Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Шедевры фантастики - Хрустальный грот (Мерлин 1)

ModernLib.Net / Фэнтези / Стюарт Мэри / Хрустальный грот (Мерлин 1) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Стюарт Мэри
Жанр: Фэнтези
Серия: Шедевры фантастики

 

 


Стюарт Мэри
Хрустальный грот (Мерлин 1)

      Мэри Стюарт
      Хрустальный грот
      ("Мерлин" #1).
      Посвящается памяти Молли Крэг
      О, Мерлин, грезящий в хрустальном гроте
      среди алмазного сиянья дня.
      Найдется ли еще певец, чье пение сравняет
      Адамова перста деяния?
      Найдется ли бегун, кто, тень свою опережая,
      ворвется во врата истории, злосчастный плод
      на место возвращая?
      Увидим ли еще, как волшебство твое
      откроет взору нашему невесту в будуаре,
      иль день, увенчанный снегами,
      иль время узникам своим.
      Эдвин Мур "Мерлин"
      ПРОЛОГ. ПРИНЦ МРАКА
      Сейчас я старик. Молодость была уже давно позади, когда Артур стал королем. Прошедшие с тех пор годы тускнеют и гаснут в памяти по сравнению с воспоминаниями юности. Моя жизнь напоминает мне дерево, которое отцвело и отшумело и теперь стоит желтое в ожидании смерти.
      В воспоминаниях всех людей преклонного возраста недавнее прошлое словно покрыто дымкой, а впечатления детства и юности отличаются четкостью и красочностью. Передо мной проходят сцены из моего далекого детства, яркие и живые, как яблоня у белой стены или колышущиеся в солнечном свете знамена на фоне грозового неба.
      Цвета представляются ярче, чем на самом деле было, я в этом уверен. Посещающие меня здесь в темноте воспоминания проходят перед глазами ребенка. Они далеки и лишены боли, будто я наблюдаю со стороны, что происходит, но не со мной, не с этим мешком костей, в котором теплится память, а с другим Мерлином, молодым, свободным как весенний ветер, как птица, в чью честь она меня назвала.
      Что касается недавнего прошлого, то здесь дело обстоит иначе. Оно предстает передо мной в игре пламени и теней. Наверное, потому, что я вспоминаю его, глядя на огонь. Это то немногое, чего не назвать волшебством и на что я остался способен, превратившись в старика и простого смертного. Я по-прежнему могу видеть. Не так ясно, как прежде, и без трубных раскатов, но как ребенок, мечтающий, глядя на пламя. Я могу заставить огонь разгореться и угаснуть - нет проще волшебства. Ему просто научиться, и забывается оно в последнюю очередь. То, что не вспоминается мне в мечтаниях, я вижу в огне, в красной сердцевине костра или в бесчисленных зеркальных отражениях хрустального грота.
      Самое первое воспоминание мгновенно и покрыто мраком. Оно не принадлежит мне, но позже вы поймете, откуда мне известно о нем. Это не столько воспоминания, сколько сон из прошлого, нечто, передавшееся с кровью. Воспоминание, принадлежавшее Ему, пока я был с Ним. Я верю в возможность подобного. Поэтому будет правильнее, если я начну с Него, с того, кто предшествовал мне и последует за мной, когда я уйду.
      Вот что произошло той ночью. Я видел все, и мой рассказ правдив.
      Было холодно и темно. Он разжег небольшой костер, но от него шло больше дыма, чем тепла. Весь день лил дождь. С веток, нависавших над входом в пещеру, продолжала капать вода. Колодец переполнился, и тонкий ручеек стекал через край, впитываясь в землю. Несколько раз он в беспокойстве выходил из пещеры, и сейчас он снова подошел к роще, где стоял на привязи его конь.
      С наступлением сумерек дождь прекратился и начал медленно подниматься туман, скрывая все на высоте полметра от земли. Как привидение стояли деревья, беззвучно пасущийся серый конь походил на плывущего лебедя, на самый настоящий призрак. Его уздечку, чтобы не звенела, он обернул разорванной перевязью. На уздечке блестела позолота, а перевязь оказалась из шелка. Он был королевским сыном. Поймай они его, его ждала бы смерть. Ему только исполнилось восемнадцать лет.
      В долине глухо застучали копыта. Он повернул голову, дыхание участилось. На свету блеснул его меч. Конь прекратил есть и поднял голову из тумана, принюхиваясь, но не издал ни звука. Юноша улыбнулся. Топот приблизился, и из темноты показался гнедой пони, скрытый по грудь в тумане. Седок был небольшого роста, хрупкий, закутавшийся от ночного холода в темную накидку. Пони остановился, забросив голову, и раздалось пронзительное ржанье. Наездница недовольно прикрикнула на него, соскользнула на землю и притянула его морду за уздечку к накидке, заставляя пони замолчать. Она была совсем юной и тревожно огляделась кругом, ища взглядом юношу, стоявшего за деревьями с мечом в руке.
      - От тебя шума как от конного отряда, - сказал он.
      - Я совсем не узнала место. В тумане все меняется.
      - Тебя никто не видел? Добралась без приключений?
      - Почти. Последние два дня без них не обойтись. Их можно встретить на любой дороге, днем или ночью.
      - Можно догадаться, - он улыбнулся. - Ну, ладно, главное, ты на месте, давай поводья. - Он отвел пони к деревьям и привязал его. Затем поцеловал ее.
      Немного спустя она оттолкнула его.
      - Мне не следует оставаться. Я все привезла, и если не смогу приехать завтра... - Ее взгляд остановился на оседланной лошади, обмотанных перевязью удилах, упакованной седельной сумке. Она замолчала, прижав руки к груди. Сверху легли его руки. - Я так и знала. Мне даже сегодня сон приснился. Ты уезжаешь.
      - Я должен уехать сегодня ночью.
      Минуту она не говорила ни слова.
      - Сколько? - всего лишь спросила затем.
      Он не стал разыгрывать непонимающего.
      - В нашем распоряжении час-два, не больше.
      - Ты еще вернешься, - твердо сказала она и перебила, когда он начал говорить. - Нет, не сейчас, потом. Все сказано. У нас мало времени. Я лишь имела в виду, что с тобой все будет в порядке и ты благополучно вернешься сюда. Можешь поверить мне, я разбираюсь в таких вещах. Я обладаю Провидением. Ты вернешься.
      - Я это знаю, не обладая им. Я должен вернуться. Послушай меня.
      - Нет, - она снова, почти сердито, оборвала его. - Это не имеет значения. Какое это имеет значение? У нас остался час, и мы тратим его зря. Давай войдем.
      Обняв ее одной рукой и на ходу расстегивая ей застежку с самоцветом, державшую накидку, он повел ее к пещере.
      - Да, пойдем.
