Глава 6

И двадцати минут не прошло, как появился мужчина. Я увидела далеко внизу, на юго-восточном скло­не, движение. Естественно, моя первая мысль была, что это возвращается Лэмбис. Маленькая фигурка подходила все ближе и не слишком старалась спрятаться. Я сощурила глаза. Одет во что-то темное. Это вполне может быть корич­невыми брюками и темно-синим свитером. Но в руках только палка, и он не только идет открыто через самые голые склоны, но и не спешит. Часто отдыхает и осматри­вается, прикладывая ладонь к глазам, словно хочет за­крыть их от ослепительного блеска солнца.

Когда он остановился в четвертый раз и отдыхал несколько минут, я решила, все еще больше с любопыт­ством, чем с опасением, что это не Лэмбис. Затем, когда он поднял руку, солнце сверкнуло на чем-то, что он поднес к глазам. Бинокль. И затем, когда он двинулся дальше, другая вспышка, на этот раз на «палке» под мышкой. Ружье.

Я лежала плашмя на иголках можжевельника, кото­рые устилали выступ, и наблюдала за мужчиной, словно за гремучей змеей. После первого болезненного испуга мое сердце начало биться неровными толчками. Я глу­боко дышала, чтобы совладать с собой, и посмотрела на Марка. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами и все с тем же выражением изнеможения на лице. Я попыталась протянуть руку, затем отдернула. Еще будет время побеспокоить его, если убийца пойдет в нашу сторону.

А это точно убийца, никакого сомнения. Маленькая фигурка подошла ближе, мелькнуло что-то красное. Красная повязка на голове, о которой говорил Лэмбис. И очертания одежды мешковатые, как у критской. Кро­ме того, мужчина что-то терпеливо искал. Почти каж­дую минуту останавливался, чтобы тщательно осмот­реть склон в бинокль, и раз, когда отошел в сторону, чтобы пробиться сквозь молодые кипарисы, у него ружье было наготове…

Вышел из тени рощи и снова передохнул. Бинокль обращен вверх… наводится на выступ… на пастушью хижину… на тропинку, по которой вернется Лэмбис… Проследовал мимо нас, назад на запад, без остановки, и надолго остановился на густо заросших горах над рощей кипарисов. Опустил бинокль, рванул ружье и начал медленно подыматься по склону, пока не исчез за высту­пающим утесом.

Я нежно коснулась Марка. «Не спишь?»

При шепоте его глаза мгновенно открылись и выра­жение их, когда он повернул голову, показало, что он сразу понял важность осторожного движения и приглушенного голоса. «Что случилось?»

«Внизу кто-то есть, и я думаю, это ваш человек. Что-то ищет, и у него ружье».

«Он виден с выступа?»

«В данный момент нет. – Марк неуклюже повернул­ся на живот и стал осторожно вглядываться сквозь можжевельник. Я приставила губы к его уху. – Видишь внизу кипарисы? Рощу за чахлым деревом с мер­твой веткой, как олений рог? Он поднимается по склону оттуда. Отсюда не видно, но над этим местом за обрывом есть деревья и вершина узкого ущелья, как это, но меньше. Кажется, я видела там маленький водопад. Я… я говорила, он будет искать у воды».

Марк вытянул шею, чтобы рассмотреть скалу над и под нашим выступом. «Я был не в состоянии понять, когда мы поднимались. Нас действительно не видно снизу?»

«Нет, по крайней мере, никто бы не подумал, что здесь есть выступ. Все, что можно видеть в этих кустар­никах – это то, что они кажутся расселиной на поверхности скалы».

«А дорогу вверх?»

«Она спрятана среди кустов у смоковницы».

«М-м-м. Ну, придется рискнуть. Можешь заползти в ту пещеру, не обнаружив себя и не произнеся ни единого звука?»

«Я… Я так думаю».

«Тогда залезай, пока его не видно».

«Но если он вообще придет сюда, он заглянет туда, и нам негде будет спрятаться. Это место совсем голое. – Я пожала плечами. – Во всяком случае, я… я лучше останусь здесь. Если будет драка, у нас лучшие шансы здесь…»

«Драка! – Дыхание Марка перехватило внезапное яростное раздражение. – Какая может быть драка про­тив ружья? Перочинные ножи на расстоянии тридцати ярдов?»

