Майкл Суэнвик

Машины бьется пульс

Щелк!

Включилось радио.

— Черт.

Марта старалась смотреть прямо, полностью сконцентрировавшись на своих шагах.

Юпитер с одной стороны, шлейф Дедала — с другой. Всего-то делов… Шаг, рывок, шаг, рывок… Проще пареной репы.

— Ох.

Она вырубила приемник.

Щелк.

— Черт. Ох. Ки. Вель. Сен.

— Заткнись, заткнись, заткнись! — Марта в сердцах дернула за трос, санки с телом Бартон подпрыгнули на выступе серной породы. — Ты же труп, Бартон, я проверяла, у тебя дыра в физиономии, и в эту дыру можно просунуть кулак! Я ничуть не преувеличиваю. А сейчас у меня довольно неприятный момент, так что будь умницей и просто заткнись.

— Нет. Бар. Тон.

— Все равно заткнись.

И она снова выключила радио.

На западе низко над горизонтом маячил Юпитер, огромный, яркий, невыразимо прекрасный. Сейчас, когда прошло две недели, на него легко было не обращать внимания. Слева от Марты Дедал изрыгал потоки двуокиси серы, образуя шлейф высотой в двести километров. Освещенный невидимым Солнцем, он излучал холодный свет, приобретавший в ее визоре милый бледно-голубой оттенок. Это было самое прекрасное зрелище во Вселенной, однако Марта была не в том настроении, чтобы этим зрелищем наслаждаться.

Щелк.

Голос не успел произнести ни слова, Марта его опередила:

— Я не схожу с ума, ты просто голос моего подсознания, у меня нет времени выяснять, какие психологические проблемы к этому привели, и я не собираюсь выслушивать, что ты мне хочешь сказать.

Тишина.

Перед тем, как грохнуться боком о валун размером с сиднейский Дом Оперы, луноход успел перевернуться по крайней мере раз пять. Марта Кивельсен, никогда не искавшая поводов для героики, была так крепко привязана к своему сиденью, что когда наконец Вселенная перестала вертеться вокруг, она едва сумела освободиться. А вот высокая и атлетичная Джульет Бартон закрепляться не стала, положившись на свою ловкость и удачу. И ее швырнуло прямо на стойку.

Из-за бурана ничего не было видно, состоящий из двуокиси серы снег слепил глаза.

Поэтому только после того, как Марта выбралась из-под приводящей в исступление белой массы, ей удалось взглянуть на вытащенное из обломков тело.

Взглянуть, чтобы немедленно отвернуться.

Что бы там ни находилось, какая-нибудь рукоятка, или вентиль, оно пробило не только шлем Бартон, но и ее голову.

Там, где край изрыгаемой вулканом бури (боковая ветвь, сказали бы планетарные геологи) отражался скалой, образовался большой сугроб из серно-диоксидного снега. Автоматически, не задумываясь, Марта зачерпнула пригоршню и засыпала ее в отверстие в шлеме. На самом деле это было довольно глупо: в вакууме тело и так не будет разлагаться. С другой стороны, снег закрыл это лицо…

А затем Марта задумалась всерьез.

Несмотря на всю ярость бурана, турбулентных движений не было. Потому что не было атмосферы, в которой они могли возникнуть. Двуокись серы извергалась прямо из внезапно образовавшейся в скальной породе трещины, оседая на поверхность в радиусе нескольких миль вокруг, в строгом соответствии с законами баллистики. И большая часть вещества, попадающего на валун, о который разбился их аппарат, должна была просто прилипать к нему. Остальная же часть просто падала бы вниз, скапливаясь у подножия скалы. Это бы дало возможность проползти под почти горизонтальным потоком, а затем таким же образом вернуться к обломкам лунохода.

Именно так Марта выбиралась наружу сначала. Если двигаться достаточно медленно, фонаря на шлеме и самоконтроля будет достаточно, чтобы не ошибиться.

Марта опустилась на четвереньки. И сразу же буря затихла — так же внезапно, как и началась.

Она поднялась, чувствуя себя неожиданно глупо.

Все же она не могла полагаться на то, что затишье будет продолжаться. Лучше поспешить, напомнила она себе. Возможно, скоро буран опять разыграется.

Спешно, чуть ли не в страхе пробираясь сквозь нагромождение обломков, Марта обнаружила, что разрушен главный резервуар, который они использовали для наполнения своих воздушных ранцев. Ужасно. Оставался ее собственный ранец, уже пустой на одну треть, два полностью заряженных запасных, и ранец Бартон, тоже на треть пустой. Это было омерзительно — отстегивать ранец Бартон от ее скафандра, но сделать это было необходимо. Прости, Джулия. Теперь кислорода хватит на… сколько? Почти на сорок часов.

Затем Марта подняла закругленный кусок того, что когда-то было кабиной лунохода, и катушку нейлонового троса. Найдя два подходящих обломка и применив их в качестве молотка и зубила, она соорудила салазки для тела Бартон.

Будь она проклята, если оставит его здесь.

Щелк.

— Вот так. Уже лучше.

— Сказать ты.

