Битва за низовья Дуная

Овладев Хаджибеем, казаки и пешие регулярные войска потеснили немирных эдисанцев за Днестр. Тех, кто супротивничал, – поколотили смертным боем, побрали в неволю и лишили, как было сказано в одном из донесений, скотов и хлебных припасов, которые были обращены на нужды армии, флота и обывателей, состоявших в подданстве государыни. Непаханная степь между Днепром – Ханская Украина, весь Узун перешли в российское владение.

Взятые под Хаджибеем турецкие суда были приведены в исправность. Стоящие из них пушки испытаны усиленными зарядами и на прицельную стрельбу с установкой на них приспособлений наводки. В завершение де-Рибас велел препроводить их в Херсон на соединение с главными силами гребной флотилии.

От Светлейшего пришла ординация[22] о назначении де-Рибаса адмиралом и генералом сухопутных войск, посаженных на суда, определенных действовать против неприятеля для захвата его мелких крепостей и блокады турецкой армии в Измаиле.

Используя внезапность нападения с искусным взаимодействием корабельной артиллерии и сухопутных войск, при сочетании ружейной пальбы по неприятелю с рукопашным его поражением, де-Рибас вызвал большое смятение и тревогу турецкого командования. Его мелкосидящие и подвижные суда, способные к маневру, скорострельность орудийного огня при точной наводке благодаря отличной выучке артиллеристов посеяли в среде неприятеля уныние и страх.

Изрядно потеснив турок на Днестре, флотилия де-Рибаса вышла к Дунайской линии турецкой обороны с крепостями Тульча, Исакча и Измаил, которые удерживались неприятелем прочно. Многие офицеры и казацкая старшина не чаяли конца войне. Армия пережила много кровавых баталий и две лютые зимы с обильными снегопадами, буранами и наледью, напасть прилипчивых болезней. Войска готовились к третьей, самой трудной зиме. Измаил был наибольшей крепостью в пределах Османской империи. Сидел там тридцатитысячный гарнизон, а в амбразурах торчало множество орудийных стволов, способных поразить любого неприятеля.

Гребная флотилия на Дунае пробивалась через Килийское и Сулинское гирла.

13 октября флотилия из 48 запорожских дубов[23] и еще 12 лансонов, преодолевая встречные ветры и течения, вторглась в Килийское гирло. Бортовым огнем лансоны подавили турецкие батареи. Дубы выскочили на отмель. Десантированные казаки побили турецкую пехоту и захватили множество всякого добра, брошенного бежавшими янычарами. Добычу сотник Порохня делил по справедливости. Однако сверх того, что ему полагалось, отложил: сапоги, желтой кожи седло с чепраком и вишневую турецкую шаль на гостинец своей господарке, что ждала его в Украине. О ней он теперь думал часто, несмотря что на военном пути его встречались турецкие полонянки, как то было в Аджидере [24], когда казаки захватили пашинский гарем. За скудостью бабьего сословия в здешнем степном крае полонянок разобрали большей частью неженатые молодики.

19 октября при столь же благоприятных ветрах флотилия выгребла к Сулинскому гирлу. У неприятеля здесь и артиллерии, и пехоты было поболее. Этой частью флотилии командовал сам де-Рибас. На дубы здесь были посажены днепровские гренадеры во главе с его братом Эммануилом.

При высадке Осип Михайлович приказал иметь ружья заряженными, но ударить в штыки, всем командирам наблюдать, чтобы войска стреляли лишь там, где положение места позволит поразить неприятеля. При атаке турецких батарей, указывал он, время дорого, потому не должно терять оного огнем бесполезным, малоуспешным и весьма для своих опасным.

Бой был, однако, жестоким и потери значительными.

Пальба с русских канонерок[25] на Дунае производилась каждодневно, прицельная и скорострельная, гранатами, ядрами на поражение турецкой речной флотилии и сухопутных войск.

Приблизившись к Исакче, флотилия оказалась под сильным артиллерийским огнем неприятельских лансонов и больших кораблей, стоявших у замка. Де-Рибас насчитал всего 32 турецких вымпела. Смелым и в такой же мере мастерским маневром он поставил неприятеля под перекрестный огонь своей артиллерии.

