— Ой, мама, прости. — Каору извинялся вместо отца.
— Да ничего, — сказала мать, как всегда, нежно глядя на него.
Матико почти никогда не ругала Каору. Возможно, из-за того, что он никогда не просил ничего понапрасну, хотя все его пожелания мать всегда выполняла. Маленький Каору чувствовал, что она всецело доверяет ему, и это его радовало, но в то же время он постоянно чувствовал свою ответственность по отношению к матери.
«Ситуация, когда все три члена семьи Футами вместе» — так называл Каору свои взаимоотношения с родителями. Совсем как в игре дзянкэн[1]: кто-то из них троих (отца, матери и Каору) был более сильным, кто-то — более слабым по отношению к другому.
Каору был сильнее матери, но слабее отца, и поэтому, случайно сталкиваясь с необычным поведением отца или слыша его приказания, он всегда терялся. Отец был сильнее сына, он мог поступить по-хамски, но почему-то не казался сильнее своей жены. Если настроение у Матико портилось, то он весь менялся в лице и как будто немного съеживался.
Поэтому будить жену он послал сына. Матико всегда положительно реагировала на требования Каору, но выходки мужа иногда сердили ее, как сердят детские проказы.
Однажды отец с довольным видом заметил, что мир в семье поддерживается благодаря тонкому балансу соотношения слабости и силы. Хидэюки с насмешкой описывал отношения в семье, используя всякие старые научные выражения: «хаотическая взаимосвязь», «самоорганизация» и другие. Их собственные стремления были здесь ни при чем: эти необычные отношения создавались сами собой, благодаря смеси всех трех характеров, в постоянной разноголосице.
— Хидэ, что такое? — спросила Матико, неторопливо расчесывая волосы и придерживая их пальцами на затылке.
— Выпьем пива?
— Ну что ты с ним будешь делать? Так поздно...
— Папа это специально, чтобы с мамой побыть.
Матико, фыркая от смеха, вылезла из футона.
— Похоже, в животе пусто.
— Ну, вот это на маму похоже. — Каору сказал это с таким серьезным видом, что Матико, услышав, рассмеялась. Лицо сына было одновременно и наивным, и очень серьезным.
Но Каору уже заметил бесстыдное выражение на лицах родителей.
Это произошло три месяца тому назад, когда наступил период первых летних дождей, хотя дожди еще не шли. Июньской ночью, уже полной признаков приближения грядущих тропических дождей, Каору неожиданно столкнулся на кухне с отцом, который стоял в какой-то необычной позе, и эта встреча шокировала его.
* * *
В ту ночь Каору, закрывшись у себя в комнате, играл на компьютере; ему сильно захотелось пить, он решил выпить минеральной воды и пошел на кухню. И отец и мать были заняты и поэтому сидели каждый по своим комнатам, откуда не доносилось ни звука. Случалось, что родители засыпали прямо за работой. Каору был уверен, что и сегодня будет так же. Он не знал, что в тот день отец и мать ночевали в одной комнате.
Каору, не зажигая света, стоя в темноте, наливал минералку в стакан и закинул себе в рот кусочек льда. Собираясь поставить маленькую бутылочку назад в холодильник и уже открывая дверцу, Каору внезапно обнаружил, что смотрит прямо в лицо оказавшемуся на кухне Хидэюки. Свет из холодильника освещал абсолютно голого отца.
Хидэюки отпрянул — скорее от стыда, чем от страха.
— Ты что здесь делаешь? — спросил отец и, не обращая внимания на собственную наготу, выхватил у Каору стакан и, жадно глотая, выпил.
Каору поразило не только то, что отец полностью обнажен, но и то, что его половой орган больше, чем обычно. Он был покрыт густой блестящей слизью. Когда вся семья забиралась в офуро, эта часть тела выглядела обычно бессильно размякшей. Но сейчас член вряд ли можно было назвать отработавшим свое органом, он возбужденно подрагивал и стоял торчком.
Пока отец не выпил воду, Каору не мог отвести глаза от этой части его организма.
— Чего уставился, завидно?
— Не-ет, — ответил Каору, едва не свалившись без чувств. Резко сгорбившись, Хидэюки приложил к головке своего полового органа указательный палец и, собрав сперму, показал ее Каору.
— Вот, смотри, твои «породители», — сказал он с серьезным видом и вытер пальцы о края кухонной раковины, у которой стоял Каору.
— Э! — сказал Каору, нагибаясь и рассматривая белые капли на краях раковины.
Он не знал, как реагировать на это. Хидэюки развернулся, пытаясь осмотреть свою спину, и удалился в туалет. Через некоторое время оттуда через открытую дверь явственно донесся отвратительный звук мочеиспускания.
Каору временами не мог решить, дурак его отец или все-таки нет. Не было сомнения, что Хидэюки превосходный специалист в области компьютерных технологий, но иногда он становился хуже ребенка. Каору его уважал, но порой испытывал беспокойство за него и думал о том, как нелегко приходится с ним матери.
Размышляя об этом, Каору рассматривал то, что отец назвал «породителями».
Плавающие кругами в каплях размером с боб сперматозоиды, отдавая нержавейке свое тепло, постепенно умирали. Разумеется, невооруженным глазом увидеть их было нельзя. Хотя Каору представлял себе каждый умирающий внизу в куче трупов сперматозоид вплоть до его лица и пытался проследить движения целых косяков.
Рожденные повторным делением клеток в теле отца сперматозоиды, так же как и яйцеклетки, несут в себе половину хромосом, содержащихся в клетках тела; слившись с яйцеклеткой, они уже имеют то же число хромосом, что и обычная клетка, однако это не значит, что сперматозоид — полчеловека. Разумеется, можно рассматривать сперматозоиды и яйцеклетки как базовые элементы строения человеческого тела. И не будет преувеличением сказать, что только репродуктивные клетки непрерывно с момента зарождения жизни обладают свойством бессмертия.
Каору раньше и мечтать не мог о том, что ему представится шанс спокойно рассмотреть папины сперматозоиды. Ведь в них находился источник его жизни.
Неужели я действительно родился из такой крохотной штуки?
Как бы там ни было, произошедшее глубоко поразило его. До того, как их произвело отцовское тело, сперматозоиды нигде не существовали. Творение из ничего. Загадочная сила, которой обладает только жизнь.
Не заметив, что отец, пописав, вернулся, Каору продолжал смотреть.
— Что делаешь, Бонза? — спросил отец Каору, ненасытно глядевшего на засыхающую сперму. Похоже, он уже успел позабыть о своей глупой выходке.
— Да то, что папа наделал, рассматриваю, — ответил мальчик, не поворачивая лица. Хидэюки наконец понял, что рассматривает его сын, и тихо усмехнулся:
— Дурачок. Кто с таким пылом такие вещи рассматривает? Не стыдно?
Хидэюки взял оставленную на кухне салфетку, стер ею сперматозоиды и швырнул ее в раковину. В этот момент схема жизни, сложившаяся было в мозгу Каору, скомкалась и куда-то исчезла.
Каору стало не по себе. У него возникло такое чувство, как будто это его тело стерли салфеткой и выбросили.
Из-за этой выходки отца неприкосновенная до сих пор тайна семьи перестала быть таковой. Сегодня, три месяца спустя, Каору помнил ту ночь, как вчерашнюю. Разумеется, хорошо, что Матико не знала, как пошутил над Каору отец, когда вышел из спальни, чтобы заглянуть в холодильник и сходить в туалет. Если бы она узнала, то страшно рассердилась бы и какое-то время не разговаривала бы с ним.
Возможно, как раз сегодня вечером ей не хотелось вставать и готовить рыбу. Со словами «Ну! Ничего не поделаешь» Матико, как могла, приводила в порядок свои волосы и перезастегивала неправильно застегнутые пуговицы на пижаме. Эта сцена сохранилась в памяти Каору как приятное воспоминание.
4
Надев тапки, Каору пошел за матерью в гостиную.
— Извини, что поднял, — сказал Хидэюки, повернувшись к Матико.
— Ничего. К тому же ты небось проголодался.
— Ага, немного.
— Что приготовить?
Тут Хидэюки остановил собиравшуюся зайти на кухню Матико и сунул ей стакан:
— Выпьем сначала по стаканчику.
Взяв стакан, Матико отпила так, будто пробовала жидкость на вкус. Она не выносила газированные напитки и поэтому не могла одним махом осушить стакан. Что касается алкоголя, то она, скорее, даже была склонна к его употреблению.
Увидев, что жена не торопится пить пиво, Хидэюки немного ослабил галстук. Его работа не предполагала какой-нибудь особой манеры ношения галстука. Хидэюки всегда аккуратно надевал костюм и, застегнутый на все пуговицы, на мотоцикле приезжал в лабораторию. То, что он носил костюм и ездил на работу на внедорожном мотоцикле, могло показаться несколько необычным, но Хидэюки это совсем не волновало.
Стоя рядом с матерью, которая, налив на сковородку масло, жарила сосиски, отец начал рассказывать, что произошло сегодня на работе. Хотя жена ничего не спрашивала, Хидэюки по очереди упоминал своих коллег, ругая их на чем свет стоит. Таким вот забавно-странным образом вел он рассказ о событиях за день. Как будто забыв, что рядом с ними стоит их сын, родители начали погружаться в свой собственный мир, и Каору почувствовал себя покинутым.
Словно вспомнив о нем, Матико догадалась сменить тему:
— Кстати, Каору, можно показать папе твое сравнение?
— А? Сравнение?
Из-за резкой смены темы Каору не мог понять, о чем его спрашивают.
— Ну, я про магнитную аномалию и все такое.
— А, это! — Каору потянулся за оставленными на буфете распечатками и протянул их отцу.
— Не поверишь! Наш сын такое открытие сделал! — произнесла мать с апломбом. Каору, правда, не считал это таким уж особенным открытием.
— Так, так. — Отец взял оба листочка и поднес их поближе к глазам. Он смотрел на ту распечатку, где карта Земли была расчерчена линиями и исписана минусами и плюсами, и прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что, собственно, на ней изображено.
— Ну и что? Это вроде карта магнитных аномалий?
Он стал смотреть дальше, на вторую распечатку, но теперь уже не выражая свои чувства, только нахмурился. Для мозга Хидэюки геологическая карта поверхности Земли была воплощением ясности, однако, сколько он ни смотрел на вторую карту, он не мог понять, что значат черные отметки, которыми она пестрела. Вероятно, Хидэюки прокручивал в уме различные логические комбинации, связанные с магнитными аномалиями, и вспоминал названия спящих в земле минералов. Наконец он сдался:
— Нет, не знаю... Что это?
— Местоположение поселков, где живут долгожители.
— Села с долгожителями? — Хидэюки попытался сложить вместе обе распечатки. — Что такое?! Получается, что села с долгожителями находятся только в области отрицательной магнитной аномалии.
Как и следовало ожидать, восхищению Каору не было предела.
— Ну да, именно так! — радостно ответил он.
— Так что же это получается... — пробормотал Хидэюки, оторвавшись от распечаток.
— Это... Что, все уже знают? — Каору боялся, что, быть может, кто-нибудь уже заметил такое совпадение, а он не знал об этом.
— Нет, даже если кто-то знал, я — нет.
— Правда?
— Может ли существовать между продолжительностью жизни у людей и силой притяжения какая-нибудь связь? Если есть хотя бы такой явный момент, то нельзя считать это случайностью. Кстати, Бонза, а какое более точное определение можно дать поселкам долгожителей?
Хидэюки не напрасно сомневался. То же ощутил и Каору. Действительно, а что же такое «поселок долгожителей»? Место, где средняя продолжительность жизни выше, чем где бы то ни было? Тогда всю Японию можно рассматривать как один огромный поселок долгожителей.
Вероятно, больше всего подходят под это определение отмеченные на карте поселки, где процент людей, которым перевалило за сто, выше по отношению к общему числу жителей, чем в других местах.
Хотя в действительности математически четкого определения «поселка долгожителей» никто не дал. Так назывались территории, которые, согласно статистике или наблюдениям, считались населенными большим количеством долгожителей.
— Думаю, нет ни одного точного определения.
Неудивительно, что карта выраженных точными числами магнитных аномалий полностью совпала с вонявшими человечиной словами «поселок долгожителей». С этим были согласны и Каору, и Хидэюки.
— Неопределенно, но почему же так получилось... — бормотал Хидэюки.
— Пап, а ты что-нибудь слышал о связи силы притяжения и жизненных процессов?
— Да, слышал. Говорят, когда во время эксперимента курица отложила яйца в условиях невесомости, яйца оказались неоплодотворенными.
Каору. У которого из головы не шли увиденные три месяца назад папины сперматозоиды, помнил статью о курице, несшей в состоянии невесомости неоплодотворенные яйца, несмотря на спаривание. Но что это был за эксперимент, он забыл напрочь. Информация о результатах этого опыта была опубликована в популярном журнале в связи с обсуждением особенностей современного полового поведения.
Каору напрягал воображение, пытаясь представить, каким бы в конце концов получился человек, который родился и вырос, развившись только из деления яйцеклетки, без оплодотворения. Ему представилась женщина с абсолютно пустым овалом лица. Встряхнувшись, он прогнал видение. Но образ безликой женщины все никак не исчезал.
— Однако я пока не вижу никакой логической связи. Кстати, а чего это ты вдруг сопоставил магнитные аномалии и поселки долгожителей?
— А?
Сознание Каору снова и снова терзал самопроизвольно возникший образ. В подобные моменты слова проходили мимо его ушей.
— Спрашиваю еще раз! — Раздражительный Хидэюки ненавидел переспрашивать.
— Прости.
— Так вот. С чего у тебя такая мысль возникла?
Каору объяснил, что это получилось интуитивно: в тот момент, когда по телевизору шла передача о поселках долгожителей, на экране компьютера появилась карта магнитных аномалий.
— Так это просто случайность? От простой случайности ничего не происходит. Вот, например, дурные приметы...
— Дурные приметы?
У Каору были определенные догадки, почему отец говорит здесь о совершенно ненаучных вещах. Таким образом создавалась возможность и для Матико принять участие в разговоре.
Матико, закончив готовить закуску к саке и сев за стол, слушала мужа с сыном, ни разу не открыв рот. Не похоже было, что ей особенно скучно, но когда муж произнес слово «дурные приметы», она немного наклонилась вперед.
От Хидэюки не ускользнула реакция жены.
— Да, Мати, не знаешь ли чего-нибудь интересного о дурных приметах?
— А почему ты меня спрашиваешь?
— Да потому... Ты вроде такое любишь. Гадания там всякие, заклинания наудачу. Ведь, знаешь, Мати, у тебя взгляд всегда повернут туда, где еженедельники лежат. К тому же ты хорошо разбираешься в мировой мифологии.
— Ну-у, дурные приметы... Ну, вот такая, например, как: «Если подарить любимому человеку носовой платок, то скоро с ним расстанешься».
— Такая? Да, это все знают. Чего-нибудь другого нет?
Каору догадывался, какую примету хочет услышать отец. Ему наверняка нужна была такая, в которой связывались бы воедино два совсем несвязанных явления.
— Другого? Ну, а такая, как: «Если увидишь переплывающую реку черную кошку, то кто-нибудь из близких умрет».
Каору тут же встрял:
— А что, такая действительно есть?
— Есть! Ты ведь должен ее знать.
Матико спросила, подходит ли эта примета. Но Хидэюки, смеясь, покачал головой:
— Нет, нужно что-нибудь совсем абсурдное.
— «Если, выходя из дома, поставить стул спинкой кокну, потеряешь кошелек». Годится?
Хидэюки зааплодировал:
— Отлично, теперь посмотрим. Ладно? Хоть я и не уверен, но предположим, такая примета существует...
— Существует.
Хидэюки увидел, что Матико надулась.
— Конечно, конечно, — сказал он и слегка поклонился, сложив руки. — Здесь у нас вместе два явления: «Стул ставят спинкой к окну, когда уходят» и «Теряют кошелек». Между ними с научной точки зрения нет никакой связи. В мире есть множество дурных примет, и все они, в зависимости от своего типа, возникали по-разному. Но вот что удивительно. Даже в очень отдаленных друг от друга местностях, между которыми не было никакого сообщения, есть совершенно одинаковые приметы. Предположим, что та странная примета, о которой рассказала Мати, встречается еще где-то в мире.
— А действительно, есть такая примета где-то еще?
Все трое переглянулись.
— Ну, Мати... — Хидэюки понуждал жену ответить.
— Разумеется, есть. Абсолютно такая же примета. И вообще, раз я говорю, значит, есть. И в Европе есть, и на Американском континенте.
Теперь уже Каору и Хидэюки обменялись недоверчивыми взглядами.
— Кстати, Матико, а ты не задумывалась, отчего возникают приметы?
— Нет, — тихо ответила Матико.
— Бонза, а ты как думаешь?
— Это... Это, наверное, связано с человеческой психологией. Поэтому я все еще в них не верю.
Перед Хидэюки уже выстроилось пять пустых бутылок. Разговор стал постепенно набирать обороты.
— Прежде всего, что же такое приметы? Это традиционное представление о том, что какое-то переживание или событие непременно имеет определенные последствия. В большинстве своем — негативные, хотя, разумеется, бывают и позитивные по сути, но мы не будем ограничивать себя словами «плохой», «хороший». Проще говоря, приметы — это то, что связывает одно явление с другим.
Известны случаи, когда такую связь удавалось объяснить научно. Например: «Если с востока на запад плывут облака — это к дождю». Эту примету современная метеорология может объяснить с легкостью. Сущность каких-то примет можно понять посредством чувств. «Фотография сокращает жизнь», — я почему-то понимаю это. Можно сказать, я даже понимаю то, что касается сломанных палочек, порванных ремешков, черных кошек и змей. От всего этого становится как-то неприятно. В черных кошках и змеях есть что-то, что во всех людях вызывает беспокойство. Вопрос здесь вызывает то, что не обосновывается аргументами. Неясно, совсем не понятно, отчего возникла примета. Например, та, о которой рассказала Мати. Какая связь между событием «выходя из комнаты, поставил стул спинкой к окну» и событием «потерял кошелек»?
Хидэюки остановился и пристально посмотрел на Каору.
— Возможно, это много раз было пережито на опыте, — сказал тот.
— Вероятно, люди из опыта узнали, что если, уходя из комнаты, поставить стул спинкой к окну, то высока вероятность потерять кошелек.
— Правда, с точки зрения статистики это не обязательно так.
— Ну, это почему-то никого не волнует. Если ты теряешь кошелек, а до этого случайно ставишь стул спинкой к окну, и потом снова теряешь кошелек, а стул опять оказывается поставлен спинкой к окну, то ты будешь рассказывать людям об этих двух событиях как о взаимосвязанных. Здесь важно, чтобы и у тех, кому ты рассказываешь, был подобный опыт, чтобы они тебе поддакнули, мол: «М-да, случается порой такое». Если третье лицо опровергнет твое предположение, то, возможно, оно и не закрепится мифологически. Однако стоит ему стать приметой, как его влияние на процесс сознания возрастет. Ведь если появится связь, то наверняка она, будучи в целом осознаваемой, усилится. Разум и воображение соединятся.
— Значит, явление «я, выходя из комнаты, ставлю стул спинкой к окну» и явление «я теряю кошелек» незримо влияют друг на друга.
— Мы не можем отрицать возможность того, что где-то в них запрятано связующее звено.
Что же хотел сказать отец, используя метафору с приметами? У Каору было предчувствие, что разговор перейдет с примет на продолжительность жизни.
— Жизнь... — пробормотал про себя Каору. Это слово послужило сигналом для того, чтобы все трое переглянулись.
— Ой, а помнишь петлю? — Тему разговора сменила Матико. Похоже, что из-за слова «жизнь» у нее это вырвалось само собой.
Но Хидэюки, подмигнув Матико, принудил ее сменить тему. Похоже, ему не нравились разговоры о петле.
После окончания медицинского факультета Хидэюки, сменив специальность на логика, поступил в аспирантуру, начал было читать вводный курс в метаматематику, когда к нему вернулся прежде забытый интерес к живому миру. Тут он начал думать, что интересно было бы математическими терминами описать человеческую жизнь. Изначально присущий Хидэюки интерес к живым существам позволил создать способ численного выражения, и этот способ оказался действенным.
Случай также представился. Когда он получил докторскую степень, его пригласили работать в совместном японо-американском проекте по созданию искусственной жизни. Хидэюки не раздумывая согласился. Смоделировать на компьютере жизнь... Именно об этом он мечтал больше всего.
Хидэюки женился еще до тридцати, но детей у них с Матико не было. Через пять лет после того, как он стал исследователем, проект совершенно неожиданно был заморожен. Это не явилось следствием провала, эксперимент свернули по достижении определенных результатов. Однако, по мнению Хидэюки, до успехов было далеко. И так или иначе, причины закрытия замалчивались.
Внезапно остановленный на середине проект, которому Хидэюки отдал весь свой молодой пыл, назывался «Петля».
5
Хидэюки, изо всех сил уводя разговор от темы «Петли», задал Каору еще один вопрос:
— Как ты думаешь, жизнь возникла случайно или создана преднамеренно?
— Не знаю. — Ответить иначе Каору просто не мог. Раз ты существуешь, невозможно утверждать, что это не случайно. Если только наша жизнь не была создана жизнью внеземной, вполне возможно, что она является результатом случайности, единственным во всей Вселенной.
— Я спрашиваю, как ты думаешь.
— Папа, разве ты не говорил все время, что непонятное для науки важно считать непонятным.
Услышав ответ, Хидэюки громко рассмеялся. Даже выражение его лица говорило о том, что он порядочно захмелел от саке. А на столе в ряд стояло уже шесть пустых бутылок.
— А-а, понятно. Поэтому я хочу, чтобы ты считал это игрой. Миром для игры. Мне важно, чтобы ты полагался на свою интуицию. И никак иначе.
Матико на кухне готовила якисоба, но, не сильно концентрируясь на этом, посматривала на Каору, глаза у нее блестели.
Каору размышлял о самом себе. Возникновение жизни и космоса, конечно, не может быть объято силой воображения. И чтобы облегчить задачу, лучше было бы рассмотреть собственное возникновение.
Ну, прежде всего, что считать своим рождением? Тот момент, когда ты вылез из матки и тебе перерезали пуповину? Или тот момент, когда после оплодотворения в фаллопиевых трубах ты, наконец, устроился в матке?
Если поразмыслить, то оплодотворение является, по всей видимости, первым из этапов. Загадочная связь между плодом и матерью появляется примерно через три недели после зачатия.
Предположим, что в это время у эмбриона есть сознание и он обладает способностью размышлять. Тогда для него матка сама по себе является космосом. «Почему я здесь нахожусь?» — думает эмбрион. Залитый околоплодными водами, он так и сяк обдумывает, как это он родился, но ему, не знающему ничего о мире снаружи, невозможно даже представить, что его рождению предшествовал репродуктивный акт, ему ничего не остается, как заставлять работать свой разум, исходя из тех следов, которые в изобилии разбросаны по матке.
С самого начала будет естественным, если он посчитает сами околоплодные воды родителями, произведшими его на свет. Вероятность того, что... Что в околоплодных водах, которые можно сравнить с супом из органических веществ, покрывавшим изначальную Землю, в процессе брожения двадцать видов аминокислот дружно возьмутся за руки и начнут вырабатывать элементы, составляющие основу жизни... абсолютно такая же, как и вероятность того, что у обезьяны, которой дали постучать на печатной машинке, выйдет строфа шекспировского произведения.
Вероятность, при которой можно с полным основанием утверждать, что, сколько бы триллионов обезьян сколько бы триллионов лет ни печатали, у них бы ничего не получилось. Если бы у них все же получился отрывок из Шекспира, то тогда можно было бы рассматривать человека как случайность. Невозможно не заподозрить, что без жульничества здесь не обошлось. Либо за машинкой сидел не примат, а похожий на него человек... Либо у этой обезьяны был разум...
Но залитый околоплодными водами эмбрион считает свое рождение случайностью, ему не хватает воображения, чтобы представить стоящее за ним мухлевание. А все потому, что он не знает о существовании внешнего мира.
Примерно через тридцать шесть недель, развившись в матке, он начинает по каналу вылезать наружу и воспринимает мать, родившую его, снаружи. В дальнейшем, когда он подрастет и у него разовьется интеллект, он уже точно сможет понять, почему родился. Что в матке, что в космосе, в тот период, пока мы находимся внутри, у нас отключена способность постигать и мы не можем разгадать весь замысел.
Каору использовал пример с зародышем, развивающимся внутри мира матки, чтобы экстраполировать его на проблему жизни на Земле и в космосе.
Возможность появления в матке оплодотворенного эмбриона в большинстве случаев заложена a priori. Но что он потом будет выношен, утверждать невозможно. Феномен оплодотворения по большей части является случайностью. Много женщин рождают детей незапланированно.
Если за всю жизнь женщина рождает двоих детей, то общее время пребывания зародышей в матке не превышает двух лет.
Проще говоря, несмотря на потенциальные свои возможности, большую часть времени матка пустует.
Если оглянуться и обозреть Вселенную, что предстанет перед нами? Мы думаем исходя из того, что мы уже существуем. Мы допускаем возможность зарождения жизни в космосе. А если это так, обязательно ли это произойдет? Нет, предположим, что возможность есть, но при этом матка в большинстве случаев пуста. В таком случае считать ли ее также случайной? Не факт, что космос переполнен жизнью, возможно, более естествен космос, не наполненный жизнью.
Разумеется, Каору не мог дать ответ.
А Хидэюки, ожидая, что ответит сын, продолжал пить пиво.
— Возможно, в космосе, кроме нас, жизни нет, — сказал Каору. Отец, фыркнув, кивнул.
— Ты честно так думаешь? — Хидэюки с любопытством глядел на Каору, потом перевел взгляд на жену.
Матико, положив руки на стол и опустив на них голову, спокойно посапывала.
— Эй, сходи за покрывалом для Мати! — приказал Хидэюки сыну.
— Понял, сейчас. — Мальчик принес из спальни покрывало и отдал отцу. Тот набросил его на плечи Матико и, только когда на сонном лице появилась улыбка, поднял взгляд.
На востоке незаметно стало светать, а в комнате похолодало. Завершилась ночь семьи Футами, пришло время поспать.
Хидэюки собирался допить выдохшееся пиво, взгляд его был пустым.
— Это, пап, у меня тут просьба есть... — сказал Каору, подождав, пока отец допьет пиво.
—Что?
Каору снова развернул карту магнитных аномалий.
— А вот об этом что ты думаешь? — Кончиком мизинца он показывал на пустынную зону под названием Финикс, которая покрывала территорию штатов Аризона, Нью-Мексико, Юта, Колорадо.
— И что здесь не так? — Заморгав, Хидэюки уставился туда, куда показывал Каору.
— А ты хорошенько посмотри. И еще погляди на уровень магнитной аномалии.
Хидэюки не мог различить цифры и несколько раз протер усталые глаза:
— Плохо вижу.
— Ну, смотри, к этой точке линейный показатель постепенно уменьшается.
— Да, похоже на то.
— Он указывает на предельный показатель.
— Да, отрицательный и очень большой.
— Если смотреть с геологической точки зрения, то, мне кажется, поблизости что-то есть. Особенное вещество, в небольших количествах, залегает там прямо под землей. — Каору поставил карандашом крестик рядом с тем местом, где граничат четыре штата.
Только по линии, окружавшей это место, можно было установить, что здесь в определенной точке сила притяжения предельно мала. Каору и Хидэюки некоторое время молча рассматривали карту. Тут Матико, притворявшаяся до сих пор спящей, поднялась и сонным голосом сказала:
— Там внизу наверняка ничего нет.
Все это время она бесстыдно подслушивала разговор отца с сыном.
— Ты чего не спишь?
Испугавшись внезапности фразы, Каору представил полое пространство, сокрытое далеко в песках. Существование огромной пустоты легко объясняло предельно высокую отрицательную магнитную аномалию.
И там, в протянувшейся под землей известняковой пещере, с незапамятных времен жило племя... Продолжительность жизни у них была доведена до предела.
Каору захотелось попасть туда.
— Как-то странно: есть то, в чем ничего нет... — вздохнув, сказала Матико и собралась встать.
— Вот, маме тоже любопытно, что там такое находится. Если считать, что минусовая магнитная аномалия и поселки долгожителей всегда точно соответствуют друг другу, то высока вероятность того, что там существует гигантский поселок долгожителей, укрытый от цивилизации.
Каору пытался спровоцировать мать, зная, что она больше всего интересуется североамериканской этнографией, и особенно мифами коренных жителей Америки. Он оценил, как высоки шансы, что Матико выскажет его желание вместо него.
Спекуляции Каору подействовали — Матико прямо распирало от любопытства.
— Хм, там неподалеку живет племя навахо.
— Правда?
Матико рассказывала Каору, что есть племя, которое, однажды решив поселиться в безлюдной пустыне и каньонах, так с давних времен там и живет. Уверенности, что на той территории имеются поселки долгожителей, не было, но, намекая на такую возможность он как раз хотел стимулировать любопытство матери.
— Так, Бонза, хватит выдумывать.
Похоже, Хидэюки разгадал его замысел. Каору многозначительно посмотрел на мать.
— Давай поедем туда, посмотрим...
Матико не только выразила желание сына, но и сама увлеклась его идеей.
— Поедем! — нетерпеливо прокричал Каору.