- Он, похоже, должен скоро вернуться, - сказал мне Ральф, заглянув в хижину перевозчика. - В очаге горит огонь, и дверь осталась отворенной.
      - Тогда подождем в хижине, - решил я. - Королевский отряд едва ли подымется в путь до петухов. Не так уж, верно, важен приказ, который должны доставить в Каэрлеон, иначе гонца отправили бы ночью. Позаботься о конях и приходи, отдохнем немного.
      Хижина перевозчика была пуста, но в кольце камней, очертивших на полу место очага, еще тлели остатки огня. Рядом была сложена горка сухих щепок, и вскоре ласковый язычок пламени выбился из дров и стал лизать ломти торфа. Ральф сразу же задремал, пригревшись, а я сидел и сонно глядел в огонь, поджидая, когда вернется перевозчик.
      Проснулся я не от скрежета лодочного киля по галечнику - до меня донесся отдаленный перестук копыт: приближался на рысях конный отряд.
      Рука моя еще не дотянулась до плеча Ральфа, как он уже вскочил.
      - Скорее, господин, если мы пустимся во весь опор вдоль самого берега... прилив еще только начался...
      - Нельзя. Они нас услышат. Да и лошади устали. Как далеко они от нас, по-твоему?
      Ральф в два шага очутился на пороге, наклонил голову, вслушался.
      - В полумиле. Или меньше. Скоро будут здесь, что нам делать? Спрятаться невозможно, они увидят лошадей. И местность здесь ровная, как карта на песке.
      Он был прав. Дорога, по которой скакали всадники, спускалась прямо к реке, по обе стороны от дороги лежали болота, отсвечивая черными "окнами" и кутаясь в белые космы тумана. А за спиной у нас в лунном свете поблескивала широкая водная гладь.
      - От чего не убежишь, то остается встретить лицом к лицу, - произнес я. - Нет, не так, - добавил я, когда рука Ральфа рванулась к мечу. - Это ведь люди короля, да и где нам вдвоем против стольких. Нет, совсем иначе. Давай-ка сюда наши сумки.
      При этом я уже стаскивал свои ободранные, грязные одежды. Ральф с сомнением взглянул на меня, но поспешил исполнить приказ.
      - На странствующего лекаря ты их второй раз не купишь.
      - А я и не собираюсь. Когда судьба решает за тебя, Ральф, не надо противиться. Похоже, что мне предстоит свидеться с королем несколько раньше, чем я рассчитывал.
      - Здесь? Но ты... он... королева...
      - Секрета королевы никто не узнает. Я успел все продумать на этот случай. Мы сделаем вид, будто только что из Маридунума, нарочно выехали к югу в надежде встретиться с королем.
      - А перевозчик? Вдруг они спросят у него?
      - Может выйти худо, но придется рискнуть. Да и зачем они станут спрашивать? Ну а спросят - что-нибудь изобретем. Про королевского мага, Ральф, люди поверят любой небылице - даже что он перелетел через реку на облаке или перешел вброд по колено во время прилива.
      Пока мы переговаривались, Ральф успел отвязать чересседельные сумки и вытащил оттуда темную хламиду и сапоги из замши, в которых я был у королевы, а я тем временем, пригнувшись к ведру с водой, смыл следы усталости и запахи болотной хижины с рук и лица. "Когда судьба решает за тебя", - сказал я Ральфу. Кровь в моих жилах побежала живее, я подумал, что, может быть, этот поворот удачи - неудачи, как нам показалось сначала, - есть не что иное, как первое, холодное и грозное, прикосновение божьей руки.
      Когда отряд подскакал и, оскальзываясь на гальке, осадил перед хижиной перевозчика, я встретил прибывших, стоя на пороге раскрытой двери, освещаемый сзади огнем очага и залитый спереди лунным сиянием, в котором серебрилась фибула с королевским драконом на моем плече.
      У меня за спиной Ральф из темноты с облегчением произнес:
      - Слава богу, это не корнуолльцы. Они меня не знают.
