– Старший… – начала она, но замолчала, не сразу решив-шись спросить о том единственном, что продолжало тревожить. – Ска-жи, а новый дом, он дан нам надолго? Или однажды нам придется по-кинуть и его?
      – В мире нет ничего постоянного, за исключением вечной доро-ги. Со всем рано или поздно приходится расставаться… Этот дом… – на миг он умолк, оглядывая лежавший перед ним край. – Он на-дежен и защитит от всех ураганов, охвативших мир. Но это – только колыбель. Придет пора и вы, ища свою судьбу и дорогу, покинете ее, вновь отправляясь в путь, – он увидел печаль в глазах колдуньи. – Не сожалей об этом, ибо сей дом останется навсегда в памяти, рядом с множеством других жилищ, и когда-нибудь, уходя в бесконечные края, вам будет о чем помнить…
      И еще. Дубрава, я обещаю: на этот раз вы будете свободны в своем выборе – уйти или остаться – подчиняясь велению сердца, а не слепой необходимости.
      – Ты хочешь сказать, что с этой минуты нам ничего не угрожает: ни мечи воинов, ни костры, ни тюрьмы священнослужителей, ни даже слепая ярость Потерянных душ?
      – Ничего.
      – Правда? – ей вдруг захотелось рассмеяться от непонятной, все-поглощающей легкости и ничем не сдерживаемого чувства счастья, но она замерла, заметив тень печали в глазах колдуна. – На самом деле? – ей было куда легче поверить в то, что их ожидают новые беды и несчастья, чем понять, что все злое уже позади и пришла пора доб-ра.
      – Когда Потерянные души вырвутся из-под власти ста-рых заклятий и обрушатся на землю, стремясь уничтожить все живое, они не смогут даже своим дыханием коснуться этого на-вечно закрытого для них края.
      – Эти слова способны внести покой в сердце любой матери, – кол-дунья облегченно вздохнула, улыбнулась. – Только… Старший, ты, на-верное, оговорился: не "когда", а "если"… – и вновь что-то ост-рой иглой кольнуло ее душу, заставив затрепетать в груди, когда она увидела, как Черногор отвел глаза, не произнося ни слова в ответ. – Так вот какое будущее ты предвидел, вот о чем не хотел го-ворить нам! – чуть слышно прошептала она, покрепче прижав к груди дочь. – Новое пророчество…
      – Это не пророчество, Дубрава, – тот поморщился, словно от рез-кой боли. – А плата, которую требуют боги за возможность путешество-вать во времени. Они открывают путь в прошлое, делясь своими опа-сениями за будущее… Знания – не всегда дар. Порой бывает, что нет ноши, тяжелее этой… Не бойся, Потерянные души не исполнят своих замыслов. Им не уничтожить наш мир. Боги не допустят этого. Что же до остального… Прости, но мне слишком трудно говорить об этом…будущем…
      Она кивнула, не продолжая расспросов, хотя ей и хотелось бо-лее всего на свете разузнать, что же ждет впереди… Но Дубрава вспомнила… Она, совершенно неожиданно для себя вспомнила тот разговор с Власом, в первый день, когда они только пришли в кол-довскую деревню Черногора. Тогда она дала слово и теперь пришла пора его сдержать.
      Колдун посмотрел на нее с некоторым удивлением, не понимая, что ее остановило и, в то же время, благодарный ей за это. Затем он устало улыбнулся:
      – Поверь мне, все будет хорошо. Какие бы беды ни угрожали ми-ру, вам нечего бояться. Мы достаточно заплатили богам за право иметь свое будущее, – он уже собрался уходить, но женщина остано-вила его:
      – Я… Прости меня, Черногор, – несмело глядя на Старшего, про-молвила колдунья.
      – Я понимаю, что не должна тебя расспрашивать ни о чем, и, все-таки… Все-таки, прошу, только один вопрос!
      – Ты уверена, что хочешь этого? – он не осуждал ее за любопытство, и все же… – Знания – причина самой страшной боли и скорби нашего мира.
      – Для меня это очень важно! – она была готова заплатить за от-вет годами жизни.
      – Что ж, спрашивай, – он вздохнул. – Но только помни: я предупре-дил тебя.
      – Когда? Когда Потерянные души вырвутся на свободу?
      – Все началось еще минувшим летом, когда лишенные дара обна-ружили потерянный архив и хранившиеся в нем заклинания. Первым зна-ком того, что грядет, был священник, встреченный нами в день рож-дения твоей дочери. Нити судьбы порой переплетаются в причудливый узор, заставляя пересечься пути людей, которые в ином случае не встретились бы никогда… Видно, тот человек был одним из посвя-щенных в тайну архива – скорее случайно, нежели осознанно, ибо ему было известно лишь половина – как призвать силу Потерянных душ, но не как освободить их.
      – А если б он знал… Что бы случилось тогда?
      – Все произошло так, как должно было. Зачем спрашивать о том, чего нет?
      – И все же?
      – В тот миг ни люди, ни боги не были готовы к сражению с пус-тотой. Если бы что-то изменило миг этой вечности, весь мир уже рухнул бы в Ничто.
      – Но ты сказал, что это был только первый знак…
      – Для этой земли – да.
      – Ты говоришь так, будто существуют и другие земли.
      – Так оно и есть. Они лишь в шаге, в миге от нас. И только потому, что боги разделили их невидимой непреодолимой гранью, мы не можем перенестись в них.
      – Потом был день покаяния…
      – Да. За минувший месяц Потерянные души накопили достаточно сил для того, чтобы выйти из повиновения. Им осталось лишь осво-бодиться из-под власти древнего заклятья. И они очень скоро сделают это, но вот когда…может, завтра, может, через месяц… Сейчас этого не знают даже боги.
      – Но они ведь не получат власть над миром…?
      – Потерянные души не стремятся к владычеству, – качнул головой колдун. – Все, что им нужно – это уничтожить сущее, сжечь в огне, который не оставит ничего. Их торжество будет кратким. Но что значит время, когда достаточно одного мига, чтобы до неузнава-емости изменить мир, провести его за грань между жизнью и смертью? – печаль, заполнившая его глаза была столь велика, что Дубрава отвела взгляд. "Великие боги, – в ужасе думала она. – Какую же неимоверно тяжелую ношу носит он на своих плечах?" Старший понял ее мысли и грустно усмехнулся:
      – Очень трудно знать, но еще труднее понимать, что не властен над этим. Так или иначе, перемены коснулись мира своими крылами. То, что казалось незыблемым в своей неподвижности, пришло в дви-жение.
      – Какие беды бы ни ждали мир и живущих в нем людей, в этом не будет твоей вины!
      – Разве? – он посмотрел ей прямо в глаза. – Предвидеть беду, иметь возможность спасти всех, но при этом оставить кого-то без-защитным перед лицом смерти – разве это не грех? – он умолк, заду-мавшись над чем-то своим.
      – Прости! Если я могу хоть чем-нибудь помочь…
      – Помощь… Скоро она понадобится очень многим, – он вновь взглянул на разросшуюся у подножья замка деревню, даже скорее не-большой городок. – Уже сейчас здесь много лишенных дара. Со временем тех, кто будет нуждаться в вас, станет куда больше, чем вы даже можете себе представить. Постарайся помочь им найти себя в новом мире. Было бы жестоко оставлять их наедине со своей болью и скорбью.
      – Великое счастье делиться светом, – кивнув, проговорила Дубра-ва, а затем вдруг встрепенулась, словно вспомнив что-то очень важное. На лице у нее отразилось смущение – она должна была заду-маться об этом много раньше. – Старший, ты привел сюда многих из тех, кто помогал нашему роду, кому в год Перемен понадобилась наша помощь, и кто оказался готов ее принять… И, все же, здесь нет лю-дей, которых мы встретили в ночь рождения моей дочурки. Я пони-маю, мы не могли взять их с собой тогда – обряд наречения не тер-пит чужих глаз…
      – Дело не в этом, – качнул головой колдун.
