Несколько мгновений волчица молчала, глядя в сторону, на оживавший во множестве ярких красок мир.
      "Ты не совсем верно меня поняла. Я имела в виду, не то, что они боялись спать, а что им было страшно не проснуться, им казалось, что обычный ночной сон может стать вечным… Мати, – она недовольно мотнула головой, потерла лапой нос, – хватит говорить. Нам действительно нужно возвращаться в караван. Я понимаю твое стремление как можно дольше откладывать неотвратимое наказание, которое может там нас ждать, но нельзя же это делать до бесконечности! И, потом, чем позже мы придем, тем больше шансов, что нас поймают. Ты не думала об этом?" -Думала, – вздохнув, девочка опустила голову на грудь. – Но ведь уже все равно поздно.
      "Ты сама виновата. Не нужно было тянуть время".
      – Я так хотела, – обиженно надувшись, Мати отвернулась. Она знала, что дома ее ждет уйма упреков, замечаний и вообще… А тут еще приходится выслушивать еще и ворчание подруги, которая, как ни крути, виновата ничуть не меньше ее! Ну конечно, она ведь ни за что не убежала бы одна.
      Девочка спрятала в глубокие теплые карманы ладошки, которые начал покалывать своими острыми иголками мороз, и, поднимая ногами в воздух стайки легких пугливых снежинок, зашагала к тому горизонту, за которым, как ей казалось, должен был прятаться караван.
      "Ты идешь не в ту сторону, – волчица легко догнала ее, обежала, застыла впереди, преграждая дорогу. – Или ты решила навсегда остаться в снегах"?
      – Нет, – Мати тяжело вздохнула, поворачиваясь. – Ох, Шуши, и зачем только мы с тобой убежали в пустыню? И достанется же нам!
      "Мы сделали то, что должны были".
      – Ты думаешь? – в ее глазах загорелась робкая надежда.
      "Конечно. Тебе было необходимо побывать в ледяном дворце. Одной, без спутников – детей огня, ведь их путь не привел бы тебя к серебряным вратам, хрустальные стены не выдержали бы их горячего дыхания".
      – Да… Шуши, ведь если папа не найдет меня в повозке и испугается, Шамаш успокоит его, правда? – эта мысль принесла ей облегчение. Ну конечно, все так и будет! И отец не будет на нее сердится, ведь она искала свою судьбу, только и всего. И вот она нашла ее! Отец должен быть рад за нее, Мати же видела, как ему трудно. Еще бы, ведь его дочь родилась в пустыне, она – не такая, как все.
      "Да!" – поспешно ответила волчица. Однако в ее мыслях, движениях чувствовалось напряжение.
      Мати решила, что подругу, привыкшую к быстрым решениям и действиям, раздражала ее медлительность. Но в действительности дело было совсем не в этом. Шуллат чувствовала беспокойство, даже страх. Ее сердце быстро колотилось, словно после долгой погони за добычей, но при этом не было радости охоты, захватывавшего волнения погони, скорее ей казалось, что она бежала вслед за солнцем, понимая, что не угонится за ним никогда, и, все же, будто предчувствуя беду, подступившую сзади полукругом темноты, продолжала нестись вперед. Ее глаза горели грустью, губы трепетали и с них был готов сорваться жалобный полный боли и безнадежности вой – плачь по чему-то близкому и дорогому.
      Шуши внимательно огляделась вокруг. Нет, рядом не было никакой опасности, ничего, что могло бы угрожать ей самой и ее маленькой хозяйке. В чем же тогда дело?
      Тревожно принюхиваясь к духу пустыни, волчица повернулась, побежала в сторону каравана.
      Наделенная способностью безошибочно ориентироваться в пустыне, запоминать дорогу и всегда, даже по прошествии длительного времени находить обратный путь, она могла не беспокоиться о возвращении. И, все же, Шуллат выглядела чем-то очень обеспокоенной. Она бежала, временами останавливалась, принюхиваясь к верхним потокам воздуха, затем вдруг опускала морду вниз, скользя носом по самому снегу.