Это вынудило турецкие экипажи бежать на берег. 22 вражеских судна были сожжены, остальные стали добычей победителей. При захвате замка было взято 300 бочек пороха и 33 медные пушки. 8 из них были на полевых лафетах, что придавало им особую ценность при недостатке орудий в российских сухопутных войсках, по трудности их доставки на большие расстояния. Виктория у Исакчи была весьма знатной.

Внезапным появлением и смелым маневром де-Рибас взял Тульчу. флотилия де-Рибаса подошла к Тульче на рассвете и обрушила силу огня на неприятельские суда. Захваченные врасплох турецкие экипажи опять бежали на берег. Но далеко, однако, не ушли.

Не успели турки прийти в себя, как на берег, высадились, а лучше сказать, ворвались днепровские гренадеры секунд-майора Гриневского и черноморские казаки есаула Черненко.

– В штыки их, бг'ратцы, в штыки стег'рвецов! – майор был первым, несмотря, что шляпа на нем была продырявлена неприятельскими пулями в трех местах. – Побежали, побежали басуг'рманы. Жаг'рь им под хвост, бг'ратцы, стг'реляй метко, штыком коли кг'репко. Казачки, в обхват! Сабли вон, галопом аг'рш! Хог'рунжий, как тебя, запамятовал я, бг'рат!

– Орлик-Орленко, ваше высокоблагородие!

– Ог'рел, прекг'расно! Впег'ред, голубчик, г'рядовым в пг'римег'рность! Чег'рт! – Гриневский схватился за грудь, пошатнулся, но устоял. Пуля его ударила пониже плеча, но угодила в егорьевский крест на мундире. Крест – в лепешку, но жизнь майора Гриневского была тем спасена. Турок, засевший за выступом мечети, продолжал стволом ружья искать Гриневского и поразил бы его насмерть, не навались на того турка хорунжий Орлик.

– Спасибо, бг'рат, одолжил. Век не забуду!

Черненко, однако, уже дал казакам команду: «В лаву!» Казаки ударили, как было приказано, в обхват, чем и был решен весь исход сражения.

Турецкая конница и ногайский отряд были рассеяны и бежали в степь. Улицы Тульчи, особенно набережная, были в неприятельских трупах. Победителям досталась и большая добыча: 40 канонерок и транспортов в исправном состоянии, 10 исправных же орудий, 250 бочек пороха и большие магазины с провиантом. Ни в экипажах, ни в десантированных войсках потерь не было. Неприятельский гарнизон сложил оружие и предался на милость победителей. Князь Репнин – заслуженный полководец из окружения Светлейшего поздравил де-Рибаса из ставки: «Браво, дорогой генерал, вы движетесь широко с вашей флотилией! Тульча наша, и вы, так сказать, у ворот Измаила! К вам идут, как некогда стремились в Афины. Все хотят сражаться под вашими знаменами».

Жене в Петербург Осип Михайлович писал:

«Душа моя Настасенька. Мы пребываем по-прежнему в военных действиях, поражая неприятеля, где только можно. Нынче взяли Тульчу и очистили берег Дуная на 40 верст. В Тульче много турок побито смертным боем. Для погребения их и в отвращение здесь морового поветрия мы принуждены были истребовать всех здешних обывателей. Турок – солдат без меры храбрый, дерется отчаянно, не щадя живота своего. Однако командиры турецкие изрядно дураковаты по невежеству и совершенному, почитай, незнанию военной науки. Начальные люди у неприятеля большей частью несведущи ни в чтении, ни в письме, не говоря уже о цифирном деле, а более горлопанисты и спеси у них довольно.

Сердечный поклон тятеньке Ивану Ивановичу. Здоров ли? Как дети? Оказывают ли должное послушание матушке и прилежание в учениях? Весьма беспокоит меня строптивостью своей Софи.

Теперь мы здесь остались одни, нынче австрийский двор пошел с Портой на мир. И то сказать, от цесарцев проку мало, поелику где только ни сходились они с турком, так непременно были им биты.

Всем от меня низкий поклон. Твой Хозе.

