Сибирским стрелковым полком, вступила в огневой бой. Позиция полка была не укреплена. Надо было рекогносцировать ее, развернуть полк и приступить к рытью окопов одновременно с разгоревшимся боем. Резервный II батальон полка был мной направлен в район д. Захаришки с наказом его командиру Чернышенко подготовить там окопы, но не на запад, в затылок расположению полка, а лицом на север, на случай неустойки сибиряков, примыкавших к нашему флангу под прямым углом. Основное направление натиска немцев очевидно пролегало с севера на юг.
      Я отдавал себе ясный отчет в упущении штаба дивизии. 7-й полк был предназначен в арьергард, затем в резерв дивизии; но раз он проскользнул на позицию на 2 ч. 30 м. раньше меня, то конечно следовало его выдвинуть на фронт, где он успел бы спокойно окопаться и устроиться, а 6-й полк, отходивший в арьергарде, направить в резерв. Однако особенно ругать за это штаб дивизии не приходилось: специальностью 7-го полка было нахождение в резерве, и если уже в приказе по дивизии значилось его назначение в резерв, не так-то легко было извлечь его оттуда; командир его Марушевский, заслуженный начальник штаба нашей дивизии в первый год войны, пользовался у начальника дивизии огромным авторитетом{78}.
      Отсутствие окопов было тем более досадно, что все пространство от д. Захаришки до с. Древеники кишело войсками, батареями (артиллерия гвардейского корпуса), обозами. Сюда за ночь переместилась значительная часть ярмарки от Лаваришек. Но это были части или имевшие предназначение на правый фланг Флуга, или считавшие, что они свое уже оттрубили, цинически указывавшие на свою небоеспособность: 4-я Финляндская, пограничная дивизия, ополчение; они умыли уже свои руки и являлись при отступлении только тяжелым баластом.
      19 сентября 1915 г. - один из самых черных дней моих воспоминаний о войне. Но начался бой спокойно; немецкая артиллерия отнюдь не свирепствовала; у немцев выделялась одна скорострельная 37-миллиметровая пушка, прятавшаяся в кустах в 2 000 шагах перед моим правым флангом и яростно метавшая свои безобидные гранаты в мои правофланговые роты; она расстреляла в течение 3 часов 2 или 3 сотни гранат, но никого не обидела. Эта пушка представляла в полном смысле слова профанацию артиллерии; слабый звук взрыва ее снарядов вызывал хохот стрелков, переживших за 3 дня перед этим упорное долбление их 40-килограммовыми гаубичными бомбами. Я проезжал неподалеку за фронтом, на линии ротных поддержек. Пушчонка привязалась ко мне и долго преследовала меня своим огнем, пока я не уехал за пределы ее дальности. Иные гранаты падали в 6 - 7 шагах, лошадь иногда фыркала, а стрелки располагали неистощимым запасом острот для каждого нового плевка немецкой пушечки. После этого опыта я и по сю пору не являюсь сторонником 37 мм. калибра для батальонной артиллерии.
