Истинная Христианская Религия

      655. Из всего сказанного можно понять, что вера в одного и истинного Бога делает добро также и внутренним добром, и наоборот, вера в ложного бога делает добро чисто внешним, и по сущности это уже не добро. Такова была прежде вера древних язычников в Юпитера, Юнону и Аполлона, вера Филистимлян в Дагона, а других - в Ваала и Ваалфегора, мудреца Валаама - в его бога, Египтян - во множество их богов. Она совершенно отличается от веры в Господа, истинного Бога и вечную жизнь, как говорит Иоанн (1 Иоанн 5:20); в котором вся полнота Божества пребывает телесно, как говорил Павел (Кол. 2:9). Что такое вера в Бога, если не взгляд, обращенный к Нему, и поэтому Его присутствие, и в то же время надежда на Его помощь? Разве истинная вера заключается не в этом, и не в уверенности, что все добро от Него, и что каждому человеку приносит спасение его добро? Поэтому, если такая вера соединена с добром, это имеет решающее значение для вечной жизни; совершенно противоположное происходит, если вера не соединяется с добром, и тем более, если она соединяется со злом.
      656. Выше было показано, что собой представляет соединение веры с милосердием у тех, которые верят в трех Богов, утверждая при этом, что верят в одного; а именно, что милосердие соединяется с верой лишь во внешнем природном человеке. Причина в том, что ум такого человека сосредоточен на понятии о трех Богах, тогда как его уста исповедуют одного Бога. Поэтому, если бы в этот момент его ум проник в признание его уст, он не дал бы говорить об одном Боге, а развязал бы его язык, и у него вырвалось бы: "три Бога", поскольку он так думал.
      657. Всякому понятно по рассудку, что зло и вера в одного истинного Бога несовместимы. Ведь зло противно Богу, а вера угодна Ему. Зло относится к воле, а вера - к мышлению; воля же действует на разум и заставляет его мыслить, но не иначе. Разум лишь говорит человеку, что ему желать и делать. Поэтому добро, которое такой человек делает, является по сущности злом. Оно подобно чистой кости с гнилым мозгом, или актеру, играющему на сцене великую личность. Оно подобно также изнуренной блуднице с накрашенным лицом. Еще оно подобно бабочке с серебряными крыльями, летающей там и тут, и откладывающей яйца на листьях полезных деревьев, которые из-за этого не приносят плодов. Оно подобно приятному аромату ядовитых растений; оно, наконец, подобно разбойнику, читающему наставления, или набожному мошеннику. Поэтому добро такого человека, которое по сущности - зло, скрывается как бы во внутренней комнате, тогда как его вера, прохаживающаяся в прихожей и рассуждающая вслух, представляет собой не более чем химеру, привидение или мыльный пузырь. Из этих сравнений становится понятной истина утверждения, что вера имеет решающее значение в зависимости от того, с чем она соединена: с добром или со злом.
      LXXXIII Никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
      658. Всякий образованный человек знает, что ум состоит из двух частей, или способностей, - воли и разума. Но немногие люди знают, как должным образом различить их между собой, исследовать свойства того и другого по отдельности, и затем снова объединить. Кто не может этого проделать, тот имеет об уме лишь весьма туманное представление. Итак, если не описать сначала свойства разума и воли отдельно, невозможно понять смысл этого утверждения, что никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
      Свойства их вкратце таковы:
      1. Любовь сама вместе со всем, что к ней относится, располагается в воле; знание, разумение и мудрость располагаются в разуме. Воля вдыхает в них свою любовь, заручаясь их поддержкой и согласием.
      2. Отсюда следует, что все добро, а также все зло принадлежит воле. Ибо все, что происходит от любви, называют добром, хотя это может быть и зло, потому что это - следствие удовольствия, которое составляет жизнь воли. С помощью удовольствия воля проникает в разум и добивается его согласия.
      3. Итак, воля есть бытие (esse), или сущность жизни человека, а разум есть проявление (existere), или исходящее от нее. Как всякая сущность ничто, если не имеет формы, так и воля - ничто, если не входит в разум. Таким образом, воля принимает форму в разуме, и в нем являет себя на свет.
      4. Любовь воли - это конечная цель, а разум ищет и находит средства, с помощью которых он может осуществить ее. Поскольку конечная цель является его задачей, и поэтому намерением человека, задача также принадлежит воле и посредством намерения входит в разум, побуждая его рассмотреть и продумать средства, и остановиться на тех, что ведут к цели.
