Утро следующего дня как обычно в мире Тев-Хат началось ровно в шесть. За пару часов до рассвета звездное небо над столицей Кангура закрыли плотные облака, поднялся сильный ветер, полыхнули молнии, ударил гром и начало лить как из ведра. Мощеные улицы и проспекты Майрана в одночасье превратились в русло широкой реки, устремившей свои воды к славному Эльму — главной водной артерии королевства. Казалось, сама природа позаботилась о том, чтобы привести в порядок столичный город и его окрестности перед предстоящим знаменательным событием. Незадолго до восхода дневного светила небесный гром прекратил сотрясать стены зданий, дождь закончился, облачность рассеялась, открывая взорам, посеревшее предутреннее небо. Ветер еще некоторое время трепал ветви деревьев, будто специально отряхивал с них излишки влаги, но к тому моменту, когда самые высокие башни города окрасились багрянцем, он вовсе перестал дуть.
      Как только солнце чуть-чуть поднялось над горизонтом и разогнало ночную мглу, по мостовой зацокали железные подковы лошадей, застучали колеса телег. Увлеченный чтением магической книги Шмультик с сожалением захлопнул фолиант и подсел поближе к окну, поглазеть на то, что происходит на улице. А за окном ничего особенного не происходило — обычная утренняя суета. Груженые доверху повозки везли на рынки города все необходимое для того, чтобы его жители и многочисленные гости могли в полной мере удовлетворить любые, даже самые изысканные прихоти. Крестьяне из близлежащих деревень тащили на продажу все, чем их одаривала щедрая земля благодатного Кангура. Из ворот торгового порта вывозили товар заморский дорогой, зачастую весьма деликатный. Славные мастера Майрана, также как и приезжие купцы, вовсе не собирались упускать собственной выгоды. Они спешно грузили на повозки все, что успели изготовить за минувший день и вливались в общий транспортный поток, заполонивший столицу в столь ранний час.
      Одновременно с солидными негоциантами на улицы Майрана вышли торговцы помельче. От квартала к кварталу, от дома к дому, от подъезда к подъезду с неподъемными корзинами за плечами или огромными кувшинами на коромыслах забегали всякого рода разносчики: зеленщики, булочники, молочники и прочий люд, добывающий пропитание для себя и своих домочадцев, не щадя ног и натруженных спин.
      После того, как транспортный поток начал понемногу спадать, а разносчики, выполнив свою миссию, убрались восвояси, на улицы города вышел местный пролетариат: наемные работники многочисленных мануфактурных и прочих предприятий, портовые грузчики и дворники с совками и метлами. Последние старались побыстрее убрать следы утреннего нашествия гужевого транспорта и прочий хлам, упавший на мостовую с проезжающих телег, чтобы какой-нибудь из особо утонченных знатных господ, принимая утренний завтрак у распахнутого окна, ненароком не узрел кучу конского навоза и не пожаловался околоточному надзирателю.
      Следом за толпами коренастых грузчиков, сгорбленных ткачей и бородатых кузнецов свои апартаменты покинули мелкие чиновники, владельцы небольших лавчонок, цирюльники и прочая часть населения, относящая себя к категории трудовой интеллигенции.
      Ровно в семь пятнадцать мимо окон "Поющей ундины" протопал в направлении южных ворот города отряд королевской стражи численностью около тысячи легионеров. По унылым физиономиям воинов нетрудно было догадаться, что перспектива проторчать целый день в оцеплении на какой-то Воловьей Пустоши под жаркими лучами солнца их вовсе не вдохновляла. Куда лучше в прохладной казарме вкушать легкое винцо и внимать забавному трепу ветеранов, готовых потчевать каждого желающего невероятными россказнями о делах давно минувших. Командир отряда — очень молодой с виду офицер, не старше тридцати лет, наоборот был не прочь покрасоваться перед представительницами прекрасного пола, которые, как он небезосновательно надеялся, в преогромном количестве слетятся на предстоящий праздник. Не скрывая своего радостного настроения, задорный полководец носился взад-вперед на вороном скакуне от хвоста к голове и обратно растянувшегося на всю улицу отряда.