      Вскоре однако события приняли серьезный оборот. За нашей спиной и на фланге почувствовалось шатание. Стоявший углом ко мне, лицом на север, левый фланг Флуга образовывался полуразложенными 7-й и 8-й Сибирскими дивизиями и вконец истощенной 26-й пехотной дивизией, которая с 15 сентября днем и ночью должна была непрерывно брать Ворняны; и так-таки Ворняны не взяла. Все три дивизии были объединены под командой ген. Трофимова, командира III Сибирского корпуса. Развал начался в центре и на правом фланге уже около 9 ч. утра. В 13 час. центр Трофимова (8-я Сибирская дивизия) находился уже не у д. Слободка, на большаке, а на фронте г. дв. Дубники (исключительно) - д. Скарбиня. В этот момент г. дв. Дубники был потерян левым флангом 26-й пехотной дивизии{79}, а 8-я Сибирская дивизия и правый фланг 7-й Сибирской дивизии начали рассеиваться и обращаться в атомизированное состояние. 28-й Сибирский полк, менее энергично атакованный и примыкавший к моему полку сохранялся дольше других частей III Сибирского корпуса. До 13 час. дня стык со мной оставался на месте у Осиновки, сползал назад лишь центр и правый фланг 7-й Сибирской дивизии, с линии Осиновка - Слободка, на линию Осиновка - Скарбиня. В 13 ч. 15 м. дня левый фланг 28-го Сибирского полка, в относительном порядке, отходил от з. Осиновка к д. Захаришки, а 6-й полк соответственно отходил правым крылом назад, постепенно поворачиваясь на север; с 14 ч. 15 м. до 16 час. 6-й полк удерживал фронт у Захаришки. I батальон, находившийся в бою с утра, пройдя на линию д. Захаришки, где был уже развернут II батальон, был свернут мной в полковой резерв, чтобы дать ему возможность вскипятить чай и отдохнуть. Наш артиллерийский дивизион после 14 ч. 15 м. покинул поле сражения и около 15 час., вместе с дивизионными резервом 7-го полка, располагался на тыловой позиции, севернее Древеники. Уже с 14 ч. 15 м. циркулировало сообщение, что в районе г. дв. Дубники всякие боевые действия прекратились и находившиеся там немцы - 10 рот, 2 эскадрона, несколько батарей, собрались в колонны и беспрепятственно движутся в южном направлении. Между 16 и 17 часами начался всеобщий "драп", охвативший полностью и 2-ю Финляндскую дивизию.
      Журнал военных действий III Сибирского корпуса довольно мягко описывает отход корпуса и объясняет его по общему трафарету: фланги были открыты 26-й пехотной дивизией, увлекшей 8-ю Сибирскую дивизию, и 2-й Финляндской дивизией. Не могла ж одна 7-я Сибирская дивизия оставаться в виде острого, выдвинутого вперед угла - пришлось отвести и ее. Такое изложение конечно в корне искажает ход событий. На 2-ю Финляндскую дивизию было очевидно взведено ложное обвинение, раз сохранился например приказ штаба 7-й Сибирской дивизии от 10 ч. 30 м. - дивизии отходить на линию Осиновка - Скарбиня, что фактически уже было выполнено войсками часом раньше; если левый фланг дивизии оставался на месте, причем тут сосед слева? Может быть, в основе утверждений III Сибирского корпуса была и частица истины: мой I батальон развертывался у Осиновки сначала наобум, ввиду наступления немцев роты высылались командиром батальона на неосмотренную им позицию; а затем сейчас же он начал работу по уточнению и пригонке расположения своих рот к местности; весьма возможно, что при этом он отвел на сотню шагов ближе к Осиновке свою правофланговую роту. А сбоку за ним жадно следил сосед, искавший на всякий случай предлога для оправдания своей возможной неустойки и вероятно где-нибудь постарался запротоколировать и раздуть такой факт. Однако в хорошо сохранившемся архиве 28-го Сибирского полка мне не удалось разыскать каких-либо жалоб на неустойчивость 6-го полка у Осиновки. Весьма возможно однако, что в телефонном разговоре со штабом 7-й Сибирской дивизии такая жалоба была, дошла устно до штаба корпуса и запечатлелась в его журнале военных действий как оправдательный для корпуса мотив. Я полагаю, что не так велика и вина 26-й пехотной дивизии, случайной гостьи в составе III Сибирского корпуса, на которую последний сваливает главную вину. Во-первых, 26-я дивизия отскочила на несравненно меньшую глубину; во-вторых, весь имеющийся материал гласит о панике лишь на ее левом фланге, у г. дв. Дубники, где она находилась в контакте с 8-й Сибирской дивизией.
