ПРИ НАДРЫВЕ ПАКЕТА СОДЕРЖИМОЕ ПРЕВРАТИТСЯ В ПЛАЗМУ!

 
      Макс и ее падаван переглянулись.
      – Постарайтесь не уронить, – невозмутимо сказал мальчик.
      Макс закатила глаза – еще одно весьма эмоциональное выражение лица, характерное для трехглазых гранов – и зашагала обратно в Храм искать мастера Йоду.
      Она нашла его в Зале Тысячи Фонтанов. Йода сидел на куске черного ракушечника, выступавшего над поверхностью маленького пруда. Приблизившись к нему сзади, Макс была поражена тем, каким крошечным показался ей старый учитель, какой он мелкий и неуклюжий в своем бесформенном одеянии. "Как грустная болотная жаба", подумала Макс. Будь она моложе, она тут же подавила бы в себе эту мысль, шокированная собственной бестактностью. Но с возрастом она научилась наблюдать за течением своих мыслей без пристрастия, даже с некоторым юмором. Ведь, по сути, какая странная, капризная и непослушная штука – мозг! Даже мозг джедая. И ведь правда: эта большая круглая зеленая голова, эти опущенные уши – ну чем не грустная болотная жаба?
      Тут Йода обернулся и улыбнулся ей, и под слоем его усталости и тревоги Макс почувствовала, как внутри него заструились потоки радости – тысячи неистощимых фонтанов радости, как будто Йода был трещиной в мантии планеты и вокруг него клокотала живая Сила.
      Густые брови над тремя карими глазами мастера Лим разгладились, ее зубы перестали скрежетать. Она начала пробираться к краю пруда, осторожно раздвигая ветви папоротников.
      Вокруг шумела вода: перетирала гальку на дне быстрых ручьев, клокотала вокруг камней и капала вниз, образуя маленькие прозрачные лужицы. В дальнем конце огромного зала был слышен неумолкающий рокот водопада.
      – Я так и думала, что найду вас здесь, учитель.
      – Внешние сады больше люблю я.
      – Я знаю. Но они намного дальше от Зала Совета, чем эта комната.
      Йода устало улыбнулся:
      – Верно говоришь ты.
      Его уши, вставшие торчком при появлении Макс, снова печально опустились.
      – Совещания и снова совещания. Грустные разговоры и серьезные, и война, война, всегда война. – Он обвел трехпалой рукой Зал Тысячи Фонтанов. – Великой красоты это место. Но все же… нами сделано оно. Утомился я все время… делать. Где взять время, чтобы просто быть, Макс Лим?
      – Наверное, не на Корусканте, – откровенно сказала Макс.
      Старый мастер энергично кивнул.
      – Более верно, чем знаешь сама, говоришь ты. Иногда я думаю, что подальше от Корусканта нужно Храм перенести.
      Мастер Лим разинула рот. Она всего лишь пошутила, но Йода говорил совершенно серьезно.
      – Только на такой планете, как Корускант, где не осталось ни лесов, ни гор, которые с землей не сровняли, ни рек, своим руслом текущих, могла Сила стать настолько затуманенной.
      Макс моргнула всеми тремя глазами.
      – И куда бы вы перенесли Храм?
      Йода пожал плечами.
      – В какое-нибудь влажное место. Дикое место. Где не надо столько делать. Где нет столько машин. – Он выпрямился и втянул носом воздух. – Хорошо! Решено, значит! Мы перенесем Храм сейчас же. Тебе поручаю это задание я. Найди для нас новый дом и завтра же доложи мне!
      Челюсти мастера Лим заработали с удвоенной скоростью.
      – Вы, наверное, шутите! Мы не можем затеять переезд сейчас, в разгаре войны! Кто нам будет… – Она остановилась, и все три ее глаза, дотоле расширенные от удивления, сузились. – Вы меня дразните.
      Старый "гном" захихикал. Макс захотелось швырнуть троксанский пакет прямо в его ухмыляющуюся физиономию, но она вспомнила о пугающих предостережениях и передумала.
      – Я обещала, что передам вам вот это.
      Йода недовольно повел носом. Он задрал полы своего одеяния над сморщенными коленями и бултыхнулся с камня в воду. Это был просто внутренний садик под самой верхушкой могучего искусственного шпиля, и вода в пруду была всего-навсего по щиколотку. Йода выбрался на берег и взял у Макс пакет. Его лоб покрылся морщинами, а уши удивленно приподнялись, когда Самовоспламеняющийся Пакет снял его отпечатки пальцев.
