– Это так, – согласился Яросвет. А затем, вздохнув, продолжал: – Вот только вся бе-да в том, что он не поддержал бы ни тебя, ни меня… И, знаешь, я убежден: если бы он сам не хотел обратиться к богам, мне ни за что не удалось бы убедить его.
      – Да, – вынужден был признать Велимир. – Он слишком молод, чтобы не быть упрямым…
      Но мы-то не видим третьего пути, а бездействие лишь ускоряет гибель. Нам придется выбирать из двух дорог… Ты откажешься от своего выбора? – он испытующе взглянул на Яросвета.
      – Нет, – качнул головой колдун. – Но это ведь ничего не меняет, когда я один против всех. Ты будешь настаивать на том, чтобы я под-чинился решению большинства?
      К его удивлению, старик качнул головой: – Я не согласен с твоим выбором, но слова Черногора заставили меня задуматься. Те-перь я не уверен до конца, что и наш путь не ошибка, а поэтому не стану никого неволить. Поступай, как знаешь. К тому же, – чуть по-годя, добавил он, – мне представляется, что будет лучше, если всех, кто откажется идти за нами, а такие, вне всяких сомнений, будут в любом случае, соберет и объединит один из Старших. Наде-юсь, тебе удастся удержать их на грани хаоса и не позволить ска-титься к ярости слепого безумия… Хочется верить, что лишен-ные дара воспримут отсутствие единства среди нас как слабость, а не попытку обмануть… Яросвет, ты позволишь тем жителям своей деревни, которые захотят последовать за мной, уйти?
      – Конечно… И все же, я не могу обещать, что не постараюсь пе-реубедить каждого, кто сомневается.
      – Это твое право… И еще. Я хочу попросить: прежде чем предпринимать какие-либо действия, позволь нам осуществить задуманное до конца. Не объявляй войну прежде, чем мы получим покая-ние.
      – Хорошо. Я готов ждать столько, сколько будет нужно. Но вам может понадобиться моя помощь. Если люди обманут…
      – Что бы ни произошло, не вмешивайся. Священнослужители, воз-можно, решат испытать нас, нашу веру и готовность на самопо-жертвование ради будущего народа.
      Ты же можешь не так все понять. Не вмешивайся ни во что. Так будет лучше.
      – Как скажешь. Это ваш путь… И, все же, может быть, не стоит рисковать столь многими, ставя, в случае ошибки, под угрозу весь народ? Почему бы не провести через покаяние сперва часть, а уже потом, если все будет в порядке, остальных?
      – На то есть своя причина, – вступил в разговор еще один Стар-ший – одноглазый, со смуглой, высушенной южным солнцем кожей Днесь. Прежде чем продолжать, он взглянул на старейшего, словно спрашивая его разрешения, и лишь когда тот кивнул, заговорил вновь: – У нас не было времени ждать решения Совета, к тому же, бу-дучи в большинстве, мы знали, что все равно поступим по-своему…
      – И зачем тогда все это? – криво усмехнулся Яросвет. – К чему пустые разговоры?
      Зачем было вообще нам собираться? Все равно каждый остался при своем мнении.
      Если дело дошло до подобного, я начинаю радоваться расколу. Наш народ от этого только выиграл, у него хотя бы появилась возможность выбирать.
      – А готов ли он к этому выбору?
      – Если нет, то тому виной только мы сами, ибо слишком долго принимали решение за всех, даже не советуясь!
      – Ты спросил, зачем тогда Совет…- тихо промолвил Вели-мир. – Неужели ты сам не понимаешь: мы надеялись, что Черногор найдет способ сохранить единство!
      – Да почему ты так боишься этого раскола?! – не в силах себя более сдерживать, воскликнул Яросвет. – Ну вот, он произошел, и что же? Я могу дать слово, что ни один из моих воинов никогда не под-нимет руки на своего брата, пусть тот и избрал другой путь. Да я просто не смогу, что бы там ни было, что бы ни произошло, прика-зать им сражаться с вами!