      Сваливать все на соседа - это был основной лозунг воспитания больших и малых начальников III Сибирского корпуса. Так, в этом бою, в середину 7-й Сибирской дивизии был вклинен, между 28-м и 27-м Сибирскими полками, I батальон 32-го Сибирского полка соседней 8-й Сибирской дивизии, имевшей меньшее протяжение фронта и усилившей соседа. На правом фланге 28-го Сибирского полка был развернут его I батальон, имевший соседом батальон 32-го Сибирского полка. Сохранилась записка командира I батальона 28-го Сибирского полка: "Командиру полка. 19 сентября 1915 г. 9 ч. 30 м. утра. No 19 от командира I батальона. Г-н полковник, те цепи 32-го полка, которые занимали позицию правее 1-й роты, отхлынули назад на дорогу, как только показались немецкие цепи. 1-я рота таким образом открыта. Разведчики донесли, что справа движутся густые цепи и колонны. Штабс-капитан (подпись неразборчива)". В реляции того же командира батальона сообщается, что батальон 32-го полка "по неизвестной причине ушел; за ним кажется и 27-й полк". А в 10 час. утра тот же командир I батальона 28-го Сибирского полка доносил, что немцы заходят в тыл его правому флангу, что вынуждает его начать отход. Я не вполне убежден и в правдивости этих донесений{80}, несомненно писанных под огнем - быть может и в них заключается оправдание собственной неустойки; но они во всяком случае в корне разрушают версию журнала военных действий штаба III Сибирского корпуса.
      Вдумываясь в катастрофическое течение этого боя III Сибирского корпуса, поражаешься почти полным отсутствием сопротивления на фронте III Сибирского корпуса. Дивизии его были по меньшей мере вдвое сильнее по числу 2-й Финляндской; включали еще много энергичных и с колоссальным боевым опытом командиров, связь работала безукоризненно, артиллерия была хороша, многочисленна и обеспечена снарядами, стрелки были еще способны драться, необученных пополнений в III Сибирском корпусе было меньше, чем в других корпусах; на своей позиции корпус устроился заблаговременно, имел 2 - 3 часа времени для того, чтобы окопаться, огонь неуспевшей еще развернуться и плохо обеспеченной снарядами немецкой артиллерии был определенно слаб, участки дивизий были невелики - 7-я и 8-я Сибирские дивизии вдвоем растянулись только на 7 км, т. е. имели меньше километра на полк в составе свыше 2 000 бойцов и 6 - 8 пулеметов; 26-я дивизия была растянута всего на 3 км. И что же мы видим: при первом в сущности появлении немцев на дистанции дальнего ружейного огня весь десятикилометровый фронт начинает осаживать, а через 4 часа это осаживание переходит постепенно в общее бегство. Напор немцев незначительный, и на первый взгляд не видно причин, породивших следствия.
      Я усматриваю эти причины в директиве штаба 10-й армии от 17 сентября. Эта директива предусматривала отход в ночь на 20 сентября с линии Быстрица Шумск, на фронт Слободка - Ошмяны. Эта директива была известна всему командованию III Сибирского корпуса и являлась основой для планирования его действий. Но весьма благоприятные изменения, происходившие 19 сентября в тылу 10-й армии с развертыванием 2-й армии и оставшиеся войскам еще неизвестными, заставили с одной стороны высшее командование думать о задержке отхода, а III Сибирский корпус другой стороны имел традицию всегда поторопиться с отходом, и действия его резко разошлись с требованиями боевой действительности. Если с предыдущей позиции III Сибирский корпус снялся за 3 часа раньше срока, чем поставил меня в чрезвычайно рискованное положение, то теперь для III Сибирского корпуса вопрос шел о том, чтобы предвосхитить намеченный на ночь отход. Подготовительные мероприятия к этому отходу были с утра в работе. Все стремились занять такое положение, которое обеспечило бы максимальное удобство для ведения боя на завтра, когда корпус окажется, после ночного перехода на новом фронте. Штаб III Сибирского корпуса с утра улизнул в м. Солы, находившееся в 33 км (по воздуху) от фронта, на котором корпус вел бой, которому не придавалось слишком большого значения; но на завтра, когда корпус отскочил бы, как предусматривала директива 10-й армии, на переход, штаб III Сибирского корпуса имел бы уже организованную связь и находился бы в надлежащем удалении за фронтом.