Сего 1790 года октября дня семнадцатого».

Для захвата турецких продовольсвенных складов, расположенных вдоль Дуная, под прикрытием огня корабельной артиллерии высаживались десанты. В коротких схватках они обращали в бегство отряды, назначенные охранять припасы армии падишаха.

Захваченные гренадерами и казаками продовольствие и фураж, смотря по обстоятельствам, свозились на русские склады или уничтожались, чтобы вновь не достались неприятелю. Де-Рибас, однако, более был озабочен сохранностью провианта для содержания войск, назначенных Светлейшим в осаду и покорение Измаила. Доставка фуража и продовольствия с Украины весьма затруднялась бездорожьем и по нежеланию поселян идти в извоз в осеннее ненастье. Наступила холодная и в этих местах сырая пора. Солдаты из северных великорусских губерний более других изводились простудами. Участились смертные случаи среди больных. От разной хвори экипажи и десантные войска несли более чувствительную убыль, нежели от стычек с неприятелем.

В долах залегали туманы, небо затягивалось тяжелыми тучами и пускался мелкий настырный дождь.

Почти все светлое время Осип Михайлович из рубки флагмана глядел в подзорную трубу за движением ногайцев. Употребляя против них казаков, он не докучал старшинам наставлениями. Каждый командир по мысли де-Рибаса, должен действовать своим разумом, сообразуясь на местности. Десантированные солдаты и казаки сражались врассыпную, что позволяло положиться на смекалистость и нижних чинов.

Вести из Петербурга

При подходе к Измаилу на борт флагмана прибыл офицер связи с почтой. Настенька писала: «Милый друг мой, я, слава богу, жива, в добром здравии и своем уме. Здешние вертопрахи за мной убиваютца, но я в их сторону не гляжу и сохну от любви к вам, супруг мой любезный. Все вам кланяютца и меня сердешно поздравляют с вашими викториями над неприятелем. Сказывают, будто турок от вас в большом унынии и не знает, куда деватца. Всемилостивейшая государыня наша велела отписать вам ее благоволение. Здесь много разговору о посрамлении шведского флота и о решительной поверхности над ним российского. Ожидаетца, что шведский король, коему наши шею накостыляли довольно, образумитца и запросит у государыни мир, а там даст Бог еще до скончания нынешнего года выйдет замирение с турецким султаном. Тогда нам, душа моя, можно и свидетца. Во Франции бунтовщики весьма колобродят и даже похвал-яютца государя и государыню французских с престолу скинуть, а буде можно и до смерти побить со всеми, кто останетца верным их королевским величествам. Любезный батюшка наш Иван Иванович сказывает, что во французов вселился бес. Жеребчиха по-прежнему бесстыжая на виду у всего света амурничает с послом от аглицкого двора Витвортом, а мужа в законе к себе не пущает, отчего тот пребывает в скорби и даже замышляет наложить на себя руки. При дворе болтают об амурах Светлейшего с Прасковьей Андреевной Потемкиной. Ты ее должен помнить как княжну Закревскую. В замужестве она за Павлом Сергеевичем Потемкиным – внучатым братом Светлейшего. Он обитаетца в командовании войсками там же, где и ты, душа моя. Князю Егорию, слава Богу, пятьдесят, а Прасковье Андреевне к Рождеству исполнитца двадцать пять. Она в барышнях была хороша, и в замужестве остаетца такой же. Чувствительность Прасковьи Андреевны к Светлейшему вознаграждаетца, что супругу ее жаловано повышение в чинах.

Преданная тебе до гроба Настасенька.

Дано в Питербурхе сего 1790 года месяца октября дня четвертого».