      – Приняв покаяние, мы перестанем быть колдунами, мы станем просто людьми.
      – И что же? Мы будем сражаться с войском священников, не с мирными жителями.
      – Ты знаешь всех колдунов в лицо? Как ты отличишь лишенного дара от того, кто добровольно отказался от нее?
      – Да чушь это все! Вы можете не пользоваться даром, запрятать его в самые дальние закоулки души, он все равно останется с вами…
      – А если это не так?
      Яросвет удивленно взглянул на Велимира:
      – Я не понимаю тебя! Ты говоришь о том, чего просто не может быть! Вспомни, у народа были те, кто отказывался от дара, желая жить спокойной жизнью среди людей…
      Да вот хотя бы Аламир из де-ревни Черногора. И что же, дар покинул его? Нет. Все, что было дано ему при наречении, так и осталось с ним… Хотя, конеч-но, дети, которые родятся в будущем и не пройдут через обряд… Не знаю, что станется с ними. Что же до остальных…
      – Если бы действительно не было способа отнять дар, священнослужители ни за что не согласи-лись бы на наше покаяние.
      – Так они уже дали согласие? – колдун был готов вскипеть. – Зна-чит, вы успели обо всем договориться с ними! Но как вы могли?! Без, пусть даже чисто формального, известного заранее, решения Совета?!
      – Да пойми ты, у нас не было времени ждать! Если бы мы не сделали этого, то уже завтра Пресвитер объявил бы о священной войне с нашим народом! Сперва бы войска перебили живших среди лишенных дара, а потом добрались бы и до наших дере-вень.
      – Если все так, то вы спасли мно-гих… Но надолго ли? И что станет с народом? – он вздохнул. – Лад-но, что бы там ни было, ничего уже не изменить… Так что произош-ло? Вы направили вестника к Пресвитеру? И что? Собственно, мне понятно, почему вы делали все это за моей спиной, когда я мог вам помешать… Думаю, я так бы и сделал, постарался перехватить гонца… Но теперь это все уже в прошлом и ничего не из-менится, если вы мне все расскажите.
      – Я и собирался это сделать, – сказал Днесь, – но ты перебил меня.
      – Прости. Теперь я готов все выслушать.
      – Да, собственно, рассказ будет краток. Три дня назад я отпра-вился в их столицу…
      – Ты?! Да вы что: посылать вестником Старшего!
      – Пресвитер не стал бы встречаться с простым колдуном. К тому же, только Старший имеет право говорить от имени всего народа.
      – Постойте-ка, и священники, зная, кто попал им в лапы, отпус-тили тебя?
      – Да.
      – Не могу поверить!
      – И, все же, тебе придется. Ведь я здесь, а не на костре.
      – Да, это действительно поразительно… И как, тебе удалось встретиться с их правителем? Не думаю, что он говорит со всяким, кто того пожелает.
      – Не знаю, мне он не показался таким уж недоступным… У меня не было ни времени, ни желания задумываться над этим. Я просто пришел в Раду, приблизился к главному храму и рассказал первому встреченному священнику кто я и зачем пришел. Не медля, тот провел меня к Пресвитеру, который отнесся ко мне весьма благосклонно, выслушал и дал согласие принять покаяние колдунов… Мне даже показа-лось, что он был рад такому повороту событий. Возможно, мы не во всем справедливы к священнослужителям. Их ведь тоже можно по-нять: как и мы, они заботятся о будущем своего народа. Возвращение пророчества не могло не напугать их, вынудить предпринимать ка-кие-то шаги… Думаю, правитель лишенных дара на самом деле не хочет войны, а так – так появилась возможность все решить мирно.
      – Я не собираюсь ни пробовать понять Пресвитера, ни оправдывать его, – прервал старика Яросвет. – Меня вовсе не волнует судьба лишенных дара, когда превыше всего – будущее нашего народа!…Скажи, каким был его ответ. Это все, что я хочу знать.
      – Он сказал, чтобы в избранный им день все пришли к вратам столицы святого царства. Священники примут покаяние, наложат епити-мью и, по ее исполнении, введут нас в храмы истинной веры. И мы станем простыми людьми, получим свободу и надежду на будущее.
