Вождя лишенные; у твоего плеча 1690
Начнет сражаться ветер Севера, твой сын,
А море в честной дружбе ныне поклянется,
Ладонь сожмет ладонь, союз ваш утверждая
К всеобщему согласью; ветры и моря,
Пусть вечно склонные сражаться меж собою,
Мир заключат, в союз на твое благо братский
Вступив, единой силою ударят, разрывая
В куски врагов; сегодня суждено познать им
Весь дух ветров и мощь необоримую морей,
В лицо несущихся; их силы обратятся 1700
В насмешку над собой; дождем опавших листьев
Галеры длинные, за рядом стройный ряд,
В тлен обратятся; на твоих глазах волна
Отринет их, и воздуха могучий вождь,
Рукою дерзкой дочь твою забравший в жены,
Ртом осмеет, освищет их, дыханием одним
В пространство унесет; и бОльшие дары
День принесет тебе: сердечное согласье
Со мною Бога глубины морской, его же сына
С тем, кто тебе вожатым был, царя с царем, 1710
Погибшего с погибшим; эти имена
Достойны царскими назваться, ни одно
Не будет славным менее; постановляю я
Их почитать как Бога одного, смешав с моим
Звучанье их таинственных прозваний в храме
Едином, дабы стали постоянною защитой
Для города они; пусть Время и Событья,
Властители людей, вожди, отныне станут пусть
Тебе, не знавшему хозяина и рабства,
Служителями; дни, небеса отверзшие, и ночи, 1720
Что закрывают их — покорными предстанут
Хранителями славы, а годов теченье ляжет
Подобием письмен о подвигах твоих, какие
Способна написать рука светила на земле,
Твой путь запечатляя; вот такие блага
Принес венок тройной, трех жизней сочетанье;
Он будет находиться вечно в чтимом храме,
Твой рулевой — рука в трудах до смерти,
Его все будут видеть у кормила корабля,
Того, кто цвет тройной решился срезать — 1730
Его здесь положи, садовника, и отпусти его,
Воззри на землю, что сдружилась с морем,
Подобьем неба став. И вот что я дарую,
Я, дочь, без матери рожденная от Бога,
Из матерей печальнейшей: утешься,
Смени на радость горе, и живи, ликуй,
Превыше доли смертной и судьбы земной
Беспечна; и в это я клянусь и мой отец.
ПРАКСИТЕЯ
Владычица Афина! Исцелилось сердце,
Приемлю я твой дар; и слезы никогда 1740
Не хлынут здесь, и песня не прервется,
Что птицей быстрой расправляет крылья здесь,
Тебе творя молитвы, наполняя мир,
Который град венчает, коронованный тобою,
Подобно солнцу, что венчает небеса
Горячим оком. Не познать нам горя,
Сравнимого с весельем пребывать в единстве
С Тем, кто для мира стал рулем и сердцем,
И с Бога дочерью, Богиней. Взяли твое имя,
И будет твоя милость выше упований. 1750
ХОР
Из глубинных ручьев духа прянет благодарности чистый фонтан,
Мать, страна, твоих ради щедрот;
Ибо мертвые в смерти все живы — платит имени щедрую дань
Благодарный навеки народ.
В водах времени, темно — бурливых, развернулись ладьи их домой,
Их лучи будут нам маяками, свет костров — путеводной звездой.
Возлюбивших роскошно ты примешь, а врагам ты пошлешь темный страх,
Мать, что суше свободу дает;
Пусть мы раньше свирепо сражались — помощь ныне обрящем в волнах,
Дружбу, благоволение вод. 1760
Ермаков Эдуард Юрьевич
О трагедии А.Суинберна «Эрехтей»
Данная статья является кратким комментарием к тексту трагедии Суинберна «Эрехтей», написанной в 1876 г.
Это было второе обращение Суинберна к теме древнегреческих мифов, после знаменитой трагедии «Аталанта в Калидоне» (1866). За минувшее десятилетие мировоззрение автора существенно изменилось, что находит отражение в концепциях и текстах драм: если «Аталанта» наполнена бурными страстями, протестом против богов и рока, то персонажи «Эрехтея» подчеркнуто покорны судьбе и не ропщут даже перед лицом назначенной им смерти. Афины осаждены войсками северных варваров — фракийцев, и по пророчеству Аполлона для снятия блокады царь Афин должен пролить кровь своего рода. Его дочь Хтония («подземная») сама предлагает себя в жертву, вслед за ней убивают себя ее сестры. Однако воля богов не исполнена (Аполлон намекал, что царь должен пролить СВОЮ кровь, а не кровь детей); поэтому боги убивают Эрехтея после его победы над вражескими ордами.