      5. Вся самость (proprium) человека заключена в его воле. Она с первого рождения представляет собой зло, и становится добром посредством второго рождения. Первое рождение человека - от его родителей, второе - от Господа.
      6. Из этих кратких заметок видно, что воля и разум имеют различные качества, которые от сотворения связаны, как Бытие и Проявление. Следовательно, в первую очередь воля делает человека человеком, а уж затем - разум. Таким образом, каждому вменяется его воля, но не мышление, и поэтому - зло и добро, коль скоро, как было сказано, они заложены в воле, и только из нее входят в мышление разума.
      659. Никакое зло, мыслимое человеком, не вменяется ему, по той причине, что человек создан способным мыслить о добре и зле, о добре, исходящем от Господа, и о зле, исходящем из ада. Находясь посередине между ними, человек вправе выбирать то или другое по свободе воли в духовных вопросах; этому была посвящена соответствующая глава. Имея свободу выбирать, он может хотеть или не хотеть того или другого. То, чего он хочет, принимается волей и становится его собственным; то, чего он не хочет, не принимается и не становится его собственным. Всякое зло, к которому предрасположен человек с рождения, записано в его природном человеке. В той степени, в которой он увлекается этим злом, оно проникает в его мысли. Подобно тому и разнообразное добро вместе с истинами проникают в его мысли сверху, от Господа, и уравновешивают это зло, словно на чашах весов. Если человек при этом берет себе зло, оно принимается его старой волей и прибавляется к прежнему злу. Но если он берет себе вместе с истинами доброе, Господь образует в нем новую волю и новый разум поверх старых, и в них Он насаждает друг за другом посредством истин новые виды добра. С помощью этого добра Он побеждает все зло, находящееся ниже, и удаляет его, приводя все в порядок. Отсюда понятно также, что мышление очищает человека и извергает все зло, наследованное им от родителей. Поэтому, если бы вменялось зло, мыслимое человеком, преобразование и возрождение были бы невозможны.
      660. Поскольку добро относится к воле, а истина - к разуму, и в мире есть много такого, что соответствует добру, например, выгода и польза, тогда как само вменение соответствует стоимости и ценности, следовательно, сказанному здесь о вменении можно найти аналогию в любом предмете творения. Ибо, как было показано во многих местах этой книги, все во вселенной имеет отношение к добру и истине, а в противоположном случае - к злу и лжи. Можно, поэтому, провести сравнение с церковью, достоинство которой оценивается по милосердию и вере, а не по обрядам, которые являются дополнением к ним. Можно также провести сравнение со служителем церкви, которого ценят за его волю и любовь, и за разумение в духовных вопросах, а не за приветливость и церковное облачение.
      Возможно сравнение с богослужением и зданием, в котором оно проводится. Само богослужение происходит в воле, а в разуме - потому что он представляет собой как бы храм для него. Храм же называется святым не сам по себе, а по причине того, что в нем обучают Божественному. Еще возможно сравнение с правлением, при котором господствуют добро и истина; люди любят такое правление, а не то, при котором господствует одна истина, без добра. Разве о государе судят по его свите, лошадям и каретам, а не по достоинствам правителя, которыми он славится? Достоинства правителя - это любовь и благоразумие в правлении. Кто, наблюдая победное шествие, не посмотрит на победителя, с тем, чтобы оценить шествие по нему, но не его по шествию? Поэтому то, что относится к форме, судят по тому, что относится к сущности, а не наоборот. Воля относится к сущности, мышление к форме. Никогда форме не вменяется то, что не происходит от сущности; посему вменение должно быть по сущности, а не по форме.
      * * * * *
      661.73 Здесь я приведу следующие сообщения о своем опыте, вот первое:
      В верхней северной части духовного мира, ближе к востоку, есть места, в которых учат детей, а также места наставлений для молодежи, взрослых и стариков. Все умершие в детском возрасте, отправляются туда для воспитания; кроме того, туда отсылают новоприбывших из этого мира, если они желают знать, что такое небеса и ад. Эта область располагается близко к востоку, так что все они могут учиться по наитию от Господа. Ибо Господь есть восток, поскольку Он находится в солнце того мира, которое представляет собой чистую любовь, исходящую от Него. Поэтому тепло этого солнца по сути своей есть любовь, а свет по сути своей - мудрость. Этими светом и теплом Господь наполняет обучающихся настолько, насколько они способны их принять, а это зависит от их любви быть мудрыми. Когда проходит срок наставления, и они становятся образованными, их отпускают оттуда и называют учениками Господа. Покинув эти места, они отправляются сначала на запад, а кто не остается там, следуют дальше на юг, и некоторые через юг на восток. Их принимают в различные общества, где они находят себе дом.
