– Я… – Мати испуганно глянула на крошечный комочек. – Нет!
      – Ты снова? Снова бежишь от своей судьбы?
      Та закусила губу. Такой боли, как в этот миг, она не испытывала еще никогда в своей жизни. Даже вспоминать давно умершую мать было легче.
      – Да, – она склонила голову, – я могу лишь бежать. Прятаться. Я… Я слишком труслива, чтобы идти вперед. Я слишком слаба для той судьбы, которую выбрали для меня боги… И… Если это возможно, дайте мне, прошу вас, другую судьбу. Если же нет – просто заберите эту…
      – Тот, кто теряет свою судьбу, становится рабом…
      – Я знаю, – кивнув, прошептала та, затем, всхлипнув, повторила, – знаю. Значит, я буду рабыней…
      – Дочка! – в ужасе глядя на нее, вскрикнул Атен. Он не понимал, не мог понять, почему? Что вдруг случилось с той, которая всегда была столь смела, которая всегда была готова идти вперед, что бы ни ждало впереди?
      – Почему? – спросила Айя.
      – Я… Эта малышка… Я не хочу, чтобы она умирала!
      – С чего ты взяла, что, оставшись с тобой, она умрет?!Ее судьба…
      – Ей нужна любовь, чтобы вырасти. Ты сама говорила об этом… А я… Я могла бы ее полюбить. Потому что она дочь Шуши, потому что она – такая же, как Шуши… – "Потому что она и есть моя Шуши, – хотела уже в порыве какого-то смутного чувства-озарения сказать она, – Шуши, вернувшаяся ко мне в ином своем рождении", – но не решилась.
      – Так в чем же дело!
      – Все, кого я люблю, кто мне дорог, страдают. Мама умерла… Шуши умерла… Из-за меня! Шамаш ранен. Из-за меня! Все, кто рядом со мной, обречены на муки! Все! А я хочу, чтобы эта малышка жила. И была счастлива!
      – И ты думаешь, что для нее это будет возможно вдали от тебя? – богиня снегов пододвинулась к ней, заглянула в душу девушки своими невидимыми глазами – потоками пламени. – Ты хочешь, чтобы ОН разочаровался в тебе?
      Мати вздрогнула. Она сразу поняла, кого имела в виду госпожа Айя. И…
      – Нет! Я… Я хочу, чтобы Шамаш простил меня! За все то, что я натворила…
      – Так почему бы тебе не попытаться заслужить его прощение своим стремлением исправить ошибки? Пусть не все – это невозможно, но хотя бы часть?
      – Я… – Мати вздохнула, взглянула на волчонка, а затем быстро, боясь, что стоит ей промедлить хотя бы на мгновение, и она передумает, склонила голову к малышке.
      И голос, который она слышала рядом так часто, что узнала бы среди множества иных, даже если бы его заглушал вой ветра и шепот снегов, заполнил ее разум, душу:
      "Прости меня, Мати! Прости! Я так виновата перед тобой! Я создаю тебе столько проблем!" "Шуши! Ты говорила, что вы, снежные охотники, перерождаетесь, возвращаясь в этот миг в новом рождении… Значит…" – она верила в это, надеялась, ждала…
      "Да. А еще рассказывала, что мы храним память наших предком, являясь их продолжением. В два раза сильнее. В два раза мудрее. Ведь родитель не один, их двое… Шуллат очень любила тебя…" "Я знаю! Я тоже очень люблю ее!" "Я буду любить тебя еще сильнее. За нее и за себя! Я… Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть! Послушной. Верной. Ласковой. Только… Только не бросай меня, пожалуйста!" "Зачем я тебе? Я не смогу дать тебе ничего, кроме одеяла в моей повозке, плошки молока да куска мяса. Я… Я не смогу дать тебе даже той свободы, о которой просила у меня Шуллат. Не потому что я не хочу. Я хочу… Просто… Просто никто из нас не свободен. Если не от других, то от самих себя".
      "Я и не ищу той свободы, о которой говорила моя мать. Для меня все иначе. Я другая. Не такая, как все. Я дочь снегов по своему племени и дочь огня по рождению." "Как и я…" – мелькнуло у Мати в голове.