      - Зато меня знают, - вполголоса отозвался я. - Я вижу значок Инира. Это валлийцы из Гуэнта.
      Командир был рослый мужчина с орлиным профилем, угол рта ему кривил белый шрам, я его не помнил, однако он, взглянув на меня пристально, вскинул приветственно руку и проговорил:
      - Клянусь Вороном! Как ты здесь оказался, господин?
      - Я должен переговорить с королем. Далеко ли до его лагеря?
      При моих словах по отряду конников прошло какое-то движение, лошади переступили копытами, одна даже вскинулась на дыбы, словно ей вдруг нервно натянули повод. Командир, полуобернувшись, произнес что-то резкое. Потом обратился ко мне и, сглотнув, ответил:
      - Около восьми миль, господин.
      Здесь кроется что-то большее, чем просто удивление от встречи со мной на этом безлюдном берегу и чем обычный священный трепет, который я привык внушать простым людям, подумалось мне. Тут есть что-то еще. Я почувствовал, как Ральф плотнее придвинулся и встал у меня за плечом. Скосив на мгновение взгляд, я успел заметить, как зажглись у него глаза. При первом признаке опасности сердце у Ральфа взыграло.
      Командир, помешкав минуту, решился и произнес:
      - Вот кстати! Нам повезло. Ведь мы ехали в Каэрлеон: у нас приказ короля разыскать тебя и доставить к нему.
      Ральф у меня за плечом чуть не в голос охнул. Я быстро соображал под участившийся стук собственного сердца. Этим объяснялось замешательство конников: они решили, что королевский маг благодаря чарам предугадал волю короля. И одновременно разрешалась трудность с перевозчиком: если этот отряд предназначался для сопровождения меня, им теперь незачем перебираться на тот берег. Я поеду с ними обратно, а Ральф тем временем сможет дать перевозчику денег и купить его молчание. Все равно я не возьму мальчика с собой - с королевской немилостью шутки плохи.
      Надо было закрепить свой успех. Я приветливо сказал:
      - Стало быть, я избавил вас от поездки в Брин Мирддин. Очень рад. А где намеревался король меня принять? В Вирокониуме? Ему ведь едва ли сейчас с руки располагаться в Каэрлеоне.
      - Это верно, - ответил командир. Он старался овладеть собой, но голос у него вдруг охрип. - А ты... ты знал, что король идет на север, в Вирокониум?
      - А как же иначе, - отозвался я. Краем глаза я видел, как солдаты кивали друг другу и переглядывались, повторяя за мной: "А как же иначе?". - Но я рассчитывал повидаться с ним ранее: король не вручил тебе для меня письма?
      - Нет, господин. Только повелел доставить тебя к нему, и все. - Он пригнулся в седле и доверительно сказал: - Я думаю, это все по причине известия, что он получил вчера из Корнуолла. Дурные вести, должно быть, хотя он никому не обмолвился ни словом. Но был в гневе. А потом приказал привезти тебя.
      Он выжидательно смотрел мне в лицо, уверенный, что уж я-то знаю, какие вести пришли вчера к королю из Корнуолла.
      Увы, я, кажется, догадывался. Кто-то узнал нас с Ральфом или же просто сообразил, кто может скрываться под обличьем странствующего лекаря, и королю был послан донос. Гонец с доносом мог даже обогнать нас по дороге. Все ясно. Как бы ни повернулось у меня дело с Утером, прежде всего надо отослать Ральфа. И хотя королеве от Утера ничего не могло угрожать, но были еще и другие: Маэва, Кау, Марсия, не говоря уж о младенце... Волосы у меня на затылке зашевелились и встали дыбом, как шерсть на загривке у почуявшего опасность пса. Я осторожно перевел дыхание и огляделся вокруг.
      - У вас есть лишняя лошадь? А то моя устала, ее придется вести в поводу. Мой слуга останется здесь и с первым светом переправится на ту сторону, чтобы подготовиться к моему возвращению домой Когда я освобожусь, король, конечно, отрядит со мной эскорт.
