Тея нащупала руку брата и почувствовала его ответное пожатие. Нежность, будто теплота, исходившая от раскаленного очага, обогрела ее, но на смену ей пришел озноб раскаяния, словно очаг внезапно погас. Это из-за нее они попали в плен, она предпочла знакомых варваров незнакомым зверям.

Аякс вздохнул и плюхнулся на стул со спинкой, украшенной резными грифонами. Для такого человека, подумала Тея, война – не работа, а сама жизнь. Он не герой, а сильное, тупое, в меру храброе животное, воюющее потому, что ему лень сеять хлеб или вести корабль.

На лбу у Аякса рдела небольшая клиновидная ранка.

– Это вы, критяне, постарались, – сказал он, показывая на нее. – Хоть и маленькие, а коготки у вас острые. Вот, полюбуйтесь на работу хозяйки этого дома. – Он засмеялся: – Она была наказана за это.

Жестом он приказал Tee и Икару подойти. Икар вышел вперед:

– Я не позволю тебе обижать сестру.

– Обижать? Никто и не подумает это делать, если она развлечет меня как следует, – проворчал он довольно миролюбиво, продемонстрировав при этом отсутствие переднего зуба. Голос его был высоким и тонким и совершенно не подходил к громоздкой фигуре, казалось, что лев запищал, как котенок. Но жестикулировал он и раздувал ноздри так, будто был самим верховным богом Зевсом.

– Мои люди заметили ваш корабль, когда он стал снижаться. Вы чуть не оказались в Стране Зверей.

– Жаль, что не оказались, – сказал Икар.

– Ты так думаешь? – засмеялся Аякс. – Ты хочешь, чтобы твоя сестра досталась минотавру? А знаешь, что он сначала забавляется с девицами, а потом сжирает их братьев? Такого мальчишку, как ты, он проглотит и не почувствует, разве что голова в глотке застрянет.

– Он живет в лесу, где мы приземлились? – спросил Икар, абсолютно не испугавшись.

Молодой воин, оба уха у которого были обрублены, как грибы, под самый корешок, опередил своего начальника:

– Его пещера чуть западнее. Местные жители носят ему ягнят и телят, чтобы он не трогал их детей. Когда мы ворвались в этот дом, хозяева проклинали нас его именем.

Брань Аякса заставила воина замолчать:

– К Гадесу все это! У критян проклятья такие же беспомощные, как и их богини. А теперь отведи детей в комнату с дельфинами и проследи, чтобы девчонка могла принять ванну и переодеться.

Он взглянул на растрепанные волосы Теи, и она инстинктивно поспешила прикрыть уши.

– Да у тебя острые ушки! – Он явно заметил это впервые. – И у твоего брата тоже. Вы что, из леса?

Тея сердито поправила свои локоны:

– Мы критяне, а не звери. У зверей кончики ушей покрыты шерстью.

– Ну, моя девочка, у которой ушки без шерсти, я загляну к тебе через часик. И оденься, как женщина, а не как ребенок, а то ты напоминаешь мне дочь.

Комната с дельфинами, подобно большинству комнат в просторных критских дворцах, была небольшой, уютной и веселой. Еще незажженные терракотовые светильники в стенных нишах напоминали примостившихся на ветке птиц, от складных стульев, сделанных из цитрусового дерева, исходил приятный аромат, а на приподнятой каменной платформе высились горы подушек, набитых гусиным пером. В одном конце комнаты между двумя колоннами открывался выход в световой колодец, где высилась черная деревянная колонна в честь Великой Матери. С противоположной стороны в помещении с более низким уровнем пола была установлена небольшая глиняная ванна, снаружи украшенная рисунками, изображавшими нахальную мышь, преследующую испуганного кота. В центре комнаты стоял сундук, вокруг которого, подобно морским сокровищам, выброшенным волной на берег, валялось его содержимое. Здесь были золотые подвески с целым роем янтарных пчелок, голубые лайковые сандалии, одежда из шерсти и кожи, а также льняные платья с пышными, расширяющимися книзу юбками. Безухий Ксанф указал Tee на платья и замер в ожидании, явно надеясь, что она начнет раздеваться прямо при нем. Из-за того что критские женщины не прячут свою грудь, их иногда считают бесстыдными.