      "Ты… Ты будешь моей хозяйкой?" "Да. Да!" – Мати вновь заплакала. Потому что не могла иначе. Но на этот раз слезы, текшие из ее глаз были совсем иными – легкими, сладкими. Они словно водой омыли ей душу, очищая от боли. И она поняла – ей есть зачем жить. Если не ради себя, то хотя бы ради этой малышки. И, может быть, когда волчонок вырастет, не только другие простят ее, но и она сама…
      – Я буду любить и заботиться о тебе, Ашти! – прошептала Мати. – Всегда! Я сделаю все, чтобы ты выросла сильной и счастливой! – она не сказала – волчицей или снежным охотником – потому что это не имело для нее никакого значения. Та грань, которую она всегда прежде проводила между собой – человеком и волком – зверем вдруг перестала существовать. И остались лишь два существа – пусть страшно разные, но, в то же время, в сущности, на расстоянии – не просто похожие, но совершенно одинаковые.
      Мати осторожно спрятала малышку за пазухой, пряча ее от мороза у себя на груди.
      А затем повернула к богине снегов. Ее черты изменились. Они разгладились, успокоились. И пусть лицо не лучилось счастьем, в нем было нечто другое, не менее яркое – цель, то, ради чего живут. Куда идут по дороге жизни.
      – Спасибо, – склонив на миг голову в знак уважения и признательности, проговорила она. – Спасибо.
      – Тебе будет тяжело одной, без матери-волчицы вырастить крошку.
      – Я сделаю ради этого все!
      – Не сомневаюсь. Когда решение принимается с таким трудом, оно исполняется. Я помогу тебе.
      Мати не спросила Матушку метелицу – как? Ей было это не важно. Нет, она готова была принять любую помощь, если она нужна для блага Ашти. Но если ее не будет – что же…
      – А теперь… – Айя вновь отодвинулась в тень.
      – Да, – заторопилась к краю повозки Нинти. – Нам пора.
      – Госпожа… – Атен, словно проснувшись ото сна, вскинулся, метнулся сначала к одной небожительнице,затем к другой: – Госпожи, позвольте нам отблагодарить…
      Оказать уважение…
      – Усни, караванщик, – голос Айи стал похож на дыхание ветра – ровное, шелестящее, убаюкивающее. – И ты, караванщица, – она повернулась к Сати, – тоже спи…
      – А мне… Мне можно проводить Вас? – спросила Мати.
      – Да, милая, – кивнула ей повелительница снегов.
      Они выбрались из повозки – две богини и девушка, державшая на груди, под теплым мехом шубы маленький живой комочек.
      Над землей царила ночь, в которой властвовала луна – бледноликая, огненноглазая и печальная. Воздух был чист и свеж. Полня грудь, он нес дрему – сладкую и цепкую, словно снежная паутина.
      Погруженный в сон мир казался пустынным и одиноким. Караванщики спали в своих повозках. Даже дозорные, подчиняясь власти повелительницы сновидений, дремали на спинах оленей, которые тоже были где-то на грани между явью и грезами.
      И только в душе Мати не было покоя. Оглядевшись вокруг, девушка вздрогнула.
      Снежная пустыня – не беззаботный сад благих душ. Тут всякое может случиться.
      Караван не может позволить себе вот так просто спать… Тем более, что…
      И тут девушка нервно повела плечами. Ей стало не по себе, когда она поняла, что не могла увидеть того, что только что видели ее глаза. Потому что над установленными вкруг повозками каравана был натянут шатер, за которым были скрыты и небеса, и свет луны, и просторы снежной пустыни с застывшими на их границе всадниками-дозорными. Но она видела все это и…
      Мати повернулась к богиням. У нее в глазах было сомнение и вопрос. Они спрашивали о том, что не смели произнести уста: "Это что, дар? Тот дар, которым Вы наделяете меня? Но за что? Ведь я не заслужила его!" -Мы ничего не дали тебе, девочка, – мягко, как добрая смертная, а не суровая богиня проговорила Айя, – все, что у тебя было, есть и будет всегда принадлежало тебе.
      Мати не поняла ее слов. Но… Но она и не стремилась понять. Главное было другое.