      Голос командира, вежливый, но твердый, заглушил негодующее шипенье непокорного Ральфа у меня за спиной.
      - Прости, господин, но вы должны последовать с нами оба. Таков приказ. Лошади у нас есть. Не пора ли в путь?
      По его знаку всадники окружили нас. Делать было нечего. Командир получил четкий приказ, безопаснее подчиниться, чем спорить. К тому же с минуты на минуту мог вернуться перевозчик. С реки не доносилось ни звука, но, наверное, он уже заметил факелы и торопился к берегу, рассчитывая на заработок.
      Подъехал солдат с двумя оседланными лошадьми. Наших лошадей взяли в повод. Мы уселись верхом, прозвучала команда, и отряд раздался, сомкнувшись позади нас.
      Не отъехали мы и на двести шагов, как я отчетливо услышал за спиной скрежет лодочного днища по прибрежной гальке. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания. Командир увлеченно рассказывал мне о предстоящем совете королей севера, а позади меня раздавался веселый, задорный голос Ральфа, сулящего солдатам: "Бурдюк тернового вина, вы подобного в жизни не пробовали. Рецепт моего хозяина. В Каэрлеоне теперь всем солдатам такое дают, а вам не достанется. Будете знать, как ездить за мудрецом, которому и без вас известно все происходящее, даже когда оно еще не произошло..."
      Король еще почивал, когда мы прискакали в лагерь и - под охраной расположились в соседнем шатре. Мы не обменялись ни единым словом, не предназначенным для чужих ушей. С тех пор как мы покинули Кэмелфорд, нам не случалось ночевать с такими удобствами. Ральф скоро уснул, но я лежал, не смыкая глаз, глядя в темную пустоту и прислушиваясь к тому, как предрассветный ветерок бросает в бок шатра пригоршни дождя. Я твердил себе: "Это сбудется. Сбудется. Мое видение - от бога. Дитя предназначено мне". Но темнота оставалась пустой, ветер налетал на шатер и отступал, затихая. Я ничего не дождался.
      Повернув голову на измятом изголовье, я в темноте разглядел, что Ральф лежит с открытыми глазами и смотрит на меня. Но он мне так ничего и не сказал, повернулся на другой бок и вскоре задышал ровно - снова заснул.
      9
      Король принял меня с глазу на глаз, как только рассвело. Он встретил меня в латах, готовый в дорогу, но с непокрытой головой, Шлем с золотым королевским венцом лежал на табурете подле его кресла, меч и щит стояли тут же, прислоненные к коробу, в котором Утер возил с собой походный алтарь Митры. Шатер его был увешан шкурами и вышитыми полотнищами, но по ногам сквозили холодные утренние ветерки. Снаружи доносился шум войска, снимающегося с лагеря. Над входом в шатер бился и хлопал на ветру королевский дракон.
      Приветствие короля было немногословным. Лицо его еще хранило хорошо запомнившееся мне с последней встречи выражение холодной безучастности, но ни гнева, ни вражды я на нем не увидел. Голосом, равнодушным и властным, он коротко и деловито сказал:
      - Ты со своим магическим прозрением избавил меня от лишних хлопот, Мерлин.
      Я склонил голову. Раз он не задает вопросов, значит, я могу не отвечать. Я перешел прямо к делу:
      - Что тебе от меня угодно?
      - Прошлый раз, говоря с тобой, я был резок. Позднее мне подумалось, что это недостойно короля, которому оказали услугу.
      - Тебя огорчила смерть герцога.
      - Ну, герцог сражался против короля. Что бы там ни было, но он поднял на меня меч, вот и погиб. Это дело прошлое, его теперь не исправишь. А у нас с тобой осталось на руках будущее. Оно меня теперь и заботит.
      - Ребенок, - кивнул я.
      Его голубые глаза сузились.
      - От кого ты узнал? Или это опять прозрение?
      - Мне сообщил Ральф. Покинув твой двор, он приехал ко мне. И теперь у меня в услужении.