Впереди простиралось твердая, холодная поверхность серного вещества. Гладкая, как стекло. Ломкая, словно замороженная ириска. И холодная, как лед. Марта вызвала в визоре карту и посмотрела, сколько нужно пройти. Всего сорок пять миль по пересеченной местности — и она доберется до посадочного модуля. И будет свободна. Не переживай сильно, подумала она. Под воздействием приливных волн Юпитера Ио давно уже перестал вращаться, и Отец Планет оставался на небе все время в одном и том же месте. Его было очень удобно использовать в качестве ориентира: просто держись так, чтобы Юпитер был справа, а Дедал — слева. И выйдешь, куда надо.

— Сера есть. Трибоэлектрический.

— Давай-давай. Что ты хочешь сказать на самом деле?

— Теперь я вижу. Ясным взором. Как у машины. Бьется. Пульс. — Пауза. Уордсворт.

Если не считать прерывистости речи, это было настолько похоже на Бартон с ее классическим образованием и любовью к поэтам-классикам вроде Спенсера, Гинзберга или Плата, что Марта на секунду растерялась. Бартон имела привычку ужасно надоедать со своей поэзией, однако ее энтузиазм всегда был неподдельным, и теперь Марта отчаянно жалела о всех тех случаях, когда она в ответ на цитаты закатывала глаза и вставляла резкие комментарии. Однако не сейчас. Потом будет достаточно времени погоревать. А в данный момент ей нужно сконцентрироваться на своей непосредственной задаче.

Окружающая местность была тусклой, слегка коричневатых тонов. Несколькими быстрыми нажатиями клавиш на подбородке она отрегулировала интенсивность. Вид перед ее глазами наполнился восковыми оттенками желтого, оранжевого и красного.

Марта решила, что такая комбинация нравится ей куда больше.

Но несмотря на всю яркость тонов, зрелище было едва ли не самым печальным во Вселенной. Она была здесь совершенно одна, маленький и слабый человек в суровом, жестоком мире. Бартон погибла. На всем Ио больше не было никого. Кроме себя, рассчитывать не на кого. И не кого обвинять, если она не пройдет. Непонятно откуда в ней вдруг возникло чувство эйфории; оно было таким же унылым и холодным, как видневшиеся далеко впереди горы. Марте стало стыдно оттого, что она почувствовала себя счастливой.

Спустя минуту она спросила:

— Знаешь какие-нибудь песни?

Ах, по горам идет медведь. По горам идет медведь. По горам идет медведь. Хочет мир он посмотреть.

— Про. Снись. Про. Снись.

Хочет мир он…

— Про. Снись. Про. Снись. Проснись.

— А? Что?

— Кристалл серы ромбический.

Она находилась посреди поля, покрытого цветами из серы, кристаллическими формированиями размером с руку человека. Поле тянулось до самого горизонта, пока хватало глаз. Словно маковые поля Фландрии… Или как в «Волшебнике страны ОЗ».

За спиной Марты оставалась дорожка сломанных цветов: те, что избежали ее ног, попадали под салазки или просто взрывались, не выдержав губительной жары ее скафандра. Дорожка оказалась совсем не прямой. Марта шла «на автопилоте», оступаясь, спотыкаясь о кристаллы и сворачивая в стороны.

Марта вспомнила, какой восторг они с Бартон испытали, впервые увидев кристаллические поля. Они тогда буквально прыгали от возбуждения, луноход наполнился веселым смехом. Джулия обняла Марту за талию, и они сделали круг в ликующем вальсе. Теперь, рассуждали они, наше имя наверняка окажется в книжках по истории. И даже когда они послали на орбиту радиограмму Хольсу и услышали в ответ, что это никак не может оказаться новой формой жизни, что подобные сульфидные формации описаны в любой книге по минералогии.., даже это не уменьшило восторг двух женщин. Все-таки это было их первое большое открытие. И они ждали следующих.

Теперь, однако, Марта могла думать только об одном: подобные кристаллические поля встречаются в регионах, богатых серными гейзерами, «боковыми ветвями» и вулканическими «горячими точками».

И все же в дальнем конце поля от внимания Марты не ускользнула весьма любопытная деталь. Установив в своем шлеме предельное увеличение, она заметила, что дорожка потихоньку исчезает. На месте раздавленных цветов вырастали новые, маленькие, но совершенные в своей форме. И они росли. Марта не могла даже вообразить, каким процессом можно объяснить это чудо. Электролитическое осаждение? Молекулярная сера выделяется из грунта? Если да, то как? Благодаря какому-нибудь хитрому капиллярному эффекту? Может, цветы как-то выделяют ионы серы из почти несуществующей атмосферы Ио?

Еще вчера подобные вопросы вызвали бы в ней кучу эмоций. Но теперь ее прежней способности удивляться не существовало. К тому же все инструменты остались в луноходе. За исключением скудной электроники скафандра, у Марты не было ничего, чем было бы можно провести измерения. У нее оставались только она сама, салазки, запасные пакеты воздуха и труп.

— Черт, черт, черт! — пробормотала она. С одной стороны, оставаться тут было небезопасно. С другой, она не спала уже почти двадцать часов и валилась от усталости с ног. Она очень, очень устала. Выдохлась полностью.

— О сон! Как ты желанен! И пред тобой не устоит никто. Кольридж.

Бог свидетель, прозвучало это весьма заманчиво. Однако цифры были безжалостны: спать нельзя. Тогда Марта несколькими аккуратными движениями изменила параметры безопасности скафандра и открыла медпакет. Получив команду, тот направил по трубке для лекарств и витаминов поток стимулятора.

В ее мозгу резко прояснилось, сердце застучало, словно отбойный молоток. Да уж.

Сработало. Теперь Марта была полна энергии. Глубокий вдох. Длинный шаг. Пошли.

И никакого отдыха! Нужно еще кое-что сделать. Цветочное поле осталось позади.

Прощай, Страна ОЗ.

Звуки затихают. И снова появляются. Час проходит за часом. Марта шла по тенистому саду со скульптурами. Вулканические колонны (их второе великое открытие, на Земле у этих образований не было аналогов) были разбросаны тут и там на поле вулканической породы, словно множество отдельных статуй Липшица. Все они имели сглаженные края, словно у быстро застывшей магмы. Марта вспомнила, что Бартон мертва, и тихо заплакала.

Всхлипывая, она миновала жуткого вида каменные образования. Ей казалось, что они двигались, качались — будто танцевали. Марте казалось, они похожи на трагические женские фигуры из «Бакки» или даже «Женщины Трои», пьес, которые вспомнились ей в этот момент. Отчаяние. Ее переполняла тоска. И одиночество, словно удел жены Лота.

Вокруг по диоксидному снегу разливался неясный свет. От прикосновений ее ботинок снег вспыхивал, превращаясь в белый туман, и разлетался по сторонам. С каждым шагом Марты возникало быстро исчезающее облачко пара, которое тут же сменялось новым, взлетавшим от следующего движения ног. Вызываемое обстановкой жуткое ощущение от всего этого только усиливалось.

Щелк.

— Ио отличается металлическим ядром, состоящим в основном из железа и сульфида железа. Сверху ядро покрыто частично расплавленным скальным грунтом и твердой корой.

— Ты все еще здесь?

— Я пытаюсь. Установить связь.

— Заткнись.

Она взобралась на гребень. Лежащие впереди поля имели гладкую волнистую поверхность. Они напомнили ей Луну, промежуточную область между Морем Ясности и предгорьями Кавказских гор, где ей довелось проходить тренировочный курс по работе на поверхности. Вот только метеоритных кратеров нет. На Ио не бывает метеоритных кратеров. Самое «бескратерное» твердое тело в Солнечной системе. Все эти вулканы примерно каждую тысячу лет покрывают поверхность его метровым слоем породы. Этот проклятый спутник постоянно обновляется.

Ее мысли становились бессвязными. Марта проверила датчики, бормрча про себя:

— Ну-ка, давай выбираться на дорогу.

Ответа не было.

Рассвет наступит.., когда? Давай-ка подсчитаем. «Год» на Ио, то есть время полного оборота вокруг Юпитера, составлял, грубо говоря, сорок два часа и пятнадцать минут. Она шла уже семь часов. В течение которых Ио продвинулся по своей орбите где-то на шестьдесят градусов. Значит, скоро рассвет. Он сделает шлейф Дедала не таким заметным, но с графическим дисплеем в шлеме это не станет проблемой. Марта повертела головой, убеждаясь, что Дедал и Юпитер были находятся там, где и должны, и снова пошла вперед.

Шаг, еще шаг, и еще. Постарайся не выводить карту в визоре каждые пять минут.

Держись, сколько сможешь. Еще один час, да, и это здорово, это еще две мили. Не так уж мало.

Солнце поднималось все выше. Через час или два наступит полдень. А это значит… нет, на самом деле это значит не так уж много.

Впереди скала. Возможно, силикат. Одинокий обломок шестиметровой высоты, принесенный сюда Бог его знает, какими силами и Бог знает, сколько тысяч лет ждущий тут, когда она подойдет, прислонится к нему и, тяжело дыша, устроит привал. И задумается. И проверит воздушный ранец. Снова его менять придется через четыре часа. И у нее останется только два баллона. Теперь ей оставалось идти чуть меньше двадцати четырех часов. Еще тридцать пять миль. Это меньше двух миль в час. Такой вот график. В конце, однако, могут быть проблемы с кислородом.

Ей нужно быть внимательной, чтобы не уснуть.

Ох, как болит все тело!

Болит почти так же, как и на Олимпиаде сорок восьмого года, когда она завоевала бронзу в женском марафоне. Или как на международном турнире в Кении, где ей не хватило секунды, чтобы поделить второе место. История ее жизни. Всегда третья, всегда борется за секунды. Всегда в экипаже, иногда в десантном отряде, но никогда не командир. Никогда не лидер. Не царь горы. И когда-то — когда-то! — она мечтала сталь Нейлом Армстронгом.

Щелк.

— Мрамор вечного разума. Плыву по странным морям мысли. Один. Уордсворт.

— Чего?

— Магнитосфера Юпитера — самая большая штука в Солнечной системе. Если бы ее можно было увидеть человеческим глазом, она занимала бы на небе площадь в два с половиной раза большую, чем Солнце.

— Я знаю, — ответила Марта, почувствовав непонятное раздражение.

— Цитатировать. Легко. Говорить. Нет.

— Тогда не говори.

— Пытаюсь. Связаться.

— Ну и продолжай. Связываться. — Марта поджала плечами.

Тишина. Затем:

— На что похоже. Звучит. Это?

— Что на что похоже звучит?

— Ио — богатый серой спутник с железным ядром, вращающийся по круговой орбите вокруг Юпитера. На что похоже. Это звучит? Приливные силы Юпитера и Ганимеда сжимают и растягивают Ио достаточно для того, чтобы расплавить Тартар, находящийся под поверхностью океан серы. Избыточную энергию Тартар выпускает через серные и диоксидные вулканы. На что похоже. Это звучит? Металлическое ядро Ио порождает магнитное поле, пробивающее дыру в магнитосфере Юпитера, а также создает трубку с потоком высокоэнергетичных ионов, концами упирающуюся в северный и южный полюсы Юпитера. Как. Это звучит? Ио притягивает и поглощает все электроны в диапазоне около миллиона вольт. Его вулканы выбрасывают потоки диоксида серы. Магнитное поле разделяет какой-то процент диоксида на составляющие его ионы серы и кислорода. Эти ионы засасываются в пробитую в магнитосфере дыру, создавая вращающееся поле, известное как тор Ио. На что похоже это звучит? Тор. Труба потока. Магнитосфера. Вулканы. Ионы серы.

Расплавленный океан. Приливное нагревание. Круговая орбита. На что похоже это звучит?

Марта обнаружила, что помимо своей воли прислушивается — сначала отвлеченно, потом со все большим и большим интересом. Это было похоже на кроссворд.

Правильный ответ на этот вопрос был. Бартон или Хольс нашли бы его немедленно.

Марте же пришлось подумать.

На несущей частоте было слышно слабое гудение. И спокойная, ждущая тишина.

Наконец, Марта осторожно произнесла:

— Это звучит, словно машина.

— Да, да, да. Машина. Да. Есть машина. Есть машина. Есть машина. Да. Да. Машина.

Да.

— Подожди. Ты говоришь, что Ио — машина? Что ты — машина? Что ты — Ио?

— Сера трибоэлектрическая. Санки собирают заряды. Мозг Бартон не поврежден. Язык — это данные. Радио — это среда. Есть машина.

— Я тебе не верю.

Шаг, санки за собой, еще шаг, снова санки за собой. Странность ничего в этом мире не меняет. Пусть Марта спятила настолько, что решила, будто Ио — живой и разговаривает с ней, но это не означало, что она должна перестать идти вперед.

Она дала слово держаться, и оставалось еще немало миль до того, как она сможет уснуть. Мысль о сне стала поводом пусть чуть-чуть, но увеличить скорость.

Ого! Вперед.

Шагая, Марта вести беседу со своей галлюцинацией, или миражом, или чем оно там было. Иначе было бы невыносимо скучно.

Скучно, и немного страшно.

Поэтому она спросила:

— Если ты машина, то в чем заключается твоя функция? Для чего тебя сделали?

— Узнать тебя. Полюбить тебя. И служить тебе.

Марта растерянно замигала. Затем, вспомнив долгие разглагольствания Бартон о ее католическом детстве, засмеялась. Это была перефразировка ответа на первый вопрос старого балтиморского катехизиса: Зачем Бог создал человека?

— Если я продолжу тебя слушать, то неминуемо паду, поддавшись иллюзиям величия.

— Ты. Создатель. Машины.

— Не я.

Какое-то время она шла молча. Затем, когда тишину снова стало трудно выносить, спросила:

— Когда примерно я тебя создала?

— Прошло немало миллионов лет. Прежде чем был создан человек. Лорд Альфред Теннисон.

— Значит, это была не я. Мне только двадцать семь. Ты явно говоришь о ком-то другом.

— Это была. Подвижная. Разумная. Органическая. Жизнь. Ты есть. Подвижная.

Разумная. Органическая. Жизнь.

Вдали что-то двигалось. Марта в изумлении подняла глаза. Лошадь. Бледная, призрачно-белая, с развевающимися хвостом и гривой, она беззвучно скакала по равнине.

Марта крепко зажмурилась и тряхнула головой. Когда она открыла глаза, лошадь исчезла. Галлюцинация. Как и голос Бартон-Ио. Она подумала о том, чтобы добавить еще порцию кислорода, но решила, что этот момент нужно оттягивать как можно дальше.

Грустно это было. Раздувать воспоминания о Бартон, пока они не достигла размеров Ио. Фрейд нашел бы, что об этом сказать. Он бы заявил, что она возвеличивает свою подругу до божественного статуса, лишь бы уравновесить то факт, что ей никогда не удавалось победить ее один на один. Он бы сказал, будто она не может смириться с тем, что некоторые люди просто лучше, чем она сама.

Шаг, рывок, шаг, рывок.

Ну ладно, да, у нее проблема с собственным «я». Она просто чересчур амбициозная, замкнутая на себе сука. Ну и что? Учитывая происходящее, ей лучше было бы остаться там, в трущобах Большого Левиттауна. Жить в комнатушке восемь на десять футов (включая санузел) и мириться с работой помощником зубного врача. Порция бурых водорослей на ужин, разбавляемая по воскресеньям крольчатиной. К черту все это. Она была жива, в отличие от Бартон. Согласно любым разумным критериям это делало победительницей именно ее.

— Ты. Слушаешь?

— Нет, не совсем.

Она поднялась на очередной холм. И замерла. Внизу простиралось море расплавленной серы. Черное, исчерченное оранжевыми полосами, оно расстилалось бескрайним полем. Озеро. Дисплей в шлеме показывал разброс температур от минус 230 градусов по Фаренгейту под ее ногами до плюс 65 на краю лавового потока.

Такое чудесное, нежное тепло. Температура самой серы была, разумеется, гораздо выше.

Дороги впереди не было.

Они назвали его Озеро Стикс.

Марта потратила полчаса, внимательно изучая карты, пытаясь понять, как она умудрилась забраться так далеко в сторону. Не то чтобы это было совсем непонятно. Раз споткнешься, другой… Мелкие ошибки, которые она совершала, накладывались друг на друга. Давно подмеченная тенденция — шаги одной ногой делать чуть длиннее, чем другой. Этого нельзя предусмотреть с самого начала, рассчитывая свой путь.

В конце концов пришла мысль, что деваться некуда. Она была здесь. На берегу Озера Стикс. В конце концов, она сбилась с пути не безнадежно. Три мили, не больше.

Марту переполняло отчаяние.

Они открыли озеро и дали ему название во время первого облета системы Галилея, так называемого «картографического вылета». Озеро было одним из самых больших замеченных ими объектов, не отмеченных на картах, составленных по данным спутниковых зондов или наблюдений с Земли. Хольс предположил, что это озеро — явление необычайное, что оно достигло нынешних размеров за последние десять лет.

Бартон тогда еще сказала, что это было бы интересно проверить. Марта, чтобы не остаться в стороне, присоединилась к предложению. И тогда они добавили озеро к своему списку.

Она так страстно хотела во время первой высадки остаться на борту, так боялась остаться снаружи! Когда она предложила бросить жребий, Бартон и Хольс рассмеялись.

— Я возглавлю первую высадку, — великодушно предложил Хольс. — Затем Бартон возглавит высадку на Ганимеде, а ты — на Европе. Так будет честно? — И он взъерошил ей волосы.

Она тогда почувствовала такое облегчение, такую благодарность! И одновременно стыд. Какая ирония судьбы! Теперь казалось, что Хольс (который никогда бы не сбился с курса так сильно, чтобы выйти к противоположному берегу Озера Стикс) вообще не собирался выходить. Не в этой экспедиции.

— Глупо, глупо, глупо, — пробормотала Марта, не понимая до конца, кого именно она обвиняет — Хольса, Бартон или саму себя. Озеро имело форму подковы и достигало в длину двенадцати миль. И она находилась точно на внутреннем изгибе этой подковы.

Вернуться по своим следам и обойти вокруг озера она не могла. Просто не успела бы к посадочному модулю до того, как закончится воздух. Озеро было достаточно плотным, чтобы его переплыть, но вот вязкость! Сера забила бы радиаторы, и Марта бы мигом сгорела в своем костюме. Плюс высокая температура жидкости. Плюс там могли быть внутренние течения. В общем, по ощущениям это было бы словно плыть в патоке. Медленно, все больше и больше застревая.

Марта села и заплакала.

Спустя немного времени она собралась с духом и начала нащупывать крепление воздушного ранца. Естественно, там был предохранитель, но Марта была хорошо знакома с подобным оборудованием и знала, что если придержать предохранитель большим пальцем и резко дернуть за крепление, оно раскроется, и воздух из костюма выйдет менее, чем за секунду. Движение настолько отчетливое, что молодые горячие астронавты-курсанты взяли привычку изображать его, если кто-нибудь из их товарищей произносит что-нибудь крайне глупое. Это называлось самоубийственным щелчком пальцами.

Способ умереть можно было найти и похуже.

— Построй. Мост. Достаточный. Контроль. За процессом. Построй. Мост.

— Ну да, правильно, просто замечательно. Вот ты и построй. — Отсутствующе произнесла Марта. Если уж не быть вежливой с собственными галлюцинациями… Она не стала заканчивать мысль. Словно какие-то мелкие твари поползли по ее коже.

Лучше не обращать на них внимания.

— Жди. Здесь. Отдыхай.

Марта ничего не ответила. Просто сидела, не отдыхая. Собирая остатки мужества.

Думая обо всем и ни о чем одновременно. Обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед.

И не заметила, как уснула.

Про. Снись. Про. Снись. Про. Снись.

— А?!

Усилием воли Марта прогнала дремоту. Неподалеку от нее, в озере, что-то происходило. Некие физические процессы. Что-то двигалось.

У нее на глазах белая корка на краю темного озера вспучилась, из нее показались удлиняющиеся кристаллы. Узорчатые, словно снежинки. Бледные, словно замерзшая сера. Они тянулись и тянулись сквозь жидкую черноту, пока не образовали узкий белый мост, достигавший противоположного берега.

— Ты должна. Подождать. — Сказал Ио. — Десять минут. И ты сможешь. Легко.

Перейти. Его.

— Вот сукин сын! — Пробормотала Марта. — Я в своем уме.

В изумленном молчании она пересекла мост, чудесным образом построенный Ио.

Один-два раза поверхность под ногами Марты заколебалась, но выдержала.

Это был необыкновенное ощущение. Словно переход от смерти к жизни.

На той стороне Стикса до самого горизонта простирались поля, покрытые вулканическими отложениями. Марта уставилась на длинный пологий склон, покрытый кристаллическими цветами. Два за один день. Каковы были на это шансы?

Она продвигалась вперед, взрывая цветы касаниями своих ботинок. На вершине холма цветочное поле уступило место твердо-однородной массе серы. Оглянувшись, Марта увидела, как уничтоженные цветы заменяются новыми, и протоптанная ею дорожка постепенно исчезает. Довольно долго она стояла неподвижно, остывая. Кристаллы около нее беззвучно взрывались, образуя медленно увеличивающийся «выжженный» круг.

Теперь ее тело чесалось просто отчаянно. Время освежиться. Шесть быстрых движений пальцами — и в визоре немедленно появилось сообщение: «Внимание!

Продолжительное использование этого препарата в таком количестве может привести к паранойе, психозу, галлюцинациям, неадекватному восприятию и наркотической зависимости.»

Черт бы побрал этот шум. Марта ввела себе еще дозу.

Это заняло всего несколько секунд. А затем — оп! Она почувствовала себя легкой, полной энергии. Надо проверить показания счетчика воздуха. Да, ничего хорошего.

Помимо своей воли, Марта хихикнула.

И это было совсем страшно.

Ничто не могло расстроить ее сильнее, чем один-единственный легкий наркотический смешок. Он привел ее в ужас. Вся жизнь Марты зависела от ее способности держать себя в руках. Чтобы продолжать идти, необходимо и дальше принимать стимулятор, но тогда ей придется идти как в бреду. Она не могла позволить наркотику овладеть собой. Время. Пора переключиться на последний резервуар с воздухом. Тот, который принадлежал Бартон.

— У меня осталось кислорода на восемь часов. И нужно пройти двенадцать миль. Я обязана это сделать, — жестко сказала она. — И я начну прямо сейчас.

Если бы только не так сильно чесалась кожа. Если бы только голова не была такой тяжелой. Если бы только ее мозги не пытались расползтись по всем направлениям одновременно.

Шаг, рывок, шаг, рывок. И так всю ночь. Главная проблемы повторяющихся действий в том, что у тебя остается время думать. Время думать, когда ты куда-то идешь, означает также время думать о своих собственных мыслях.

Марте как-то говорили: сны — они не в реальном времени. Они возникают, словно вспышка, перед пробуждением, и в это мгновение формируется весь сон, как одно целое. А тебе кажется, что он длился часы. Но на самом деле это — одна секунда интенсивной ирреальности.

Может, именно это и происходило сейчас.

Перед Мартой стояла задача, которую необходимо было выполнить. А для этого ей нужна была ясная голова. Важно, чтобы она вышла к посадочному модулю. Люди должны узнать. Они больше не одиноки. Черт возьми, она сделала величайшее открытие со времен изобретения огня!

Или же она спятила настолько, что вообразила, будто Ио — гигантская машина, созданная чужой цивилизацией. Окончательно сошла с ума и запуталась в извилинах собственного мозга.

Это было еще одной пугающей вещью, о которой не хотелось думать. Она чувствовала одиноким потерянным ребенком. Никогда не находила друзей легко. Никогда не была для кого-либо лучшим другом. Половину своей юности провела, зарывшись в книжки.

Солипсизм пугал ее, она слишком много времени провела на самой его грани.

Поэтому ей было жизненно важно определить, был ли голос Ио объективной реальностью, не зависящей от ее сознания. Или не был.

Вот только как это проверить?

Сера трибоэлектрическая, говорил Ио. Имея в виду, что тут наблюдается какое-то явление, связанное с электричеством. Если так, то оно должно как-то выражаться физически.

Марта повернула шлем так, чтобы в визоре появились электрические заряды на серной равнине. Так. Установим на максимум.

Гладкая поверхность перед ее глазами мигнула, затем зажглась сказочными красками. Свет! Палевые океаны света разных оттенков сменяли друг друга, переливаясь от бледно-розового до холодного синего, наслаивались один на другой, превращаясь в загадочный световой лабиринт, мягко пульсируя, словно сердце этого серного мира. Казалось, мысли стали видимыми. Все это выглядело, словно виртуальный Диснейленд.

— Проклятье, — пробормотала Марта себе под нос. Она понятия не имела, что происходит.

Свернутые крылья околопланетных электромагнитных сил были покрыты, словно венами, светящимися полосами. Почти как электронная схема. Пересекаясь, они тянулись во всех направлениях, разветвляясь и снова сходясь. Но не возле Марты, а на креплении салазок. Тело Бартон светилось, будто неоновая лампа. Ее голова, зарывшаяся в диоксидный снег, мерцала так быстро и ярко, что сияла, как Солнце.

Сера обладает трибоэлектрическими свойствами. Это значит, что в ней возникает заряд при трении.

Сколько часов она тащила салазки с телом Бартон по серной поверхности Ио? Так можно создать заряд просто невероятной силы.

Итак. То, что она наблюдала, имело физическое объяснение. Предполагая, что Ио на самом деле являлся машиной, трибоэлектрическим инопланетным устройством размером с земную Луну, созданным много эпох назад неизвестно кем, обладающим божественной (или чудовищной) силой, то — да, вполне возможно, Ио пытался наладить с ней контакт. При помощи электричества можно сделать очень многое.

Меньшего размера, и более тусклая «микросхема» добралась и до Марты. Она взглянула себе под ноги. Оторвав одну ногу от поверхности, она нарушила контакт, и линии нарушились. Снова опустив ногу, Марта увидела, как тут же появились другие полосы. Любой слабый контакт постоянно прерывался. А салазки с телом Бартон находились в постоянном контакте с поверхностью Ио. Дырища в черепе Бартон стала, очевидно, прямой дорогой в ее мозг. А ведь Марта напихала туда основательное количество SO2! Проводник. Предельно охлажденный проводник. Она облегчила Ио задачу.

Марта снова переключилась в реальные цвета с усилением. Эффект виртуального Диснейленда исчез.

Примем за предварительную гипотезу, что голос не был психологическим феноменом.

Что он был реален. Значит, Ио нашел способ установить с ней контакт. Значит, он — машина. Значит, он был создан…

Кем же тогда он был создан?

Щелк.

— Ио? Ты слушаешь?

— Внеси покой в эту чуткую ночь. Приди, небес мелодичный звон. Эдмунд Гамильтон Сирс.

— Да, прекрасно. Великолепно. Послушай, я бы кое-что хотела узнать. Кто тебя сотворил?

— Ты. Сотворила.

— Значит, я твой создатель, — коварно спросила Марта. — Верно?

— Да.

— Как я выгляжу, когда нахожусь дома?

— Как. Сама. Пожелаешь.

— Я дышу кислородом? Метаном? У меня есть антенны? Щупальца? Крылья? Сколько у меня ног? Сколько глаз? Голов?

— Сколько. Захочешь. Столько. И будет.

— Сколько меня всего?

— Одна. — Пауза. — Сейчас.

— Я была здесь и раньше, правильно? Такие же люди, как я. Подвижные разумные формы жизни. И я ушла. Сколько времени меня не было?

Тишина.

— Как долго… — снова начала Марта.

— Очень долго. Одна. Очень-очень. Долго.

Шаг, рывок. Шаг, рывок. Шаг, рывок. Сколько веков она уже так идет? Кажется, много. Снова настала ночь. Руки болели так, что, казалось, вот-вот выскочат из суставов.

На самом деле, ей следовало оставить Бартон на месте. Ведь она никогда не говорила ничего такого, что заставило бы Марту думать, будто ее волнует, где будет гнить ее тело. Возможно, она бы решила, что это очень даже оригинально — быть похороненной на Ио. Но Марта попыталась вытащить ее тело. Она делала это не для Бартон. Для себя. Чтобы доказать, что она не думает не только о себе. Она поступила так и для того, чтобы об этом узнали другие. О том, что ею двигали иные мотивы, кроме желания прославиться.

Что, разумеется, само по себе было проявлением эгоизма. Желание прославиться своим альтруизмом. Замкнутый круг. Ты можешь приколотить себя к дурацкому кресту, и это все равно будет доказательством твоей непреодолимой самовлюбленности.

— Ты еще здесь, Ио?

Щелк.

— Я. Слушаю.

— Расскажи мне о своих возможностях. Каковы они? Можешь ли ты перенести меня к модулю быстрее, чем я дойду сама? Можешь ли ты перенести модуль ко мне? Можешь ли ты перенести меня в корабль на орбите? Можешь ли ты обеспечить меня кислородом?

— Безжизненно лежу. В мире. Которого коснуться не могу.

— Значит, от тебя немного толку, верно?

Ответа не было. Впрочем, она его и не ожидала. И не нуждалась в нем. Марта сверилась по карте и обнаружила, что приблизилась к модулю еще на восемь миль.

Теперь она даже могла видеть его в световых усилителях шлема, тусклый отблеск на горизонте. Отличная штука, эти световые усилители. Солнце здесь дает столько же света, сколько на Земле дает полная Луна. От Юпитера толку еще меньше. Еще больше увеличение — и она уже видит дверь шлюзовой камеры, терпеливо ожидающую благодарного прикосновения ее руки.

Шаг, рывок, шаг. Марта непрерывно считала и пересчитывала в уме. Ей осталось пройти три всего мили, а кислорода хватит на несколько часов. В модуле есть запас. Она справится!

Может, в конце концов она не была полной неудачницей, каковой всегда себя считала. Может, в конце концов, есть надежда.

Щелк.

— При. Готовься.

— К чему?

Земля позади Марты вздыбилась и сбила ее с ног.

Когда почва перестала трястись, Марта неуверенно поднялась на ноги. Лежавшая перед ней поверхность планеты представляла собой сплошное нагромождение камней. словно какая-то безжалостная сила сначала подняла всю равнину вверх, а затем уронила ее. Серебристый блеск посадочного модуля у горизонта исчез. Установив увеличение шлема на максимум, Марта увидела торчавшую из покрытой камнями земли сломанную металлическую опору.

Марта хорошо знала, каковы пределы прочности каждого болта, каждого сочленения, каждого сварного шва модуля. Она хорошо знала, какими хрупкими они были. Эта машина больше не взлетит. Никогда.

Марта стояла без движения. Не мигая. Не видя ничего. Не чувствуя ничего.

Совершенно.

Постепенно ей удалось взять себя в руки настолько, чтобы начать связно мыслить.

Возможно, настал тот самый момент, когда стоило признать: она с самого начала не верила в то, что справится. Не верила ни секунды. Она не просто не могла в это верить. Только не Марта Кивельсен. Всю свою жизнь она была неудачницей. Иногда, как в тот раз, когда ей удалась пройти в состав экспедиции, неудачи наступали не сразу, а лишь после временных успехов. Но ей никогда не удавалось добиться того, чего она хотела по-настоящему.

Почему? — задумалась она. Неужели она когда-нибудь желала чего-то плохого? Если уж на то пошло, она хотела лишь пнуть Бога под зад и обратить на себя его внимание. Стать большой шишкой. Стать самой здоровенной шишкой во всей Вселенной. Неужели это и есть непомерные амбиции?

А теперь все, чего ей добиться — незаметная сноска в анналах космической экспансии человечества. Печальное предостережение для мамаш-астронавтов. Пусть они холодными зимними ночами рассказывают эту историю своим детям-астронавтам.

Бартон, может, и удалось бы добраться до модуля. И Хольсу, наверно, тоже. Но только не ей. Не тот расклад.

Щелк.

— Ио — наиболее вулканически активное тело в Солнечной системе.

— Ты, чертов ублюдок! Почему ты меня не предупредил?

— Не. Знал.

Эмоции нахлынули с новой силой. Ей хотелось бежать, кричать, ломать что-нибудь.

Но в пределах видимости не оставалось ничего, что уже не было бы сломано.

— Ты, дерьмо! — Крикнула она. — Идиотская машина! Да какой с тебя толк? На кой ты, вообще, нужна?

— Могу дать тебе. Вечную жизнь. Единение душ. Неограниченные вычислительные возможности. Могу дать Бартон. То же самое.

— А?

— После первой смерти. Другой нет. Дилан Томас.

— Что ты имеешь в виду?

Тишина.

— Черт бы тебя побрал, ты, долбаная машина! Что ты пытаешься мне сказать?

Потом берет Иисуса диавол в святый город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя».

Бартон не была единственной, кто цитировал Писание. Для этого даже не надо быть католиком, как она. Пресвитериане тоже могут цитировать Писание.

Марта затруднялась определить, на что это похоже. Какое-то вулканическое явление. Очень большого размера. В поперечнике метров двадцать, не меньше. Пусть это будет кратер. Дрожа, она стояла на самом его краю. На дне была черная лужица жидкой серы, точно как ей и рассказывали. Вполне возможно, что в глубину она тянулась до самого Тартара.

Тело отчаянно болело.

Ио утверждал, что если броситься вниз, он сможет ее впитать, продублировать нервные связи и вернуть Марту к жизни.

— Сбрось Бартон вниз, — сказал он. — Сама спрыгни вниз. Физическая форма. Будет.

Уничтожена. Нервные связи будут. Сохранены. Возможно.

— Возможно?

— Бартон ограничила. Биологические тренировки. Понимание нервных функций может быть. Неполным.

— Чудесно.

— Или. Может быть. Нет.

— Понятно.

Со дна кратера поднимался жар. Даже в своем защитном костюме с системой кондиционирования она чувствовала разницу в температурах спереди и сзади. Словно стоишь возле костра очень холодной ночью.

Они беседовали (или, скорее, вели переговоры) довольно долго. Наконец Марта сказала:

— Понимаешь азбуку Морзе? Соображаешь в ортодоксальной логике?

— Все что Бартон. Понимала. Я. Понимаю.

— Черт возьми, да или нет?

— Понимаю.

— Хорошо. Тогда мы, возможно, сработаемся.

Она уставилась в ночь. Корабль на орбите был не виден, и Марта сожалела, что не может поговорить с Хольсом, попрощаться и сказать спасибо за все. Но Ио сказал — нет. То, что она планировала, могло разбудить вулканы и изменить высоту гор.

Опустошение при этом будет такое, что недавнее землетрясение, вызванное созданием моста через Озеро Стикс, покажется просто смехотворным.

Ио не мог гарантировать два отдельных коммуникационных канала.

Трубка ионного потока дугой возвышалась откуда-то из-за горизонта, уходя к северному полюсу Юпитера. В визоре Марты она сияла, словно Меч Господень.

Постепенно поток ионов начал вздрагивать, рассыпаться. Миллионы ватт энергии плясали, образуя последовательность длинных и коротких вспышек, посылая сообщение, которое должно достигнуть поверхности Земли. Оно заглушит любую радиостанцию и достигнет каждого радиоприемника в Солнечной системе:

Бартон отправилась первой. Марта слегка подтолкнула салазки, и они полетели в пустоту. Они упали с легким всплеском. Затем, разочаровав полным отсутствием пиротехнических эффектов, труп медленно погрузился в черную жижу.

Марта выжидала.

— Ладно, — сказала она затем. — Уговор дороже денег. — Она широко раскинула руки. Сделала глубокий вдох. Может, в конце концов я выживу, подумала она.

Бартон, возможно, уже наполовину погрузилась в океанический разум Ио, и теперь ждет ее, чтобы слиться в алхимическом союзе личностей. Может, теперь я буду жить вечно. Кто знает… Все возможно.

Может быть.

Была и другая возможность, куда более вероятная. Все это запросто могло оказаться не более чем галлюцинацией. Ничем, кроме бреда, порожденного ее повредившимся мозгом. Безумие. Еще одна грандиозная мечта перед смертью. Но судить об этом Марта все равно не могла.

Какой бы ни оказалась правда, альтернативы не было. Узнать эту правду можно было только одним способом.

Она прыгнула.

В общем, она полетела.