      Идентификация по отпечаткам пальцев: Положительная На поверхности пакета появилось зеркальце. Йода скорчил рожу и высунул язык.
      Скан сетчатки: Результат неопределенный Пожалуйста, поместите лицо или эквивалентный коммуникационный интерфейс адресуемого получателя перед отражающей поверхностью.
      – Машины, – пробурчал Йода, но все же мрачно уставился на пакет.
      Скан сетчатки: Положительный Данный носитель идентифицирован как получатель этого Самовоспламеняющегося Пакета Бюро Дипломатических Связей. Устройство саморазрушения отключено.
      По краям пакета появилась полоса микроперфораций, затем упаковка разошлась в стороны. Внутри лежала обугленная и смятая рукоять джедайского меча. Йода легонько обхватил ее короткими пальцами и вздохнул.
      – Учитель?
      – Чжан Ли-Ли, – проговорил Йода. – Все, что осталось от нее, вот это.
      Вокруг них звенела и шелестела вода.
      – О мертвых думал я.
      – Список растет с каждым днем, – горько сказала мастер Лим. Она вспомнила свою последнюю встречу с Чжан Ли-Ли. Незадолго до ее отъезда они вместе дежурили на кухне, и они тогда пошли вдвоем в огород, чтобы набрать овощей на ужин. Перед глазами встала картина: она сидит на перевернутой корзине, а Чжан с дурашливым выражением на лице спрашивает: если лущить антарианский горох при помощи Силы, это будет злоупотреблением или нет? Веселые морщинки вокруг ее миндалевидных глаз.
      Из пруда на Йоду смотрело его темное отражение.
      – Некоторые верят, что можно полностью в Силу уйти после смерти.
      – Мы все верим в это, учитель.
      – А. Но, возможно, остаться единственными и неповторимыми мы можем. Остаться самими собой.
      – Вы думаете о Чжан Ли-Ли, – с печальной улыбкой сказала женщина-гран. – Я бы с радостью поверила, что она сейчас в безопасности, свободна и беззаботна – где-то в Силе. Я бы с радостью, но не могу. Каждому хочется надеяться на жизнь после смерти. Эти руки, эти глаза получили от вселенной форму, которую будут сохранять несколько десятков лет, а потом снова потеряют. Этого достаточно. Чтобы полностью уйти в Силу, нужно раствориться, как мед в чашке стим-кафа.
      Йода пожал плечами, глядя на рукоятку меча Чжан Ли-Ли.
      – Возможно, права ты. Но вот что я думаю… – Он вынул кусок гальки из трещины в камне, на котором сидел. – Если этот камешек в пруд я брошу, что случится?
      – Он утонет.
      – А потом?
      – Ну, – сказала мастер Лим, теряясь в догадках. – Я думаю, будут волны.
      Йода встопорщил уши.
      – Да! О воду камешек ударяется, и волна по воде идет, пока…?
      – Пока не достигает берега.
      – Именно так. Но будет ли там вода, где упал камешек, и там, где волна берега коснется, одной и той же?
      – Нет…
      – Но все-таки это одна и та же волна?
      – Вы думаете, что мы можем стать… волнами в Силе, сохранив свою форму?
      Йода пожал плечами.
      – Говорил об этом Куай-Гон однажды.
      – Мне его не хватает, – печально промолвила Макс Лим. Она никогда всецело не одобряла Куай-Гона Джинна; тот слишком спешил перечить Ордену, всегда был готов противопоставить свое особое мнение благу всей организации. Но все же он был храбр и благороден, и он хорошо относился к ней в молодости.
      Макс вновь взглянула на поломанный световой меч Чжан.
      – Кто прислал это, учитель?
      Она так и не поняла, услышал ли Йода ее вопрос. Долгое время он сидел молча, поглаживая рукоять своими старческими огрубевшими пальцами.
      – Падаван есть у тебя, мастер Лим?
      Она кивнула.
      – Второй твой?
      – Третий. Первой была Рис Алрикс. Она сейчас командует клонами на Салласте. Моим вторым… моим вторым был Эремин Тарн, – неохотно добавила она.