      * КНИГА ПЕРВАЯ. ГОЛУБЬ *
      1
      Мне было всего шесть лет, когда к нам приехал дядя Камлак. Он запомнился мне с первого взгляда: такой же горячий и вспыльчивый, как мой дедушка. У него были голубые глаза и рыжеватые волосы, которыми я так восхищался у своей матери. Стоял сентябрьский вечер. Камлак прибыл в Маридунум на закате с небольшим отрядом. Как еще маленького, меня держали в длинной, построенной в старом стиле комнате вместе с женщинами, где они занимались ткачеством. Моя мама работала за ткацким станком. Я до сих пор помню материю, она была пурпурного цвета, с зеленой вышивкой по кромке. Я сидел рядом на полу, играя в бабки за двоих. Через окно проникали косые солнечные лучи, образуя на потрескавшейся мозаике пола продолговатые лужицы света, отливавшие чистым золотом. За окном в траве жужжали пчелы, стук и шум станка действовали усыпляюще. Склонившись над веретенами, голова к голове, женщины негромко переговаривались между собой. Пригревшись в одной из таких солнечных лужиц, моя няня Моравик заснула прямо на табурете.
      Из внутреннего двора замка послышались лязганье и звон, перекрывшие стук станка и женскую болтовню. Фыркнув, Моравик проснулась и огляделась. Уронив челнок, мать села прямо и прислушалась, подняв голову. Я заметил, как они с Моравик встретились взглядом.
      Я хотел подбежать к окну, но Моравик резко окликнула меня. Что-то в ее голосе заставило меня остановиться и послушно вернуться на место. Она засуетилась, поправляя на мне одежду, одергивая тунику и приглаживая мои волосы. Стало ясно, что к нам пожаловал важный гость. Я понял, что мне предстоит предстать перед ним, и почувствовал волнение, немного смешанное с удивлением. В ту пору меня держали обычно подальше от посторонних глаз. Я терпеливо ждал, пока Моравик расческой восстановит на моей голове порядок. За моей спиной они с матерью обменялись быстрыми беззвучными фразами, которые, как я ни старался, мне не суждено было понять. Я переключился на звуки, доносившиеся со двора, - лошадиный топот, окрики. Говорили не на уэльском или латинском, а на кельтском, с малобританским акцентом, хорошо мне понятным: няня Моравик была бретанкой, и я говорил на ее наречии как на своем родном.
      Я услышал громкий смех деда и чей-то в ответ. Затем дед, должно быть, провел гостей в помещение, голоса затихли, во дворе раздавалось лишь бряцанье и топот лошадей, разводимых по стойлам.
      Я вырвался из рук Моравик и кинулся к матери.
      - Кто это?
      - Мой брат Камлак, королевский сын. - Не глядя на меня, она указала на упавший челнок. Я поднял его и подал ей. Мама медленно и рассеянно принялась за работу.
      - Выходит, война кончилась?
      - Война давно кончилась. Твой дядя с его величеством вернулись с юга.
      - Они вернулись, потому что умер мой дядя Дайвид? - Дайвид был старшим сыном короля и являлся наследником. Он неожиданно скончался в сильных мучениях от желудочных колик. Его бездетная вдова Илен уехала к своему отцу. Естественно, распространились обычные в подобных случаях слухи об отравлении, но никто не воспринимал их всерьез. Дайвида любили, он был храбрым бойцом и осторожным человеком, умел вовремя проявить великодушие.
      - Говорят, ему надо жениться? Да, мама? - Я был взволнован, ощущая собственную важность от причастности к таким сведениям и представляя свадебные торжества. - Теперь, после смерти дяди Дайвида, он женится на Кирдуэн?
      - Что?! - Челнок остановился, и мать, пораженная, повернулась ко мне. Однако смягчилась при виде выражения на моем лице и, судя по голосу, больше не сердилась, хотя и продолжала хмуриться. Сзади кудахтала и суетилась Моравик. - Откуда это пришло тебе в голову? Забудь о таких вещах и не открывай больше рта.
      Челнок снова медленно пришел в движение.
      - Послушай, Мерлин, будь хорошим мальчиком. Когда они придут посмотреть на тебя, веди себя тише воды. Понял?
      - Да, мама. - Я понимал все очень хорошо. Обычно меня прятали от короля. - Они придут посмотреть на меня? Но зачем?
      - Спрашиваешь зачем? - с некоторой горечью, отчего сразу постарела и стала похожа на Моравик, спросила мама.
      Станок с новой силой яростно застучал. Мать заправляла зеленую нить, и я увидел, что она допустила ошибку. Но рисунок выглядел красиво, и я промолчал, наблюдая вблизи за ее работой. Наконец занавес на входе откинулся, и в комнату вошли двое.
      Они будто заполнили собой всю комнату - рыжий и седой. От солнечных лужиц их отделял какой-то фут. Мой дед был одет в голубую, цвета барвинка одежду, окаймленную золотым шитьем. Камлак был в черном. Потом я узнал, что он всегда носил черное. На плече и руках сверкали драгоценные камни. Рядом со своим отцом он выглядел проворным и молодым, его движения были упруги и резки, как у лисы.
      Мать встала. На ней было домашнее темно-коричневое одеяние. Шелк переливался на фоне ее волос. Но вошедшие даже не взглянули на нее. Будто в комнате никого, кроме меня, малыша, стоявшего у ткацкого станка, не было.
      Дед показал головой на дверь: "Выйдите". Шурша одеждами, женщины молча поспешили на выход. Моравик приготовилась заупрямиться и надулась как куропатка. Жестокий взгляд голубых глаз хлестнул ее, и, не осмелившись на большее, она, фыркнув, вышла. Взгляд остановился на мне.
      - Незаконнорожденный сын твоей сестры, - сказал король. - Изволь. В этом месяце исполняется шесть лет. Рос как сорная трава. Другого такого чертова отродья не сыскать. Только погляди. Черные волосы, черные глаза и боится холодного оружия, будто его подменили в Пустых горах. Скажи мне, что его зачал сам черт, и окажешься прав.
      Вопрос дяди, обращенный к матери, состоял лишь из одного слова:
      - Чей?
      - Думаешь, мы не спрашивали ее, дурень? - ответил дед. - Ее пороли, пока женщины не сказали, что может случиться выкидыш, но не добились ни слова. Наверное, уж лучше бы так и случилось. Женщины несли какую-то чушь о нечистой силе, являющейся к девушкам по ночам. Они слышали это еще от прабабушек. Глядя на него, думаешь, что они оказались правы.
      Камлак, золотоволосый и ростом за метр восемьдесят, поглядел на меня сверху вниз. У него были такие же, как и у моей матери, голубые глаза, даже еще ярче. На его мягких замшевых сапогах желтела засохшая грязь. От него пахло потом и лошадьми. Он пришел посмотреть на меня как был - прямо с дороги. Я хорошо помню его взгляд. Мать стояла молча, а дед метал молнии из-под насупленных бровей. Всякий раз, когда он сердился, он дышал резко и прерывисто.
