На заре нового радостного дня пошел Никанормастер к себе в будочку. Там у него и матрас есть. И укрыться чем. Пошел на четвереньках. Или как у нас это точнее выражают: на карачках. И зарекся парашютисток не трогать. Да и что удовольствия от такой: ни сисек, ни жирности. Ему собственно от нее ничего и не надо было. Подумаешь. Не хочешь, не надо. Кому она такая нужна. Да у Никанора таких - полный цех. Только свистни...
      Заходите, товарищ Холованов. Чудо покажу.
      Заходит товарищ Холованов в темноту балконную. Сапоги товарища Холованова так сверкают, что тьма по углам рассеялась. Раньше певчие тут на балконе пели.
      Теперь балкон служит складом спортинвентаря. И с балкона, с высоты, вся церковная внутренность видна. Ковер спортивный посредине, и тренирует инструктор девчонок. Хорошо церкви под спортзалы подходят. Своды высокие, хорошо дышится.
      - Любуйтесь.
      Любуется товарищ Холованов. Есть чем любоваться. На ковре девчонки бросают друг друга. И инструктор их бросает. И они инструктора.
      - Вот на ту беленькую смотрите.
      - Так я ж на нее и смотрю.
      - Чувствуете разницу с остальными?
      - Чувствую.
      - В любой борьбе, в классической и в вольной, у нас в самбо, у японцев в дзюдо, в любых национальных единоборствах различают захват и бросок это два основополагающих элемента. Захватил - бросил. И этим многие мастера грешат:
      захватил и топчется, примеряется, приноравливается, а уж потом бросает. А у нее захват от броска неотделим. У нее захват и бросок вместе слиты. В одно касание. В принципе, у нее захвата нет. Сразу бросок. Причем совершенно внезапный. Мы все ждем ее захвата и броска. Вот схватит. Вот схватит. Ждем, а захват и бросок все равно внезапны. Знаете, как в лаборатории, ждешь - вот сейчас электрический разряд шарахнет. Вот сейчас. А он все равно внезапный.
      Смотрите, только кончиками пальцев коснулась - сразу бросок. Да какой! Не бросает, а печатает. Вот смотрите: обманное движение. Теперь - бросок. А когда захватить успела, не усмотришь. Славненько припечатала инструктора?
      - Славненько.
      - Еще смотрите. Обманное движение. Еще одно!
      Бросок! А захвата и не увидели. А вот ее бросают. Вообще ее бросают, только получив на это ее согласие. Без разрешения не бросишь. Она контрприемом с ковра выбросит. Итак, ее бросают. Обращаете внимание? Припечатали к ковру, а она на нем не лежит. Не лежит. И не встает. Она от ковра как мячик от бетона отскакивает. Как вы ее ни кидайте, она на ногах тут же. Оп! И еще - оп! Змея.
      Форменная змея. Как змею ни кидайте, она тут же к новому броску готова.
      - Но должны быть и у нее ошибки.
      - Есть. Есть, товарищ Холованов. И у нее ошибки. Этим грешат и великие мастера. Приемы она все в правую сторону проводит. Только в правую. А надо, чтоб бросала и правым, и левым непредсказуемо. Это поправимо. Дайте ей лучшего Тренера Союза, через год на международные соревнования выставлять можно... Вот она снова бросает! Чудо?
      - Чудо, - согласился товарищ в сверкающих сапогах. - Зачем, Скворцов, мне чудо демонстрируешь? Уведу.
      - Уведете, - покорно согласился инструктор Скворцов. - Яснее дня уведете. Но не последний же вы гад, товарищ Холованов, чтобы такое чудо из моего клуба бесплатно уводить.
      - А твоему клубу парашюты нужны...
      - Американские. - Скромно опустил глаза инструктор Скворцов. - Знаете, парашюты с ярлычком зелененьким? Шелкопряд на паутинке.
      - Знаю шелкопряда. Сам только американскими парашютами пользуюсь.
      - Вот они самые.
      - А ты случаем девочку чекистам не показывал?
      - Как можно?