Но, несмотря на наглое поведение Ксанфа, Тея не могла обойтись с ним так строго, как он того заслуживал. Голова без ушей выглядела совсем голой, и от этого он казался каким-то жалким. Тея вежливо улыбнулась и легонько подтолкнула его к двери. Одного прикосновения было достаточно, чтобы Ксанф сдвинулся с места и пошел перед ней, как корабль, подгоняемый ветром.

Оставив Икара любоваться дельфинами на фресках, Тея залезла в ванну, повернула краны, сделанные в форме лягушек, и с наслаждением опустилась в горячую воду. В больших особняках на крышах были установлены резервуары для дождевой воды, которая затем подогревалась и по терракотовым трубам подавалась в ванную комнату. Критским водопроводом восхищались даже в Египте. Тея задремала и больше уже не оплакивала прошлое и не боялась будущего. Тревога сошла вместе с пылью, потом и следами травы и цветов.

Она проснулась оттого, что кто-то громко лакал воду.

– Пить хочет, – сказал Икар.

Он стоял около ванны на коленях и держал пьющего Пердикса, чей раздвоенный язычок мелькал прямо у руки Теи.

Тея отпрянула в противоположную сторону. Она не стеснялась брата – они часто вместе купались раздетыми, – но ей вовсе не хотелось быть укушенной своим прапрадядюшкой. Хотя критские змеи и не были ядовитыми, но некоторые, в том числе и Пердикс, обладали очень острыми зубами.

– Неужели его нельзя попоить в другое время? – воскликнула она.

– Ты же знаешь, что он любит горячую воду. Она напоминает ему подземные источники.

Когда Пердикс напился, Икар поднял его от воды. Обращался он с ним небрежно, как с куском веревки или с цепью.

– Я выбрал для тебя платье, – продолжал он. – Мойся быстрее и иди одеваться, а то вода остынет. Мы с Пердиксом тоже хотим выкупаться.

Икар и Пердикс заняли освободившуюся ванну. Слива в ней не было, и, чтобы наполнить ее вновь, слугам Аякса пришлось бы вычерпывать воду. Пока Икар плескался, сетуя на медлительных сестер, из-за которых приходится мыться в холодной воде, Тея рассматривала платье, которое он для нее выбрал. Оно было очень смелым – малиновая юбка, расшитая золотыми головами Горгон, на пышных рукавах змеи, а открытый лиф обнажает грудь. Тея улыбнулась, подумав о том, какой у ее брата вкус, и выбрала более скромный наряд. Грудь прикрывала тонкая прозрачная ткань. Рукава шафранового цвета доходили до локтей, а юбка, поддерживаемая обручами, расширялась книзу, как аметистовый колокол.

– Он будет разочарован, – заметил Икар, входя в комнату. – Он ведь просил, чтобы ты оделась, как женщина.

– А я как одета?

– Ты прекрасно понимаешь, что он имел в виду. Ему хочется посмотреть на твою грудь. Мирра всегда говорила, что твои груди как дыни, а если они будут расти, то превратятся в тыквы. Он, наверное, почувствовал себя огородником.

– И так все видно.

– Да, но так они кажутся меньше. Может, тебе покрасить соски кармином?

– Ты хочешь, чтобы я выглядела, как девица из Моабитского храма? – запротестовала она, хотя на Кноссе принято было красить соски не только в храмах.

– Чего не сделаешь, чтобы успокоить его, – заметил практичный Икар.

Она вдруг подумала: «Он даже не подозревает, что в действительности нужно от меня Аяксу. Он до сих пор считает, что женщина доставляет мужчине удовольствие, лишь показывая ему грудь и иногда разрешая поцеловать себя».