      Он свел брови к переносице, подумал, но не нашел в том худа, и лоб его разгладился. Я наблюдал за ним. Утер был высок ростом, рыжеват, светлобород, белокож и румян и от этого казался моложе своих лет. Прошло чуть больше года, мелькнула у меня мысль, как умер мой отец и Утер подхватил штандарт с королевским драконом. Бремя власти укротило его - я теперь читал в его лице не только пыл и прихоть, но также твердость и самообладание; одержанные победы и королевский сан облачили его величием.
      Он сделал отстраняющий жест, и я понял, что Ральфу больше нечего его опасаться.
      - Что прошло, то прошло, говорю я, но один вопрос я все-таки хочу тебе задать. В ту ночь в Тинтагеле, когда был зачат этот ребенок, я повелел тебе удалиться с моих глаз и больше меня не беспокоить, помнишь?
      - Помню.
      - А ты ответил, что не будешь больше меня беспокоить, потому что твоя служба мне впредь уже не понадобится. Ты провидел это или ответил так просто в сердцах?
      Я спокойно сказал:
      - Говоря с тобой, я произносил те слова, что приходили мне на язык. Я считал, что они внушены мне свыше. Во всем, что я говорил и делал в ту ночь, для меня была воля богов. Почему ты спрашиваешь? Или ты затем меня позвал, чтобы стребовать с меня новую службу?
      - Не стребовать - просить.
      - Как у прорицателя?
      - Нет. Как у родича.
      - Тогда, государь, как родичу я скажу тебе, что в ту ночь это было не пророчество и не обида на тебя, а просто горе. Я горевал о смерти моего слуги и о смерти Горлойса с товарищами. Ныне же, как ты говоришь, что прошло, то прошло. Если могу быть чем-то полезен, я к твоим услугам.
      Но сам я, ожидая его ответа, думал: если сказанное в ту ночь - не пророчество, то и ничего тогда не было от бога и неправда, что бог говорил со мною. Нет, нет, я верно сказал: Утеру моя служба впредь уже не понадобится; да и в тот раз я сослужил службу не Утеру и теперь сослужу не ему. Мне припомнились слова другого короля, моего отца: "Я и ты, Мерлин, мы сложим наши старания, и получится один король, зато такой, какого еще не видел мир". Повеления умершего короля - вот что я исполнял. Умершего и того, который еще не рожден.
      Но Утер не заметил моих сомнений, а может быть, мне удалось не показать вида. Он кивнул, уперся локтем в колено, а подбородком в кулак и задумался, хмуря брови.
      - В ту ночь было произнесено еще нечто. Я сказал тебе, что не признаю ребенка, тогда зачатого. Я говорил сгоряча, но теперь, поразмыслив и посоветовавшись, я повторяю тебе, Мерлин, что намерение мое не изменилось.
      Он подождал, не захочу ли я что-нибудь возразить, но я молчал. Он продолжил чуть раздраженно:
      - Не пойми меня превратно, я верю королеве. Верю, что она не всходила на ложе Горлойса после нашей встречи в Лондоне. Ребенок - мой, не спорю, но ему невозможно быть моим наследником, как и невозможно расти в моем доме. Если это будет девочка - тогда все равно, но если мальчик величайшим неразумием было бы воспитывать его как наследника верховного престола, когда людям ничего не стоит подсчитать сроки и всегда можно сказать, что герцогиня Игрейна понесла сына от мужа своего Горлойса за полмесяца до свадьбы с королем. - Он посмотрел мне в глаза. - Ты понимаешь это не хуже меня, Мерлин. Ты жил среди королей. Всегда найдется кто-нибудь, кто поставит под сомнение его первородство и, значит, попытается отнять у него трон для другого, чье право "более верное", а уж таких-то, видит бог, всегда отыщется вдоволь. И в первую голову это будут другие мои сыновья. Так что даже на положении побочного сына при моем дворе он будет нести в себе опасность. А вдруг он вздумает пробраться на королевский престол через смерть остальных моих детей? Клянусь светом, такие случаи известны. Я не хочу, чтобы мой дом стал полем сражения. Я рожу себе другого сына, наследника, чье право неоспоримо, зачатого в браке, так что никто не подкопается, и воспитаю его при себе - вот только пусть прекратятся смуты в королевстве и кончатся саксонские войны. Ты согласен со мной?