      - А военным?
      - Вам первому. Вы меня знаете. Если у вас парашютов не найдется для старого друга, то тогда я ее, конечно...
      - А как прыгает?
      - Красиво прыгает.
      - С каких высот?
      - С тысячи. С трех. С пяти. С семи.
      - С кислородом пускал?
      - А как с семи без кислорода?
      - А затяжные?
      - Стал бы я вам ее, товарищ Холованов, показывать, не проверив в затяжных.
      Обижаете вопросами.
      - Правда, никому не показывал?
      - Застрелите меня тут же, товарищ Холованов, из своего леворлюционного левольверта.
      - А то смотри, Скворцов. В мантульные места загоню. Ты меня знаешь. На великие стройки коммунизма.
      - Все понимаю. Правду говорю, никому девочку не показывал.
      - Ладно. Договорились. Завтра получишь пять американских парашютов.
      - Сто.
      - Так я же сказал - пять.
      - Я поначалу тоже думал - пять. Даже за три собирался вам ее продать. За советских. Потом передумал. Каждый день на занятия ходит. По три часа самбо. И еще по три часа парашютной подготовки. Еще час мы плаваем каждый день.
      Немножко бегаем. Радиокружок, как положено. А кроме всего, она полную смену на "Серпе и молоте" вкалывает. И вроде не устает.
      - Тебе-то откуда знать?
      - А вы на нее поглядите. Похоже, что она по три часа в сутки спит?
      - Не похоже.
      - Смотрите, как троих к земле печатает! Самоцвет. Шлифовке поддается с трудом.
      Как алмазу и положено. Зато сверкание негасимое. После шлифовки. Знаете, как в руках огранщика камушек: долгодолго его шлифуют, и вот он р-р-раз и засветился с одного бока. Развернули другим - точат-точат, р-рраз. Он и с другого края засветился. Так и у нас. На каждой тренировке мы в ней новые стороны открываем. И с каждой стороны - сверкание. Чекисты за нее...
      - Да я ее бесплатно уведу.
      - Вы же, товарищ Холованов, не последний гад.
      - Не самый последний.
      - Тогда сто.
      ГЛАВА 2
      У человека в сверкающих сапогах квартира на улице Горького. Большая квартира.
      В квартиру он заглянул на минутку. Вещи захватить. Захватил. Запер квартиру - ив лифт. Хорошие лифты в больших домах на улице Горького А этот лифт - самый лучший. Лучший потому, что под кнопочками - замочная скважина. И никто внимания на нее не обращает. Но если вставить в скважину ключик, то лифт ни на каком этаже больше останавливаться не будет и двери ни перед кем не откроет.
      Простая система. Если, конечно, в кармане этот ключик иметь.
      У товарища в сверкающих сапогах этот ключик оказался, и он им воспользовался.
      А еще тем хорош лифт, что если вставить ключик скважину и нажать одновременно на кнопочки "4" и "1", то пойдет лифт без остановок, проскочит первый этаж и пойдет глубже и глубже. В подземный тоннель Знал человек, на какие кнопочки нажимать. - Нажал. Провалился лифт в недра московские. И замер. Открылась дверь. Вышел человек. Вправо - коридор во мрак, влево - коридор во мрак. И прямо коридор. Тоже во мрак. Полоснул товарищ фонариком вправо-влево и пошел прямо. Тридцать шагов - поворот, еще сорок и снова поворот. Дверь в стене. Дверь несокрушимого бомбоубежища. Поколдовав товарищ у двери, отошла она в сторону, оголив свою полуметровую толщину А за дверью - обыкновенный тоннель московского метро, только не проходной, а тупиковый И ремонтный поезд в тоннеле.