      - Поди сюда, - сказал дядя.
      Я сделал шагов шесть вперед. Не осмелясь подойти ближе, остановился. В трех шагах он казался еще выше.
      - Как тебя зовут?
      - Мирдин Эмрис.
      - Эмрис? Дитя света, принадлежащее богам? Не слишком подходящее имя для чертова отродья.
      Снисходительность его тона придала мне храбрости.
      - Меня называют еще Мерлинус, - отважился я. - Римское название сокола, Коруолча.
      - Сокол! - рявкнул дед, презрительно хмыкнув. Его кольчуга зазвенела.
      - Пока маленький, - защищаясь, сказал я и умолк под задумчивым взглядом дяди.
      Он погладил свой подбородок и вопросительно посмотрел на мать.
      - Необычный набор имен для христианского семейства. Выходит, черт был римлянином?
      Мать вздернула голову.
      - Может быть. Откуда я знаю? Было темно.
      Мне показалось, что у дяди на лице отразилось мимолетное удивление. Король со злости махнул рукой.
      - Видишь, что приходится выслушивать. Сказки и ложь о колдовстве. Какое хамство! Принимайся за работу, девчонка, и избавь меня от вида твоего побочного сынка. Теперь твой брат вернулся домой, и мы найдем человека, который заберет вас обоих, чтобы не путались здесь под ногами! Камлак, я надеюсь, ты понимаешь, что пора жениться и заводить сыновей. Иначе это все, чем я располагаю.
      - О, я - за! - с легкостью согласился дядя. Обо мне забыли. Им надо было идти, и я больше не волновал их. Я разжал руки и отступил полшага назад, потом еще.
      - Но ведь вы завели себе новую королеву, и мне говорили, что она уже беременна?
      - Не имеет значения. Ты должен жениться, и быстро. Я уже старик, а мы живем в неспокойное время. Что же до этого парня, - я застыл, - забудь о нем. Кто бы ни приходился ему отцом, если он не проявил себя за шесть лет, ему не суждено сделать этого сейчас. Пускай даже его отцом окажется сам Его величество Вортигерн. Из него ничего не выйдет. Замкнутое отродье, скрывающееся по углам. Не играет даже с ровесниками. Боится, наверное. Шарахается от собственной тени.
      Дед отвернулся. Камлак и мать обменялись взглядами, глазами сообщая что-то друг другу. Затем дядя снова посмотрел на меня и улыбнулся.
      Я до сих пор помню, что комната будто озарилась, хотя солнце уже село и унесло с собою свое тепло. Скоро должны разносить свечи.
      - Ладно, - сказал Камлак, - в конце концов он всего лишь соколенок. Не требуйте от него многого, сэр. В свое время вы наводили страх на более достойных людей.
      - Тебя? Ха!
      - Смею заверить вас.
      Король бросил на меня быстрый взгляд из-под своих густых бровей. Нетерпеливо вздохнув, он расправил на руке мантию.
      - Ладно, пускай себе. О, боже милостивый, как я голоден. Время ужина давно прошло, но ты, наверное, останешься верен своей чертовой римской моде - захочешь сначала помыться. Предупреждаю: после твоего отъезда мы ни разу не топили печей.
      Дед развернулся, взмахнул мантией и вышел, не переставая говорить. Я услышал, как мать с облегчением вздохнула. Она села. Дядя протянул ко мне руку.
      - Иди сюда, Мерлин, поговорим, пока я моюсь в вашей холодной уэльской воде. Мы, принцы, должны знать друг друга.
      Я стоял как вкопанный, памятуя о находившейся рядом и молчавшей матери и о том, как тихо она села.
      - Иди, - мягко позвал меня дядя и снова улыбнулся.
      Я бросился к нему.
      Этой ночью я лазил по ходам отопления. Они стали моими личными покоями, потайным убежищем, где я прятался от старших мальчишек и играл в свои одинокие игры. Дед был прав, сказав, что я "скрывался по углам". Но делал я это не из страха, хотя сыновья придворных следовали его примеру, что свойственно детям, и превращали меня в мишень для нападок и насмешек всякий раз, когда я попадал им в руки.
      Поначалу ходы неиспользуемой отопительной системы и в самом деле служили для меня убежищем, секретным местом, где я мог скрыться и найти уединение. Но вскоре мне начало доставлять необычайное удовольствие изучать грандиозную систему Мрака, пропахшие землей пространства под дворцовыми полами.
      В былые времена дворец деда являлся большим сельским поместьем, принадлежавшим какому-то римскому аристократу, который владел землями, растянувшимися вдоль реки на несколько миль. Сохранилась основная часть замка, сильно потрепанная временем и войной. Один разрушительный пожар уничтожил часть главного здания. Старые жилища рабов, расположенные вокруг внутреннего двора, остались нетронутыми. Там жили повара и прислуга. Стояли и бани, перелатанные и отштукатуренные. Крышу в провалившихся местах наскоро заделали соломой. Я не помню, чтобы топили печи. Воду грели во дворе над костром.
      Вход в мой секретный лабиринт лежал через топку в котельной. Он представлял собой отверстие в стене под потрескавшимся и заржавевшим паровым котлом на уровне колена взрослого человека. Вход скрывали заросли щавеля и крапивы, а прикрыт он был загнутым куском металла, отвалившимся от котла.
      Внутри можно было пробраться под банные помещения, давно не использовавшиеся. Заваленный ход вызывал отвращение даже у меня. Я направлялся в другую сторону, под главное здание дворца. Систему отопления с горячим воздухом строили и содержали здесь на совесть. Полуметровое пространство под полом даже сейчас оставалось сухим и проветренным. Штукатурка по-прежнему лежала на кирпичных колоннах, державших полы. Конечно, некоторые колонны местами развалились, но отверстия, которые вели от комнаты к комнате, по-прежнему имели крепкие и безопасные своды. Я, неслышный и невидимый, мог свободно ползти до королевских покоев.