      - Ты - король. Утер. И ты - отец ребенка.
      Это был не слишком-то вразумительный ответ, но Утер кивнул, будто я с ним согласился.
      - Мало того. Этот мальчик не только опасен для других, ему и самому будет грозить опасность. Раз пойдут слухи, что он не мой сын, а Горлойсов, стало быть, он младший наследник герцога Корнуолльского и должен получить свою долю владений, которые достались Кадору, когда я признал за ним герцогство по смерти его отца. Так что, королевский он сын или герцогский, в лице Кадора он будет иметь врага, а у Кадора найдется немало единомышленников.
      - Кадор верен тебе?
      - Я ему доверяю, - с коротким смешком ответил Утер. - Пока что. Он молод, но знает, чего хочет. Владеть Корнуоллом - вот его цель, Корнуоллом он не поступится и рисковать не будет. Сейчас. Но потом - кто знает? После моей смерти... - Он не договорил. - Нет, Кадор не враг мне. Но есть другие.
      - Кто?
      - Видит бог, на свете не бывало короля, который не имел бы врагов. Даже Амброзии... ведь до сих пор поговаривают, будто он умер от яда. Ты говорил мне, что это не так, я знаю, но все равно я на всякий случай распорядился, чтобы Ульфин отведывал прежде меня мою пищу. С того времени как я привел к себе пленниками Окту и Эозу, вокруг них все время кипят страсти, на них устремляет взоры всякий недруг мой, который хотел бы захватить корону, как Вортигерн, силой саксонских войск и ценой британских жизней и земель. Но что же мне с ними сделать? Отпустить, чтобы они взбунтовали против меня Союзных саксов? Или убить, чтобы их сыновья в Германии получили предлог ринуться сюда и кровью смыть обиду? Нет, Окта и его кузен - мои заложники. Если б не они, Колгрим и Бадульф давно уже были бы здесь, а Саксонский берег прорвал бы плотины и плескался теперь у Амброзиева вала. А так я выигрываю время. Ты ничего не можешь мне сообщить, Мерлин, из того, что видел или слышал?
      Он просил не пророчеств. На явления Потустороннего мира он смотрел косо и опасливо, как пес, который видит ветер. Я покачал головой.
      - Про твоих недругов? Ничего. Разве только вот на Ральфа, когда он ехал от твоего двора ко мне, напали какие-то люди и едва его не убили. Значков у них не было. Они могли счесть его посланцем короля. Или королевы. Солдаты из казарм обшарили там всю местность, но они исчезли без следа. Помимо этого, я не слышал ничего. Но можешь не сомневаться, если услышу, сообщу тебе.
      Он торопливо кивнул и продолжил свою речь, тщательно выбирая слова. Говорил он отрывисто и словно бы неохотно. А у меня перед глазами все шло кругом, я с трудом сохранял спокойную позу. Сейчас между нами начнется поединок, но совсем иной, чем я себе представлял. Он обсуждал со мной дела королевства. Разве он послал бы за мной, ежели бы не рассчитывал на мое участие в будущем ребенка?
      Он подходил к тому, о чем уже беседовал я с Игрейной:
      - ...ты понимаешь, отчего, если будет мальчик, мне нельзя оставить его у себя. И однако же если я отошлю его, то защитить уже не смогу. Но и беззащитным его оставить нельзя. Законный или нет, но он мой и королевы сын, если другие сыновья у нас не родятся, я должен буду в конце концов объявить его наследником верховного престола. - Он вскинул кверху ладонь. - Так что же мне остается? Мне нужно найти для него опекуна, у которого он проживет в безопасности и безвестности первые несколько лет жизни... ну, хотя бы до тех пор, покуда не уляжется смута в этом несчастном королевстве и не установится повсюду порядок и спокойствие и твердая, преданная мне власть.