      Ремонтный поезд как обычно в метро: локомотив не то дизельный, не то электрический, вагон не то почтовый, не то багажный, и платформа с какими-то механизмами. И надпись размашистая по бортам "Главспецремстрой-12". Если к локомотиву присмотреться, если вникнуть в суть, то понять легко: локомотив и электрический, и дизельный. По тоннелям метро шастать - лучше на электрической энергии. Чтоб воздух не коптить. Ну а если в экстремальном случае, если отрубят электричество, все движение в метро остановится, а ремонтному поезду остановиться нельзя. Ему надо двигаться в любой ситуации, особенно в критической. Вот для того у него дизель. И не все ему по подземным тоннелям шататься, ремонтному поезду и на поверхности дел немало. И опять дизеля нужны.
      Одним словом, как на подводной лодке: под водой на электроэнергии идем, на поверхности - на дизелях.
      Возле локомотива - машинисты. Обыкновенные наши родные советские машинисты.
      Только ростом чуть выше обычных и плечами раза в два шире. Всего только и разницы. Кивнули машинисты человеку в полированных сапогах - и к себе в кабину локомотива. Если пассажир прибыл, значит, сейчас едем. А у вагона не то почтового, не то багажного - проводник. Тоже не из слабой сотни. Странно:
      проводник в пассажирском вагоне бывает, а тут вагон явно не пассажирский. Он только по форме пассажирский, но окошек мало, все больше стенка стальная, а окошечко тут да там. Вагончик даже и на тюремный смахивает. У тюремного тоже окон дефицит. А вернее всего, это вагон не багажный и не почтовый, и даже не тюремный, а обыкновенная лаборатория для проверки пути. Есть такие в ремонтных поездах: по виду и форме на обыкновенный пассажирский вагон похожи, а внутри всяким оборудованием и приборами нафаршированы. Потому им окошек много и не надо.
      В общем, гадать пока не будем, что это за вагон такой и что у него внутри.
      Потом выяснится.
      А сейчас товарищ в сапогах подал лапу широченную проводнику:
      - Здравствуйте, Сей Сеич!
      - Здравствуйте, товарищ Холованов. Куда прикажете?
      - Прикажу в Ленинград.
      Просвистел "Главспецремстрой-12" пустыми подземными тоннелями, прогрохотал спящими станциями, выскочил на поверхность и замер на запасных путях Ленинградского вокзала среди пустых пригородных поездов. Теперь ждать утра.
      Ровно в 8.00 из-под стальных сводов Ленинградского вокзала-плавненько потянул красный паровоз караван красных вагонов с золотой полосой над окнами и надписями золотыми: "Красная стрела"
      "Главспецремстрой" выждал две минуты и также плавненько - за "Стрелой". Это удобно, чтобы графики движения не нарушать, пристроился за экспрессом на дистанцию двух семафоров да так за ним до Ленинграда и иди. Без остановок Тут возникают два вопроса.
      Первый: позволительно ли какому-то ремонтному поезду втесаться в расписание и следовать прямо за "Красной стрелой"? Тут я вынужден отвечать отрицательно:
      какому-нибудь ремонтному поезду втесаться в расписание пассажирских поездов не позволят Другое дело, если поезд принадлежит тресту "Главспецремстрой".
      Второй вопрос: сумеет ли ремонтный поезд угнаться за "Красной стрелой"?
      Ответ и тут отрицательный: ремонтный поезд угнаться за "Красной стрелой" никак не может Это железное правило. А в правиле одно исключение: если ремонтный поезд из треста "Главспецремстрой", то он любую "Стрелу" обгонит.
      Если потребуется.
      "Красная стрела" день в пути: утром в Москве, вечером - в Ленинграде.
      И "Главспецремстрой-12" - тоже.
      Только у самого Ленинграда ремонтный поезд понесло не к Московскому вокзалу, а чуть в сторону. На запасные пути, к складам, к паровозным депо, к табунам пустых вагонов.
      Юркнул "Главспецремстрой" в неприметный, травой заросший тупик меж двух кирпичных стен и замер. Открылась дверь вагона. Выпрыгнул товарищ на битый кирпич, и - в какую-то закопченную дверь.
      И был таков.
      Никто его не видел. Некому тут быть меж двух стен заводских. Некому выпрыгнувшего товарища разглядывать.