      Равно и штаб 7-й Сибирской дивизии, в интересах завтрашнего дня, отошел в м. Слободку, в 20 км за фронт, на котором пока дрались его полки; он предполагал, что его левый фланг будет завтра где-то в районе с. Палоши, и выбрал достаточно боевую позицию, всего в 7 км за этой деревней. Штаб 8-й Сибирской дивизии несколько задержался и успел ориентироваться, что ночью предполагается отход в меньшем против предположенного размера, и удалился поэтому только в м. Островец, за 14 км от своего фронта. Командиры полков III Сибирского корпуса не отставали в предусмотрительности от своего начальства и выслали с утра свои резервные батальоны, с лучшими командирами батальонов и средствами связи, в район р. Лоши; там люди могли отдохнуть, и когда последует - часов в 15 - распоряжение об отходе и позиция будет указана и распределена между полками, эти батальоны дружно возьмутся за ее укрепление, крепко ее займут, и ночной отход явится пустяками - дравшиеся роты просто проскочат за основательно укрепленный и с толком занятый рубеж. В делах сибирских полков сохранилось много соответствующих распоряжений. Можно полагать, что на будущем, еще не указанном рубеже собралось не только высокое начальство, но и добрая половина батальонов III Сибирского корпуса. Корпус был искусен и многоопытен в движении назад перекатами. После 6 месяцев отступления огромный процент русской армии способен был вести оборону лишь в стиле арьергардных боев, и в действиях сибиряков я не могу усмотреть ни малейших следов жесткости.
      Арьергардные мотивы чрезвычайно сильно ослабляли устойчивость фронта III Сибирского корпуса. Не было стимулов цепляться за каждый вершок земли, если на переход позади подготовлялся рубеж, куда надлежало отойти ночью, и если резервы отводились туда с утра. А тут еще, сверх того, среди стрелков распространялись зловещие слухи, что в глубоком тылу обозы подверглись нападению, днем со спины доносился пушечный гром, а по ночам на всех сторонах горизонта начинали вспыхивать звездки осветительных пистолетов германского охранения. Мимо спешно уходили гвардейские части, чтобы вступить в бой за наши сообщения; но в воображении массы начальство в первую очередь заботилось о том, чтобы спасти хотя бы гвардию и вывести ее из угрожаемой окружением площади, и пожалуй это было не совсем неверно. В конечном счете, не отрицая процесса разложения сибирских полков, я думаю, что в общем бегстве 19 сентября повинно не столько это разложение, как все командование корпуса, от командира корпуса до командиров полков включительно, подготовившее для него все материальные и психологические предпосылки.
      Высокое начальство напротив 19 сентября находилось в благодушном настроении. Среди конницы Орановского и Тюлина полностью развернулся хороший V армейский корпус, 7-я дивизия которого наступала от Бол.Якентавы; у с. Ковали сгущающим конницу элементом явилась, правда слабенькая, 124-я дивизия; из м. Солы противник был выбит уже накануне; гвардия продвигалась восточнее м. Солы.
      На обращенном к востоку фронте Флуга было в этот день спокойно; 18 сентября, в день вступления немцев в Вильну, почва под ногами VI конного корпуса, выдвинувшегося на линию Сморгонь - Вилейка, уже горела, и Людендорф отдал приказ о доведении числа пехотных дивизий, поддерживающих его, до 4. В дополнение к израсходованной уже по частям 115-й дивизии была двинута 77-я дивизия, атаковавшая 16 сентября 2-ю Финляндскую дивизию; а I германский корпус, действовавший против Флуга, должен был отозвать из боя 42-ю и 75-ю дивизии. Последнее конечно обусловило длительную заминку в наступательных усилиях немцев, и объясняет, почему бегство III Сибирского корпуса 19 сентября не повлекло катастрофических последствий для фронта 10-й армии. И самое главное, в этот день XXXVI корпус 2-й армии успешно начал штурм Сморгони, который должен был затем повести к истреблению 1-й германской кавалерийской дивизии. Другие корпуса 2-й армии давали себя знать в тылу и на фланге ген. Флуга, представляя прочную для него опору. Можно было уже усмотреть, что хорошо задуманная и энергично начатая немцами операция по окружению 10-й армии терпит неудачу, так как была предпринята слишком поздно, когда наши основные силы вышли из пределов Польши, и находились в столь недалеком расстоянии от Молодечно, что русское высшее командование могло в несколько дней извлечь из них резервы, сформировать 2-ю армию и бросить ее против охватывающих сил немцев. Это был несомненно перелом операции: на решительном пункте, в Сморгони, немцы смогли противопоставить лишь одну истощенную кавалерийскую дивизию русскому армейскому корпусу, потерпели неудачу, и должны были открыть русским захваченную железную дорогу Молодечно - Соли, которой только и могла снабжаться 10-я армия.
