е. перестал считаться вещью. Со II в. и. э. стирание резких различий между рабами и свободными работниками, которое началось раньше, проникает в сферу права и социальной психологии. Издается ряд законов, запрещающих произвол господ в отношении рабов: император Адриан запретил хозяевам убивать своих рабов; за проступки рабов должны были судить обычным судом. Его преемник Антонин Пий приравнял ответственность за убийство собственного раба к ответственности за убийство чужого раба. Все эти законы выразили, с одной стороны, общую тенденцию к смягчению рабства (что явилось выражением кризиса рабовладельческого хозяйства), а с другой – стремление государства регулировать все стороны жизни своих подданных, в том числе и отношения между хозяином и его собственностью – рабом; рабы теперь становились непосредственно подчиненными высшей – по сравнению с властью господина – власти божественного императора.
      В меньшей степени нивелировка затронула сельские районы, где сохранялась (и на востоке и на западе) община земледельцев со своими обычаями и верованиями. Общинные организации играли существенную роль в сохранении крестьянства. Остановить процесс разорения земледельцев в связи с налоговым гнетом, злоупотреблениями императорских чиновников община, конечно, не могла, но она тормозила его, помогая своим членам, в частности, за счет общинного фонда земель. Как указывает Ф. Энгельс, в Римской империи класс свободного крестьянства «меньше всего был затронут общественным переворотом; он всего дольше сопротивлялся и религиозному перевороту» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 311). Но и в общинах в течение II в. стала складываться единообразная система управления с иерархией выборных должностей, зависящих от вышестоящих императорских или городских чиновников. Многие сельские общины оказывались на землях императоров и их приближенных; положение таких общинников напоминало положение колонов.
      Стабилизация экономики, развитие колонатных отношений, строительство дорог способствовали развитию ремесла и торговли, но благополучие империи было непрочным. Мелкое хозяйство, хотя оно и создавало иллюзию самостоятельности у посаженных на землю рабов и арендаторов, не могло обеспечить достаточного уровня сельскохозяйственного производства. Любое стихийное бедствие, колебание цен на зерно угрожали земледельцам голодом и разорением. Во II в. недоимки колонов по денежным платежам настолько возросли, что происходит переход – практически повсеместный – на взимание натурального оброка. Затруднения со снабжением продовольствием тяжело сказывались на возросшем ремесленном населении городов. Включение коллегий в официальную жизнь не могло остановить выступлений ремесленников. В конце II в. произошло волнение среди хлебопеков Эфеса, по поводу которого расследование проводил сам наместник провинции Азии. Его решение было выбито на камне и выставлено во многих городах этой провинции в назидание другим. В решении проконсула (наместника) хлебопеки обвинялись в «дерзновенных речах» на рынке; им запрещалось собираться вместе. Известны беспорядки в Афинах, которые тоже устроили хлебопеки, а также выступления строительных рабочих в г. Пергаме. Вмешательство центральной власти прекращало эти волнения, но, разумеется, не устраняло их причин.
      На протяжении всей Ранней империи продолжалась социальная борьба в провинциях, то нарастая, то затихая. Нивелировка политической и общественной жизни означала разрушение племенных связей и обычаев. За сохранение этих обычаев выступало население многих областей империи. Одним из самых грандиозных восстаний II в. было восстание в Иудее, вспыхнувшее в 132 г. Поводом к восстанию послужило решение императора Адриана основать на месте Иерусалима римскую колонию под названием Элиа Капитолина; иудеям было запрещено исполнение некоторых религиозных обрядов. Во главе восстания встал Симон бен Косеба, который объявил себя мессией, «помазанником божиим» и принял имя Бар-Кохба – Сын звезды. Бар-Кохбу поддерживала в основном палестинская беднота. Иудейское жречество не признало его и дало ему презрительную кличку Бар-Козба – Сын лжи. Восставшие развернули настоящую партизанскую войну; им удалось занять Иерусалим. Палестинские христиане на первых порах примкнули к восстанию: они поверили в то, что это и есть начало «конца света». Однако христиане, как уже упоминалось, не пожелали называть Бар-Кохбу мессией: они верили только в одного мессию – Иисуса; между ними и сторонниками Бар-Кохбы начались разногласия, и христиане отошли от восставших.
