Мати поджала губы. Конечно, эта весть уже не ранила так же сильно, как та, первая, но все же…
      – И это не все?-опустив голову на грудь, заранее смирившись с тем ответом, который она знала еще до того, как задавала вопрос, прошептала она. – Ты спасал меня и потом… Я помню… Когда люди того, встреченного каравана, узнали, что я – рожденная в снегах…
      – Да.
      – Но, Шамаш, неужели это… это все не было предрешено? Ну, так же, как чудесные спасения каравана, о которых мы говорили?
      Бог солнца качнул головой: – Мне жаль.
      – А в городе? Я и там должна была умереть?
      – В городе – нет.
      Она вздохнула с некоторым облегчением. Хотя бы там ее не ждала смерть, смерть, которая, как ей теперь почему-то стало казаться, шла за ней по пятам.
      – А когда еще? – она надеялась, страстно хотела услышать: "Больше никогда". Такой ответ успокоил бы ее, сказав душе: "Чего ты беспокоишься? Все плохое уже позади.
      Ты пережила три свои смерти, а, значит, можешь смело жить, если не вечность, то хотя бы век".
      Шамаш заглянул ей в глаза, понял ее мысли. Конечно же, он понимал, каких слов ждала от него девушка. Но сказал совсем другое.
      – Во сне.
      – Во сне? – в первый миг она решила, что бог солнца шутит, стремясь подбодрить упавшую было духом собеседницу. Ее губ тронула улыбка. Но уже через миг, стоило ей взглянуть на повелителя небес, как следы веселья исчезли с ее лица. Шамаш был серьезен. Он не шутил, а, значит, ей было не с чего веселиться.
      Мати даже испугалась, что эта случайно вырвавшаяся на свободу улыбка не понравится небожителю, Который, увидев, что девушка смеется над такими серьезными вещами, может решить, будто она слишком мала для столь серьезного разговора и прервать его, так и не ответив на все ее вопросы.
      – Да, малыш, – он словно не замечал ее веселья. В глазах Шамаша была грусть. Он повернул голову, бросив взгляд в сторону, за плечо юной караванщицы, словно для того, чтобы увидеть ее тень. – Во сне… – тихо повторил он.
      – Во сне, – на этот раз Мати задумалась над его словами. И поняла: – Да! – она вспыхнула радостью. – Ты ведь имеешь в виду тот сон, о котором дядя Евсей сложил одну из своих легенд? Конечно! Но тогда ведь ты спас не только меня, но весь караван. Или… – она с сомненьем глянула на собеседника. – Тогда каравану не было суждено умереть, только мне?
      Он кивнул.
      – Но почему! – она не понимала этого, не могла понять! Как так могло быть, что в один и тот же миг кому-то было суждено спастись, а другому – нет. Но… А ведь она и не должна была ничего понимать. Судьба – то, что слепо принимают, беспрекословно подчиняясь, не более. Вот только к чему тогда весь этот разговор?
      Или для того, чья судьба уже была раз изменена, все не так? – Шамаш, почему ты спасаешь меня? Неужели моя жизнь важна? – улыбка вновь коснулась ее губ. Она спрашивала о самом невероятном, словно очерчивая круг между реальностью и грезами. И, потом, пусть всего лишь на мгновение, только фантазируя, представить себя в самом центре событий, в которых грезилось пробуждение от вечного сна для спящих и мир тепла и зелени для живых! – И поэтому ты пришел в наш караван, да? – она ожидала совсем иного ответа, когда этот был просто невероятен. – Ради меня?
      – Может быть.
      – Но ты не уверен? – продолжала допытываться она.
      Шамаш развел руками, словно говоря: "Как можно быть уверенным в причинах, когда порою трудно поверить даже в реальность случившегося?" -Все очень сложно, – проговорил он.
      – Но я должна это знать! Я хочу! Что же ты медлишь? – она торопила его, стремясь поскорее узнать правду.
      – Малыш, я не знаю, почему дракон принес меня не к городу, от которого на несколько дней вокруг исходят волны магии, а в мертвую снежную пустыню. Может быть, ему просто не хватило сил, а, может, тому была другая причина. Я не знаю, случайно он выбрал ту часть пустыни, где стоял ваш караван, или нет. Мне лишь известно, что все случилось именно так, а не иначе. И, случившись, изменило твою судьбу.
      – Ты мог просто оставить меня умирать.
      – Не мог.
      – Почему?
      – Потому что ты была ребенком, а дети выше всех законов, даже законов судьбы.
      – А если, спасая меня, ты наносил смертельную рану этому миру?
      – Он мне совершенно чужой, – спокойно ответил тот. – Мне безразлично, что с ним случится.
      – Было безразлично? – переспросила девушка, хотя и знала, как аккуратен в словах Шамаш, не допускавший никаких оговорок. Она подумала, что бог, которого не трогало течение времени, забыл о его ходе. Но, с другой стороны, это ведь был бог времени.
      – Было, есть… Какая разница? – пожал плечами Шамаш.
      – Но ты живешь… идешь по нему уже столько лет!
      – И что же? Оттого он не стал мне ближе и родней.
      – Но он… – вспыхнула было девушка, однако огонь в ее глазах угас быстрее, чем искра успела превратиться в пожар. – Какая разница? – пробормотала Мати, опустив голову. Ее лицо говорило: "О чем я спорю? Зачем?" Конечно, ей очень хотелось бы, чтобы земля стала и для бога солнца домом, если не навсегда, то хотя бы на то время, что он странствует с караваном по просторам снежной пустыни. Но не могла же она заставить его думать, чувствовать иначе, чем было на самом деле?
      – Возможно, – между тем вновь заговорил небожитель, в глазах которого была грусть, – я со временем и полюблю его так же, как любишь ты. И перестану чувствовать себя чужаком. Но это случится не раньше, чем он признает меня. Пока же, – он наклонил голову, – меня не связывает с ним ничего. Даже судьба, которой у меня нет. Только ты, – он взглянул на девушку. – И твой караван. Ведь это ваш мир.
      – Наш… – Мати вдруг стало грустно. И одиноко. Словно снежная пустыня обратилась бескрайней трещиной в основании бездны.
      Когда она, переборов себя, все свои страхи, сомнения, а, главное, обиду, шла к Шамашу, мысленно она представляла себе, что случится, что может случиться потом, словно пытаясь предугадать события. Она спешила пережить их, пугая себя одним будущим и успокаивая другим.
      В первом Шамаш должен был просто прогнать ее, даже не выслушав. Во втором он рассказывал ей светлые, чудесные сказки, как в детстве, которое, как ей казалось, осталось уже где-то далеко позади. Ей казалось, что третьего не может быть. Но почему же наяву все совсем иначе?
      Этот затянувшийся разговор… Он был таким тяжелым! Никогда еще ей не было так трудно говорить с Шамашем, слушать его. Прежде он казался ей добрым магов, сказочником, исполнителем желаний, которому были подвластны все миры и наяву и во сне.Сейчас он стал в ее глазах другим. Таким, каким она не видела его никогда.
      – Ты так и не сказал, почему постоянно спасаешь меня, почему спас тогда.
      – Без тебя бы ничего не было.
      – Как это? – удивленно спросила она.
      – Если бы не ты, я б не попал в этот караван.
      – Но снега пустыни не смогли бы убить тебя!
      – Я говорил тебе: если долго ждать смерть, она придет на твой зов.
      – Ты хотел умереть…
      – При чем здесь желание? Мне просто было незачем жить.
      – А теперь? Теперь тебе есть зачем? – она вдруг испугалась, так сильно, что губы задрожали, на глаза набежали слезы. Ведь если Он скажет "нет", тогда, в то же самое мгновение, словно подчиняясь его воле, весь мир распадется, разбившись на множество осколков куска льда, которые некоторое время будут кружить над бездной, чтобы затем исчезнуть в ее пустоте без следа и памяти.
      – Да, малыш. Теперь есть. Ради тебя. Спаситель в ответе за спасенного.
      – Поэтому ты с тех пор постоянно помогаешь меня?
      – Да. Я не могу иначе.
      – Шамаш… – на миг она задумалась. – Ты говорил, что тогда, в снегах… Если бы караван не принял тебя…
      – Меня бы не было.
      – Значит, и мы… Мы тоже спасли тебя?
      – Да.
      – И, выходит, мы тоже за тебя в ответе?
      – Нет.
      – Но почему? Потому что тебе так хочется?
      – Это закон иного мира. Ему подчиняюсь лишь я, не вы.