      А если бы и было кому, все одно - не узнал бы. Потому как наш товарищ выпрыгнул не в сверкающих сапогах, не во френче и галифе, а в английском костюме фирмы "Остин Рид", в ботинках фирмы "Фамберленд", в шляпе на глаза, с плащом на левой руке, с портфелем крокодиловой кожи - в правой. И уже совсем он и не товарищ Холованов, а товарищ Беев, гражданин Болгарии, ответственный сотрудник Коминтерна.
      Брошенным цехом через битое стекло и щебенку вышел он на тихую улицу, где как раз скучал амбал-таксист в большой машине с темными стеклами.
      - На Финляндский.
      - Понял.
      Дальше его след теряется. Охотно рассказал бы, куда он поехал, но, увы, этого мне знать не дано.
      Удалось выяснить только, что вновь он появился через двенадцать дней в самом красивом городе мира - в Вашингтоне. (Читатель, конечно, понимает, что краше Киева ничего в мире нет. Но Киев так прекрасен, что сравнивать с ним другие города просто нельзя. Так вот: если Киев во внимание не брать, то тогда самым красивым будет Вашингтон, а уж после него - Сидней.)
      Итак, в этом самом Вашингтоне некий господин Беев стукнул бронзовым набалдашником в зеркальную дверь величественного здания штаб-квартиры концерна "Фараон и сыновья" на М-стрит. Правда, теперь господин Беев был уже не ответственным работником Коминтерна, а преуспевающим болгарским коммерсантом.
      Он любил удобство во всем. Коминтерн - штаб Мировой революции, потому государственную границу Советского Союза удобнее всего пересекать документом этого учреждения. А вот путешествовать по Америке удобнее не эмиссаром штаба Мировой революции, но преуспевающим бизнесменом. И лучше не прикидываться шведом, потому как можно нарваться. Итальянцем тоже прикидываться не рекомендуется. Любой американский полицейский может итальянцем оказаться.
      Выдавать себя за грека - не лучшее решение. А если за ирландца себя выдашь, то может получиться совсем нехорошо. Но много ли американских полицейских владеют болгарским языком? И если таковые окажутся, то есть господину Бееву возможность извернуться. "Да, я - болгарин, но папа и мама - русские. Бежали от проклятых большевиков". И другие есть извороты...
      Итак, стукнул элегантный господин в зеркальную дверь, - проворный привратник ее распахнул, шляпу над головой вскинул.
      Поднялся господин на шестой этаж.
      Он откровенно любил этажи Вашингтона. Он знал цену мраморным лестницам и бронзовым светильникам. Стиль древнего Египта захлестнул мир. И вот величественные образцы чудо-архитектуры: колоннады как в храмах Ассуана, бронзовый узор в виде широченных листьев и людей с песьими головами. Мягкий свет струится непонятно откуда. И вообще.
      Открылась дверь пред ним, и он оказался в кабинете, который вполне мог служить тронным залом Рамзеса Второго.
      Навстречу поднялся крепкий упругий человек и протянул руку.
      Молча пожали. Ответственный работник Коминтерна, он же преуспевающий бизнесмен, он же Холованов, широко известный в узких кругах - под звонким именем Дракон, протянул владельцу кабинета свою трость. Тот принял ее, внимательно рассмотрел львиную морду набалдашника. Извлек из стенного шкафа другую. Такую же. Сравнил. Вернул трость Холованову и жестом предложил сесть.
      Не каждый американец свободно владеет болгарским языком. Не каждый житель Болгарии - английским. Потому они заговорили на русском. Гость свободно.
      Хозяин - тщательно подбирая слова и старательно их выговаривая.
      - Что сделано?
      - Сделано многое. 84 американских инженера завербованы и отправлены на строительство крупнейшего в мире авиационного завода в Комсомольске. 56 инженеров завербованы и отправлены на строительство танкового завода в Челябинске...
      - Мы его называем тракторным, - мягко поправил гость.
      - Да, конечно, - согласился хозяин. - 18 американских инженеров завербованы и отправлены на строительство танкового завода в Нижнем Тагиле, да, я помню, вы его называете вагонным заводом. Скоро будут пополнения на Воронежский и Куйбышевский авиационные заводы, на Харьковский танковый.
      - Это хорошо. Кроме всего нужны специалисты в области акустики и записи звуков.
      - Специалистов было легко вербовать, когда Америка была в величайшем кризисе.
      Сейчас Америка из кризиса выходит...
      - Вы на что-то намекаете?
      - Все на то же. На вознаграждение американским инженерам в России...
      - И вам?
      - И мне.
      - Американские инженеры в России живут так, как они не живут в Америке, и получают столько, сколько они не получают в Америке...
      - И все же любителей поубавилось.
      - Я рассмотрю этот вопрос.
      - Я постараюсь акустиков найти. В Россию?
      - В Россию. Но вербуйте их якобы для Швейцарии, намекая, что в России платят в три раза больше. Сделайте так, чтобы документы были оформлены на Швейцарию, но чтобы им очень хотелось в Россию.
      - В пути инженеры-акустики пропадут, и концы в воду...
      - Это не ваша забота. Вы завербуете и отправите их в Швейцарию. Остальное вас не касается.
      - Это будет стоить дороже обычного...
      - На сколько?
      - Вдвое.
      - Я подумаю. Но не слишком ли?
      - Найдите другого.
      - Ладно. Договорились. И еще. Мне нужны машины, которые называются магнитофоны.
      - Сколько?
      - Сорок.
      - Ого!
      - Сорок сейчас. Потом еще.
      - Знаете ли вы, что один магнитофон стоит столько, сколько стоят двенадцать хороших автомобилей.
      - Знаю.
      - Сорок магнитофонов - это стоимость почти пятисот хороших автомобилей.
      - Да, конечно.
      - И десять процентов от сделки... мои?
      - Как обычно.
      - Хорошо. Будут магнитофоны.
      - В основном мы довольны вашей работой. Вот оплата вашего труда - за прошедшие месяцы. Мы очень беспокоимся о вашей безопасности и настоятельно рекомендуем вербовать американских инженеров не только для Советской России...
      - Мы прикрываемся как можем. Но вербовать специалистов для других стран фирме убыточно...
      - Вы опять намекаете на то же самое.
      - Опять намекаю.
      - Хорошо, я подумаю. И последнее. Как идет выполнение главного заказа?
      - К концу 1938 года будет готов.
      - Раньше нельзя?
      - Раньше нельзя.
      - Я плачу.
      - Раньше нельзя. Если бы мы знали, что делаем, то можно бы и пораньше. Очень трудно делать сложнейшую вещь, не понимая, для чего она предназначена.
      - Это действительно трудно. Но таковы условия соглашения: вы не спрашиваете, что это такое и для чего предназначено - А знаете, я догадался. Это своего рода ключ к какой-то очень сложной электротехнической системе, которую вы создаете там, у себя, в Советской России. Например, мистер Сталин создает запасную столицу на случай войны...
      Все системы связи стягивает куда-то в сторону от Москвы. Чтобы запасной столицей и ее системами связи никто не мог воспользоваться без его разрешения, он создает электротехнический прибор, который по сложности не уступает самым совершенным шифровальным машинам мира и в то же время невелик по размерам - помещается в небольшом чемодане или даже в портфеле. В России вы не можете заказать такой прибор: враги мистера Сталина могут узнать об этом заказе, прибор украдут и используют его против мистера Сталина, взяв под контроль все системы связи страны. А в Америке вы заказываете такой прибор и не боитесь:
      экспертам фирмы непонятно назначение прибора, если они и догадаются, что это ключ к чему-то, они все равно не могут им воспользоваться, так как не знают, где находится та самая секретная столица со всеми ее системами связи, которые этим ключиком открываются... Я прав?
      Пока хозяин кабинета говорил, гость внимательно слушал. Теперь настало его время говорить.
      - Мистер Стентон, у вас в Америке есть очень хорошее выражение: любопытство губит кота...
      В глазах гостя сверкнуло нечто такое, что согнало улыбку с губ мистера Стентона. - Очень вас прошу никогда никому не высказывать ваших предположений относительно наших заказов.