      Людендорф еще продолжал бороться за размах операции и напрягал все силы; он приказал Неманской армии, стоявшей перед Двинским тет-де-поном, выделить 2 пехотных дивизии (3-ю и 87-ю) и 2-ю кавалерийскую дивизию (усиленную гвардейской кавалерийской бригадой), с тем, чтобы протолкнуть их между оз. Дрисвяты и Нарочь и защитить таким образом свое охватывающее крыло от удара в тыл, с востока{81}. Неудача охватывающего движения в направлении на участок Молодечно - Солы окончательно выяснилась 21 сентября, но Людендорф хотел бороться с этим производством нового, более глубокого охвата на Минск: 22 сентября он приказывал, чтобы смененный пехотой VI кавалерийский корпус двинулся на линию Вилейка - Минск, задержал здесь русских и затем последовательно отходил бы на восток, к Березине, где должны были завершиться "Канны" для большей части русских армий Западного фронта. Свободный от этой фантастики генерал Фалькенгайн{82} считал операции на русском фронте в основном завершенными; для него дело шло лишь о том, чтобы с возможно меньшим расходом войск и снабжения окопаться на русском фронте на зиму; его интересовал Сербский поход и отражение французского натиска в Шампани; ему ясно обрисовывались требования и возможности войны на измор, и 19 сентября он предъявил Людендорфу, переживавшему жесточайший кризис, требование об отправлении 6 его дивизий на запад и в Сербию; одна из этих дивизий должна была начать погрузку немедленно.
      Этот оперативный перелом первым почувствовал ген. Флуг. В 10 час. утра 19 сентября, когда левый фланг Флуга только начинал трещать, его временный начальник штаба телеграфировал начальнику штаба 10-й армии о том, что весь тыл забит обозами, что происходит общее опоздание войск, развертывающихся в составе его группы; так, бригада 43-й дивизии опоздала с подходом на 12 час.; "при таких условиях и принимая во внимание нахождение в тылу IV Сибирского корпуса (2-й армии. -А. С.), ген. Флуг считает дальнейший безостановочный отход группы ген. Мехмандарова нежелательным и на сегодняшнюю ночь считает вполне достаточным лишь немного выпрямить фронт примерно по линии Корвели - г. дв. Олесино - Палоши - Лоша - Медники. Ген. Флуг настоятельно требует подвоза снарядов и восстановления движения по линии Молодечно - Солы. С ранее указанных пунктов скорого подвоза снарядов ожидать нельзя. 144 Шильдбах".
      Требование Флуга - уменьшить размер отхода центра 10-й армии вполне отвечало настроениям штаба 10-й армии, лучше осведомленного об успехах 2-й армии. Зачем уменьшать размер отхода, когда выгоднее его остановить вовсе? И на телеграфной ленте стал отбиваться следующий ответ командующего 10-й армией: "19/IX
      13 ч.5 м. дня.
      144.
      На завтра 20 сентября приказал группе Мехмандарова оставаться на той же позиции, которую сегодня она занимает, т. е. от Осиновки, где должен оставаться ваш левый фланг. Что же касается снарядов, мною отдано приказание выслать вам часть запасов из V и II Кавказских корпусов. Завтра 20 сентября в Молодечно должен прибыть XIV корпус. Повторяю, что, несмотря на утомление войск, обстановка требует быстрого выдвижения правого фланга вперед, для чего требую полного напряжения сил и самых решительных действий,
      9860 Радкевич".