      – Матушка метелица, мой караван сейчас беззащитен. Воины спят. Шамаш спит… Кто отведет от нас беды?
      – Я. Не бойся, милая. Я позабочусь обо всем. Это место благословенно мной. Пока вы стоите на нем, с вами ничего не произойдет.
      – Но мы не можем остаться здесь навсегда.
      – Мне бы хотелось, чтобы… Нет, – возразила она самой себе, – я понимаю: караванщики – странники пустыни. Им нужно продолжать свой путь. Такова их судьба.
      И твоя тоже. До тех пор, пока ты этого хочешь.
      – Ты…Ты не сердишься на меня?
      – Сержусь. Однако куда меньше, чем на саму себя.
      – Но ты простишь меня?
      – Уже простила. И вообще – я не могу долго злиться на тебя. Ты же знаешь…
      – Я… Можно я вернусь к себе в повозку? Нужно покормить малышку.
      – Еще не время. Пока она сыта. Я позаботилась об этом. Пусть спит. Сон для нее сейчас- тоже пища.
      – Да, Матушка метелица. Спасибо тебе. И, все же, можно я пойду? – ей было не по себе одной наедине небожительницами.
      – Милая, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. И передала своему отцу, когда он проснется.
      – Да? – девушка насторожилась. Воля богини снегов – что могло быть важнее для караванщиков? Разве что желание повелителя небес.
      – Скажи ему, чтобы он не торопился увести отсюда караван. У вас достаточно еды и огня для небольшого отдыха. Позвольте Шамашу окрепнуть, оправиться от ран.
      – Конечно, Матушка… – она была уверена, что отец так и собирался поступить.
      – Я знаю, как вы заботитесь о нем. Как его любите. Просто… Просто вы так стремитесь поскорее убежать подальше от последнего города, что… В общем, передай хозяину каравана мои слова.
      – Обязательно!
      – Хорошо. А теперь… Мати, девочка, шла бы ты к Шамашу. Посиди с ним.
      – Но… – разве у нее было такое право – сторожить сон бога солнца?
      – Так будет правильно, милая. Ступай.
      – Зачем? – проводив молодую караванщицу взглядом до самой повозки, спросила, повернувшись к богине снегов, Нинтинугга.
      – Мне нужно увидеть его сейчас… И не важно, что он спит… – ее огненное тело начало обретать очертание, превращаясь в точеную женскую фигурку – стройную, как юное деревце, и как ветер легкую. Лишь накинутый на голову капюшон скрывал черты лица.
      – Ты смотришь ее глазами…-Нинти начала понимать. Это было удивительно, и все же, возможно. – Кто эта девочка? Твоя посвященная?
      – Мне приходится прибегать к помощи чужих глаз… – Айя слышала ее, но и не думала отвечать на вопросы, продолжая говорить лишь то, что хотела сама. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я не могу прийти к нему сама.
      – Айя, он…
      – Он выздоровеет, я знаю…
      – Для нас тело – лишь оболочка. Не более того. Если бы он захотел…
      – Но он не хочет.
      – Почему?! Почему он не освобождается от тех оков, в которые сам себя заковал, продолжая оставаться пленником плоти?!
      – Не знаю. Но если ему это для чего-то нужно…
      – Во имя свышних, Айя! Если бы он перестал держаться за все это… Все было совсем иначе!
      – А как "иначе"? Лучше или хуже?
      – Лучше! Много лучше!
      – Ты в этом уверена? – и, сама отвечая на свой вопрос, Айя качнула головой, вздохнула. – Шамашу дано не только видеть будущее, но, в отличие от всех остальных, всех нас, создавать его.
      – Ты хочешь сказать – эта та плата, которую свышние требуют от него за это право…?
      – Нет. Я думаю… Мне кажется, что… Если бы не это, не хрупкое людское тело со всеми его ранами, он не стал бы жить этим миром. Просто ушел бы из него, прежде чем нечто совершенно чужое начало становиться для него родным, привязывая к себе множеством нитей… И вообще, пусть он будет таким, какой есть. Каким ему хочется быть.
      – Ты любишь его…
      – Да.