      Вдруг она замерла, закрутила головой, завилась на одном месте, будто ловя собственный хвост: рядом с духом опасности, проходившей по этой тропе впереди них, опережая, она учуяла знакомые запахи. Странно, и, все же, волчица знала, что не ошиблась. В ее широко открытых глазах было удивление. Она никак не могла взять в толк, что делали брат, господин и их спутники в пустыне. Почему они оставили караван? Чтобы найти беглянок? Но бог солнца знал, куда они пошли, понимал, что утром они вернутся невредимыми. Зачем же он отправился в снега и еще повел за собой детей огня? Или все было наоборот? Ему не удалось остановить людей, и он пошел с ними, чтобы защитить от опасности?
      – Что-то не так? – девочка подошла к ней, остановилась рядом. – Впереди беда? – она огляделась, чувствуя, как по спине мурашками пробежал страх. Что бы там ни было, девочка понимала, что стоит посреди снегов, вдалеке от каравана, а пустыня не любит одиноких путников, карая их за самонадеянность… или глупость.
      "Нет, все в порядке", – поспешила успокоить ее Шуши, торопливо заметая длинным хвостом сохранившиеся на тропе следы.
      – Ой, что это? – Мати все же увидела на гладком полотне снежного покрова не то ямку, не то блеклый отпечаток волчьей лапы. – Здесь рядом твои сородичи, да?
      "Нет, – волчица буравила ее упрямым взглядом настороженных глаз. – Это мой след.
      Мы шли здесь на закате", – она врала, ничуть не смущаясь, звериным чутьем понимая, что должна поступать именно так.
      А девочка пожала плечами, легко, не задумываясь принимая объяснение, которое не только отвечало на вопрос, но и успокаивало вновь проснувшиеся было в сердце страхи.
      Они продолжали путь и уже скоро увидели на горизонте купол шатра, застывший посреди белоснежных сверкающих просторов пустыни слепой серой тенью. Раньше Мати думала о нем лишь как о защитнике от безумных ветров метели, хранителе тепла и жизни, не видя ни красоты, ни уродства. Но сейчас… Ей было так хорошо, спокойно в снегах, горевших солнечным светом подобно множеству сосудов с огненной водой, и совсем не хотелось возвращаться в пусть надежный, родной, знакомый с детства, но такой маленький и бесцветный мирок каравана, лишенный чуда.
      И тут улыбка скользнула по ее губам: "Как это "лишенный чуда"? – она была готова засмеяться над своими мыслями, такими забавно-наивными они ей показались. – Ведь там Шамаш – господин магии. И он – мой друг, мой брат!" Думая лишь о нем, вспоминая его бесконечные черные глаза, девочка побежала к шатру, обгоняя замешкавшуюся волчицу.
      Выставленные караванщиками дозорные издалека заметили появление беглянок, однако не стали их встречать, лишь проследили внимательными взглядами до самого входа в шатер, словно опасаясь, что те в последний момент по какой-то ведомой лишь им причине передумают и вспугнутыми зверьками убегут назад, в пустыню.
      Мати не задумывалась над тем, почему все происходило так, а никак иначе, она вообще ни о чем не думала, лишь наслаждалась возвращением в круг родных, знакомых с самого рождения людей, ближе и дороже которых у нее никого не было.
      Радуясь тому, что ей удалось остаться незамеченной у всех на виду, девочка быстро добежала до своей повозке, скользнула внутрь.
      – Уф, – облегченно выдохнула она, зарывшись лицом в мягкий мех одеяла.
      "Все в порядке, – посмеиваясь про себя, думала она, – теперь если спросит: "А где это, интересно, Мати?" я отвечу: "Как где? Вот же я, у себя в повозке." – "А где ты была?" – она мысленно произносила слова за взрослых, копирую их хмурый, даже грозный голос. – "Здесь и была…" И пусть они говорят, что хотят! Все равно не пойман – не преступник!" – девочка прыснула в кулачок.
      Она перевернулась на спину, потянулась, купаясь в волнах жаркого духа огненной воды, наслаждаясь тишиной и покоем…
      Казалось бы, Мати не спала всю ночь и должна была умирать от усталости. Но нет, ничуть не бывало! Девочка чувствовала себя бодрой, веселой, глаза не слипались от дремы, наоборот, не хотели закрываться, словно тонкая незаметная ледяная корочка покрыла веки.