      Однажды, когда я размышлял о небесах и об аде, мне захотелось иметь общее представление об их состоянии. Я знал, что всякий, имеющий общее представление, может впоследствии понять и частности, поскольку они содержатся в общем понятии, как части в целом. Под влиянием этого желания я посмотрел в направлении той области на границе севера и востока, где находились места наставления, и пошел туда по открывшейся мне дороге. Зайдя в одну из школ, и обратился к старшим учителям, наставлявшим молодежь. Я спросил, знают ли они что-нибудь самое общее о небесах и об аде.
      Они ответили, что знают немного, но если посмотрят на восток к Господу, то Он просветит их, и они будут знать.
      Так и сделав, они сказали: "Есть три общих начала, касающихся ада, и три общих начала, касающихся небес, которые первым трем совершенно противоположны. Общие начала, касающиеся ада, - это три любви: любовь властвовать из любви к себе, любовь владеть чужим благом из любви к миру и блудная74 любовь. Общие начала, касающиеся небес, - это противоположные виды любви: любовь властвовать из любви быть полезным, любовь обладать мирскими благами по любви приносить пользу с помощью них и истинно супружеская любовь".
      После этой беседы я пожелал им мира, и покинул их, направившись домой. Когда я оказался дома, с небес мне было сказано: "Исследуй эти три общих начала вышних и нижних, и тогда мы увидим их на твоей руке". Сказано было "на твоей руке", потому что все, что человек исследует своим разумом, является ангелам как бы написанным на его руках. Поэтому-то в Откровении и сказано, что они приняли начертание на лбу и на руке (Откр. 13:16; 14:9; 20:4).
      Затем я исследовал первую общую любовь ада, любовь повелевать по любви к себе, а за ней - противоположную общую любовь небес, любовь повелевать из любви быть полезным. Мне не позволено было исследовать одну любовь без другой, поскольку разум не постигает одну любовь без другой, как ее противоположности. Таким образом, чтобы понять каждую из них, необходимо противопоставить их друг другу; ведь милое или красивое лицо более выгодно смотрится на фоне уродливого и безобразного лица. Когда я изучал любовь повелевать из любви к себе, мне дано было постигнуть, что эта любовь самая адская из всех, и поэтому распространена в основном в самых глубоких адах. А любовь повелевать по любви быть полезным - самая небесная из всех, и господствует в высших небесах.
      Любовь к власти над другими из любви к себе - самая адская из всех, потому что власть из любви к себе исходит от самости (proprium) человека, которая представляет собой сущее зло, а оно совершенно противоположно Господу. Поэтому, чем больше у человека этого зла, тем больше он отрицает Бога и все святое в церкви, поклоняясь лишь себе и Природе. Я умоляю всех, в ком есть это зло, отыскать его в себе, чтобы оно было им видно.
      Кроме того, эта любовь такова, что если ослаблена ее узда, что бывает тогда, когда нет непреодолимых препятствий, она рвется вперед все дальше и дальше, пока не достигнет высшей точки. Но и там она не останавливается, а огорчается и жалуется, что нет более высокого положения, которого можно было бы достичь.
      В случае государственных деятелей любовь эта забирается так высоко, что они желают быть царями или императорами, и править, если возможно, всем миром, добившись звания царя царей, или императора императоров. В случае священнослужителей такая любовь доходит до того, что они хотят быть богами, и править всеми небесами, насколько это возможно, и называться богами богов75. Далее будет показано, что такого рода люди в сердце не признают никакого Бога. С другой стороны, люди, которые хотят управлять из любви быть полезными, не хотят властвовать сами по себе, но желают власти Господа, поскольку любовь быть полезным исходит от Господа, и Сам Господь есть эта любовь. Такие люди рассматривают высокие должности не иначе как средства служения. Служение они ценят преимущественно перед высокими должностями; остальные же, наоборот, ценят высокие должности больше, чем служение.