      Но о линии Корвели - г. дв. Олесино - Палоши Флуг, официально или неофициально, успел уже сообщить III Сибирскому корпусу, и последний явно тяготел к ней с 10 час. утра, когда начальник штаба Флуга испрашивал первый раз одобрения ограничения его отхода. Штаб Флуга переехал со ст. Кены в м. Солы, под прикрытие гвардии, и туда же явился командир III Сибирского корпуса ген. Трофимов. Флугу пришлось оправдывать перед штабом армии этот переход тем, что он был выполнен раньше, чем ген. Трофимов был осведомлен о приостановке отступления. В штабе Флуга понимали, что требование сохранить стык с группой Мехмандарова в з. Осиновке является неисполнимым для III Сибирского корпуса, и потому он возобновил свое ходатайство, ссылаясь на то, что 26-я дивизия, атакованная немцами в 10 час. утра, уже отошла на линию Столбуры - г. дв. Дубники, и 8-я Сибирская дивизия постепенно отходит, под давлением, на линию г. дв. Дубники - Осиповка; при этом в III Сибирском корпусе снаряды и патроны на исходе (неверно. -А. С.). Отход на г. дв. Олесино очень желателен. На эти печалования в 14 ч. 53 м. дня 19 сентября последовал ответ начальника штаба 10-й армии: "Ген. Флугу. 151. Отход группы ген. Мехмандарова отменен, почему и надлежит стык вашей группы с V Кавказским корпусом оставить у Осиновки. Прошу уведомить меня о получении этой депеши".
      Таковы были обстоятельства, объяснявшие отсутствие вмешательства командиров корпусов и начальников дивизий в явно нелепо складывавшуюся в 13 часов обстановку на фронте и отсутствие регулировки ими отступления, начатого III Сибирским корпусом еще в десятом часу утра; полковые командиры были предоставлены себе. Ни начальники дивизий, ни командиры полков не вводили в бой своих резервов, но и не давали разрешения на отход. Отрицательно вероятно отозвалась на порядке штабной службы происходившая около полудня 20 сентября смена важнейшего штабного работника - оправившийся от переутомления Н. Г. Семенов вступал в должность начальника штаба Флуга вместо заменявшего его Шильдбаха и должен был затратить некоторое время, чтобы войти в курс событий.
      Уклонясь от прорыва, происходившего восточнее, масса беглецов - тысячи "индивидуально" следующих солдат десятков различных полков - и III Сибирского корпуса, и отсталых разных частей, и даже 26-й дивизии, и в том числе все, что 28-й Сибирский полк имел на фронте - как какая-то лавина, потеряв ориентировку, бросилась после 16 час. в расположение 6-го полка; иные, проскочив линию моих батальонных поддержек, натыкались сзади на обращенные на запад цепи 8-го полка, и только тогда сворачивали на юг. Все они твердили, что на их плечах следуют немцы. Это была паника, днем, когда каждый бегущий виден издали, а их было без конца - и они, как старые опытные солдаты, не собирались в кучи, на дороги, а держались равномерно рассеянными по всей площади; немецкая артиллерия в этот момент начала обстреливать шрапнелью беглым огнем все расположение 6-го полка и его тылы. Чем дальше к югу, тем настроение было более паническое, беглецов там было больше. Я видел, как 8-й полк, почти не вступавший в бой, поднялся весь, как один человек, и покатился вдоль своего фронта, справа налево, на юг.