      Отборные римские легионы, стянутые из разных провинций империи, были брошены на подавление восстания. Сам император приезжал наблюдать за военными действиями. В 135 г. римляне взяли Иерусалим; Бар-Кохба был убит. Последствия этого восстания оказались гибельными для иудеев: они были выселены из Иерусалима и окрестностей; им было запрещено под страхом смерти приближаться к городу чаще, чем раз в год. В Иерусалиме была основана римская колония, а на месте храма Яхве был воздвигнут храм Юпитеру Капитолийскому. Фактически это означало довершение иудейского рассеяния и преследование по всей империи иудеев, исполнявших свои религиозные обряды. И хотя преемник Адриана Антонин Пий несколько смягчил религиозную политику своего предшественника и разрешил иудеям совершение их обрядов, об их возвращении на родину не могло уже быть и речи.
      Разгром восстания Бар-Кохбы оказал огромное влияние на христиан: ускорил их окончательный разрыв с иудаизмом; изолировал иудеохристиан, которых теперь ни христиане, ни иудеи уже не считали за своих; показал бесперспективность борьбы с императорским Римом; надежды на скорый конец света, которые оживлялись во время восстаний, еще раз были обмануты…
      Но обманутыми оказались надежды на приход лучших времен не только у христиан. В I в. у отдельных слоев населения империи еще сохранялась иллюзия возможности появления «благородного правителя», который будет уважать республиканские свободы и прекратит репрессии. При императоре Траяне Тацит, который был свидетелем жестоких репрессий Домициана, с надеждой писал о том, что теперь каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает. Но скоро стало ясно, что, по существу, ничего не изменилось. Новые императоры не прибегали к массовым репрессиям, но с теми, кого они считали опасными, расправлялись не менее жестоко. Адриан, например, начал свое правление с казни четырех видных соратников своего предшественника. Императоры больше не поощряли доносов, но большинство людей, сделавших свою карьеру благодаря доносам, остались на прежних местах. Плиний Младший описывает в одном из своих писем выразительный эпизод на пиру у императора Нервы, когда около самого императора, чуть ли не обнимая его, возлежал один из самых отвратительных доносчиков времен правления Домициана… Антонины лишь упрочили и усовершенствовали систему управления империей, но, по сути, все осталось по-прежнему.
      Укрепление империи, нивелировка форм общественной жизни означали окончательное изживание полисных традиций, полисной психологии. Даже римляне больше не чувствовали себя особой группой, возвышающейся над остальными народами: выходцы из провинций получали права гражданства, женились на римлянках, занимали места в сенате и императорском совете. Рим перестал быть гражданской общиной, он стал столицей огромной империи с таким же пестрым населением, как и население всей державы. И завершением этого процесса явилось дарование в 212 г. императором Каракаллой прав римского гражданства всему свободному населению империи. Император, по-видимому, стремился таким образом унифицировать систему налогового обложения. Характерно, что этот, казалось бы, важный эдикт был почти не замечен современниками. Если среди зажиточной части городского населения, среди людей, связанных с провинциальной администрацией, многие после эдикта Каракаллы стали принимать римские имена (как знак римского гражданства), то в небольших городках и в сельской местности мало кто всерьез отнесся к тому, что отныне можно носить древнеримское родовое имя Аврелиев (поскольку это было родовое имя императора, давшего им гражданство), и большинство людей продолжало называться своими привычными именами.