Основные идеи трагедии:
Пафос этой древней истории для Суинберна — в столкновении свободолюбивого народа Афин (олицетворяющего демократическую идею) с агрессивными и беззаконными ордами пришельцев, принадлежащих к культуре «прирожденного рабства» (как называл это явление Аристотель). Ценность свободы своего города и народа для правителей Афин настолько велика (просто безусловна), что они готовы, не задумываясь, отдать собственные жизни ради ее сохранения. Воспеванию гражданских доблестей и решимости жертвовать собой ради общего блага посвящены величественные хоры трагедии.
Несправедливость и жестокость богов, требующих человеческих жертв за сохранение того, что в 19 веке стало пониматься как естественное и не требующее «выкупа» право каждого (т. е. личных свобод), уже не так волнует автора, как взволновали бы его десятью годами раньше. Богоборчество раннего Суинберна сменилось в середине его жизни более спокойным и фаталистическим отношением к мироустройству. Боги больше не являются тиранами — самодурами, играющими судьбой слабых; они стали просто слепой и чуждой силой, подобной силе урагана или землетрясения, с которыми бессмысленно спорить… Единственный остающийся для человека выбор — бесплодно протестовать или смиряться, стараясь сделать то малое, что окажется возможным.
Автор изменяет и стилистику трагедии. В сравнении с «Аталантой» действие развивается медленно, «торжественно» и «церемонно», напоминая литургию. Основные идеи многократно повторяются — сначала в речах персонажей, потом в хорах; происходящее в данный момент вводится в контекст истории Города; герои не позволяют себе эмоций, как бы смотря на личные трагедии со стороны. Последнее слово предоставляется Афине, выделенной из всех богов. Она обещает народу великие дары за великую жертву и славит дар свободы, ради которого (и только ради которого) возможно отдавать жизнь.
* * *
Но посмотрим не только на изложение мифа пером человека 19 столетия; попробуем понять также, что значил этот миф для его создателей. Ясно, что наверняка содержащиеся в нем намеки на конкретные обстоятельства времен создания мифа нам уже непонятны. Остается изучать общие его свойства, вытекающие из особенностей сознания архаического времени.
Мифологическая история Афин и ее отражение в трагедии:
В основе сюжета — миф об афинском царе Эрехтее и конце его правления. Миф этот относится к древнейшим, поэтому до нас он дошел в различных, частью противоречивых вариациях.
Вот как он изложен в сборнике Куна:
[]Основателем великих Афин и их Акрополя был рожденный землей Кекроп. Земля породила его получеловеком-полузмеей. Тело его оканчивалось громадным змеиным хвостом. Кекроп основал Афины в Аттике в то время, когда спорили за власть над всей страной колебатель земли, бог моря Посейдон, и воительница богиня Афина, любимая дочь Зевса. Чтобы решить этот спор, все боги собрались во главе с самим великих громовержцем Зевсом на афинском Акрополе. На суд властитель богов и людей призвал и Кекропа, чтобы он решил, кому же должна принадлежать власть в
Аттике. Змееногий Кекроп явился на суд. Боги решили дать власть над Аттикой тому, кто принесет стране самый ценный дар. Ударил колебатель земли Посейдон своим трезубцем в скалу, и из нее забил источник соленой морской воды, Афина же вонзила в землю свое сверкающее копье, и выросла из земли плодоносная олива. Тогда Кекроп сказал:
— Светлые боги Олимпа, всюду шумят соленые воды безбрежного моря, но нет нигде оливы, дающей богатые плоды. Афине принадлежит олива, она даст богатство всей стране и будет побуждать жителей к труду земледельцев и возделыванию плодородной почвы. Великое благо дала Афина Аттике, пусть же ей принадлежит власть над всей страной.
Боги-олимпийцы присудили Афине-Палладе власть над городом, основанным Кекропом, и над всей Аттикой. С тех пор стал называться город Кекропа Афинами в честь любимой дочери Зевса. Кекроп основал в Афинах первое святилище богине Афине, защитнице города, и отцу ее Зевсу. Дочери Кекропа были первыми жрицами Афины.
Кекроп дал афинянам законы и устроил все государство. Он был первым царем Аттики……[]
Следует заметить, что Афины основаны не человеком, но фантастическим существом (в индийской терминологии — «нагом», змеечеловеком). Известно также, что Афина в древности представлялась своим поклонникам в виде «пестровидной змеи» или женщины, держащей в руках змей, и была хтоническим божеством, т. е. правительницей земли и подземного мира. Не случайно выползший из-под земли змеечеловек Кекроп отдал предпочтение Афине перед Посейдоном. Посейдон же в архаические времена почитался главным среди богов, владыкой воды (в том числе дождей, небесных вод). Спор Афины и Посейдона можно толковать как противоречие между народами моря (моряками, рыбаками) и земледельцами; но возможно, что первоначально это был вообще не спор, а «любовные игры» между мужским и женским божествами, «великий брак неба и земли», представление о котором является основой любой «языческой» религии…
Потом власть Верховного бога перешла к Зевсу. Учитывая, что следы величия Посейдона стерты из поздних мифов (знанию о истинной роли богов (еще не живших тогда на Олимпе) в архаические времена мы обязаны работе современных археологов и толкователей древних текстов — они собраны «по кусочкам»), передача власти мирной не была. Афина же превратилась в представлении греков из подземной богини в богиню мудрости, родившуюся будто бы из головы Зевса. И вражда Посейдона к ней и к ее протеже (Одиссею, например) — это месть за измену и переход на сторону нового властителя. Или, что то же самое — след вражды последователей старого и нового культов внутри Греции.
Но читаем дальше:
[]Преемником Кекропа был Эрихтоний, сын бога огня Гефеста. Подобно Кекропу он был также рожден землей. Полно тайны его рождение. Когда он родился, богиня Афина взяла его под свое покровительство, и он рос в ее святилище. Афина положила новорожденного Эрихтония в плетеную корзину с плотно закрытой крышкой. Две змеи должны были охранять Эрихтония. Охраняли его и дочери Кекропа. Афина строго запретила им поднимать крышку с корзины, они не должны были видеть таинственно рожденного землей младенца. Любопытство мучило дочерей Кекропа, им хотелось хоть раз взглянуть на Эрихтония.
Однажды Афина отлучилась из своего святилища на Акрополе, чтобы, принести от Паллены гору, которую она решила поставить у Акрополя для его защиты. Когда богиня несла гору к Афинам, навстречу ей прилетела ворона и сказала, что дочери Кекропа открыли корзину с Эрихтонием и увидали таинственного младенца. Страшно разгневалась Афина, она бросила гору и в мгновение ока явилась в свое святилище на Акрополе. Афина строго покарала дочерей Кекропа; их охватило безумие, они выбежали из святилища, в безумии бросились с отвесных скал Акрополя и разбились насмерть. С этих пор сама Афина охраняла Эрихтония. Гора же, которую бросила Афина, так и осталась на том месте, где сообщала богине ворона о проступке дочерей Кекропа; потом эта гора стала называться Ликабетом. Эрихтоний, возмужав, стал царем Афин, где и правил долгие годы. Им были учреждены древнейшие празднества в честь Афины-Панафинеи.
Эрихтоний первый впряг коней в колесницу и первый ввел ристания на колесницах в Афинах.
Потомком Эрихтония был царь Афин, Эрехтей. Ему пришлось вести тяжелую войну с городом Элевсином, которому пришел на помощь сын фракийского царя Эвмолпа — Иммарад.
Несчастлива была эта война для Эрехтея. Все больше и больше теснили его Иммарад и фракийцы. Наконец, Эрехтей решил обратиться к оракулу Аполлона в Дельфы, чтобы узнать, какой ценой может он достигнуть победы. Ужасный ответ дала пифия. Она сказала Эрехтею, что только в том случае победит он Иммарада, если принесет в жертву богам одну из своих дочерей. Эрехтей вернулся из Дельф с ужасным ответом. Юная дочь царя Хтония, полная любви к родине, узнав ответ пифии, объявила, что готова пожертвовать жизнью за родные Афины. Глубоко скорбя о судьбе своей дочери, Эрехтей принес ее в жертву богам; лишь желание спасти Афины заставило его решиться на такую жертву.
Вскоре после того как принесена была Хтония в жертву, произошло сражение. В пылу битвы встретились Эрехтей и Иммарад и вступили в поединок. Долго бились герои. Они не уступали друг другу ни в силе, ни в умении владеть оружием, ни в храбрости. Наконец, победил Эрехтей и поразил насмерть своим копьем Иммарада.
Опечалился отец Иммарада, Эвмолп: он упросил бога Посейдона отомстить Эрехтею за смерть сына. Быстро примчался на своей колеснице по бурным волнам моря Посейдон в Аттику. Взмахнул он своим трезубцем к убил Эрехтея. Так погиб Эрехтей, защищая свою родину. Погибли и все дети Эрехтея. Лишь одна дочь его, Креуса, осталась в живых, ее одну пощадил злой рок. []
Суинберн берет тот вариант мифа, в котором Эрехтоний и Эрехтей — одно лицо; кроме того, сражается он с самим Эвмолпом Фракийским. Эвмолп («сладко поющий», по различным вариантам сказаний, то ли сын Орфея, то ли отец, то ли сам Орфей) известен в мифологии как правитель — жрец, посвященный — именно он основал Элевсинские мистерии, к нему приходил Геракл за очищением от грехов (когда он спьяну перебил кентавров); так что персонаж этот вовсе не варвар — злодей, как изображено в драме, а герой, достойный уважения. Происходит столкновение двух народов, двух династий, и смысл его не столько в противостоянии агрессоров и мирного, свободного народа… Но в чем же?
Когда я написал, что Эвмолп — «герой», я имел в виду прежде всего особую роль «героев» как класса мифологических персонажей. Они истребляли хаос, нечисть — диких зверей, чудищ, злых духов и монстров, давали людям законы и государственную власть. А ведь в Афинах правил не человек, а чудесным образом рожденный полузмей… Хотя в прошлом эта династия сама создавала законы и институты власти, строила и изобретала, но пришло время уступить место ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ власти. Именно в этом основной пафос историй о героях, и именно на это намекал Аполлон Эрехтею. В трагедии Эрехтей однозначно толкует «кровь рода» как кровь потомков; но в архаические времена мифотворчества, полагаю, «род» разумелся как единое тело, и царь должен был подумать о себе как основе «рода». Но предпочел думать иначе — за что и наказан.
Так как дети Эрехтея являются наполовину «настоящими людьми», то им и править в Аттике. Поэтому упомяну и судьбы детей Эрехтея афинского, тем более что их судьба заботит героев трагедии Суинберна.
Как водится в большинстве мифических царских родов, бедствия и преступления не обошли и афинских правителей. Впрочем, это не самый несчастный род — не сравнить с Родом Пелопса или Эдипа!
Конечно, дочь Эрехтея Креуса была похищена Аполлоном — но родившийся в результате этого похищения сын Ион стал великим пророком. А украденная богом северного ветра Бореем Орейтейя родила тому сразу двух богатырей! Хуже было с Прокридой — еще одной дочерью. Вот история ее злосчастий в изложении Куна:
Кефал был сыном бога Гермеса и дочери Кекропа, Херсы. Далеко по всей Греции славился Кефал своей дивной красотой, славился он и как неутомимый охотник. Рано, еще до восхода солнца, покидал он свой дворец и юную жену свою Прокриду и отправлялся на охоту в горы Гимета. Однажды увидала прекрасного Кефала розоперстая богиня зари Эос, похитила его и унесла далеко от Афин, на самый край земли. Кефал любил одну лишь Прокриду, только о ней думал он, имя ее не сходило с его уст. Тосковал он в разлуке с женой и молил богиню Эос отпустить его назад в Афины. Разгневалась Эос и сказала Кефалу:
— Хорошо, возвращайся к Прокриде, перестань жаловаться на судьбу! Когда-нибудь ты пожалеешь, что Прокрида твоя жена, пожалеешь даже, что узнал ее! О, я предвижу, что это случится!
Отпустила Эос Кефала. Прощаясь с ним, она убедила его испытать верность жены. Богиня изменила наружность Кефала, и он вернулся никем не узнанный в Афины. Хитростью проник Кефал в свой дом и застал жену в глубокой печали. И в печали была прекрасна Прокрида. Кефал заговорил с женой и долго старался склонить ее забыть мужа, уйти от него и стать его женой. Не узнала Прокрида мужа. Долго не хотела она и слушать незнакомца и все твердила:
— Одного лишь Кефала люблю я и останусь ему верна. Где бы он ни был, жив или умер, я навек останусь ему верна!
Наконец, поколебал ее богатыми дарами Кефал. И она уже была готова склониться на его мольбы. Тогда, приняв свой настоящий образ, воскликнул Кефал:
— Неверная! Я твой муж, Кефал! Сам я свидетель твоей неверности!
Ни слова не ответила Прокрида мужу. Низко склонив от стыда голову, покинула она дом Кефала и ушла в покрытые лесом горы. Там стала она спутницей богини Артемиды. От богини получила в подарок Прокрида чудесное копье, которое всегда попадало в цель и само возвращалось к бросившего его, и собаку Лайлапа, от которой не мог спастись ни один дикий зверь.
Недолго был в силах Кефал жить в разлуке с Прокридой. Он разыскал в лесах свою жену и уговорил ее вернуться назад. Вернулась Прокрида к мужу, и долго жили они счастливо. Свое чудесное копье и собаку Лайлапа Прокрида подарила мужу, который, как и прежде, до рассвета уходил на охоту. Один, без провожатых, охотился Кефал, ему не нужно было помощников — ведь с ним было чудесное копье и Лайлап. Однажды с раннего утра был на охоте Кефал; в полдень, когда наступил палящий зной, стал он искать защиты в тени зноя. Медленно шел Кефал и пел:
— О, сладостная прохлада, приди скорей ко мне! Овей мою открытую грудь! Скорей приблизься ко мне, прохлада, полная неги, и развей палящий зной! О, небесная, ты — моя отрада, ты оживляешь и укрепляешь меня! О, дай мне вдохнуть твое сладостное дуновение!
Кто-то из афинян услыхал пение Кефала и, не поняв смысла его песни, сказал Прокриде, что слыхал, как муж ее зовет в лесу какую-то нимфу Прохладу.
Опечалилась Прокрида, она решила, что Кефал уже не любит ее, что он забыл ее для другой. Раз, когда Кефал был на охоте, Прокрида тайно пошла в лес и, спрятавшись в разросшихся густо кустах, стала ждать, когда придет ее муж. Вот показался среди деревьев и Кефал. Громко пел он:
— О, полная ласки прохлада, приди и прогони мою усталость!
Вдруг остановился Кефал — ему послышался тяжелый вздох. Прислушался Кефал, но все тихо в лесу, не шелохнется ни один листок в полуденном зное. Опять запел Кефал:
— Спеши же ко мне, желанная прохлада!
Только прозвучали эти слова, как тихо зашелестело что-то в кустах. Кефал, думая, что в них скрылся какой-нибудь дикий зверь, бросил в кусты не знающее промаха копье. Громко вскрикнула Прокрида, пораженная в грудь. Узнал ее голос Кефал. Он бросился к кустам и нашел в них свою жену. Вся грудь ее была залита кровью; смертельна была ужасная рана. Спешит Кефал перевязать рану Прокриды, но все напрасно. Умирает Прокрида. Перед смертью сказала она мужу:
— О, Кефал, я заклинаю тебя святостью наших брачных уз, богами Олимпа и подземными богами, к которым иду я теперь, я заклинаю тебя и моей любовью, не позволяй входить в наш дом той, которую ты звал сейчас!
Понял Кефал из слов умирающей Прокриды, что ввело ее в заблуждение. Спешит он объяснить Прокриде ее ошибку. Слабеет Прокрида, затуманились смертью ее глаза, нежно улыбаясь Кефалу, умерла она на его руках. С последним поцелуем отлетела ее душа в мрачное царство Аида.
Из сыновей Эрехтея наиболее известен Дедал, строитель Лабиринта на Крите и создатель искусственных крыльев. Менее известно, что на Крите он оказался, бежав из родительского дома, так как убил собственного брата.
Впрочем, большим людям — и большие испытания…