«Да, знаю, но я, конечно, могла бы…»

«Послушай, спорить нет времени. Просто исчезни из вида, ради Бога! Я не могу заставить меня слушаться, но, пожалуйста, на этот раз, сделай то, что говорят! – Я никогда не видела, как у кого-то отвисала челюсть, но я уверена, что моя именно отвисла. Я это почувствовала. Я просто сидела, изумленно глядя на него. – Он ищет меня, – сказал Марк с сердитым терпением. – Меня. Только. Даже не знает, что ты существуешь… или Лэмбис. В пещере ты будешь в полной безопасности. Ну а теперь поняла?»

«Но… он убьет тебя», – упрямо пробормотала я.

«Как именно ты предлагаешь остановить его? Дать убить и себя заодно, и добавить это к моему счету? А теперь иди туда и заткнись. У меня нет сил спорить».

Я молча повернулась. Но было слишком поздно. Я поползла среди можжевельника, но рука Марка вскину­лась, схватила меня и остановила. Сначала я не могла понять, почему. Затем между ветвей сверкнула красная головная повязка. Тотчас же, настолько близко он был, раздался скрип его подошв в пыли и шум потревожен­ной перекатывающейся гальки.

Марк лежал, словно статуя. Несмотря на забинтован­ную руку и поражающую бледность, он выглядел чрез­вычайно опасным. Очень странно – ведь его оружием были складной нож и груда камней.

Критянин неуклонно приближался по тропинке, по которой ушел Лэмбис. Она проведет его мимо папорот­ника ниже пастушьей избушки, мимо ручья, где начи­нается подъем к нашему выступу…

Сейчас я отчетливо видела его. Мужчина крепкого телосложения, невысокого роста, но сильный. Кожа цвета красного дерева. Квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава темно-синей рубашки закатаны и обнажают коричневые узловатые пред­плечья. Я даже видела пунцовую отделку жилета и закрученный кушак с висящим на нем ножом, который завершал «героический» наряд критянина.

Он снова поднял бинокль. Мы лежали тихо, как кам­ни. Прошла долгая, с замиранием сердца минута. Солн­це уже заливало скалу. Аромат вербены, чабреца и шалфея витал в наступившей жаре. Ободренная нашей неподвижностью, из-под скалы за несколько футов от нас выползла маленькая коричневая змея. Полежала немного, наблюдая за нами, маленькие глазки отража­ли свет, как росинки. Затем уползла вниз в щель. Я едва заметила. Еще больше бояться все равно невозможно. Не будешь беспокоиться о маленькой коричневой змее, когда внизу на краю луга стоит убийца и смотрит в бинокль…

Колебание бинокля прекратилось. Мужчина замер, как пойнтер. Увидел пастушью хижину.

Раз он местный, он заранее знал о ее существовании, но было очевидно, что до этого момента он о ней забыл. Уронил бинокль, и он повис у него на веревке вокруг шеи. Снова поднял ружье. Глядя на дверь хижины, устало двинулся вперед по папоротнику.

Я повернула голову и увидела в глазах Марка вопрос. Я знала, какой. Точно ли я удалила все следы? Лихора­дочно я старалась вспомнить ложе, пол, сумку и ее содержимое, рюкзак Марка, следы нашей трапезы, по­вязки с плеча Марка, очистки апельсинов. Да, уверена. Я успокаивающе кивнула.

Он сделал движение большими пальцами рук вверх, что означало поздравление, затем кивнул головой на расселину сзади. На сей раз у него в глазах была улыб­ка. Я ему тоже некоторым образом улыбнулась в ответ, затем покорно заскользила в тень узкой расселины в стиле маленькой коричневой змеи.

Расселина шла под углом к выступу так, что теперь я видела только щель дневного света с узенькой полоской выступа и одну ногу Марка от колена до ступни. Несмот­ря на иллюзию убежища, пещера была хуже, чем вы­ступ. Оттуда, по крайней мере, я могла видеть, а здесь сидела в тесноте и слушала, как бьется мое сердце.

Вдруг я услышала его. Он шел осторожно, но в лихо­радочной тишине утра шаги казались громкими. Они приближались, двигались с травы на камни, с камней на пыль и затерялись за границей скалы, где журчание ручья поглотило их…

Тишина. Такая долгая тишина, что я могла бы покля­сться, наблюдая за узкой полоской света, что солнце кружилось, а тени двигались…

И вдруг он появился прямо под выступом. Мягкие шаги ступали по каменной пыли. Зашуршали кусты смоковницы, так как он их раздвинул. Я увидела, как напряглась нога Марка.