      Резкие крики центурионов и десятников через оконный проем навязчиво ворвались в тесное пространство гостиничного номера и достигли ушей спящих Гвенлина и Мандрагора. Магический корень, вальяжно расположившийся на подушке, не просыпаясь, скатился со своего ложа и запихнул деревянную голову под подушку. Укрывшись, таким образом, от навязчивого уличного шума, соня продолжал дрыхнуть, аппетитно причмокивая губами — будто в своем сне он уже был главным смотрителем королевской кухни и снимал пробу с какого-то блюда. Молодой человек немного покрутился во сне, даже попробовал укрыться под одеялом, дабы продлить миг блаженства. Однако особо громкий выкрик какого-то чересчур усердного декана все-таки беспощадно вырвал Гвенлина из состояния дремотной неги, и ему поневоле пришлось просыпаться.
      — Шмуль, — позвал он слабым голосом. — Что происходит на улице, можешь сказать?
      — Ничего особенного, Гвен. Небольшой дранг нах Воловья Пустошь силами двух стрелковых батальонов.
      — Не понял. — Вылупил слипшиеся от сна глазенки Гвен.
      — Чего тут непонятного — славная армия Фернана Первого покинула казармы и под руководством бравого командира топает к месту предстоящего ристалища кормить мух и прочих оголтелых пернатых.
      — Вот теперь ясно. — Наконец-то Гвену удалось окончательно разлепить глаза. — Любишь ты, Шмуль, выражаться всякими мудреными словесами: дранг нах…
      За завтраком, поданным расторопным слугой прямо в номер, демон рассказал усердно работающим челюстями Гвенлину и Мандрагору план действий на предстоящий день. Он был как всегда прост и гениален:
      — Ты, корень, делай все, что тебе заблагорассудится: хочешь, полезай в карман своего покровителя, хочешь, здесь оставайся, но чтобы ни одна живая душа на Воловьей Пустоши тебя не заметила, иначе паника, давка, многочисленные человеческие жертвы и как следствие — отрубание головы одному непоседливому корню. Ты, Гвен, надеваешь на голову чалму, ту, что мы вчера с тобой приперли с базара, заматываешь свободным концом свою симпатичную мордашку и усердно играешь роль угрюмого эруленского ковбоя. Только особо не перестарайся, иначе твоей персоналией могут заинтересоваться настоящие степняки или местная полиция и подкатить с ненужными расспросами — ни то, ни другое нам не нужно. В таком виде будешь наблюдать за ходом состязаний, старайся держаться неподалеку от меня — мало ли для какой нужды понадобишься. Вопросы есть?
      Вопросов не последовало, поскольку демон умел изъясняться не только кратко, но и вполне доходчиво. Мандрагор пожелал присутствовать на Воловьей Пустоши чтобы, как он сам витиевато выразился: "Собственными глазами вкусить радость победы обожаемого Гвенчика". Шмультика так и подмывало ехидно спросить у льстеца, как это можно вкушать глазами, но он все-таки сумел удержаться от реплики и тем самым в очередной раз не пополнить пресловутую копилку обид магического корня.
      — Кстати, — продолжил Шмультик, — сегодня ночью от нечего делать, я чуток модифицировал твою кольчугу, шлем и рукавицы, теперь их не способен разрубить даже твой меч.
      Слова компаньона приятно порадовали юношу, и он тут же поспешил опробовать вышеназванные предметы на прочность — не то чтобы Гвенлин сомневался в словах своего друга, а исключительно из принципа "доверяй, но проверяй". Поверхностные испытания выявили их доселе невиданные защитные свойства. Меч, перерубивший на глазах восхищенной публики боевой рыцарский доспех не только не смог повредить хотя бы одно из звеньев кольчуги или рукавиц, но и оставить даже слабой царапины на отливающей цветами побежалости поверхности шлема. Еще один взмах почти в полную силу и блестящая полоска лезвия вместо того, чтобы разрубить чудесный головной убор вместе с табуретом, с мелодичным звоном отскочила от него. Нужно отдать должное Шмультику как великому кудеснику металла — следов от удара меча не осталось не только на шлеме, но и на самом мече не сохранилось никаких отметин после встречи с чрезвычайно прочной поверхностью. Юноша тут же пожелал натянуть на себя модифицированные доспехи, но демон ему отсоветовал делать это:
      — Не стоит, Гвен, покамест нам никто не угрожает, ходить в полном боевом облачении — откровенное пижонство, и для здоровья не очень полезно: вон какая на улице жарища намечается — вмиг сваришься до полной готовности. Одно дело щеголять в доспехе на тенистых улицах столицы и в прохладных питейных заведениях, как ты это делал вчера, другое — торчать неизвестно, сколько в чистом поле. Сложи все в сумку и возьми с собой, если очень хочется, но народ смешить не нужно, к тому же будет лучше, если на нашу компашку вообще не станут обращать внимания.