      Когда я пришел к этому выводу в своих размышлениях, мне было передано от Господа через ангела: "Сейчас ты увидишь и убедишься, какова адская любовь".
      Внезапно слева разверзлась земля, и я увидел дьявола, поднявшегося из ада. На голове у него была квадратная шляпа, натянутая на лоб до самых глаз. Лицо его было покрыто прыщами, как при лихорадке, глаза горели, а грудь была раздутой и торчала вперед. Своим ртом он изрыгал дым, как печь, поясница его пылала настоящим огнем, а вместо ног у него по колено были одни кости, лишенные плоти. Все его тело дышало вонючим и гнилостным теплом. Я испугался его внезапного появления, и закричал: "Не подходи! Говори, откуда ты?"
      "Я из подземного мира, - сказал он в ответ хриплым голосом, - где я живу в самом высокородном обществе численностью в двести человек, среди которых нет ни одного, кто был бы просто князем, царем или императором; у нас все - князья князей, цари царей и императоры императоров. Мы восседаем там на тронах из тронов, и оттуда рассылаем наши повеления по всему миру и за его пределы".
      Я сказал ему: "Разве ты не видишь, что твое воображаемое высокородие свело тебя с ума?"
      "Как ты можешь так говорить, - ответил он, - когда мы на самом деле видим себя такими, и такими нас признают наши товарищи?"
      Услышав это, я не стал больше говорить ему, что он безумен, поскольку его безумие было порождено воображением. Мне было дано знать, что при жизни в мире он был простым домоправителем. Но духом он был настолько заносчив, что весь род человеческий считал ниже своего достоинства, и воображал себя благороднее царя и даже императора. Эта гордыня заставила его отрицать существование Бога, и считать для себя все святое церкви, как ничего не стоящее, нужное лишь тупому простонародью.
      Наконец, я спросил его: "И долго вы, двести человек, собираетесь хвалить друг друга?"
      "Вечно, - ответил он. - Однако те из нас, которые мучили других за то, что те отрицали наше высокородие, опустились вниз. Нам позволяется хвалить друг друга, но не вредить никому".
      "Знаешь ли ты, - продолжал я, - какова участь опустившихся вниз?" Он ответил, что они опускаются в своего рода тюрьмы, где их называют нижайшими из нижайших, самыми низкими из всех, и заставляют работать. Тогда я сказал этому дьяволу: "Смотри, как бы и тебе тоже не опуститься туда".
      Затем земля снова разверзлась, на этот раз справа, и я увидел еще одного дьявола, выходящего наверх. На голове у него было некое подобие митры, свернутой кольцами, будто змея, из которой торчала непокрытая макушка. Лицо его было все в проказе, от лба до подбородка, и обе руки тоже. Он был по пояс гол и черен, как сажа, и через эту черноту тускло просвечивало огненное мерцание, как будто от камина. Ноги его по колено были подобны двум змеям.
      Первый дьявол, увидев его, пал на колени и стал поклоняться ему. Я спросил его, зачем.
      "Это Бог неба и земли, он всемогущий", - ответил он.
      Я спросил второго дьявола: "Что ты на это скажешь?"
      "Что я могу сказать? - ответил тот. - Мне дана власть над небесами и землей; судьбы всех душ в моих руках".
      "Как же может этот император императоров так унижаться, - спросил я его снова, - и как ты можешь принимать его поклонение?"
      "Тем не менее, он - мой слуга, - ответил он, - Что такое император в глазах Бога? В своей правой руке я держу молнии отлучения!"
      Тогда я сказал ему: "Как можно впадать в такое безумие? В мире ты был простым священником; и из-за того, что ты страдал иллюзией, будто у тебя есть ключи, и в твоей власти связывать и освобождать, ты позволил своему духу зайти так далеко в его безумии, что теперь считаешь себя Самим Богом".
      Он рассердился и стал клясться, что он - Бог, и что Господь не имеет никакой власти в небесах, "потому что, - сказал он, - он передал всю ее нам. Нам нужно только отдавать приказы, а небеса и ад с уважением подчиняются нам. Если мы посылаем кого-либо в ад, дьяволы тут же принимают его; и то же самое ангелы, если мы посылаем кого-либо в небеса".
      "Сколько вас в вашем обществе?" - продолжал я.
      "Триста человек, и все - боги. А я - бог богов", - сказал он.