– Понимаешь, – продолжал он, – если ему понравится твое платье, он, может быть, не заставит тебя целовать его.

– Если ему понравится мое платье, он как раз заставит меня целовать его.

Икар выглядел крайне удивленным.

– Ну, это уж слишком. Нельзя же все получить сразу.

– Ахейцы жадные. Поэтому они и пришли на Крит.

– Тогда ты права, что прикрываешь грудь.

Он нашел в сундуке янтарную подвеску и надел ее Тее на шею. От этого грудь будет казаться еще меньше.

Она заколола локоны медными булавками с маленькими совами на концах, нарумянила щеки охрой[10] и подтемнила веки. Это было не тщеславие, а требовательность. Она одевалась не для того, чтобы быть красивой, а чтобы соблюсти обязательный ритуал, которым подчеркивала всю глубину и строгость древней культуры. Она пользовалась косметикой, чтобы восстановить порядок, который из-за землетрясений и ахейцев грозил рухнуть и превратиться в хаос.

Не успела она закончить свой туалет, как появился Ксанф. В руках он держал огромное блюдо с виноградом, фигами и гранатами. Оставив его, он вышел и вернулся с медным кувшином вина и двумя чашами, которые поставил на каменный столик с тремя ножками. Затем с помощью углей из переносного очага он зажег льняные фитили глиняных ламп и отправился за своим хозяином.

– Ксанф, – сказал Аякс, входя в комнату с видом мужчины, готового насладиться женщиной и вызывающего этим зависть у всех остальных, – встань вместе с Зетесом у двери и следи, чтобы нас никто не беспокоил.

Уходя, Ксанф так плотоядно посмотрел на Тею, что она тут же перестала жалеть его, несмотря на изуродованные уши.

– Ты ляжешь спать там, – сказал Аякс Икару. Он протянул мальчику подушку и указал на пол рядом с ванной. – А мы с твоей сестрой пообедаем.

– Я не хочу спать, – ответил Икар. – Еще рано, и я проголодался.

– Возьми фрукты, но есть их будешь в ванной.

Икар без всякого энтузиазма посмотрел на фрукты, а затем перевел взгляд на сестру, будто надеясь получить от нее какой-нибудь знак. Было ясно, что у Аякса на уме поцелуи. Что же теперь им делать?

Но Тея ничем не могла ему помочь. Она онемела от страха. Неприятное происшествие перерастало в катастрофу. Аякс без малейших усилий мог переломать ей все кости.

– Знаете, – храбро продолжал Икар, – я не столько хочу есть, сколько побеседовать с вами. Мой прапрадядюшка говаривал: «Хорошая компания стоит жареного фазана, кувшина с вином и целой горы медовых лепешек».

К Tee вернулся дар речи:

– Икар хотел бы посидеть с нами за столом. Понимаешь, он никогда не был знаком ни с одним воином, кроме своего отца. Покажем ему, как обращаться с кинжалом.

– Да, – сказал Икар, протягивая руку к бронзовому кинжалу с хрустальной рукояткой, заткнутому у Аякса за поясом. – Такого большого я раньше никогда не видел. Даже дикий вепрь…

Не успел он закончить предложение, как Аякс обхватил его своими огромными ручищами и швырнул на пол ванной комнаты. В этой сцене было что-то почти семейное. В объятиях гиганта коренастый критянин казался крошечным мальчуганом, которого рассерженный, но любящий отец пытается уложить спать. Тея вспомнила, что Аякс упоминал о дочери.

К тому моменту, как Аякс вернулся в комнату, захлопнув за собой дверь, укрепленную на вертикальном деревянном стержне, у Теи уже готов был план. Еще в одиннадцатилетнем возрасте, до того, как они с Икаром переселились из Кносса в Ватипетро, она научилась отвергать ухаживания влюбленных в нее мальчиков; на солнечном Крите молодые тела созревают так же быстро, как сочные финики, и любовь приходит очень рано.

Улыбнувшись, Тея предложила Аяксу сесть.

– Он очень одинок, – сказала она, указывая на закрытую дверь, за которой – в этом она ни на минуту не сомневалась – стоял на коленях Икар и подслушивал. – Ему так не хватает мужского общества. Дело в том, что нашего отца три года назад убили пираты.

– Ахейцы?

– Да, – сказала она со вздохом. – Они напали на корабль, на котором он плыл в Закрое, – придумать трогательную историю было нетрудно. – Нас вырастили женщины. Не мать – она умерла, когда родился Икар, – а служанки и тетушки. И всегда вокруг были только женщины. Как нам не хватало мужчины!

Тея протянула Аяксу чашу с вином. Он с большой осторожностью пригубил ее, будто боясь, что вино отравлено. Затем она подошла поближе и приложила свою ладонь к его лбу.

– Разреши мне омыть твою рану, – сказала Тея. – Представь, что я твоя дочь. Когда отец был жив, я всегда лечила его мазями и расчесывала его спутанные волосы. Как и ты, он был воином и нередко возвращался домой весь израненный.

Но Аякс грубо и отнюдь не по-отцовски схватил ее за запястья и усадил к себе на колени.

– Юбка тебе идет, – сказал он, залпом опустошив чашу. – А блуза – нет.

Одним неожиданно ловким для такой массивной и тяжелой руки движением он сорвал прозрачную ткань, прикрывавшую грудь Теи. От него воняло кожей и потом. Наверное, он не мылся неделями, а может, и месяцами, снимая с себя только доспехи и оставаясь в той же тунике, в которой сражался (и не в одной битве, подумала Тея; она была насквозь пропитана кровью, грязью и пищей). И еще, все его тело заросло волосами: ноги, руки, даже из сандалий торчали волосы. Он походил на огромного волосатого козла и, как козел, казался не страшным, а глупым. Она еще не знала, что сильный дурак – самый опасный.

– Ты, наверное, хочешь еще вина, – сказала Тея, пытаясь высвободиться.

Может, ей удастся напоить его. Известная всем пословица, по-разному излагаемая критянами, египтянами и вавилонцами гласит: от вина желание растет, а возможность его удовлетворить уменьшается.

– Не вина, а этого. – Он впился в ее губы, и поцелуй его сильно отдавал луком.

Тея вспомнила, что ахейские солдаты действительно жевали его во время марша. У нее появилось ощущение, будто тяжелые мужские сапоги безжалостно давят нежные дары, приносимые в святилище Великой Матери, стоящее на самом берегу моря, – ракушечник, багрянку и морские звезды. В отличие от богобоязненных женщин Израиля – далекой страны, где живут древние племена пастухов, – Тею не пугало бесчестье. Будучи трезвомыслящей критянкой, она понимала, что для нее нет ничего позорного в том, что Аякс намерен взять ее, свою пленницу, силой. Но его грязное, уродливое, волосатое тело вызывало у нее отвращение, и ее оскорбленная женская гордость (не забывайте, что ее предки больше всего почитали Великую Мать-богиню) восставала против насилия. Ее заставляли делать то, что ей казалось даже не безнравственным, а уродливым и унижающим достоинство, и это было самым большим нарушением существующей гармонии.

Поцелуи Аякса становились все более страстными. Тея крепко стиснула зубы, пытаясь увернуться от его ищущего языка. Отвращение поднималось в ней темной горечью болиголова.

– Мой змей уполз, – раздался вдруг из-за двери громкий и решительный голос.

Аякс вскочил на ноги, и Тея, внезапно оказавшись на твердом полу, ощутила его приятную прохладу. Поднявшись на колени, она заметила приближавшегося змея. Он был небольшим и совершенно безобидным, но быстро мелькавший раздвоенный язычок делал его похожим на одну из тех ядовитых гадюк, которые живут в пустынях Египта. Аякс схватил стул и принял позу солдата, защищающего от вражеской армии мост.