      Я еще пытался что-то выслать из полкового резерва навстречу немцам, в Селище, но в 5 - 10 мин. орава беглецов сделала свое дело и на участке 6-го полка; оба батальона боевой части поднялись и отходили "беглым" шагом. Мне, при дружном появлении беглецов, очень хотелось выиграть хотя бы 20 мин. времени, чтобы их лавина успела прокатиться дальше и можно было бы отвести 6-й полк, не смешивая его с ними. Но и для меня, и для всего полутора десятка офицеров, находившихся в строю, одновременно выяснилась и тактическая, и психологическая необходимость отходить: сейчас можно было дать команду отступать, через минуту каждый стрелок поднялся бы сам и пошел. Мне не было необходимости в средствах связи, чтобы привести в отступательное движение сразу все 3 батальона.
      6-й полк находился несомненно на самой границе паники; на границе, потому что весь командный состав полка делал отчаянные усилия, чтобы сохранить управление в своих руках, и в конечном счете, жертвуя требованиями тактики, справился с этой задачей. На глазах у нас было море рассеянных, одиночных людей, руководимых только своими инстинктами, и у всех офицеров 6-го полка была только одна мысль - о сомкнутости. Я находился у резервного I батальона и, давая ему приказание отходить, просил командира батальона не выпускать роты из-под своего непосредственного наблюдения: "я поведу в батальонной колонне", был полученный мною ответ. III батальон был по своему положению на левом фланге полка наименее угрожаемым паникой, почти не был затронут волной беглецов и отходил, имея даже вначале какое-то подобие цепей. Труднее всего было II батальону, непосредственному соседу рассеявшегося 28-го полка; я поскакал навстречу ему. Командир Чернышенко, которого я расценивал не слишком высоко, в этот момент был прекрасен. Его роты, отбегая, на ходу смыкались, не обращая внимания на шрапнельный огонь; немцы плохо наблюдали и били по площади. Чернышенко, несчастливый, израненный, обычно упавший духом, теперь верхом скакал от одной роты к другой, сколачивал их в кучу, налетал на отделяющихся вперед стрелков, замедляя шаг; конечно у него в строю были надежные помощники, но они были пешком, а в такие моменты конная фигура имеет решающее превосходство. Только несколько дозоров отстреливались и прикрывали отход сомкнутых рот II и III батальонов.
      Стрелков удалось сохранить под командой офицеров лишь ценой почти полного отказа от выполнения какой-либо тактической задачи; 6-й полк отходил последним, но в этот момент не вполне являлся арьергардом. А перед нами у Древеников, к которым мы неслись, задерживаясь иногда на 2-3 мин. для приведения рот в порядок, находилось море артиллерии, обозов, какие-то скопища людей, задержанные лесисто-болотной тесниной на пути в Задворники. Нужно было что-то делать. Успокоившись за II и III батальоны, я поскакал к своему I батальону; я нагнал его, когда он, в массивной батальонной колонне, легкой рысцой спускался с пригорка к д. Бабичи. Я обратился к нему с резкими, укоризненными словами; стрелки отвечали довольно весело - "мы только с горки прибавили ходу", а командир батальона, обидевшись, настаивал, что у него все в полном порядке. Я остановил батальон, так как здесь на дороге, в 2-3 колонны рядом стояла артиллерия - финляндские и гвардейские батареи, и стал соображать. Начали подходить роты III батальона, приближался II батальон. Я хотел сделать попытку развернуть полк, чтобы выиграть хотя бы полчаса на отход батарей и обозов, представлявших огромный, беспомощный табор. Паника батарей пока не коснулась, они сохраняли полный порядок.