      Вслед за тем земля разверзлась у них под ногами, и они провалились в свои ады. Мне дано было видеть, что под их адами находились исправительные тюрьмы, в которые попадали все вредившие другим. Ибо в аду всем разрешается оставаться в своих заблуждениях и хвалиться ими, но не дозволено никому причинять вреда. Таковы люди в аду, потому что после смерти человек становится духом, а дух, когда он отделяется от тела, входит в состояние полной свободы делать то, что соответствует его склонностям и мыслям, от них происходящим.
      Позже мне было позволено заглянуть в их ады. Тот ад, в котором находились императоры императоров и цари царей, был полон всякого рода нечистот. Сами они выглядели, как разнообразные звери с горящими глазами. То же самое было и в другом аду, где находились боги и бог богов. Наводящие ужас ночные птицы, называемые оимами и иимами76, кружили там вокруг них. В таком образе являлись мне их заблуждения.
      Из виденного мной понятно, какова любовь к себе государственных деятелей и духовенства. Последние желают быть богами, а первые самодержцами. Они желают и домогаются этого настолько, насколько ослабляется узда, сдерживающая эту любовь.
      После этих горестных и ужасающих зрелищ, оглянувшись по сторонам, я увидел неподалеку от себя двух ангелов, о чем-то беседующих. На одном из них была шерстяная, отливающая огненным пурпуром верхняя одежда, под которой сияла льняная блуза. На другом была такая же одежда, но ярко-красная, а на голове у него была митра с несколькими рубинами, вставленными в нее с правой стороны. Я подошел к ним и приветствовал их пожеланием мира. Далее я с почтением спросил: "Почему вы оказались здесь, внизу?"
      "Мы посланы сюда Господним повелением, чтобы поговорить с тобой о блаженном состоянии тех, которые хотят управлять другими, потому что любят приносить пользу. Мы поклоняемся Господу; я - князь нашего общества, а со мной - его первосвященник".
      Тот, что был князем сказал, что он - слуга своего общества, поскольку служит ему, принося пользу. Другой сказал, что он - служитель церкви этого общества, которому он служит тем, что руководит святыми обрядами, приносящими пользу душам. Оба они наслаждаются непрерывной радостью, происходящей от вечного счастья, дарованного им Господом. Они сказали, что в их обществе все роскошно и великолепно; роскошно, потому что все сверкает золотом и драгоценными камнями, великолепно - благодаря дворцам и паркам. "Причина в том, - сказали они, - что наша любовь к власти над другими исходит не от любви к себе, а от любви к служению. Поскольку эта любовь исходит от Господа, всякое служение во благо в небесах искрится и сияет. А поскольку в нашем обществе все наделены этой любовью, сама атмосфера у нас кажется золотой из-за света, который принимается ею от солнечного пламени. Этот-то огненный солнечный свет и соответствует нашей любви".
      При этих словах вокруг них появилась подобная же атмосфера, и я ощутил ее благоухание, о чем тут же и сказал им. Я попросил их рассказать еще немного о любви к служению, и они продолжили: "Те должности, в которых мы состоим, мы и желали получить, с единственной целью: чтобы служение наше было более полным и распространялось более широко. Кроме того, нас постоянно осыпают почестями, и мы принимаем их, но не для себя, а для блага общества. Наши братья и товарищи из простого народа едва ли знают о том, что почести, сопутствующие нашим должностям, не принадлежат нам, а служение наше не от нас исходит. Но нам ясно иное; мы чувствуем, что почести наших должностей лежат вне нас, они - как облачение, в которое мы одеты. А служение наше исходит от любви к служению, которая в нас от Господа, и наслаждение свое эта любовь получает от того, что ею делятся с другими, принося им пользу. Мы знаем на собственном опыте, что чем больше мы служим из нашей любви к служению, тем больше возрастает в нас эта любовь, а вместе с ней и мудрость, с помощью которой она передается другим. Но насколько мы оставляем эту пользу себе, не разделяя ее с другими, настолько наше наслаждение уходит. Тогда служение наше становится подобно пище, которая скапливается в желудке, а не распространяется по телу, питая все его части и все тело в целом; оставаясь не переваренной, она вызывает рвоту. Словом, все небеса являются не чем иным, как вместилищем служения, от первого в них до последнего. Что такое служение, если не осуществление на деле любви к ближнему? И что соединяет небеса в одно целое, если не эта любовь?"