      Скрепя сердце, молодой человек вынужден был согласиться с хитроумным компаньоном. Он сложил вещи в отдельный мешок, который запихнул под кровать.
      За час до начала состязаний наша троица покинула "Поющую ундину" и на двух лошадках потрусила в сторону южных ворот Майрана…
      Воловья Пустошь — огромный пустырь каменистой неплодородной земли, который начинался в трех верстах к югу от столицы королевства Кангур. Ее длина и ширина равнялись примерно десяти верстам, таким образом, по расчетам организаторов соревнований площадь пустыря вполне позволяла принять пару миллионов претендентов, слетевшихся в Майран из разных уголков мира Тев-Хат. Судя по манере одеваться и вести себя, побороться за право стать обладателем руки прекрасной Илейн съехались представители едва ли не всех народов. Здесь были как светлокожие рослые обитатели Северных земель, омываемых водами Холодного океана. Рядом лагерем расположились земляки Гвенлина — жители стран западной оконечности материка Шуддан. В некотором отдалении от прочих групп претендентов беспокойные степняки, обитающие в засушливой части континента, коей название Эрулен, шумной ватагой гоняли некое подобие мяча — набитую овечьей шерстью козлиную шкуру. Там чинным строем стояли жители восточных земель Шуддана — низкорослые, но очень жилистые и выносливые. Было бы проще перечислить те народы, представителей, которых не было сегодня на Воловьей Пустоши, нежели тех, кто прибыл сюда.
      Среди претендентов более всего наблюдалось молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати лет. Однако встречались исключения, доходящие до абсурда. Несколько древних старцев и совсем сопливых пацанов привлекали всеобщее внимание и вызывали град насмешек, как со стороны претендентов, так и многочисленных местных жителей, собравшихся поглазеть на забавное зрелище.
      Посреди поля в окружении нескольких легионов бравых гвардейцев возвышалась сколоченная из досок высокая трибуна, на которой в окружении многочисленной свиты вот-вот должен был появиться Его Величество Фернан Первый — законный монарх королевства Кангур. Шмультик и Гвенлин, беззастенчиво пользуясь всеми преимуществами конного над пешим, будто пара ледоколов рассекли плотные ряды зевак и незадолго до выхода монаршей персоны оказались в первых рядах зрителей, непосредственно перед цепочкой легионеров.
      Ровно в девять часов, подтверждая буквально одну избитую во всех мирах поговорку: "точность — вежливость королей", над помостом полыхнуло так, что, несмотря на солнечный день, у многих присутствующих перед глазами поплыли разноцветные круги, и на трибуне в окружении многочисленной свиты придворных прихлебателей появился сам Фернан Первый со своей королевой. Шмультик, а в большей степени Гвенлин были несколько разочарованы тем обстоятельством, что рядом с королем и его супругой не было принцессы Илейн. Впрочем, каждому присутствующему было доподлинно известно, что девушка не появится, но в душе таки люди продолжали надеяться на то, что в самый последний момент королю и королеве захочется похвастаться перед подданными и многочисленными гостями красотой и девической нежностью плода их совместной любви. По-правде говоря, злые языки поговаривали, что никакой любви на самом деле между супругами не было. Неказистый образ толстой и некрасивой Пьетри — матушки Илейн как-то не очень гармонировал со статной фигурой ее красавца супруга. Тридцатипятилетняя женщина внешне выглядела едва ли не старше своего пятидесятилетнего мужа. По этой причине в народе Фернана очень жалели и снисходительно относились к его многочисленным любовным похождениям на стороне. Злые языки также утверждали, что король несколько раз цеплял дурную болезнь и награждал ею свою законную супругу, но об этом не было принято громко распространяться по понятной каждому причине.
      Не теряя даром времени, Его Величество выступил с напутственным словом. Его усиленный магией голос гремел так, что достигал самых удаленных уголков Воловьей Пустоши. Стоящие в передних рядах даже пожалели о том, что в свое время приложили массу усилий, чтобы пробиться к трибуне, поскольку любоваться было особенно нечем, а громкий голос Фернана Первого с такого близкого расстояния, мягко говоря, очень даже раздражал:
      — Итак, други мои, желаю победы самому достойному! Помоги ему Бог, как двадцать лет назад помог мне — скромному кузнецу. А теперь за дело, неча почем зря тары-бары разводить, иначе моя дочурка состарится, так и не дождавшись настоящего мужика! — Затем, повернувшись лицом к поджавшей губы супруге, игриво шлепнул благоверную прилюдно под зад своей широченной дланью и для порядка спросил: — Правильно ли я говорю, моя козочка?
      На этом к вящему удовлетворению впередистоящих зрителей речь короля и закончилась. Два десятилетия, проведенные рядом с хорошо образованной, но не очень далекой супругой, не смогли превратить бывшего сельского кузнеца в утонченного щеголя. Он был прям и частенько приходил в ярость, если кто-то из придворных пытался завуалировать банальную проблему или нехорошую новость витиеватыми демагогическими вывертами. Ученые мужи королевства до сих пор не устают ломать голову, каким образом эдакой дубине во время предыдущего турнира удалось обыграть в шахматы всех своих оппонентов. А секрет заключался всего лишь в том, что в подгруппе Фернана хотя бы какое-то представление о том, что такое шахматы и как ими ходят, имел только он, прочие претенденты на руку принцессы Пьетри вовсе не могли отличить пешку от слона.
      В ответ на столь вызывающее поведение мужа бедная затюканная Пьетри лишь еле заметно кивнула и еще сильнее сжала рот. Нет, не о таком мужлане она мечтала в далеком и безвозвратно ушедшем девичестве. Идеалом принцессы был утонченный витязь на белом коне, в сияющих латах, обладающий истинно королевскими манерами и готовый в любой момент отдать жизнь за ее честь и достоинство. В своих грезах молодая Пьетри видела себя покорительницей мужских сердец. Самые знатные юноши королевства Кангур, а также молодые люди королевских кровей соседних государств должны были падать и тут же складываться в штабеля при одном ее появлении. Но, как, оказалось, так бывает лишь в волшебных сказках и рыцарских романах, которыми она зачитывалась до своего замужества. Действительность для мечтательной девушки превратилась в сплошной кошмар. Мужем ее стал неотесанный кузнец, не умеющий связать между собой и пары слов. Ко всем прочим бедам, после того, как ее горячо любимый папенька пятнадцать лет назад сломал шею во время охоты и его место занял муженек, королеве стало и вовсе невмоготу. Фернан не пропускал ни одной юбки, и всякая понравившаяся ему особа женского пола тут же становилась его любовницей. Вполне естественно, что погруженный по самые уши в любовные баталии с придворными фрейлинами, симпатичными горожанками или грудастыми крестьянками (Его Величество не был капризен и не придавал никакого значения социальному статусу своей очередной пассии) король относился к выполнению супружеского долга весьма халатно и зачастую по полгода не заглядывал в спальню к своей супруге. Как следствие, подобное издевательское отношение к женщине окончательно превратило ее в бессловесное существо, погруженное целиком и полностью в свой внутренний мир, где царствовали красота, любовь и взаимоуважение. Иногда после очередной моральной оплеухи, полученной незаслуженно от своего ненавистного муженька, женщина выходила из транса и в очередной раз обращалась к Небесам с мольбой, чтобы те побыстрее избавили ее от затянувшегося кошмара. Однако земля не торопилась разверзнуться под ногами ее супруга, божественное пламя не сжигало дотла презренного развратника, небесный свод не обрушивался на его голову. Видя столь вопиющую несправедливость, королева вновь бежала в свой спасительный внутренний мир.
      После того, как король Фернан осчастливил присутствующих напутственной речью, трибуна вновь озарилась ярчайшей вспышкой света. Его Величество вовсе не собирался целый день торчать на жаре, чтобы лично наблюдать за ходом отборочных состязаний, поэтому монарх вместе со свитой поторопился убраться обратно во дворец, где в трепетном ожидании первого любовника королевства томилась очередная его фаворитка.
      Как только высокие гости покинули трибуну, нелегкие обязанности по дальнейшей организации турнира взвалила на свои плечи армия. Девять легионов, выстроившись в колонны, легко вклинились в толпу претендентов и разделили ее на десять примерно равных по численности секторов. Часть легионеров тут же принялась формировать в каждом секторе первую тысячу желающих метнуть ядро. Между тем отдельный легион бойцов был занят разгрузкой подъехавших телег с пудовыми ядрами. В самом скором времени каждый из десяти тысяч претендентов получил в руки заветный шар и начал примеряться к спортивному снаряду в ожидании судейского свистка. Как только все убедились в том, что первая группа готова, главный судья дал отмашку полосатым флажком, и каждый из десяти его помощников на линии броска в свою очередь громко прокричал своим подопечным, чтобы те начинали. Метнув ядро, претендент должен был, дождавшись, пока закончит выступление вся его тысяча, подойти к своему шару и смиренно ожидать оглашения результатов. Не обошлось без казусов, некоторые участники то ли случайно, то ли по злому умыслу норовили пристроиться к чужому ядру. Однако бдительные рефери в подобных случаях знаками объясняли воинам, исполняющим обязанности военной полиции, кто прав, а кто нет. Виновного тут же дисквалифицировали и ко всему прочему прилюдно награждали дюжиной весьма болезненных ударов деревянными палками по обнаженным ягодицам. Столь действенная мера отбила всякое желание у других участников турнира примазываться к чужой славе. После того, как первая группа участников метнула свои ядра, каждый из судей на линии объявил победителя в своем секторе, таким образом, определилась первая десятка допущенных к дальнейшим соревнованиям участников. Неудачники бросали на землю свои уже бесполезные таблички и покидали поле, а паспорта победителей штатный королевский маг метил особой магической печатью
      Дальше все пошло как по писанному: одна часть легионеров формировала в своем секторе следующую тысячу, другая собирала и подносила к линии броска тяжелые ядра. Стоит немного остановиться на технике броска. Основная масса претендентов метала ядра от груди, попадались оригиналы, осуществлявшие бросок, предварительно раскачав снаряд между ног, другие пробовали бросать из-за головы. Когда очередь дошла до Шмультика, он подошел к линейному судье и некоторое время о чем-то с ним разговаривал. Затем он извлек из кармана своего комбинезона прямоугольный лоскут ткани размером со скатерть, расстелил на земле и положил на него ядро. Далее хитроумный демон взял в обе руки все четыре конца и начал вращаться вокруг собственной оси, постепенно наращивая скорость вращения, точно так, как на спортивных соревнованиях по легкой атлетике в далеком измерении под названием Земля это делают метатели молота. Видя приготовления молодого парнишки, более опытные претенденты поначалу скалились, некоторые даже крутили указательными пальцами у виска. Но когда выпущенное твердой рукой Шмультика пудовое ядро улетело не на пять саженей, как у прочих, а на пятнадцать, всем стало не до шуток, поскольку не нужно было ждать решения судьи, чтобы понять, кто на сей раз оказался победителем. Некоторые особо недовольные индивидуумы из числа проигравших попытались оспорить бросок демона, но рефери взмахом руки подозвал взвод военной полиции и попросил заскучавших от безделья бойцов объяснить недовольным, кто тут главный.
      Получив заветную магическую отметку в паспорт участника, Шмультик бодрым шагом направился к тому месту, где в компании двух лошадок и как обычно спящего Мандрагора маялся от безделья Гвенлин. Наблюдать за дальнейшим ходом состязаний друзья не пожелали, поскольку «отстреляться» успела еще едва ли половина претендентов, а желудки своим урчанием напоминали о том, что их пора чем-нибудь наполнить…
      Последующие два дня соревнований никаких нежелательных сюрпризов компаньонам не принесли. Шмультик, приняв обличье Гвенлина, показал лучший результат в состязании на удачливость, выбросив в кости максимально возможное количество очков. Затем демон продемонстрировал прекрасное знание теории шахмат, а также виртуозное владение практическими навыками этой древней как мир игры, преподнесенной в дар (как гласят легенды и предания) обитателям бесконечного множества миров самим великим Создателем. Таким образом, бывший ученик чародея оказался без пяти минут женихом красавицы Илейн. Шмультику оставалось всего лишь выполнить стахановскую норму — выдать на-гора пару-тройку кубов гранита, и невеста была бы у них в кармане. Однако, как показывает практика, иногда даже самые разумные и досконально выверенные планы из-за какой-нибудь мелочи могут кардинально поменяться. Так произошло и на этот раз. Сразу же по окончании шахматного турнира десять счастливчиков выстроились напротив трибуны, на которой находилась королевская чета в сопровождении многочисленной свиты. Его Величество Фернан Первый в свойственной только ему развязной манере поздравил оставшихся претендентов. В завершение своей речи король сообщил о некоторых незначительных изменениях, которые по рекомендации придворных астрологов, он вынужден внести в план мероприятий дальнейших соревнований. В общих чертах все сводилось к тому, что махать кайлами претенденты будут не в катакомбах, а прямо на Воловьей Пустоши. Для этого королевские маги до завтрашнего утра должны доставить сюда десять гранитных глыб подходящего размера. Каждый из участников должен будет раздробить большой камень и отнести все отколотые куски на десять шагов от глыбы так, чтобы полностью освободить место, на котором лежал камень. Победителем будет считаться тот, кому удастся это сделать первым. Именно ему тут же достанется рука прекрасной Илейн.
      Гвенлин к словам монарха отнесся легкомысленно, поскольку не видел особой разницы, в каком месте его товарищ будет махать кайлом: в катакомбах или на свежем воздухе. В отличие от своего слишком оптимистичного компаньона Шмультик несказанно опечалился. После слов короля он тут же помрачнел и задумался. Юноша был готов поклясться, что с первого дня их знакомства он ни разу не видел своего инфернального друга таким серьезным, даже грустным. На все его приставания по дороге до гостиницы демон либо отмалчивался, либо не очень вежливо отмахивался, мол, все объясню после. Сразу же по приезде в "Поющую ундину" Шмультик упал в мягкое кресло (в связи с отбытием основной массы претендентов в отеле освободились номера, и наша компания наконец-то получила возможность переселиться в более комфортабельные апартаменты) и крепко задумался, да так и промолчал до самого ужина. Чтобы хоть как-то угодить товарищу Гвенлин воспользовался услугами лучшего метрдотеля, чтобы тот приложил все свое умение и по самому высшему классу сервировал для них столик в отдельном кабинете ресторана гостиницы. Однако все старания юноши оказались тщетными. Шмультик не оценил его заботы и весь вечер так и просидел, отрешенно. Лишь к концу ужина взгляд его глаз прояснился, будто с них сползла какая-то пелена. Взмахом руки демон попросил удалиться услужливого официанта и он, ни на кого не глядя, заговорил:
      — Гвен, кажется, случилось нечто непредвиденное.
      — Не понял, Шмуль, поясни, что ты имеешь в виду?
      — Ты слышал, что сегодня на Воловьей Пустоши сказал король?
      — А чего он такого сказал? — Недоуменно пожал плечами молодой человек. — Немного изменяются условия конкурса. Нам-то что от этого?