      Вероятно, из моего доброго намерения ничего основательного не получилось бы. Из затруднительного положения меня вывел следующий случай. Вдоль дороги лежало много имущества, брошенного обозами при отступлении; может быть предметы снабжения заменялись награбленным барахлом. Какой-то любопытный стрелок моей 11-й роты обратил внимание на лежащий ящик, извлек из него странный тяжелый, незнакомой формы металлический предмет и принялся его ковырять. Внимание его прямых начальников было отвлечено общим ходом событий; неожиданно в колонне раздался жестокий взрыв; таинственный предмет, извлеченный из ящика, представлял, повидимому аэропланную бомбу. 12 стрелков 11-й роты были убиты или тяжело ранены. В причине взрыва мне удалось разобраться только потом. В ту минуту у всех одновременно явилась одна и та же мысль, что это взрыв немецкой гранаты, что на пригорок в км, с которого мы только что спустились, выехала немецкая батарея и берет нас под расстрел. Как будто по какой-то невидимой команде поднялись сотни нагаек артиллерийских ездовых, и все батареи одновременно поднялись в бешенный галоп и помчались, не разбирая дороги, в южном направлении. Полем, проселком на д. Мешкуцы, лесными дорожками, погоняемые страхом, обоз и артиллерия быстро скрылись из глаз. Журнал военных действий II Финляндского артиллерийского дивизиона отводит пальму первенства при этом "поспешном отступлении" в проложении пути через обозы гвардейским мортирным батареям. В 6-м полку все начальство было насторожено, несколько рванувшихся стрелков удалось остановить через два десятка шагов, и полк, постепенно принимая вид походной колонны, зашагал спокойно к д. Древеники. Не доходя до него, я получил приказ штаба дивизии{83}.
      В составе табора у д. Древеники находились и "остатки", как спешили они сами о себе подчеркнуть, 4-й Финляндской и пограничной дивизий. В журнале военных действий 4-й Финляндской дивизии отмечено доброе желание временно командующего дивизией прикрыть отход 2-й Финляндской дивизии высылкой хотя бы слабых частей в район III Сибирского корпуса, но сейчас же началось общее бегство, и пришлось всех отозвать назад. "Войска отходили к югу без дорог, двумя потоками, часть батарей оставалась на позиции и продолжала вести огонь, прикрывая отход". Если такие батареи и имелись, то лишь значительно раньше. Наши две батареи (2-го Финляндского артиллерийского дивизиона) переехали в 13 ч. 45 м. к с. Селище, где заняли позицию фронтом на север и стреляли по немцам, наступавшим на III Сибирский корпус, в охват правого фланга 6-го полка. В 15 час. батареи находились на позиции у Древеники, где их обеспечивал находившийся в резерве дивизии 7-й Финляндский полк. В момент взрыва аэропланной бомбы - около 18 час. - наши батареи находились в общей колонне в походных строях, между гвардейскими батареями. "Немецкая артиллерия обстреливала артиллерийским огнем отходившие части" - утверждает журнал военных действий 4-й Финляндской дивизии. Это утверждение верно только для начала отступления 6-го Финляндского полка. К моменту второй паники (18 час.) ни одного артиллерийского выстрела на поле сражения не раздавалось. Расхождение в описании событий мной и свидетелями 4-й Финляндской дивизии объясняется тем, что они отходили на юг значительно впереди 6-го полка - на полтора часа. Около 17 час. этот "резерв" V Кавказского корпуса, смешавшись с обозами, начал протискиваться на юг; через 2 часа он успел продвинуться только на 3 км к с. Задворники, а еще через 2 часа, в 21 час. 19 сентября, был у с. Палоши, пройдя всего 5 км в 4 часа непрерывной толкотни.
      Глава девятая. История одного стыка
      (Схема 1, 5, 6)
      Полученный мной в 18 ч. 30 м. 19 сентября, на пути на д. Бабичи в с. Древеники, приказ штаба дивизии гласил о том, что на 6-й полк возлагается оборона участка д. Мешкуцы (включительно) - г. дв. Древеники (включительно); на 8-й полк - участка г. дв. Древеники (исключительно) - з. Прокорты (включительно); 7-й полк - дивизионный резерв - у ф. Марьяново. Штаб дивизии уезжал в какую-то деревню за реку Лошу, изрядно далеко в тыл. Моим стрелкам и офицерам было бы чрезвычайно полезно отдохнуть спокойно одну ночь после беспокойных ночей всей предыдущей недели и сильных, разлагающих впечатлений сегодняшнего дня. Я лично чувствовал, что начинаю исчерпывать свои последние силы. Как было бы уместно, если бы штаб дивизии развернул на нашем участке 7-й полк, а мы перекатились бы через него в резерв. Но Марушевский и весь 7-й полк были решительно против теории перекатов.