      – Если они действительно нашли способ отнять у нас колдовской дар…- задумчиво пробормотал Яросвет. – Если это так, вы… Все, кто пойдет на покаяние, выживут…
      Но будет уничтожен колдовской народ. Ведь вы станете… Никем!
      – Будущее народа – будущее детей, души, а не дара.
      – Я думаю иначе.
      – Мы, хоть и считали это маловероятным, все же надеялись пе-реубедить тебя. Жаль, что у нас ничего не вышло.
      – Но я многое понял. Конец – это не всегда смерть. И смерть – конец не всему.
      Идите своим путем, и пусть новый бог бу-дет добр к вам. Я же вернусь к древним творцам. И да помогут они мне выжить и победить… Если все действительно будет так, занося оружие, я не смогу определить, кому предназначен удар. Но я не хочу стать при-чиной гибели своих недавних соплеменников. Предупредите всех: пусть не встают на нашем пути, пусть остаются в стороне от войны, к которой вы не будете иметь никакого отношения. А теперь прощай-те. Я не хочу больше оставаться в том месте, от которого начали отворачиваться боги колдовского народа.
      – Что ж, решение принято, – произнес Лютич, вставая. Вслед за ним поднялись все остальные. – А раз так, нам пора браться за дело…
      – Осталось лишь решить, как быть с деревней Черногора, – Вели-мир поджал губы.
      Было видно, что ему больно думать о том, что его ученик может больше никогда не вернуться, и, все же… – Мы не можем их бросить…
      – Черногор просил оставить их в стороне от наших дорог, – ска-зал Яросвет. – Думаю, уходя, он позаботился о том, чтобы с ними ни-чего не случилось… Хотя бы первое время. А там будет видно.
      – Но этим он лишает их будущего!
      – Того, которого он не желал для них!
      – И, все же…
      – Это его право.
      – Да, его право, – вынуждены были признать Старшие. – Что ж… Быть посему… …В колдовских деревнях все были готовы к принятому реше-нию. Впрочем, Совет только утвердил то, о чем начали говорить за-долго до него. Поэтому известие вызвало волнение, какой-то смутный страх, но не панику.
      Старшие не хотели затягивать прощание с прошлым. Они соч-ли, что будет куда легче не продлевать час расставания, преиспол-ненный болью предстоящих потерь.
      С рассветом, оставив все позади, взяв лишь память и надежду, колдуны двинулись в путь, навсегда покидая свои деревни.
      Следуя воле священнослужителей, они не стали объединяться в единый поток сразу же по выходу из своих убежищ. Им предстояло пройти по семи разным дорогам, чтобы встретиться вновь только у врат Рады.
      Велимир в последний раз возвел храм. Он мог бы вывести жите-лей своей деревни и без помощи колдовства, но это значительно уд-линило бы дорогу, и старейший боялся, что они не успеют к назначен-ному сроку. К тому же, он понимал, что колдуны захотят проститься с храмом – немым олицетворением мира, о котором им предстояло за-быть.
      Круг врат был мрачным и холодным, колонны трепетали словно шелк на ветру, и казалось, что с камней смотрят невидимые глаза богов – без укора, без понимания и сострадания, – просто отрешенно прощаясь с теми, кто уходил от них, признавая за колдунами право выбора пути. Вот только сердце… Его вдруг охватила страшная боль. Ка-залось, что она убьет, и даже после этого ей не будет конца…
      Но стоило отвер-нуться от печальных колонн, отойти от них, как боль ушла, не оста-вив и следа. Немой, слепою толпой колдуны шли следом за Велимиром. Они понимали, что движет их Старшим, и были согласны с его выбором. И, все же, им не хотелось уходить, они так боялись потерять пос-леднее, что у них еще оставалось!…
      В их глазах искрились слезы, губы кривила боль, а души стонали от ужасной гнетущей тоски.