      Он опять подождал моего согласия. Я кивнул и, подавив волнение, спросил:
      - И ты уже выбрал опекуна?
      - Да. Будека.
      Стало быть, королева не ошиблась, решение уже принято. Однако же ему понадобился я. Я сдержался и сказал ровным, почти безразличным тоном:
      - Да, этот выбор напрашивается сам.
      Утер откашлялся, переставил ноги. Я не без удивления увидел, что он смущен, даже робеет. И кажется, рад, что я одобрил его решение. Тут я понял, что, поглощенный единственной заботой, которую считал велением рока, я ошибочно видел в Утере врага. Не в том дело. Он был просто военный вождь, его одолевали беспрестанные бури вокруг его владений, наперегонки со временем он латал дыры в плотинах и дамбах, а вода все прибывала, и судьба младенца, которая впоследствии еще может оказаться достаточно важной, пока в его глазах лишь мелкая задоринка на пути разрешения серьезных вопросов, досадное затруднение, которое скорее бы сбыть с рук. То, что он сейчас говорил, было сказано без всякого волнения и вполне здраво. Может быть, он и вправду хотел спросить у меня совета, как советовался раньше со мной его брат. Но если так... Я облизнул пересохшие губы и заставил себя внимательно слушать, как надлежит советнику человека, попавшего в затруднительное положение.
      А он продолжал говорить... Что-то о письме, которое пришло к нему вчера. Указал пальцем на табурет, где валялся скомканный кусок пергамента, словно бы отброшенный в сердцах.
      - Ты знал об этом?
      Я взял письмо в руки, разгладил. Краткое послание, адресованное королю в Тинтагель из Бретани и доставленное сюда за ним вдогонку. В нем сообщалось, что король Будек летом захворал лихорадкой, к осени уже стал было поправляться, но внезапно в исходе августа умер. В конце следовали учтивые изъявления дружелюбия Утеру от нового короля Хоэля, "преданного тебе кузена и союзника..."
      Я поднял глаза. Утер сидел, откинувшись на спинку кресла, и теребил алые складки мантии, перекинутой через руку. Все было спокойно кругом. Ветер снаружи утих. Шумы лагеря долетали сюда приглушенно, словно издалека. Утер смотрел на меня исподлобья, взгляд его выражал тревогу и нетерпение.
      Я сказал вежливо:
      - Огорчительное известие. Будек был хорошим человеком и надежным другом.
      - Весьма огорчительное, даже если бы оно не нарушило моих планов. Я как раз собирался отправить туда письма, когда получил это. И теперь не возьму в толк, что делать. Тебе говорили, что я еду в Вирокониум на совет королей?
      - Мне сказал Аудагус. - (Аудагус был начальник конников, доставивший меня сюда.)
      Утер вскинул руку.
      - Тогда ты поймешь, как нежелательно мне задерживаться для устройства вот этого дела. Но устроить его необходимо, и не откладывая Для этого я и послал за тобой.
      Я покачал пальцем болтавшуюся на шнуре печать.
      - Так ты не хочешь отправлять младенца к Хоэлю? А ведь он клятвенно называет себя преданным тебе кузеном и союзником.
      - Он, может быть, и преданный мне кузен и союзник, но он, кроме того, еще и... - Утер употребил выражение, которое более пристало солдату, нежели королю на совете. - Я всегда недолюбливал его, а он меня. Конечно, он не станет нарочно причинять вред моему сыну, однако, клянусь Митрой, он не то что его отец: нельзя быть уверенным, что он сумеет оградить ребенка от происков дурных людей. Нет, я не отправлю сына к Хоэлю. Но к какому еще двору можно его отослать? Подумай сам. - Он перебрал несколько имен, все мужи могущественные, короли, чьи владения лежали на юге, под защитой вала Амброзия. - Ну? Понимаешь, в чем трудность? Даже если он очутится у одного из владетелей мирного юга, все равно и здесь он может пострадать от руки коварного человека или, того хуже, стать орудием измены и мятежа.
      - И потому?..