      Выслушав это, я спросил: "Как можно различить, приносишь ли ты пользу из любви к себе, или из любви к служению? Каждый, злой он или добрый, приносит различную пользу и делает это, побуждаемый какой-либо любовью. Предположим, что в мире было бы два общества: одно, состоящее из одних дьяволов, а другое - из одних ангелов. Мне кажется, что дьяволы в своем обществе, побуждаемые любовью к себе и привлекательностью своей известности, приносили бы не меньше пользы в своем обществе, чем ангелы в своем. Кто тогда сможет распознать, какова любовь и каков источник их служения?"
      Ангелы ответили на мою речь так: "Дьяволы служат ради себя и своего имени, чтобы добиться почестей или выгод. А ангелы служат не из этих соображений, но ради самого служения и своей любви приносить пользу. Никто из людей не может различить между собой эти виды служения, но Господь может. Каждый, кто верит в Господа и избегает зла, как греха, служит по велению Господа. Но тот, кто не верит в Господа, и не избегает зла, как греха, служит для себя и ради себя. Вот в чем разница между служением дьяволов и ангелов".
      Сказав это, ангелы удалились; на расстоянии казалось, что они ехали в огненной колеснице, как Илия, и были взяты в свои небеса.
      662.77 Второй опыт.
      Некоторое время спустя я пошел в парк и гулял там, размышляя о людях, которые стремятся владеть мирскими благами и поэтому воображают, будто они им принадлежат. Я заметил на некотором расстоянии двух ангелов, которые беседовали между собой, время от времени поглядывая в мою сторону. Я подошел ближе, и тогда они окликнули меня, говоря: "У нас есть внутреннее ощущение, что ты размышляешь как раз о том, о чем мы говорим, или мы говорим о том, о чем ты размышляешь, что является следствием взаимного сообщения между нашими склонностями".
      Тогда я спросил, о чем они говорили. "О воображении, вожделении и разумении; - сказали они, - а в данный момент о тех, чье удовольствие состоит в том, чтобы мечтать и представлять себе, что они владеют всем в мире".
      Я попросил их открыть свои мысли по поводу этих трех предметов: вожделения, стремления и разумения.
      Свой ответ они начали с того, что каждый с рождения внутренне имеет вожделения, а внешне приобретает разумение при помощи образования. Никто внутренне не имеет разумения, а тем более мудрости, иначе как от Господа. "Ибо каждый, - продолжали они, - удерживается от вожделения зла и сохраняет разумение в той степени, в которой он взирает на Господа и при этом соединяется с Ним. Без этого человек представляет собой одни вожделения; хотя во внешнем, то есть, в том, что касается тела, он обладает разумением вследствие образованности. Человек вожделеет почестей и богатств, то есть, стремится быть знатным и богатым; но этих двух целей он не может достичь, если не будет казаться нравственным и духовным, и потому разумным и мудрым. Поэтому с рождения он учится казаться таким. Вот почему, как только он оказывается среди других людей или в обществе, он переворачивает свой дух, отвлекая его от вожделений, говорит и действует так, как этого требуют приличия и честь, поскольку этому его учили с детства и это отложилось в его телесной памяти. Он также тщательно следит, чтобы не проявилось какое-либо из безумных вожделений его духа.
      Таким образом, всякий, кого внутренне не ведет Господь, - притворщик, льстец и лицемер, кажущийся человеком, но не являющийся им. О нем можно сказать, что его скорлупа, то есть тело, обладает мудростью, а его ядро, то есть дух, пребывает в безумстве. Иначе говоря, его внешнее человеческое, тогда как внутреннее - звериное. Такие люди ходят затылками вверх и лицами вниз, как будто обремененные непосильной ношей, низко наклонив голову и уткнувшись в землю взглядом. Когда они сбрасывают с себя тело и освобождаются, становясь духами, они возвращаются к своим безумным вожделениям. Ибо все, кем управляет их любовь к себе, стремятся стать хозяевами вселенной, и даже раздвинуть ее рамки для того, чтобы расширить свои владения, ведь они нигде не видят им конца. Те, кем управляет любовь к миру, стремятся владеть всем в мире, огорчаясь и завидуя, если у кого-то оказываются богатства, которые он скрывает. Поэтому, чтобы такие люди не превратились в сплошные вожделения и остались человеческими существами, им позволяется в духовном мире мыслить, исходя из сохранения своего достоинства, почета и выгоды, а также из страха перед законом и наказаниями. Им позволяется также сосредоточить свои мысли на какой-либо цели или задаче, чтобы они могли оставаться в своем внешнем, а значит, в состоянии разумности, как бы они при этом ни бредили и ни безумствовали внутренне".