      Если бы меня обнаружили, то, думаю, мне досталось бы наказание похлеще порки. Довольно невинным образом я становился свидетелем десятков секретных разговоров и совершенно частных сцен. Но я даже не подозревал об этом. Естественно, что в те времена никто не задумывался о том, что их могут подслушать. Дымоходы чистили дети-рабы, так как никому из взрослых не удавалось пробраться через них. Были места, где даже мне, чтобы пролезть, приходилось буквально извиваться. Лишь один раз мне угрожало разоблачение. Однажды днем, когда Моравик думала, что я играю с ребятами, а они, в свою очередь, решили, что я прячусь у нее в юбках, рыжий Диниас, мой главный мучитель, отвесил какому-то малышу такого пинка; что тот упал с крыши, где они играли, и сломал ногу, всполошив всех своим ревом. Моравик, прибежавшая на крики, обнаружила мое отсутствие и не замедлила поднять на ноги весь дворец. Я услышал шум и поспешил наружу, возникнув из-под котла весь в грязи и запыхавшись. Как раз в это время Моравик возглавляла поиски в том крыле, где находилась баня. Мне удалось отговориться и отделаться надранными ушами и нахлобучкой. Но урок был извлечен. Больше я никогда не спускался в ход днем. Только по ночам, перед тем как Моравик ложилась спать или же когда она уже храпела. Большинство людей во дворце обычно уже спали. Иногда я заползал прямо под спальню матери, слушая ее разговоры с женщинами. Однажды ночью я услышал, как она, оставшись в одиночестве, громко молилась вслух. Произнеся мое имя, "Эмрис", она заплакала. Я пополз дальше, к покоям королевы. Почти каждый вечер Олуэн, молодая королева, в окружении своих леди пела под аккомпанемент лиры. Потом в коридоре раздавалась тяжелая поступь короля и музыка смолкала.
      Но я путешествовал совсем не ради того, чтобы слушать. Что для меня имело значение на самом деле - сегодня я хорошо понимаю это - остаться одному в неведомой темноте, где человек сам себе хозяин, не считая смерти.
      Обычно мой путь лежал в "пещеру", как я называл свое убежище. Это была часть основного дымохода, верхушка которого обвалилась и через него виднелось небо. Место это околдовало меня с того дня, как однажды в полдень я выглянул наверх и увидел слабо мерцавшую звезду. По ночам я устраивался там на постели из наворованной соломы и наблюдал за звездами, медленно прокладывавшими свой путь по небосводу. Заключая с небом спор, я каждый раз загадывал, появится ли в отверстии над дымоходом луна. Увижу луну - на следующий день исполнится мое желание.
      Сегодня ночью луна пришла. Полная и сияющая, она светила мне прямо в лицо, и казалось, что я пью ее свет, как воду. Я не двигался, пока луна не исчезла вместе со звездой, следовавшей за ней по пятам.
      На обратном пути я проползал под комнатой, которая прежде пустовала, но теперь там слышались голоса. Это была комната Камлака, который разговаривал с другим человеком, чьего имени я не знал. По акценту он напоминал одного из приехавших сегодня. Они прибыли из Корнуолла. У него был сочный, грохочущий голос, и разбирал я лишь отдельные слова. Я старался проползти быстро и извивался между столбами как червяк, думая лишь о том, чтобы меня не услышали.
      Я уже добрался до конца стены и на ощупь приближался к перекрытию под следующей комнатой, когда плечом задел обломок трубы, и на пол с шуршанием посыпалась глина.
      Корниец резко прервал разговор.
      - Что это?
      Совсем рядом, будто над ухом, раздался голос дяди:
      - Ничего. Крыса под полом. Дворец разваливается на глазах.
      Послышался скрип отодвигаемого стула и удаляющиеся шаги. Голос стал глуше. Мне показалось, что раздался звон посуды и бульканье. Я как уж медленно скользил вдоль стены к проходу. Шаги вернулись.
      - И даже если она откажет ему, это практически не имеет значения. В любом случае она не останется здесь. В конце концов отец уступит епископу и перестанет удерживать ее. Уверяю, она только и думает о суде всевышнего, поэтому мне нечего бояться, даже если он явится сюда собственной персоной.
      - Ты пока веришь ей!
      - О да, я верю ей. Я узнавал в разных местах, и все говорят одно и то же, - он рассмеялся. - Кто знает, может, нам еще придется благодарить небо за то, что будет кому заступиться за нас на том свете, пока игра не дошла до развязки. Мне говорили, что она достаточно набожна, чтобы спасти наши души, если только она будет постоянно молиться за нас.
      - Она может еще пригодиться тебе, - сказал корниец.
      - Может.
      - А мальчишка?
      - Мальчишка? - переспросил дядя, остановившись. Снова раздались мягкие шаги. Я напряг слух. Почему мне хотелось услышать ответ, я не отдавал себе отчета. Я привык, что меня называют ублюдком, трусом или дьявольским отродьем. Но сегодня ночью я видел полную луну.
      Слова прозвучали отчетливо, беззаботно и даже снисходительно.
      - Ах да, мальчишка. Смышленый ребенок. Достоин большего. Честно говоря, приятный малыш. Он будет со мной. Запомни, Алан, мне нравится мальчишка.
      Он позвал слугу наполнить кувшин водой. Использовав момент, я уполз.
      Вот так все начиналось. Днями напролет я бродил за ним как привязанный, и он терпел, даже поощрял меня. Мне никогда не приходило в голову, что в двадцать один год человеку не всегда удобно иметь рядом шестилетнего несмышленыша, неотвязно следовавшего по пятам. Моравик бранилась всякий раз, отлавливая меня, но мама, судя по всему, была довольна и приказывала отпускать меня.
      2
      Стояло жаркое лето. В этом году установился мир. Поэтому по возвращении домой первые несколько дней Камлак провел в безделье, отдыхая или выезжая с отцом в поля, на природу. С яблонь начинали уже падать спелые плоды.
      Южный Уэльс - чудесная страна с зеленеющими горами и глубокими долинами. На ровных заливных лугах, желтых от цветов, пасется откормленный скот. Скрывающиеся в синеве нагорья дубовые рощи полны оленей. По весне там кричит кукушка, а зимой бродят волки. Там же я видел зимой грозу со снегом.
      Маридунум лежит в устье реки, впадающей в море. На военных картах река именуется Тобиус, но уэльсцы называют ее Тайви. Долина в этом месте расширяется, и река течет по топям и заливным лугам, окруженным невысокими холмами. Город расположен на возвышенном северном берегу. Земля здесь сухая и имеет сток. С внутренними областями Маридунум соединяет военная дорога на Карлеон, а с юга через реку перекинут мост в три пролета, от которого на холм к королевскому дворцу и на площадь ведет мощеная дорога. Помимо дома моего деда и убогих крепостных построек, возведенных еще римлянами, где сейчас размещались королевские воины, самым красивым зданием в Маридунуме был христианский монастырь, стоявший на берегу рядом с дворцом. Там жили несколько монашек, именовавших свой монастырь общиной Святого Петра. Большинство же горожан называли место Тир-Мирдин, по имени божества, чье святилище с незапамятных времен находилось под дубом, что недалеко от ворот общины. Еще будучи ребенком, я помню, как весь город называли Кар-Мирддин ["дд" произносится как межзубное д; на месте Кар-Мирддина находится современный Кармартен]. Неправда, что город назвали в мою честь, как это утверждают сейчас. Дело в том, что и город, и холм за городом, на котором находится святой источник, назвали в честь бога, почитаемого в королевском окружении. После событий, о которых я вам попозже расскажу, название города принародно изменили в мою честь. Но первенство принадлежит богу, и если холм и стал моим, то только потому, что он поделил его со мной.