      – Но Айя… – Нинти замешкалась. То, что она собиралась сказать… Это не могло не прочинить собеседнице боль. Но промолчать – было выше ее сил. – Айя, – она говорила осторожно, словно ступая по тонкой нити горизонта, – он… Он не…
      – Не Ут, – богиня снегов кивнула. – Я знаю.
      – Знаешь?! – удивленно вытаращилась на повелительницу снегов богиня врачевания.
      – Шамаш искренен. Он никогда не играл чужой роли.
      – Ты знаешь. Но вместо того, чтобы ненавидеть его, презирать, любишь, кажется только еще сильнее!
      – Да. Потому что он такой, какой есть.
      – Но ты… А как же Ут? Я не понимаю!
      – Ута нет… – задумчиво проговорила она. В ее голосе была грусть понимания и признание неизбежного, но не боль, которая уже бесконечно давно была выплакана до дна. – Его нет целую вечность и даже дольше… Я… Помнишь, я говорила малышке, что знаю, каково безнадежно терять? – она тяжело вздохнула, замолчала на мгновение, может быть, ожидая, что Нинтинугга заговорит с ней, прознав это столь редкое для ее души стремление к откровенности. Но та молчала, застыв недвижимой, слушая с такой жадностью, какой тянется к теплу костра, разожженного вернувшимся из пустыни тот, кому самому скоро предстоит отправиться в мир вечного холода. И Айя продолжала: – Я знаю, как больно, горько, невыносимо прощаться с прахом, хоронить память, как бывает страшно даже спустя дни и года, оборачиваясь назад, стремясь вспомнить что-то доброе, теплое… улыбку, касание рук, движение губ – видеть вновь и вновь лишь это мертвое безликое нечто… Ты скажешь – у нас нет тел. Эта людская плоть, – она развела руками, – всего лишь одежда, в которую мы облачаемся, путешествуя по земле, стремясь ощутить ее тепло или холод. Сгорит ли оно в огне жизни, обветшает ли со временем – мы лишь сбросим платье, чтобы переодеться в другое, только и всего… Но Ут… Это было…
      Я не знаю, как объяснить… Живя рядом со смертными, мы слишком привыкли думать людскими образами, а их так мало! Их не хватает, чтобы передать… Мне казалось: то, что я вижу – огонь, погасший навек, лед, растаявший без следа, дух, лишенный дыхания и твердь, потерявшая свою тень. Это было так страшно, что в первый момент, когда я увидела… Мне захотелось бежать скорее прочь… И я убежала.
      Убежала в мечты, надежды, которые с таким усердием поддерживали во мне вы все, надеясь сами, но которым, как я знала, было не суждено исполниться.
      – Почему ты ничего не рассказала нам? Почему позволяла верить в ложь?
      – Вера всегда обман… Но как же без нее продолжать путь? Не знаю, но, может быть, именно эта вера привела в наш мир Шамаша…
      – Но чтобы вера исполнилась до конца, ты ведь должна не просто признать его, но…
      – Полюбить? А я разве не люблю?
      – Любишь, но…
      – Поверь мне, это совсем не сложно. Когда не растрачено столько чувств, которые копились всю минувшую вечность… Я ждала… Я ждала его. Возвращения… Прихода…
      Сама не знаю, чего. Его! Не просто надеялась. Я готовилась к этому. И ты представить себе не можешь, как счастлива я была, когда он ступил на эту землю, как… Я наконец, перестала видеть смерть, оборачиваясь назад. Я начала жить не прошлым, а будущем!
      – Я рада за тебя. Потому что знаю, каково это – любить. И я завидую тебе – для тебя все самое черное позади. Может быть… Может быть то, как ты преодолела невозможное, позволит и мне сделать это… Но… Прости, но если Шамаш – не Ут…
      Тогда ведь, значит, Нергал знал, что не просто победил своего врага, но убил его.
      И ему не было никакой надобности накладывать на тебя это заклятие… Тот плащ, который скрывает тебя от Шамаша… Значит, его не существует. И вы…
      – Когда веришь в нечто целое, столь же сильно веришь и в его часть. Иначе нельзя.