Икар успел предотвратить эту встречу.

– Не пугай его, – сказал он, запихивая змея обратно в свой мешочек, – а то укусит.

– Стража!

В дверном проеме со стороны светового колодца появился Ксанф. На его лице застыло ожидание, он явно рассчитывал посмотреть на оргию.

– Ксанф, возьми этого щенка вместе с его змеей, затолкай в ванную и не давай им оттуда высунуться, даже если придется их утопить.

На сей раз дверь за ними окончательно захлопнулась.

– Вы, критянки, – ухмыльнулся заросший волосами Аякс, угрожающе надвигаясь на Тею, – дразните, кокетничаете, показываете свои груди, а потом вдруг заявляете: «Нет, старый, волосатый варвар, не трогай меня». Мы варвары, да? Ладно, пусть так, зато мы-то уж знаем, что надо делать с женщинами.

– Отец убьет тебя, если ты посмеешь хотя бы дотронуться до меня. – Ее слова острыми льдинками пронзили воздух.

– Да? Он вернулся от Гадеса? Того, кто ускользнул от Персефоны, действительно стоит бояться.

Несмотря на золотистую бороду, Аякс казался воплощением всего темного и злого, как черный смерч, несущий огонь и камни. Запах, исходящий от его тела, щипал ноздри Теи, как вулканическая пыль. Чувствуя свое бессилие, она в отчаянии сжала кулаки и в этот момент вспомнила про булавки, которыми были заколоты ее волосы…

Ахейцы, несущие зажженные факелы, удалялись все дальше и дальше, подобно рыбачьим лодкам, уходящим в ночное море, и вот наконец Тея и Икар остались в полной темноте, которая, как черный шерстяной саван, накрыла их и притупила все их чувства. В воздухе противно пахло летучими мышами. Икар сжал руку сестры, отчасти от страха, отчасти пытаясь ободрить ее. Она была очень напугана, гораздо больше, чем он, так как Икар познакомился со всеми грозными ликами природы – пещерами, скалами, бурными реками – уже давно, во время своих вылазок из дворца в Ватипетро.

– Если бы ты ударила его в другое место, он, может, и не рассердился бы так, – сказал Икар, но упрека в его голосе не было.

– В другое место – не остановило бы его.

– Да, его, конечно, надо было остановить, – согласился Икар. – Я слышал, как он кричал на тебя. И, потом, все эти поцелуи.

Сейчас не время было растолковывать Икару то, что он так упорно отказывался понимать еще тогда, когда ему пыталась объяснить это Мирра. Похоже, они находились в пещере минотавра.

Тея крепко прижала к себе брата, а он положил ей на плечо свою большую голову.

– Прости меня, – сказала она. – Прости меня, мой маленький братишка.

– Я ведь хотел оказаться в Стране Зверей, – напомнил ей Икар. Он, конечно, был напуган, но все же не настолько, чтобы позволить себе эти телячьи нежности. – Вот мы и оказались в ней.

– Но ты не хотел попасть к минотавру.

– Пердикс принесет нам удачу.

– Но не спасет от минотавров. Они слишком большие.

– Может, как раз этот сейчас вышел из своей пещеры пообедать.

– Боюсь, он обедает дома. Тсс… – шепнула вдруг Тея, – послушай.

Они услышали топот ног (а может, копыт?), а затем низкое, протяжное мычание, постепенно усиливающееся и наконец переросшее в рев разъяренного быка, от которого стыла кровь. Тошнота своими волосатыми паучьими лапками сдавила горло Теи.

– Мать-богиня, он идет! – простонал мальчик.

– Мы должны разойтись в разные стороны, – сказала Тея. – Иначе он поймает нас обоих. Попробуем в темноте проскользнуть мимо него, встретимся у входа в пещеру.