      Дворец деда стоял прямо у реки, утопая во фруктовых садах. Если взобраться по наклонившейся яблоне на стену, то можно усесться высоко над бечевником и наблюдать за движением на мосту, людьми, прибывающими с юга, и кораблями, пристающими во время прилива.
      Мне не разрешали лазить за яблоками на деревья, поэтому я довольствовался паданцами. Но Моравик никогда не мешала мне забираться на стену. Выставив меня в качестве дозорного, она первая во всем дворце узнавала о пожаловавших к нам гостях. В конце сада ступеньками поднималась небольшая терраса, закрытая от ветра с одной стороны кривой кирпичной стеной. Моравик сидела там часами, подремывая над веретеном, пока в ее уголок не проникало солнце и не начинало припекать. Тогда ящерицы осторожно выползали из своих щелей и устраивались на камнях. Или я будил Моравик своими донесениями.
      В одно такое жаркое утро, дней через восемь после приезда Камлака, я находился, как обычно, на своем посту. Ни на мосту, ни на дороге, ведущей из долины, не наблюдалось никакого движения. На пристани грузили зерном баржу. Картину дополняли праздношатающиеся и человек в накидке с капюшоном, неторопливо собиравший под стенкой паданцы.
      Я оглянулся на Моравик. Она спала, уронив веретено на колени. С мотком пушистой шерсти она была похожа на белый одуванчик. Я выбросил побитый и уже надкушенный паданец и склонил голову, изучая ветки на верхушке дерева, с которых свисали крупные желтые плоды. Я наметил себе один, находившийся в пределах досягаемости. Круглое яблоко, аппетитно переливалось в лучах солнца. Я облизал губы и, поставив ногу на дерево, полез наверх.
      До заветной цели оставались две ветки, когда меня остановили доносившиеся с моста крики, топот и звон металла. Болтаясь как обезьяна, я нащупал ногами опору и раздвинул рукой листву. В направлении города двигался отряд. Впереди, далеко оторвавшись от остальных, скакал всадник с непокрытой головой. Под ним была крупная гнедая лошадь.
      Не Камлак, не дед и не человек из их окружения. Одежды людей были незнакомого мне цвета. Когда они достигли берега, я убедился, что возглавлявший кавалькаду человек был мне незнаком. Черноволосый и чернобородый, одет в иностранное платье. На груди и на руках золото. Отряд насчитывал человек пятьдесят.
      Король Ланасколя, Горлан. До сих пор не знаю, откуда ко мне пришло это имя. Может быть, я слышал его в лабиринте? Может, имя неосторожно обронили в моем присутствии? Видел во сне? Солнце отражалось от наконечников копий и щитов и било мне в глаза. Горлан из Ланасколя. Король. Приехал жениться на моей матери и забрать меня к себе, за море. Она станет королевой, а я...
      Всадник начал подниматься в гору. Скользя и срываясь, я поспешил спуститься.
      "А если она откажет ему", - вспомнил я слова корнийца. Ему ответил голос дяди: "Даже если она откажет, это не имеет почти никакого значения... Мне нечего опасаться, даже если он явится собственной персоной".
      Отряд легко передвигался по мосту. Слышался звон оружия и стук копыт.
      Он явился собственной персоной. Он здесь.
      Мне оставалось около фута до стены, когда я оступился и чуть не упал. Успев, к счастью, уцепиться за ветку, я благополучно приземлился на парапет, осыпанный листьями и мхом. В этот момент раздался пронзительный крик няни:
      - Мерлин! Мерлин! О боже, где же мальчик?
      - Здесь, здесь, Моравик! Сейчас спускаюсь!
      Я спрыгнул в высокую траву. Она бросила веретено и, подобрав юбки, бросилась ко мне.
      - Что там за суматоха на дороге? Я слышу конский топот целого отряда! Святые угодники! Посмотри, детка, на свою одежду! Будто на этой неделе я своими руками не чинила тебе тунику, только погляди! Сплошные дыры, и сам в грязи с головы до ног, как нищий ребенок!
      Пришлось выскользнуть из ее рук.
      - Я упал. Извини. Спускался, чтобы сказать тебе. Конный отряд иностранцы! Моравик, это король Горлан из Ланасколя! У него красная накидка и черная борода!
      - Горлан из Ланасколя? Ведь это же в двадцати милях от места, где я родилась! Интересно, зачем он приехал?
      Я удивленно поглядел на нее.
      - Как? Разве ты не знаешь? Он приехал жениться на моей матери.
      - Чушь.
      - Правда!
      - Какая там правда! Думаешь, я бы не знала? С чего ты взял? Такие вещи нельзя говорить, Мерлин. Тут пахнет неприятностями.
      - Не помню. Мне кто-то сказал. По-моему, мама.
      - Неправда, сам знаешь.
      - Значит, я где-то слышал.
      - Где-то слышал, где-то слышал. Говорят, что у маленьких поросят большие уши. Твои должны свисать до земли - столько ты слышишь. Чего улыбаешься?
      - Ничего.
      Она уперла руки в бока.
      - Ты слушаешь вещи, которые тебе нельзя слышать. Я тебе уже говорила. Ничего удивительного, что люди говорят о чем думают.
      Обычно я уступал, но, разволновавшись, я забыл об осторожности.
      - Это правда. Узнаешь сама, это правда! Какая разница, где я слышал? Я в самом деле не помню где, но это правда, Моравик...
      - Что?
      - Король Горлан - мой отец, настоящий отец.
      - Что?
      Вопрос полоснул по ушам как пила.
      - Неужели ты не знала? Даже ты?
      - Нет, не знала. И ты больше не заикайся об этом никому. Откуда тебе вообще известно его имя? - Она встряхнула меня за плечи. - Откуда ты знаешь, что это король Горлан? О его приезде ничего не говорили даже мне!
      - Я же сказал. Не помню, где услышал и как. Мне просто запомнилось его имя, и я знал, что он приедет к королю говорить о моей матери. Мы отправимся в Малую Британию, Моравик, и ты поедешь с нами. Тебе понравится, правда. Там твой дом. Может быть, мы будем жить близко.
      Она сжала мои плечи, и я умолк. Я с облегчением заметил, как между яблонями к нам спешил один из стражников короля. Он подошел к нам, тяжело дыша.
      - Его к королю. Мальчика. В большой зал. Быстро.
      - Кто это? - допытывалась Моравик.
      - Король приказал поспешить. Я обыскался его.
      - Кто?