      - Но нас тут только двое...
      - Мистер Стентон, нам обоим будет лучше, если вы не будете высказывать своих предположений даже мне. До свидания.
      К В этот вечер преуспевающий болгарский бизнесмен превратился в единственного наследника сербского княжеского рода. Еще через восемь дней - в неответственного работника Коминтерна, потом в товарища Холованова, товарища в сверкающих сапогах, известного под кличкой Дракон.
      Обратила Настя внимание: работает на ковре, бросает инструктора правым захватом, а по балкону, на котором - спортивный инвентарь хранится, все чьи-то сапоги ходят. Может, и не заметила бы, да уж слишком сияние яркое.
      Сегодня после занятий выходит из раздевалки в пустой коридор, а ее и окликнули.
      Обернулась: стоит перед нею дядька в кожаном пальто. Хорошо, что коридор широкий, в самый раз ему плечи вместить. А то боком бы ему в коридоре стоять.
      Сапоги на нем те самые, которые даже в темноте абсолютной сверкают. В самый раз по лесу ночью гулять, сапогами дорогу освещая.
      - Гражданка Стрелецкая, поступило заявление от мастера Никанора...
      - А разве он жив?
      - Вообще-то жив. Поправляется.
      - Передайте, если встречу еще раз - зашибу.
      - Незачем его встречать.
      - Ну и хорошо.
      - Меня Холовановым зовут.
      - Очень приятно. Мне как раз на работу сейчас. До свидания.
      - С директором "Серпа и молота" я поговорил.
      - С директором? - не поверила Настя.
      - С директором. Вот бумага с его подписью. Вас с должности уборщицы цеха подняли до помощника сменного мастера.
      - А я ничего и производстве не понимаю.
      - Ничего понимать не надо. И вообще на завод теперь можно ходить раз в месяц за получкой. Если времени не будет, так они на дом получку присылать будут.
      Руководство сборной Союза приглашает вас в команду. Профессионального спорта у нас нет и быть не может. Спорт у нас любительский, но тренироваться надо день и ночь, круглый год.
      - А "Серп и молот" будет мне платить за такую работу?
      - Будет. Если любитель на работу не ходит, а только тренируется, то на что же он жить будет? Поэтому наши заводы помогают любителям. Еще есть вопросы?
      - Есть. Ваш пистолет - это настоящий - "Лахти"?
      Серебряный самолет. Отполирован до сверкания Как сапоги у Холованова. По борту красными размашистыми буквами: "Сталинский маршрут".
      - Этим самолетом и полетим?
      - Этим самым и полетим.
      - Постойте, а вы не тот ли самый Холованов, который на полюс летает?
      - Тот самый.
      - А есть еще один знаменитый Холованов, который на мотоцикле рекорды бьет.
      - Есть и такой Холованов.
      - Ваш брат?
      - Нет, это я сам.
      - А на коне - ваш брат?
      - Нет, и на коне я сам.
      - Понятно.
      - Надо, Настя, в меха закутаться. Летим в Крым, но на высоте - один черт морозяка. Отопления у нас нет. И пора переходить на "ты", я человек простой.
      - Я тоже не очень сложная.
      Напарницей хохотушка попалась. С большим опытом. 215 прыжков, включая 73 затяжных.
      - Значит так, Настя. Готовили меня одну к затяжному прыжку на авиационном параде... Теперь решили нас парой бросить. Я тебя быстро в курс дела введу. Ты только меня слушайся. Смотри, прибор этот создан творческим гением советского народа и его славных конструкторов. Называется РПР-3, Взводим курки. Помещаем прибор под стеклянный колпак. Нажимаем кнопочку, откачиваем воздух. Представь, что тебя бросили с четырех тысяч, а раскрыться надо на двухстах...
      - На двухстах? Кто же на двухстах раскрывается после четырех?
      - На двухстах раскрываются герои. Например, я. Если боишься, сразу скажи.
      - Не боюсь.