      Эремин стал последователем Джейсел, одной из самых прямодушных среди джедаев-диссидентов, считавшей, что Республика утратила моральное право на власть. Эремин всегда противился власти – даже власти Макс, когда она учила его – но он был неимоверно принципиальным. Рассудком Макс могла понять мотивы, побудившие его порвать с джедаями, но ее сердце чуть не разорвалось, когда падаван, которого она с тринадцати лет готовила к стезе рыцаря, по собственной воле покинул Орден.
      Будто читая ее мысли, Йода спросил:
      – Заполнил пустое место в твоем сердце этот новый падаван?
      Макс покраснела и отвернулась.
      – Нет позора в этом. По-твоему, отношения между учителем и падаваном только им полезны? – Йода склонил голову набок и посмотрел на нее древними, всезнающими глазами. – О да, в это мы позволяем им верить! Но в тот день, когда даже старый Йода не узнает ничего нового от своих учеников – поистине, учителем он быть тогда перестанет.
      Он легонько сжал руку Макс Лим, обхватив ее шесть пальцев своими тремя.
      – Нет большего дара, чем великодушное сердце.
      Из глаз женщины-грана потекли слезы, и она не пыталась их скрыть.
      – Я знаю, джедаям не следует привязываться. Но…
      Йода снова сжал ее руку и вернулся к разглядыванию меча. На мгновение его палец остановился на кусочке металла, имевшем удивительно чистый и новый вид, как будто он избежал плазмы или был приварен позднее. Йода нахмурился.
      – Этот падаван твой – готов к большой галактике он?
      – Уи? Нет! И в тоже время да, – сказала Макс. – Он очень юн. Они все такие юные. Но если кто-то из них и готов, то это он. Сила в нем велика. Не столь велика, как в юном Скайуокере, но всего одним уровнем ниже; и, между нами говоря, он справляется куда лучше, чем Энакин. Такое спокойствие. Такое хладнокровие и самообладание – я бы сказала, немыслимое в таком юном возрасте.
      – Верно.
      Что-то в голосе Йоды заставило ее насторожиться.
      – Вы думаете, этого не может быть?
      – Я думаю, очень хочет он, чтобы довольна ты была, – осторожно произнес старый учитель.
      Прежде чем Макс успела спросить, что он имеет в виду, раздался удар гонга.
      – Ах, мой урок! – сказала Макс, хлопнув ладонью по рогатому лбу. – Я должна читать гиперпространственную навигацию в башне номер три.
      Йода выпучил глаза и махнул рукой, словно прогоняя ее:
      – Значит, запустить свой гипердрайв должна ты!
      Хихикая, он смотрел, как она убегает, как полы одеяния развеваются вокруг ее мохнатых лодыжек. Наконец стук сапог затих вдалеке.
      Убедившись, что он один, Йода нажал на кнопку питания устройства, бывшего когда-то световым мечом Чжан Ли-Ли. Как он и подозревал, оружие было переделано; вместо голубого клинка Чжан появилась голограмма: десятисантиметровый граф Дуку, как будто стоявший на эмиттере меча. Он выглядел старым… намного более старым, чем на Геонозисе. Изможденным. Дуку сидел за элегантным столом. За его спиной виднелось окно, забрызганное каплями дождя, за окном – унылое серое небо. На столе перед графом стояла присланная Йодой свеча.
      – Нам надо поговорить, – сказал Дуку. Он не смотрел в голокамеру – как будто даже спустя несколько недель, даже несмотря на разделявшую их черную бездну космоса он не осмеливался посмотреть в глаза бывшему наставнику.
      – Вокруг меня клубятся тучи. Вокруг всех нас. Еще много лет назад я почувствовал, как они собираются над Республикой. Я скрылся от них, надеясь, что Орден последует за мной. Вы не пошли. Трусость, решил я тогда. Или коррупция. Но сейчас… – Он устало провел рукой по лицу. – Сейчас я не знаю. Возможно, вы были правы. Возможно, Храм – единственный светильник, рассеивавший тьму, и это я ошибся, уйдя из него в ночь. А может, тьма все время была внутри меня.
      Впервые он поднял взгляд. Его глаза смотрели ровно, только слабая тень тоски угадывалась в них, словно звуки рыданий из-за закрытой двери.
      – Это как болезнь, – прошептал граф. – Как лихорадка. Война повсюду. Жестокость. Убийства, некоторые из них совершил я сам. Кровь течет, как вода. Я все время чувствую это – крики умирающих раздаются в Силе, отзываясь во мне эхом. Я похож на вену, которая вот-вот лопнет.
      Он взял себя в руки; пожал плечами; продолжил:
      – Я дошел до предела. Я уже не знаю, что правильно, а что нет. Я устал, учитель. Я так устал. И, как всякий старый человек, чья смерть близка, я хочу вернуться домой.
      Маленький голографический Дуку взял присланную Йодой свечу, повертел ее в сморщенных пальцах.
      – Я хочу с вами встретиться. Но никто за пределами Храма не должен об этом узнать. За мной все время следят, а вокруг вас, учитель, намного больше предателей, чем вы думаете. Придите ко мне; Джей покажет путь. Мы поговорим. Обещаю, что больше ничего не случится. Разумеется, я верю в вашу честность, учитель, но даже вас используют намного сильнее, чем вы догадываетесь. Если мои союзники проведают, что вы летите ко мне, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить вас. Если они догадаются, зачем вы летите, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить меня.
      Его взгляд снова сделался деловым и пронизывающим.
      – Я буду разочарован, если вы используете мое предложение как повод извлечь тактическое преимущество. Если я увижу малейший признак того, что в направлении Хайдианского пути перебрасываются новые войска, я покину свое нынешнее пристанище и буду продолжать войну до тех пор, пока боевые крейсеры дроидов не выжгут Корускант дождем плазменного огня. Не берите с собой никого, кроме джедаев. – Он улыбнулся кривой печальной усмешкой. – Некоторые секреты нужно держать в семье…
      Дуку, граф Серенно, предводитель могучей армии, один из богатейших жителей галактики, легендарный фехтовальщик, бывший ученик, гнусный предатель, блудный сын, замерцал перед древними глазами Йоды и погас.
      Йода снова нажал на кнопку питания и прослушал запись еще три раза. Погрузившись в размышления, он взобрался на свой любимый камень. Наверху, в его апартаментах, накапливались сообщения со всей Республики: донесения от командующих войсками; вопросы от далеких джедаев насчет их разнообразных заданий и приказов; возможно, вызов в Сенат или просьба прибыть на совещание к канцлеру. Слишком хорошо знал он силу всех этих встревоженных глаз. Сегодня им всем придется подождать. Сегодня больше всех мудрость Йоды нужна самому Йоде.
      Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь очистить разум при помощи медитации, пробуждая образы вокруг себя.
      Ладонь Дуку на свече, эмоции гудят, как ток, заставляя его пальцы дрожать.
      Джей Марук дает краткий отчет в Зале Совета, на его впалой щеке обугленный рубец от удара световым мечом.
      Еще дальше, он и Дуку в пещере на Геонозисе. Шипение и мелькание гудящих мечей в темноте, прекрасное, как танец стрекоз, и Дуку – двадцатилетний парнишка, а не этот старик, бормочущий на эмиттере меча бедной Чжан. Йода медленно опустил уши, все глубже погружаясь в Силу. Под прикосновениями его разума время таяло, как лед, прошлое и настоящее сливались воедино. Этот гордый мальчишка шестьдесят лет назад пробормотал в саду: "Каждый джедай – это ребенок родителей, которые решили, что могут обойтись без него".
      Маленькая Чжан Ли-Ли, восьми лет от роду, обрызгивающая орхидеи в Зале Тысячи Фонтанов. Яркий солнечный день, свет льется потоком сквозь транспаристальные панели, Ли-Ли выпускает облака тумана из своего распылителя и заливается смехом каждый раз, когда маленькое облачко разбивает солнечный луч на эфемерные полоски красного, зеленого и фиолетового цветов. "Учитель, учитель, я делаю радуги!" Эти цвета еще не означают ни военные сигналы, ни навигационные огни космических кораблей, ни клинки световых мечей. Просто маленькая девочка делает радуги.
      Дуку, только что привезенный с Серенно, угрюмый и уже достаточно взрослый, чтобы знать, что мать отказалась от него. Достаточно взрослый, чтобы понять: в мире существует предательство.
      Вокруг Йоды бурлила и журчала вода, словно время прошлое и время настоящее, быстротечное и ускользающее; и вдруг рядом с ним появился Куай-Гон. Было бы неверно сказать, что мертвый джедай пришел к Йоде; правильнее сказать, что Куай-Гон всегда был здесь, в неподвижной точке, вокруг которой вращается время. Куай-Гон словно ждал, когда Йода отыщет непроторенный путь и войдет в неоткрытую никем дверь в сад, что в самом сердце всего.
      Йода открыл глаза. Присутствие Куай-Гона в Силе было таким же, как всегда – решительным и энергичным, похожим на моток прочного каната, завязанного крепким морским узлом. "Стал волной он, – подумал Йода. – Волной без берега".
      Он постучал по рукояти меча Чжан Ли-Ли.
      – Видел ты?
      "Да".
      – Хитер ход его. Если поеду я к нему, подальше от Хайдианского пути держать корабли Республики я должен. Отвергнуть предложение о мире должен я, или дать ему еще несколько месяцев отсидеться в его логове.
      "Он фехтовальщик, – согласился Куай-Гон. – Использование ошибок, выбор позиции, преимущество – для него все это так же естественно, как дыхание".
      – Мой бывший ученик – твой бывший учитель, Куай-Гон. Правду говорит он?
      "Он думает, что лжет".
      Уши Йоды встали торчком.
      – Хм-м?
      "Он думает, что лжет".
      Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.
      – Да-ссссс! – прошептал он.
      Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Куай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он – отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.
 

***

 
      Настоящие сны – они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.
      Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно – за последний год почти каждую ночь. Путанные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивались тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал – со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.
      Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.
      Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: "Рад Тарн погиб!". Уи хотел спросить: "Кто такой Рад Тарн?", но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч – тот просто ошивался в его голове, как привидение.
      Не было ничего – ничего – хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая – разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.
      На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив – колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови – его.
      В углу комнаты монотонно тикали древние часы, что висели на металлическом шкафу, напоминавшем переплетение шипов и колючих лиан. Их удары казались замедленными и неритмичными, словно пульсация умирающего сердца.
      Кроме Уи, в комнате было еще как минимум двое человек. Одной из них была лысая женщина, на черепе которой были намалеваны полосы. У нее были губы цвета свежепролитой крови. В ней ощущалась темная сторона, словно дым, словно пожар в сырой ночи. Она вселяла страх.
      Второй была джедай-ученица, рыжеволосая девчонка по имени Лазутчик. В реальной жизни она была на год старше Уи; шумная и резкая, она никогда не обращала на него особого внимания. Во сне с ее лица капала кровь, вытекавшая из пореза на лбу. Она смотрела прямо на него.
      – Поцелуй ее, – прошептала лысая женщина. Тихий голос. Красные капли сочились из порезов на лице девочки, стекая по ее рту. Кровь красной струйкой ползла по шее и впитывалась в отвороты рубашки как раз над верхушками ее маленьких грудей.
      – Поцелуй ее, Уи.
      Спящий Уи отшатнулся.
      Уи из сна хотелось ее поцеловать. Он был рассержен, слаб и стыдился сам себя, но ему хотелось этого.
      Кровь капала. Часы тикали. Лысая женщина улыбнулась ему.
      – Добро пожаловать домой, – сказала она.
 

***

 
      – Уи!
      – Хм-м?
      – Проснись! Уи, проснись. Это я, мастер Лим. – Доброе лицо учителя нависало над ним в темноте спальни, все три глаза с тревогой смотрели на него. – Мы почувствовали возмущение в Силе.
      Уи моргнул, тяжело дыша и стараясь уцепиться за реальность, которая все еще ускользала, как кусок мокрого мыла.
      Остальные мальчишки, жившие в спальне, толпились вокруг его кровати.
      – У тебя опять был один из тех снов?
      Уи подумал о той девочке, Лазутчике – другой ученице! – и о струйке крови на ее шее. О своем преступном желании.
      Мастер Лим накрыла его ладонь своими шестью пальцами.
      – Уи?
      – Ничего, – прохрипел он. – Просто дурной сон, вот и все.
      Мальчишки начали расходиться, разочарованные и недоверчивые. Они были еще в таком возрасте, когда хочется верить в чудеса. Им казалось, что иметь видения – это круто. Они не понимали, как это ужасно – видеть, как надвигается твое будущее, словно столб на дороге, который внезапно возник из тумана, и ты с ним никак не разминешься.
      Кто была эта лысая женщина? От нее так и несло темной стороной, однако же он с ней не сражался. Возможно, по какой-то прихоти судьбы они станут союзниками? И эта девчонка, Лазутчик – почему алая кровь капала на ее алые губы, и почему она – в том времени – так пристально смотрела на него? Возможно, Лазутчик станет союзницей злой лысой женщины. Возможно, она поддастся своим желаниям, своей злости, своей алчности. Может быть, она попытается поймать его в ловушку; обольстить его; переманить на темную сторону.
      – Уи? – сказала мастер Лим.
      Он успокаивающе сжал ее руку.
      – Просто дурной сон, – ответил Уи, стараясь говорить естественным голосом. Он продолжал настаивать на этом со всей вежливостью и благодарностью, пока она, наконец, не ушла.
 

***

 
      Эти настоящие сны имели еще одну интересную особенность: они преследовали Уи всю его жизнь, но это был первый раз, когда они перенесли его из Храма джедаев в другое место. И ни разу в череде видений он не оказывался в теле намного старше себя. Его смерть надвигалась.
      Она была близко.

      В преддверии турнира белые стены в тренировочном зале Храма были тщательно вымыты, пол надраен и застелен новыми матами. Нервные ученики в ослепительно белых одеяниях готовились к предстоящему испытанию – каждый соответственно своему темпераменту. Ученица Таллисибет Энвандунг-Эстерхази (по прозвищу Лазутчик) мысленно делила их примерно на четыре категории:
      Болтающие, которые стояли кучками и тихо переговаривались, чтобы как-то стряхнуть растущее напряжение;
      Разогревающиеся, которые растягивали мускулы, связки и пульсирующие волокна, разминали суставы, у кого их сколько было, а также бегали, прыгали или делали обороты на месте в зависимости от физиологических потребностей своей расы;
      Медитирующие, чей подход к погружению в мудрость Силы, по мнению Таллисибет, состоял в основном в том, чтобы закрыть глаза и придать лицу невозмутимо-чопорное выражение; и Бродящие.
      Лазутчик относилась к Бродящим.
      Возможно, ей стоило бы немного помедитировать. По опыту она знала, что главная ее проблема – чрезмерное напряжение и волнение. На прошлом турнире – как раз перед опустошением Хоногра и кризисом вокруг флота Рендили – она вылетела уже в первом раунде, проиграв двенадцатилетнему мальчику, которого почти всегда побеждала в спаррингах. Поражение было тем более унизительным, что мальчик перед тем сломал ногу и вышел на поединок в лубке.
      Вспыхнув от обидного воспоминания, она прошла мимо группы Болтающих. "Эй, Лазутчик!" – выкрикнул один из них, но Таллисибет его проигнорировала. Сегодня не время для болтовни. Сегодня – только дело.
      Даже колючей свинье с Севаркоса понятно, что сегодня ей категорически запрещено проигрывать.
      Дело в том, что Сила в Таллисибет Энвандунг-Эстерхази проявлялась слабо. О да, Сила имелась, конечно. Достаточно большая, чтобы произвести впечатление на рекрутеров из Храма, когда она была еще младенцем; правда, из слов одного учителя она потом узнала, что ее семья жила в грязи и нищете и что ее родители умоляли джедаев забрать их дочь и избавить ее от жестокой бедности. Ее мучила мысль о том, что мать и отец, братья и сестры – если они есть – влачат жалкое существование в трущобах Ворзида 5, и только она избежала этой участи. Только ей одной выпал уникальный, невероятный шанс выбраться из грязи. Испортить этот шанс было бы невыносимо обидно.
      Но отчего-то, в то время как ее тело росло, никакого прогресса в Силе у нее не намечалось. У Лазутчика был дар предвидения. Например, во время спаррингов, открывшись Силе, она иногда могла предсказывать ходы противников, прежде чем те успевали их сделать. Собственно, своим прозвищем она была обязана умению оценивать ситуацию и просчитывать ее чуточку быстрее остальных, как и подобает находчивому разведчику. Но даже это умение ускользало от нее, когда она волновалась или расстраивалась, а что касается остальных традиционных джедайских приемов…
      Изредка ей удавалось силой мысли поднять со стола стакан и перенести его в свою ладонь… но намного чаще стакан выскальзывал на полпути и разбивался. Или взрывался, если она сжимала его слишком сильно. Или ракетой взмывал к потолку и падал обратно дождем осколков и брызг голубого молока. Не надо быть мрлсси, чтобы слышать, о чем вполголоса переговаривались мастера-джедаи, когда она проходила мимо. Не надо быть шибко умным – а Лазутчик была умна – чтобы замечать, как другие ученики пялятся на нее, или смеются, или, хуже всего, покрывают ее ошибки.
      Когда ей исполнилось тринадцать, Лазутчик оставила всякую надежду стать джедаем. И когда учитель Йода вызвал ее для приватной беседы в Зал Тысячи Фонтанов, она еле доползла туда на пермакритовых ногах, чувствуя тяжесть в желудке и ожидая услышать, в какое подразделение Сельскохозяйственного Корпуса ее назначили. "Достойная работа, – всегда говорили люди. – Почетная работа". Это лицемерие выводило ее из себя. Как будто мало того, что она не смогла выполнить единственное свое желание, так они еще притворяются, будто мотыга не отличается от светового меча, а грязь картофельного поля столь же романтична, как пыль десятков планет под ногами.
      Когда Лазутчик вошла в комнату, ее лицо было мокрым от слез, а поскольку она постоянно вытирала хлюпающий нос, на рукаве блузки красовалось большое мокрое пятно. Учитель Йода посмотрел на нее, озабоченно скривил круглое морщинистое лицо и спросил, почему она плачет.
      – Только джедаи должны гасить эмоции, – дерзко ответила Лазутчик в промежутках между всхлипами. – Фермеры могут плакать сколько влезет.
      Тогда он сказал ей, что Шанкар Ким хотела бы взять ее к себе в падаваны; и Таллисибет Энвандунг-Эстерхази, которую друзья прозвали Лазутчиком, ушла с классическим, как она потом решила, "после-Йодовским ощущением": сверхъестественно глупой и до одури счастливой.
      Три месяца спустя Шанкар Ким погибла.
      Если бы вся предыдущая жизнь не была борьбой, подумала Лазутчик, это бы ее сломало. Только сила воли держала ее на плаву, да еще жестокая, совсем не джедайская злость – на Торговую Федерацию, на судьбу, на саму себя. "Я возьму тебя с собой на следующее задание, – с улыбкой сказала мастер Ким. – Нужно только сгладить кое-какие шероховатости. В следующий раз ты полетишь, я обещаю". Теперь это казалось злой шуткой: Шанкар Ким отдала свою жизнь на далекой планете, и следующего раза уже никогда не будет.
      Так Лазутчик стала сиротой – взрослеющая ученица, оставшаяся без учителя. Единственный способ стать джедаем – это чтобы тебя сделали падаваном, брали на задания, дали шанс доказать, что ты чего-то стоишь. А единственный способ этого добиться состоял в том, чтобы завоевать доверие другого джедая.
      Лазутчик показывала лучшие результы по каждому предмету, сама на себе до онемения запястий отрабатывала захваты и каждый вечер засиживалась допоздна, пока звездные карты не начинали танцевать перед глазами. Она училась усердно, как никогда прежде, постигая астрографию, рукопашный бой, гиперпространственную математику, коммуникационную технику и фехтование на световых мечах. Она была хрупкого сложения, и ее девичье тело мучительно медленно наращивало мускулы, но Таллисибет работала до изнеможения, так, что пот ручьями бежал по ее спине, потому что… так было нужно: она не могла полагаться на маленький козырь, который был у всех остальных – на Силу.
      Но все равно, каждый день ее ждала пытка в виде уроков обращения с Силой; Лазутчик занималась в группах с восьми- и девятилетними детьми, возвышаясь среди них, словно неуклюжая великанша; и каждый день, как ни старалась она не поддаваться отчаянию, ее походка становилась все более сутулой, как будто она уже трудилась на картофельном поле, уготованном ей судьбой.
      – Эй, Лазутчик! Расслабься!
      Окрик вернул ее к реальности. Зал единоборств. День турнира. Голос принадлежал Лине Миссе, добродушной чагрианской девочке примерно ее возраста.
      – Ты так напряжена, что я слышу, как ты скрипишь при ходьбе.
      Легко Лине говорить: она тоже в прошлом году потеряла учителя, но она была остроумной, ее все любили, а с Силой она обращалась ловко и искусно; мастера выстраивались в очередь за право взять ее в падаваны, когда закончится положенный срок траура. Лазутчик выдавила из себя улыбку.