      Так Мати и лежала, скользя взглядом по серому чреву повозки, погруженному в покой и тишину. Она вспоминала ледяной дворец, его залы и высокие своды, временами ей даже казалось, что она все еще там, пусть не телом, но душой уж точно…
      Время ползло вперед медленно, словно неповоротливая гусеница по тонкой зеленой травинке.
      Девочка зевнула, надеясь привлечь сон, но он все не шел и не шел.
      Вздохнув, она, не поворачивая головы, словно боясь, что движение разорвет натянутые с таким трудом паутинки дремы, скосила взгляд на свернувшуюся с ней рядом волчицу, чей дух, отодвинув в сторону все сомнения, забыв о метаниях, уснул в то же самое мгновение, как тело застыло на мягком одеяле. Зверь знал, что должен отдохнуть, набраться сил и подчинялся голосу инстинкта, заставляя в подобные мгновения замолчать разум.
      Мати глядела на нее с завистью. Но почему она не может точно так же взять и заснуть? Вот бы научится погружаться в сон всякий раз, когда ей того захочется, а когда нет – бодрствовать, не борясь с волнами дремы!
      – Шуши, – позвала девочка подругу, но та и ухом не повела. – Шуши, ну проснись! – на этот раз она вытянула вперед руку, коснувшись горячего бока.
      "Чего тебе?" – проворчала волчица, приоткрыв сонный, подернутый поволокой глаз.
      – Поговори со мной, – попросила та, – мне скучно…
      "Мати, не будь такой эгоисткой", – зевнув, Шуллат вновь закрыла глаза.
      – Ну что тебе стоит! – не унимаясь, та вновь принялась тормошить подругу. – Отоспишься потом.
      "Но я хочу спать сейчас! – она вновь широко зевнула. – И ты спи".
      – Не могу. Сон никак не приходит.
      "Конечно, в этом ты вся: если не можешь получить чего-то сама, то этого не должно быть и у других!" -Все совсем не так! – обиженно воскликнула Мати.
      "Разве?" – ехидно бросила волчица и, решительно отвернувшись от подруги, вновь погрузилась в простор недосмотренного сна.
      Мати же сколько ни пыталась, никак не могла заснуть. Она и считала мгновения, и повторяла слова самых нудных из существовавших в мироздании заклинаний. Но сон не шел к ней, и все тут.
      – Э-эх! – вконец расстроившись, она стукнула кулаком по днищу повозки.
      Оставив всякие попытки заснуть, она села, огляделась вокруг. И тут девочка вспомнила о рукописи, взятой ею из командной повозки. Она не решилась оставить ее в караване, убегая из него. Еще бы, один проступок – это еще куда ни шло, но два да еще и одновременно… Вот бы ей досталось так досталось!
      Она втянула пальцы в рукав, в котором прятала свиток. И холодная иголка пронзила сердце, мурашки ледяной волной пробежали по спине – Мати не нашла рукописи!
      Стуча зубами она с нервной поспешностью стащила с себя шубу и принялась дрожащими от страха пальцами обшаривать ее всю вдоль и поперек, в надежде, что пропажа просто куда-то завалилась, но не потерялась, нет!
      Свитка не было!
      Отбросив шубу в сторону, Мати начала перетрясать одеяла, рванула на себя то, на котором лежала Шуши. Но ее рыжая подруга была слишком тяжелой, чтобы девочка смогла ее хотя бы приподнять. Однако маленькая караванщица не унималась, продолжая тянуть мех на себя, поднатужилась что было силы…
      "Отстань!" – огрызнулась на нее волчица. Надув щеки, она, зло глядя на девочку холодными нервно поблескивавшими глазами, зарычала.
      – Я потеряла, потеряла! – слезы застилали глаза, толи рыдание, толи стон срывались с губ.
      "Успокойся, – Шуши не могла видеть ее слез. Вся злость пропала. На ее место в глазах, сердце волчицы пришло сочувствие. – Объясни, что с тобой, что ты потеряла"?
      – Свиток! – сквозь слезы выдавила из себя девочки.
      "Нашла о чем беспокоиться! – фыркнула Шуллат. – Подумаешь: какая-то бумажка!" -Эта не бумажка! Это… Это…! Я ведь говорила тебе! Потерять ее – то же самое, что отнять у всех будущих поколений память о чем-то очень важном, без чего, может быть, они и жить-то не смогут!
      "Ладно, – тяжело вздохнув, смирившись с тем, что ей не дадут поспать, волчица поднялась. – Я найду".
      – Как! – в ее голосе была тяжелая безнадежность, однако в глазах уже начали пробуждаться, разгораясь, огоньки надежды.
      Шуллат фыркнула в ответ. Уже через миг она повела носом, а затем закружила по повозке.
      – Ты считаешь, я обронила свиток где-то здесь? – с удивлением глядя на подругу, спросила девочка.
      "А где еще? Или ты думаешь, что я позволила бы тебе оставить в пустыне вещь, которая хранила бы наш запах, а, следовательно, след?" – в ее глазах искрились веселые огоньки. Но уже через миг они исчезли, сменившись интересом. Волчица, что-то учуяв, стала раскапывать одеяла, словно стремясь пробиться к самому дну повозки.
      – Вот он, вот! – радостно вскрикнула Мати, выхватывая из-под когтистой лапы свиток. На миг она развернула рукопись, спеша убедиться, что это та самая, потерянная, а не какая-то другая, давно позабытая и совсем не нужная. Имя Лаля сразу бросилось ей в глаза и девочка облегченно вздохнула.
      Опасливо взглянув на полог повозки, спеша убедиться, что никто не подглядывал за ней, Мати поспешила спрятать свиток в рукав, для надежности прикрепив его к руке ленточкой-браслетом.
      Затем девочка повернулась к волчице: – Спасибо, спасибо тебе! – она обхватила подругу за лохматую шею, прижалась к ней.
      "Только не плачь больше, – Шуллат обнюхала голову подруги, ткнулась носом в макушку. – Не люблю, когда ты плачешь…" -Хорошо, я не буду, – сжав напоследок Шуши в крепких объятьях, Мати отстранилась от нее, замерла, с улыбкой смотря на подругу.
      "Что?" – поймав ее взгляд, волчица наклонила голову. В ее глазах проснулся интерес.
      – Ты у меня такая замечательная! Ты лучше всех!
      Шуллат растянула пасть в улыбке, довольная похвалой.
      Она придвинулась поближе к маленькой хозяйке, вытянула вперед шею, подставляя голову: "Чеши".
      Девочка погладила ее по жесткой шерсти на мордочке, потрепала шею, затем стала начесывать ямочку на лбу, в то время как волчица замерла, блаженствуя.
      – Тихо что-то, – спустя какое-то время, оглядев начавшую казаться такой тесной и пустой повозку, проговорила Мати. – И отец почему-то не идет. А ведь ему давно пора было вернуться… – ей даже стало казаться, что все просто забыли о них.
      Эта мысль заставила ее обиженно поджать губы – как они могли поступить с ней так!
      Она ведь не пустое место!
      Волчица сразу же ощутила перемену в настроении подруги, подняла на нее свои рыжие, теплые глаза, полные понимания и сочувствия.
      А затем вдруг, будто почуяв что-то недоброе, Шуллат подтянула лапы к груди, собралась, словно готовясь к прыжку. Ее мышцы напряглись, глаза настороженно оглядывали все вокруг. Еще мгновение и волчица вскочила, метнулась к пологу.
      – Ты куда? – девочка, которой меньше всего в этот миг хотелось оставаться одной, пыталась удержать ее. – Ты ведь хотела спать. Спи. Я обещаю, что не буду мешать.
      "Не сейчас… – она мотнула головой, сбрасывая руку подруги. – Сперва я должна узнать…" -Что? Что-то случилось? – она тоже двинулась в сторону полога, собираясь осторожно выглянуть наружу, оглядеться, спеша убедиться, что с караваном все в порядке, что взрослые просто обиделись на нее за побег и, решив наказать, оставили наедине со своими мыслями и чувством вины.
      Но Шуллат остановила ее, зло рыкнув:
      "Будь здесь. Я все проверю и вернусь!" Волчица выскользнула из повозки. Мати же села, обхватив колени руками, и замерла, собираясь ждать. Вот только… Ей всегда не хватало терпения. И еще это навязчивое, упрямое любопытство… Как тут усидишь на месте?
      "Ничего ведь плохого не произойдет, если я посмотрю…" – она встала на четвереньки, осторожно приблизилась к краю повозки, несмело чуть-чуть отодвинула полог, и приблизила лицо к образовавшейся щели с таким видом, словно ожидала увидеть в нее разверзнувшиеся небеса, танец демонов или еще какой невероятный ужас, подобный тому, что творилось, бушевало в ее душе.
      На первый взгляд не происходило ничего необычного. Под куполом шатра было тихо и спокойно. Безмятежным ровным огнем горели костры с огненной водой. Выпряженные олени в полном безразличии жевали колючки. И все же, было во всем этом что-то необычное, странное…
      Мати и сама не заметила, как оказалась снаружи повозки. Несколько мгновений она робко переступала с ноги на ногу, опасливо оглядываясь вокруг.
      Рядом не было видно ни одной живой души. Мати уже начала подумывать: а что если отец, разозленный ее поведением, тем, что она сбежала, да еще при этом нарушила данное слово, собрал сход, чтобы осудить ее? Но если так, какое же наказание для нее придумают? Ее ведь и из каравана выгнать могут.
      Она нервно дернула плечами, почувствовав прикосновение к ним страшного холода пустыни. Конечно, она не боялась мороза, верила, что сможет выжить в снегах, но сейчас ей не хотелось уходить!
      "Ну пожалуйста! – на глаза уже набежали слезы. Мысленно она оправдывалась перед своими спутниками, упрашивала их простить, наказать как-то иначе, но позволить остаться в караване. Девочка уже была готова заплакать, когда у нее перед глазами предстал образ Шамаша: – Он не даст меня в обиду! Он все поймет, он всегда понимает!" – ей нужно было увидеть мага, поговорить с ним, чтобы он выслушал ее страхи, успокоил.
      "Я же велела тебе сидеть в повозке!" – из-за спины раздался злой рык волчицы.
      – Но мне хотелось…
      "А ну быстро назад!" – Шуллат обошла девочку, остановилась перед ней, преграждая дорогу, а затем стала медленно наступать, выставив вперед голову и поглядывая недобрым глазом, вынуждая подругу подчиниться и вернуться.
      Но Мати этого совсем не хотелось, а упрямства в ней было ничуть не меньше, у волчицы.
      – Отстань!
      "Я что сказала!" -Ты мне не мать, чтобы приказывать!
      "Как знаешь, – Шуллат надоело спорить с девочкой. Она решила – в конце концов, у той есть и собственная голова на плечах и она должна понимать, как следует поступать, а чего делать не нужно. Его глаза сощурились: – Но только не пожалей потом", – и, повернувшись, она, осторожно, прячась под повозками и петляя, словно не желая никому попадаться на глаза, двинулась в сторону повозки Шамаша.
      Шуллат меньше всего хотела бы попасться сейчас на глаза богу солнца. Она чувствовала себя виноватой, понимала, что заслуживает наказания. Но волчица должна была найти брата, зная, что сможет успокоиться лишь убедившись, что с Ханишем все в порядке.
      Она ощущала некоторое беспокойство с тех самых пор, как совершенно неожиданно для себя учуяла запах брата в пустыне, на полпути между ледяным дворцом и караванной тропой. Рядом с ним был кто-то чужой и волчица не могла не узнать ту опасность, с которой Хана свела его дорога – Несущая смерть. В первый миг она испытала страх и за себя, и за него. Но потом заметила в стороне тело мерзкой твари. Волчица не осмелилась подойти к ней. Она не хотела признаваться в этом даже себе, однако Шуши было страшно – Несущая смерть пугала ее даже мертвой ибо, кто знает, возможно, она способна ожить и напасть…
      Так или иначе, сознание того, что противник повержен, несколько успокоил волчицу…
      Но не совсем.
      Она подобралась к повозке бога солнца, забралась под днище, замерла, озираясь по сторонам, и тихо, приглушенно заскулила, зовя брата.
      Ответа не было. Шуши заволновалась, нервно закрутила головой. Она была не в силах ждать. Ее охватило беспокойство, которое требовало выхода. Волчица уже хотела позвать вновь, на этот раз громче, так, чтобы Хан ее обязательно услышал.
      – Почему ты сидишь здесь? – Мати подошла к повозке, опустившись на корточки, заглянула под днище.
      "Тебе какое дело?" – Шуллат прижала уши, ее пасть приоткрылась, обнажая клыки.
      Девочка стала ее раздражать и волчица была не в силах, да и не считала нужным, сдерживать свои чувства. Ей хотелось, чтобы Мати отвязалась от нее, ушла назад, в повозку.
      Та же вместо этого, не обращая внимание на разгоравшуюся злость в глазах волчицы, забралась под повозку, прижалась к взлохмоченной рыжей шерсти, обхватила за мохнатую шею.
      – Прости меня, – на самое ухо Шуллат прошептала она. – Прости. Это все из-за меня, да? Я подговорила тебя убежать, а тебе приходится расплачиваться. Хан обиделся на тебя?
      "Наверно, – волчица вздохнула. Теплые слова, добрые руки маленькой хозяйки позволили ей справиться с вдруг нахлынувшей волной ярости, вновь став прежней.
      Тем более… Может быть, все действительно так, Мати права и, значит, не о чем беспокоиться, ведь обида – это не навсегда, это на время. Обида уйдет, главное – жизнь. – Хан вчера назвал меня эгоисткой… И он прав", – она вновь вздохнула.
      – Да что там говорить, – Мати качнула головой. – Обе мы хороши… Пошли.
      "Куда?" -К взрослым… Пусть уж лучше нас поскорее накажут. А то этот страх ожидания – хуже всего, – она вылезла из-под повозки, следом выбралась волчица.
      И как раз в это мгновение полог всколыхнулся:
      – Я пойду, скажу, чтобы приготовили еще отвара, – донесся до Мати голос младшего брата отца, а через мгновение показался и сам Евсей.
      Спрыгнув с повозки на прочный белый наст, караванщик чуть не столкнулся с Мати, которая, испуганно ойкнув, отпрянула назад.
      Летописец остановился, не спуская с девочки пристального взгляда не мигавших глаз, в которых явственно читался укор, однако с его губ не срывалось ни слова, так, будто он не знал, что сказать.
      – Возвращайся в свою повозку, Мати, – наконец, тихо произнес он. – Мы поговорим обо всем потом.
      – Почему не сейчас? – девочка удивленно хлопала глазами. Ей-то казалось, что все только и ждут ее возвращения. Разве не из-за этого они остановили караван, установили шатер? Почему же теперь все обходят ее стороной, не замечают, словно ее и нет вовсе? Но вот же она, вот!
      Караванщик бросил озабоченный взгляд назад, на только что покинутую им повозку, огляделся вокруг, словно кого-то ища.
      – Ри, – окликнул он оказавшегося поблизости паренька. – Отведи ее…
      – Но дядя! – вскрикнула Мати, скорчив обиженную гримасу. Она повисла на руке караванщика, не давая ему уйти, так ничего и не объяснив.
      – Сейчас не время. Я очень спешу, – он попытался разжать крепко стиснутые пальчики девочки, но не смог. – Мати, перестань!
      – Что перестань? – на ее глаза набежали слезы. – Почему никто ничего мне не хочет объяснить, и вместо этого просто обходят меня стороной, будто на мне стоит проклятие?!
      – Мати, успокойся, – к ним как раз подошел Ри. – Пойдем со мной.
      – И ты мне все объяснишь? – она с недоверием посмотрела на него.
      – Да.
      Лишь услышав его ответ Мати выпустила руку Евсея, который, кивнув своему помощнику, поспешно ушел.
      – Идем же, – проводив караванщика взглядом, Ри потянул девочку за собой, но та уперлась, не желая уходить от повозки мага.
      – Я хочу поздороваться с Шамашем! – сказала она, упрямо наклонив голову вперед, всем своим видом говоря, что до тех пор, пока не увидит наделенного даром, не убедиться, что он не сердится на нее за побег, она не сделает ни шага.
      – Не сейчас, – Ри продолжал тянуть ее за собой, стараясь при этом смотреть куда-то в сторону, словно боясь встретиться с девочкой глазами.
      – Это еще почему? – Мати недовольно топнула ножкой. – Отпусти меня! – она дернула руку, стремясь вырвать ее из крепких пальцев юноши.
      Ей бы это ни за что не удалось, если бы Ри не услышал у себя за спиной тихий сиплый рык волчицы, полный нескрываемой угрозы. Юноша оглянулся. Увидев прямо перед собой горевшие угрозой глаза огромного хищного зверя, он не столько испугался, сколько растерялся.
      Все в караване привыкли к паре священных волков госпожи Айи, к тому, что они, падкие на ласку и внимание, веселые и игривые, словно давно прирученные собаки, никогда не нападали на своих.
      И вот теперь это предупреждение, читавшееся в рыжих глазах: "Отпусти ее, не то…" А действительно, что может произойти, если Шуллат сочтет, что поступки кого-то из караванщиков направлены против ее маленькой подруги? Как она поступит тогда?
      Юноша задавал себе этот вопрос, однако при этом ему меньше всего хотелось искать на него ответ, вернее, найти его. На собственную голову.
      Мати тотчас воспользовалась тем, что волчица отвлекла на себя внимание Ри, и, вырвав руку, бросилась к пологу, отогнула его:
      – Шамаш, я… – начала она, но, заглянув в повозку, внезапно умолкла, застыв на месте, не в силах шевельнуться.
      Кто-то торопливо оттолкнул ее.
      Волчица, не долго думая, запрыгнула в повозку. Виновато скуля, поджав под себя хвост, она на брюхе подползла к лежавшему возле края волку, осторожно обнюхала его, ткнулась носом в бок. Тот едва заметно шевельнулся, открыл красный, слезившийся глаз, чтобы взглянуть на сестру, а затем, утомленный, вновь погрузился в забытье дремоты.
      – Папа! – слезы, безудержными огненными реками покатившиеся из глаз заставили девочку, преодолев оцепенение, кинуться к лежавшему рядом с волком хозяину каравана.
      Девочка упала отцу на грудь, уткнувшись заплаканным лицом в толстую оленью шкуру, которым тот был прикрыт по шею, оставляя лишь голову – всклокоченные, мокрые от пота волосы, лохматую бороду.
      – С ним уже все хорошо, – чья-то рука осторожно коснулась ее плеча.
      Оторвав лицо от шкуры, девочка испуганно оглянулась. И увидела сидевшую рядом Сати.
      – Что ты здесь делаешь?
      – Господин попросил меня помочь.
      – Шамаш? Помочь? Тебя?!
      – Ну… – Сати смутилась. – Он так сказал… – она сама не до конца верила в реальность происходившего и, объясняя все девочке, в то же время в какой уже раз пыталась объяснить себе. – Богиня врачевания наделила меня даром целительства, и… – она умолкла, встретившись с острым, как нож, взглядом девочки, которая смотрела на караванщицу сердитым зверьком.
      На смену боли и страху пришли обида и ярость. Лицо Мати исказила злость. В этот миг она ненавидела Сати, видя в ней даже не соперницу, а воровку, которая украла у нее что-то, что должно было принадлежать ей, только ей!
      – Уходи! – резко отвернувшись, процедила она сквозь стиснутые зубы.
      – Но я не могу! Он велел мне оставаться здесь, быть рядом с хозяином каравана, если ему вдруг станет плохо… – Сати вела себя так, словно в чем-то провинилась и должна теперь оправдываться. Ее руки подрагивали, пальцы нервно теребили край большого шерстяного платка, повязанного на шею.
      – Он сам позаботится о папе! – Мати упрямо вскинула голову. Она не понимала, что происходит? Неужели все так изменились за те несколько часов, которые ее не было?
      Что случилось с отцом? Он заболел? Чем? И при чем здесь Сати? Целительница она или нет – какая разница?
      – Он устал и должен хоть немного отдохнуть! – не выдержав, вскрикнула караванщица.