      «Римский мир» оказался сравнительно недолгим. Уже при последних Антонинах начались вторжения на территорию империи германских племен. Рим начал длительную и безнадежную борьбу с варварами. То тут, то там вспыхивали волнения и мятежи, состав их участников был пестрым. Император Коммод (180-192 гг.), последний из Антонинов, снова прибегнул к казням и снова, как когда-то императоры I в., пал жертвой заговора. Стабильность империи оказалась иллюзорной. События, развернувшиеся после гибели Коммода, показали полное разложение – моральное и политическое – людей, стоявших у власти. Его преемник Пертинакс был убит после 87 дней правления. Те же самые люди, которые провозгласили Пертинакса императором, выступили против него, как только он попытался сократить расходы и приструнить преторианскую гвардию. Покончив с Пертинаксом, преторианцы предприняли неслыханную акцию: они объявили, что продадут императорское звание тому, кто больше за него предложит! Ореол святости и законности был сорван с императорской власти окончательно. Правда, император, купивший власть с торгов, недолго продержался. Начался новый период борьбы за императорский трон, исход которой решали расквартированные в провинциях армии; каждая из них стремилась провозгласить императором своего ставленника. В III в. затяжной кризис охватил всю империю: императоры сменяли один другого, отдельные провинции провозглашали своих собственных императоров (так было, в частности, в Галлии), крупные землевладельцы не повиновались центральной власти, чиновники грабили население. Работники бежали с императорских земель на земли крупных землевладельцев, которые защищали их от государственных чиновников, предпочитая не делиться с государством результатами их труда; бежали также в труднодоступные горные районы или в пустыни. В III в. вспыхивают восстания рабов и колонов как в западных, так и в восточных провинциях.
      На западе империи положение усугублялось непрерывными вторжениями варваров, на востоке ей угрожали персы. Провинции сами организовывали сопротивление варварам, часто не считаясь с распоряжениями, исходившими от императора. В Галлии в III в. бушевало крупнейшее восстание, вошедшее в историю под названием восстания багаудов (борцов); источники упоминают также восстание рабов в Сицилии; в самом Риме в III в. начались волнения на монетном дворе, которые перекинулись в город; чтобы подавить это восстание, пришлось использовать почти десятитысячную армию.
      Ф. Энгельс так характеризует общество и государство римской империи периода упадка: «Римское государство превратилось в гигантскую сложную машину исключительно для высасывания соков из подданных. Налоги, государственные повинности и разного рода поборы ввергали массу населения во все более глубокую нищету; этот гнет усиливали и делали невыносимым вымогательства наместников, сборщиков налогов, солдат. Вот к чему пришло римское государство с его мировым господством: свое право на существование оно основывало на поддержании порядка внутри и на защите от варваров извне; но его порядок был хуже злейшего беспорядка, а варваров, от которых оно бралось защищать граждан, последние ожидали как спасителей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 147).
      В конце III в. удалось временно стабилизировать внутриполитическое положение. Это было достигнуто в значительной степени благодаря тому, что пришедший к власти Диоклетиан (иллириец по происхождению, сын вольноотпущенника) установил открытую монархическую систему правления – доминат (от лат. «доминус» – «господин»). Но стабилизация была недолговечной. Натиск варваров не ослабевал, империя теряла одну область за другой. В конце IV в. произошло официальное разделение империи на Восточную и Западную, а в V в. Западная римская империя прекратила свое существование, и на ее месте возникли варварские королевства.
      Изменения в общественной структуре II-III вв. не могли не оказать влияния на социальную психологию и идеологию различных слоев населения империи. Это было время кризиса и изживания античного мировоззрения, основанного на представлении о разумности миропорядка. Людям самого разного происхождения и положения мир стал казаться воплощением зла и несправедливости. Для массового сознания того времени была характерна вера в колдовство, магию, прорицателей, страстные надежды на чудо. Распад коллективных – общественных и семейных – связей приводил к тому, что люди пытались определить свое место в мире установлением «личных контактов» со сверхъестественными силами. Появилось огромное количество не только проповедников, но и «чудотворцев». Эту социально-психологическую ситуацию хорошо иллюстрируют судьбы двух людей, которые были описаны знаменитым сатириком II в. Лукианом. Один из них – Александр, названный Лукианом лжепророком. По словам Лукиана, он появился в Малой Азии и объявил себя прорицателем. Как пишет Лукиан, он пророчествовал с большим умением, обладая сверх воображения еще и догадливостью: одним давал ответы двусмысленные и неопределенные, другим – совсем невразумительные. Слава о нем распространилась по всей Малой Азии и достигла Италии. Многие знатные римляне обращались к нему за прорицаниями, а один из них даже женился, повинуясь предсказанию Александра, на его дочери. Со временем Александр объявил себя божеством. Но после его смерти почитание его прекратилось: он действовал в одиночку и не создал никакой религиозной группы.
      Александр в изображении Лукиана – явный шарлатан. А вот биография другого проповедника – бродячего философа Перегрина – более сложна. Перегрин переезжал из города в город, примыкая то к одним, то к другим религиозным группам. Во время своих скитаний, сообщает Лукиан, Перегрин встретился с христианами, «сделался и пророком, и главой общины, и руководителем собраний – словом, один был всем. Что касается книг, то он толковал, объяснял их, а многие сам сочинил». За приверженность христианству Перегрин был посажен в тюрьму, но затем освобожден. Впоследствии у Перегрина произошел конфликт с христианами, и он начал проповедовать самостоятельно. Будучи в Риме, он выступал с нападками на императора, за что был выслан из столицы; в Греции он пытался убедить греков поднять восстание против римлян. В конце концов Перегрин публично кончил жизнь самоубийством: он зажег большой костер и бросился в него. Перед смертью он заявил, что делает это ради того, чтобы научить людей презирать смерть и мужественно переносить несчастье. Перегрин – бродячий философ-одиночка, потерявший связи со своей родиной и в то же время стремившийся войти в контакт с людьми, объединить их вокруг себя. Его самоубийство было и актом отчаяния, и выражением своеобразного тщеславного стремления наконец обратить на себя внимание людей, которые его не слушали, но в которых он нуждался. И в каком-то смысле он не ошибся: его гибель произвела гораздо большее впечатление, чем его проповеди. Сразу пошли разговоры о чудесах. Кто-то рассказывал, что сам видел Перегрина после сожжения в венке из священной маслины и в белой одежде: людям так хотелось верить, что мученическая смерть приводит к бессмертию. Эта история показывает, что христиане уже не стояли особняком: к ним присоединялись и от них уходили люди, проповедовавшие сходные идеи, привнося их в христианство и в свою очередь что-то заимствуя от него.
      Среди народных масс империи II-III вв. распространяются различные неофициальные религиозные союзы, почитающие одно божество, которое в их глазах было единым и всемогущим. В разных провинциях можно найти посвящения «богу всевышнему», «богу безымянному»; много людей поклонялись солнцу и различным солнечным божествам. От Малой Азии до Британии можно было встретить почитателей иранского солнечного бога Митры, культ которого начал распространяться еще в I в. Некоторые исследователи называют митраизм соперником христианства. Главным праздником Митры (его называли также Непобедимое Солнце) был день зимнего солнцеворота – 25 декабря, который затем был преобразован христианами в праздник рождества Христова. В III в. даже некоторые римские императоры почитали Непобедимое Солнце и покровительствовали этому культу. По своему происхождению и характеру митраизм был ближе к традиционным верованиям населения империи, чем христианство: в митраизме не было строгого единобожия. Но именно это сходство с терявшими популярность древними многобожными религиями, а также большая, по сравнению с христианством, замкнутость митраистских общин (чтобы попасть туда, нужно было пройти особые испытания) не позволили митраизму превратиться в мировую религию. Немаловажную роль здесь сыграло и то обстоятельство, что в общины поклонников Митры принимали только мужчин. Вероятно, немало митраистов вошло со временем в христианские общины, привнеся в них свои представления и некоторые обряды.
      II-III века были временем, когда кризис прежних, традиционных порядков не только ощущался низами населения, но и осознавался образованной верхушкой общества, которая пыталась найти решение неразрешимых проблем в области философии. Последние представители римского стоицизма еще верили в разумность Природы, но и они считали, что жизнь конкретного человека – зло и поэтому расставаться с ней надо без сожаления. В этом отношении характерна фигура Марка Аврелия (161-180 гг.), предпоследнего императора из династии Антонинов. Он был философом по призванию, пытался следовать своим идеалам, но именно при нем появились первые признаки кризиса империи. В своем сочинении «Наедине с собой» (другой перевод – «К самому себе») он писал: «Время человеческой жизни – миг; ее сущность – вечное течение; ощущение смутно; строение всего тела бренно; душа загадочна; слава недостоверна… Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии» (II, 17). Итак, даже в императорский дворец проникли идеи о бренности жизни и бесцельности стремления к славе. Но традиционная философия тоже не могла дать ответа на вопросы, волновавшие людей того времени. Недаром начиная со II в. значительного развития достигает скептическое направление в философии, сторонники которого отрицали возможность постижения истины. Все позитивные положения философии скептики называли догмами и боролись против «догматической» философии.
      Для новых философских систем, распространившихся в империи, было характерно взаимопроникновение мифологии и философии: мифические образы в них абстрагировались, а абстрактные понятия выступали как сами по себе действующие сущности. Некоторые из таких построений не были рассчитаны на логическое их понимание: они должны были восприниматься как цельный образ, как картина, за которой скрыта непостижимая сущность космоса. Многие из подобных идеалистических учений поздней античности несомненно оказали влияние на становление христианской теологии.
      К числу таковых следует отнести оформившийся в III в. неоплатонизм. Неоплатоники пытались преодолеть столь трагически ощущавшийся разрыв между миром идеалов и миром действительности, между субъективным и объективным. Они учили, что мир возникает благодаря последовательным эманациям (истечениям) абсолютного божества, которое представляет собой чистый свет. Зло есть лишь преходящее, временное несовершенство, связанное с отдаленностью вещественного мира от мировой души, порожденной абсолютным божеством. Души людей принадлежат частично миру божественному, частично – вещественному, но человек еще в земной жизни может открыть в своей душе божество путем особого внеразумного духовного созерцания. Души таких людей после смерти соединяются с божеством, а души остальных возрождаются к телесной жизни в новом обличье. В неоплатонизме большую роль играли магические представления, прорицания, учение о демонах. Со временем эти элементы начинают занимать в нем основное место. Античная рационалистическая философия сменяется своего рода философией откровения.
      Получает распространение учение о логосе, созданное еще в I в. н. э. Филоном из Александрии, который стремился сочетать иудейское вероучение с греческой идеалистической философией. В центре его учения стояло понятие Логоса, сыгравшее затем большую роль в различных направлениях христианской теологии. Бог, по учению Филона, не обладает никакими качествами, не имеет протяженности во времени и пространстве. Посредником между этим абсолютом и миром является Слово, Разум божий – Логос. Ниже него находятся «силы божии», воздействующие на космос и человека. Через Логос человек может достичь единения с божеством. Понятие Логоса (Божественного разума) присутствовало и в учении почитателей Гермеса Триждывеличайшего (Трисмегиста), которые считали мир злом, созданным не божеством, а демоническими силами. Учение о Логосе нашло отражение в новозаветной литературе (вероятно, не прямо через сочинения Филона Александрийского, а под влиянием возникавших внутри и рядом с христианством гностических учений). Евангелие от Иоанна так и начинается: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
      Среди религиозно-философских групп, непосредственно примыкавших к христианству, проникавших в него и соперничавших с ним, были группы гностиков (от греч. слова «гносис» – «знание»). Гностики также считали мир злом, созданным различными демонами; но человек (во всяком случае, избранные люди) обладает не только телом и душой, но и духом, единосущным абсолютному божеству. Цель существования – пробудить экстатическое (не рациональное) знание о божестве и соединить свой дух с мировым духом. Учение гностиков было исключительно индивидуалистично: путь к божеству основывался для них на личной интуиции. Гностики, связанные с христианами, или христиане, связанные с гностиками, воспринимали миссию Иисуса как откровение, которое помогает людям, имеющим в себе «дух», обрести прозрение.
      Подобные религиозно-философские учения не носили и не могли носить массового характера: их сложность, иногда нарочитая, отгороженность от окружающего общества (свои обряды, заклинания, магические формулы все такие группы держали в тайне), неразработанность этических норм, в которых так нуждались люди в распадающемся античном мире, – все это тормозило широкое распространение учений герметистов, гностиков, орфиков и т. п. Но само обилие таких религиозно-философских групп показывает, в каком направлении шли духовные поиски в Римской империи II-III вв., охватившие и верхи и низы общества. Философов вытесняют «чудотворцы». Их популярность и влияние питает общая жажда чудесного, тем более сильная, чем труднее и неустойчивее была повседневная жизнь в охваченной кризисом Римской империи. Неудивительно, что именно II- III века стали веками распространения христианства по всей территории огромной державы и во всех социальных слоях.
      Распространение христианства
      Как уже говорилось выше, христианство с самого его зарождения привлекало к себе людей разного социального и имущественного положения, хотя, безусловно, преобладали среди христиан выходцы из низов общества. Во II-III вв. все больше и больше людей состоятельных, в том числе принадлежавших к самым верхам, принимали новое вероучение. Об этом процессе можно судить и по конкретным биографиям отдельных христиан, и по тому, какое место в христианской литературе стал занимать вопрос о поведении христиан из богатых, о возможности сохранения ими своего имущества.
      Первые упоминания о христианах из высшей римской знати не вполне достоверны, хотя и вероятны. Так, историк Дион Кассий пишет, что император Домициан казнил своего родственника Флавия Клемента и его жену, обвинив их, в числе прочего, в безбожии, «по которому были осуждены многие другие, склонявшиеся к иудейским обрядам». Это сообщение можно толковать и как указание на принадлежность родственников императора к христианам. Ведь в глазах римского историка христианство было всего лишь иудейской сектой. Кроме того, о преследованиях христиан Домицианом пишет христианский писатель Тертуллиан. Наконец, кладбище, получившее название по имени жены Клемента – Флавии Домициллы, расположено рядом с древним христианским кладбищем.
      Во II-III вв. социальные условия и социально-психологическая обстановка приводили к увеличению числа христиан в среде людей не просто состоятельных, но и занимавших высокое положение в обществе. Известно, что любовница императора Коммода Марция была христианкой и помогала своим собратьям по вере во время их преследований. Около середины II в. среди римских христиан появился некий Маркион, богатый судовладелец из провинции Понт в Малой Азии. Маркион сделал значительный денежный взнос в казну римской общины и попытался занять там руководящее положение. Косвенное свидетельство о наличии среди римских христиан людей, обладавших достаточным общественным весом, содержится в письме антиохийского епископа II в. Игнатия, адресованном римским христианам. В этом письме Игнатий, попавший в тюрьму, просит римских собратьев не использовать свое влияние для его освобождения (он верил, что мученическая смерть обеспечит его душе райское блаженство).
      В III в. в ряде районов появляются надгробия, на которых увековечены имена людей, принадлежавших к новому вероучению. На общем надгробии некой знатной семьи из г. Аполлонии в Малой Азии (представители этой семьи занимали наследственную должность членов городского совета) один из ее членов назван христианином. В другой знатной семье (она прослеживает своих предков вплоть до Августа) из этого же города также были христиане. По свидетельству Тертуллиана (III в.), приближенным императора Септимия Севера был прокуратор-христианин; а в изданном в середине III в. эдикте императора Валериана говорится о наказании, которому должны подвергнуться за приверженность к христианству люди, принадлежащие к высшим сословиям в государстве (сенаторы и всадники). То, что римская знать стала обращаться в христианство, не должно вызывать удивления. Если римские сенаторы готовы были верить «пророку» Александру, то еще сильнее могли привлекать их христиане, чье учение создавало ощущение неформальной общности, обещало спасение каждому, к какой бы народности он ни принадлежал и какое бы социальное положение он ни занимал.
      Увеличение числа состоятельных людей среди христиан шло не только за счет проникновения извне; некоторые христиане, продолжая свою «мирскую» деятельность, могли использовать связи между христианами разных городов, помощь, оказываемую собратьями, а иногда и общинные средства для личного обогащения. В письме епископа Смирны Поликарпа христианам г. Филиппы (около середины II в.), между прочим, сказано, что автор письма скорбит о некоем Валенте, который некогда принадлежал к служителям общины (клиру), но проявил страсть к обогащению (по-видимому, за счет общинных фондов). Одним из способов приобретения богатств руководителями христианских общин была опека над завещанным имуществом. Христиане достаточно часто завещали свое имущество общине, назначая душеприказчиками пресвитеров; нередко пресвитеров назначали и опекунами над малолетними детьми. Использование наследства и опекунства в личных целях вызывало в III в. особые решения епископов, запрещавшие клирикам заниматься мирскими делами.
      Вопрос об отношении к богатству (не к богатству вообще, находящемуся вне мира христиан, как это было в I в., а к реальному богатству конкретных людей, входящих в христианские общины) остро стоит в христианской литературе II-III вв., и актуальность этого вопроса указывает на достаточную распространенность христианства среди зажиточных слоев населения.
      Эта проблема рассматривается, в частности, в произведении «Пастырь», автором которого считается некий Герма, живший, по-видимому, в период правления Антонинов. Герма, по его собственным словам, происходил из вольноотпущенников, разбогател, потом разорился. Его произведение, написанное в жанре апокалипсиса (оно представляет собой описание видений, явившихся автору), полно сочувствия к беднякам. Герма говорит, что, будучи богатым, он был бесполезен богу, разорившись же – стал полезным. Тем более показательно его отношение к богатству: богатые христиане – это тоже камни, из которых строится церковь, но во время гонений эти люди «ради богатств своих могут отречься от господа». Чтобы спастись и стать настоящими христианами, они должны уменьшить свое богатство, отдав часть его неимущим. Он призывает к благотворительности: «Итак, благотворите, кто сколько получил от господа…» Отношение Гермы к богатству – типично для христиан II-III вв. Никаких изменений к лучшему в земной жизни не произошло, второе пришествие не наступает, значит, единственная надежда в этом мире на помощь своих более благополучных собратьев по вере. Герма даже пытается обосновать взаимную зависимость богатых и бедных: богатые, отдавая часть своего состояния бедным, становятся угодными богу, так как бедняки, живущие за счет подаяния, молятся за них. Только к тем, кто наживается за счет верующих, Герма непримирим. Так, он резко осуждает тех служителей, которые «худо исполняли служение», расхищая имущество вдов и сирот и наживаясь от своего служения.
      Итак, даже в среде христиан из низов появляется примирительное отношение к богатым, что, в свою очередь, способствовало притоку зажиточных людей в христианские общины. А в III в. христианский богослов Климент Александрийский написал сочинение «Какой богатый спасется?», в котором осуждает стремление к роскоши, свойственное верхам римского общества, но при этом он не выступает против богатства как такового. «Господь не осуждает богатства и не лишает людей небесного наследия за одно то, что они богаты, особенно когда они ревностны в исполнении его заповедей», – пишет Климент.
      В III в. меняется в христианских общинах и отношение к занятию различных государственных должностей, что христиане I в. считали совершенно недопустимым. По-видимому, к началу IV в. христиан, занимавших городские должности, было уже такое количество, что съезд епископов (собор), собравшийся в 305 г. в г. Эльвире, вынужден был высказать свое отношение к этим людям. Судя по постановлению собора, были христиане, занимавшие даже официальные жреческие должности. Собор постановил, что тем, кто приносил жертвы и устраивал кровавые игрища, нельзя состоять в христианской общине до конца дней; тем же, кто устраивал только праздничные игры, доступ разрешался, но лишь после соответствующего покаяния. Такое сравнительно терпимое отношение к занятию христианами жреческих должностей (речь шла прежде всего о служителях императорского культа) было вызвано не только притоком в христианство людей, занимавших те или иные официальные должности, связанные с оказанием божеских почестей императору, но и с изменением отношения христиан к официальным языческим культам, ставшим в их глазах просто частью государственной машины.