Новенький «Стефенсон» сбавил ход и трижды коротко свистнул. Дескать, вот он я, встречайте! Тренькнул станционный колокол, и по вагонам, сообразуясь с ночным временем, приглушенно — кому надо услышат — разнеслось:
      — Ротозеево, господа! Стоянка десять минут!
      Собственно, кроме небольшой брички, которую еще именуют охотничьей, с дремлющим на ней возницей, встречающих не было. Станционный же смотритель не в счет — ему по должности положено встречать и отправлять поезда.
      Поскучав десять минут и проводив взглядом сошедших с поезда земского лекаря с видавшим виды саквояжем, двух незнакомых мужчин — а скорее, мужчину и юношу, у коего еще и усы-то не начали расти, — и молодого человека с офицерской выправкой в венгерке с брандебурами, смотритель трижды ударил в колокол, но ответного свистка паровоза не последовало. Он ударил в колокол еще и еще раз, но поезд продолжал стоять.
      — Неладно что-то, — буркнул под нос смотритель и потопал к голове поезда.
      — Чего стоите? — крикнул он парню в фуражке, то и дело высовывающемуся в окно локомотива.
      — Обер-кондуктор сказал погодить, — послышался ответ. — В желтом вагоне что-то случилось.
      На площадке вагона второго класса, выкрашенного согласно железнодорожному уставу в желтый цвет, стояло несколько кондукторов.
      — Чего не отправляетесь? — глядя на них снизу вверх, спросил смотритель.
      — Покойник у нас в вагоне образовался, вот, кумекаем теперь, что делать, — ответил обер-кондуктор.
      — А у меня расписание, — напустил на себя строгости смотритель. — Коли положено поезду стоять десять минут, значит, десять минут и не более. Вы мне весь график рушите. После большие неприятности могут случиться…
      — Ну, одна неприятность уже есть, — хмуро заметил в ответ обер-кондуктор. — Вот сейчас отцепим вагон с покойником, и разбирайтесь тут с ним сами, раз у вас график. Он мне как-то тоже без надобности.
      Смотритель посуровел:
      — Отцеплять вагоны без согласования с начальством не положено…
      — Ну, тогда найдите какое-нибудь начальство, — раздраженно ответил обер-кондуктор. — Лучше полицейское…
      — Слушай, Степан Яковлевич, может, разбудим этого деда, о котором ты говорил? — предложил один из кондукторов.
      — Какого еще деда? — вскинул брови обер-кондуктор.
      — Ну, как же, ты сам говорил, что первым классом едет какой-то дока в сыскном деле. Хвалился, что знаешь его по Средневолжску…
      — А, ты вот о ком, — задумался обер-кондуктор. — Да, его совет был бы нам на пользу. Что ж, спробуем…
      Дед, он же дока уголовного сыска, спал как убитый. Впрочем, дедом его называть было бы несколько преждевременно. Ну, три морщины на лбу да две меж бровей; ну, серебряные нити на висках, брови кустом да шестьдесят седьмой годок по пашпорту — так что с того? А острый взгляд? А грудь колесом? А прямая спина и твердая поступь? А ясный ум? А ощущение всего-то двадцати годков где-то там, внутри, где живет душа, наконец? Все это поняли Степан Яковлевич с кондуктором Федором Кроховым, как только дока открыл глаза и спросил:
      — Что, уже Нижний?
      — Никак нет, ваше благородие, — почему-то вытянулся в струнку обер-кондуктор, сразу вспомнив, как зовут этого господина. — До Нижнего Новгорода, господин Аристов, еще часика полтора ходу будет.
      Артемий Платонович бросил на говорившего быстрый взгляд.
      — А-а, сосед бывший. Что ж ты, Степан Яковлев, уехал-то? — усмехнулся он, обнаружив еще и твердую память.
      — Так ведь нету покуда в Средневолжске железной дороги, а в Нижнем есть, — улыбнулся обер-кондуктор. — Вот проведут до Средневолжска железку, авось вернусь.
      — Ясно, — подвел итог любезностям Артемий Платонович. — Зачем разбудили?
      — Совета у вас хотим спросить. Вы это, не оденетесь?
      Остатки сна выдуло ночной прохладой. Аристов легко взобрался на подножку вагона, прошел коридором до двухместного купе.
      — Вот здесь он… — остановили его кондуктора у двери купе.
      — Открывайте, — приказал Артемий Платонович.
      Крохов открыл дверь и отступил, пропуская Аристова вперед. В купе на одном из диванов полулежал средних лет человек в сорочке под казимировым жилетом. Даже при неясном свете масляного фонаря, стоящего на столике возле дивана, была заметна мертвенная бледность его лица и выражение немого вопроса в широко раскрытых глазах. Предрассветный ветерок, влетая в раскрытое окно купе, шевелил густые волосы на затылке мужчины, как бы отметая последние сомнения, что он мертв. Сюртук цвета жженого каштана лежал на диване в ногах покойного. Никакого багажа в купе не было.
      — Странно, — пробормотал Аристов и взял в руки сюртук. Пошарив по карманам, он выложил на столик связку ключей, серебряный портсигар с несколькими папиросами внутри и коробок шведских спичек. В кармане брюк было пусто. Пуст был и жилетный карман.
      — Странно, — повторил Артемий Платонович и взглянул на обер-кондуктора. — Кто обнаружил труп?
      — Я, — ответил Крохов.
      — Как это было?
      — Я объявил о прибытии поезда в Ротозеево и хотел проколоть ему билет. Открываю дверь — и нате вам…
      — Где он сел?
      — На предыдущей станции, в Володарах.
      — Ротозеево — это последняя станция перед Нижним?
      — Да.
      — Он ехал один?
      — Один.
      — И в купе был один?
      — Точно так.
      — Он ехал до Нижнего Новгорода?
      — Думаю, да.
      — Почему вы так думаете?
      — Потому что от Володарова до Ротозеева дешевле и быстрее доехать на лошадях.
      — А кто еще сел в поезд в Володарах?
      — В мой вагон никто.
      — Значит, билета вы у него не отбирали?
      — Нет.
      — А где тогда его билет?
      — Не могу знать…
      — Странно, — снова повторил Аристов и пристально посмотрел на кондуктора. — Человек едет во втором классе, а у него нет ни билета, ни багажа, ни часов, ни портмоне, ни даже носового платка.
      — Погодите-ка, багаж у него был, — встрепенулся Крохов.
      — Да что вы? — не без сарказма спросил Артемий Платонович.
      — Ей-богу, — округлил глаза кондуктор, начинающий понимать, что вокруг него почему-то сгущаются тучи. — Такая большая дорожная сумка с лямками через плечо.
      — И куда ж она делась? — спросил Аристов, посмотрев почему-то на обер-кондуктора, ответившего ему тревожным взглядом.
      — Не могу знать, — тихо ответил Крохов, и краска залила его лицо и уши. — Но я не брал. Я вообще покойников боюсь…
      — У вас есть служебное купе? — быстро спросил Аристов.
      — Имеется, — ответил Крохов.
      — И вы, надо думать, весь путь от Володарова до Ротозеева находились в нем?
      — Да. Как только тронулся поезд, я зашел в свое купе и вышел, когда мы стали подходить к Ротозееву.
      — И, конечно, не видели и не слышали, входил ли кто в купе к покойному.
      — Да, — опустил пылающее лицо Крохов. — Я же был в своем купе.
      — Вы позволите взглянуть?
      — Идемте, — убито кивнул кондуктор, понимая, что для него начинается череда неприятностей, и поплелся в начало коридора. — Оно в начале вагона.
      Сумки в купе не было. Как не было и признаков чужих портмоне, носовых платков, часов и прочей галантереи.
      — Скажите, Крохов, а кто еще едет в вашем вагоне? — спросил Аристов, закончив осмотр нехитрой обстановки купе.
      — Пассажиров немного, — начал кондуктор. — Лето, все на дачах… Ну, значит, следующее двухместное купе сразу за моим свободно. Во втором, четырехместном, едет престарелая дама с внуком. В третьем — господин с докторским саквояжем, верно, лекарь. Четвертое свободно, в пятом — трое студентов, шестое, обратно, свободно, в седьмом — мертвый господин, в восьмом… А из восьмого пассажиры сошли еще на Красной Горке.
      — Понятно. Ключи от купе у вас с собой?
      — Разумеется.
      — Пойдемте, поглядим на пассажиров…
      Из второго купе доносился храп. Так обычно храпят извозчики, сделавшие за день немалые концы и махнувшие перед сном полштофа очищенной. Но данные звуки исходили из открытого настежь беззубого рта сухонькой старушки, про которую и подумать было нельзя, что она способна выводить такие разухабистые молодецкие рулады. На соседнем диване, весьма скромно, спал на боку внучок лет десяти, и струйка слюны стекала из уголка его губ на подушку.
      А вот третье купе было открыто и пусто.
      — Где же доктор? — тревожно спросил Артемий Платонович.
      — Верно, слез, — нетвердо ответил Крохов.
      — Так вы что, не знаете, кто сошел в Ротозееве? — спросил Аристов уже с некоторым раздражением.
      — Я был отвлечен покойником, — глядя мимо него, растерянно ответил кондуктор.
      — Ладно, пошли дальше.
      Студенты из пятого купе были на месте и спали так крепко, что их бы не разбудил и револьверный выстрел. Впрочем, это объяснялось просто: все они были пьяны, и бутылок семь малаги валялось прямо на коврике под столом. А дальше находилось купе с покойником.
      — Ну, что нам делать, ваше благородие? — спросил Степан, заглядывая в глаза Артемию Платоновичу. — Он, покойник-то этот, сам помер или ему помог кто?
      — Может, сам, а может, и помогли. Кто-то ведь был в его купе и взял его вещи… Одно я знаю точно: надо звать доктора и пристава.
      — Понял, — кивнул обер-кондуктор и обернулся к Федору. — Слышал, что сказали их благородие? Дуй к смотрителю, пусть ведет сюда доктора и пристава. Ну, или кого найдут.
      — Вы что, думаете, это Крохов вещи у покойника спер? — спросил Аристова Степан, когда кондуктор покинул вагон.
      — А вы его давно знаете? — не счел нужным отвечать Артемий Платонович.
      — С полгода будет. Мужик он семейный, ни в чем таком замечен не был…
      — А где он живет?
      — В Нижнем. Вы все-таки думаете, что это убийство?
      — Не знаю. Надо установить личность умершего. И тут кто-то сильно постарался, чтобы этого не допустить.
      — Ну, уж это никак не Федор, — уверенно сказал Степан. — Ему до таких тонкостев просто не додуматься.
      — Может быть, — раздумчиво ответил Артемий Платонович. — А может, он был орудием в чьих-то опытных руках.
      — Так, что здесь происходит? — послышался дребезжащий голос, и к открытым дверям купе подошли сморщенный старичок с орденом Владимира в петлице и станционный смотритель. — Почему задерживается поезд?
      — Я же вам говорил, — заметил ему сзади смотритель, на что старичок никак не среагировал.
      — Что происходит, я спрашиваю?
      — Человек умер, — громко ответил Аристов.
      — Ась?
      — Человек умер! — крикнул ему в самое ухо Артемий Платонович, догадавшись, что старичок крепко туг на ухо.
      — Кто таков?
      — Неизвестно. При нем не обнаружено никаких документов.
      — Я спрашиваю, вы кто такой?
      — Отставной штабс-ротмистр Аристов.
      — Ась?
      — Я — Аристов, отставной штабс-ротмистр, — заорал на весь вагон Артемий Платонович. — Следую до Нижнего Новгорода из Москвы.
      — Чего так орать, слышу я… Непременный заседатель Земского суда коллежский секретарь Коробко Иван Логинович, — представился старичок. — Что случилось?
      — В этом вагоне человек умер, — прокричал Аристов.
      — Кто?
      — Личность установить не удалось. Его документы и личные вещи отсутствуют. Думаю, что их похитили.
      — Вот как? — произнес старичок. — И что вы намерены предпринять?
      — Я? — удивился Аристов. — Я рассчитывал, что надо сообщить исправнику, чтобы тот провел предварительное дознание.
      — Исправник в Нижнем Новгороде.
      — Ну, тогда становому приставу.
      — Квартира станового в Володарах, — снова парировал старичок. — А здесь, в Ротозееве, никого нет.
      — А вы? — вполне резонно полюбопытствовал Артемий Платонович.
      — А у меня нет полномочий проводить дознание, — ласково улыбнулся старичок.
      — Так что же, выходит, покойника в Нижний везти? — догадался Аристов, к чему клонит старичок.
      — А вот это правильно, — улыбнулся владимирский кавалер. — Будет лучше всего, ежели вы немедленно последуете дальше, чтобы полиция Нижнего Новгорода как можно скорее могла приняться за розыски преступников.
      — Вас понял, — хмыкнул отставной штабс-ротмистр. — С глаз долой, из сердца вон.
      — Чего, сударь?
      — Я говорю: вы очень рассудительны и мудры, господин Коробко.
      — Благодарю вас, — ухмыльнулся старичок. — Засим позвольте откланяться и отбыть, так сказать, в свои палестины. У меня, знаете ли, тут дачка.
      Смотритель, проводив непременного заседателя, вернулся в вагон. Но сказать, подпустив строгости в голосе, заготовленную фразу о немедленной отправке поезда, ему не дал высокий крепкий господин с кустистыми бровями, что представился заседателю отставным штабс-ротмистром Аристовым. Ибо он тотчас обрушил на смотрителя шквал вопросов.
      — Вы встречали поезд?
      — Да, — ответил смотритель.
      — Вы видели сошедших с поезда?
      — Да.
      — Сколько их было?
      — Четверо.
      — Кто-нибудь из них вам знаком?
      — Да. Один из них был земский лекарь господин Погодин.
      — У него были с собой вещи?
      — Докторский саквояж.
      — Хорошо. А остальные?
      — Остальные мне неизвестны.
      — Их кто-нибудь встречал?
      — Только одного. Молодого человека, дворянина, с военной выправкой. Его ждала бричка.
      — У него был багаж?
      — Два дорожных чемодана.
      — Чемодана? Не сумки, не баула?
      — Нет. Именно чемодана.
      — Благодарю вас. А остальные двое? Они были порознь, вместе?
      — Кажется, вместе.
      — У них был багаж?
      — Да, сумка.
      — Такая большая, дорожная, что носят через плечо?
      — Нет. Их сумка была похожа на курьерскую.
      — Что вы еще можете о них сказать?
      — Ну, один выше, другой ниже. Один постарше, другой помоложе.
      — И все? — уныло спросил Артемий Платонович.
      — Все.
      — Что ж, благодарю вас.
      — Теперь я могу отправлять поезд?
      — Простите, но мы ждем врача. А вот, кажется, и он.
      Все посмотрели в конец коридора, по которому шли Крохов, человек с докторским саквояжем в руках и еще одна неизвестная фигура в светлой фетровой шляпе. Откуда взялась сия фигура, никто не знал, но выяснилось это весьма скоро. Человек в шляпе, представившись Арсением Постновым, репортером «Нижегородского листка», тотчас стал всюду совать свой нос и задавать вопросы. Артемий Платонович с репортерской братией был немного знаком, посему держаться с сей фигурой решил аккуратно и осторожно.
      Постнов ехал из Владимира третьим классом и проснулся пред самым Ротозеевом. Удивившись столь долгой стоянке поезда на захудалой станции, он решил выяснить, в чем дело, и столкнулся с Кроховым, возвращающимся к поезду вместе с лекарем. Через пару-тройку вопросов, ловко заданных кондуктору, Постнов уже знал, что в желтом вагоне умер пассажир и при нем не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих его личность. Нюх газетчика подсказал ему, что из этого события можно будет сварганить захватывающий матерьялец, и он проник в вагон вместе с кондуктором и лекарем.
      — Вы врач? — официальным тоном спросил Аристов, когда сия троица подошла к купе.
      — Я покуда только земский лекарь, — устало ответил Погодин.
      — Вы ехали в этом вагоне?
      — Ну конечно.
      — Вы не знаете, кто этот господин? — указав на покойника, спросил Артемий Платонович.
      — Нет, не знаю. Кажется, он сел на поезд в Володарах.
      — Почему вы так думаете? — быстро спросил его Аристов.
      — Когда была остановка в Володарах, кто-то прошел мимо моего купе, задев, очевидно, своим багажом мою дверь. А потом послышался звук открываемой двери.
      — Это я ему открыл дверь, — встрял Крохов.
      — И больше вы ничего не слышали? Никто не ходил по вагону, не открывал дверей?
      — Трудно сказать, я как-то не прислушивался, — пожал лекарь плечами. — Кажется, незадолго до того, как кондуктор объявил о прибытии поезда в Ротозеево, послышался какой-то неясный шум. Но что это было, я не могу сказать наверное.
      — Благодарю вас, — задумчиво кивнул отставной штабс-ротмистр. — Кондуктор, верно, поставил вас в известность, зачем вы нам понадобились?
      — Да, осмотреть труп.
      — Тогда прошу вас.
      — Простите, но вы, похоже, ведете настоящее дознание, — обратился к Аристову репортер, когда лекарь прошел в купе. — Разве этот пассажир не просто умер?
      — Так всегда положено делать, когда обнаруживается мертвое тело, — нехотя ответил Артемий Платонович.
      — Но вы ведь не полицейский, нет?
      — Нет. Меня просто попросили помочь.
      — А вы не могли бы назвать себя? — продолжал допытываться Постнов.
      — Не вижу в этом необходимости, — не очень дружелюбно ответил Аристов.
      — Вы меня интригуете, — с большим любопытством посмотрел на Артемия Платоновича репортер. — Я ведь все равно узнаю.
      — Не сомневаюсь, — вздохнул отставной штабс-ротмистр. — Моя фамилия Аристов. Надеюсь, вам этого достаточно?
      — Более чем! — с восторгом воскликнул Постнов. — Как же я сам не догадался, что это вы, разгадчик самых запутанных дел, знаменитый частный сыщик! Я столько о вас слышал! Боже мой, сам Артемий Платонович Аристов! Тогда понятно, почему пригласили именно вас. Выходит, человек в купе умер не собственной смертью?
      — Почему вы так решили? — недовольно спросил Аристов.
      — Потому что, если бы пассажир просто умер, зачем тогда нужны вы?
      — Вы делаете преждевременные выводы, — заметил репортеру отставной штабс-ротмистр. — Ситуацию может разъяснить только вскрытие.
      — Ага, значит, вскрытие все же будет? А разве необходимо вскрытие покойников, умерших своей смертью?
      — Внезапно умерших — да, — ответил Аристов и сухо добавил: — На этом вечер вопросов и ответов, полагаю, можно считать законченным…
      — Погодите, еще один вопрос, — умоляюще глянул на Аристова Постнов. — Если вскрытие покажет, что это убийство, дело будете вести вы?
      — С какой это стати? — буркнул Артемий Платонович. — Я ведь не служу в полиции.
      Он облегченно вздохнул, когда лекарь пригласил его в купе и прикрыл за ним дверь.
      — Ну, что скажете, господин Погодин?
      — Никаких явных признаков насильственной смерти, — ответил лекарь. — На отравление тоже не похоже. Скорее всего, этот господин умер сам, без посторонней помощи, от апоплексического удара. Внезапное кровоизлияние в мозг — и все. Впрочем, более ясную картину даст только вскрытие.
      — А отчего могло произойти это кровоизлияние?
      — Отчего угодно. Погодите-ка… — наклонился лекарь к ладони покойного. — Это что такое?
      — Где? — спросил Аристов.
      — Да вот, какое-то покраснение на его левой руке. Похоже на ожог. Видите?
      — Вижу, — ответил Артемий Платонович, заметив меж большим и указательным пальцами тыльной стороны ладони покойника небольшое красное пятнышко.
      — Впрочем, от таких ожогов кровоизлияний не бывает, — выпрямился лекарь. — Простите, я могу идти? А то я немного устал с дороги.
      — Да, конечно. Только… позвольте несколько вопросов?
      — Слушаю вас, — без особой охоты отозвался лекарь.
      — Скажите, с вами сошли еще трое пассажиров. Кто-нибудь из них вам знаком?
      — Только один. Молодой барон Дагер, сын уездного начальника внутренней стражи — Андрея Андреевича. Его ждала бричка, и он сразу укатил в отцово имение.
      — А двое других?
      Лекарь пожал плечами:
      — Я никогда их не видел. Они не местные.
      — Вы можете их описать?
      — Трудная задача, — задумчиво ответил лекарь. — Ведь было довольно темно. Могу только сказать, что тот, который был меньше ростом, вероятно, моложе другого. И он был в мягкой пуховой шляпе.
      — И куда они пошли?
      — Не могу знать. Какое-то время я шел за ними, а потом молодой остановился прикурить папиросу, высокий замедлил шаг, и я их обошел. Однако мне кажется, что они пошли вдоль насыпи.
      — Почему вы так думаете? — насторожился Артемий Платонович.
      — Какое-то время я слышал, как хрустит гравий у них под ногами, — пояснил Погодин.
      — Благодарю вас, — дружелюбно сказал Артемий Платонович и протянул лекарю руку. — Может статься, то, что вы сейчас сказали, — самое важное из всего, что тут было говорено…
      Лекарь пожал его руку, откланялся и вышел из купе. Немного погодя вышел и Аристов.
      — Ну, что там? — подался к нему Постнов.
      — Ничего. Никаких признаков насильственной смерти. Этот человек умер от естественных причин. Вы, кажется, разочарованы?
      — Да не так чтобы очень, — досадливо поморщился репортер. — В конце концов точки над i расставит вскрытие. Ведь так?
      Артемий Платонович колюче посмотрел на него, молча обошел и приблизился к Степану.
      — Ну что, мы сделали все, что смогли. Мне кажется, можно ехать дальше.
      — Понял, — повеселел обер-кондуктор. — Ну, что встали? — гаркнул он на заскучавших кондукторов. — А ну по своим вагонам! Сей час отправляемся.
      Через малое время локомотив медленно тронулся, испуская густые клубы дыма. Небольшой дымок струился и из одного приоткрытого окна синего вагона, за которым курил короткую трубку с гнутым мундштуком отставной штабс-ротмистр с весьма распространенной дворянской фамилией Аристов, коего роду только в одной Средневолжской губернии насчитывалось более шести десятков душ. Ну а уж по всей России — и не счесть.
      Таковая уж была у него фамилия…

      Она действительно была похожа на замок — родовая усадьба баронов Дагеров, что находилась в двух верстах от Ротозеева близ деревни Березовки. Когда-то это имение с деревенькой, рощей и лугами было пожаловано императрицей Екатериной Алексеевной гвардии прапорщику барону Андрею Карловичу Дагеру вместе с чином подпоручика за участие в возведении ее на престол российский. И барон, выйдя в отставку, выстроил себе усадьбу по проекту, как гласило фамильное предание, самого Антонио Ринальди. Центральная часть дома была двухэтажной, на высоком цоколе, сложенном из белого камня-известняка. По второму этажу шла обходная галерея с зубчатым парапетом в половину человечьего роста с четырьмя башенками со шпилями по углам. Впечатление Средневековья усиливал бельведер в виде остроконечной башни, как бы прокалывающей крышу дома и устремляющейся в небо.
      Барский дом соединялся с боковыми каменными же флигелями полуциркульными галереями, образуя в плане подкову. Лестничные спуски галерей сторожили мраморные львы. Полукруглый двор оканчивался фруктовым садом с оранжереями, цветочными куртинами, беседками и прудом. Выпуклая же часть «подковы» смотрела прямо на долину Оки, широкой и величавой в этом месте. К ней шла одна из аллей великолепного парка, разбитого вокруг усадебного дома, оканчивающаяся мраморными ступенями, ведущими прямо к речным купальням. Другая аллея из вековых дубов вела в Березовку, откуда по старой памяти шли в усадьбу крестьянские подводы с провизией, которую ныне приходилось покупать за живые денежки.
      Внутри барский дом был не менее величав. Несколько зал: Белая, Портретная, Большая и Розовая гостиные готовы были поспорить богатством убранства и вкусом со знаменитым имением князей Голицыных «Марьино». Особой же гордостью хозяина усадьбы отставного гвардии майора Андрея Андреевича Дагера был Готический кабинет с лепным потолком, резной орехового дерева дверью, венской мебелью лучших мастеров, желтым сандаловым паркетом под ручной работы персидскими коврами и, конечно, готическим камином, от коего кабинет и получил название. Одно беспокоило барона: с каждым годом становилось все труднее и труднее содержать такое имение. Выкупные капиталы после крестьянской реформы таяли с каждым днем, пенсион в двести рублей в год, конечно, был мизер, да служба обоих сынов в гвардии требовала весьма и весьма немалых средств. Известное дело, куда уходит жалованье гвардейских офицеров: на букеты дамам, императрице и великим княжнам, подарки товарищам да на пирушки в офицерском собрании. А ведь ежели ты гвардейский офицер, то положено тебе иметь и собственный выезд, и квартиру не иначе как на Миллионной, Набережной Фонтанки или Морской. И даже в театре надлежит тебе пребывать либо в ложе, либо в первом ряду партера…
      Особенно докучал расходами младший из сыновей, Михаил, служивший в чине подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка в одной роте с двумя великими князьями. Депеши от него с просьбами выслать деньги следовали одна за другой. А в конце прошлого года очередная его просьба выслать ни много ни мало пятнадцать тысяч рублей едва не разорила семью. Случилось так, что Михаил выступил поручителем за своего полкового товарища, наделавшего долгов и попавшего в лапы ростовщиков. Товарищ этот, потеряв всякую надежду выпутаться из ситуации, взял да и пустил себе пулю в лоб. И должником вместо него стал Михаил. Поскольку дело шло о фамильной чести, Андрей Андреевич нашел для сына эти пятнадцать тысяч, но сей непредвиденный расход крепко пошатнул весь бюджет семьи. Барон был вынужден вновь вступить в службу по военному ведомству, приняв на себя должность уездного начальника внутренней стражи. Жалованье было небольшим, но все же как-то выручало.
      Многие из соседей-помещиков заложили свои имения в Земельном банке. Кое-кто уже и перезаложил. Барон Дагер же хотел передать сыновьям родовое имение чистым, без долгов, таким, какое и сам принял от своего отца, генерал-майора Андрея Александровича Дагера, кавалера ордена Белого Орла. Но без каких-либо потерь сделать это было практически невозможно, что и втолковывал ему коммерции советник, заводчик и первой гильдии купец Гордей Иванович Каменев, коего барон принимал в своем Готическом кабинете.
      — Да поймите же, дорогой Андрей Андреевич, — говорил Гордей Иванович тоном, скорее уместным для малого дитяти, нежели для пятидесятипятилетнего майора, ветерана Крымской войны, — не зла же я вам, в конце концов, желаю. В вашей ситуации это единственный выход сохранить имение. Да и какая теперь в Охотничьей роще охота! «Железка» все зверье распугала! На кого теперь охотиться прикажете, на зайцев?
      — Ну, стало быть, буду охотиться на зайцев, — стойко сопротивлялся барон. — Чем тебе не охота?
      — Время ныне другое! — упрямо продолжал гнуть свое купец. — Теперь земля доход должна приносить, а не убытки. Вам это любой скажет.
      — Да ведь продай я вам рощу, вы ее частями под дачные участки распродадите, — начинал кипятиться Андрей Андреевич. — И не станет рощи. А в ней и отец мой, и дед, и прадед и волка, и лисицу били, а первый из русских баронов Дагер даже на медведя ходил!