      Старейший сократил дорогу, насколько это было возможным, но путь до Рады все равно был не близким и приходилось спешить, что-бы успеть к святой для лишенных дара субботе – дню, назначенному Пресвитером для покаяния.
      А вокруг шумел лес, не обращая внимания на путников, не при-ветствуя их, как прежде, но и не гоня прочь. В нем было то же без-различие, которое колдуны встретили в храме. Ярко светило солнце и жар его лучей, такой непривычный для конца осени, высушил зем-лю, превратил ее в голый черный камень, на котором виделись хрупкие прожилки пожелтевшей и съежившейся травы. Ветер еще не успел сор-вать с деревьев всю листву и те стояли, покрытые обветшавшим зо-лотом. Но в них уже не было прежней гордости и величия.
      Скоро лес уснет, лишившись дара, хранившейся в его сердце – колдовской деревне, которая продлевала дни света и тепла, назло непогоде и близости холодной зимы.
      Предвестником этого грядущего из-за горизонта ползли черные холодные тучи, поглощая все на своем пути.
      Едва колдуны вышли в вязкое, голое поле, пошел дождь и его быстрые мелкие капли, сливаясь в поток, зашумели, захлестали по земле, смывая слезы с лиц и тотчас черня их летевшими во все стороны брызгами.
      Идти было тяжело. Конечно, они могли прибегнуть к помощи колдовства, разогнать тучи, согреть дыхание ветра, но никто и не думал об этом, словно уже само решение Совета отняло у них дар, и теперь они должны были как-то приспособиться жить без него…
      К вечеру старик вконец устал. Наверное, он бы давно упал, если бы два его спутника не шли рядом, поддерживая Старшего. Но кто мог помочь его сердцу, которое всякий раз сжималось, едва до слуха Велимира доносился плач напуганных всем происходившим детей и тяжелые безнадежные вздохи взрослых? Когда же он начинал подумывать о том, чтобы остановиться, позволив всем отдохнуть, то вновь и вновь вспоминал принесенные Днесем слова Пресвитера: "Мы примем покаяние, но лишь у тех, кто придет в выбранный нами срок. Все осталь-ные превратятся в наших глазах в диких зверей, лишенных души, с которыми не может вестись никакой разговор о спасении". И он заставлял себя, назло бившимся в грудь, словно удерживая, не пуская вперед, порывам ветра, идти все дальше и дальше, прочь от прошлого.
      Лишь когда солнце пропало за горизонтом и черное небо нава-лилось на землю, смешав все, украв краски и звуки, путники, на-конец, остановились.
      Это была странная ночь. Никто не спал. Все собрались вокруг самых обычных, чадивших и брызгавших во все стороны искрами кост-ров и молчали, не отрывая глаз от огня, несшего в себе дыхание смерти.
      Дети сильнее прижимались к родителям, мужья крепче обнимали жен. Колдуны боялись, что судьба разъединит их. Все вздра-гивали при одной мысли о том, что может ждать впереди. Конечно, они рассчитывали на понимание и милость людей, но готовились к худшему, полагая, что священники назначат самую страшную епитимью, какая только возможна. И они ждали смерти, считая, что за счастье детей им придется заплатить своей жизнью.
      Родители не хотели раньше времени пугать детей, ведь все могло сложиться совсем не так плохо. Но те чувствовали грусть взрослых и в их глазах стояли слезы, в которой читалась мольба: "Не оставляйте нас совсем одних в этом чужом мире!…" На заре, когда дождь прекратился, но небо оставалось все таким же хмурым и болезненно-серым, к ним присоединились те, кто жил в небольших городках и деревеньках.
      Их было много. И, все же, Велимир видел, понимал, что на его призыв откликнулись не все. Кто-то предпочел остаться, затаиться, надеясь на удачу. Другие двинулись в сторону одной из двух сохранившихся колдовских деревень.
      Велимир старался не думать о них. Теперь он мог себе это поз-волить: Совет разрешил колдунам выбрать свою судьбу и те, кому по-казался надежнее другой путь, должны были сами позаботить-ся о себе, Старшие же более не отвечали за их судьбы перед бога-ми. Да и не было больше ни Совета, ни Старших, ни самих богов, от которых совсем скоро предстояло отречься навсегда… и, наверное, самого колдовского народа тоже. Осталась лишь кучка напуганных людей, со страхом и надеждой смотревших в будущее.
      Едва солнце взошло, все снова двинулись в путь. Предстояло еще долгие дни брести по колени в грязи по раскисшим дорогам, мимо деревень и городов, которые совсем скоро должны были стать родными, но пока казались еще более чужими, чем раньше…
      Возле каждого людского поселения их встречали толпы. Вид-но, священники не успели предупредить верующих, объяснить им при-чину прихода колдунов. Не удивительно, когда большинство людских городов были оторваны друг от друга, представ-ляя собой тесный замкнутый мирок, узнававший о новостях спустя недели, а то и месяцы.
      Одни горожане лишь удивленно смотрели на пришельцев, пере-шептываясь; другие, торопливо пряча детей в подполе, брались за топоры, готовые встать на защиту своих домов. Но сгорбленные спи-ны, грязные измученные лица прятавших глаза странников не внушали страх. А едва тот уходил, волю себе давали ненависть и ничем не сдерживаемая злоба. И в путников летели камни, вослед им неслась грубая брань, замешанная на угрозах.
      Такая встреча убивала в сердцах надежду, заставляла задуматься: что же будет дальше? Че-рез какие муки предстоит пройти ради будущего, и каким оно будет? С каждым шагом росли сомнения и страх. Но разве можно отсту-пать, когда решение уже принято?…
      И, все же, все же, некоторые осмелились спросить Велимира:
      – Старший, что если оставить детей? Чтобы не подвергать их опасности. Потом, когда все прояс-ниться, мы их заберем…
      Тот тяжело вздохнул, качнул головой и тихо промолвил:
      – Нет, мы не можем. Даже если нам удастся убедить Пресвитера, и он согласиться принять нас, никто не станет повторять обряд для тех, кто не придет сразу. У детей не будет будущего.
      И родители, обречено склонив головы, согласно кивали…
      До Рады колдуны добрались к вечеру пятницы. Правители велели им остановиться за городскими стенами, сказав, что утром к ним вый-дут священники, примут клятву и объявят, какую епитимью решено наложить на готовящихся к обращению. Это вызвало вздох облегчения: от них не требова-ли сразу же войти в людские храмы и дать обеты пред ликом совер-шенно чужого бога…
      А потом горожане вынесли воду и хлеб, продавая его колдунам по дорогой, но вполне приемлемой для тех, кто собрался отказаться от всего, цене.
      Страхи и сомнения немного улеглись. На лицах появилось роб-кие подобия улыбок. У колдунов не было причины подозревать людей во лжи. А если все – правда, то уже завтра беды останутся позади. Они станут такими же, как лишенные дара и обретут право на счастье…
      В последний раз семеро Старших собрались вместе. Им было из-вестно больше, чем всем остальным, но они не собирались делиться этим знанием, которое скрыли даже от Яросвета на последнем Со-вете. Впрочем, это касалось только их.
      Тогда, соглашаясь принять покаяние, Пресвитер поставил одно условие… Но разве смерть семерых – не малая плата за спасение всех остальных? Им было понятно, почему священнослужители так ре-шили: Старшие имели слишком большую и прочную власть среди своих соплеменников, чтоб лишиться ее после покаяния, а люди…
      Зачем им чужие авторитеты и низвергнутые кумиры? Старики, они были давно готовы к смерти, и, все же, испытывали сейчас страх, который стара-тельно прятали, скрывая даже от самих себя. Ведь их ждал не веч-ный путь колдунов. Древние боги не примут тех, кто отверг их, в нового же вера не придет в один краткий миг.
      Поэтому они боялись, что их ждет участь Потерянных душ – пустота, не знающая ни творения, ни памя-ти, ни прошлого, ни будущего – грань, последний, полный ярости и ненависти, шаг в Никуда… Но ради будущего, они были согласны даже на это, готовые принести себя в жертву.
      Старшие сидели молча, погруженные в свои мысли и пережива-ния. Со стороны казалось, что они просто отдыхали – измученные жизнью, вдруг совсем подряхлевшие старики. И лишь Велимир то и дело открывал слезившиеся глаза, чтобы в который уж раз взглянуть на притихший, насупившийся лес, в котором терялась узенькая лен-точка тропинки.
      – Кого ты ждешь? – вздохнув, спросил Лютич. – Мы предупредили всех и признавшие наш выбор уже присоединились к нам. Больше никто не придет.
      – Может быть, вернулся Черногор… Я надеялся, что он бу-дет с нами…
      – Это было бы так, если бы боги назвали ему тот же путь. Но если нет…
      – Он пришел бы и тогда, чтобы убедить нас повернуть, пока не стало слишком поздно.
      – Он не выступил бы против нашей воли, против решения Совет…
      – Лютич, ты слишком плохо его знаешь. Он бы скорее погиб сам, чем позволил другим по собственной воле расстаться с жизнью. Нет, раз Черногора нет, значит, он еще не вернулся.
      – Может, оно и к лучшему, – промолвил Днесь. – Во всяком случае, он останется жив…
      Он слишком молод, чтобы умереть… И, потом, если мы ошибаемся, только он сможет исправить нашу ошибку.
      – Да, – вздохнул Велимир. – Но если мы правы? Нам следовало дождаться его возв-ращения и лишь тогда…
      – Нам всем хочется верить в лучшее, – Лютич качнул головой. – Но ведь его уже может не быть среди живых. Тогда ожидания напрасны и, более того, смертельны для народа, когда отпущенное нам время подходило к концу… На все воля богов.
      – Воля богов, – полубессознательно повторил старейший. – Мне по-чему-то кажется, что это именно они удерживают Черногора, не позволяя вернуться.
      – Но зачем им это?
      – Не знаю. Может быть, они уже вышили полотно судьбы и не хо-тят, чтобы Черногор изменял его узор… Мне было бы несказанно легче умирать с твердой верой, что мы поступаем правильно. Почему же сомнения не покидают сердце?
      Он умолк, замер, не ожидая, что кто-то ответит на его вопрос. И над землей нависла тяжелая гнетущая тишина.
      Незаметно приблизилось утро. Яркие красные всполохи раскраси-ли в многоцветные узоры мглистые перья облаков. Обжигаясь о них, словно о пламень костра, ночная тьма медленно поползла на за-пад, уступая пядь за пядью землю свету.
      Было холодно. Думая о близости долгой вьюжной зимы, усталое бледноликое солнце с грустью смотрелось в льдинистые кромки луж, серебрило инеем черные своды земли.
      Звенящий ветер обжигал своим недобрым мглистым дыханием и вносил в сердце страх и ожидание беды.
      Но, по мере того, как солнце поднималось над лесом, даря ми-ру остатки своего тепла, ветер утих, разбились мелкими осколками воды растаявшие кусочки льда, исчез белый саван с земли и она медленно стала оживать, зашевелилась, заворочалась, сбрасывая ос-татки дремы. Она упрямо боролась со сном, хотя и знала, что ей уже пришла пора уснуть, чтобы, покоясь под снежным покровом, защищен-ная им от стужи и вьюги, отдохнуть, переносясь в мечтаниях в са-мые прекрасные и счастливые края.
      Дождавшись, пока солнце разгонит последние сгустки мглы, пы-тавшейся спрятаться в тени могучих стен, и замрет над ними, спо-койно созерцая все вокруг, воздух наполнил гул колоколов, соеди-ненный воедино с грохотом барабанов и свистом труб в странную, лишенную ритма и мелодии музыку, напоминавшую скорее какое-то древнее сложное заклятие. Едва достигнув слуха колдунов, она, подчинив их своей безликой власти, заставила опуститься на коле-ни, склонить голову, смиренно ожидая своих судей. А затем городс-кие ворота отворились, и на поле вышла длинная процессия, впереди которой, одетые в одежды первосвященников, гордо шествовали Прес-витер и шесть священников Конклава.
      У каждого из них в руке был посох, увенчанный разделенным крестом на четыре части кругом – священным символом солнца, зна-ком истинной веры. Золотые круги покрывали их парадные багряно красные одеяния, сверкая и переливаясь драгоценными камнями, сое-диненными в сложные, многогранные обереги. Следом в своих зеленых хламидах шли монахи, затем – укутанные в серые плащи проповедни-ки, и, наконец, "белые" люди – служки, певчие, плакальщики и чтецы молитв.
      Когда процессия священнослужителей остановилась перед кающимися, на миг все звуки стихли, над поляной нависла тяжелая, мертвая тишина. Она казалась чем-то куда более реаль-ным, осязаемым, чем все остальное – стеной, призванной отделить прошлое и будущее…
      А затем над полем разнеслись звуки новой мелодии – могучей и величественной, четкой и, казалось, вечной, словно биение сердца. Она неслась со всех сторон, заполняла собой все, не оставляя места ни слову, ни мысли.
      Скоро и она стала постепенно затихать, отступать куда-то в сторону, но не чтобы уйти совсем, а сохраниться, словно легкая дымка тумана, нависшего над полем.
      – Кто вы? – разнесся голос Пресвитера, поднявшегося на высокие подмостки трубного места, с которого в обычное время гонцы объяв-ляли жителям окрестных поселений главные новости, решения конклава и повеления бога.
      – Колдуны, – прозвучал несмелый ответ. Они не могли понять, по-чему их спрашивают, неужели священники забыли о покаянии? Но если так, свидетелями какого обряда они стали?
      – По доброй воле вы решились прийти сюда или по принуждению?
      – По доброй…
      – Сильны ли вы в своей решимости? Не сожалеете ли о совершен-ном? Если вы хотите уйти – сделайте это сейчас, не невольте себя.
      Колдуны лишь еще ниже опустили головы в немом покорстве. Никто из них не сдвинулся с места.
      – Мне сказали, что вы готовы отказаться от своих черных бо-гов, отринуть дарованные ими демонские дары и припасть к источни-ку истинной веры. Так ли это?
      – Да.
      – Тогда повторяйте за мной: Я, имярек, отрекаюсь от власти богов, ввергнувших меня в заблуждение силой своей ложной веры… …Отрекаюсь от колдовского рода, власти былых законов и обетов… …Отказываюсь от дьявольских даров, позволяющих мне творить чудеса… …от всего былого, в надежде и вере, что истинный бог очис-тит меня от скверни прежних прегрешений и допустит до сладости праведной жизни… …Я делаю это добровольно, не понукаемый никем, никакой уг-розой, ища освобождения души, не спасения тела… …Да будет солнце свидетелем моей клятвы и пусть оно пока-рает меня, если я говорю неискренне или если когда-либо откажусь от данной клятвы… …Ныне, присно и вовеки веков. -…Ныне, присно и вовеки веков, – повторили кающиеся.
      Им показалось, что какая-то неимоверная сила завладела их душами, подхватила, повлекла за со-бой, окутала, на мгновение ослепив и оглушив. Когда же зрение вер-нулось, они увидели, что над полем висит, медленно тая в лучах солнца, неясное серебристое сияние. В нем было скрыто что-то… Такое родное и дорогое, что на глазах людей выступили слезы. Сердце сжалось, ощутив боль страшной потери, скорбь нес-кончаемой разлуки… Поспешно опустив головы, они замерли, не поднимая глаз с земли, боясь взглянуть на родных, друзей, и увидеть в них как в зеркале отражение тех перемен, которые коснулись их самих.
      Они молили судьбу лишь о том, чтобы все побыстрее закончи-лось, и им позволили уйти, спрятаться подальше от чужих глаз, забыться, ища в беспамятстве избавление от боли.
      – Кто вы? – вновь раздался голос Пресвитера. В этот миг, в гнетущей тишине, он казался подобным путеводной нити, за которую все готовы были схватиться, веря, что она выведет из пустоты.
      – Ослепшие сердца, Потерянные души, тени того, на что мы не в силах смотреть…
      Пресвитер подал знак и вперед вышли служки. Быстро, не оста-навливаясь ни на миг, они снимали колдовские знаки с плеч коленопреклоненных людей, вырывая их вместе с клочьями одежды. За ними следовали монахи и проповедники, которые окуривали всех пахнувшим хвоей дымом и рисовали желтой краской на спинах, на груди солнечные круги.
      Дождавшись, пока священнослужители закончат свое дело и вер-нутся назад, к помосту, Пресвитер заговорил вновь:
      – Что было, то было, и пусть никто не вспоминает о том. С этого мига вы – новообращенные. Отречение позволило Богу заглянуть в ваши души, услышать ваше покаяние и принять вас в лоно своей церкви. В милости своей, бог налагает на вас благо-честивую епитимью. Пройдя все ее степени, вы станете нашими брать-ями и сестрами, и никто более не сможет разделить нас, ни в этой жизни, ни в загробном мире.
      А теперь, – продолжал он. – Служители бога укажут вам места, избранные для вашего поселения, и те храмы, к священникам которых вам следует обратиться и которые будут следить за выполнением ва-ми епитимьи. Священники объяснят вам, какими правами вы наделены с нынешнего дня, какие обязанности на вас налагаются и какие ог-раничения остаются до тех пор, пока епитимья не будет выполнена. Да пребудет с вами бог.
      Пресвитер медленно, опираясь на посох, сошел с помоста и, ок-руженный верховным духовенством, двинулся в сторону городских во-рот.
      – Не слишком ли ты добр к ним, святейший? – бросив назад, на не решавшихся подняться с колен колдунов, спросил глава братства проповедников – высокий мрачный мужчина средних лет с колючими темно-серыми глазами и острым, похожим на клюв хищной птицы, но-сом.
      – Они заслужили милосердие, Влад. Я несказанно рад, что они пришли и мне не придется начинать ужасную войну, в которой по-гибли бы тысячи ни в чем не повинных детей божьих.
      – Ты полагаешь, что здесь все? – криво усмехнулся проповедник.
      – О, я не столь наивен. Конечно, кто-то испугался, не веря в нашу милость. Но им ли быть угрозой для нас? Словно трусливые звери, они попрячутся в норы и затихнут, боясь каждого шороха и свиста. Может быть, наша милость позволит им прийти позже, моля о покаянии… Что же, мы примем и их, конечно, наложив куда более строгую епитимью, но дело того стоит, ибо каждый день, подобный нынешнему, будет неотвратимо приближать нас к нашей побе-де.
      – Почему ты так уверен в этом, святейший? – спросил еще один старший служитель – настоятель Радского монастыря.
      – Потому что я читал архив первосвященника. Это был воистину мудрый человек, способный многое предвидеть. Он с надеждой глядел в будущее, предполагая, что рано или поздно придет день по-каяния колдунов, день, который возвестит о нашей победе.
      – Но если он видел победу не в войне, а в покаянии, почему не воспользовался его силой тогда, тысячелетие назад, почему, вместо этого, принял капитуляцию, вручая в наследство своим потомкам не-разрешенную проблему, неослабевающую угрозу?! – монах был удивлен и, в отличие от проповедника, не скрывал своего удивления.
      – Для того чтобы покаяние возымело силу, освободило колдунов от власти черных богов и могущества, которым последние наделили их, было необходимо, чтобы это проклятое племя само, без чьей-ли-бо подсказки, осознало свои прегрешения, само бы дошло до мысли о покаянии и добровольно, вложив в слова всю свою душу, произнесло отречение. Нужно было, чтобы они сами повернули свой дар против себя, убивая его, выжигая из своей души, своего сердца.
      – Ты хочешь сказать, – осторожно начал молчавший до сих пор секретарь конклава, – что они не просто отказались от дара, а действительно потеряли колдовские способности?