      - Король Горлан из Британии.
      Моравик зашипела, как испуганная гусыня, и всплеснула руками.
      - Какое ему дело до мальчика?
      - Почем я знаю? - Стоял жаркий день, стражник был тучноват и запыхался. С Моравик, имевшей по отношению к слугам статус немногим выше моего, хотя она была моей няней, он говорил кратко. - Мне известно лишь, что послали за леди Нинианой и мальчиком, и кому-то, по-моему, сильно достанется, если его не найдут, когда он потребуется королю. Могу сказать тебе, что король необычайно взволнован.
      - Ладно, ладно. Иди обратно и скажи, что мы подойдем через несколько минут.
      Стражник быстро ушел. Моравик набросилась на меня и схватила мою руку.
      - Все святые! - У Моравик про запас имелся самый большой в Маридунуме набор заклинаний и талисманов. Я не помню такого случая, чтобы она прошла мимо святилища, не засвидетельствовав почтения какому-нибудь обитающему там божеству. Но официально она оставалась христианкой, и к тому же ревностной, особенно если попадала в беду.
      - О херувимы! Угораздило же ребенка оказаться в это утро в лохмотьях! Давай быстрее, или нам обоим придется туго.
      Моравик потащила меня по тропинке к дому, озабоченно призывая всех своих святых и подгоняя меня. И уж никак она не собиралась вспоминать о том, что я оказался прав в отношении гостя.
      - Дорогой святой Петр! И зачем я наелась в обед угрей и так хорошо заснула?! Ну и денек! Сюда. - Она подтолкнула меня в комнату.
      - Скидывай лохмотья и надевай новую тунику. Скоро мы узнаем, что уготовил тебе господь. Быстрее, детка!
      Я жил вместе с Моравик в маленькой темноватой комнате, рядом с помещением для слуг. В ней постоянно пахло кухней, но мне это нравилось. Мне также нравилась старая, замшелая груша, росшая прямо под окном. Летом, по утру, на ней раздавалось пение птиц. Моя постель - простые доски, настеленные на деревянные валки, никакой резьбы или даже подставки под ноги или под голову, - находилась тут же у окна. Я помню, как Моравик, думая, что я не слышу, жаловалась другим слугам, что королевскому внуку найдено не больно-то подходящее место. Мне же она говорила, что ей удобно находиться рядом с другими слугами. Я же, конечно, был доволен. Она всегда заботилась, чтобы у меня была чистая соломенная подстилка и шерстяное покрывало. Сама Моравик спала на полу, на соломенной подстилке, на которую иногда претендовал огромный волкодав. Он ворочался у ее ног и чесался, терзаемый блохами. Иногда его место занимал Сердик, один из конюхов, сакс. Давным-давно, во время набега, его захватили в плен, и он остался здесь, женившись на местной девушке. Через год во время родов она умерла вместе с ребенком, а Сердик решил остаться, смирившись со своей судьбой. Однажды я спросил у Моравик, почему она постоянно сетует на собачий запах и блох и все же пускает собаку спать в комнату. Не помню, что она мне ответила, и без того мне было понятно, что волкодав ночью охраняет комнату, чтобы никто не заходил.
      Сердик являлся, конечно, исключением. При его появлении собака начинала стучать хвостом по полу и уступала ему место. Я думал, что и Сердик, помимо прочего, исполнял обязанности сторожевого пса. Моравик никогда не говорила о нем, не говорил и я. Маленьким детям положено крепко спать. Но временами я просыпался по ночам и тихо лежал, разглядывая в окно звезды, похожие на блестящих серебряных рыбок, попавших в сети ветвистой груши. Происходившее между Сердиком и Моравик я толковал по-своему: Моравик охраняла меня днем, Сердик - ночью.
      Мою одежду держали в деревянном сундуке, стоявшем у стены. Он был очень древним, с изображенными на стенках богами и богинями. Возможно, он лопал сюда из самого Рима. Краски на нем загрязнились, стерлись, но на крышке еще можно было рассмотреть сценку, происходившую вроде бы в пещере: бык, человек с ножом, кто-то с пучком пшеницы в руках и в уголке смутная фигура с исходящими от головы лучами и посохом в руках. Изнутри сундук был отделан кедровым деревом. Моравик лично стирала мою одежду и убирала ее в сундук, перекладывая душистой травой.
      Она резко откинула хлопнувшую при этом крышку и выбрала лучшую из моих двух туник - зеленую с пурпурной полосой. Крикнула, чтобы принесли воды, и тут же обругала служанку, которая по пути расплескала немного.
      Тяжело дыша, вновь появился толстый стражник, чтобы в очередной раз поторопить нас. Не успел я опомниться, как мы уже прошли между колоннами и вступили под своды главного здания.
      Зал, в котором король принимал гостей, представлял собой длинную комнату с высоким потолком. Пол украшала мозаика с изображением божества и леопарда с отделкой из черного и белого камня по краям. Мозаика сильно пострадала от того, что по ней таскали тяжелую мебель и ходили в грубой обуви. С одной стороны комнату закрывала колоннада. Зимой там прямо на полу разводили костер, обложив его булыжником. Пол и колонны в этом месте почернели от дыма. В конце комнаты стоял балдахин с большим креслом для деда, а позади него небольшое кресло для королевы.
      Сейчас он восседал на своем месте. Справа стоял Камлак, а слева сидела третья жена деда, Олуэн. Она была моложе моей матери, темноволосая, молчаливая и глупенькая девочка, с кожей цвета парного молока. Олуэн умела петь как соловей и прекрасно вышивать, не проявляя больше никаких способностей к чему-либо. Она нравилась моей матери, которая, похоже, относилась к ней одновременно и с определенным презрением. Но несмотря ни на что, они хорошо ладили между собой. Я помню слова Моравик о том, что моей матери стало гораздо легче жить с тех пор, как год назад умерла Гвинет, вторая жена короля, и через месяц ее на королевском ложе сменила Олуэн. Даже если бы Олуэн колотила меня, как это делала Гвинет, все равно она нравилась бы мне: так красиво она пела. Но Олуэн всегда по-доброму относилась ко мне. В отсутствие короля она учила меня нотам и разрешала играть на своей арфе. "У тебя есть слух", - говорила она, но мы оба знали, что сказал бы король, узнав о подобных занятиях. Поэтому она скрывала свое доброе ко мне отношение даже от моей матери.
      Сейчас она меня совсем не замечала. Никто не замечал. Разве что мой кузен Диниас, стоявший под балдахином за креслом Олуэн. Он был сыном короля от рабыни, крупный малец семи лет, унаследовавший от отца седую шевелюру и крутой нрав. Он не по годам отличался силой и смелостью. Диниас начал пользоваться расположением короля с того дня, когда в пятилетнем возрасте он решил тайком покататься на отцовской лошади, диком гнедом жеребце, пронесшем его через весь город и освободившись от наездника лишь на высоком берегу. Король собственноручно учинил ему трепку, после чего подарил Диниасу кинжал с позолоченной рукояткой. С той поры Диниас среди остальных детей начал претендовать по меньшей мере на титул принца, и поэтому относился ко мне, своему внебрачному собрату, с крайним презрением. Сейчас он глядел на меня как на неодушевленный предмет, ничего не выражающим взглядом. Лишь незаметно показал кулак.
      Я задержался в проходе, пока няня поправляла на мне тунику, затем подтолкнула рукой.
      - Иди. Выпрями спину. Он тебя не съест.
      Последнее напутствие сопровождалось стуком амулетов и приглушенной молитвой.
      Комната была заполнена людьми. Большинство из них я знал, но были и незнакомые лица, сопровождавшие, наверное, приезжего короля. Он сидел рядом с дедом в окружении своих людей. Это был крупный темноволосый человек, которого я видел на мосту, - с большой бородой и хищным носом, мощное тело скрывал пурпурный плащ. По другую руку от деда, рядом с балдахином, стояла моя мать с двумя дамами. Мне всегда нравилось ее длинное шерстяное одеяние кремового цвета, спускавшееся до пола, платье, в котором она выглядела как принцесса. Его узоры походили на резьбу по свежему дереву. Волосы были распущены и дождем ниспадали по спине. Сверху она набросила голубую накидку с медной пряжкой. Ее спокойное лицо покрывала бледность.
      Меня настолько одолели собственные страхи - угрожающий жест Диниаса, отведенный взгляд матери, всеобщее молчание и пустое пространство, которое мне предстояло еще преодолеть, - что я совсем забыл о деде. Все еще незамеченный, я сделал шаг вперед, и тут раздался страшный треск, будто лошадь громко ударила копытом. Дед резко хлопнул по деревянным подлокотникам обеими руками и встал, с силой отбросив назад тяжелое кресло. Оно отлетело на пару шагов, оставив след на деревянном помосте. Клянусь светом! - Его лицо пошло красными пятнами, и на мясистых надбровьях задвигались рыжие брови, под которыми яростно сверкнули маленькие голубые глазки. Он метнул взгляд на мать и шумно втянул воздух, чтобы что-то сказать. Его вдох докатился до самых дверей, где стоял перепуганный я. Бородатый человек, поднявшийся вместе с дедом, что-то сказал на непонятном мне наречии. В это же время Камлак, что-то прошептав, дотронулся до его руки. Король помедлил и затем быстро сказал: "Как хотите. Потом. Пусть уйдут, - и добавил, обращаясь к матери: - Это еще не все, Ниниана. Обещаю тебе. Шесть лет. Этого достаточно, клянусь богом. Пошли".
      Он перебросил плащ на руку, кивнул головой сыну, вышел из-под балдахина и, взяв бородатого за руку, направился к двери. За ними потянулась кроткая Олуэн со своими женщинами и улыбающийся Диниас. Моя мать не двинулась с места. Король прошел мимо, не проронив ни слова. Толпа расступилась, освобождая путь.
      Я один остался стоять как вкопанный в трех шагах от двери. При виде приближающегося короля я пришел в себя и попытался ускользнуть в прихожую, но не успел.
      Король резко остановился, отпустив руку Горлана, и двинулся ко мне. Взвился голубой плащ, уголком зацепил мне глаз, отчего у меня навернулись слезы. Моргая, я смотрел на него. Горлан остановился рядом. Он был моложе покойного дяди Дайвида. Горлан выглядел рассерженным, хотя пытался не показывать этого. Я понял, что дело было не во мне. Он удивился, когда король остановился рядом со мной.
      - Кто это?
      - Ее сын, которому ваша светлость дала бы свое имя.
      Сверкнул золотой наручник, и я оказался на полу. Его большая рука отбросила меня с легкостью, с какой дети сбивают мух. Мимо мелькнули плащ и королевская обувь. Слегка задержавшись, прошел Горлан. Олуэн что-то произнесла своим милым голоском и склонилась надо мной. Король сердито окликнул ее, она отдернула руку и последовала за остальными.
      Я поднялся с пола и поискал взглядом Моравик. Ее не было. Она направилась прямо к матери и ничего не видела. Я попытался пробраться в их сторону, но прежде, чем я добрался до них, мать в окружении плотной группки женщин вышла через другую дверь. Никто из них не оглянулся.
      Кто-то заговорил со мной, но я не ответил. Я выбежал через колоннаду во двор и оттуда в тихий и солнечный фруктовый сад.
      3
      Дядя нашел меня на террасе у Моравик. Я лежал на животе на горячих каменных плитах, наблюдая за ящерицей. За весь день она осталась у меня самым ярким воспоминанием. Ящерица распласталась на раскаленном камне на расстоянии фута от моего лица. Неподвижное тело цвета позеленевшей бронзы и пульсирующее горлышко. У нее были маленькие темные глазки. Внутренняя поверхность рта имела желтый, как дыня, цвет. Она орудовала длинным, остреньким язычком как плеткой, а крохотные лапки издавали едва слышный хруст от движения по плите. Она перебралась через мой палец и исчезла в камнях.
      Я обернулся. По саду шел дядя Камлак. Он преодолел три невысоких ступеньки, ступая в своих ладных шнурованных сандалиях и, глядя вниз, поднялся на террасу. Я отвернулся. На мху, проросшем между камней, росли крошечные, как глаза ящерицы, белые цветки. Каждый из них представлял собой маленькую искусную чашечку. Я по сей день помню их рисунок, будто собственными руками вырезал этот узор.
      - Покажи мне, - попросил он.
      Я не шевельнулся. Он подошел к каменной скамье напротив и, расставив ноги, сел, глядя на меня.
      - Посмотри-ка на меня, Мерлин.
      Я поглядел. Он смотрел на меня молча и изучающе.
      - Мне все время говорят, что ты не участвуешь в грубых ребячьих забавах, убегаешь от Диниаса и что из тебя никогда не получится воина и даже мужчины. Ты не издал ни звука и даже не заплакал, когда король отвесил тебе оплеуху, от которой его гончая с визгом полетела бы в конуру.
      Я промолчал.
      - Мне кажется, что ты представляешь собой не то, что о тебе думают, Мерлин.
      Я опять ничего не ответил.
      - Ты знаешь, почему приехал Горлан?
      Мне показалось, что легче будет солгать.
      - Нет.
      - Он приехал просить руки твоей матери. Если бы она дала согласие, ты отправился бы с ним в Британию.
      Я дотронулся указательным пальцем до цветка на мху. Он сник, как гриб-дождевик, и развалился. Из любопытства я коснулся другого. Камлак обратился ко мне снова. Голос его прозвучал резко.
      - Ты слушаешь?
      - Да. Даже если она отказала ему, что не будет иметь никакого значения, - я посмотрел на него. - Верно?
      - Ты имеешь в виду, что тебе не хочется ехать?
      Я думал. Он нахмурил брови, совсем как мой дед.
      - К тебе бы относились с уважением, ты стал бы принцем.
      - Я и так принц. Самый настоящий принц.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Если она отказала ему, значит, он не мой отец, - сказал я. - Я думал, что он мой отец и поэтому приехал.
      - Почему ты так считаешь?
      - Я не знаю. Мне показалось... - Я остановился, потому что не мог объяснить Камлаку, что имя Горлана явилось мне в проблеске света.
      - Я просто был уверен, что это он.
      - Лишь потому, что ты его ждал все это время, - его голос звучал спокойно. - Ждать вот так глупо, Мерлин. Тебе пора знать правду. Твой отец мертв.
      Я положил руку на пучок мха, смяв его. Мои пальцы побелели от напряжения.
      - Это она тебе сказала?
      - Нет, - он пожал плечами. - Но если бы он был жив, он бы давно приехал. Тебе это известно.
      Я промолчал.
      - А если он жив, - продолжал дядя, наблюдая за мной, - и не возвращается, то об этом никому жалеть не стоит. Правда?
      - Нет. Каким бы подлым он ни был, матери было бы легче. И мне.
      Я убрал руку, и мох медленно распушился, как бы разрастаясь. Но крошечные цветки исчезли.
      Дядя кивнул.
      - Было бы разумнее с ее стороны дать согласие Горлану или какому-нибудь другому принцу.
      - Что будет с нами? - спросил я.
      - Твоя мать хочет уйти в монастырь Святого Петра. А ты, ты быстр и сообразителен, мне говорили, ты можешь немного читать. Ты мог бы стать священнослужителем.
      - Нет!
      Его брови снова сошлись над узкой переносицей.
      - У тебя будет достаточно хорошая доля. Ты явно не родился воином. Почему бы не избрать образ жизни, подходящий тебе, где ты будешь в безопасности.
      - Не нужно быть воином, чтобы оставаться свободным. Не хочу сидеть в монастыре взаперти, это не для меня. - Я разгорячился и говорил, с трудом подыскивая слова. Не мог я объяснить то, чего не знал. Я с готовностью поглядел на Камлака.
      - Останусь с тобой! Если я тебе не нужен, убегу и буду служить другому принцу. Но лучше бы мне остаться с тобой.
      - Пока рано говорить о подобных вещах. Ты очень молод. - Он поднялся на ноги. - У тебя не болит лицо?
      - Нет.
      Он протянул руку, и мы пошли. Камлак провел меня через фруктовый сад, и через арку мы вошли в личный сад деда. Я потянул его за руку назад.
      - Мне сюда нельзя.
      - Уверен? Даже со мной? Твой дед занят с гостями и не увидит тебя. Пошли. Я приметил для тебя кое-что получше, чем твои паданцы. Сейчас собирают абрикосы, и я отложил самые лучшие.
      Он прошествовал вперед своей грациозной кошачьей походкой. За бергамотом и лавандой росли персики и абрикосы. От запахов трав и плодов хотелось спать. На голубятне ворковали голуби. У моих ног лежал спелый абрикос, отливая на солнце бархатом. Я пнул его ногой. На перевернутой стороне обнаружилась большая гнилая дыра, в которой ползали осы. Сверху легла тень. Надо мной высился дядя, держа в руках абрикосы.
      - Я говорил тебе, что у меня есть кое-что получше паданцев. - Он дал мне один.
      - А если им вздумается побить тебя за то, что ты украл, то придется побить и меня.
      Он улыбнулся и откусил от своего абрикоса.
      Я стоял, не двигаясь, держа в ладони большой спелый абрикос. В саду было очень жарко и тихо. Гудели только насекомые. Плод отливал золотом, от него пахло солнечным светом и сладким соком. Кожура напоминала мне на ощупь пушок золотого шмеля. Мой рот наполнился слюной.
      - В чем дело? - спросил дядя с нетерпением и раздражением в голосе. По подбородку стекал абрикосовый сок. - Не заглядывайся, дружище! Ешь! Он же хороший, верно?
      Я поднял голову и встретился с его голубыми глазами, жестокими, как у лисы. Я протянул абрикос обратно.
      - Не хочу. Он внутри черный. Посмотри, там видно.
      Он резко вздохнул, и как раз в это время с другой стороны сада послышались голоса. Садовники, наверное, принесли обратно пустые корзины, приготовив их на утро. Дядя нахмурился, вырвал у меня фрукт и метнул его с силой в стену. Абрикос золотой массой растекся по кирпичной кладке. Между нами, жужжа, пролетела обеспокоенная оса. Камлак сделал странный резкий жест, как бы прихлопнув ее, в его голосе неожиданно прозвучала нескрываемая злоба.
      - Больше ко мне не подходи, ты, дьявольское отродье. Слышишь? Не подходи.
      Он вытер рот тыльной стороной руки и большими шагами пошел в направлении дома. Я остался стоять на месте, глядя, как абрикосовый сок стекает по раскаленной стене. На струйку села оса и начала ползать, увязая в соку. Потом внезапно упала на землю, вращаясь на спине и продолжая жужжать. Постепенно ее жужжание перешло в жалобный плач, затем она затихла.
      Но я уже этого не видел. К горлу подступил комок, и мне показалось, что я задыхаюсь. Золотистый вечер поплыл, искрясь слезами в моих глазах. Эти слезы остались у меня в памяти как первые в жизни. Приближались садовники с корзинами на головах.
      Я повернулся и выбежал из сада.
      В комнате не было даже волкодава. Я взобрался на кровать и облокотился на подоконник. В ветвях груши пел дрозд. Застыв, я долго слушал его. Из-за закрытой двери со двора доносилось монотонное постукивание по металлу - работал кузнец, скрипел колодезный ворот, неторопливо вращаемый мулом.
      В этом месте некоторые детали стерлись из моей памяти. Я не помню, сколько просидел, пока гул голосов не возвестил о начинающемся ужине. Не помню и боли. Но когда конюх Сердик распахнул дверь и я обернулся, то он остановился как вкопанный и его первыми словами были:
      - О боже, где ты был? Играл в конском затоне?
      - Я упал.
      - Упал? Интересно, почему земля под тобой всегда оказывается в два раза тверже, чем под остальными? Кто тебя отделал? Этот грубый кабан Диниас?
      Не получив ответа, он подошел к моей постели. Сердик был небольшого роста, с кривыми ногами, загорелым морщинистым лицом и копной волос соломенного цвета. Я стоял на постели, и мои глаза были на одном уровне с его.
      - