– Браверман? – спросил Елиневич главного инженера, кивнув в сторону Изи. – Здравствуйте, товарищ Браверман. Садитесь, товарищи.
      И он, перегнувшись через стол, быстро пожал Изе руку.
      – Товарищ Браверман, решение парткома вам известно? – спросил Елиневич.
      Изя кивнул.
      – Какая помощь вам нужна? Говорите.
      Изя сжал кулаки под столом. Впервые задание ему давал лично Елиневич.
      – Товарищ директор… Это неожиданно… Постараюсь справиться. Приложу все усилия.
      "Ох, не то я говорю!.. Ах ты, черт побери! Пятьдесят семь… Да нет – все шестьдесят домкратов! До семнадцатого! Да как же это успеть? Домкраты – что?
      Домкраты – железка… Главное – редукторы… Значит – шестерни… В цеху зуборезного оборудования мало… – Изя вдруг разозлился. – Раз ставят такие задачи, пусть обеспечивают!" – Как вы смотрите? – твердо спросил Елиневич. – Не буду вам объяснять. Дело первостатейной важности. В декабре "Ил" идет в серию.
      – Мы знаем твои возможности как руководителя, – повторил Степанченко.
      – Борис Петрович, – сказал Изя севшим голосом, – если будут даны распоряжения всем службам и цехам… Инструментальному цеху, службе снабжения и комплектации…
      Он даже сам себе порадовался – как быстро он все решил и как быстро приготовился.
      – Все будет, – сказал Елиневич. – За это можете не беспокоиться.
      – Нужен знающий технолог, – сказал Изя. Он подумал: "Диму Шантина надо". – И раз такие сроки, то пусть никаких заминок с комплектующими…
      – Все будет, – терпеливо повторил Елиневич. – Прямо сейчас начинайте. Идите к себе в цех, составляйте комплектацию, список прикомандированных. Это правительственное задание, товарищ Браверман! И чтобы завтра я знал повременный план. Не буду вам объяснять… Успеете – почет вам и уважение. А не успеете – завод будет выглядеть не в лучшем виде.
      "Как они меня быстро охомутали… – думал Изя. – А с другой стороны – куда я денусь? Правительственное задание… И уже решение парткома… Но почему меня?" Изя лихорадочно соображал – что еще? Что еще потребовать?
      – Да! – сказал Изя. – Вот еще!
      – Что? – спросил Елиневич.
      Он уже поднялся из-за стола и взялся за ручку двери.
      "…Все равно будут заминки… – думал Изя. – Что бы он сейчас ни говорил… Он мне сейчас наобещает всего, а потом мне придется каждое требование согласовывать. А спросят с меня… Надо брать быка за рога".
      – Товарищ Елиневич… – сказал Изя звенящим голосом. – Товарищ директор, на время выполнения правительственного задания прошу официально назначить меня… дублером директора завода!
      – Чего? – сказал оторопевший Степанченко.
      Головко улыбнулся.
      Елиневич отпустил ручку двери.
      – Что значит "дублером"? – спросил он. – Хотя… Понимаю. Молодец! Согласен.
      Приказ подготовят. Идите, работайте.
      И Елиневич вышел.
      – Ну ты даешь, Израиль! – сказал Степанченко. – Ты понимаешь, какая это ответственность?!
      – А вы быстро соображаете, Браверман, – одобрительно сказал Головко. – Из вас получится отличный производственник.
      Изя был начальником участка. На его участке работали две смены, по семьдесят человек каждая. И участок Изи выпускал более тысячи двухсот "наименований". То есть Изин участок производил столько разновидностей деталей.
      Изя был молод. Но производственный опыт у него был для его лет немалый. После института его сразу назначили начальником производства центрального авторемонтного завода в Иркутске – "Ирзолототранс". Через год Изя уже был главным механиком управления строительства автозавода, там же, в Иркутске.
      Сюда, в Омск, он перевелся, потому что родом был отсюда, здесь закончил Автодорожный институт.
      И еще мама была нездорова.
      "Изинька, ты будь поближе, я ведь не вечная", – сказала мама, когда Изя закончил институт в двадцать лет.
      Изя так рано выпустился из института, потому что поступил в него пятнадцати лет – он экстерном и с золотой медалью закончил школу. А со второго курса был секретарем комитета ВЛКСМ.
      "Где другие знают на пять, ты должен знать на шесть, Изинька, – когда-то сказала ему мама. – Жаль, бабушки с нами нет, она бы тебе лучше меня объяснила. Наша бабушка еще застала черту оседлости… А теперь опять нехорошее время… Тебе будет труднее других, Изинька. А ты все равно старайся".
      Еще Изя готовился к аспирантуре. Месяц тому назад он послал документы в НИИАТ.
      И еще Изя работал в школе рабочей молодежи – у него было сорок четыре часа в неделю, он преподавал физику и математику. Изе было трудно, времени оставалось только на сон. Но надо было заработать на аспирантуру – приодеться, запастись несколькими парами обуви, отложить на сберкнижку для мамы.
      Временами Изя сомневался: "Смогу ли? Выдюжу ли?" Но ничего другого не оставалось. Изя был упрям и знал, что надо ставить перед собой цель и добиваться ее исполнения. Только так.
      Он вернулся в цех (про запись на дрова в профкоме он, понятное дело, не вспомнил), зашел в конторку, сел за стол и начал писать химическим карандашом на листке:
      "Технолог – Шантин.
      Подготовитель – Финкенфус.
      Бригадиры – в первую очередь Григоров.
      Зуборезная группа!
 
      РЕДУКТОРЫ!!!"
 
      И жирно подчеркнул слово "редукторы".
      Потом он достал из стола чистый лист и стал писать повременный план. Дважды заглядывал Резник, но Изя только отмахивался: не мешай. Наверное, по заводу уже поползли слухи, потому что Резник послушно прикрывал дверь.
      Шла осень сорок девятого года. Омский авиастроительный завод номер сто шестьдесят шесть вскоре должен был запустить в серию первый фронтовой реактивный бомбардировщик "Ил-28"*. Это был первый самолет такого класса, после пошли в производство уже туполевские бомберы. Головной завод, КБ Ильюшина, находился в Москве, а дочерние предприятия – в Омске и Воронеже. На омском заводе в это время как раз начиналось производство центропланов, килей и фюзеляжей.
      Фюзеляжи уже собирались на стапелях, но для выравнивания всех агрегатов необходимы были стапельные домкраты – они устанавливались под дуги фюзеляжей.
      Стапельных домкратов на тот момент на заводе было ничтожно мало.
      Изя просидел над планом полтора часа и отнес его в дирекцию.
      Секретарша Елиневича, пожилая казашка, взяла у Изи план и сказала:
      – Борис Петрович велел вас пускать к нему в любое время.
      – Я завтра утром приду, – сказал Изя. – Я там написал, кто мне нужен. Приказ на меня готов?
      – Борис Петрович только что подписал, – сказала секретарша.
      – Я про дублерство, – сказал Изя.
      – Готов на вас приказ, товарищ Браверман, – повторила секретарша. – Показать вам?
      – Вы проследите, пожалуйста, чтобы директор утвердил мой список, – сказал Изя.
      – В период с восьмого по семнадцатое вы назначены дублером директора завода по решению проблемы стапельных домкратов, – заученно сказала секретарша.
      – Хорошо, – удовлетворенно сказал Изя.
      До обеда он сдавал все текущие дела Резнику. Потом в конторку собрались Шантин, Иван Степанович Григоров (ветеран, известнейший на заводе человек), Амалия Финкенфус, пятидесятилетняя тощая латышка, и еще трое бригадиров.
      – Садитесь, товарищи, – сказал Изя. – Начинаем производственное совещание…
      Рассаживайтесь.
      На Григорова можно было положиться. Изя знал, что Григорову достаточно сказать вполголоса – и все забегают. А Амалия Финкенфус была дотошная баба, страшная матерщинница, работяги перед ней трепетали.
      Изя не знал, с чего начать. И он проголодался, живот подводило. Пообедать он не успел.
      – Товарищи, – сказал Изя. – У нас такое задание… Это настоящее правительственное задание! У нас неделя сроку… (Сроку было десять дней, но Изя так рассудил, что нужно настроить себя и людей на неделю, тогда будет какой-никакой запас времени.) – Ты это… Борисыч… – Григоров встал. – Люди уже все знают. Давай техническое задание.
      – Иван Степанович, – сказал Изя, – главное – редукторы…
      Утром Изя пришел в приемную директора, сел на стул. Но секретарша сказала:
      "Пройдите, Израиль Борисович, директор ждет".
      – Я посмотрел ваш план, – сказал Елиневич. – Вы правильно выделили зуборезную группу. Партком не ошибся в вас – вы успеете… Вам нужно сегодня вылететь в Москву.
      – В Москву? – изумился Изя.
      Он никогда не был в Москве.
      – Получите на ведущем заводе конструкторскую документацию. И сразу возвращайтесь, – сказал Елиневич. – Я сейчас распоряжусь, вас отвезут на аэродром.
      Изя взял из своего стола в конторке зубную щетку и мыло. Он успел позвонить маме.
      – Мама, ты не волнуйся, – сказал Изя. – Я сегодня домой не приду. Я лечу в Москву. Завтра… нет – послезавтра вернусь.
      – А как же у тебя будет с питанием? – испуганно спросила мама. – Два дня без горячего…
      – Мама, не волнуйся, – сказал Изя. – У меня правительственное задание.
      Правительство обо мне позаботится.
      Через два часа Изя сидел в холодном, дребезжащем "Дугласе" и летел в Москву. Он летел до Москвы четырнадцать часов, а Москвы так и не увидел. В Тушино его поджидала "эмка". Изю привезли в КБ, до двух часов ночи он вникал в техническую документацию, потом съел гуляш в столовой, и его опять отвезли в Тушино.
      Да, как Изя и предполагал, самым узким местом оказались шестерни для редукторов.
      В Изином цехе было два зуборезных станка, но шевинговальные и зубошлифовальные станки стояли в третьем цехе.
      Изя пошел к Елиневичу, и третий цех получил задание заняться редукторами. Изя то и дело бегал из цеха в цех. Они с Резником, старшим контрольным мастером, придирчиво проверяли каждую партию шестерен.
      – Спросят-то с нас… – приговаривал Резник. – Третий цех напортачит, а спросят с нас… Так! Эта шестерня не пойдет!..
      Первые два дня Изе еще удалось ночевать дома, а на пятый день мама принесла к проходной подушку, смену белья и лепешки из белой муки.
      – Спасибо… Ты не волнуйся, питание хорошее, – сказал Изя и поцеловал маму. – Нам талоны выдают…
      – Изинька, ты же зарос, – сказала мама. – Там бритва, в узелке. И помазок.
      Изя спал урывками, на дощатом топчане, который стоял в углу конторки. Ходить в столовую он не успевал. Резник забрал его талоны и приносил Изе еду в цех.
      "Обязательно успею… – думал Изя. – Иначе – никак". На высокое доверие Елиневича ему было наплевать, он уже перерос тот возраст, когда покупаются на такие штучки. Ему и прежде доводилось налаживать производственный цикл "от и до".
      Изе нравилось смотреть на "Илы". Он просто влюблен был в эти серебристые громады, выраставшие на стапелях. "Илам" нужны были стапельные домкраты.
      На пятые сутки на Изин участок работали почти все станки в цехе – токарные, фрезерные, сверлильные, автоматные. Когда третий цех задержал корпуса редукторов, Изя поднял телефонную трубку и сказал:
      – Начальника цеха пригласите к аппарату.
      – Он на планерке, – ответили Изе. – Кто говорит?
      – Срочно начальника цеха к аппарату! – громко повторил Изя. – Говорит дублер директора завода!
      – Кто?.. А!.. Минуту!
      Корпуса редукторов поступили через два часа.
      Работяги и прежде уважали Изю. Он никогда не матерился, не тыкал тем, кто был старше его. Но он всегда был аккуратен и туго знал свое дело – такое работяги понимали. Последние дни рабочие особенно почтительно косились на Изю, когда он проходил по цеху – осунувшийся, небритый, в мешковатой "спецухе".
      – Борисыч, иди поспи, – говорил Григоров. – Иди поспи, на тебе лица нет. График соблюдается, Борисыч… Я проверю эту партию, а ты поспи.
      Тогда Изя понимал, что надо немного поспать, иначе он будет плохо соображать и где-нибудь напортачит. Он шел в конторку, ложился на топчан и спал час.
      Несколько раз к Изе заглядывал Головко.
      – Справляетесь, Браверман? – спрашивал Головко (он-то знал, что Изя справляется). – Помощь нужна?
      – Все в порядке, товарищ Головко, – отвечал Изя. – Вот знаете, какое дело…
      Когда все закончим – всем рабочим обязательно бы премию… Это можно? Все хорошо работают…
      Смены работали по двенадцать часов.
      – Все будет учтено, Браверман, – говорил Головко. – Инструментальщики не подводят?.. Хорошо… Тридцать восемь домкратов смонтировали. Давайте, Израиль Борисович! Давайте, дорогой…
      Изя с симпатией относился к Головко.
      Однажды Изе было поручено выступить на партсобрании. Сначала секретарь парткома сказал про банду Тито – Ранковича, а потом Изя делал сообщение про школы рабочей молодежи. Изя сказал все положенные казенные слова, а потом еще добавил от себя.
      – Наша молодежь, товарищи, руководствуясь идеями Ленина – Сталина, – сказал Изя, – чутко прислушивается ко всем новым указаниям партии. Молодежь – она как барометр новых веяний… Молодежь – и наша заводская молодежь в том числе – молодежь не подведет, товарищи!
      После собрания Головко остановил Изю в коридоре, крепко взял за локоть и отвел к окну.
      – Слушайте, молодой человек… – тихо сказал Головко. – Вы толковый парень, Браверман… Что ж вы не соображаете, что говорите?
      – А что я такого сказал, Константин Андреевич? – удивился Изя.
      Головко посмотрел по сторонам, притянул Изю к себе за локоть и, дыша Изе в лицо, зло сказал:
      – Вы беспечны, как мальчишка, Браверман! Вы глазом моргнуть не успеете, как вам оторвут голову! Следите за языком, Браверман! "Молодежь – она как барометр" А вы знаете, кто в свое время сказал: "Молодежь – барометр партии"? Знаете?
      – Нет, – пожал плечами Изя.
      – Это сказал Троцкий! – Головко отпустил Изин локоть. – Следите за языком, Браверман!
      Четырнадцатого числа Изя понял, что они успеют. Он зашел в фюзеляжный цех – черные, лоснящиеся домкраты стояли на шести стапелях.
      – Успеваю… – подумал Изя. – Я кое-что значу… Я кое-что умею… Грош мне цена, если не поступлю в аспирантуру. Но я поступлю.
      – Успеваете, Браверман, – сказал незаметно подошедший Елиневич. – Я слышал, что вы подали документы в НИИАТ. У вас будет самая лучшая характеристика.
      Изя позвонил домой. Трубку взяла Вера Андреевна, соседка.
      – Вера Андреевна, маму позовите, – попросил Изя.
      – Ты почему дома не показываешься, стахановец? – насмешливо спросила соседка и закричала: – Люба! Люба! Иди к телефону! Изя звонит…
      – Изинька, как у тебя там? – тревожно спросила мама.
      – Мама, все хорошо… Работаем. Еще пару дней – и все. Как ты себя чувствуешь?
      – Хорошо… Вчера поднялось давление… А сегодня хорошо. Изя, у тебя послезавтра день рождения…
      – Ах ты, черт… Забыл, мама… – виновато сказал Изя.
      – Ну что же ты – не вырвешься?
      – В воскресенье отпразднуем, мама. Мне премию дадут. Дрова привезли?
      – Привезли! Боречка привез. Сам сложил в сарае… Изя, я немного дров Вере отдала. Ты не возражаешь? Скоро холода, им в техникуме дрова не выделили…
      – Правильно, – сказал Изя. – Я еще постараюсь получить. Мама, из Москвы не было ответа? Насчет аспирантуры?
      – Нет, Изя. Как ты кушаешь? Вам дают горячее?
      – Мама, я тебе сколько раз говорил – дают талоны… Питание хорошее… Целую, мама.
      В четверг Григоров сказал Изе:
      – Ты, может, домой пойдешь? Четыре штуки осталось. Я прослежу.
      – Все закончим, и пойду домой, – сказал Изя. – Иван Степанович, у Амалии никаких претензий не было по последней партии?
      – Ух, Амалия дает шороху! – довольно сказал Григоров и хохотнул. – Восемь шестерен не приняла.
      – Вот видите – восемь шестерен! – сказал Изя. – А вы говорите – домой…
      В пятницу утром последний домкрат прошел технический контроль. Затем домкрат принял военспец.
      – Все в порядке, Александр Сергеевич? – спросил Изя.
      – Четко работает ваш участок, Израиль Борисович, – одобрительно ответил майор Бессонов. – Вовремя "Илы" запустим. Знаете, кто будет проводить испытания?
      Владимир Константинович Коккинаки! Прославленный летчик-испытатель!
      Изя зашел в дирекцию, поднялся в приемную Елиневича и сказал секретарше:
      – Доложите директору, пожалуйста, что военспец принял последний домкрат.
      Он вернулся в цех, позвал Резника в конторку и сказал ему:
      – Слушай, я пошел… От меня уже толку мало… Посплю. Ни черта не соображаю…
      Накладные завтра подпишу.
      – Борисыч, ты теперь знаменитость на заводе! – восхищенно сказал Резник. – Вот только что начцеха звонил из дирекции… Молодец ты, Борисыч. Нет, ей-богу, я тебя всегда уважал!
      – Ага… – сказал Изя.
      Он хотел только одного – лечь на чистые простыни и поспать.
      Изя снял спецовку, надел пиджак, кепку, взял габардиновый портфель и пошел к проходной.
      Возле доски с надписью "Достижения сталинского самолетостроения" стоял Боря Суперфин и прикалывал кнопками бумажный лист.
      – Изя! – крикнул Боря. – Молодец, Изя! Отлично! А ну-ка – ответим Трумэну и Аденауэру нашими "Илами". Им, поди, мало не покажется!
      На листе было написано:
 
      "СЛАВА КОММУНИСТУ, ИНЖЕНЕРУ ИЗРАИЛЮ БОРИСОВИЧУ БРАВЕРМАНУ, СВОЕВРЕМЕННО
 
      ВЫПОЛНИВШЕМУ ВАЖНОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ!"
 
      Изя улыбнулся Боре и махнул рукой.
      – Боря, спасибо за дрова, – сказал он.
      Боря поднял над головой сжатый кулак.
      Изя шел к проходной. Его подташнивало, глаза закрывались сами собой, и казалось, что под веками у него песок.
      Навстречу прошли двое рабочих. Изя достал из кармана пиджака пропуск.
      – Дублер директора завода, – услышал Изя за спиной.
      В этих словах не было насмешки.
      А Изя усмехнулся.
      Дублеру директора завода вчера исполнилось двадцать четыре года.
 
      Отец вновь отложил журнал.
      – Ну, как там у вас, ребята? – спросил он. – Белые держатся?
      – Белым кранты, – сказал Никон.
      Бравик дожимал его. Бравик ввел ладью на е2.
      – Все, – негромко сказал Никон и положил своего короля на доску. – Сдаюсь.
      – Не слышу, – сказал Бравик.
      – Сдаюсь!
      – Папа, я выиграл, – сказал Бравик и протянул Никону руку.
      Никон пожал его руку и сказал:
      – Что у нас получилось? Испанская партия?
      – Да, – кивнул Бравик. – Испанская партия.
      Никон взял сигарету и поудобнее устроился в кресле.
      – Слушай анекдот… – сказал он.
      – Ребята, а налейте и мне коньячку, – попросил отец.
 
      Вадя, январь 97-го

"НАШ ЧЕЛОВЕК В ГОРАХ"