      – А если…
      – Здесь не может быть никакого "если",-остановил ее Шамаш. – Это так и никак иначе – вот и все.
      – И, все же…
      – Пойми, малыш: все то, что случилось потом, было следствием моего поступка.
      – Но если бы я не убежала… Шамаш, ты говорил, что видел множество будущих, изменяя судьбу, а это, самое первое, тоже?
      – Да.
      – И что бы случилось, если бы ничего не произошло?
      – Тебя бы не было.
      – И тебя?
      – И меня, – признал небожитель с тем спокойствием, будто речь шла о какой-то безделице, а не жизни и смерти.
      Хотя… Заглянув ему в глаза, Мати задумалась. Ведь все взрослые ведут себя так же, веря, что если что-то суждено, то это произойдет вне зависимости от наших мыслей, слов или поступков. Но ведь Шамаш был, должен был быть другим, не таким как все – великий бог, наделенный даром изменять судьбы.
      – А остальные? – сама не зная почему, продолжала расспросы Мати. Может быть, ей просто хотелось, перешагнув через миг своей, пусть уже нереальной смерти, заглянуть на шаг дальше, убедиться, что на этом все не закончится, что и дальше что-то будет.
      – Караван бы шел своей тропой, жил так же, как и прежде, борясь за жизнь и смиряясь с неизбежностью смерти.
      – Но ведь если бы не было тебя, никто бы не выжить! Как бы они перебрались через трещину без ледяного моста?
      – Трещины бы не было.
      – Как это?
      – Она появилась, потому что тот, другой караван, встреченный в снегах, разбил лед.
      – Но ведь мы… – Мати поморщилась, а затем с неохотой поправила себя, – они, – для нее было непривычно и неприятно говорить о своих словно о чужих, но сейчас каждое слово, даже самое маленькое, казалось ей важным, – все равно встретили бы тот караван.
      – Да. Но твои спутники были бы потрепаны метелью и встречей с разбойниками. Им было бы нечем делиться. Возможно, они бы и отдали нескольких оленей, покупая у чужаков потерянные карты. Но уж точно ни на день, ни на час не разделили бы тропу.
      – И если бы не я, никто бы не узнал, что в нашем караване снежные дети…
      Бог солнца кивнул.
      – Но… Но ведь на пути была бы еще и Керха…
      – Караван подошел бы к ней многие дни спустя обряда. И миновал, ничего не заметив, продолжая жить своей жизнью, не заботясь о том, что осталось позади.
      – И не было бы ни сада благих душ, ни сражения с Губителем…
      – Ничего.
      – Мне бы не понравилось так жить.
      – Ты бы и не жила. А без тебя не было бы ничего из того, что есть теперь.
      – Получается какой-то круг и я в его центре, – смешок сорвался с ее губ. Все услышанное казалось ей таким невероятным. Она и сама не заметила, как самая мрачная и противная явь стала превращаться в удивительную сказку.
      – Да. Круг. Круг перемен.
      – Круг перемен… – зачарованно повторила Мати, чувствуя, как душа затрепетала у нее в душе, как от прикосновения к чему-то воистину важному, чудесному.
      – В мире все так или иначе связано. Второй шаг невозможен без первого, а последний без всех предшествовавших ему. Мир – тончайшая ткань, повреждение любой нити из которых уничтожит все. Чтобы этого не случилось, нужно взять иголку, подцепить нить и зашить ею, несущей, полотно.
      – Ты говоришь как Лина, когда она штопает одежду.
      – Это что-то меняет? – спросил Шамаш, глядя на нее с некоторой долей грусти во взоре. Ну вот и все. Разговор остался позади. Поле было вскопано, зерна брошены.
      Дождь окропил его своей чистой солнечной водой, успокаивая нанесенную плугом боль. Оставалось только ждать, надеясь, что взойдет пшеница, а не плевелы.
      – Нет, – она подобралась к нему поближе, свернулась рядом в клубок, положив голову, точно на подушку на его руку, как делала будучи маленькой девочкой. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?
      – О чем?
      – Если у меня, как и моего отца есть этот дар – предвидение, пусть он проявляется во сне, не наяву. Во сне не так страшно заглянуть за грань, даже когда кажется, что за ней ничего нет. Во сне можно все изменить, сделать так, как хочется. А если не будет получаться – просто пожелать проснуться. Разобраться во всем, вновь заснуть и переделать…
      – Так все и будет.
      – Так? – она с некоторым недоверием взглянула на собеседника.
      – Сон – твоя стихия. Там для тебя возможно самое невозможное.
      – Ну, – ее губ тронула лукавая улыбка, – ты ведь научил меня, как управлять сном.
      И пусть я не повелительница сновидений, как Матушка Метелица, но кое-что я могу.
      – И, все же, будь осторожна во сне.
      – Ты же сам только что сказал, что…
      – Порою он правдив, а порой – обманчив. И не всякий способен увидеть разницу. Не случайно же в легендах два бога сновидений.
      – Два… – она наморщила лоб, цепляясь за мысль, которая неясной тенью вдруг колыхнулась в ней, стремясь вытянуть на свет, заглянуть в глаза…
      Но голос небожителя не позволил ей погрузиться в эти размышления.
      – Иди спать, малыш. Уже очень поздно.
      – А можно я останусь здесь? Я не буду тебе мешать. Повозка вон какая большая…
      – Нет.
      – Я знала, что ты так скажешь, – тяжело вздохнув, она села, двинулась к пологу, продолжая ворчать себе под нос: – Как же плохо взрослеть! Все сразу начинают думать о чем-то…О чем-то, – она знала, о чем, просто решила, что будет лучше оставить эту неопределенность. – Вот и отец стал говорить, что мне пора готовиться к переходу в повозку невест. Право же, мне уже хочется вновь стать маленькой девочкой… Или вырасти поскорее, оставив позади этот непонятный возраст, когда ты и не ребенок, и не взрослый – сплошное недоразумение… Ладно, – она тяжело вздохнула, как-то виновато взглянула на Шамаша. – Я пойду. Спасибо тебе.
      – Не за что, малыш.
      Она уже двинулась к пологу, но…
      – Милая…
      – Да? – она встрепенулась, потянулась к нему, как растения тянутся навстречу солнцу.
      – Я должен еще сказать тебе… – он умолк на мгновение, опустил голову на грудь, поджав губы. – Девочка, я всегда был искренен с тобой, хотя не каждый раз говорил всю правду. Помни об этом. Что бы ни случилось. Что бы ты ни услышала от других. Если что-то встревожит твой дух – не преумножай ошибок собственными мыслями, лучше спроси меня. Я отвечу на твой вопрос. Каким бы он ни был.
      – Но зачем, Шамаш? Зачем мне спрашивать тебя? О чем? – неужели Он сомневался в ее вере в Него? Это было даже обидно. И… Ей не хотелось думать об этом.
      Он качнул головой.
      – Я не знаю. Не знаю, зачем, не знаю, о чем будет твой вопрос. Знаю лишь, что придет мгновение, когда ты захочешь спросить меня.
      – Ты сомневаешься во мне… – тяжело вздохнула Мати. Ее обида была так сильна, что девушка скорее прослушала, чем услышала то, что сказал он потом.
      – Сомнение – это тоже оружие. Которое может быть одинаково полезно и опасно. В зависимости от того, в какую сторону оно обращено. Сомневайся. В себе, во мне, во всем мире. В том, что все мы живем. В том, что небеса не продолжение земли, а земля не заканчивается за горизонтом. Я говорю о другом. Не о вере. Об искренности.
      О вопросе, о том, что если ты захочешь спросить у меня, ты задашь мне. А не другим.
      – Но, Шамаш, разве сомнения не губят веру?
      – Нет.
      – Я не понимаю…
      – Рано или поздно сомнения все равно придут. Настоящая же вера не в том, чтобы не допускать их, но преодолевать.
      – Я… Я не уверена, что поняла… Но… Я обещаю: если вдруг, когда-нибудь, почему-то случится что-то, что заставит меня решить… подумать… что я сомневаюсь в твоей искренности, я спрошу тебя… Шамаш, так будет! Ведь иначе я буду не я, и…
      – Даже если ты станешь другой.
      – А я могу стать другой? – нет, это было просто невозможно! – Тогда… Если это случится… Я потеряю тебя?
      – Нет, – в его глазах была та грусть, которая дана лишь живущему одновременно в двух мирах – настоящего и будущего. – Саму себя. Часть своей души, своей судьбы.
 

Глава 5