      - Вот и правильно. Нечего бояться. Мы же не на советских парашютах. На американских. Но с советским прибором.
      - Можно ли скорость погасить, если летишь с четырех, а раскрываешься на двухстах?
      - Можно. Если раскрыться точно.
      - Как же ты раскроешься точно прямо на двухстах?
      - Тебе техника поможет. Повторяю еще раз. Прибор РПР-3 создан творческим гением советского.
      - Про гений я поняла. Расскажи, как работает.
      - Работает просто. Чем выше поднимаемся, тем ниже давление воздуха. А когда с высоты на землю опускаемся, давление возрастает. Прибор от давления воздуха срабатывает. Как только долетишь до высоты, которая тебе требуется, так он и сработает.
      - Но давление воздуха меняется.
      - Перед прыжком с метеорологами консультируемся и соответствующие поправки вносим.
      - Ясно.
      - Сейчас кладем прибор под стеклянный колпак и откачиваем воздух. Следим за показанием шкалы. Это давление на высоте четыре тысячи. Вот ты летишь. Вот давление повышается. Прошла три тысячи. Прошла две. Одну. Восемьсот. Шестьсот.
      Четыреста. Триста. Двести. Оп!
      Хлопнул прибор. Вроде стрельнул дуплетом. Вроде пружина мощная мышеловку захлопнула. Ловко?
      - Ловко. А если... не сработает?
      - Дурилка ты огненная. В нем же дублирующий механизм.
      - А если...
      - Овечка тупорылая. Название какое? РПР-3. Создан гением. Три механизма независимо друг от друга. Ты дуплетом выстрел слышала, а их не два, а три.
      Иногда в два сливаются, а иногда и в один. Твой прибор опробован 567 раз, и каждый раз все три курка сработали. Не веришь - вправе вызвать инструктора и конструктора. В твоем присутствии сколько хочешь раз опыт повторят.
      - А твой прибор тоже испытывали?
      - 641 раз. Был один отказ. Два курка сработали, един отказал. А мне они все три и не нужны. Мне одного вполне хватит.
      - И прыгала?
      - Прыгала. Завтра вместе начнем. Только смотри, главное в нашем деле не хлюздить. Хлюздю на салочке катают.
      С детства Жар-птица правило усвоила: только хлюздить не надо - хлюздю на палочке катают. В высших кругах девочка выросла. Папа у Насти был командиром о многих ромбах. Так вот соберутся друзья папочкины, надерутся коньячища и на язык непонятный переходят: "Молодец, Андрей Константинович, перед самим Тухачевским не хлюздишь". Откуда у больших начальников термины не армейские, понять Насте Жар-птице не дано. Спросила в школе у учительницы, у Анны Ивановны, что это за слово такое. А Анна Ивановна, интеллигентная такая женщина, брови удивленно вскинула, возмутилась. "Ах, Настенька-отличница, всей школы гордость, а вещей таких простых не знаешь. Придет время - зачалишься в кичман, простите, - в тюрягу, загремишь по зонам котелками, а языка человеческого не понимаешь. Хлюздить - бояться. Это старая феня, но как же познавать ребенку новое, если он старого не знает. И запомни, девочка, хлюздить в этом мире незачем". Затянулась Анна Ивановна беломориной, глянула в даль поднебесную, и добавила: "Лучше не хлюздить, хлюздю на палочке катают".
      Бросали с четырех.
      Внизу море сверкает миллионом зеркал. Коса песчаная за горизонт. Установили курки на немедленное раскрытие.
      Холованов сам в кабине. Самолет у него - Р-5 Белый шарф шелка парашютного по ветру шлейфом.
      Поднял на четыре тысячи. Улыбнулся.
      - А ну, девоньки, на плоскости выбирайтесь. И не хлюздить. Чуть что, руками отрывайтесь.
      Это и так ясно. Не первый раз инструкцию повторяют. Выбрались на плоскости.
      Настя на левую. Катька - на правую.
      - Готовы?
      - Готовы.
      - Подождите малость. Так - Пошли.
      Скользнули обе с крыльев. Провалились в небо.
      Снова бросили с четырех. На автоматическое раскрытие теперь на трех. Летят.
      Переполнило Настю ветром, как парус корабельный. Страшно Насте. За кольцо хватается. Оно и не кольцо вовсе. Просто называется так - кольцо. На самом деле - рамка металлическая. С тросиком. Руки в стороны положено. А Настя нет-нет да за кольцо потрогает. Тут ни оно? Оно тут. Целую вечность летели.
      Настя уже и не надеялась, что - прибор, созданный творческим гением советских людей... а он как стрельнет. Вырвало хрустящий купол из ранца, разнесло над головой, и хлопнул он, воздухом переполнившись. Осмотрела Настя купол: хорошо наполнен. На стропах ни перехлестов, ни переплетения, ни скручивания. Теперь осмотреться: нет ли вероятности в чужой купол ногами влететь? Нет такой вероятности. Развернулась на стропах вокруг: нет ли опасности столкновения? И такой опасности нет. Катька рядом летит, хохочет:
      - Завтра на двух тысячах раскрываться будем.
      Раскрылись на двух тысячах. Обе рядышком.
      Строг Холованов: не торопитесь. Успех закреплять надо. Десять прыжков с раскрытием на двух тысячах. Потом понемногу и ниже раскрываться будем. За компанию и Холованов с ними третьим иногда прыгает.
      Вечерами после прыжков на песчаной косе жгут костер. До самого неба.
      Выбрасывает море чурки, сучья, бревна. Годами на берегах эти бревнышки и чурочки лежат. Сохнут. А потом попадают в костер сборной Союза. Говорят, что йодом чурки пахнут. Говорят - солью. Еще чем то, говорят. Что бы ни говорили, а костер пахнет морем. И Настя у костра.
      И вся команда тут. Песни до зари:
      Дан приказ: ему - на запад, Ей - в другую сторону.
      А ПОТОМ:
      На Дону и в Замостье
      Тлеют белые кости...
      Еще пели песни свои, особые, десантные:
      Выползать на плоскость
      Со-би-рается
      С парашютом
      Чело-век.
      Потом, к утру ближе, шли непристойные. Катька самая первая. Такие песни запевала, что вся сборная хохотом чаек пугала. И танцевали до рассвета.
      Бросили с четырех с раскрытием на двух.
      Хлопнул купол, и зависла Настя над морем. А у Катьки не хлопнул. Мимо скользнула Катька и вниз, вниз, вниз. В точечку превращаясь. Чем Настя помочь может? Парашют раскрыт, и никак на нем Катьку не догнать. Катьке только криком и помочь можно. И кричит Настя:
      - Рви! Катька! Рви! Кольцо рви!
      На земле Катька смеется. И Холованов смеется. И вся сборная смеется. Катька уже тренированная. Ей прибор не на два километра взвели, а на двести метров.
      Чтоб Настю пугануть.
      Настя уж думала, что Катька разбилась.
      Смеются все. Одна Настя в себя прийти не может. Сердце не железное.
      - Ладно, ладно, Настя, будешь и ты когда-то до самой почти земли летать не раскрываясь, сама новичков пугать будешь. Иди отдыхай. Больше тебя пугать не будем. Завтра прыгаем снова с четырех, до раскрытие на километре. Это не фунт изюму. Иди, морально готовься. Не побоишься на километре раскрыться?
      - Не побоюсь.
      Бросали с четырех.
      С раскрытием на километре.
      На километре хлопнул у Катьки купол, а Настя вниз летит, превращаясь в точку.
      Теперь Катьке очередь кричать.
      - Настюха, раскройся! Раскройся, дура! Руками рви! Руками!
      Ничем не поможешь ей. Зависла Катька на парашюте - быстрее не полетишь. А Настя, не раскрываясь, - к земле, к земле, к земле. И с земли ей орут: "Рви!
      Настюха! Рви!"
      Не реагирует.
      На двухстах у нее все три автомата сработали. Хлопнул купол. Тут и земля.
      Вызывает Холованов.
      - Сама на двести поставила?