      Затем я спросил, подвержены ли все те, у кого имеются такие вожделения, заблуждению, будто мирские блага принадлежат им. Они ответили, что таким заблуждениям подвержены те люди, которые внутренне думают об этом и слишком потакают своему воображению, говоря об этом сами с собой. Эти люди близки к тому, чтобы разделить свой дух с телом; они наводняют разум мечтами и впадают в пустое удовольствие, состоящее в том, чтобы воображать, будто они владеют всем. Человек после смерти становится жертвой своего безумия, если он оторвал свой дух от тела, и не желал отступиться от удовольствия, которое ему давало его безумие. Он мало думал с точки зрения религии о зле и лжи, и почти ничего - о том, что несдержанная любовь к себе разрушает любовь к Господу, а несдержанная любовь к миру разрушает любовь к ближнему.
      Вслед за тем и мной, и ангелами овладело желание посмотреть на тех, кто вследствие любви к миру подвержен такому вожделению воображения, или самообману, будто им принадлежат богатства всех остальных. Мы осознали, что это желание овладело нами для того, чтобы мы могли узнать, что это за люди. Они обитали под землей, на которой мы стояли, но над адами. Мы переглянулись и решили: "Пойдем". Перед нами открылось отверстие с лестницей, по которой мы и спустились. Нам сказали подойти к ним с востока, чтобы облако их заблуждений не проникло в наш разум и не помутило его, а вместе с ним и зрение.
      Вдруг перед нашими глазами возник дом, сделанный из тростника, и поэтому весь в щелях, окруженный облаком дыма, постоянно вытекавшего из щелей в трех стенах. Мы вошли и увидели с обеих сторон от нас по пятьдесят человек, сидящих на скамьях. Они сидели спиной к востоку и югу, лицом к западу и северу. Перед каждым был стол, на котором лежали толстые мешки денег, а вокруг мешков - груды золотых монет.
      Мы обратились к ним с вопросом: "Неужели это - богатства людей всего мира?"
      "Не всего мира, а всего царства", - ответили они. Их речь походила по звуку на свист, а лица у них были полные и округлые, с красноватым оттенком, как раковины улиток. Зрачки их глаз казались блестящими на зеленом фоне, из-за света их заблуждения.
      Мы встали посредине между ними и спросили: "Вы думаете, что обладаете всеми богатствами царства?" "Да", - ответили они.
      Тогда мы спросили: "Кто же из вас владеет этими богатствами?" "Каждый из нас", - сказали они.
      "Как каждый? - спросили мы. - Ведь вас много".
      "Каждый из нас знает, - пояснили они, - что ему принадлежит все, что есть у другого. Нам не разрешается думать, а тем более говорить: "Что мое - то не твое", но разрешается думать и говорить: "Все твое - мое"".
      Даже нам казалось, что монеты на столах сделаны из чистого золота. Однако, когда мы дали восточному свету проникнуть внутрь, они оказались маленькими крупицами золота, которые были увеличены до таких размеров общим и совместным воображением присутствующих. Они сказали, что каждый, кто приходит к ним, должен принести с собой немного золота, которое они распиливают на части и затем разделяют на крупицы. Эти крупицы они потом увеличивают при помощи сосредоточения своих способностей к самообману, с одной лишь целью: сделать так, чтобы они казались монетами большого достоинства.
      Тогда мы сказали им: "Разве не рождены вы разумными людьми? Откуда у вас эти безрассудные видения?"
      "Мы знаем, - ответили они, - что все это - призрачная суета, но поскольку в этом состоит удовольствие внутреннего наших умов, мы приходим сюда, чтобы насладиться кажущимся обладанием чужим богатством. Но мы не задерживаемся здесь более нескольких часов; побыв здесь немного, мы покидаем это место, и каждый раз здравый ум возвращается к нам. Привлекательность наших мечтаний время от времени захватывает нас, и мы то приходим сюда, то уходим отсюда, становясь попеременно то разумными, то безумными. Нам известно также, что тяжкая участь ждет того, кто хитростью отнимает у других их имущество".