      Нергал не накладывал на меня заклятия, ты права… Я сама своей верой сделала это. Не его, мой собственный плащ укрывает меня. И именно поэтому я не могу его снять. Можно быть сильнее, мудрее или хитрее другого, но только не себя. Однако я верю: если сбылась часть, сбудется и все остальное.
      – Ладно, Айя, мне пора возвращаться…
      – Подожди, – она повернулась к богине врачевания. В ее голосе, движениях вдруг что-то изменилось. – Прежде, чем ты уйдешь, я тоже хочу задать тебе пару вопросов…
      – Айя, я… Я ничего такого не делала… – она попятилась, затрепетала, ощутив на себе полный ледяного холода взгляд. – Ну, конечно, мне не следовало обещать девочке оживить ее мохнатую подругу… Но, право же, обещание – это не проступок.
      И вообще… Когда один из твоих священных волков прибежал ко мне с просьбой от Шамаша и…
      – Ты решила воспользоваться ситуацией и отомстить ему?
      – Нет! Как я могу! После всего, что он для меня сделал!
      – Не морочь мне голову! – резко прервала ее богиня снегов. – Я не смертная, которая не способна отличить правду от лжи, и не Шамаш, который, даже чувствуя обман, готов верить, если его просят помочь!
      – Ты не знаешь, что случилось! – не выдержав, вскричала богиня. – Ничего не происходит просто так! Мой город, моя Керха… Там должно было родиться будущее!
      А вместо этого… Я потеряла одно из тех существ, которые были мне очень дороги!
      – Но не своего же возлюбленного!
      – Какая разница! Его сестру! А когда… Когда смерть подходит так близко, страшно ужасно страшно, что…
      – Но при чем здесь Шамаш? И девочка? И мои священные волки?!
      – Смертные – ни при чем! Им я ничего и не сделала!
      – Шуллат не должна была умереть! Шамаш исцелил ее!
      – При родах что-то пошло не так. Бывает. Он предполагал, что так может случиться…
      – Могло случиться – потому что он знал, что ты вмешаешься!
      – И поэтому прислал за мной своего волка! – богиня нервно хихикнула.
      – Ты пришла бы и так! Он же хотел, чтобы ты одумалась! А ты… Ты заставила всех страдать! И сидела и смотрела, как они страдают! А чтобы Шамаш не вмешался – усыпила его!
      – Он был слишком слаб! И нуждался в отдыхе! А потом… Даже если и так, что с того? Все, что я хотела, это чтобы он понял: каково терять! Я хотела поставить существо, которое ему дорого, перед тем же выбором, перед которым оказалась моя названная сестра! Чтобы…
      – И что? Теперь ты довольна?
      – Нет, – вздохнув, она склонила голову на грудь. – Потому что страдают всегда не те, кто заслуживает страдания, а невинные…
      – Ты сама все так устроила!
      – Да… И выбор волчицы… И девочки… – она качнула головой. – Может быть…
      Может быть, я действительно была не права. И случилось именно то, что должно было… И тогда, и теперь…И Шамаш был прав… Зря я его так ненавидела…
      – Тебе не кажется, что слишком поздно для раскаяния?
      – Признавать свои ошибки никогда не поздно. Главное ведь их не повторять…
      Ладно… Ладно, я понимаю… Мне нужно будет извиниться перед ним…
      – Извиниться! Да ты предала его!
      – Не передергивай! Я лишь… Ошиблась! И все! Все! Ты, между прочим, ничуть не лучше меня! Если бы не твои игры, с волчицей вообще бы ничего не случилось! И с Шамашем, между прочим, тоже! Так что не тебе упрекать меня! Подумай лучше о том, что ждет тебя, когда он поймет…
      – Он все знает.
      – Что – все?
      – Все, что хочет знать. И хватит обо мне! Какое тебе до меня дело?
      – Не боишься, что он тебя возненавидит?
      – Нет!
      – А скажи, – казалось бы, она решила сменить тему разговора, – что там за история с драконом? Какая-то игра?
      – Каждый из нас играет в какую-то игру, правила которой известны лишь нам… – Айя вздохнула, качнула головой. – И хотим, чтобы нам подыгрывали окружающие…
      Не утруждая себя при этом тем, чтобы объяснить другим ее правила…
      – Жизнь – не игра, это ты…
      – Да? А ты?