Не в пример прежним, в этот раз пространным было письмо и от Суворова: «Государь мой Осип Михайлович! Ваши действия я нахожу правильными, поелику вы очистили от неприятеля все пространство от Хаджибея до Измаила, взяли Тульчу и Исакчу, а также весьма содействовали падению Бендер тем, что примерно поколотили ногайцев, в приятельстве с турком состоящих. Нахожу, что и впредь мы не должны пребывать в скуке. Надобно полностью до самого Измаила лишить турок провиантских запасов и особливо всяких скотин, которые могут использоваться ими для переброски войск и грузов. После можно двинуться и на Дунайские княжества до самого Букареста. Освобождение сих христианских земель от магометанского тиранства приведет Порту Оттоманскую к доконечному поражению, а нас – к победоносному миру и разным приращениям. А буде турки станут упорствовать, поведем наступление до Константинополя. Препоручаю вашему превосходительству четырех иностранных волонтеров. Онимогут в наших замыслах быть весьма полезными. Это французской службы полковник граф Ланжерон, лейтенант французской же службы герцог де Брисак, он же граф Шинон – внук маршала Ришелье, майор голландской службы де-Волан и австрийский принц Карл де-Линь. При этом честь имею уведомить ваше превосходительство, что майор де-Волан и принц де-Линь весьма проворны в инженерном деле, куда в рассуждение военной выгоды и употребить их должно. Все сии иностранные офицеры явились в российскую военную службу с соизволения их природных государей.

Желаю вашему превосходительству доброго здравия и военной фортуны. Александр Суворов.

Сего 1790 года октября дня осьмнадцатого».

Пока Осип Михайлович читал письма, пожаловал Микешка. От его смазанных дегтем сапог, шел крепкий и злой дух. Микешка любезно сообщил, что из добытого вчерась на охоте вепря казачий есаул Черненко сварганил на хохлацкий манер род щей или борщ с некими пампушками.

– Ты бы, твое превосходительство, откушал, пока борщ не остыл.

Поскольку голод, как известно, не тетка, то Осип Михайлович принял предложение Микешки и отправился в кают-компанию, где на столе его ждала не только миска борща, но и окорок, зажаренный по старым запорожским обычаям. Надо сказать, что во всю эту компанию войска де-Рибаса не испытывали недостатка в продовольствии, потому что в море, лиманах и в Дунае водилось много скумбрии, чируса, сельди, кефали и прочей рыбы, среди которой, разумеется, встречалась и камбала с бычком величиной с казацкую саблю, но только без эфеса. Теперь таких бычков уже нет, а тогда были. Казаки, гренадеры и матросы в вольное время бычков имели обыкновение ловить крючками, а прочую рыбу даже сетями.

Отобедав, Осип Михайлович крестным знамением возблагодарил Бога и велел Микешке убрать миску. Здесь же, в кают-компании, он принялся писать письмо жене: «Родимая моя Настенька! Мы в сражениях и тревогах. Намедни ногайцы прискакали к месту стоянки канонерок. Как лихие наездники они встали на лошадей и осыпали нас стрелами, отчего один матрос окривел. Тех ногайцев мы отогнали ружейной пальбой. Мой ангел-хранитель Микешка с товарищами пустился за ними в погоню. Одного ногайца они порубили саблями, а троих взяли в неволю. Мы раздели их донага, за те шалости высекли и отпустили с миром. Ежели дворцовые вертопрахи и паркетные шаркуны будут и впредь к тебе приставать, то я велю Микешке с его товарищами схватить их также, снять с них порты и яко тех ногайцев примерно высечь, чтобы другим неповадно было совращать мужних жен и досаждать тебе вздором, душенька моя. Слава Богу, кажетца, война идет к концу. У меня в деташементе состоит граф Шинон герцог де Брисак, коему от роду двадцать четыре года. Сказывают, что в его предках сам кардинал Ришелье, трудами которого учинилась французская монархия, ныне переживающая черные дни, поелику неизвестно, что еще будет с французским королем и его венценосной супругой от неистовств разбушевавшейся черни. Де-Брисак весьма красив, волосы у него совершенно черные, лицо приветливое, нравом он веселый и доверчив, как малое дитя, несмотря, что герцог. Казаками в деташементе предводительствуют старшины Чепига и Головатый. С ними я в приятельстве еще со времени очаковской осады, когда за славное березанское дело, что мы учинили купно, мне жалован Владимирский в третьей степени. Гренадеры мои под начальством брата Эммануила. Он совершенно оклемался после потери руки под Очаковым и тебе шлет низкий поклон. Вот и все новости. Ежели война еще продолжитца, то я изведусь от разлуки с тобой.