      - Потому я и обращаюсь к тебе. Ты - единственный, кто может вывести меня из затруднения. С одной стороны, я должен буду клятвенно признать, что этот ребенок - мой, на случай, если не рожу других сыновей. С другой стороны, надо удалить его отсюда, дабы устранить опасность для него самого и для нашего королевства, чтобы он рос, не ведая о своем высоком рождении, покуда я не призову его к себе. - Король перевернул лежащую на колене руку ладонью кверху и попросил меня с такой же простотой, как уже просил однажды: - Помоги мне.
      И я ответил ему столь же просто. Смятенные, взбудораженные мысли вдруг улеглись в порядке, будто разноцветные осенние листья на траве, когда стихнет круживший их ветер.
      - Хорошо. Мы в целости проведем корабль твоего королевства между этими рифами. Слушай, и я объясню как. Ты сказал, что думал и советовался об этом деле. Стало быть, твое намерение отослать мальчика к Будеку известно?
      - Да.
      - А говорил ли ты кому-нибудь о письме и о своем недоверии к Хоэлю?
      - Нет.
      - Отлично. Ты сделаешь вид, будто намерение твое неизменно, и мальчик будет отправлен ко двору Хоэля в Керрек. Напиши Хоэлю, испроси его согласия. Поручи кому-нибудь приготовить все для путешествия младенца с мамкой и свитой, как только позволит погода. И пусть станет известно, что я сам буду его сопровождать.
      Он слушал напряженно, наморщив лоб, возражения готовы были сорваться у него с языка, но не сорвались. Он только спросил:
      - А потом?
      - А потом надо будет, чтобы ко времени родин я оказался в Тинтагеле. Кто ее врач?
      - Гандар.
      Он хотел было еще что-то добавить, но раздумал и промолчал.
      - Отлично. Я не имею в виду самолично пользовать королеву, улыбнулся я. - Это лишь вызвало бы опасные толки. А ты предполагаешь быть там, когда придет ее срок?
      - Постараюсь, но едва ли.
      - Тогда засвидетельствовать рождение ребенка смогу я, а также Гандар и придворные дамы и еще кто-нибудь по твоему выбору. Если родится мальчик, тебе будет послано известие с помощью сигнальных костров, и ты объявишь его своим сыном и, пока нет других сыновей, рожденных в браке, наследником престола.
      Он задумался, не спеша с ответом и согласием. Но я только развил его же собственную мысль. Наконец он кивнул и произнес немного напыщенно:
      - Хорошо. Это все верно. Бастард или нет, но он мой наследник, пока не родится другой. Что же дальше?
      - Между тем королева не покинет родильных покоев, ребенка покажут людям, клятвенно засвидетельствуют его рождение и возвратят матери, и пусть он там у нее находится все время и никто его не видит, кроме мамок и Гандара. Гандар за этим проследит. А я открыто уеду - через главные ворота, по подъемному мосту. Но с наступлением темноты тайком вернусь, теперь уже к задним воротам, и там мне передадут ребенка.
      - Куда же ты с ним отправишься?
      - В Бретань. Нет, погоди. Не к Хоэлю и не на том судне, на которое будут устремлены все взоры. Это ты предоставь мне. Я отвезу его к одному человеку в Бретани на самой границе Хоэлева королевства. Там он будет в безопасности и в надежных, заботливых руках. В этом я ручаюсь тебе своим словом. Утер.
      Король сделал жест, словно бы отмахиваясь от моего якобы излишнего ручательства. Но видно было, что на душе у него полегчало, стало одной заботой меньше, хотя среди важных государственных дел она и представлялась ему незначительной и к тому же, пока ребенок был только бременем в утробе женщины, не вполне реальной.
      - Я должен знать, где ты его поместишь.
      - У моей старой няньки, которая вырастила в Маридунуме меня и остальных королевских детей, как принцев, так и бастардов. Ее имя Моравик, она бретонка. Вортигерн ее прогнал, и она вернулась на родину. Там вышла замуж. Пока младенца не отлучат от груди, лучшего укрытия для него нельзя придумать. Дом это простой, там его искать никто не станет. Он будет под охраной, но безвестность, надежней любых стражей.