      – Я?!
      – Не возмущайся, не надо. То, что происходило в этой… Керхе, это ведь тоже было не случайно.
      – Лика… Я никогда бы…
      – Я о том, что случилось прежде. В самом начале этой истории. Кигаль никогда не соблюдала правило ста лет. Не было нужды, когда смертные сами дольше не выдерживали… Разве что чуть-чуть… Это ты шепнула ей?
      – Нет, – однако, в голосе ее послышались нотки неуверенности. И звучал он как-то… нерешительно.
      – Значит, Намтару. Ты всегда была с ним дружна. А уж кому, как не ему, лукавить…
      – Он не лгал!
      – Я и не говорю, что лгал. И тот маг… Он что, действительно сам, без чьей либо помощи нашел способ вызвать Нергала?
      – А что?
      – Да так. Ведь для этого ему нужно было быть по крайней мере посвященным Губителя.
      – Айя, чего ты от меня хочешь? – не выдержав, взмолилась богиня врачевания. – Я не сделала ничего плохого! Случилось лишь то, что должно было произойти! Я знаю точно! Я говорила с Намтаром, даже смотрела в камень мира! Я… Я просто была частью событий!
      – Так же, как и сейчас?
      – Да! Так же!
      – Что ж… Если тебе хочется считать себя не игроком, а игрушкой в чужих руках – дело твое.
      – Ты уж, конечно, не игрушка! Ты что же, тоже захотела, чтобы у тебя появился свой город? Дракон не убивал людей, просто переносил в другое место? В один из твоих ледяных дворцов, да?
      – Да.
      – Но смертные говорят – "Нет города без Хранителя". И еще – "Если в одном городе появляется Хранитель, значит, где-то он исчезает." Скажи, те, кто бы остался в старом городе, они бы все умерли?
      – И что же? Тебе их жаль? Мне – нисколько. Или они жалели тех, кого отдавали дракону? Они просто платили их жизнями за свою… Но жизнь – не верная монета, и никогда не знаешь, кто окажется богачом, а кто бедняком в конце жизни.
      – А как же Шамаш!
      – Он понял бы меня. Может, не сразу, но потом… Он думает также: когда можешь спасти немногих – сделай это, оставив остальных другим спасителям. Потому что если будешь спасать всех, не поможешь никому.
      – Я не об этом! Дракон…
      – С Шамашем ничего не должно было случиться! Я видела будущее. То, каким оно должно было быть! Если бы девочка не убежала от своей судьбы…
      – А эта малышка? Зачем она тебе понадобилась? Или ты, зная, что Шамаш относиться к ней по особенному… – ее прервал взрыв смеха.
      Айя смеялась до слез, долго, все никак не успокаиваясь.
      – Ну ты… – сквозь смех начала она. – Ты что, подумала, я приревновала? – богиня готова была согнуться от хохота.
      – Но зачем тогда!
      – Да мне просто захотелось сделать ей подарок! Она так мечтала увидеть дракона, полететь на нем над землей. А потом… Я узнала, что Шамаш ищет дракона. И хотела, чтобы именно малышка вернула ему старого друга, чтобы… Ну, чтобы все было так. Потому что… Потому что так должно было быть!
      – Но эта маленькая караванщица изменила судьбу…
      – Да!
      – Как ей это удалось? Ведь она – всего лишь обычная смертная, пусть и одна из спутниц Шамаша. Что в ней такого особенного?
      Айя молча смотрела на нее какое-то время, затем набросила на голову белоснежную пуховую шаль, как-то зябко, совсем как смертная девушка втянула точеные, словно вырезанные из белого льда кисти рук в рукава мягкой пушистой шубы, которая незаметно сменила бесцветный тонкий плащ.
      – Мне пора, – проговорила она.
      – Ты не ответила…
      Но та уже белой снежной совой взмыла в небеса. И Нинтинугга, оглянувшись на мгновение, чтобы, бросив последний взгляд на застывший посреди снегов караван, спеша убедиться, что ему ничто не угрожает, полетела летучей мышью, назад, в свой город… …Мати сидела в повозке Шамаша, опустив голову на грудь, скользя взглядом по меховым одеялам.
      Перед ее глазами танцевали, кружась в причудливом танце, снежинки. Они, искрившиеся в лучах солнца, были чудесны, вобрав в себя блеск огня и задумчивость воздуха… Однако в этой красоте было что-то… что-то, что мешало сердцу, душе восхищаться ею, не замечая более ничего… Было… Или, может быть, наоборот, не было? В ней не было грусти, боли, мольбы все вернуть назад, пережить жизнь сначала, пройти иной дорогой, не той, что осталась позади.
      Отрешенный и холодный, снег не разделял тех чувств, что охватили Мати, и потому был ей чужим, совершенно чужим…
      Незаметно подкрались воспоминания, заставив с силой сжать вмиг побелевшие пальцы, стиснуть бледные нити губ.
      А затем… Ей показалось… Она почувствовала: словно легкий теплый ветерок коснулся ее головы своими нежными пальцами пробежал по волосам.
      Медленно, даже как-то с опаской подняв глаза, она встретилась взглядом с Шамашем, который, продолжая все так же неподвижно лежать под покровом одеял, задумчиво смотрел на нее мерцавшими в полутьме повозки, словно звезды на ночном небосводе, глазами.
      – Шамаш, ты не спишь? – заметив открытые глаза бога солнца, осторожно спросила Мати.
      Тот скорее взглядом, чем движением губ ответил ей: – Нет, – он хотел еще что-то сказать, но девушка остановила его:
      – Молчи. Не трать силы на разговоры. Матушка метелица сказала – ты должен отдохнуть… Ты знаешь, Она приходила сюда… Она такая… Я даже не поняла, какая Она… Наверное, потому что привыкла видеть образы, а она… Она как луч света, живущий вне огненной лампы, пламень без костра… Наверное, она очень красивая… наверное, ее красота могла ослепить меня и потому Она скрывала Свой лик…Она очень заботливая. Как мать. И строгая… Строгая, но при этом добрая…
      Я знаю, моей Шуши будет хорошо в ее ледяном дворце…
      "Прости меня, малыш, – на языке мыслей заговорил с небожитель. В его взгляде были сочувствие и боль, а еще – вина. – За то, что меня не оказалось рядом с ней в тот миг, когда я был нужен…" -Ты… Ты ни в чем не виноват… Это все я. Слишком поздно поборола свою гордость и побежала за помощью.
      "Никто не просит о помощи. Все ждут, когда ее предложат".
      – Таков закон… Нас учили от рождения, что нельзя просить…
      "Малыш…" -Нет, я знаю: боги… С Ними все иначе. Их нужно молить о помощи… Зачем иначе молитвы? И вообще… Но… Шамаш, можно я спрошу? Для меня это очень важно!
      "Конечно".
      – Госпожа Нинтинугга… Ты звал богиню врачевания или воскрешающую мертвых?
      Вздохнув, Шамаш на миг закрыл глаза.
      – Я думал, – он заговорил вслух. Его голос был тих и хрипловато-глух, временами переходя в сип, – она поможет мне удержать Шуллат среди живых… А воскрешать ту, которая видит в этом зло… – он качнул головой. – Это было бы неправильно.
      – Да, я понимаю, – ей стало легче. Пусть не намного, но все же. – Значит, я поступила верно, отпустив волчицу. Хоть в этом я не ошиблась… И… – чувствуя, что на глаза вновь набежали слезы, она всхлипнула, прикусила губу, и поспешно заговорила о другом – радостном: – У Шуши родилась дочь! Ее зовут Ашти… Она очень славная, совсем такая, какой когда-то была… – воспоминания о подруге заставляли ее плакать, но девушка все равно продолжала, упрямо смахивая слезы со щек:- Она – маленькая Шуши. Она – моя Шуши, которая захотела, переродившись, прийти ко мне… чтобы стать такой золотой волчицей, которая была нужна мне – такой же не совсем своей для своих, как и я… – она успокаивала его… и себя тоже.
      "Умница!" – Шамаш улыбнулся.
      – Ашти такая славная! Она сейчас спит, но… Хочешь, я принесу ее к тебе?