– Думаешь, он не заметит нас? Это ведь его собственное логово. Он здесь все знает.

– Нельзя гнаться сразу за двумя.

– Пусть сначала ловит меня. Если он ест медленно, у тебя появится шанс на спасение.

– Он сам выберет.

Тея надеялась, что это будет она. Если у минотавра не только бычьи, но и мужские инстинкты, он предпочтет девушку.

Тея отпустила руку Икара, и тот, чуть помешкав, порывисто обнял ее и скрылся в темноте, громко шаркая сандалиями по земляному полу пещеры. Она хотела позвать его, но вовремя остановилась. Не надо привлекать внимание минотавра. Держась за стены, Тея ощупью стала продвигаться вперед. Капли влаги стекали по ее рукам, как кровь. Она споткнулась и рассекла о сталагмит колено – на ней была уже не пышная длинная юбка колоколом, в которой она встречала Аякса, а ее обычная короткая. Воздух был наполнен смрадом – сладковатым запахом разлагающейся плоти и засохшей крови. Тея часто останавливалась, чтобы перевести дыхание. Страх высосал из нее все силы, она чувствовала себя так, будто, пытаясь войти в бурное море, была выброшена сильной волной на берег вместе с обломками деревьев и раковинами. Постепенно глаза ее привыкли к темноте, и она стала различать длинные сталактиты, свисавшие с потолка, как морские водоросли, которые видит ныряльщик у себя над головой.

«Почему я боюсь минотавра больше, чем Аякса и его головорезов?» – вдруг подумала Тея. В Кноссе она часто смотрела игры с быками, и однажды у нее на глазах погиб юноша, но бык не был в этом виноват. Юноша пытался перепрыгнуть через него, но, делая сальто, не рассчитал и напоролся прямо на рога. Бык вовсе, не выглядел кровожадным, он, скорее, казался удивленным и даже опустил голову, чтобы легче было снять с рогов тело.

Где-то далеко послышались неясные, приглушенные звуки (может, это голос Икара?), а затем вновь протяжный устрашающий рев.

Бык, который ходит на двух ногах, – вот это и есть самое страшное. Он хитер, как человек, и так же расчетливо жесток. Человек-зверь – ужасное, злобно ревущее чудовище с безжалостным сердцем.

Острая тоска по Икару вытеснила страх. Тея вспомнила, какой он быстрый и подвижный, и всегда куда-то бежит, как шустрая лесная мышь. Из-за копны густых волос голова его кажется чересчур большой, и он, в отличие от сестры, никогда не прикрывает волосами свои острые уши. А его детские игры и отнюдь не детская смелость! Ей пришлось прикусить язык, чтобы не выкрикнуть имя брата. Она обернулась и увидела глаза смотрящего на нее минотавра и его огненно-рыжую спутанную гриву.

Я был страшно голоден, когда вошел в пещеру. Раз в неделю крестьяне, живущие неподалеку от леса, приносят мне освежеванные туши животных. Чтобы поддержать свою репутацию, я издаю громкий рев, а затем забираю домой мясо и готовлю его в своем саду. Они называют меня минотавром – быком, который ходит, как человек.

И хотя мой рост семь футов, я вовсе не какое-то чудовище, а последний из старого и славного рода, поселившегося на острове задолго до того, как критяне пришли с востока. Если не обращать внимание на острые уши (а это отличительная черта всех зверей), на короткие рога, почти скрытые волосами, и не очень бросающийся в глаза хвост, то можно сказать, что во мне гораздо больше человеческого, чем бычьего, хотя мои густые рыжие волосы, незнакомые с гребнем, иногда принимают за гриву.

Как уже было сказано, я пришел в пещеру ужасно голодным. У меня выдался трудный день. Тельхины, мои гранильщики драгоценных камней, поссорились, а потом и вовсе разодрались, наставив друг другу синяков своими инструментами, и, в довершение всего, опрокинули чан с только что забродившим пивом. В животе у меня урчало от предвкушения жирненького, аккуратно освежеванного барашка (а может, и двух), который вскоре окажется на вертеле в моем саду.