Шуршание прекратилось. Шаги снова зашумели по пыли, отошли немного в сторону, помедлили…

Мысленно я видела, что он стоит, как прежде, с биноклем у глаз, и тщательно осматривает щели и расселины, где можно спрятаться. Возможно, даже сейчас он обнаружил пещеру, куда я заползла, и размыш­ляет, как до нее добраться…

На участок света упала тень. Пустельга. В этой смер­тельной тишине я услышала тихий звук, который она издавала, когда дотрагивалась до края гнезда. Я слыша­ла свист ветра в ее перьях, когда она пикировала вниз. Шипящий и мяукающий восторг птенцов раздавался в тишине в два раза пронзительнее, чем духовой оркестр в воскресенье в Шотландии. Тень опять промелькнула. Птенцы мгновенно замолчали. Под смоковницей затре­щала веточка.

И вдруг наблюдатель ушел. Возможно, бесстрашное приближение птицы убедило его, что на этом участке обрыва никого нет. Какова бы ни была причина, он действительно ушел. Звуки удалились, стали тише и совсем умолкли. Мой пульс медленно пришел в норму, я обнаружила, что у меня закрыты глаза, чтобы лучше слышать это успокаивающее диминуэндо.

Тишина. Я открыла глаза и увидела, что ноги Марка исчезли.

Если бы я была хоть немного в состоянии думать, я бы предположила, что он просто отодвинулся дальше вдоль выступа, чтобы лучше наблюдать, как уходит критянин. Но… я пристально смотрела с ужасом две долгих минуты, не в состоянии собраться с мыслями, а в моем воображении проносились безумные картины ночных кошмаров, которые могли бы сделать честь любому фильму, который нельзя смотреть детям до семнадцати лет… Возможно, в конце концов убийца не ушел. Возможно, Марк лежит с перерезанным горлом, глядя открытыми глазами в небо, а убийца ждет меня у входа в расселину с ножом, с которого капает кровь…

Но тут наконец храбрость и здравый смысл заявили о себе. С одной стороны, у мужчины ружье, а с другой – хотя Марк и искалечен, критянин вряд ли мог застрелить, зарезать или задушить его в полной тишине…

Я нагнулась вперед, чтобы увидеть. Ничего, кроме пучка сальвии, пурпурно-голубой с благоухающими се­рыми листьями, примятыми там, где лежал Марк. Ни­чего не слышно, только легкое шуршание… Змея. Да. Его укусила змея. Мгновенно предстала новая картина: Марк, молчаливый в агонии, лежит с черным лицом и смотрит в небо…

Чтобы не сойти с ума, я поползла вперед к входу в расселину, полежала растянувшись, затем выглянула. Марк не лежал замертво и его лицо не было черным. Наоборот, оно было очень бледным, и он был на ногах, словно очень серьезно намеревался спускаться с высту­па на поиски убийцы. А того и след простыл. Марк раздвигал стелющиеся побеги жимолости, которые мас­кировали вход на выступ. «Марк!» Он повернулся так резко, словно я в него что-то швырнула. Я бросилась через выступ, как стрела, и ухватила его за здоровую руку. С яростью сказала: «И куда же это ты только собрался?»

Он ответил с отчаянием: «Он ушел по склону. Хочу знать, куда. Если бы я только мог за ним следовать, он бы привел прямо к Колину».

Совсем недавно я сильно испугалась и все еще стыди­лась своей реакции. Пока мне было трудно думать ясно. «Хочешь сказать, что уходишь и оставляешь меня одну здесь?»

Он растерялся, словно вопрос был неуместным. Таким он, наверное, и был. «Ты была бы в полной безопасно­сти».

«И думаешь, что только в этом дело? Думаешь, меня даже не интересует, что ты… – Я внезапно останови­лась. Неприлично говорить так прямо. И все равно он не слушает. Все еще сердитая на саму себя, я сказала: – И как далеко ты думаешь добраться? Имей хоть крупин­ку здравого смысла, а? Ты не пройдешь и сотни ярдов!»

«Должен попробовать».

«Не можешь! – Я чувствовала величайшее нежела­ние вообще говорить. Вообще бы с удовольствием на­всегда осталась на этом выступе, но нужно сохранить хоть каплю гордости. – Я пойду, – сказала я сухо. – Меня не увидят».

«С ума сошла? – Его очередь выходить из себя, боль­ше от собственной беспомощности, чем по моему поводу. То, что разговор велся шепотом, не мешало ему быть резким. Мы свирепо смотрели друг на друга. – Даже не начинай…» Он замолчал, и его лицо изменилось. Облег­чение, которое отразилось на нем, было таким явным, что ненадолго изнеможение и забота ушли, и его улыбка казалась почти веселой. Я качнулась, чтобы увидеть, куда он смотрит.

Какой-то мужчина появился над маленьким лугом и осторожно шел между кустами папоротника. Коричне­вые брюки, темно-синяя фуфайка, непокрытая голова: Лэмбис, наблюдающий за наблюдателем и следующий за ним к Колину… Через несколько минут он тоже поравнялся с основанием обрыва и исчез.

«Он удрал, – сказал, задыхаясь, Лэмбис по-грече­ски. – Дальше есть другое ущелье, где течет ручей. В нем полно деревьев, много укрытий. Я его там потерял».

Это было примерно час спустя. Мы с Марком ждали, наблюдая за склоном горы, пока не увидели, что возвра­щается Лэмбис. Он приблизился медленно и устало, остановился у края плато, усеянного цветами, и посмот­рел вверх на склон, где мы лежали. По его поведению было видно, что он один, поэтому Марк подал что-то вроде сигнала, чтобы он видел, где мы. А я быстро спустилась и встретила его на узкой тропинке над ручь­ем. Однако у него были пустые руки. Я подумала, что он спрятал свою ношу, чтобы следить за критянином.

«Он направился вниз по ущелью? – быстро спросила я. – Возможно, это другой путь в Агиос Георгиос. Да куда еще он может вести? Вы видели?»

Грек покачал головой, затем потер лоб обратной сто­роной ладони. Он выглядел усталым и сильно вспотел. Говорил на родном языке, словно был слишком сильно измучен, чтобы вспоминать английский, и я ему отвеча­ла на том же языке, но он не дал мне понять, что заметил это. «Нет. Понимаете, я не мог подойти к нему слишком близко, поэтому было трудно следить. Я поте­рял его из вида среди скал и кустов. Должно быть, он выкарабкался из ущелья и пошел дальше на восток или к деревне. Послушайте, я должен сказать Марку. Он взобрался туда?»

«Да. С моей помощью. Ему намного лучше. А как Колин?»

«А? Нет. Никак. Его там не было. Не приходил к лодке». Он говорил, словно не задумываясь, едва взгля­нул на меня, но неотрывно смотрел на верхние скалы, где лежал Марк. Снова он вытер рукой влажное лицо и сделал такой жест, словно хотел отпихнуть меня и прекратить болтовню.

Я схватила его за рукав, внезапно разволновавшись. «Лэмбис! Вы мне говорите правду?»

Он помедлил и повернулся. Кажется, понадобилось две или три минуты, чтобы его глаза остановились на мне. «Правду?»

«О Колине. У вас плохая весть для Марка?»

«Нет, конечно. Конечно, я говорю правду, почему нет? Вчера ночью я пошел к лодке, его там не было. Ни следа, никаких признаков. Зачем мне лгать?»

«Я… все в порядке. Я только думала… Простите».

«Я сердит потому, что мне нечего сказать ему. Если бы я узнал хоть что-то от этого мужчины… – Быстрое раздраженное пожатие плечами. – Но не узнал. Потер­пел неудачу и должен это сказать Марку. А сейчас позвольте пройти, ему интересно, что случилось».

«Подождите минуточку. Он знает, что вы не нашли Колина. Мы наблюдали за вами с выступа. Но пища… вы достали пищу и вещи?»

«О. Да, конечно. Я принес все, что мог. Давно был бы здесь, но пришлось остановиться и прятаться из-за это­го… – Он резко повел головой в сторону склона. Забав­ное движение. – Когда я увидел, что он идет сюда, быстро спрятал вещи и пошел. Вы правильно сделали, что покинули избушку».

«Он осматривал ее, знаете?»

«Да. Понял. Когда я пришел сюда, он выходил из-под выступа, и я знал, что он, должно быть, видел избушку. Но он все еще искал… и я не слышал выстрелов… поэтому я знал, что вы ушли. Я догадался, что вы здесь».

«Куда вы спрятали пищу? Нам следует… не важно. Марк захочет сначала выслушать новости. Тогда пой­демте, давайте поторопимся».

На этот раз именно Лэмбис отпрянул. «Послушайте, почему вы не идете за провизией сами, тотчас же? Только за пищей, а остальное оставьте. Я могу все принести позже».

«Ну, хорошо. Если найду место…»

«Это у ущелья, где я потерял критянина. Идите кру­гом туда, где вы увидели меня… видите? Что-то вроде тропинки для коз ведет вдоль склона к ручью. Наверху ущелье скалистое, но ниже есть деревья. Вы можете видеть их верхушки».

«Да».

«Наверху, у истока ручья, растет оливковое дерево. Оно стоит в тени и выросло очень большим. Очень старое, а внутри пустое. Вы увидите его, поблизости других нет. Я оставил все внутри. Я приду, когда пови­даюсь с Марком».