      – Да, да, конечно, – ее речь стала быстрой, взволнованной. – Жена трактирщика, его сын были слишком слабы для любого пути, тем бо-лее этого… Но сейчас…
      Сейчас мы можем привести их в свой мир. Они согласятся, я знаю!! Прошу тебя! Я понимаю, что должна была позаботиться о них раньше, я виновата, что забыла о них.
      Но… Что об этом теперь говорить, ведь прошлое не изменишь… Пойми, теперь, когда я, моя дочь… когда мы в безопасности, я не могу не думать о судьбе той, кому подарила свой талисман, тем самым назвав сестрой!
      – Мы в ответе за их судьбу, – согласился колдун. – Однако, несмот-ря ни на что, нельзя приводить их сюда сейчас.
      – Но почему?! – взмолилась женщина. Она не могла понять, что его останавливало, когда дело казалось таким простым, само собой ра-зумеющимся.
      – Их жизненный путь отражен в узоре будущего, составленном бо-гами. Не следует его нарушать… Не бойся, Дубрава, им ничего не угрожает. С ними все будет в порядке и довольно скоро ты вновь увидишь свою названную сестру.
      – Старший…
      – Остановись, Дубрава, – прервал ее Черногор. – Я и так рассказал тебе слишком много. Довольно. Тебе придется просто поверить: все будет так. Очень скоро ты сама убедишься в этом.
      – Ты говоришь так, будто собираешься уходить…
      Сведя брови и сжав губы в тонкие белые нити, он какое-то вре-мя молча смотрел на колдунью, словно стараясь навеки запечатлеть ее образ в своей памяти.
      – Это правда, – наконец, промолвил он. Удивительно, но его го-лос оставался абсолютно спокоен.
      – Но зачем тебе уходить?!
      – Мне не понятны твои слова, – в его глазах появился укор, но женщине на миг показалось, что за ним скрывается что-то совсем другое, сочувствие? сожаление? грусть? она так и не смогла понять, что же? – Ты ведь знаешь: я не могу долго оставаться на одном мес-те. Жизнь Старшего – вечная дорога от первого храма до последне-го.
      – Но почему ты уходишь на этот раз? Неужели кто-то нуждается в тебе больше, чем мы?
      – Нужно остановить Потерянные души, не дать им уничтожить мир.
      – А потом ты вернешься…? – побледнев, Дубрава умолкла, чувс-твуя, что начинает задыхаться от страшной боли, накрывшей ее сво-ей беспощадной волной, когда заметила, что колдун, не произнося ни слова в ответ, качнул головой.
      Перед глазами у нее все закружилось, ноги обмякли, отказав-шись слушаться. Она непременно упала б, если б Старший не подхватил ее в последний миг, не усадил на один из камней-валу-нов, лежавших рядом.
      – Почему ты?! – сквозь слезы с трудом прошептала она, не спус-кая с Черногора умоляющего взгляда серых глаз, просивших лишь об одном: чтобы все это оказалось неправдой, не явью, а лишь еще од-ним страшным сном. – Почему не другой…? – она покрепче прижала к груди ребенка, словно тот мог оградить ее от всех бед мира.
      – Спроси у богов. Это их выбор… – его голос хранил покой, присущий лишь человеку, знающему свое будущее и смирившемуся с ним. И, все же, в нем оставалось место пониманию и глубокому, искреннему сочувствию. – Я знаю, что невыносимо тяжело продлевать время прощания, но сейчас мне еще рано уходить.
      – Великие боги, Старший! О чем ты говоришь! Да все мы готовы молить богов, чтобы ты оставался с нами как можно дольше, особен-но зная, что расставание неизбежно!
      И пусть даже нам придется платить за каждый день годом собственной жизни!
      – Поверь, Дубрава, если бы я мог остаться…
      – Конечно, – вздохнув, она потерянно сникла, ее глаза погасли. Но затем в них вновь вспыхнула искра надежды. – Но ведь… Ведь ты вернешься, если боги позволят…?
      – Обещаю тебе, – он понял, что ей просто необходима надежда, сколь призрачной бы она ни была.
      Тут, окончательно проснувшись и поддавшись чувству, охватив-шему ее мать, девочка заплакала, и колдунья поспешила домой, чтобы там успокоить дочку, перепеленать ее, накормить и постараться ус-покоиться самой.
      Но, великие боги, разве могла она не думать об этом, а, ду-мая, понимая, не испытывать горечи и ни с чем не сравнимой боли?
      И тогда, осознав всю бесполезность этих попыток, она остави-ла дочь на попечение домового, а сама забилась в самый дальний угол черного чулана, надеясь, что полумрак и паутина обволокут ее своим покоем.
      Там и нашел ее Влас.
      – Вот ты где! – донесся его голос до слуха колдуньи, которая менее всего на свете хотела в этот миг говорить с кем бы то ни было, боясь, что ей не удастся скрыть своей боли, против собс-твенной воли делясь ею с другими. Она лишь на мгновение повернула лицо в сторону гостя, но этого оказалось достаточно, чтобы Влас заметил слезы на ее щеках, скорбь в глазах. Колдун бросился к ней, опустился рядом на покрытый рогожей пол: – Ты плачешь? Бесс-мертные боги, но почему?!
      Неужели этот мир, дарованный нам судь-бой, не прекрасен, неужели нам есть о чем сожалеть, в чем упре-кать богов, когда здесь мы можем быть спокойны и счастливы?!
      Она не произнесла ни слова в ответ, лишь как-то потерянно взглянула на него, тяжело вздохнув, и уткнулась лицом ему в грудь.
      – Ну же, ну, не надо, не плачь… – он не знал, как ему быть, как успокоить женщину. – Все в порядке, все будет хорошо. Не нужно примешивать к чистой родниковой воде Первого дня нового мира горький привкус слез! Не сиди здесь, пойдем, побродим по саду, сходим в лес или поднимемся в горы. Красота этого края заставит тебя забыть о печали, что бы ни явилось ее причиной. Идем, – он по-мог ей подняться и, словно безвольную куклу вывел из дома. Женщи-на не сопротивлялась. Ей было все равно, что делать, куда идти, только бы подальше от мыслей, терзавших ее душу.
      Лишь когда колдун предложил ей подняться в замок, она, слов-но воспрянув от сна, встрепенулась, с испугом взглянула на ничего не понимавшего Власа и поспешно вскрикнула:
      – Нет, нет, пойдем лучше туда, – она кивнула в противоположную сторону, словно именно замок, призванный внушать покой и защи-щать, был источником ее боли.
      Колдун не возражал, позволив женщине самой выбирать дорогу. Он не спешил с расспросами, надеясь, что, немного успокоив-шись, та сама расскажет ему обо всем.
      Они долго брели по древней земле.
      Холод и белизна мертвой зимы давно сменились полноцветием светлого, вечноюного лета, воздух был полон ароматом неповторимых цветов, прекраснее которых не было в целом свете. Тропинка вела их через сад, каждое дерево в котором словно было наделено душой и способностью нести радость и покой.
      Позади остался луг, вокруг встали стеной, укрывая от всего, защищая от ветра и взгляда, высокие стройные ели и кряжистые мо-гучие дубы, в чьих ветвях весело щебетали, обживая новые жилища, птицы. То там, то тут мелькали быстрые, юркие зверьки, а колдунья продолжала упрямо идти все дальше и дальше, поднимаясь по лесистому склону горы.
      – Хватит, Дубрава, остановись, – наконец, промолвил Влас. – Мы и так слишком далеко забрались. Подумай о дочери, ты ведь не можешь оставлять малышку надолго одну.
      – Ладно, – согласилась та, но в ее голосе звучало отрешенное безразличие. Она села прямо в траву, заботясь лишь о том, чтобы замок, пусть даже случайно, не попался ей на глаза.
      Не говоря ни слова, колдун опустился с ней рядом, замер, не сводя внимательного взгляда черных, полных заботы и добро-ты, глаз, с ее лица.
      Так, в полном молчании, они сидели какое-то время, пока, на-конец, Дубраве не стала в тягость эта тягучая тишина:
      – Почему ты не спрашиваешь меня ни о чем?
      – Жду, когда ты сама мне все расскажешь, – пожал плечами Влас, – когда ты будешь готова к этому.
      Колдунья вздохнула: – Все не так просто…
      – А разве в нашем мире что-нибудь может быть простым, особенно в Год перемен?
      – Я…- "Да какой, в конце концов, смысл скрывать?" – она, вздох-нув, махнула рукой. – Я говорила со Старшим… Он… Он сказал, что… скоро уйдет…
      Навсегда.
      – И ты обиделась на него как маленькая девочка, услышавшая от отца, что тот должен покинуть ее? – колдун улыбнулся, но в его улыбке было так много грусти.
      – Наверно, – ей стало легче, словно все, что ей было нужно в этот миг, это выговориться, увидеть сочувствие и понимание в гла-зах друга, который был бы готов разделить ее скорбь. – Ты знал?
      – Предчувствовал, – качнул головой тот. – Помнишь, мы говорили с тобой об этом.
      – И я не поверила… Видимо, потому, что не хотела верить, – она обернулась, взглянула на проглядывавшийся сквозь густую листву деревьев замок, вновь вздохнула.
      – Старайся не думать об этом, Дубрава, так будет легче.
      – Я пытаюсь, но у меня ничего не получается!
      Он больше ничего не стал говорить, просто обнял женщину за плечи, успокаивая, согревая своим теплом.
      Как мог он признаться ей, что и сам не знал, как избавиться от чувства боли и горечи потери, которую еще только предстояло пережить?
      Спустя какое-то время они вернулись в деревню.
      – Знаешь, – она вдруг остановилась, повернулась к колдуну. – А я ведь только сейчас начала понимать, что, как ни старалась сдер-жать слово, данное тебе тогда …ну, не расспрашивать Старшего о новом пророчестве… у меня ничего не вышло.
      Если бы я поступила так, как ты мне советовал, мне не было бы сейчас так больно.
      И еще… Я подумала… Как ты считаешь, может быть, мне не стоит ни-кому рассказывать? Правда ничего не изменит, лишь омрачит для других те дни, что будут нам даны до расставания.
      – Не знаю. Делай так, как считаешь правильным. Прости, но это не мне решать.
      – Ладно. Я подумаю. А сейчас мне нужно поговорить со Старшим.
      – Дубрава! – в его голосе звучал не скрываемый упрек. – Хватит. Не мучай его больше! Ты ведь знаешь, он не может не ответить на вопрос, а каждое слово о будущем причиняет страшную боль не толь-ко тебе, но и ему!
      – Не бойся, на этот раз я смогу сдержаться, я уверена. Просто мне нужно извиниться.
      – Ты боишься, что обидела его?
      – Ненароком… Я была так зла на него за то, что… Я решила, что он хочет бросить нас в столь трудное время… Влас, постарайся меня понять: если ему придется уходить…когда ему придется уходить, я не хочу остаться в его памяти такой…
      Даже если бы мужчина попробовал остановить ее, удержать силой, она бы все равно вырвалась, не слушая возражений. Может быть, поэтому Влас не стал даже пытаться, только, вдохнув, как-то неуверенно повел плечами и сказав лишь:
      – Я, пожалуй, пойду, – поспешно скрылся за деревьями.
      Колдунья же, убедившись, что с дочерью все в порядке, вновь направилась к колдовскому замку.
      Внизу, в просторном белоснежном зале с поднимавшейся прямо в небо широкой беломраморной лестницей ей встретился Ясень.
      – Что-нибудь случилось? – увидев взволнованное лицо Дубравы и настороженные, полные боли глаза, спросил он.
      – Нет, – поспешила его успокоить женщина. – Я…Я просто хотела поговорить с Черногором. Он наверху?
      Колдун облегченно вздохнул, но его тело, движения оставались скованными, напряженными.
      – Старшего нет в замке, – промолвил он. – Обряд испытания…
      – Великие боги, как же я могла забыть! – пораженная, прошептала Дубрава. – А я-то удивлялась, куда все подевались.
      – Это первый обряд нового времени и многие захотели, если уж нельзя в нем участвовать, то хотя бы увидеть все своими глазами.
      – И Старший разрешил? – ей давно было пора привыкнуть к но-визне всего происходившего и перестать удивляться, но она никак не могла перешагнуть через то, что столько лет, всю прежнюю жизнь казалось привычным и незыблемым.
      – Почему бы и нет? – пожал плечами Ясень. – Послушай, может ты согласишься побыть пока вместо меня в замке? А я пойду…
      – Странно, что ни ты, ни Влас не участвуете в обряде, – начав задумываться, промолвила колдунья.
      – Он велел мне оставаться здесь… – губы колдуна дрогнули: – А разве Влас не с ним?
      – Не знаю, – не спуская с Ясеня пристального взгляда насторо-женных глаз, ответила Дубрава. -После того, как мы расстались, Влас мог пойти… А когда начнется обряд? На закате?
      – Нет, – колдун как-то болезненно поморщился. Его речь стала торопливой, отрывистой. – Это ведь новый обряд. Все началось в полдень, а к полуночи должно закончится.
      – Но…
      – Не спрашивай меня, Дубрава, я все равно и сам до конца не понимаю, знаю только, что Старший просмотрел море летопи-сей и законов и нашел в них самый древний обряд, придуманный богами еще на заре истории… Послушай, ты ведь все равно не собиралась туда ид-ти. Побудь до полуночи здесь.
      – Ну… – колдунья никак не могла справиться с вдруг нава-лившимся на нее оцепенением. -Вообще-то мне надо вернуться к доч-ке. Я сегодня и так бросила ее надолго одну…- конечно, женщина понимала, что ее девочка – обычный колдовской ребенок и, перешагнув миг рождения, не нуждалась в матери в той мере, в какой она необ-ходима малышам лишенных дара. Да и Светлана была не одна – с ней рядом всегда оставался домовой. И все же… Но на миг заглянув в глаза Ясеня, она увидела в них такую мольбу, что, вздохнув, вынуждена была согласиться с просьбой колдуна. -Хорошо. Только я прине-су малышку сюда. Думаю, Черногор не станет возражать.
      – Конечно, нет! – обрадовался ее собеседник. – Ты же знаешь: в замке всегда рады детям. К тому же испокон веков считалось, что чем больше времени малыш будет проводить здесь, тем больше будет его сила. Это, конечно, выдумки, но все же…
      Я побежал, Дубра-ва, – и колдун исчез, словно растворившись в воздухе.
      Вздохнув, женщина оглядела вдруг начавший казаться таким пустым колдовской замок, повернулась, чтобы сходить за до-черью. И вдруг…
      "Если хочешь, я перенесу ее сюда", – донесся до нее незнакомый глуховатый голос, похожий на дуновение ветра.
      – Кто здесь? – от неожиданность колдунья вздрогнула. Она пони-мала, что находилась не в том месте, где что-то может ей угро-жать, и, все же, страх своими острыми коготками скользнул по ее душе.
      "Прости, если я напугал тебя, – спокойным, ровным голосом про-должал невидимка.
      – Не бойся меня: я всего лишь дух замка".
      – Дух замка? – повторила та, застыв на месте. Она и представить себе не могла, что в мире найдется что-то, способное заставить ее вновь поверить в сказки. Но то, что происходило с ней сейчас, ка-залось столь невероятным…
      "Да", – ей на миг показалось, что она видит сухого седоволосого старика с добрыми задумчивыми глазами, преисполненными тысяче-летней мудрости.
      – Прости мое удивление, но мне раньше никогда не приходилось говорить с подобными тебе.
      "Обычно духи замка молчаливы и беседуют только с хозяином, но я так долго пробыл в одиночестве, что господин разрешил мне разговаривать и с другими колдунами, приходящими в мои стены… Я не терплю одиночества… Я могу рассказать много удивительного, колдунья, только не оставляй меня одного".
      – Ты действительно можешь перенести сюда мою малышку? И это не причинит ей никакого вреда?
      "Она даже не почувствует, – в голосе духа послышалась смешин-ка, словно сомнения колдуньи забавляли его. – Ты забываешь, кем бы-ли мои создатели. Однако, – он снова стал серьезным, немного за-думчивым, – мне понятны твои сомнения: вы живете в жестокое вре-мя… Возможно, ты будешь больше мне доверять, если я скажу: меня разбудил твой Старший и теперь во мне есть частица и его души, как вы храните у себя на груди кусочки моих стен…" -Хорошо, хорошо, – женщина улыбнулась, удивляясь своим сомне-ниям: ведь это – дом Старшего, разве он может причинить зло ее крошке? – Принеси ее, пожалуйста, ко мне.
      Не успела она договорить, как прямо перед ней возникла колы-бель. Девочка, все так же сладко посапывая, дремала. Мать улыбну-лась: "Дети… Кажется, что они отсыпаются на всю жизнь, за все те бессонные ночи, что только предстоят, – вглядываясь в спокойное маленькое личико с розовенькими щечками и крошечным чуть вздерну-тым носиком подумала она. – Будто ничего и не происходит вок-руг…
      Надеюсь, домового не напугало ее исчезновение…" "Не бойся, я сказал духу твоего жилища, что ты велела мне принести дочь к тебе".
      – Ты читаешь мои мысли? – она почувствовала себя немного нелов-ко, но… В конце концов, в этом ведь не было ничего обидного.
      "Я говорю с тобой на языке мысли, колдунья. Прости, если это причиняет тебе неудобство, но я не умею иначе".
      – В древние времена все колдуны могли читать мысли?
      "Да".
      – Обидно, что мы так многого лишились…
      "Эта способность, как и многие другие, была дана наде-ленным даром судьбой.
      Возможно, когда-нибудь она вернется… Те-перь, когда ты убедилась, что с твоим ребенком все в порядке, ка-кой рассказ ты хотела бы услышать?" -Наверно, я уже слишком стара для сказок, – улыбну-лась колдунья. – Их бы с радостью послушала моя воспитанница.
      "Мне сложно говорить с детьми. Их мысли путаются и переска-кивают с одного на другое, порой по известным лишь им законам и причинам… Но если ты хочешь, я попробую…" -Не сейчас. Потом… А пока могу я спросить тебя?
      "Конечно. Я с радостью отвечу тебе на все вопросы, на кото-рые знаю ответ".
      – Ты обмолвился, что мы носим на груди осколки твоих стен.
      "Я имел в виду волшебные камни. Давно, когда ваши предки по-кидали пределы этих земель, они вынули из моих стен и взяли с со-бой на память камешки, веря, что, связывая потомков с прошлым, они не позволят порваться цепи времен".
      – Но ведь камень-талисман дается в обряде испытания!
      "Камень – свидетельство о том, что вы наделены даром. Он – знак и хранитель. Он живет, дыша вашей силой, собирая ее по кру-пицам и делясь со своим хранителем тогда, когда в этом есть необ-ходимость. Что же до обряда испытания… Он был составлен в мрач-ные времена для того, чтобы определить силу души. Возможно, боги решили, что слабому будет опасно владеть даром, что это мо-жет причинить вред всему народу… Тебя что-то гнетет, что-то, в чем ты боишься признаться даже себе самой?" -Да… – она на миг задумалась, словно прислушиваясь к трепету души. – Новый обряд… Он ведь повторяет древний, до Падения?
      "Во многом".
      – Но как же мы, те, кто проходил другой обряд? Что будет с нами? Кем мы будем?
      Какой будет наша судьба? Кого будут видеть в нас дети, ведь нельзя принять посвящение дважды и…
      "Я чувствую, как твое сердце сжимается от боли, но, увы, ни-чем не могу помочь.
      Я всего лишь дух замка, хранитель памяти и защитник от стихий. Не я хозяин вашей судьбы, вы – мои владете-ли… Почему бы тебе не задать все эти вопросы господину, когда он вернется? " -Наверно, – она не была до конца уверена, что осмелится спро-сить Черногора о таком, зная, что ему предстоит скоро не просто покинуть их, а возможно, погибнуть в бою с Потерянными душами.
      "Спроси его, колдунья, – вновь прочтя мысли собеседницы, про-говорил дух замка и в его голосе чувствовалось не просто уверен-ность, но и настойчивость. – Для него очень важно, чтобы вы не боя-лись будущего, жили им, творили завтрашний день, а не растрачивали время на сомнения и страхи".