      "Нет. Не надо будить малышку. Познакомишь меня с ней потом…" -Шамаш…
      "Да, девочка?" -Если бы… Если бы все произошло иначе…
      "Малыш, – нахмурившись, он тяжело вздохнул, сжав губы, качнул головой, – не знаю, смогу ли я сейчас повернуть время вспять…Для этого нужны огромные силы…" -Нет, Шамаш, нет! – в отчаянии замотала головой девушка. – Я не об этом! Я не прошу тебя изменить судьбу! И не хочу, чтобы ты вернул все в прошлое! Ведь для Шуллат это было бы то же самое, что пытаться воскресить ее, да? Шамаш, я… Я просто… Если бы я не пыталась изменить судьбу, Шуши была бы жива?
      "Она ушла бы потом.Ты бы все равно пережила ее. Жизнь волка коротка…" -Сколько? Сколько бы она тогда прожила? Шесть лет? Может быть даже десять? А так… – она всхлипнула, стремясь удержать слезы в границах, но те, перелившись через край, потекли по щекам, коснулись солью губ.
      "Малыш, не мучай себя. Что произошло, то произошло".
      – Но этого не должно было случиться, не должно! – с силой сжав кулаки, так что ногти впились глубоко в ладони, она стукнула себя по ноге, словно нарочно стремясь причинить себе боль. – Я все сделала не так! Я хотела… Я думала… А получилось…
      "Все когда-нибудь ошибаются".
      – Но не так! Не так, чтобы за эту ошибку пришлось платить другим! Шуши умерла из-за меня! Потому что я испугалась и захотела изменить судьбу! Ты предупредил меня – о даре, о будущем…
      "Возможно, мне не следовало этого делать".
      – Нет! Ты все сделал правильно! Это я не поняла смысла предупреждения! Я… Я схватилась за мысль о даре, забыв все то, о чем ты говорил! Я увидела миг будущего и испугалась его… Или даже не его, а своего страха… Захотела убежать, все изменить, не задумавшись к чему это приведет, не заглядывая ни на шаг дальше того мига, в котором жил мой страх! Я виновата перед Шуллат. Но больше всего я виновата перед тобой! Если бы я не была такой дурой, с тобой бы ничего не случилось!.
      "Полно, девочка. Это все позади. Оставь воспоминания минувшему".
      – Я… Я ненавидела тебя! Понимала, что ненависть ранит больнее когтей дракона, и все равно продолжала… Словно… Словно специально стремясь сделать побольнее… – уткнувшись в одеяло возле его руки, она зарыдал. – Просишь ли ты меня когда-нибудь?
      Смогу ли я заслужить твое прощение?
      "Милая…" -Нет! – испуганно остановила его Мати. – Не отвечай сейчас! – выпрямившись, девушка провела ладонью по щекам. Она хотела смахнуть слезы, но лишь размазала их по лицу, которое сразу сделалось мокрым и липким. – Потому что… – продолжала она, – потому что я не готова услышать ответ! Каким бы он ни был!
      Потому что за такое не прощают! Даже друзей. Ведь мы… были, – она с трудом выговорила это слово. Ей так не хотелось, чтобы все осталось позади… – друзьями. Особенно друзей! Это… это как предательство! Я предала тебя…А самое такое… – слезы вновь потекли у нее из глаз. – Больнее всего, тяжелее всего от того, что я знаю: ты бы простил меня и за это… Ты всегда был очень добр ко мне…А я отплатила тебе… – почувствовав, что готова заскулить, совсем как больная волчица, Мати прикусила губу, мотнула головой из стороны в сторону.
      – Я сама себя не прощу за это! Никогда!
      "Зачем ты мучаешь себя и меня? Мне больно видеть тебя такой несчастной…" -Прости! Я сейчас успокоюсь… Сейчас, – она заставила себя улыбнуться сквозь слезы. – Давай поговорим о другом, хорошо? О судьбе. Вот я… Я убежала от своей судьбы… Значит… Я не прошла испытание… Кто я теперь – вечный ребенок?…
      "Малыш…" -Нет, я все понимаю… И… Пусть я лучше останусь вечным ребенком. Только не рабыней! Мне бы не хотелось быть рабыней! Хотя, наверное, такая судьба была бы достойной карой…