Я прощаюсь с немецким профессором, посещавшим наш институт.
      – Специалисты у нас хорошие, – говорю я. – Стараемся готовить студентов на мировом уровне. Только оборудование старое, да и нет возможности знакомиться с современными технологиями. Средств не хватает.
      – Да, – говорит он, – это общая проблема, везде так. Без хорошего финансирования, без связи с крупными фирмами институту не прожить.
      Вам надо найти хорошего спонсора.
      – Российским фирмам сейчас не до нас.
      – А вы за границей поищите. В Германии, например. Я, кстати, знаю сотрудника одной очень крупной фирмы из Мюнхена. Он недавно выступал с докладом в нашем институте. Он часто с докладами в институтах выступает. Могу оставить его адрес. Вы его к себе пригласите, он у вас выступит, расскажет о современных технологиях, а, если вы с ним договоритесь, он и помочь может, фирма очень богатая, по всему миру работает и помогает многим институтам.
      Таким предложением нельзя не воспользоваться, уже через несколько дней я посылаю письмо по оставленному профессором адресу, а еще через несколько дней получаю ответ. Господин Шуберт действительно готов на днях приехать в Петербург и выступить с докладом в нашем институте. Я и не ожидал такой быстрой реакции, тем более я не ожидал, что он сможет приехать так скоро, что ему не нужно официальное приглашение, и визовые формальности его нисколько не пугают. Мы едва успеваем подготовить достойную встречу.
      Утром, перед докладом я приезжаю к Шуберту в гостиницу. Он поселился на Невском проспекте, в четверти часа ходьбы от нашего института. Мы встречаемся внизу, в холле. Я рассказываю ему, что запланировано на день, отгоняю назойливых таксистов.
      – Что они хотят? – спрашивает Шуберт.
      – Такси предлагают. Нам тут идти всего ничего.
      – Зачем же зря ноги топтать? Не казенные. Лучше после прогуляться, а сейчас нужно в институт: с людьми познакомиться, аудиторию осмотреть. Времени у нас не так уж и много.
      – Такси тут очень дорогие…
      – Какая тебе разница? Не ты же платить будешь.
      Такси на глазах милиции цинично разворачивается на Невском проспекте и направляется в сторону института.
      – Впечатляет, – говорю я Шуберту. – По оплате и сервис.
      – Да уж, – отвечает он. – Я люблю водить машину, но в России никогда не сел бы за руль. Для этого надо слишком любить острые ощущения, здесь очень своеобразное понимание правил дорожного движения.
      – Вы уже бывали в России?
      – Доводилось. Наш отдел активно сотрудничает с российскими фирмами, так что бывать здесь мне приходится довольно часто, особенно в Москве.
      Доехали действительно очень быстро. Шуберт платит пятьдесят марок, это за пять минут пути. Кажется, его это нисколько не удивляет.
      Поднимаемся к нам, на кафедру. Шуберт знакомится с преподавателями.
      – Как по-немецки "господин"? – спрашивают меня.
      – Хер.
      – Гутен таг, мистер Шуберт.
      Немецкий гость выступает со своим докладом. Я перевожу. Переводить сложно, поскольку очень много незнакомых терминов. Профессора подсказывают мне нужные слова. Доклад интересный, но все это слишком уж далеко от наших повседневных забот.
      После доклада Шуберт общается с преподавателями, рассказывает о своей фирме, осматривает лабораторию.
      Наконец, последнее, что ему надо сделать в Петербурге: встретиться с одним российским бизнесменом для очень важного разговора. Меня он берет с собой в качестве переводчика. Фирма, куда надо идти, недалеко, тоже на Невском.
      Бизнесмен встречает нас в своем шикарном офисе, важно заявляет, что разговор будет очень серьезный и секретный. Я не в первый раз за свою недолгую деятельность в качестве переводчика слышу такие слова.
      Шуберт достает свой мобильный телефон и выключает его. Аппарат вызывает огромный интерес у российского бизнесмена, он достает свой, сравнивает размеры, расспрашивает о дополнительных функциях телефона, о тарифе и о цене за роуминг. Шуберт не знает: ему за телефон платит фирма. Но они долго обсуждают свои сотовые телефоны и, кажется, оба остаются довольными своими моделями. После Шуберт сообщает, что не уполномочен вести переговоры, но обещает сообщить своему начальству. Оба расстаются очень довольные разговором.
      – Что такого секретного было в этом разговоре? – спрашиваю я. – У кого из вас телефон лучше?
      – Не знаю. Бизнесмены вообще странные люди. А телефоны – ерунда все это. Если б ты знал, сколько на самом деле стоит производство одного сотового телефона, ты б долго смеялся. Однако, дела на сегодня закончились. Теперь можно это отметить.
      Мы находим небольшой уютный ресторанчик и заказываем пиво.
      – Как вам наше пиво, после баварского?
      – Настоящее баварское пиво пшеничное, а за таким надо ехать в
      Чехию, его там придумали. Плзенские пивовары не скрывали секрета своего пива, поскольку сварить его можно только из плзенской воды.
      – Я не был ни в Баварии, ни в Чехии.
      – Значит, у тебя еще все впереди.
      – Доклад у вас был очень интересный. Я, правда, ничего не понял.
      – Тухлыми яйцами не закидали, значит удачно. Что-то ты, наверное, понял, раз переводил. Ты в Германии немецкий язык учил?
      – Нет, в школе. А в Германии потом доучивал. В школе-то я его не очень старательно учил, не думал, что пригодится. Брехта и Гете читал, а вообще он тогда ни к чему был.
      – Да, никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться. Я в школе тоже русский язык учил. Я из восточной Германии. Когда учил, тоже думал, что ни к чему, а сейчас бывает очень даже нужен, но я кроме букв почти ничего не помню. А с профессором своим ты, значит, в
      Германии познакомился?
      – Я у него на практике был. Хороший человек.
      – Да. Я на днях с ним разговаривал по телефону. Он меня еще спрашивал, почему ты не работаешь в нашей фирме. Действительно, почему? У нас есть довольно большое представительство в Петербурге.
      – Я знаю. Не зовут.
      – Тебе нужно отдельное приглашение?
      – У меня связей там нет.
      – Считай, что уже есть.
      – У меня нет опыта. Я ведь только со старьем всяким работаю, а у вас передний край современных технологий. Я такого оборудования и не видел никогда. Мне бы с ним поработать. Вот если бы ваша фирма помогла нашему институту с новым оборудованием.
      – На самом деле, мы вам уже помогаем, ты просто не в курсе.
      – Я этой помощи не видел.
      – У вас большой институт, на всех, видимо, не хватило. Короче говоря, прежде чем устроиться к нам, ты хочешь посмотреть, как мы работаем в Мюнхене?
      – Вы просто читаете мои мысли.
      – Это не сложно, хоть ты и ходишь все вдоль да около. Можно организовать тебе практику на пару месяцев у нас. Мы сейчас как раз готовимся к выставке в Петербурге, нам нужен кто-нибудь, кто поможет подготовить документацию на русском языке. Заодно как раз познакомишься с твоим любимым современным оборудованием и узнаешь, что и как мы поставляем вашему институту.
      – Просто замечательно! А когда выставка?
      – Скоро, этой осенью, так что работать надо начинать уже в ближайшие недели.
      – Боюсь, что я не успею получить рабочую визу так быстро.
      – Еще не пробовал, а уже боишься? Зря. Смелее надо быть.
      – Просто мне уже доводилось получать визу.
      – А тебя наша фирма приглашала? Ты не забывай, что мы за фирма. К нам и отношение соответствующее. Ты, главное, когда визу будешь получать, не забудь им указать, кто тебя приглашает.
      – Они и сами заметят.
      – Нет, ты все равно укажи. Не слишком уж на них рассчитывай.
      Приглашение действительно приходит очень быстро, я иду в консульство.
      – Ничего не выйдет, – говорит чиновник, подавая мне бланки анкеты.
      – Рабочая виза будет готова не раньше, чем через два месяца. К тому времени срок приглашения уже истечет.
      – Меня очень солидная фирма приглашает. Может быть, для нее можно сделать исключение?
      – Фирма действительно солидная, но у нас один порядок для всех. Мы ни для кого не делаем исключений. К сожалению, мы вообще не можем повлиять на этот процесс, от нас просто ничего не зависит, решения принимаются в Германии.
      Разочарованный, я прихожу домой. Пытаюсь послать мейл Шуберту, но на улице уже несколько дней дождь, кабели размокли, в такую погоду соединиться с интернетом я не могу. После нескольких неудачных попыток я бросаю это дело, и тут мне звонит сам Шуберт.
      – Ты ходил в консульство?
      – Ходил.
      – Почему мне не написал?
      – Интернет не работает. Дождь.
      – Что?
      – Я говорю, как раз собирался вам написать. Плохие новости. Виза будет только через два месяца.
      – Нас это не устраивает. Ты сказал им это?
      – Сказал, но они не могут повлиять, от них ничего не зависит.
      – Это начальник визового отдела сказал?
      – Нет.
      – А кто?
      – Клерк.
      – По вопросу, касающемуся нашей фирмы, ты разговаривал с простым клерком?
      – А что мне было делать?
      – Ты нас крайне разочаровываешь. Какой телефон у консульства?
      Впрочем, не надо, я сам найду.
      Через полчаса он звонит мне снова: "Завтра с утра приходи в консульство с заполненной анкетой. И не разговаривай больше с клерками, не позорь нашу фирму".
      На следующий день я снова прихожу в консульство.
      – Мне нужно поговорить с начальником визового отдела.
      – По какому вопросу?
      – Моя фамилия Свердлов… Он должен быть в курсе.
      Через несколько дней у меня есть виза и билеты до Мюнхена.
      Ворота металлоискателя в аэропорту звенят.
      "Достаньте телефон, – говорит мне пограничница. – Почему вы не выложили ваш телефон?"
      Я оборачиваюсь, не тянется ли за мной провод. С чего она взяла, что я взял с собой телефон?
      Металлоискатель реагировал на пачку сигарет. Он такой чувствительный, что звенит из-за фольги внутри пачки.
      В Мюнхен я прилетаю днем в воскресенье. Я тут еще никогда не был. До сих пор я летал только во Франкфурт. После франкфуртского этот аэропорт кажется маленьким. Впрочем, это только на первый взгляд.
      У пропускного пункта для неграждан ЕС выстраивается огромная очередь. Пограничники здесь внимательные и дотошные. Это не как во
      Франкфурте, где достаточно просто показать паспорт. Здесь они внимательно рассматривают все документы, требуют приглашение, задают массу дурацких вопросов. Потому очередь движется медленно. Постоянно попадаются пассажиры, не владеющие языками, они общаются с пограничником при помощи жестов и невнятных звуков, это затягивается очень надолго. Особенно трудно приходится с пассажирами с казахскими паспортами и с теми, кто едет транзитом в Швейцарию. Швейцарские визы и голубые паспорта действуют на пограничника усыпляюще. Увидев их, он замирает и вчитывается внимательно, задавая вопросы по каждой букве.
      Наконец очередь доходит и до меня.
      – Какими языками вы не владеете? – устало спрашивает он.
      – Какими скажете.
      – По какому делу приехали?
      Я показываю бланк приглашения. Взглянув на логотип приглашающей фирмы, пограничник пропускает меня.
      Шуберт снял для меня номер в гостинице в пригороде Мюнхена под названием Дейзенгофен. Из аэропорта я добираюсь туда на электричке.
      Гостиницу нахожу довольно быстро. Спустившись вниз по главной улице, я оказываюсь на площади, посреди которой стоит высокий полосатый столб, а позади виднеется двухэтажная деревянная гостиница. Над входом висит жестяной человек с кружкой пива в руке. Под ним надпись: "Гамбринус".
      Зайдя в гостиницу, сразу оказываюсь в пивной. Говорю бармену, что у меня здесь снят номер. Оказывается, обращаться надо не к нему. Через некоторое время ко мне выходит хозяин и дает мне ключ от номера.
      Честно говоря, я рассчитывал увидеть что-то более солидное. Комната совсем маленькая. Кровать, стол, стул, шкаф и раковина. Санузел в другом конце коридора. Из окна вид на площадь со столбом.
      В номере делать нечего. Спускаюсь вниз. Ехать в Мюнхен не хочется: уже вечереет, денег мало, да и никуда от меня Мюнхен не денется.
      Лучше как следует посплю перед первым рабочим днем. Но и спать пока рано. Захожу в пивную. У входа читаю вырезки из старых газет. В гостинице есть собственная пивоварня, причем хозяин ее в шестидесятых годах получал премии и патенты на изобретения каких-то специальных приспособлений для варки пива. Пиво в них приобретает особый янтарный оттенок, а пена становится особенно белой и густой, занимая в стакане ровно столько места, сколько полагается по строгим баварским стандартам. Рядом с вырезками висит и прейскурант. Цены с непривычки пугают. Не сразу решаюсь зайти, но один раз живем: надо попробовать такое замечательное пиво, настоящее, баварское, свежесваренное. Такое ведь есть только в этой гостинице, и нигде больше во всем мире.
      Пшеничное пиво мутное, с густой пеной. Его вкус неповторим. Нигде ни до, ни после я не пил такого пива, как в этой гостинице в
      Дейзенгофене. Именно там я узнал, каким пиво должно быть, а не каким оно бывает. Его можно пить сколько угодно, оно не очень крепкое, но, выпив несколько литров, понимаешь, что алкоголь в нем все-таки есть.
      Иногда даже слишком хорошо понимаешь, но поздно. А с непривычки заметить это мудрено, пока не встанешь из-за стола, не поймешь, что стоять уже не можешь. Но вставать приходится не скоро: от этого пива почему-то не тянет в туалет. Хочется сидеть за столиком долго-долго, потягивать пшеничное пиво из маленького высокого поллитрового стакана или из большой литровой кружки, рассуждать о жизни, наблюдать за суетливым официантом итальянцем Тони, слушать музыку самодеятельного духового оркестра, который упражняется в соседнем зале, и смотреть на посетителей, настоящих баварцев с окрестных деревень.
      Баварцы люди особенные. По сей день они ходят в своей баварской одежде, которую здесь продают во всех универмагах. Это короткие кожаные штаны с лямками, расшитые рубашки из грубой ткани с оловянными пуговицами и зеленые шляпы с перьями. Так они одеваются не только на праздник. Каждый день в пивной они сидят в этих костюмах, пьют пшеничное пиво из литровых кружек, общаются на своем странном баварском наречии и не расходятся до тех пор, пока за ними не придут их жены, здоровенные тетки в народных платьях, ругающиеся последними баварскими словами. В Баварии ругаются именно женщины.
      Мужчины там мирные, незлобливые и медлительные. Женщины же огромные, стремительные, выпивающие залпом литр пива и способные остановить на скаку не только коня. Что конь! Остановить на ходу БМВ для таких было бы не трудно.
      Впрочем, все это мне еще только предстоит узнать. Мой рассказ о
      Мюнхене, столице Баварии, пшеничного пива, БМВ, свиных ног и белых сосисок, столице Баварского королевства, советской республики
      "Красной Баварии" и гитлеровской партии, столице республики Бавария в составе ФРГ и просто о красивом городе, суетливом по утрам, деловом днем, уютном и романтичном долгими летними вечерами. Всего в коротком рассказе не описать, да и события этого рассказа происходили недолго, чуть больше месяца. Я постараюсь подробно, но не слишком нудно рассказать о месяце, проведенном в Мюнхене, и о работе в знаменитой фирме, на переднем крае современной науки и техники.
      На следующее утро я приезжаю к месту работы. Станция называется так же, как и фирма, здания видны издалека. Секретарша, с которой я говорил перед отъездом, сказала, что на проходной меня должны пропустить. Вахтера это удивляет. "Мы же режимное предприятие, без пропуска никак нельзя".
      Звоню секретарше. Она обещает разобраться. Жду еще полчаса. Ничего не происходит. Звоню Шуберту.
      – Чего не заходишь?
      – Меня на вахте не пускают.
      – Странно. А мне секретарша сказала, что ты уже прошел. Позови вахтера, я сейчас ему все объясню.
      Мой первый визит к секретарше. Она из России, так что говорим мы с ней по-русски. Она говорит, что мне надо получить в банке сберкнижку и идти к Шуберту.
      – Он сидит в том здании, на пятом этаже.
      Она показывает рукой, где сидит Шуберт.
      – Если мы на третьем, то почему пятый этаж ниже нашего?
      – Это же другое здание, там другая нумерация этажей.
      Этажи действительно нумеруются странно. В каждом здании отсчет ведется с другой цифры, по коридорам, соединяющим разные здания можно переходить с этажа на этаж без всяких лестниц. Никто не смог мне объяснить, почему так сделано. Единственное разумное объяснение: чтоб шпионы заблудились.
      Впрочем, кабинет Шуберта все равно оказывается выше. И не на пятом этаже.
      – Привет! Как добрался? – говорит он.
      – Хорошо добрался, спасибо. Вы мне здорово помогли с визой. Как вам это удалось?
      – Это было не сложно. Сказал, что надо – они пошли навстречу.
      – Они же ничего не могут.
      – Это мы уже сто раз слышали. Эту историю пусть они своим женам рассказывают. Знаешь, какие зарплаты у этих ребят из МИДа? А еще командировочные, а еще суточные с доплатой за работу за рубежом. И это в России, где все дешево. Они очень дорожат своими рабочими местами и совсем не хотят их потерять.
      – Но ведь не ваша же фирма платит им зарплату.
      – А кто? С каких денег они ее получают? Кто больше всех налогов платит? Они для чего в консульстве сидят? Чтобы выдавать вам визы за наши деньги. Что бы они там себе не воображали, дела обстоят именно так. А если они об этом забывают, то не грех напомнить. Они сразу становятся как шелковые. А до Фирмы ты легко дорогу нашел?
      – На электричке доехал.
      – Правильно. Тут прямая электричка ходит. На ней доедешь за десять минут. Правда, ходит она рано. Если опоздаешь, то надо ехать с пересадкой через весь город, впрочем, электрички на Дахау ходят регулярно.
      – Куда?
      – В Дахау. Городок такой под Мюнхеном.
      – Я в курсе. Я постараюсь успеть на прямой поезд.
      – Это правильно, а то будет долго и дороже. А ведь на самом деле тут совсем не далеко. Я сам живу в Дейзенгофене и езжу на работу на велосипеде. Тут есть короткая дорога через лесопарк, мимо киностудии
      Бавария-фильм. Кстати, интересное место. Там снимались многие хорошие фильмы. Будет время – сходи. Там экскурсии проводят, есть на что посмотреть. Но это все после. Сейчас тебе надо оформить пропуск и получить аванс. Тебе ведь, наверное, нужны деньги?
      – У меня есть десять марок.
      – Надолго этого не хватит. Тебе только за гостиницу надо будет платить пятьдесят марок в день.
      – Ого!
      – А ты что ожидал? Это Мюнхен, здесь все дорого.
      – А попроще чего-нибудь нет? Общежития там какого-нибудь?
      – Нет. У нас нет общежития. Раньше было, но его продали. Можешь поискать в частном секторе, но, скорее всего, у тебя ничего не выйдет. На месяц, да еще и во время Октоберфеста тебе вряд ли кто сдаст. Но ты попробуй: почитай объявления в газетах, позвони.
      Главное: сразу говори, что работаешь в нашей Фирме. Ее все знают и уважают. А то подумают еще, что ты с какого-нибудь БМВ, и сразу откажут. Ну, этим ты потом займешься. А сейчас надо заняться пропуском и авансом. Счет уже открыл?
      – Да, сберкнижку.
      – Это ты зря. Почему сберкнижку? Надо было счет открывать.
      – Секретарша сказала.
      – Это она напутала. Ладно, может, и со сберкнижкой получится.
      Со сберкнижкой получилось. Но получить с нее деньги можно только в своем банке и только в рабочее время, а закрываются банки очень рано. В России со сберкнижки вообще деньги не снять. И намучался же я с ней после!
      Шуберт выдал мне план территории Фирмы, объяснил, где мне получать пропуск, а где деньги, и я иду по инстанциям.
      Территория Фирмы – целый город. Фирма переехала сюда после войны из
      Берлина. По архитектуре зданий можно отследить всю ее послевоенную историю как историю дерева можно отследить по годовым кольцам.
      Скромные двухэтажные домики, где сейчас магазин для сотрудников и библиотека, соседствуют с кирпичными и панельными пятиэтажками и большими сверкающими зданиями из стекла и алюминия. Есть тут и свой парк, и спортплощадки. Фирма определенно многого достигла за послевоенные годы.
      Десятки разнокалиберных зданий, причем среди них нет ни одного производственного. Здесь ничего не производят, только разрабатывают, заключают договора, продают. Заводы в других местах, а этот город – сердце и мозг Фирмы. Здесь перерабатывают огромное количество бумаги и зарабатывают огромные деньги.
      Отдел кадров занимает здание, сравнимое по размерам с главным корпусом нашего института. Длинные коридоры с указателями, лестницы, где на площадках наклеена наждачная бумага на полу, чтоб людей не заносило на поворотах. Ильф и Петров правильно отмечали, что от хождения по таким учреждениям скорость посетителя постоянно увеличивается. В отделе кадров Фирмы люди разгоняются до таких скоростей, что ходить по лестницам бывает просто опасно.
      Пропуск мне выдает девушка, говорящая такими длинными и труднопроизносимыми словами, что даже она сама в них путается.
      Получаю аванс. Огромные деньги, как мне кажется. Во всяком случае, я никогда не держал в руках такой суммы. Но это только кажется. Для жизни в Мюнхене это совсем не много.
      К Шуберту я возвращаюсь как раз к обеденному перерыву.
      На территории Фирмы есть несколько столовых, которые здесь называют казино. Право же, это лучшие производственные столовые, какие мне когда-либо доводилось видеть. Я никогда не ел в столовой с таким большим выбором первых и вторых блюд, блюд национальных кухонь, булочек, десертов и напитков. И все это действительно качественно приготовлено и сравнительно не дорого. Особенно меня с непривычки удивляет пиво в столовском ассортименте.
      – А что, здесь можно употреблять спиртное в рабочее время? – спрашиваю я.
      – Когда-то, в давние времена, в Баварии был большой неурожай, – объясняет Шуберт, – тогда у людей не было ничего кроме пива. Им и выжили. С тех пор в Баварии пиво считается не алкогольным напитком, а продуктом питания.
      – И что, его можно пить за обедом?
      – Его можно пить даже за завтраком, – говорит другой коллега. – Но только пшеничное и только с белыми сосисками.
      – С какими сосисками?
      – С белыми. Это баварские сосиски. Они белые. Их едят только на завтрак, до одиннадцати.
      – До двенадцати, – поправляет его сосед.
      – Возможно, до двенадцати, но не позже. Их едят с пшеничным пивом и сладкой горчицей.
      – Какой горчицей?
      – Сладкой. Это баварская горчица. Она сладкая. Ее едят с белыми сосисками.
      – Белые сосиски не едят, их высасывают, – поясняет сосед, -
      Обмакивают в сладкую горчицу и высасывают из кожуры.
      – Что за чушь! Ничего подобного, их очищают от кожуры ножом и едят как нормальные сосиски.
      – Вы оба не правы. Их разрезают ножом наискосок, тогда кожура сама снимается.
      – Это вкусно? – спрашиваю я.
      – Странный вопрос. Их просто едят. Так полагается. Сперва варят, а потом едят. Тут не во вкусе дело. Это старинный баварский обычай.
      Кажется, я ел уже белые сосиски. Правда, я ел их на ужин. Я их жарил, ел вместе с кожурой, с кетчупом и запивал соком. Хорошо, что ни один баварец этого не видел.
      А сейчас я ем нюрнбергские сосиски. Они тоже белесые, но не совсем белые. Их едят жаренными, с квашеной капустой. Но я не взял гарнир.
      – Почему ты не взял капусту? – спрашивают меня.
      – Она мне еще в школе надоела.
      – Разве русские едят квашеную капусту? Это же немецкая еда.
      – Едят. У нас в школьной столовой ей постоянно воняло.
      – Странно. Французы называют немцев пожирателями кислой капусты, а русские, значит, такие же. А как же тогда русские называют немцев?
      – Фрицами.
      – Это, наверное, в честь Фридриха Великого.
      – Да уж не иначе.
      После обеда Шуберт показывает мне мое рабочее место. Компьютер мне еще не поставили, но заказали еще неделю назад. Так что есть шанс дождаться. А пока мне просто дают для ознакомления документацию, с которой мне предстоит работать.
      Речь идет об оборудовании, разработанном одной канадской фирмой.
      – Нам незачем самим что-то разрабатывать, – говорит Шуберт. – Этим занимается всякая мелочь. Оборудование разработали канадцы, программы написали в Израиле. Мы специально для этого купили там одну фирму. А продаем все это мы. Нас все знают, у нас имя. И это имя дорогого стоит.
      – Оборудование у вас тоже не дешевое, – говорю я. – У других оборудование не хуже, а цены значительно ниже.
      – А кому оно нужно их дешевое оборудование? У нас зато сервис какой! Мы обслуживаем свое оборудование, сколько бы лет им не пользовались. Никто другой так не делает. Пройдет пара лет и всякая другая фирма прекратит поддержку устаревшей техники. А мы продолжаем. То есть, держим людей, которые и в устаревшем оборудовании разбираются. Это само по себе не малых денег стоит.
      Потому и берем дорого. А люди покупают, потому что знают, что на нас можно рассчитывать, мы не какие-нибудь однодневки, что разорятся через пару лет. Нам уже больше века. Мы пережили две мировых войны, нашими клиентами кто только не был! Потому все обращаются именно к нам. Весь мир пользуется нашими услугами.
      – И что, в России находятся такие, кто готов заплатить такие деньги?
      – Конечно. Денег у них, правда, нет, но мы и кредиты даем. Мы даем кредиты вашим фирмам, а они на эти деньги покупают наше оборудование.
      – А они отдадут?
      – Отдадут, никуда не денутся. Если у них денег не хватит, то мы им еще кредит дадим.
      – И так сколько раз?
      – Сколько угодно. Нам спешить некуда, у нас вечность впереди.
      – Разве так можно: брать кредиты и кредитами за кредиты расплачиваться?
      – Только так и можно. Это рыночная экономика. Скоро и в России это поймут.
      – У нас считается, что рыночная экономика это плановая экономика без плана. Так говорят наши ведущие экономисты.
      – В детский сад тех экономистов, переучиваться. Плановая экономика без плана это как рыночная экономика без рынка. Это вообще не экономика. Ничего, со временем разберетесь. России еще много чего нужно усвоить. Все-таки вы надолго от рыночной экономики оторвались.
      Теперь всему заново учиться приходится. А ведь когда-то наша фирма была основана именно в России.
      – Разве?
      – Да. Сто лет назад ее представительства одновременно открылись в
      Лондоне, Берлине и Петербурге. Наш завод до сих пор в Петербурге существует. Мы ехали мимо него по дороге в аэропорт. Мы этот завод сейчас хотим обратно выкупить, но не продают, хотят сперва развалить его окончательно. А жаль. Там выпускают электронные лампы. В мире их почти везде перестали выпускать, а там все еще производят. Они очень нужны, на них можно было бы хорошо заработать. Мы бы там все обновили, зарплаты бы стали платить. Нам этот завод ведь не только даже из-за ламп нужен. Он же для нас еще и историческая реликвия.
      Надеюсь, что нам все-таки удастся его вернуть. Нам спешить некуда, у нас вечность впереди.
      Ну, посмотрим.
      После работы я наконец выбираюсь в город. Сажусь на электричку и еду до станции Мариенплатц. Это узловая подземная станция. В переходах и на платформах множество людей. Бросаются в глаза висящие рядом таблички "Не курить" и "Окурки на рельсы не кидать". Впрочем, на рельсах все равно много окурков. Тут и там по шпалам снуют мыши.
      Впрочем, я приехал не станцию осматривать. Я поднимаюсь наверх.
      Итак, я впервые оказываюсь на центральной площади Мюнхена. Вид грандиозного здания ратуши, готичнее самой готики, захватывает дух.
      Кажется, только ради того, чтоб увидеть это здание, стоило приезжать в Мюнхен.
      Огромное и величественное, со скульптурами, химерами, драконами, с башенными часами, украшенными танцующими фигурками, оно кажется древним, как сама Германия. Но это только кажется. Мюнхен не так уж давно стал значительным городом. Ратуше немного больше ста лет. Она была построена в то время, когда, в период расцвета стиля модерн, все вдруг вспомнили о своих национальных корнях. В России в то время строили лубочные церкви, как Спас на крови, а в Германии слушали оперы Вагнера и строили ратуши в неоготическом стиле.
      Старая ратуша тут же, рядом. Она выглядит гораздо скромнее, ее и заметишь-то не сразу. Это здание действительно готическое, но об этом говорит только остроконечная башня. Других архитектурных излишеств не наблюдается. Впрочем, и это здание совсем не древнее.
      Как почти все в Мюнхене, оно не пережило войны, и восстановить его было невозможно. То, что построили на его месте – скорее напоминание о том, что было тут до войны, макет в натуральную величину.
      К сожалению, в Мюнхене мало чего осталось от довоенного города.
      Немногое было восстановлено в довоенном виде. Многие дома в центре – обычные кирпичные коробки, на которых просто нарисовано, что было раньше на их месте. А на Мариенплатц, на стороне, противоположной
      Новой Ратуше, стоят обычные современные офисные постройки, рестораны и универмаги, позади которых высится башня церкви Старого Петера.
      В средние века Мюнхен был довольно маленьким городком. Старый город, который некогда был окружен стеной, можно пройти за десять минут от ворот до ворот. Городские ворота сохранились, а стену снесли в XVIII веке, когда город стал перерастать свои тесные границы.
      Поражает своими размерами Собор Богоматери. Две симметричные башни собора – один из главных символов Мюнхена. Трудно поверить, что в XV веке люди уже умели строить такие огромные здания.
      Совсем не старым выглядит Старый Двор, что неподалеку от
      Мариенплатц. Здание, с XI века бывшее резиденцией баварских герцогов, оказывается обычной постройкой из белого кирпича, какие в
      Питере строили в пятидесятые годы. На этом доме пристроена башенка совсем из другой эпохи. Обезьянья башня, напоминание о том Старом
      Дворе, в котором прошло детство будущего римского императора Людвига
      Баварца. Слабая иллюзия древности.
      Мимо здания оперного театра и королевского дворца прохожу на
      Одеонскую площадь. Здесь, от величественного здания Галереи
      Полководцев, начинается главная улица Мюнхена Людвигсштрассе.
      Полюбовавшись на Галерею Полководцев и на изящную Театинскую
      Церковь, сворачиваю под арку дворцового сада.
      Небольшой, но очень красивый и стильный дворцовый парк отделен от площади стеной, внутренняя сторона которой расписана сценами из истории Баварии.
      В парке, на прямых аллеях между аккуратно постриженных газонов и ухоженных клумб, люди играют в какую-то незнакомую мне игру с металлическими шарами.
      Прохожу в центр парка, к ротонде, откуда доносится музыка. В ротонде потрясающая акустика, и выступления обычных уличных музыкантов превращаются здесь в настоящий концерт.
      Над парком возвышается купол бывшей полковой церкви. В ней и в современных пристройках по бокам сейчас располагается баварская государственная канцелярия. Перед ней маленький мавзолей в память о солдатах, павших на первой Мировой войне, а сбоку черный каменный куб памятника борцам против национал-социализма.
      Выхожу из дворцового парка и, мимо небольшого запущенного садика, кишащего кроликами, иду к подземному переходу.
      Выйдя из него, оказываюсь в Английском парке.
      Английский парк Мюнхена один из самых больших городских парков
      Европы. До сих пор я знал о нем только то, что где-то там находилось главное здание радио Свобода/Свободная Европа. На самом деле, это далеко не самое интересное в Английском парке. Дом за высоким забором, напоминающий то ли тюрьму, то ли военный объект, вообще не стоил бы никакого внимания, если бы не этот факт из его истории.
      Когда-то в парке проводились международные выставки, о них и сейчас напоминают японский чайный домик и китайская пагода. Главное здание выставочного комплекса сгорело, а на его месте при Гитлере построили музей. Именно в этом музее проходили знаменитые выставки дегенеративного искусства. А вообще музей был посвящен "правильному" искусству, нацистскому. Помпезное здание построено в характерном для того времени стиле. После войны его не снесли потому, что американцы устроили в нем гарнизонную столовую. А сейчас в этом здании находится музей современного искусства, того самого, что нацисты считали дегенеративным.
      За музеем, из-под моста вырывается бурный поток, уходящий вглубь парка. На бурлящей волне отважная молодежь занимается серфингом: катаются на гребне волны, стоя на досках. Впечатляющее зрелище.
      Посмотрев на этих смельчаков, иду к станции метро с красивым названием Лель и отправляюсь домой, в Дейзенгофен.
      Завтрак в гостинице. Шведский стол и бодрая баварская музыка, напоминающая об уроках физкультуры и о производственной гимнастике на радио в одиннадцать часов. Набираюсь бодрости для предстоящего рабочего дня. Уже здесь начинается чувство какой-то нереальности происходящего. Почему я здесь, как меня занесло в Дейзенгофен под
      Мюнхеном? Впрочем, я стараюсь не забивать себе голову такими вопросами, не думать ни о прошлом, ни о будущем. Просто завтракаю, слушаю бодрую музыку, наблюдаю за немцами, тороплюсь, стараясь не опоздать на прямой поезд.
      – Как провел вчерашний вечер? – спрашивает меня Шуберт.
      – Гулял по Мюнхену.
      – И как он тебе?
      – Замечательный город. Я здесь в первый раз, мне все интересно.
      Здорово, когда есть возможность посмотреть другие города, другие страны, жизнь других людей. Жаль, что такая возможность предоставляется не часто. Я мало что в мире видел. Франкфурт, Париж и все, собственно.
      – Значит, у тебя все впереди. Я тоже люблю ездить по городам. В
      Париже я недели две провел в отпуске с семьей.
      – Это здорово, у меня там было гораздо меньше времени. Я даже не успел сходить в Лувр. А вы, наверное, были даже в Диснейленде.
      – Ну вот еще! Что я там не видел? Картонные замки? Я же живу в
      Германии, здесь настоящих замков сколько угодно. Ты был в
      Нойшванштайне? Ты не знаешь, что это такое и не стыдишься в этом признаваться? Люди со всего мира приезжают, чтоб на него посмотреть.
      Вот куда стремиться надо, а не в Диснейленд. Право же, увидев
      Нойшванштайн, ты не захочешь никаких игрушечных аттракционов. В
      Верхней Баварии вообще масса мест, которые обязательно надо посмотреть. Пинакотеки в Мюнхене, Немецкий музей, Нимфенбург,
      Герренкимзее – баварский Версаль. У нашей Фирмы, кстати, тоже есть собственный музей, тоже очень интересный. Тебе непременно надо туда сходить. И в Аугсбург съездить надо. Ты ведь Брехта читал, а Брехт родился в Аугсбурге. В Гармиш-Партенкирхен съездить надо. Туда тоже едут со всего мира. Там Цугшпитце, самая высокая гора Германии. В
      Баварии у тебя столько разных возможностей, а ты думаешь о каком-то
      Диснейленде.
      – Да, Бавария замечательная страна. Кстати, у меня под окном стоит полосатый столб, я здесь много таких столбов видел. Что он означает.
      – Это Майское дерево. В мае отмечается старинный баварский праздник. На верхушке столба закрепляются ленты: белые и голубые.
      Парни и девушки берут эти ленты и ходят вокруг столба, обвивая его и переплетаясь. Потому и на гербе Баварии переплетены белый и голубой цвета.
      – Жаль, что я приехал не в мае.
      – Ты приехал еще удачнее. Ты увидишь Октоберфест, самый знаменитый мюнхенский праздник. Туда надо сходить обязательно. Это на Терезином лугу. Ну, да это уж ты все равно не пропустишь.
      У меня действительно огромные перспективы. Только как успеть все это за такое короткое время?
      После работы я заезжаю на Терезин луг. Это огромная лужайка в центре города. Над ней, на небольшом холме высится огромная статуя женщины со львом. Это Бавария. Когда она была отлита, это была самая большая статуя в мире. Статуя Свободы появилась после. За спиной Баварии колоннада, в которой выставлены бюсты выдающихся баварцев.
      Статуя внутри пустая. По узкой лестнице можно подняться наверх, в смотровую площадку, расположенную в голове, и через ухо статуи посмотреть сверху на город.
      На лужайке вовсю идет подготовка к празднику. Строятся гигантские павильоны с логотипами мюнхенских пивоварен, устанавливаются аттракционы. Праздник обещает быть грандиозным. Просто не верится, что такую большую стройку затеяли ради всего лишь двух недель веселья. После все это разберут до следующего года, и Терезин луг опустеет.
      Гуляя по Мюнхену, мимо вокзала и окружающих его злачных мест, выхожу к довольно красивому зданию с надписью "Левенброй". Главная пивная одной из самых знаменитых пивоварен Мюнхена.
      Я сильно проголодался и, конечно же, захожу вовнутрь.
      Пивная впечатляет своими размерами. Множество залов, заставленных столами, выглядит непривычно. Впрочем, как выяснилось позже, по мюнхенским меркам эта пивная не такая уж и огромная. Но я это узнал только потом.
      Несмотря на размеры помещений и количество столиков, свободное место найти довольно сложно. После десяти минут поиска нахожу столик, который как раз освобождается. Официант приносит мне меню.
      Чтение меню мне и в России дается с трудом. В кулинарии я не разбираюсь, выбор довольно большой, и понять, что именно из этого я сейчас хотел бы, не легко. А я хочу что-нибудь местное. Потому я и зашел именно в эту пивную. Разных ресторанчиков мне по дороге встретилось много: китайские, японские, итальянские, греческие, мексиканские. Немецкие попадаются совсем не часто.
      Чтобы долго не выбирать, прошу белых сосисок. Официант мрачнеет.
      "Белые сосиски? В семь часов вечера?"
      Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. А ведь меня предупреждали.
      Что еще едят в Баварии? Свиные ноги. Заказываю свиную ногу и пиво.
      Разливное пиво, конечно, куда как лучше бутылочного, того же
      Левенброя. Я выпиваю почти весь бокал, когда мне, наконец, приносят еду. Огромная тарелка салата совсем не похожа на то, что я заказывал, зато его много. Пожалев, что я так и не научился понятно говорить по-немецки, приступаю к еде. Съев большую часть салата, я уже сыт и готов уходить. И тут мне приносят свиную ногу. Один только ее размер производит неизгладимое впечатление. Я мог бы это есть неделю. Я не ел бы салат, если б знал, что мне принесут такое. И что мне теперь с ней делать?
      Увы, есть как баварцы я так и не научился. Порции здесь рассчитаны на великанов. Мне никогда не удавалось съесть все, в лучшем случае половину. Я знаю, что это не хорошо, но я бы лопнул. Иногда меня подмывало взять детскую порцию: то же самое, но меньше. По размеру это было бы мне в самый раз, но я не решался ее попросить. К ней еще полагается игрушка или раскраска с карандашами. И мне это принесут.
      Позор-то какой!
      После мне удалось найти места, где еда по масштабам сравнима с привычной. Обычно эти места рассчитаны на туристов. Самой удачной моей находкой была пивная "Баварский Донизль" прямо на Мариенплатц.
      Большое двухэтажное здание, украшенное изнутри гербами баварских областей. Деревянная мебель, приемлемые цены, сравнительно небольшие порции. Выбор тут не большой, и всегда одно и то же. Зато все очень традиционное, а в меню есть фотографии каждого блюда, что очень удобно. А по вечерам гармонист играет бодрые баварские мелодии.
      Просто рай для туриста.
      Утром, придя на работу, захожу в туалет.
      В кабинке мне бросается в глаза табличка: "В случае проблем с инсталляцией обращайтесь по такому-то телефону".
      Это пугает. Сажусь особенно осторожно. Впрочем, инсталляция проходит успешно, помощь не потребовалась.
      В Германии скоро выборы. Только и разговоров о том, что Коль всем надоел, пора его сменить. Так говорили и четыре года назад, но
      ХДС/ХСС все равно победили, и Коль остался Федеральным канцлером.
      – Не понимаю, как можно ставить так вопрос, – говорю я. – Германию без Коля представить себе просто невозможно. Мне бы и мысль такая не пришла в голову, что Друга Гельмута можно сменить на кого-то другого. С кем тогда будет ходить в баню наш любимый Президент?
      – А нечего ему ходить в баню с кем попало, – отвечают мне. – В свободное время пусть дружит с кем угодно, а на работе пусть делом занимается. Тоже выдумал, "Друг Гельмут". Что за дурацкие фамильярности?
      – Это не фамильярности, – отвечаю я. – Конечно, Ельцин имел в виду
      "Наш возлюбленный брат Гельмут Германский", но так прямо сказать нельзя, ведь один из них не монарх.
      – Еще не хватало! Не для того кайзеров прогоняли, чтоб сажать себе на шею новых.
      – Ты бы сам за него не стал голосовать, – говорит Шуберт.
      Он открывает на своем компьютере сайт, посвященный грядущим выборам.
      – Здесь есть тест, – говорит он. – Ответишь на вопросы, и он тебе скажет, за кого ты должен голосовать.
      Отвечаю на вопросы. Компьютер сообщает мне, что я должен голосовать за бывших коммунистов. Меня это не очень удивляет, коллег тоже.
      Зоопарк Мюнхена не очень знаменит, но, тем не менее, заслуживает всяких похвал. В Германии к зоопаркам отношение особое. Это не зажатые домами площадки с клетками, как у нас. Это большие парки с просторными вольерами, ухоженные и радующие глаз. Здесь не воняет, здесь не мучают животных, здесь много места для расширения.
      Единственный хороший зоопарк в России, где мне довелось побывать, был в Калининграде. Но ведь этот зоопарк тоже немецкий.
      В мюнхенском зоопарке можно не только смотреть на животных и кататься на пони или на верблюде. В некоторые вольеры здесь можно просто заходить, гладить животных, кормить их какой-то гадостью из специальных автоматов. Особенно большую радость это доставляет детям. Мне жаль, что ребенком я не мог ходить в такой зоопарк.
      В вольере много людей, козочек, овечек, пара оленей. Очаровательная идиллия.
      Я провожу здесь весь вечер до закрытия. Парк большой, есть на что посмотреть.
      В африканском вольере молодой сотрудник рассказывает про хищных птиц. На руке у него сидит настоящий сокол.
      На мостике через ручей висит табличка: этот мостик построен в соответствии с дипломным проектом студентов Мюнхенского
      Военно-Инженерного училища. Достойная работа для будущих военных инженеров.
      В птичнике, на площадке, обтянутой сеткой, можно просто погулять среди цветов и экзотических птиц.
      Начинает темнеть. Зоопарк пустеет.
      По раскачивающемуся на ветру подвесному мостику захожу в вольер к козлам. Останавливаюсь у автомата, продающего корм. Разворачиваюсь, чтоб идти к выходу и вижу перед собой четырех обитателей вольера.
      Выпускать меня они не собираются, выразительно смотрят на меня своими раскосыми глазами, давая понять, что пришло время ответить за козлов. После нескольких неудачных попыток выйти, бросаю монету в автомат. Меня отталкивают, собирают высыпавшийся корм и дают понять, что больше не задерживают. Не желая испытывать терпение хозяев, ухожу.
      Утром Шуберт встречает меня словами:
      – Ну и что ты на все это скажешь?
      – На что?
      – Ты что, совсем не следишь за новостями?
      Телевизора у меня нет, газет я не читаю, а новости мне надоели еще в
      России. Тут мне хватает развлечений и без них. А какие могут быть новости в конце лета? В Германии скоро выборы, но мне до этого нет никакого дела. А что еще может быть?
      – Тебя не интересуют события в России?
      Что может случиться в России в мое отсутствие?
      Сажусь к компьютеру Шуберта и смотрю новости в интернете.
      – И что ты на это скажешь? – повторяет свой вопрос Шуберт.
      – Ну, бывает. Неприятно, конечно, но у меня все равно нет никаких
      ГКО, я даже и не знаю толком, что это такое.
      – Тут все гораздо серьезнее, – говорит Шуберт. – Такие вещи даром не проходят, это на всех скажется, и на тебе тоже. Увидишь еще.
      Ему, конечно, виднее. Он разбирается в экономике, а я нет. Пока что я не могу разделить его озабоченность.
      В субботу я решаю пойти в Немецкий музей. Я много слышал про него, все мне советовали обязательно туда сходить.
      Музей расположен в центре Мюнхена на небольшом островке. Это большое помпезное здание с орлами на углах крыши. Оно очень хорошо сочетается с таким же помпезным мостом, украшенным большими каменными статуями, символизирующими области Баварии.
      Мои ожидания оправдались. Музей просто потрясающий. Вспоминаются слова из "Левши" Лескова "Тогда англичане позвали государя в самую последнюю кунсткамеру, где у них со всего света собраны минеральные камни и нимфозории, начиная с самой огромнейшей египетской керамиды до закожной блохи, которую глазам видеть невозможно, а угрызение ее между кожей и телом".
      Музей посвящен истории науки и техники. Всем их областям.
      В первых залах выставлены корабли от старинных парусников до современных подводных лодок и батискафов.
      В разделе космонавтики можно зайти в жилой отсек настоящего американского космического корабля и посмотреть советский спускаемый аппарат. Здесь можно увидеть военные самолеты всех времен, современный пассажирский самолет в разрезе и ракету фау-2.
      В отделе, посвященном железной дороге представлены локомотивы всех времен, есть тут и кафе в старинном вагоне-ресторане, огромная действующая модель железной дороги, где на поездах установлены миниатюрные видеокамеры, картинка с которых проецируется на большой экран. Кажется, что едешь в настоящем поезде.
      Во дворе выставлена настоящая мельница.
      В отделе автомобилестроения представлены автомобили всех времен и народов, показан весь процесс разработки, испытания и производства автомобилей. Особенное впечатление на меня произвела шикарная машина тридцатых годов, переоборудованная для работы на дровах.
      В разделе металлургии рассказано об отливке статуи Баварии.
      В разделе химии и физики каждый может сам провести множество экспериментов на стоящих за стеклом установках.
      В залах, посвященных истории музыкальных инструментов, я прибиваюсь к экскурсии, где экскурсовод рассказывает, как развивались клавишные инструменты. Для наглядности она играет на каждом из них фрагменты из произведений соответствующей эпохи.
      Пищевая промышленность представлена действующими макетами, показывающими, как производились и производятся пиво, водка, хлеб и сахар.
      В отделе телевидения можно посмотреть на себя на фоне различных пейзажей. Стоя у бесцветной ширмы, видишь у себя за спиной море, пустыню, вулканы… Здесь я с удивлением узнаю, что в Германии уже в тридцатые годы у населения были телевизоры, а игры олимпиады 1936 года полностью транслировались по телевидению. Тут же представлена и камера, с помощью которой велись съемки.
      Осмотреть музей за один день невозможно, сюда надо приходить много раз, все время открывая для себя что-то новое и необычное.
      В дополнение к музею, есть магазин, где можно купить массу занятных книг, игр, игрушек и сувениров, связанных с наукой и техникой. Я чувствую себя ребенком в этом магазине. У настоящих же детей обычно случается истерика, когда, оказавшись здесь, они понимают, что все им тут не купят.
      И, наконец, кинотеатры музея. Планетарий, стереокино, лазерные шоу.
      Оснащенные самой современной техникой, они производят неизгладимое впечатление. Хочется непременно пересмотреть весь репертуар, причем по несколько раз.
      Я провожу в музее весь день до закрытия, а после иду в планетарий.
      Право же, уже ради этого стоило ехать в Мюнхен из Петербурга.
      На оставшемся корешке от билета обнаруживаю рекламу парка водных аттракционов "Альпамар". Предъявителю этого корешка обещана большая скидка. Интересно, если это скидка, то сколько стоит билет? Впрочем, отказываться от такого подарка я не хочу. Надо будет обязательно посмотреть, что это такое.
      В воскресенье отправляюсь в ближнюю летнюю резиденцию баварских королей Нимфенбург.
      Это уже не пригород Мюнхена, как в те времена, а район города.
      Красивый дворец, парк, где в лесу ходят настоящие олени, парадная же часть напоминает парки пригородов Петербурга.
      Во дворце несколько музеев: музей карет, музей фарфора – в
      Нимфенбурге была фарфоровая мануфактура, замечательный музей Природы и Человека. Это вроде Немецкого музея, но посвящено естественным наукам: палеонтологии, географии, минералогии, зоологии, физиологии, генетике и другим. Здесь, как и в Немецком музее множество действующих макетов, диарам, игр, где нужно отвечать на вопросы из разных областей естественных наук, мониторов, на которых можно смотреть научно-популярные фильмы. Действуют временные выставки о жизни и природе разных стран. Во время моего посещения действует выставка, посвященная Кубе.
      Часть парка занимает ботанический сад. Глаза устают от обилия всевозможных цветов.
      После таких содержательных выходных и на работу идти приятно.
      Проходя мимо газетных киосков, вижу на первых полосах всех газет сообщения исключительно из России. Предстоящие в самое ближайшее время выборы забыты. Видать, прав Шуберт, все действительно серьезно.
      Читаю тревожные новости с Родины. Черт возьми, в какую страну я вернусь?!
      Вечером в пивной гостиницы всегда много народа. Кроме постояльцев здесь собирается весь Дейзенгофен. Отдельных столиков на всех не хватает, потому подсаживаются друг к другу, знакомятся, чокаются пивом и непринужденно общаются.
      Пачка сигарет, лежащая у меня на столике всегда привлекает внимание.
      Я привез сигареты из России, здесь они дороже раз в десять.
      На этот раз пачка сигарет с надписью по-русски привлекла внимание немолодой женщины в очках.
      – Так вы из России? – говорит она. – А откуда именно?
      – Из Петербурга.
      – Петербург? Это который Сталинград?
      – Нет, который Ленинград.
      – А, знаю. Я, когда училась в школе, была в России, правда, только в Москве. Я из восточной Германии. А Петербург это в какой россии?
      – Что значит в какой? Россия одна.
      – Как же! Это раньше она была одна, а сейчас их много: Украина,
      Белоруссия, Казахстан…
      – А, в этом смысле… В той россии, которая Россия. Российская
      Федерация.
      – Понятно. Как там поживает ваша детская неожиданность?
      – Кто?
      – Премьер ваш. Вы же его так называете.
      Премьера Кириенко в России действительно называют киндерсюрпризом.
      Однако, как непривычно слышать это по-немецки!
      – В отставку его отправили. А так ничего. Жив, здоров.
      – До чего же вы, русские терпимые. У нас бы правительство не в отставку ушло, а уехало бы куда-нибудь в Латинскую Америку, с поддельными паспортами.
      – Зачем же так? Пусть живут, жалко что ли? Со всяким может случиться. Да и паспортов на всех не хватит, если из-за таких пустяков бежать в Латинскую Америку.
      – Хватило бы одного раза для острастки. А то они же делают с вами что хотят. У нас бы уже десять раз социалистическая революция случилась, если б над нами стали так измываться.
      – Пробовали. Не помогает.
      – Плохо, значит, пробовали. Так ведь жить невозможно! У вас ведь полстраны зарплату не получает. Такое и представить себе нельзя.
      – Почему нельзя? Очень даже можно. Вот вы, например, работаете, и вам каждый месяц перечисляют деньги. А теперь представьте себе то же самое, только деньги не перечисляют.
      – А как жить?
      – Россия теперь свободная страна. В личную жизнь граждан государство больше не вмешивается. Это раньше его интересовало, как мы живем, а теперь каждый сам себе свободный гражданин – как хочет, так и живет. По себе знаю, жить без зарплаты можно, а кто не хочет – никто не заставляет. Можно и не жить. Демократия.
      – Ну, если так понимать демократию… Какая может быть демократия при таком отношении к гражданам? У нас, недалеко от дома, была советская воинская часть. Солдаты постоянно побирались и подворовывали. Мы их даже не осуждали за это – мы их жалели, ведь так, как с ними обращались их офицеры, нельзя обращаться даже с военнопленными. А, если их ловили, то наказывали очень жестоко.
      – А где взять другое понимание? У нас крепостное право отменили всего полтораста лет назад. А от монархии до сих пор избавиться не можем. Пройдет время, и мы до понимания демократии дорастем.
      Германия вон через что прошла, пока доросла до демократии. У нас сейчас вроде Веймарской республики. Остается только надеяться, что нам не придется пройти через все те же этапы. Лучше уж еще лет сто подождать.
      – Да, у вас ведь и национал-социалисты имеются. Я про них в газете читала. Как же вы дошли до жизни-то такой? Неужели вы забыли войну?
      – Мы не забыли. Я думаю, это временные трудности. Победили чужих нацистов – разберемся как-нибудь и со своими. Не все сразу.
      Она предлагает мне выпить водки. Я соглашаюсь. Водка здесь понятие символическое. В тех наперстках, из которых ее здесь пьют, если оттуда еще и выковырять лед, от водки остается один запах.
      Мне, наконец, дали свой компьютер. С нетерпением включаю его и вижу запрос сетевого пароля.
      – Как же я буду с ним работать без сетевого кабеля? – спрашиваю я.
      – Ничего не знаю, секретарша сказала, что у тебя есть сетевой кабель, – отвечает мне сотрудник.
      Странное дело! Откуда у меня взяться кабелю? Или они думают, что я постоянно ношу его с собой? Может мне самому установить операционную систему? Мне сеть не нужна. Нет, это запрещено. Сотрудник советует мне оформить заявку на кабель.
      – Лучше не надо, – говорит Шуберт, когда тот уходит. – Ты не дождешься, пока заявку выполнят. Компьютер для тебя мы заказали в тот же день, когда послали тебе приглашение. Ты здесь уже неделю, а компьютер принесли только что. Лучше сходи в магазин и купи кабель.
      Чек тебе оплатят.
      Иду в магазин за кабелем. Вернувшись, спрашиваю у секретарши, кто мне оплатит чек. Не вполне доверяя ее ответу, переспрашиваю у
      Шуберта. Естественно, это совсем не там, куда меня послала секретарша.
      Дородная дама открывает шкаф, достает оттуда коробку с деньгами и платит мне. Так просто. И никаких заявок писать не надо.
      Вот я и при компьютере. Наконец-то! Он у меня самый лучший в офисе.
      У всех остальных сотрудников машины совсем старые. Спрашиваю, почему они их не меняют.
      "Зачем? – отвечают мне. – На новых компьютерах и программы будут новые, так что работать они будут не быстрее старых".
      Немного поработав, понимаю, что коллеги правы.
      В пивной гостиницы полно посетителей. Только за большим столом в углу есть свободные места. Там сидит только один баварец в кожаных штанах. Рядом лежит его шляпа с пером, в руке у него кружка пива.
      – Можно присесть? – спрашиваю я.
      Он удивленно смотрит на меня и, подумав, отвечает:
      – Ну, садись, раз уж решил.
      Сажусь.
      К столику бросается официант Тони.
      – Мне его прогнать? – спрашивает он.
      – Да нет, я разрешил, – отвечает баварец. – Пусть уж сидит. Ты ему лучше пива принеси.
      – Что-то не так? – спрашиваю я.
      – Да нет, все нормально, – машет рукой баварец. – Тони просто перестраховщик.
      – Это какой-то особенный столик? – только сейчас я замечаю медную табличку на столе.
      – Не бери в голову, – отвечает баварец, переворачивая табличку. -
      Это несущественно. Вообще, это столик только для местных, но ты же этого не знал. Да и все равно никто из наших сегодня не пришел. Что же мне, одному тут пиво пить? Ты сам-то откуда будешь?
      – Из России.
      – Да, – задумчиво говорит он, отхлебывая большой глоток. – В России тяжело. Кризис у вас. И премьеры меняются как… Как в Италии. Тони, у вас ведь тоже все время меняются премьеры?
      – Ничего, – говорю я, – я сам не премьер, так что меня это мало задевает. Они не так уж давно меняться стали. Раньше один долго был.
      – Я помню. У него еще фамилия была такая, что не выговорить. Как вы ее выговаривали?
      – Привыкли.
      – А чего сменили?
      – Надоел.
      – Разнообразие, значит, любите? А вообще у вас как?
      – Ничего, помаленьку. Примерно как здесь, только похуже.
      – А пшеничное пиво у вас есть?
      – Все больше ячменное.
      – Как же вы так бедно живете?
      – Человек ко всему привыкает.
      – Да, – задумчиво вздыхает он. – Ну, ничего, – он чокается со мной.
      – Все образуется. Будет и у вас пшеничное пиво.
      Конечно, все образуется. Куда оно денется?
      – Ну, как дела? – спрашивает Шуберт.
      – Продвигается. Читаю, конспектирую. Хорошо бы еще сравнить с другими моделями. А то что-то очень уж односторонняя информация.
      Аналогичную технику наверняка выпускают и другие фирмы.
      – Так тебя интересуют модели наших конкурентов? Понимаю. Есть у нас такая информация.
      Он протягивает мне папку с пометкой "секретно". Документ называется
      "Как нам побить конкурентов".
      – Забавно, – говорю я. – А у конкурентов, небось, и на вас такая папка имеется.
      – А как же!
      Шуберт протягивает мне папку с таким же названием. Секретный документ, подготовленный в конкурирующей фирме, предваряется электронным письмом: "В соответствии с вашим запросом, высылаю интересующую вас документацию". Судя по адресу, документ прислал сотрудник конкурентов. Прямо "Алекс Юстасу".
      – Так у вас там и шпионы имеются?
      – Шпионы? Мне кажется, это не совсем удачное слово. Холодной войной отдает.
      – А как еще назвать того, кто посылает конкурентам секретные материалы?
      – Такие материалы всегда секретные. Зачем их читать кому попало? Но не от нас же их секретить. Ведь тут речь идет о вещах, которые непосредственно касаются нашей фирмы. Было бы просто невежливо не поставить нас в известность. Да мы бы и все равно узнали.
      Как все, оказывается, просто в современном мире большого бизнеса!
      Выходной решаю посвятить посещению Пинакотек, знаменитых музеев живописи.
      На метро доезжаю до станции Кенигсплатц. Уже на самой станции видно, что рядом находятся знаменитые музеи. Стены украшены репродукциями картин, в витринах на платформе выставлены копии античных скульптур.
      Король Баварии Людвиг Первый, при котором были построены музеи в округе, был большим любителем искусства, особенно античного. Желая превратить Мюнхен в подобие древних Афин, он обустроил площадь
      Кенигсплатц в духе древнегреческих традиций. По бокам от больших триумфальных ворот были построены музеи античного искусства – красивые здания в классическом стиле. Улица, начинающаяся на площади, ведет к черной колонне – монументу баварцам, павшим в наполеоновских войнах.
      Гитлер, который тоже был неравнодушен к античному искусству, питал понятную склонность к этой площади. При нем здесь проводились костюмированные парады и факельные шествия. Здесь же, на краю площади, противоположном триумфальным воротам, были построены два мрачных симметричных здания: резиденция фюрера и канцелярия НСДАП.
      Мюнхен был столицей гитлеровской партии. В районе античных музеев
      Кенигсплатц и Пинакотек был создан целый комплекс партийных зданий.
      Отчасти это были здания, построенные при Гитлере, как эти два серых близнеца или Храмы Славы – мавзолеи павших бойцов национал-социалистического движения, отчасти это были старые дворцы, каких немало было в округе. Одним из них был знаменитый Коричневый дом.
      В конце войны этот район особенно сильно бомбили. Американцы со свойственной им тщательностью разбомбили все музеи, практически не повредив ни серых близнецов, ни Храмы Славы. Храмы Славы взорвали уже после войны. Сейчас от них остался только фундамент, заросший кустарником. А близнецы так и остались стоять. После войны американцы устроили там свой штаб. Сейчас в бывшей резиденции фюрера расположилась консерватория, а в бывшей канцелярии НСДАП – институт этнографии.
      В солнечную погоду на каменных ступенях помпезных зданий загорают студентки. Жизнь берет свое.
      Но ночью, в тусклом лунном свете эти дома снова становятся мрачными и жутковатыми. Кажется, даже если бы я и не знал, что в них раньше находилось, они производили бы на меня такое же страшное впечатление.
      Собственно, эти два дома, да еще музей в Английском парке – все, что осталось от нацистской столицы. Коричневый дом, да и другие дворцы, обсиженные нацистами, после войны восстанавливать не стали. На месте
      Коричневого дома сейчас пустырь, окруженный забором, а на месте бывшего здания Гестапо площадь Жертв национал-социализма. Это мемориальное название, нет ни одного дома с таким адресом. Это просто место, посвященное памяти павших. На месте дома стоит черный столб, на котором горит вечный огонь. Напротив – современный дом-коробка с мемориальной доской, где написано, что здесь некогда был дворец одного из баварских принцев, где после был исполком
      Советской республики, после – служебное здание Гестапо. Последнее – очевидная причина того, что дворец не восстановили.
      Пинакотек две – Старая и Новая. Старая Пинакотека восстановлена. В ней выставлены произведения средневекового искусства и эпохи
      Возрождения. Второе безусловно интересно, здесь представлены полотна многих известнейших мастеров, но их работы известны мне уже по коллекции Эрмитажа. А вот европейская средневековая живопись действительно производит на меня неизгладимое впечатление, частично ломая стереотипы о мрачном средневековье. В Эрмитаже мало произведений того времени. Удивительно, что на многих полотнах заметны уже мотивы, которые вовсю расцвели в живописи двадцатого века. Выходит, что в мире действительно нет ничего нового.
      Современное здание напротив – Новая Пинакотека. Здесь представлено искусство девятнадцатого – двадцатого веков. Она была построена при короле Людвиге Первом. Над ее оформлением работали лучшие художники того времени, приглашенные королем в Мюнхен. Здание было разрушено в конце войны, его было не восстановить. На его месте построили другой, современный дом.
      Неподалеку строится третье здание – Современная Пинакотека. Там будут выставлены произведения нашего времени.
      В столовой мне не хватает одного пфеннига на обед. Шуберт доплачивает за меня.
      – Не рассчитал, – говорю я. – Мне казалось, что денег много, но аванс уже кончился.
      – Оно и не удивительно, – отвечает Шуберт. – Конечно, аванса не хватит, если платить пятьдесят марок в день за жилье.
      Да, это дорого. Каждую субботу, завидев меня, хозяин гостиницы радостно кричит с баварским акцентом: "Мастер хочет платить!" Мастер совсем не хочет, ему просто некуда деваться. И деньги мастера уходят на это дело очень быстро.
      – После обеда тебе надо попросить еще один аванс, – говорит Шуберт.
      – А дадут?
      – Ну не помирать же тебе с голоду.
      После обеда звоню в бухгалтерию.
      "К сожалению, мы ничем не можем вам помочь, – отвечают мне. – Вы уже получили один аванс, а два аванса не предусмотрены установленными правилами. Мы понимаем вашу ситуацию, но ничего не можем изменить".
      – Ничего не могут изменить, – говорю я Шуберту.
      Шуберт мрачно перекладывает какие-то бумаги у себя на столе, а потом говорит:
      – Мои худшие подозрения подтверждаются. Еще тогда, когда ты перетрусил, еще не ходя в консульство, я уже почувствовал что-то неладное, но теперь я просто уверен. Ты боишься бюрократов.
      – Вам показалось.
      – Нет, я это точно видел. Посмотрел бы ты на себя со стороны, как ты разговаривал. Ты ведь говорил с ними стоя, будто на том конце фельдмаршал. А это обычные чиновники, которые и слова-то человеческого не заслуживают.
      – Так мне было удобнее дотянуться до телефона.
      – А пододвинуть его к себе ты не мог? Ладно, не рассказывай сказки.
      Если хочешь сосать лапу до конца месяца, то оставь дело как есть, иначе соберись и попробуй стать человеком. Запомни, с бюрократами нельзя так разговаривать. Они будут рассказывать тебе сто раз, что от них ничего не зависит, и про свои дурацкие предписания. Тебе до этого нет никакого дела, тебе деньги нужны. Так и говори. Это твои деньги, а не их. Стукни по столу. Я сказал, стукни, а не погладь. Ну ладно, хотя бы так.
      – Бить по столу обязательно?
      – Думаешь, лучше сразу в морду? Научись для начала бить по столу.
      Делать это не обязательно, но уметь надо. Иди к ним и скажи, что тебе нужен аванс. И без денег не возвращайся, а то я совсем перестану тебя уважать. Это твои деньги, и они тебе нужны. На том стоим, как говаривал Мартин Лютер.
      Иду в бухгалтерию.
      – Вам же сказано, мы ничем не можем вам помочь.
      – Вы предлагаете мне просить милостыню?
      – Я вам ничего не предлагаю. Возьмите кредит в банке.
      – Очень остроумно. Я предпочитаю получать деньги там, где работаю.
      – Вы уже получили аванс. Это большие деньги, когда вы их успели потратить?
      – Я плачу пятьдесят марок в день за жилье.
      – Так много? Почему вы не нашли более дешевое жилье?
      – Вы можете мне такое предложить?
      – Это не входит в мои обязанности.
      – Я знаю. В мои тоже. Я не агент по недвижимости. Свое дело я делаю, а ваше дело – платить мне деньги. Именно поэтому я здесь.
      – Сожалею…
      – Я тоже.
      – У меня много дел.
      – У меня тоже. Ничего, я посижу здесь и подожду, пока вы освободитесь.
      – Войдите в мое положение. Вас много, а я один. Я не могу работать с каждым индивидуально. Это не входит в мои обязанности.
      – Это вас много, а я один. Я не обязан входить ни в чье положение, мне хватает своего.
      В пустых препирательствах проходит немало времени. Наконец, я возвращаюсь к Шуберту.
      – Ну как, получил?
      – Получил.
      – Хорошо, теперь я тебя снова уважаю. Как тебе наша бухгалтерия?
      – Ничего нового, так я ее себе и представлял. Я читал Кафку.
      – Кафка был не немец и писал не про Германию, – сухо замечает Шуберт.
      – Про Австрию или про Германию – какая разница?
      – Если ты сам не чувствуешь разницы, то ничем помочь не могу.
      Главное – ты научился их не бояться. Вы в России их совсем распустили, потому так и живете. Они вам на шею сели. Они бы и нам на шею сели, если б мы не умели ставить их на место.
      – В России бюрократы не такие, с ними проще. Они никогда не говорят, что от них ничего не зависит, наоборот каждый считает себя самым главным. Они сразу грубят, так что им и ответить не стыдно. А ваши все время вежливые, улыбаются, "спасибо-пожалуйста", "чем могу быть полезен?" С ними и разговаривать резко не удобно. Хотя, я понимаю, что по сути они ничем не отличаются.
      – Это точно. Он никогда не пошлет тебя в задницу, он скажет очень вежливо: "Господин Свердлов, не будете ли вы столь любезны, проследовать в задний проход". Ты даже не поймешь, что тебя послали, и пойдешь туда строевым шагом, радостный, что с тобой так вежливо поговорили.
      Он прав, конечно. Мне еще много чему надо учиться.
      Вечером гуляю по Олимпийскому парку.
      До войны эту территорию на севере баварской столицы занимал аэропорт. Естественно, он был полностью разрушен. Сюда сгребли все, что осталось от города, и получилась гора. Довольно высокая гора. С ее вершины открывается живописный вид на город, в хорошую погоду отсюда видны Альпы.
      Олимпийские игры в Мюнхене проводились в 1972 году. Тогда эту местность основательно облагородили, разбили парк, построили очень красивые стадионы. Они выполнены в виде натянутых на высокие мачты поверхностей. Очень интересное архитектурное решение. Туда проложили и железную дорогу, правда, сейчас поезда в Олимпийский парк больше не ходят, там построена станция метро.
      К сожалению, олимпиада 1972 года запомнилась не оригинальными стадионами и не спортивными достижениями. Праздник был омрачен захватом в заложники израильской сборной. В ходе перестрелки спортсмены погибли.
      Рядом с Олимпийским парком расположилась Олимпийская деревня, где тогда жили спортсмены. Сейчас здесь живут студенты Мюнхенского университета.
      Здесь же центральный офис БМВ. Красивый небоскреб, самое высокое здание города. Выше его только телебашня. Она тут же, в Олимпийском парке. Можно подняться наверх. Билеты для студентов дешевле.
      Показываю в кассе свое аспирантское удостоверение.
      – Что это? – спрашивают меня.
      – Студенческий билет.
      – Югославский?
      – Российский.
      Меня пропускают со скидкой.
      С башни весь город как на ладони. Даже здание БМВ отсюда кажется не очень большим. Как обычно в телебашнях, здесь есть и вращающийся ресторан, но там для меня все слишком дорого.
      Еще одна достопримечательность Олимпийского парка – маленькая православная часовня. Построил ее после войны один казак. Как он оказался в Мюнхене, никто не знает. Но сам он личность в городе известная. За бесценок он приобрел маленький участок земли на краю города, и один построил себе дом и часовню. Когда земля понадобилась для Олимпийского парка, согнать его оттуда не удалось. Так он там до сих пор и живет.
      Конец лета выдался особенно жарким. Семь потов сойдет, пока доберешься до работы. Это еще хорошо, что в Фирме рядовым сотрудникам не положено ходить в костюмах, это исключительная привилегия руководства. Даже Шуберт еще недостаточно большой начальник для этого. А ведь есть такие фирмы, где все ходят в костюмах. Вот уж кому тяжело.
      Да и просто в рубашке и в светлых штанах в здании находиться тяжело.
      Открыты окна, вовсю работает кондиционер, но все равно очень жарко.
      Пот так и лезет в глаза.
      За окном замечательный вид. Здания Фирмы, пригороды, а где-то далеко, на горизонте, темнеет стена Альп.
      "У нас тут самый удачный кабинет, – говорит Шуберт. – Окна сразу на две стороны, их можно открыть, да еще и кондиционер есть. В других зданиях не так. В домах постарше открываются окна, но нет кондиционеров, а в новом здании, – он кивает в сторону главного небоскреба, сверкающее и переливающееся на солнце, – там кондиционеры есть, но окна не открываются. Вот уж где действительно тяжело. Этот дом раскаляется на солнце как сковородка, а от кондиционеров толку почти нет".
      Шуберт выглядывает во двор. Посреди двора стоит фургончик, украшенный логотипами Фирмы.
      – О! Они и к нам заехали!
      – Что это? – спрашиваю я.
      – Рекламный фургон. Он ездит по всей Европе и показывает достижения
      Фирмы. Сейчас проездом и у нас остановился.
      – Что-то вроде бродячего цирка?
      – Да, что-то вроде. Сходи, глянь. Его тут не часто увидишь. Кстати, можешь и в главное здание заскочить, оценить, насколько у нас тут лучше. К нам сейчас приехал представитель вашего института. Поговори с ним, ты хотел выяснить насчет помощи вашей лаборатории.
      Спускаюсь вниз. По пути в главное здание заглядываю в фургон.
      Новомодные плоские мониторы, плакаты, графики. Обычная показуха, хотя и довольно современная.
      Представитель института мне не знаком. Впрочем, у нас большой институт, всех знать нельзя.
      Выслушав меня, он с раздражением объясняет, что помощь распределяется согласно решениям администрации, и не мое дело лезть в дела руководства.
      Возвращаюсь несколько обескураженный. Конечно, приятно узнать, что институт все-таки получает помощь, но обидно, что эта помощь не дойдет до нашей лаборатории.
      – Ну как? – спрашивает Шуберт.
      – Похоже, что там уже все схвачено, и нам ничего не светит.
      – А это очень даже возможно, – отвечает Шуберт. – Институт большой, на всех не хватает. Кто ближе к кормушке, тому и достается. Да ты не переживай: зачем вам это старье? Сам же говорил, что современной техники не хватает. Подожди, все будет. Не все же вашему институту без денег сидеть. Купите еще себе хорошее новое оборудование. Да и вообще учиться на старом совсем не плохо: потом на новое будет перейти легко. А от нового что толку? Оно ведь все равно скоро устареет. Ты на него и здесь насмотришься.
      – Так я же его не вижу совсем. Одни бумаги. Читать я и дома могу, а я же хотел на передний край науки и техники. Я вот все читаю тут про эту технику, но совсем же ее не вижу. А мне бы хоть одним глазком…
      – Ты, наверное, хочешь на наш испытательный полигон. Понимаю. Я туда позвоню. Обеспечим тебе экскурсию. Посмотришь, как всю эту технику тестируют. Это тебе полезно будет. Позвоню сегодня туда, договорюсь.
      Наконец-то сбудется моя мечта! До переднего края рукой подать.
      Вечером за одним столиком со мной сидит седой, но крепкий мужчина.
      Мы чокаемся с ним пивом.
      – Я тебя часто здесь вижу, – говорит он. – Ты живешь здесь, в гостинице?
      – Да, я на практику приехал из Петербурга.
      – А где практика?
      Говорю.
      – Это тебе здорово повезло. В такую солидную фирму не всякого немца на практику возьмут. А потом еще перспективы.
      – Обещают взять потом на работу в Петербурге.
      – Это хорошо. А жить тут не тяжело?
      – Я же не долго, чего страшного?
      – Бавария все-таки. Тут баварцы кругом. Я бы тут долго не смог. Сам я не местный, тоже в гостинице живу. Я работаю тут на стройке. Но на выходные я еду домой. Жить в Мюнхене неотлучно тяжело.
      – А вы откуда?
      – Из Саксонии. Хотя, родился я в Богемии. Это сейчас Чехия. После войны нас оттуда выселили. Я тогда еще был совсем ребенком, но хорошо помню то время. Сначала через нашу деревню шли беженцы, потом пошли немецкие войска. Без всякого порядка шли, просто бежали. Потом пришли русские. У нас остановился один офицер. Он тогда расстелил на столе карту и показал, где будет Германия. А где мы живем, там, значит, Германии не будет, будет Чехия. Он уже тогда это знал. А через некоторое время нас действительно оттуда выселили. Пришлось уезжать. Не сразу, но устроились на новом месте, привыкли. Ну, тогда всем тяжело было, не нам одним. Что поделаешь? Война.
      – А вы потом бывали на родине?
      – Бывал. Ездил пару раз в отпуск. Там с тех пор почти ничего не изменилось, только люди другие.
      – Обратно не тянет?
      – Куда? Я уже привык жить где живу, чего снова с места срываться?
      Да и что я там буду делать, в чужой стране?
      Мой собеседник отхлебывает пива и вдруг, резко поставив кружку, вскрикивает:
      – Гитлер, этот идиот! Чего он вообще хотел? Не нравилось ему, видите ли, что германская промышленность в руках у немецких евреев!
      И чего добился? Теперь она в руках американских евреев. Этого ему надо было? Куда он лез? Он хоть на карту посмотрел, прежде чем переть в Россию?
      Мой собеседник отхлебывает еще пива и несколько успокаивается.
      – Как много сейчас постояльцев в гостинице, – говорит он, меняя тему. – Это они все на Октоберфест приехали. Я на эти выходные тоже уезжать не буду. Раз уж я здесь, пропустить открытие Октоберфеста нельзя, это же самое интересное.
      – А когда будет открытие?
      – В субботу утром. Будет торжественное шествие на Карлсплатц. Сходи туда обязательно. Это стоит посмотреть. Оттуда все пойдут на Терезин луг. Там бургомистр Мюнхена торжественно откроет бочку и праздник начнется.
      – Только и разговоров, что об Октоберфесте, – ворчит официант Тони, проходя мимо нас. – Ничего там нет хорошего – толпа народу и бурда вместо пива.
      Мой сосед злорадно ухмыляется.
      – Им во время праздника придется работать, – говорит он. – Обычно они работают посменно, но во время Октоберфеста их заставляют выходить на работу всех, чтоб они туда не пошли и не поддержали тем самым конкурентов. Там ведь маленькие пивоварни не участвуют, только большие.
      Суровая мера!
      Утром отправляюсь на испытательный полигон. Это в нескольких автобусных остановках от главного здания. По территории Фирмы ходит собственный рейсовый автобус.
      Меня встречает молодой инженер, которому поручено провести для меня экскурсию. Он показывает мне то оборудование, про которое я до сих пор только читал. Большие шкафы, набитые электроникой.
      – Сколько все это стоит? – спрашиваю я.
      – Мне такую сумму даже и не выговорить, – отвечает инженер. -
      Дешевле миллиона тут только наш портативный тестер. Он стоит только пару сотен тысяч.
      Он показывает мне разные приборы и стенды. Подводит к большому стенду, обмотанному проволокой.
      – Здесь мы проводим длительный и сложный эксперимент по заказу НАСА.
      – Почему он обмотан проволокой?
      – Чтоб всякие придурки блоки не выдергивали. А то понадобится кому-нибудь блок для его экспериментов, он возьмет и выдернет из соседнего стенда, а нам потом все исследование сначала проводить. Не перевелись еще такие клоуны.
      За раскрытым окном обычная городская улица. Ходят люди, проезжают автобусы.
      – У вас даже решеток на окнах нет, – говорю я. – Не боитесь, что кто-нибудь залезет и украдет чего-нибудь?
      – Это только кажется, что залезть сюда просто. Здание охраняется очень хорошо. Видеокамеры, электроника всякая. Я не знаю точно, что будет тому, кто попытается залезть в окно, но мало ему точно не покажется.
      Меня знакомят с коллегами. Практикант из Норвегии, практикантка из
      США. Симпатичная девушка, только с лицом что-то странное. Похоже на нервный тик.
      – Нравится тебе у нас? – спрашивает она.
      – Да, здесь здорово. До этого я был в административном квартале.
      Там скучно, бумаги одни. А здесь передний край науки и техники.
      – Да, мне тут тоже нравится. Здесь яблоки.
      – Что?
      – Яблоки, – она берет с блюда яблоко и протягивает мне. – К нам всегда приносят свежие яблоки. Хочешь?
      – Спасибо, я не ем яблоки.
      – Зря. Они вкусные.
      Она с хрустом откусывает. Говорит она нормально. У нее даже рот закрывается. Но, стоит ей замолчать, рот немедленно расползается до ушей. Пожалуй, это не нервный тик. Она так улыбается. Но почему она это делает постоянно?
      В центре Мюнхена, на Карлсплатц, у старинных ворот города собралась огромная толпа народа. В сопровождении конной полиции в сторону
      Терезиного луга едут повозки, нагруженные пивными бочками. За ними везут официанток. Здоровенные баварские девицы в фартуках пьют пиво из литровых кружек и машут руками.
      Я отснял всю пленку и покупаю новую. За такую цену в обычный день можно купить целый фотоаппарат.
      Вслед за повозками вся толпа направляется к лугу. В предвкушении праздника народ уже начинает веселиться. Все это очень напоминает первомайскую демонстрацию.
      На лугу вовсю идет настоящее веселье.
      Октоберфест празднуется в конце сентября. Когда-то на Терезином лугу праздновал свою свадьбу баварский принц. Были скачки, карусели и, конечно, много пива.
      Многое изменилось с тех пор. Про ту свадьбу уже никто не вспоминает.
      Но праздник остался. Его проводят каждый год, а потом скрупулезно подсчитывают, сколько миллионов человек пришли за две недели на
      Терезин луг, сколько миллионов литров пива было выпито, и каждый год эти цифры увеличиваются.
      В России Октоберфест иногда называют пивным фестивалем. Это не совсем точно, хотя без пива в Баварии не обходится ни один праздник.
      Главное здесь, конечно, огромные шатры, где под бодрую музыку люди пьют пиво из литровых кружек. Здесь играют духовые оркестры, не протолкаться от зевак, за стойками жарят на огне целые свиные туши на вертелах.
      Между столиками, рассчитанными на десять человек, снуют официантки.
      Каждый столик они обслуживают в один заход. Я видел раньше на плакатах девушек с десятью полными литровыми кружками пива в руках, но я думал, что это только реклама. В действительности все так и есть. Целый день они, проталкиваясь через толпу зевак, разносят по десять литровых кружек за раз и не перестают при этом улыбаться. И не расплещут при этом ни капли. Мужчины за столиками обычно берут полную кружку двумя руками, она тяжелая.
      Пиво стоит очень дорого. Ради такого случая можно было бы себе позволить, но свободных мест нет. Хотя палатки и огромные, мест для всех желающих в них посидеть не хватает. Места надо заказывать заранее и задолго.
      Впрочем, для тех, кому не хватило пива, тоже радости найдутся.
      Огромный городок аттракционов рассчитан не только для детей.
      Американские горки и карусели, сравнимые по своей экстремальности с тренажерами для космонавтов, предназначены для тех, кто до пива так и не дорвался. После пива это выдержит не каждый. Не зря перед каруселями висит табличка, запрещающая блевать и писаться.
      Хочется за день опробовать все карусели, благо деньги у меня есть.
      Катаюсь на них пока могу стоять на ногах, и только к вечеру начинаю пробираться к выходу. Это нелегко, приходится проталкиваться через толпу вновь прибывающих и возвращающихся домой, а порой, как на поле брани, переступать через тела тех, кто сегодня уже не сможет вернуться.
      В гостинице обнаруживаю у себя в кармане талон на скидку в парке водных аттракционов. Решаю отправиться туда в воскресенье.
      Утром еще раз рассматриваю талон. Там написан адрес: Людвигсштрассе.
      Странно, ведь это главная улица Мюнхена. Трудно представить, что подобное заведение находится в самом центре города. Я, во всяком случае, ничего подобного там не замечал. Тем не менее, отправляюсь в город и нахожу по указанному адресу библиотеку университета. В недоумении, рассматриваю талон еще раз и понимаю свою ошибку.
      Альпамар находится не в Мюнхене, а в совсем другом городе Бад
      Тельце. Иду обратно к метро на Одеонской площади.
      На площади понимаю, что ошибся очень удачно. Второй день
      Октоберфеста отмечается не менее пышно, чем первый. На Одеонской площади проходит большой фольклорный парад. Идут колонны самодеятельных духовых оркестров, военно-исторических и охотничьих обществ, баварских альпийских стрелков, фольклорных коллективов из
      Баварии и других германских земель, а также из-за границы: из Чехии,
      Австрии и Хорватии. Очень красиво и весело. Я жалею, что не взял фотоаппарат, я ведь шел купаться.
      Представление продолжается часа два. После этого я могу продолжить свой путь к Альпамару.
      Ехать в Бад Тельц надо до последней остановки электрички, а оттуда еще полчаса на автобусе. Чем дальше, тем живописнее становится пейзаж. Я еду на юг, в сторону Альп. Горы на горизонте становятся все выше, местность все более холмистой. Автобус петляет между пригорками, проезжая через маленькие уютные деревеньки. Солнечный свет здесь особенно золотистый, а трава зеленая до невозможности.
      Бад Тельц оказывается старинным и очень красивым курортным городком в предгорье Альп.
      Главная улица спускается к реке под таким наклоном, что даже велосипедисты не решаются по ней ездить. Захожу в справочное бюро для туристов и спрашиваю, как пройти к Альпамару. Там же узнаю, что после четырех там льготное время, когда, заплатив один раз, можно оставаться там хоть до закрытия.
      Решаю дождаться четырех и сажусь за столик одного из множества ресторанчиков на главной улице. Официант приносит мне пшеничного пива и свиную ногу типичного баварского размера. Я уже этого не пугаюсь и, не особо рассчитывая доесть ее целиком, начинаю обдирать с нее кожу. Рядом со мной сидит пожилой баварец в национальном костюме. Он тоже заказал свиную ногу и пшеничное пиво. Пока я обдираю кожу, он съедает свою порцию и заказывает еще пива. Замечаю, что он все время как-то странно косится на меня. Чувствую, что делаю что-то не так. Наконец, он не выдерживает и говорит мне что-то на своем языке. Я по-немецки отвечаю, что не понимаю по-баварски. Тогда он говорит на ломанном английском: "Это нельзя есть так медленно.
      Оно остынет и станет невкусным".
      Что поделать, я не умею есть быстро.
      Сытно пообедав, продолжаю свой путь к Альпамару. Это уже совсем рядом.
      Билет, как я и ожидал, даже со скидкой не дешев. Но оно того стоит.
      В Альпамаре действительно можно провести весь день. Здесь есть все водные развлечения, какие только можно себе вообразить: бассейны с теплой и прохладной, соленой и пресной водой, с морским прибоем, с фонтанчиками, и струями воды, приятно щекочущими или сбивающими с ног, самые разные сауны, солярий, водяные горки разной высоты и конфигурации.
      Отдыхаю там почти до закрытия.
      На выходе спрашиваю, как добраться до Дейзенгофена.
      – Прямо и направо.
      – Это близко?
      – Совсем близко. За полчаса доберетесь.
      Выйдя на улицу, понимаю, они думали, что я на машине. Но это, увы, не так. Приходится искать другой путь. Автобусы уже не ходят.
      Спрашивая редких прохожих, добираюсь до железнодорожной станции.
      Отсюда ходят поезда в Мюнхен, причем с остановкой в Дейзенгофене. Но следующий поезд будет только через два часа.
      Уже совсем темно. Вокзал и привокзальное кафе закрыты. На платформе дует холодный ветер. К счастью, замечаю огни ближайшей бензоколонки.
      Там хотя бы можно купить лимонаду.
      Возвращаюсь в гостиницу уже заполночь.
      Утром я простужен.
      – Это не годится, – говорит Шуберт. – Нашел время болеть! Ты нам как раз сейчас нужен. Завтра приезжает делегация российских бизнесменов. Возможно, понадобится твоя помощь. Ты должен быть в хорошей форме. Никуда не ходи сегодня, прими на ночь горячую ванну.
      – В гостинице нет ванны.
      – Тогда выпей горячего чая с малиной. Хотя, тебе негде его разогреть. Ну, тогда выпей коньяку.
      Весь вечер сижу в гостинице и пью коньяк. Обидно. День хороший, внизу шум, а надо лечиться. Ложусь спать рано. Очень мешает заснуть самодеятельный хор, который весь вечер репетирует на первом этаже.
      Готовятся, наверное, к какому-нибудь выступлению на Октоберфесте.
      Российская делегация довольно большая. Все солидные бизнесмены.
      На переговорах я немного помогаю их переводчице с техническими терминами. Разговор идет довольно вяло: в России кризис, денег ни у кого нет, не время сейчас покупать что-то.
      В перерыве слышу, как один представитель Фирмы мрачно говорит другому: "Знаю я, зачем они приехали. На Октоберфест хотят сходить на халяву".
      После переговоров россиян ведут на экскурсию по испытательному полигону. Тут весь перевод доверен мне.
      Экскурсовод очевидно очень гордится своей фирмой, говорит взволнованно и гордо: "Здесь вы увидите новейшую технику, которую мы поставляем всему миру. Здесь мы испытываем новое оборудование и отрабатываем методики работы с ним, отсюда мы оказываем помощь нашим клиентам, где бы они ни находились".
      Мы проходим в огромный зал, заставленный одинаковыми шкафами, на каждом из которых висит табличка с названием города, страны и фирмы.
      "Продавая технику какой-либо фирме, мы ставим в этом зале ее точную копию. В случае если у клиента возникают трудности или вопросы, мы легко можем в любое время воспроизвести его проблему, поскольку у нас всегда есть точно такое же оборудование, как и у клиента".
      – Ух ты! Плоский монитор! – говорит один из россиян, показывая на экран компьютера, стоящего на столе у окна.
      – Что он сказал? – спрашивает меня экскурсовод.
      – Он говорит, техника у вас очень современная.
      – Это верно, – с гордостью говорит экскурсовод. – Именно здесь разрабатывается самая современная техника.
      После экскурсии начинается самое важное – все идут на Октоберфест.
      Для нас заказан столик. Кроме меня и российской делегации тут же начальник моего отдела и начальник московского филиала Фирмы.
      Похоже, он значительно моложе меня. Надо же! Такой молодой, а уже такой большой начальник.
      – А ты Ельцина видел? – спрашиваю я его после третьей кружки.
      – Видел.
      – И какой он?
      – Ничего особенного. Человек как человек.
      – Это ты брось. Как это ничего особенного? Ты так про нашего любимого президента не говори. У тебя свой есть – про него такое говори.
      – И за что же вы его так любите? – ехидно спрашивает московский начальник.
      – Любовь зла… – отвечаю я, и вдруг понимаю, что не знаю, как это сказать дальше, и поспешно меняю формулировку. – Любят не за что-то, а просто так. За то, что он есть. Другого-то нет все равно.
      – А вы его поменяйте.
      – Вот своего и меняй. Выдумал тоже. Нам и этого хватит. А правда, что он громадного роста?
      – Да, высокий. Что так медленно пьешь?
      – Да надоело мне это пиво. Только что дорогое, а так ничего особенного. Может водки?
      – После пива?
      – После можно, до нельзя. Что ты как не русский?
      – Я и есть не русский.
      – Нашел чем хвастаться.
      Дело движется к вечеру. Уже совсем темно. Находим туалет. На него указывает стрела сидящего на горшке Амурчика, вырезанного из жести.
      Непривычно убогое для Германии заведение. Просто деревянная стенка с желобом внизу.
      Идем в метро. "У вас есть, чем заплатить?" – спрашивает начальник отдела.
      Россияне достают из карманов по пачке тысячных купюр.
      "Не надо этим в метро размахивать, – говорит начальник отдела, обретя дар речи. – Я сам за вас заплачу".
      – Это у них денег нет, – ехидно замечает московский начальник.
      – Денег нет, – говорю я. – Валюта не деньги.
      Они садятся в поезд. Мне в другую сторону.
      На пересадочной станции полно народу. Кажется, на время Октоберфеста население Мюнхена удвоилось.
      Какой-то молодой человек обращается ко мне на незнакомом языке. Из того, что он сказал, я понимаю только слово "сигарета". Протягиваю ему пачку Космоса.
      – Кескесе, месье?
      – Не кескесе, а Космос, – поправляю я.
      Он берет сигарету и исчезает в толпе.
      Перед сном немного слушаю новости по радио. Почти все новости опять из России. У Фирмы неприятности. Из-за кризиса она понесла очень большие убытки. Надо же, не только россиян кризис задел!
      – Знаешь, у Фирмы неприятности в России, – говорит мне Шуберт. -
      Большие убытки.
      – Да, я слушал вчера новости.
      – Ну, значит, ты уже в курсе. Будем сокращать штаты. Так что на работу тебя взять не сможем.
      Неприятная новость, ничего не скажешь.
      За обедом снова встречаем московского начальника.
      – Чего ты с нами не пошел? – спрашивает он. – Мы еще в гостинице водку пили.
      – Так ведь не позвали, а мне в другую сторону ехать надо было.
      – А мы и не собирались. Оно как-то само так вышло.
      – А меня, представляешь, на работу в Петербурге не берут. Так обидно.
      – Да, что-то нехорошо у нас в России получилось. Ну, ничего, это скоро пройдет. Мы еще будем набирать сотрудников через годик.
      – Это не скоро.
      – А ты не жди. Зачем тебе обязательно работать в Петербурге.
      Переезжай в другой город. Устройся тут на работу, раз уж все равно приехал.
      – Хорошая мысль, – говорит Шуберт. – Чего бы тебе, действительно, не перебраться пока в Германию. Поработаешь здесь, а там и кризис в
      России пройдет – сможешь вернуться.
      Такая идея мне в голову не приходила. Почему бы не попробовать?
      После обеда пишу заявление и иду в отдел кадров.
      Я захожу в огромное помещение. Рядами стоят столы, за которыми сидят кадровики. Самый крайний вежливо спрашивает, чем может быть полезен.
      Я уже не могу слышать этот вопрос. Разговор, который начинается с него, обычно заканчивается словами, что мне тут ничем не могут помочь.
      Подаю заявление.
      – Спасибо, – говорит мне сотрудник. – Мы рассмотрим ваши документы и, возможно, через месяц или чуть больше пригласим вас на собеседование.
      – Через месяц меня уже здесь не будет. Нельзя ли рассмотреть мое заявление быстрее?
      – К сожалению, нет. Только пока ваши бумаги дойдут до людей, принимающих решения, пройдет не меньше двух недель.
      – Тогда, может быть, мне лучше самому отнести туда мои бумаги? Кто эти люди, где они находятся?
      – Я этого не знаю, – говорит клерк, удивленно глядя на меня. – Так нельзя делать, это нарушение нашего распорядка. Есть инструкции о прохождении документов, их нельзя нарушать. Если документ не проходит все необходимые инстанции, его никто не станет рассматривать. Документ должен пройти все предусмотренные процедуры, потому он идет так долго, но быстрее никак нельзя, – он передает мое заявление на следующий стол. Сотрудник, сидящий там, просматривает его, делает какую-то пометку и передает дальше. За следующим столом опять делается какая-то пометка, заявление движется дальше. – Ну вот, видите, – дружелюбно улыбаясь, говорит мне кадровик, – ваше заявление уже обрабатывается. Подождите, скоро оно обязательно попадет туда, куда должно попасть.
      Я наблюдаю, как мои документы медленно движутся через зал. Через несколько минут оно оказывается на другом его конце, в лотке с надписью "исходящие". Процесс пошел.
      В гостинице иду в пивную и заказываю водки.
      – Может пива? – переспрашивает Тони.
      – Нет, водки. Причем три порции в один стакан, и лед туда не надо класть.
      Тони шокирован моим поведением. Я думаю, он бы так не удивлялся, если бы знал причину.
      Моя практика подходит к концу. Всего через несколько дней я снова буду дома.
      Читаю последние новости из России. Главой Центробанка назначен
      Геращенко. Он уже был раньше на этом посту, но его уволили во время предыдущего финансового кризиса. Теперь оказалось, что он, все-таки, лучший специалист в России.
      – Что за говнюк? – спрашивает немецкий коллега, глядя мне через плечо на портрет нового старого главы Центробанка.
      – Откуда ты знаешь Геращенко? – спрашиваю я.
      – Я его не знаю. Просто внешность у него очень уж характерная.
      Я, наконец, получил зарплату. У меня снова много денег. Как мне их не хватало весь этот месяц! В бухгалтерии мне сообщают, что сейчас мне заплатят не все, а только часть. Остальные деньги я получу через месяц. Как я их получу? Находясь в России, я не могу снять деньги со счета в Германии.
      – Сожалею, но таков порядок, – говорят мне. – Вас предупредили об этом, и вы ничего не ответили.
      – Когда вы меня предупреждали?
      – В самом начале вашей практики мы послали вам письмо.
      – Я ничего не получал.
      – Этого не может быть. Это же ваш адрес?
      Я смотрю на адрес, потом на чиновника, пытаюсь понять, не шутит ли он. Но его лицо серьезно.
      – Вы действительно думаете, что сейчас я живу в Петербурге? Вы думаете, я каждый день летаю на работу в Мюнхен?
      – Этого я не знаю. Я не интересуюсь вашими личными обстоятельствами. Вам послали письмо, вы ничего не ответили, а теперь предъявляете претензии. Если у вас проблемы с получением денег, то обращайтесь в банк, а не к нам.
      Шуберт выслушивает мою историю с сочувствием. "В банк обращаться нет смысла, – говорит он. – Деньги в Россию сейчас не перевести. Нам сейчас надо платить за участие в выставке в Петербурге. Сегодня посылаем человека с деньгами. Он получит в кассе наличные и повезет их в Россию. Старый добрый дедовский способ. Другие сейчас не действуют. Хорошо еще, что платить надо долларами. Где бы мы тут рубли достали?"
      Грустно слышать такие новости. В России, кажется, все разладилось, а мне на днях туда возвращаться. Что же там на самом деле? Звоню в
      Петербург, к себе на работу.
      – Как у вас там?
      – Да, вроде бы, все как обычно.
      – Говорят, у вас кризис.
      – А, ты об этом… Ну, да. Это не кризис, собственно. Тут другое слово больше подходит. Бакс в несколько раз подскочил. Цены растут.
      Все импортное подорожало.
      – А отечественное?
      – Ты о чем? А, да. Икра пока не подорожала. По сравнению со всем остальным она стала довольно дешевая. Сигареты подорожали пока не сильно. Но дорожают. А рубль уже совсем ничего не стоит.
      – Это ничего. У меня ведь валюта.
      – Засунь ее себе знаешь куда? Ты ее нигде не обменяешь. Все обменники закрылись.
      – Если рубли больше ничего не стоят, а валюту не поменять, то как же вы покупаете?
      – Ты всего месяц в Германии, а вопросы задаешь, будто никогда в
      России не жил.
      Вот это новости! У меня полные карманы валюты, до отъезда осталось всего несколько дней, а мне предлагают засунуть деньги…
      Срочно иду по магазинам. Как назло, мне сейчас ничего не нужно. Что покупать? Как потратить столько денег? Наконец, покупаю себе видеокамеру.
      "Возьмете еще что-нибудь?" – вежливо спрашивает продавец. К камере надо бы купить пленок и сумку. Но, потратив уже столько денег, становлюсь жадным. Беру только пленки. "Это подарок от фирмы", – говорит продавец. Почему же он это сразу не сказал? Если б я знал, то взял бы и сумку. Впрочем, возможно, в этом случае пришлось бы платить и за пленку. Кто знает, до какой суммы они делают подарки.
      Иду на Октоберфест, снимаю город. Деньги еще остались, но их уже не много.
      Теплыми безоблачными вечерами вечерняя жизнь из гостиничного ресторана перемещается во двор. Столики стоят на свежем воздухе, на травке, под деревьями.
      – Столик не обслуживается, – на ходу говорит Тони семье за соседним от меня столом.
      – Как не обслуживается? – не понимают они. – Зачем он тогда тут стоит?
      – Поставили, вот и стоит. Сидеть за ним можно, но обслуживать вас тут не будут.
      У посетителей растерянные лица. Видимо, они в первый раз с таким сталкиваются. Подумав несколько секунд, отец семейства спрашивает, свободно ли за моим столиком. "Свободно", – отвечаю я.
      – А мы тогда здесь сядем! – торжествующе заявляет отец.
      – Ну вот, видите, как все просто решается, – говорит Тони, подскакивая к столику. – Чем могу служить?
      Они заказывают. Мы знакомимся. Завязывается разговор.
      У них семейная встреча. Они приехали из разных городов. Делятся впечатлениями, рассказывают про свою жизнь. Выясняется, что они все часто ходят в театр, так же, как и я, любят пьесы Брехта.
      Расспрашивают меня про Россию, интересуются, не нужна ли ей какая-нибудь помощь. Они считают, что нехорошо так вот сидеть в уютном ресторанчике и кушать огромные порции, запивая свежим пшеничным пивом, зная, что где-то людям не хватает на жизнь. Надо делиться, и они готовы это сделать, но не знают, как.
      Я этого тоже не знаю. России нужны не продукты и не деньги. А что?
      Трудно сказать. Наверное, россияне могут только сами себе помочь.
      За разговором вечер проходит быстро. Тони снова и снова приносит пиво, ставя все новые черточки на картонных подкладках. Вставая из-за стола, понимаю, что перебрал. С этим замечательным пивом легко промахнуться и выпить пару литров сверх своей нормы.
      Я, наконец, дописал свой отчет.
      – Отчет должен проверить начальник отдела, – говорит мне секретарша.
      – Разве он понимает по-русски?
      – Он вообще все понимает. В любом случае, он должен это посмотреть.
      Его кабинет тут рядом, налево по коридору.
      Выйдя в коридор, поворачиваю направо и действительно через несколько шагов оказываюсь перед кабинетом начальника отдела.
      Начальник листает мои бумаги, рассматривает картинки и ищет знакомые слова.
      – Что это? – спрашивает он, показывая на единственное слово на странице, написанное латинскими буквами.
      – Это название канадской фирмы, разработавшей описываемое оборудование, – рапортую я.
      – Не слепой. Как это название тут оказалось? К чему оно упомянуто?
      Что ты про них пишешь?
      – Что они разработали оборудование, – растерянно отвечаю я.
      Начальник пристально смотрит на меня, видимо, подбирая слова, достойные моей тупости.
      – Ты какими деньгами получаешь зарплату? – наконец выдавливает из себя он.
      – Немецкими марками…
      – Вот. Когда ты будешь получать ее канадскими долларами, тогда и будешь упоминать в своих отчетах эту фирму сколько угодно. Мы не для того тебя пригласили, чтоб ты за наш счет рекламировал кого попало.
      Ты в нашей фирме работаешь, так что изволь писать о ней.
      Иногда я сам поражаюсь своей глупости.
      Последние выходные своей замечательной практики на переднем крае науки и техники я провожу не в Мюнхене. Меня пригласил к себе в гости мой старый знакомый Миша, с которым мы познакомились во время моих предыдущих практик. Он, правда, живет уже не в той деревне под
      Гейдельбергом, где я навещал его раньше. Он окончил институт и сейчас работает в Лейпциге. Именно туда мне и надо доехать.
      Конечно, проще всего ехать по железной дороге, но я не ищу простых путей. Мне нужно экономить.
      Немцы любят путешествовать. Способы для этого придуманы самые разные. Не у каждого есть машина и деньги на железнодорожный билет, но даже для таких не богатых людей как я есть возможность доехать из
      Мюнхена до Лейпцига, не разорившись.
      На бирже попутчиков, что есть в каждом крупном городе, можно найти водителя, который едет в нужный мне город и может взять меня с собой. Мне нужно оплатить только половину стоимости бензина, который потребуется на дорогу, и услуги биржи. Это получается гораздо дешевле, чем поездом.
      Мой водитель – школьник, совсем недавно получивший права. Он учится в Мюнхене и едет домой на выходные на одолженной у друзей машине.
      То, что я оплачу ему половину расходов, для него большое подспорье.
      Всю дорогу до Нюрнберга он жалуется, как дорог нынче бензин. Не беря попутчиков, он не смог бы поехать домой. Тут людям денег не хватает, а Россия отказывается платить долги. Это тоже его возмущает, и он очень эмоционально объясняет это мне. Зачем он мне все это рассказывает? Я ведь не видел ни копейки тех кредитов. Нечего было их давать, раз самим деньги нужны.
      После Нюрнберга он, видимо, устает разглагольствовать и начинает уделять больше внимания дороге. Собственно, на ней нет ничего интересного: мы едем по скоростному шоссе, перекрестков нет, только указатели. Судя по ним, Франкфурт все ближе.
      – Странно, – говорю я, – почему на всех указателях написано про
      Франкфурт, а про Лейпциг нет ни слова?
      – Франкфурт – большой город, – неуверенно отвечает водитель. Он больше Лейпцига.
      – Тогда почему мы приближаемся к нему? Мы должны ехать в сторону
      Берлина.
      – Франкфурт, наверное, ближе, – говорит водитель уже совсем не уверенно. – После Франкфурта будут указатели на Берлин.
      Интересно, что у него по географии. Видимо, он ее учил. Его начинают мучить сомнения.
      – Но я же не мог поехать не туда. Тут и свернуть было негде.
      – У Нюрнберга была развилка, – напоминаю я.
      Он съезжает на обочину и начинает судорожно рыться в вещах. Находит карту, несколько минут ее рассматривает и, наконец, приходит к ужасному выводу: уже два часа мы едем не в ту сторону. Все его финансовые планы рухнули.
      – Ничего, – успокаиваю его я, – сейчас на Франкфурт посмотрим, там шоссе прямо через город проходит.
      – Но мне не нужно во Франкфурт! Нам надо ехать обратно.
      – Ты знаешь, как развернуться на скоростном шоссе?
      Он вынужден смириться со своей судьбой.
      Права была мать Митрофанушки: извозчику географию надо знать обязательно, но на практике любая наука учится лучше, чем на уроках.
      Надеюсь, теперь он на всю жизнь запомнит, где находится Франкфурт на
      Майне.
      В Лейпциг я приезжаю на несколько часов позже, чем планировал. Миша уже начал волноваться.
      За то время, пока я его не видел, он совсем остепенился: расплатился с долгами, снял квартиру, обзавелся сотовым телефоном. Анекдот про разницу между сотовым телефоном и вибратором он уже не помнит.
      – Я живу в блочном доме, представляешь! – говорит он. – На западе в таких домах живут только лишь отбросы общества, вечером в такие районы опасно заходить. А здесь почти все живут в блочных домах. Там даже ванны не облицованы. Это так практично! Под ванну можно складывать вещи, а если она потечет, это сразу видно, и заменить ее гораздо проще. Впрочем, что я тебе рассказываю – ты же сам с востока.
      Отличия Лейпцига от городов в западной Германии, где мне до сих пор доводилось бывать, действительно бросаются в глаза. Сталинская архитектура центра города и блочные дома окраин привычны моему глазу. По улицам ездят Икарусы, а трамваи, такие же как на юге
      России, ходят по непривычно широким рельсам. Кое-где даже сохранились надписи на русском языке. Сразу начинаю чувствовать себя как дома.
      В стороне от главных улиц сквозь асфальт растут одуванчики. Мусор на обочинах, заброшенные заводы и дома с потрескавшимися стенами и выбитыми окнами. Везде объявления о сдаче квартир. Причем цены после
      Мюнхена кажутся совершенно несерьезными.
      Миша показывает мне здание, где судили Димитрова, дом, где жил
      Вальтер Ульбрихт, дворец культуры, похожий на башню танка Т-34, небоскреб со значком Лейпцигской ярмарки, башню университета, построенную в форме раскрытой книги как здание СЭВ в Москве.
      Заходим в магазин. На остатки денег покупаю кое-что из одежды.
      Пытаюсь поснимать на свою новую видеокамеру, но она не работает.
      Оказывается, и здесь бракованные вещи продают. Когда вернусь в
      Мюнхен, надо будет ее обменять.
      Обедаем в забегаловке, украшенной баварской символикой. Видимо, Миша считает, что все баварское должно уже вызывать у меня патриотические чувства. Меню, обещающее лучшие традиции баварской кухни, открывается солянкой. Чуть теплая баварская солянка в саксонском исполнении напоминает лучшие традиции советского общепита.
      – Я вчера был в кино, – говорит Миша. – Там показывали пропагандистские фильмы времен ГДР. Сколько же глупостей у них про нас рассказывали! Примерно как у нас про них. Из всех, с кем я тут познакомился, никто не хотел сбежать на запад. Мы-то думали, что они только и делают, что копают подкопы под Берлинскую стену и мастерят воздушные шары и дельтапланы, чтоб к нам перелететь. А они, оказывается, совсем другим занимались. Недалеко от моего дома есть улица Комсомола. Мне недавно объяснили, что это такое. Ты там был?
      Вообще у них все не как у нас. А уж как они говорят! Я могу изобразить любой акцент кроме саксонского. У них все не как у нас.
      Кстати, на завтра я запланировал велосипедную прогулку. У меня есть лишний велосипед. Поедем в Мюнхен.
      – Куда?
      – В Мюнхен. Ха-ха, я знаю, что ты подумал. Мюнхены бывают разные.
      Ты, наверное, знаешь только тот, что в Баварии. До этого села-переростка на велосипеде было бы далеко ехать. Мы поедем в настоящий Мюнхен, саксонский. Это недалеко. Я его совсем недавно нашел на карте.
      До вечера гуляем по городу. Миша показывает мне советский павильон на Лейпцигской ярмарке, русскую мемориальную церковь в память солдат, погибших в Наполеоновских войнах, памятник Битве народов – огромное помпезное сооружение из серого гранита.
      Уже совсем темно, и мы собираемся идти к Мише, когда к нам подходят двое подвыпивших молодых людей в кожаных куртках и спрашивают на ломаном немецком языке, где тут можно найти женщин за деньги. Миша пытается объяснить, но они его плохо понимают. Я перевожу им на русский. Они радуются встрече с соотечественником. Один из них говорит мне фразу на непонятном языке.
      – Нашел чего стесняться! – говорит он мне в ответ на мое недоумение. – Я сам узнал, что я еврей, за месяц до отъезда.
      – Я этого до сих пор не знаю, – отвечаю я. – Я тут совсем по другой статье.
      – Перестань! Тут все свои.
      – Но я точно не еврей. Во те крест!
      – Понимаю, сам крещеный.
      – Я даже не крещеный. Я комсоргом был.
      – Я тоже. Какая разница?
      Наконец Мише удается объяснить им дорогу, и они уходят.
      – О чем ты с ним разговаривал? – спрашивает Миша.
      – Он принял меня за еврея. Меня почему-то все за кого-то принимают: то за еврея, то за француза, то за немца.
      – За немца? Ну, это зря, честно говоря. Ты похож на восточноевропейца. А как заговоришь – точно на немца не тянешь. Мог бы уж за столько времени научиться.
      Легко ему так говорить. Сам-то до сих пор саксонский не освоил.
      На следующий день мы едем в Мюнхен. Дорога занимает несколько часов.
      Едем, не торопясь, по живописной сельской местности, фотографируемся у дорожных указателей с надписью "Мюнхен".
      Последний кадр я делаю у въезда в сам населенный пункт. Саксонский
      Мюнхен совсем маленький, всего десяток сельских домиков, одна улица.
      В кадре оказывается и знак "конец населенного пункта". Он так близко, что можно прочитать зачеркнутое знаменитое название.
      – Ты не знаешь, кто у нас отвечает за работу в Саудовской Аравии? – спрашивает Шуберта коллега.
      – Нет, а ты спрашивал у секретарши?
      – Спрашивал, но тот сотрудник, к которому она меня послала, не имеет к Саудовской Аравии никакого отношения.
      Шуберт включает в телефоне громкую связь и звонит куда-то.
      – Ты не знаешь, кто у нас занимается Саудовской Аравией?
      – Сейчас соединю…
      – Это ты занимаешься Саудовской Аравией?
      – Я? Кто такое сказал? Я Израилем занимаюсь.
      – А Саудовской Аравией?
      – Сейчас соединю…
      – Здравствуйте. Я ищу главного по Саудовской Аравии.
      – А почему вы ко мне обращаетесь?
      – А разве это не вы?
      – Давно не я. Я уже полгода как передал дела.
      Он диктует телефон. Шуберт звонит снова.
      – Это вы занимаетесь Саудовской Аравией.
      – Нет, мне предлагали, но я отказался.
      Шуберт снова записывает телефон и снова звонит.
      – А вы точно знаете, что этим занимаюсь я? Я давно просил об этом, но мне ничего не ответили. Неужели все-таки поручили? Я сейчас позвоню и узнаю.
      – Кажется, выяснили, – говорит Шуберт, вешая трубку.
      – Вы не замечали, что секретарша все время дает неточную информацию? – спрашиваю я.
      – Человеку свойственно ошибаться, – снисходительно замечает Шуберт.
      – Да, но она постоянно говорит не то. Это сбивает людей с толку.
      – Ничего подобного. За счет этого люди узнают много нового. Я, например, сейчас узнал, кто отвечает за работу в Израиле. Мне скоро может это пригодиться. Главное, чтоб люди не сидели без дела. Если все будут заниматься только тем, что им поручено, ни на что не отвлекаясь, то работа скоро встанет.
      У Перельмана в "Занимательной физике" написано, что каждый отдельный муравей тупой, и не знает, куда надо тянуть тростинку, но все вместе они тянут ее туда, куда надо. Хаос обеспечивает порядок. Видимо, так управляются большие коллективы: побольше хаоса, а порядок сам возникнет. Наверное, секретарша для того и нужна, чтобы постоянно будоражить этот муравейник.
      – У вас очень запутанная структура, – говорю я. – Я так и не понял, кто здесь кем руководит.
      – Все просто, – Шуберт протягивает мне схему с множеством стрелок и квадратиков.
      – Ничего не понимаю.
      – Со временем поймешь.
      – Мне осталось-то всего ничего. Если все так просто, то скажите, что же именно я пойму со временем.
      – А то, что понимать тут нечего. Ты привык к жестким вертикальным иерархиям. У нас все не так. У нас тоже иерархия, но не вертикальная, а горизонтальная. У нас нет подчиненных, все начальники, но не над кем-то, а сами по себе. Над всеми нами есть, конечно, большие начальники. Но они такие большие, что их никто из нас даже не видел. Разве что по телевизору.
      Как все в мире не просто!
      Между тем, мой доклад готов. Секретарша говорит, чтоб я позвонил в
      Москву и доложил об этом.
      – Этот доклад мы сами подготовили, – отвечают мне из Москвы. – Мы только что завершили работу над ним, так что ваш доклад нам не нужен.
      – Почему вы это делали? – удивляюсь я. – Ведь эта работа была мне поручена. Меня для этого специально пригласили в Мюнхен.
      – Ваша секретарша сказала, что этим должны заниматься мы.
      Я в полном недоумении кладу трубку.
      – Как же это? – спрашиваю у Шуберта.
      – Ничего, – говорит он. – Два доклада вместо одного – не страшно.
      Хуже было бы, если б доклад вообще никто не подготовил.
      И чего я, спрашивается, целый месяц корпел над этим докладом? Лучше бы гулял по Мюнхену.
      Пишу мейл на Родину. Шуберт заглядывает мне через плечо. "Что означает слово "бардак"? – спрашивает он.
      Я объясняю.
      – Понятно. И почему это слово стоит рядом с названием нашей фирмы?
      – Мне кажется, оно очень хорошо описывает положение дел здесь.
      Шуберт садится и строго смотрит на меня.
      – Зачем ты берешься делать выводы о том, чего не понимаешь? Нашей фирме больше ста лет, это одна из крупнейших и успешнейших фирм мира, а ты, не разобравшись, бросаешься такими словами.
      – А как еще это назвать? Пригласили человека из России, целый месяц платили ему зарплату, а оказывается, что все напрасно.
      – Почему напрасно? Ты посмотрел Мюнхен, увидел, как мы работаем, побывал на переднем крае науки и техники. Разве ты этого не хотел?
      – Хотел. Но разве Фирма должна платить деньги за мою экскурсию по
      Мюнхену?
      – Что ты называешь деньгами. Это не деньги. Это меньше, чем одна стиральная машина. Если для тебя это деньги, то радуйся. Если хочешь знать, за столько здесь никто не работает, так что, считай, ты и не работал.
      Я убираю из мейла слово "бардак". Действительно, что я понимаю в экономике?
      Мой последний день в Германии. Мне уже не нужно на работу. Я никуда не спешу. Как обычно, с утра стою на платформе.
      "Отъезжающие в Дахау, побыстрее на посадке!" – привычное объявление.
      Я сажусь в поезд и еду до конечной остановки.
      Дахау – небольшой городок к северу от Мюнхена. Всего несколько минут на электричке.
      Табличка на станции показывает остановку автобуса, идущего к мемориалу.
      Минут десять пути.
      Окраина города. Высокая стена с колючей проволокой поверху.
      Сохранившаяся с тех времен надпись предостерегает не перелезать через ограду. Боже мой! Неужели кому-то приходило в голову туда лезть?!
      Вход в мемориал через отверстие в стене. У входа висит плакат, на котором как-то застенчиво приглашают посетить также замок и дворцовый парк. Дахау это не только концентрационный лагерь.
      На плацу перед административным зданием горит вечный огонь. Надпись
      "Никогда больше!".
      Вокруг множество туристов из разных стран. Здесь голоса смолкают. У всех серьезные лица. Только птицы поют так же, как и по ту сторону стены. Им безразличны дела людей. Люди же стараются ступать тихо, говорят только шепотом. Обстановка угнетающая, хотя выглядит все это совсем не страшно. Просто площадь, длинное одноэтажное строение. В окнах отблески яркого летнего солнца.
      Напротив ряды засыпанных гравием прямоугольных площадок. Здесь раньше стояли бараки, после войны их снесли. Один барак отстроили заново, чтоб туристы могли посмотреть, как жили заключенные.
      Здание разбито на небольшие отсеки, в каждом из них воспроизведена обстановка, соответствовавшая разным периодам истории лагеря.
      Дахау – самый первый концентрационный лагерь, его построили почти сразу после прихода Гитлера к власти. За десять лет его истории в нем многое менялось.
      В первые годы здесь создавались минимальные человеческие условия для заключенных. В то время у каждого была своя койка, даже полка для личных вещей. Тогда отсюда даже выпускали. Со всех отпускаемых брали расписку, что они не будут рассказывать, что здесь увидели. Не знаю, соблюдали ли они это обещание. Наверное, обо всем этом рассказывать и вовсе не хотелось, а хотелось забыть как можно скорее.
      После условия становились все хуже и хуже. Лагерь был переполнен заключенными. В конце их складывали рядами на длинные многоэтажные полки, но и в таких условиях места хватало не всем.
      Про историю лагеря рассказывает выставка в административном корпусе.
      Фотографии, документы заключенных, воспоминания очевидцев, маленький кинозал.
      Это был далеко не самый страшный лагерь, не лагерь уничтожения.
      Здесь была своя газовая камера, но она почему-то не работала. В нее тоже можно зайти, это немного в стороне, в здании крематория. А рядом кладбище. На братских могилах таблички с годами захоронений, красивые клумбы. Красиво, ухоженно. Больше похоже на ботанический сад, чем на кладбище.
      Позади бараков католический монастырь и несколько церквей разных религий. Есть и небольшая православная часовня.
      Сейчас посетители заходят с задней стороны мемориала. Раньше вход был со стороны города. Там и решетчатые ворота с надписью "Работа делает свободным". Они совсем не большие, я их не такими себе представлял.
      Дорога от ворот сейчас перегорожена забором. За ним виднеются городские постройки.
      Город совсем рядом. Люди жили у самого концентрационного лагеря, каждый день видели, как заключенных выводили на работу. Знали ли местные жители, что там, за стеной? Вряд ли они этим очень интересовались. Зачем? Кому стало бы легче, узнай они, что происходит по ту сторону колючей проволоки. Они-то по эту. И то хорошо.
      Выйдя из лагеря, еду домой. Мне не хочется осматривать замок и дворцовый парк. Возможно, они очень даже достойны внимания, но желания задерживаться в Дахау после посещения мемориала больше не остается.
      И вот я в аэропорту.
      Последнее дело, которое мне надо сделать в Германии – получить налог, уплаченный за покупки здесь. За товары, вывозимые из Германии можно получить обратно налог с продажи. Это не очень большие деньги, поскольку купил я не много, но около сотни марок за видеокамеру мне должны вернуть.
      В очереди на таможню передо мной стоит группа китайцев. Они предъявляют несколько чемоданов ювелирных изделий. Вот уж кому вернут действительно огромную сумму.
      Протягиваю таможеннику чек.
      – Товар надо показать, – улыбаясь, говорит он.
      – Конечно! – я наклоняюсь к чемодану.
      Таможенник машет рукой:
      – Да что вы, шуток не понимаете!
      Конечно, речь идет всего о сотне марок. Ради этого не стоит распаковывать вещи.
      Иду за деньгами в кассу. Кассир, видимо, китаец, здоровается со мной по-английски. Я здороваюсь по-немецки и протягиваю ему чек и паспорт.
      – Гражданам ЕС налог не возвращается, – говорит он.
      – Извините, – говорю я и беру документы обратно.
      Обидно. А ведь я знал. Обидно, сто марок для меня довольно большая сумма.
      – Когда Россия вступила в ЕС? – спрашиваю на всякий случай.
      – Вы из России? – удивляется китаец. – Тогда другое дело. Вам можно вернуть налог.
      Это значит, он меня за немца принял, потому, что я по-немецки говорил. А ведь я действительно чуть было не поверил, что Россия уже вступила в ЕС. Меня уже ничем не удивить.
      Захожу в магазин беспошлинной торговли. Товары, хоть и беспошлинные, но довольно дорогие. Посетителей не много. Видимо, с моего рейса: несколько человек в форме Аэрофлота и двое молодых людей с характерными короткими стрижками. Один из них на ломаном английском пытается выспросить у кассирши, сколько блоков сигарет можно везти отсюда в Россию. Интересный экземпляр: в России те же сигареты стоят раз в десять дешевле.
      Через несколько часов я уже буду в Пулково. Даже не верится. Будущее представляется туманным и таинственным. А прошедший месяц кажется сном, неправдоподобной сказкой о том, как я ездил в Мюнхен, чтобы поработать в знаменитой Фирме, на переднем крае науки и техники.