      – Почему ты называешь Старшего господином? – поспешила она сме-нить тему.
      "Я бы звал его колдовским королем, да он не хочет принимать корону, зная, что ему не суждено править… Я не могу называть его Старшим – для меня это слово не имеет того значения, которое вкладываете в него вы. Остается только это – "мой хозяин", "гос-подин".
      – Мне послышалась боль и грусть в твоем голосе…
      "Тебе известна их причина. Так зачем спрашивать"?
      – Иногда боль становится меньше, когда делишься ей с другими.
      "Как может стать легче от того, что вновь и вновь бередишь незаживающую рану"? – могло показаться, что они говорят на разных языках, не понимая друг друга.
      – Тогда… – колдунья на миг задумалась: "Может быть, он в чем-то прав и так, не напоминая себе лишний раз, будет легче за-быть?" Она представила себе лабиринт комнаток-чуланчиков, в каж-дой из которых хранится память о чем-то… Вот она заходит в одну из них, пустовавшую доселе – самую удаленную и незаметную – вносит туда стеклянный шар с воспоминаниями обо всем, что случилось в последние часы, оставляет в темноте, выходит, закрывает дверь и старательно запирает на ключ… Она улыбнулась сама себе, понимая, что эта нехитрая затея может сработать и помочь никогда не вспо-минать…оставалось совсем немного – отвлечься и забыть, где скрыт этот закуток сознания… – Тогда расскажи мне что-ни-будь, – попросила она.
      "Что?" -Не знаю, – пожала она плечами. Колдунья села на диван, взяла на руки дочку, укачивая, погружаясь в спящий в ней покой, и, уст-роившись поудобнее, приготовилась слушать. – Что-нибудь из того, о чем я никогда не слышала раньше.
      "Хорошо.
      Слушай, светлая колдунья,
      Вере сердце распахнувши.
      Есть колечко из латуни.
      В нем томятся смертных души.
      Алый камень в нем сияет
      Ярче первого рассвета.
      Мало кто про это знает
      Из живущих в власти света.
      И имеет силу камень
      Разрушать и строить звезды,
      Примирять года с мечтами,
      Подниматься в синий воздух,
      Может он дать жизнь, убивши,
      Оживив, убить навеки,
      Или ж, памяти лишивши,
      Превратить столетья в реки.
      Властелин, хозяин мира,
      Скрыл кольцо то в землях смерти.
      Две сирены, два вампира,
      Ведьмы, лешие и черти
      Сторожат его от взгляда
      Всех, чьи помыслы убоги.
      Им за то даны в надежду
      Тайны, что забыли боги.
      И никто во целом свете
      Тронуть камень не решался.
      Даже мой приятель-ветер
      От него вдали держался.
      Но однажды, в миг расплаты,
      Что запомнится навеки,
      Смертный в мир вступил заклятый
      И зашил рассвета веки.
      Он не слушал песнь сирены,
      Он принес с собой осину
      И, нарушив мрака стену,
      Подошел он к властелину
      И сказал: "Отдай мне камень.
      Я его разрушу силу.
      Те, кто до сих пор страдали,
      Обретут свою могилу."
      Был печален лик владыки,
      Что предвидел пламень ада,
      Слышал стоны, вопли, крики,
      Знал, что в этом – вся награда.
      Он промолвил так: " О воин,
      Я храню, но не владею.
      Сам возьми, коль ты достоин
      Ты колечко лиходея".
      Гость вошел под своды башни,
      Не заметив заклинаний,
      И забыл про день вчерашний,
      Про обиды и желанья.
      Шаг за шагом – год за годом
      И ступеньки – как столетья,
      Шел он в мрак подземным ходом,
      Погружаясь в бессердечье.
      Наконец, кольцо увидев,
      Он шагнул к нему навстречу.
      В самом страшном своем виде
      Вышла смерть, задувши свечи.
      "Погоди! – ей воин бросил,-
      Не пришел твой час, я знаю!
      Ибо, кто колечко носит