      В ее голосе была боль, в то время как голова чуть наклонилась в сторону дальней части повозки, где, укрывшись плащом, сидел бог солнца. Его голова склонилась на грудь. Черные волосы падали вперед, закрывая лицо.
      – Шамаш! – едва увидев мага, Мати рванулась к нему, но Сати схватила ее за руку, удерживая.
      – Стой!
      – Отпусти! – не столько от боли, сколько от злости зашипела девочка. И почему все вокруг тянули ее в разные стороны? Ну, взрослые еще ладно, а эта Сати, которая и старше ее совсем на чуть-чуть! Вон как возгордилась с тех пор, как прошла посвящение в этом ужасном городе смерти! Пусть это было особенное посвящение, проведенное самими богами, ну и что? Она от этого не переставала быть караванщицей! Ведь для нее же не придумали особенной судьбы, а оставили со всеми.
      – Дай Ему отдохнуть! Если бы не Он, твой отец был бы уже трижды мертв! Или ты думаешь, что это просто – прогонять вестников смерти?
      – Что с папой?
      – Что? Его ужалила снежная змея, вот что!
      Девочка охнула, в ужасе закрыв ладонями лицо. Она знала, что этот яд смертелен и противоядия не существует.
      – И все из-за тебя! – Сати уже не могла остановиться. – Если бы ты не убежала из каравана, ничего бы не случилось! Это ты виновата! Ты!
      – Нет! – вскрикнула Мати, зажав уши, чтобы ничего больше не слышать. Она взглянула на все так же неподвижно сидевшего Шамаша, на лежавшего отца, а затем опрометью бросилась прочь из повозки.
      Шуллат, проводив подругу пристальным взглядом рыжих настороженных глаз, повернула голову к Сати. Она хмуро зарычала обнажив острые белые клыки. Затем волчица лизнула брата в нос на прощание и побежала догонять подругу, при этом чуть не сбив с ног юношу, который стоял возле отдернутого полога повозки, привлеченный громким разговором.
      – Тебе не следовало так говорить с ней, – негромко произнес он.
      Сати тяжело вздохнула. Она чувствовала себя виноватой, но ничего не могла исправить, ведь пойманного слова не поймаешь.
      – Догони ее, скажи, что я совсем не хотела…!
      Юноша кивнул и поспешил в повозку хозяина каравана, моля богов, чтобы девочка побежала именно туда, чтобы обида не погнала ее обратно в снега пустыни.
      – Мати… – он залез в повозку, подполз к дальнему углу, где, накрывшись с головой одеялом, лежала, вздрагивая от рыданий, девочка. – Мати, перестань плакать, – Ри говорил твердо, решительно, понимая, что просьбы и слова жалости лишь увеличат поток слез.
      Его остановило приглушенное рычание. В темноте вспыхнули зеленым огнем дикие волчий глаза, которые глядели на караванщика в упор: "Уходи!" Видя, что гость медлит, не спеша убраться восвояси, волчица, напряженно рыча, двинулась к юноше. Угроза была не только в ее глазах, но каждом движении, даже дыхании.
      – Постой, подожди! – он чуть отодвинулся, выставил вперед руки, словно защищаясь от священной волчицы. Караванщик понимал, что боль, страх, обида – все те чувства, что охватили девочку, узнавшую о беде, случившейся с ее отцом, не могли не передаться ее четвероногой подруге. И если так… Кто знает, как поведет себя Шуллат. Она ведь может захотеть не только защитить девочку, но и отомстить за ее обиду. – Послушай меня, я пришел лишь, чтобы успокоить Мати. Она должна меня выслушать!
      – Уходи! – не выбираясь из-под одеяла, прокричала девочка. – Я не хочу ничего слышать!
      – Но…
      – Шуши, прогони его!
      Волчьи зубы лязгнули возле самого носа Ри.
      – Хорошо, хорошо, я уйду! – тому не оставалось больше ничего, как отступить к краю повозки. – Мати, Мати, выслушай меня! Ты должна знать! Шамаш обещал, что твой отец не умрет от яда. Не беспокойся за него. Но помни: хозяин каравана не переживет, если с тобой вновь что-то случится!