Едва я вошел, как сразу же услышал шум. Я тут же остановился. Неужели на сей раз принесли не убитый и не освежеванный обед? Возмутительно! Похоже, когда стемнеет, придется мне отправиться в деревню и как следует попугать этих ленивых крестьян.

Но нет. Это были человеческие голоса. Крадучись, я продвигался вперед по извилистому коридору, получившему название Пещера минотавра, хотя правильнее было бы назвать его кладовой. Затем я остановился, внимательно огляделся и втянул носом воздух. Сильно пахло человеком. Засада? Но с чего бы им устраивать минотавру засаду? Я хорошо вижу в темноте, а нюх у меня ничуть не хуже, чем у медведя. Осторожным, но уверенным шагом я отправился дальше. Я…

Бах!

Камень упал прямо мне на копыто. Я взревел от боли, подпрыгивая на одной ноге. Вот тут-то я и заметил того, кто напал на меня. Он притаился на выступе скалы под самым потолком и уже держал наготове следующий камень.

Это был мальчишка лет пятнадцати, вполне симпатичный, с копной зеленоватых волос и острыми ушами. Судя по ушам, не говоря уж о волосах, он был звериной породы. Во всяком случае, наполовину. Мне понравились обе его половинки. Хорошо иметь такого брата. Вместе с ним вырезать лук из кедровых веток и ловить рыбу гарпуном, сделанным из заостренного ивового прута, а когда придет время, познакомить его с дриадой Зоэ и ее веселыми друзьями, которые научат, как вести себя с девчонками.

– Давай, слезай оттуда, – крикнул я. – Ты ведь не голубая обезьяна. Я тебя не трону.

– Ой, – удивился он. – Ты разговариваешь, да еще по-критски.

– А ты что думал, я замычу или заговорю по-хеттски? На самом деле, это твои предки переняли язык от моих несколько сот лет назад.

– До сих пор я слышал только твое мычанье.

Он уже слезал вниз со своего выступа.

Я подхватил его и, решив подшутить, неожиданно изо всех сил замычал. Он, конечно, задрожал, но продолжал смотреть мне прямо в глаза.

– Не надо было так быстро слезать, – пожурил его я. – Может, я хочу тебя подманить и съесть.

– Но ведь ты обещал, что не тронешь.

– Нельзя верить всему, что тебе говорят. Если бы я был киклопом, я бы улыбался, льстил, а потом запихнул тебя в котел.

– А что мне надо было делать?

– Немного поспорить, потребовать доказательств, что я не причиню тебе вреда, вообще выяснить мои намерения.

– Но ведь ты меня не съел, а я сэкономил время и не задавал ненужных вопросов. Я хочу познакомить тебя с моей сестрой.

Сердце у меня упало, и я почувствовал, что иду ко дну, как рыбачья сеть, которую тянут вниз грузила. Сестра такого мальчика наверняка благородная дама. Должен вам сразу объяснить, в чем дело: легкомысленным девицам я всегда очень нравился, но благородные дамы не пускали меня даже на порог. Я наверняка напугаю ее, и она скажет (или, будучи воспитанным человеком, подумает), что я грубый дикарь. Она захочет, чтобы я причесывался, сбривал с груди шерсть и подравнивал кисточку на хвосте. Она будет испуганно вздрагивать, когда я ругаюсь, и сердито смотреть в мою сторону, как только я попытаюсь выпить кружку пива, и, конечно, ей не понравятся мои друзья – Зоэ, ее подруги-дриады, Мосх и другие кентавры.

– Не уверен, что она захочет познакомиться со мной, – ответил я.

– Она будет просто в восторге. Она думала, что ей придется развлекать и тебя тоже.

Мы пошли к ней, а по дороге Икар рассказывал мне о своих приключениях. Эта встреча изменила всю мою жизнь.