      — Глупый Гвенлин, — Печально усмехнулся демон, — Как раз это, прежде всего, касается именно нас. Дело в том, что всей этой кутерьмой вокруг принцессы Илейн негласно ведает некое Пророчество. А ваш покорный слуга никак не вписывается в рамки этого Пророчества. Выражаясь языком великой науки математики, Ши-Муль-Алан-д-Тик — суть неучтенный фактор, мешающий развитию каких-то предопределенных процессов. Я сделал этот вывод на основании собственной интуиции, а интуитивное чутье демонов, да будет вам известно, штука, которую ни при каких обстоятельствах не стоит игнорировать. Короче, мне дают понять, чтобы я сам добровольно сошел с дистанции, иначе…
      — Кончай нести этот бред, Шмуль! — прервал выступление пессимистически настроенного демона юноша. — Полная ерунда и детский лепет насчет Пророчества и прочих неучтенных факторов! В доказательство тому приведу высказывание одного древнего мудреца, к сожалению, не помню его имени: "Боги управляют миром, а герои — богами". Сам увидишь, как у тебя завтра все ловко получится — искрошишь камень в хлам, и все будет, как ты сам любишь говаривать: "полный абзац".
      — Слышь, Гвенчик, — оторвавшись от недоеденной головки сыра, подал голос волшебный корень. — А не кажется ли тебе, что это бесовское отродье специально наводит тень на плетень, чтобы увильнуть от своих договорных обязательств сделать почтенного Мандрагора смотрителем королевской кухни?
      Потомок древнего инфернального рода был выше низкопробных инсинуаций всяких недоброжелателей и не стал вступать в пререкания, по этой причине деревянной голове Мандрагора достался всего лишь средней силы щелчок, благодаря которому корня в мгновение ока переместило на другую сторону стола.
      "Были бы мозги, несомненно, вылетели", — подумал корень, а вслух выдал очередное сто первое предупреждение:
      — Подожди, Шмуль, когда-нибудь отольются кошке мышкины слезы! А тебе, Гвенлин, давно пора укоротить шаловливые ручонки всяким подозрительным пришлецам, которые отказываются честно выполнять взятые на себя обязательства. — С этими словами корень повернулся спиной к человеку и демону и обиженно засопел, не забывая периодически отламывать очередной кусочек от оказавшейся рядом с ним непочатой головки сыра и отправлять его в свое безразмерное чрево.
      — Я вовсе не собираюсь увиливать от своих прямых обязанностей! — Возмущенно возразил оскорбленный демон. — Но участвовать в завтрашних соревнованиях не могу, поскольку получил сегодня однозначное предупреждение свыше.
      Реакцией на столь категоричное утверждение демона стала наступившая за столом тишина. Гвен так и замер с открытым ртом. Даже обиженный Мандрагор пренебрег личными амбициями и повернул голову в сторону своего извечного недоброжелателя.
      — Шмуль, если я не ошибаюсь, завтра ты не собираешься принимать участие в состязаниях. — То ли спросил, то ли ответил юноша. — В таком случае нам хотелось бы услышать хотя бы одну вескую причину, из-за которой ты отказываешься это делать. Видит Бог, я тебя не понимаю: добраться до решающего этапа соревнований и добровольно отказаться от дальнейшей борьбы.
      — Погоди, Гвенлин, кипятиться, — зачастил демон. — Ты меня не понял. Я же не сказал — "не хочу", я сказал — "не могу". Дело в том, что я изначально не принадлежу этому миру, и каждое мое телодвижение, направленное против Пророчества, может стать началом неуправляемой цепной реакции, которая вполне способна оставить мокрое место не только от потомка одного из самых древних родов Инферналиума Ши-Муль-Алан-д-Тика, но и от всего вашего мирка. Уверяю тебя, Гвен, в моем положении идти добровольно против предопределенности Пророчества все равно, что какому-нибудь отчаянному смельчаку бросаться с голыми руками на стаю голодных волков — затея бесперспективная и весьма опасная, ибо может произойти полная и мгновенная аннигиляция массы моего тела. Короче говоря, весь ваш несчастный мирок может запросто сгореть в огне.
      — И что ты предлагаешь? — Спросил полушепотом Гвенлин, не на шутку напуганный перспективой мирового Апокалипсиса.
      — Рубить скалу завтра на Воловьей Пустоши будешь ты, Гвен, поскольку тебе Пророчество по барабану — ты местный индивид, а не выходец из запредельных пространств и тридевятых континуумов.
      И вновь молодой человек и магический корень в немом безмолвии уставились на Шмультика.