозволения верховного жреца или инки. Отцы города охотно наглухо бы закрыли перед «черным людом» единственные ворота в единственной городской стене, но тогда им пришлось бы самим строить дома, поить висячие сады и печь кукурузные лепешки.