Все на аэродроме. Светает. И как-то враз вздрогнула земля, качнулось небо над головой…

Откуда-то со стороны Нейсе стал накатываться тяжелый гул, полыхнули зарницы небывалой грозы.

Аэродром — совсем близко от передовой, и даже чувствую, самолет мой вздрагивает всем своим металлическим телом, как при землетрясении.

Но мы уже догадались, что это: артиллерийская подготовка! Да какой силы!..

Насторожились, прислушиваемся.

— Орудия бьют. Только чьи? — произносит кто-то.

— Как — чьи? — с видом знатока говорит Федор Кутищев. — Конечно, наши!

И, как учитель на уроке, объясняет:

— Во-первых, по «голосу» узнаю. Во-вторых задание на сегодня какое? — сам же спрашивает, сам же и отвечает: — Прикрывать в районе Клейн-Кольциг…

Дольше часа гремит-грохочет на западе. Дрожит земная твердь, подрагивает самолет. Сидя в кабине, чувствую это пятками своими.

Над головой, высвеченные лучами восходящего солнца, плывут колонны наших бомбардировщиков. Идут волнами — полками. Сколько видит глаз. Это полбинцы. Они направляются бомбить опорные пункты врага. Они сейчас «добавят» фашистам после артиллерийского штурма.

А вот проносятся «крылатые танки» — знаменитые «Ильюшины», оберегаемые «Яковлевыми» и «Лавочкиными». Это — рязановцы…

Держись, фашист! Прячь не прячь голову в траншею — все равно не укроешься, от возмездия не уйдешь!..

Прошли над нами, пронеслись на запад наши боевые друзья-товарищи. Не терпится: вот-вот и мы пойдем. Чутко вслушиваюсь в эфир.

Но команда поступает не «на слух», а «на глаз»: взметнулась ввысь, описала дугу и, как-то по-особому сверкая, отвесно падает ракета. Она еще не коснулась земли, а всё на аэродроме пришло в движение. Сердца стучат: «Наконец!»

Первой стартует эскадрилья Николая Старчикова. Погода есть! Пара за парой уходят ребята в бой, уносятся вдаль.

Теперь — наша очередь. Уже в наушниках послышался торопливый, деловой радиообмен: до фронта ведь рукой подать — несколько минут лёта.

Согласно графику нам надлежит взлетать через тридцать минут. Но каждый знает: обстановка может потребовать немедленного вылета. И чутко ловим каждое слово в эфире.

Техники, механики, оружейники, прибористы — все оживлены. Работают быстро, даже вдохновенно: на лицах сияют улыбки. А в них — вера в успех. Настроение «тружеников аэродрома» передается и нам. Знаем: последний нажим — и с врагом будет покончено.

Иван Михайлович в который уже раз обходит машину, еще и еще раз заглянет в лючок, проверит систему — и обязательно тряпочкой (а она у него все время в руках) сотрет пыль, которой давным-давно уже и нет. И повторяет тихо:

— Ни пуха, ни пера!..

Рядом — истребитель моего ведомого Федора Кутищева. Поодаль — самолеты Голубева и Кудинова. Дальше стоит звено Василия Бондаренко.

Улыбаются ребята. Это очень хорошо!..

А минуты тянутся.

Но вот стрелки часов показали «наше» время. И тут же — голос подполковника Датского:

— Сухов, давай!

Идем на взлет. Следом выполняет разбег пара Голубева. Взлетев, она срезает угол и, пристроившись к нам, занимает свое место в боевом порядке.

А вот и четверка Василия Бондаренко, забираясь выше нас, завершает построение «этажерки». Идем в указанный нам район.

Потом нам скажут, что это и есть направление главного удара: здесь действуют войска 5-й гвардейской армии генерала Д. С. Жадова и 13-я армия генерала Н. П. Пухова.

Как только набрали высоту, сразу же увидели дым, тянувшийся стеной над линией фронта. Оказывается, это наши штурмовики поставили дымовую завесу, чтобы скрыть от глаз противника и места наведения переправ, и передвижение наших штурмовых подразделений, наступающих войск.

Проходя над Нейсе, наблюдаю: сколько охватывает глаз — будто водяные фонтанчики во время летнего дождя пляшут на земле: это рвутся снаряды и мины. Грохочет, и в небе вздуваются «шапки» зенитных разрывов, чертят пунктиром линии пулеметные трассы.

Навстречу нам идут уже отбомбившиеся «пешки»: надо смотреть повнимательнее, чтобы не столкнуться!.. Их опекают истребители прикрытия. Немного уклоняюсь, чтобы не мешать коллегам, и связываюсь со станцией наведения. Оттуда докладывают:

— В воздухе спокойно, противника нет! Будь повнимательнее, постарайся нашим не мешать.

— Не мешаю!..

День оказался «урожайным»: наша эскадрилья произвела четыре боевых вылета. Встретиться с вражеской авиацией не привелось, но в двух вылетах израсходовали боекомплект на штурмовку войск противника, отходивших на вторую полосу обороны.

Однажды увидели «диковинку» — стремительно приносившийся на малой высоте самолет с двумя странными «сигарами» на тех местах, где полагалось быть моторам. Не было у них и винтов.

Самолет этот попытался атаковать возвращавшихся домой «Ильюшиных», но, встреченный бдительными «яками», промахнулся, ушел вдаль и стал штурмовать колонну наших автомашин, двигавшихся к линии фронта.

Когда ушел тот странный самолет, мы забеспокоились. Во-первых, скорость у него небывалая — порядка 800, а то и больше километров в час. Мощное вооружение — явно четыре пушки (видели ведь четыре огненных «шнура»). Два двигателя…

Вернулись на аэродром. Доложили командиру о выполнении боевого задания. Сообщили о странном самолете: скорость большая, винтов не видно…

Он тут же по телефону доложил информацию начальнику дивизии полковнику Абрамовичу (комдив был на передвои). От него Федоров услышал:

— Только что получили разведсводку. Немцы применяют одноместный реактивный истребитель Ме-262. Вооружение на нем — четыре 30-миллиметровые пушки. Будьте внимательны, осмотрительны: такие самолеты действуют как «охотники» против оторвавшихся одиночных наших самолетов. Штурмуют колонны наших войск на автостраде, бьют по бензоцистернам. Спланируй несколько пар «охотников» — надо попытаться подловить такого «мессера». Действовать надо на участке Котбус — Заган — Зарау, — сказал начштаба.

К вечеру услышали: наземные войска успешно наступают, форсировали реку Нейсе, преодолели первую полосу фашистской обороны и вышли к оборонительной системе «Матильда».

Начальник штаба все время знакомит летчиков с изменениями линии фронта, а командир полка майор Федоров ставит задачу на следующий день. Улавливаем горьковатый запах: дым щекочет ноздри, ест глаза, першит от него в горле.

С высоты хорошо видно, как ветер, дующий на восток, сносит все больше на нас тот дымовой туман. Смешалось в нем все — и дымовая завеса, поставленная штурмовиками, и пороховая гарь, и тяжелые космы пожарищ: горит все — и лес, и населенные пункты, и боевая техника на передовой и в глубине вражеской обороны. Горький, удушливый дым обволакивает все — и нет от него никакого спасения. Начинаясь у линии фронта, он стелется, плывет над землей, вздымается все выше и выше.

Сизый этот туман таит в себе опасность столкновения с другими самолетами, усложняет полеты, вынуждает подниматься выше и выше, чтобы оказаться над ним.

Уже на следующий день дым «поглотил» наш аэродром. Кашляем, чихаем, ругаемся. Плохо спали из-за него эту ночь: гарь душит, от нее и горечь во рту.

Вылетаем. Задача — прикрытие наших войск, ушедших западнее, поближе к Шпрее, вести также и «охоту» в районе Котбуса. Наши танкисты стремительным броском, во взаимодействии со стрелковыми частями, прорвав вторую полосу обороны гитлеровцев, вышли на оперативный простор и тем самым открыли наступающим войскам путь к Шпрее. Это была последняя водная преграда на пути к Берлину.

Дух в войсках высокий, подъем — небывалый. Зачитан приказ командующего Первым Украинским фронтом, смысл которого — обеспечить быстрое форсирование реки Шпрее.

Летаем с рассвета. Аэродром все еще закрыт сине-белой горьковатой «на вкус» пеленой. Но мы не можем не летать! Нам иначе нельзя. Правда, взлет выполняем с предосторожностями, по одному. Пробив «туман», на высоте три — три с половиной тысячи метров собираемся и группой, как правило восьмеркой, идем в указанный район.

Порой говорят: а что погода? Ерунда!.. Нет, не мелочь это. Вот конкретный случай: ветер изменил направление. В результате усложнилась наша боевая работа.

Аэродром закрыт дымом, широкой полосой смещающимся на восток.

Нет, мы не можем оставаться «привязанными» к земле! В десять сорок взлетели снова. Набрали две с половиной тысячи метров и глазам своим не верим: необозримый голубой простор — лети, куда хочешь. Даже странно как-то: внизу — затянутая плотной пеленой земля, здесь ярко светит солнце, а под крыльями огромным покрывалом простерлась синевато-белая кисея.

Курс держим к линии фронта, в район Зелессен — Шпремберг — Нойштадт для прикрытия боевых порядков войск, наступающих на Берлин.

В наушниках — голос комдива, спокойный, уверенный:

— В воздухе противника нет. Но смотрите в оба!..

В район прикрытия подошли на высоте 3500 метров. Мы с Кутищевым, Голубев с Кудиновым — ударная четверка. В группе прикрытия — Бондаренко с Душаниным и Березкин — Руденко. Строй — правый пеленг, эшелонированный по высоте.

Под нами уже Шпремберг. Внимательно осматриваю пространство. И вдруг впереди немного ниже нас замечаю четверку «Фокке-Вульфов-190», идущих встречно-пересекающимся курсом.

— Бондаренко, я — «Полсотня». Прикрой!..

Доворотом в сторону солнца ударная четверка занимает выгодное для атаки положение. «Фоккеры» продолжают идти тем же курсом — вражеские летчики и не подозревают о грозящей им опасности.

Левым полупереворотом ухожу под «фоккеров» и сзади снизу под одну четверть атакую замыкающего вражеской четверки. Дистанция быстро сокращается: двести, сто, пятьдесят метров. Пора!..

И в то же мгновение гитлеровский летчик, почуяв неладное, взмыл и боевым разворотом попытался выйти из-под удара.

Резко беру ручку я на себя и — ощутил действие большой перегрузки: тело вдавило в спинку сиденья, в глазах стало темнеть. Длилось это секунды две-три. Но вот впереди вновь видны очертания «фокке-вульфа». Прицелился, дал очередь. Вражеский истребитель вспыхнул.

Выходя из атаки, осмотрелся. Один из оставшихся трех «фоккеров» глубоким виражом пытается зайти мне в хвост. Энергичным движением бросаю свой истребитель под «фокке-вульфа», а Кудинов тут как тут — и с короткой дистанции буквально расстрелял фашиста: от «фоккера», будто отрезанный, отлетает большой кусок левой плоскости — и самолет, несколько раз перевернувшись, загорелся.

Тем временем Голубев тоже атаковал врага, энергично зашел в хвост и сразил его.

Итак, три фашиста сбиты! Остался один. Избавившись от бомб, он круто пошел вверх, на солнце, пытаясь прикрыться его слепящим сиянием — и уйти. Но вторая четверка начеку. Ведущий второй пары Вячеслав Березкин передал старшему группы прикрытия Василию Бондаренко:

— Впереди ниже — «фоккер»!

— Вижу, — ответил Бондаренко, — атакую!

Стволы его истребителя брызнули огнем — и четвертый вражеский самолет, охваченный пламенем, пошел к земле.

Но тут в наушниках послышался взволнованный голос Кудинова:

— Внимание, «фоккеры»!

Это на «своей» высоте он увидел восемь увеличивающихся в размере точек: вражеские истребители спешили в район боя.

Голубев со своим ведомым находился выше противника и, использовав это преимущество, сразу же атаковал ведущего вражеской группы. Из горящего истребителя вывалился пилот, в небе вздулся черно-белый купол парашюта.

Глянул вниз — ив двухстах метрах увидел идущий на огромной скорости «фокке-вульф», с его консолей срывались белые струйки инверсии: он пытался зайти в хвост Кутищеву. Размышлять некогда! Переворот — ив пикировании ловлю врага в прицел. Очередь — и снова удача: «фоккер» тут же разваливается на части.

Бой несколько затянулся. Земля, пристально наблюдающая за происходящим в небе, молчит. Затаили дыхание пехотинцы, танкисты, артиллеристы: трудно сейчас их боевым друзьям — летчикам, а как помочь?..

Навязываем противнику бой на вертикалях. Четверка Бондаренко не позволяет «фоккерам» выйти вверх и занять выгодное для атаки положение.

Но в разгар боя станция наведения вдруг подала голос:

— Внимание, на подходе третья группа!..

Тут же в эфире послышался голос «глазастого» Березкина:

— Вижу шестерку «фоккеров» и пару «мессершмиттов». Идут выше нас…

Приказываю четверке Бондаренко продолжать атаковать врага, а свою ударную группу веду на высоту — навстречу новой схватке.

Стремительным ударом Бондаренко сбивает «фоккера», второго подбил Душанин. Противник пытается построить оборонительный круг, но «закрыть» его не может из-за непрерывных атак.

Нашу четверку, набирающую высоту, атакуют два Me-109. Кутищев вовремя заметил маневр противника и заградительным огнем отсек их. «Мессеры» круто ушли вверх, но сам Кутищев оказался атакованным. На помощь товарищу поспешил Георгий Голубев — и отбил атаку «фоккера».

Вражеские истребители устремляются вниз, пытаясь отыграться на «илах». Голубев пикирует следом за «фоккерами», ловит в прицел одного из них. Тот боевым разворотом пытается уйти от преследования, но попадает под трассу Кутищева. Еще одним стервятником стало меньше!

А тут и Березкин подловил в прицел врага — и тот, объятый пламенем и дымом, стал рассыпаться, разваливаться еще в воздухе.

Воздушный бой постепенно угасает, а вскоре и вовсе прекращается. Самолетов противника нигде больше не видно. Горючее на исходе, время вышло.

Внизу — Котбус. Пары пристраиваются. Берем курс на свой аэродром.

Когда сели, уточнили результаты — и пошли докладывать командиру. А он улыбается: все, мол, знаю! Вон ребята уже и боевой листок заканчивают — сейчас вывесят. Спасибо, ребята, молодцы!

Проведя схватку с двадцатью вражескими самолетами, мы сбили девять и подбили один. Счет — 10:0! Василию Бондаренко, Георгию Голубеву и мне удалось сбить по два вражеских самолета, Березкин, Кутищев и Кудинов сбили по одному «фоккеру» и Душанин подбил одного. Ни одной пробоины не получили сами в этих трудных поединках. Это, пожалуй, был самый памятный бой за всю войну. За него был награжден орденом Александра Невского.

Через три дня перебазировались вслед за стремительно наступающими войсками на аэродром Нойхаузен. День за днем нам поручают все новые районы для прикрытия. Ведем воздушные бои и нередко штурмуем отходящего противника — помогаем пехотинцам и танкистам сокрушать врага, теснить его все дальше на запад.

Прикрывая войска в районе Потсдама, увидели с высоты горящий Берлин. Он словно притягивает к себе движущиеся по дорогам войска. Идут на скоростях «коробочки»: это спешат на огневые рубежи танкисты генерала Лелюшенко, а южнее, оставляя у себя в тылу разрозненные, деморализованные части противника, спешат вперед, торопятся к новым боям танкисты генерала Рыбалко. А ближе к городу развернутые фронтом войска непрерывно штурмуют врага. В воздухе много нашей авиации: бомбардировщики и штурмовики несут и несут свой смертоносный груз. Бьет артиллерия — и через головы наступающих, и прямой наводкой. Всюду вспышки, дымы. Летит на головы фашистов огонь возмездия!

Боевые вылеты последних дней совершаем к Эльбе, на прикрытие переправ в районе городов Мейсен и Риза.

29 апреля мы увидели на западном берегу Эльбы длинные колонны темно-зеленых грузовиков, танков… Американские войска! Итак, фашистский зверь повержен! Но бои еще продолжаются.

30 апреля — «поворот» в тыл: там остались окруженные вражеские группировки, продолжающие оказывать сопротивление.

Одна из них в районе Шпремберга предприняла попытку вырваться из кольца и уйти на запад.

Нам поставлена задача помочь своим наземным частям.

В воздух поднялась наша первая эскадрилья. Ведет ее командир дивизии полковник Покрышкин. В паре с ним — Голубев. Во второй паре — Березкин и Руденко. В четверке прикрытия идем мы с Кутищевым и Вахненко с Сеничевым.

Подходим к цели на высоте 2000 метров. Лес, дымы. Только что отсюда ушли наши «илы». Внизу — противник. Покрышкин повел группу в атаку. Один заход, второй… Идем пара за парой, штурмуем противника. Выполняем третий заход…

Вдруг откуда ни возьмись — «фоккер»: стремительно проносится на бреющем. Шальной какой-то! Но вот он с дальней дистанции открывает огонь. Целится в «сотку»!..

Резким переворотом бросаю свой истребитель в пике и почти навскидку открываю огонь. К нему сбоку тянется еще одна трасса. «Фоккер» как-то странно дернулся, качнулся и с дымом пошел над лесом. А вот и конец: за густо-зеленой грядой блеснула вспышка огня…

Выполнили еще один заход — и развернулись домой.

Сели. Осмотрели машины. Все целы. Только киль командирской машины пробит в двух местах. Хорошо, что те снаряды были не осколочно-фугасные.

Оказывается, это Слава Березкин «фоккера» свалил. Вовремя заметил, вовремя и ударил! От комдива нашего беду отвел…

А на следующий день, 1 мая, Слава опять отличился в бою. Полетели мы четверкой на прикрытие переправ в район Мейсена, а там «фоккеры». Завязали с ними бой. Березкин одного за другим отправил на землю двух «фокке-вульфов». И стало на его счету 10 личных побед.

Пополнил за последние две недели свой счет и Федор Кутищев: он у нас недавно, а уже пять самолетов сбил. На три единицы пополнил свой счет Василий Бондаренко.

А всего в апреле летчики эскадрильи сбили в воздушных боях 28 вражеских самолетов. Считай, целый вражеский авиаполк уничтожили!

По всему уже заметно: враг деморализован, агонизирует.

2 мая пал Берлин. Над рейхстагом полощутся на ветру красные знамена. Берлинский гарнизон капитулировал. Полная и окончательная победа близка — это чувствуется по всему. Но враг еще сопротивляется, и бои идут — горячие, напряженные.

7 мая перелетаем в Гроссенхайн. Это был хороший базовый аэродром у противника. Отличное поле, широкая бетонированная взлетно-посадочная полоса, ангары, превосходные жилые помещения. И полный аэродром разбитой вражеской техники. Славно поработали наши штурмовики, прилетели сюда и истребители. Часть оставшейся техники уничтожили сами бежавшие отсюда гитлеровцы.

Здесь мы и увидели «демона» — реактивный истребитель Ме-262. Один был сожжен — только «скелет» остался. А второй стоял целый-целехонький. Ничего не скажешь — красивая, стремительная машина. Низкая посадка, острый нос, два реактивных двигателя, четыре 30-миллиметровые пушки. Снаряды длинные, а гильза короткая.

Обстоятельно рассмотрели истребитель, забирались поочередно в кабину… Технику и вооружение противника надо знать.

8-го мая — затишье. А девятого… С самого утра гудел аэродром. Самолеты стартовали в небо и брали курс на Прагу. Полетела и наша эскадрилья. Внизу — нескончаемые вереницы танков, автомашин, спешащих через Рудные горы, через Судеты на помощь братскому народу.

Противника в воздухе не встречаем. Всего лишь 10 — 15 минут барражируем над Прагой — и ложимся на обратный курс: путь неблизкий, расчет времени пребывания в воздухе ограничен запасом горючего.

Иногда проносимся на бреющем над Златой Прагой. А на улицах, на площадях — ликование: наши войска уже здесь! Толпы людей встречают их, забрасывают цветами, дарят улыбки своим освободителям и добрые слова.

Возвратились на аэродром. Зарулили на стоянки. Ждем чего-то необычного. Уже и сумерки землю окутали. Тишина.

А поздно вечером вдруг подняла всех на ноги стрельба. Огонь вели из всех видов оружия. Стреляли и зенитки, охранявшие наш аэродром…

В это самое время в Москве гремел и сиял разноцветными огнями праздничный салют из тысячи орудий — самый мощный и внушительный за все годы Великой Отечественной войны. Салют Победы. В честь тех, кто поверг ненавистного врага, в память о тех, кто самой дорогой ценой — жизнью своей — заплатил за то, чтобы этот желанный день настал.

Здесь, в Гроссенхайне, мы думали о многом, тянулись мыслями и сердцами домой, в столицу нашу, на родину свою. Здесь тоже гремел салют, и он был отголоском — нет, просто небольшой частицей того тысячеорудийного московского салюта…

Никто в эту ночь не спал. Радовались, обнимались, поздравляли друг друга.

И как же странно было утром 10 мая услышать сигнал боевой тревоги! Но он звал — настойчиво и требовательно, властно и строго. И каждый понял: это — приказ!..

…Все на местах. Самолеты, как всегда, подготовлены, снаряжены боекомплектом. Командир ставит задачу: прикрыть Прагу!

— Так война ведь закончилась! — осторожно бросает фразу Андрей Труд.

— Для нас она еще продолжается, — отвечает майор Аркадий Федоров и добавляет:

— Недобитая фашистская группировка угрожает Праге… Чехословацкий народ просит помощи…

— Все ясно. Поможем! — за всех коротко говорит Николай Трофимов.

На прикрытие ушла вначале третья эскадрилья. Потом ее сменила вторая. Теперь — наша очередь. Часы показывают двенадцать пятьдесят девять.

Вылетаем двумя группами.

А полтора часа спустя, совершив посадку, узнали: пока находились в воздухе, в полк поступил приказ прекратить боевые действия.

В синем-синем небе ярко сияло солнце. На душе — смешение чувств. Теперь было ясно: с войной покончено.

…Через огонь, через труднейшие испытания мы шли к тебе, Победа! Теряли друзей боевых, видели горе и слезы людей наших, дым пожарищ, руины городов и сел. Но мы шли вперед, уверенные в правоте своего дела. И мы пришли к тебе, Победа!

И ты теперь с нами на все времена…