      - А как же Хоэль?
      - Ему придется открыться. Предоставь это мне.
      В лагере заиграла труба. Солнце, подымаясь, разогрело бок шатра. Король встрепенулся и расправил плечи, будто снял доспехи.
      - Что мы скажем людям, когда обнаружится, что младенца на королевском корабле нет?
      - Скажете, что, опасаясь встречи с саксами в Узком море, младенца отправили в Бретань не на королевском корабле, а тайно, с Мерлином.
      - А когда станет известно, что и при дворе Хоэля его нет?
      - Гандар и Марсия поклянутся, что передали младенца мне, живого и невредимого. Какие пойдут толки, не берусь угадать, но никто не усомнится, что он будет в безопасности под моим покровительством. Ты знаешь, как люди понимают мое покровительство. Будут, наверно, говорить о колдовстве и заклятье и что мальчик объявится вновь, когда я сниму с него чары.
      Утер деловито возразил:
      - А вернее - что корабль затонул и мальчик погиб.
      - Я это опровергну.
      - Значит, ты не останешься с младенцем?
      - Пока нет. Этого нельзя. Меня все знают.
      - Кто же тогда с ним будет? Ты сказал, что он будет под охраной.
      Я в первый раз на минуту замялся. Но тут же поднял на него глаза и ответил:
      - Ральф.
      На лице его выразилось недоумение, потом гнев, потом мысль его заработала, преодолевая преграду гнева.
      - Да, - проговорил он. - В этом я тоже был не прав. Он человек верный.
      - Как никто другой.
      - Ну хорошо. Я согласен. Сделай все, что сочтешь нужным. Это дело я целиком поручаю тебе. Ты лучше всех в Британии сумеешь сберечь этого ребенка. - Он тяжело уронил ладони на подлокотники кресла. - Стало быть, решено. Перед тем, как сняться с лагеря, я еще отправлю королеве письмо, которым сообщу ей свою королевскую волю.
      Я счел уместным спросить:
      - А она согласится? Для женщины это нелегко, даже и для королевы.
      - Она знает о моем решении и сделает, как я скажу. Но в одном она поступит по-своему: она захочет, чтобы младенец был окрещен.
      Я покосился на алтарь Митры в глубине шатра.
      - А ты не хочешь?
      Он передернул плечами.
      - Какая разница. Все равно на престоле ему не сидеть. А если уж сядет, то будет служить тем богам, каким молится его народ. - Он поглядел мне прямо в глаза и заключил: - Как мой брат.
      Это был прямой вызов, но я от него уклонился и только спросил:
      - А имя?
      - Артур.
      Имя было мне незнакомо, но прозвучало как эхо чего-то слышанного давным-давно. Не было ли в роду Игрейны римлян? Ну да, конечно. Артории так, кажется, звались ее римские предки. Однако имя Артур я слышал где-то еще...
      - Я позабочусь об этом, - сказал я. - А теперь, с твоего позволения, я тоже напишу письмо королеве. Ей будет легче в родах, если она получит заверение в моей преданности.
      Он кивнул, затем встал и протянул руку за шлемом. На устах его появилась улыбка - слабый призрак злорадных усмешек, которыми он донимал меня в детстве.
      - Не странно ли это, о Мерлин-бастард, что жизнь моего не в добрый час зачатого сына я доверяю единственному в королевстве человеку, у которого права на престол больше, чем у него? Тебе это не льстит?
      - Нисколько. Ты был бы последним глупцом, если бы по сию пору не убедился, что я не стремлюсь к обладанию короной.
      - Вот и моего бастарда обучи тому же, ладно? - Он кликнул через плечо слугу, потом опять обернулся ко мне. - Только смотри, черной магии своей его не учи.
      - Раз он твой сын, магия не по его части, - сухо ответил я. - Я не буду учить его ничему сверх того, что ему необходимо и должно знать. Положись на мое слово.