      — Да нет там теперь ни медведей, ни волков. А что касаемо рощи, то я и не скрываю, что желаю продать ее под дачные участки.
      — Ну вот! — воскликнул барон. — Что и требовалось доказать. Нет, сударь, не уговаривайте. Не продам я вам эту рощу.
      — Ну хорошо, не продавайте, — отступил на заранее подготовленные позиции купец. — Тогда сдайте в аренду. Я разобью рощу на участки, и мы будем сдавать их дачникам. Вот вам и ежегодный ритмический доход!
      — Но рощи-то все равно не станет?!
      — Ну, вы, Андрей Андреевич, прямо как малое дитя. Неужели вы не понимаете, что в вашем положении это выход?
      — Да все я понимаю, — вздохнул барон. — И поверьте, я даже благодарен вам за ваши предложения, потому как вижу, что не только корысть движет вами, но и участие. Но, простите, не могу.
      — Ну, коли так, — поджал губы купец, — воля, конечно, ваша. Тогда хоть обещайте, что ежели надумаете все же продавать рощу, то дадите знать мне первому.
      — Это я могу вам обещать, — протянул руку купцу барон. — Можете не сомневаться.
      Из кабинета Андрей Андреевич вышел в глубокой задумчивости. Может, все-таки прав купец, и продать Охотничью рощу — лучший выход поправить дела замка?
      В Розовой гостиной он едва не столкнулся с племянницей. Десять лет назад он, после смерти сестры, стал опекуном девочки и, конечно, взял ее к себе в замок. Из малого дитя она на его глазах превратилась в прелестную девушку, хрупкую и добрую до самопожертвования, что немало беспокоило дядю. Собственно, это на ней лежали все заботы о хозяйстве усадьбы, и, надо заметить, справлялась она с этим отменно.
      — Что с тобой, дядя? — озабоченно спросила Вера.
      — Ничего, дитя мое, все в полном порядке.
      — Ты меня обманываешь, — пытаясь заглянуть в его глаза, промолвила Вера. — Думаешь, я не вижу, что ты чем-то озабочен? Если у тебя неприятности, почему ты не хочешь довериться мне? Разве я не заслужила права разделять твои заботы?
      — Конечно, заслужила, — улыбнулся барон. — Но поверь, ничего такого не произошло. Во всяком случае, пока.
      — Ах, пока, — поджала губки Вера. — Надеюсь, когда наступит это «пока», ты поделишься со мной?
      — Не обижайся. Ты ведь знаешь, бывают обстоятельства, о которых, при всем моем желании, я не могу говорить с тобой.
      — Неправда. Не знаю я никаких «таких» обстоятельств. Но догадываюсь, что это связано с деньгами. Ведь так?
      — Ну…
      — В таком случае я тебе уже говорила: ты вполне свободно можешь распоряжаться моим состоянием, что осталось мне от мамы.
      — Я не вправе трогать твои деньги. Да и ты тоже.
      — Но если это необходимо?
      — Даже если и необходимо. Я должен решить свои проблемы сам.
      — Ага, вот ты и попался. Значит, все же есть проблемы? А ну-ка, давай говори!
      Она отступила на шаг, сложила руки на груди и устремила на дядю требовательный взгляд своих больших карих глаз. Теперь она мало походила на подростка, и сквозь ее пока еще девически-угловатые формы явно проступала женщина, которая скоро будет знать себе цену. Барона выручило только то, что в гостиную вошел камердинер и подал ему телеграмму.
      — Что там? — с тревогой спросила Вера, когда дядя прочел телеграмму и нахмурил брови. В ответ барон молча передал ей листок. Девушка быстро прочитала две строчки и не смогла сдержать радостного возгласа.
      — Не пойму, чему ты радуешься, — хмуро произнес Андрей Андреевич. — Три месяца не минуло, как Михаил был в отпуске, и вот на тебе: «Приезжаю ночным поездом. Прошу выслать экипаж». Это что, вторичный отпуск? Так его без важной причины не дают.