Почти прежде, чем он закончил говорить, он отвер­нулся. Явно очень сосредоточен на чем-то и с облегчени­ем меня прогонял. Но я недолго раздражалась по этому поводу. Даже если Лэмбис наелся на борту лодки и запросто мог не думать о еде и питье, то я не могла. Сама мысль о том, что лежит в дупле, погнала меня к нему со скоростью, с которой булавка приближается к магниту.

Довольно легко я нашла единственное оливковое дере­во. Но будь их там даже роща, я прилетела бы к еде инстинктивно, как стервятник к добыче, даже если бы она была спрятана в самом центре лабиринта минотавра.

Я нетерпеливо заглянула внутрь. Два узла из одеял – внушительная коллекция. Я развязала одеяла и начала рассматривать все, что он принес. Лекарства, бинты, антисептики, мыло, бритва… Но в тот момент я все это отложила в сторону и все внимание направила на еду. Фляга-термос, полная. Несколько банок: одна банка растворимого кофе и несколько – подслащенного моло­ка. Тушенка. Печенье. Маленькая бутылочка виски. И, самое большое чудо, консервный нож. Я поспешно завернула все это в одно одеяло, завязала концы в узел и отправилась в обратный путь.

На полпути меня встретил Лэмбис. Он не разговари­вал, только кивнул, уступая дорогу на тропинке. Я была этим довольна. Трудно разговаривать вежливо, если у тебя рот набит печеньем, да еще разговаривать на грече­ском, который содержит гортанные звуки. В таком слу­чае лучше помолчать.

Тем не менее, я чувствовала бы себя лучше, если бы поняла взгляд, который он мне отпустил. Не то чтобы вернулось недоверие. Это было что-то не такое категоричное, но весьма печальное. Скажем, исчезло доверие. Я опять стала для него посторонней.

Хотела бы я знать, о чем говорили Марк и Лэмбис.

Марк сидел в глубине выступа. Облокотился на скалу и пристально смотрел вверх на склон. Когда я заговори­ла, он вздрогнул.

«Вот термос, – сказала я. – Лэмбис говорит, что в нем суп. Держи кружку, а я попью из крышки. Начи­най сразу же. Я собираюсь снова развести костер, для кофе. – Я ждала, что он будет возражать, но этого не случилось. Он взял термос, не говоря ни слова. Я доба­вила с сомнением: – Я огорчена, что Лэмбис не принес новостей получше».

Казалось, что крышка термоса приклеилась. Он силь­но крутнул ее, и она поддалась. «Ну, это то, чего я ожидал. – Он поднял глаза, но, казалось, меня не видит. – Не беспокойся больше, Никола. – Улыбка выглядела так, будто он вынул ее из сундука, давно отвык использовать. – Разберемся днем. Давайте сначала поедим?» Он стал наливать суп, а я поспешила в рассе­лину зажечь костер.

Это была отличная трапеза. Сначала мы поели супа, потом бутерброды из мяса с печеньем, какой-то пирог с фруктовой начинкой, шоколад, а затем обжигающе горячий кофе, подслащенный молоком из баночки. Я жадно ела. Лэмбис, который подкрепился в лодке, ел очень мало. Марк поглощал пищу хотя и с трудом, но с удовольстви­ем. Когда наконец он сел и сжал в руках полупустую чашку кофе, словно боясь лишиться остатков ее тепла, я подумала, что он выглядит намного лучше.

Когда я об этом сказала, он резко отключился от своих мыслей. «Ну да, сейчас я хорошо себя чувствую благодаря тебе и Лэмбису. А сейчас время подумать о том, что будет дальше. – Лэмбис ничего не сказал. Я ждала. Марк выпустил облачко дыма и наблюдал, как оно тает в светлом воздухе. – Лэмбис говорит, что этот человек несомненно шел в Агиос Георгиос и, так как это самое близкое место, разумно предположить, что кем бы ни были эти бандиты, они оттуда. Это делает все и легче, и сложнее. Я имею в виду, мы знаем, откуда начинать искать, но теперь не можем спуститься туда за офици­альной поддержкой. – Он быстро взглянул на меня, словно ждал возражений, но я ничего не сказала. Он продолжал: – Очевидно, все-таки первое, что нам надо делать, это как-нибудь спуститься туда и узнать о моем брате. Я не настолько дурак, чтобы думать… – Эти слова он произнес с трогательной усталой беспомощно­стью… – что могу уже многое сделать сам, но даже если не смогу, пойдет Лэмбис».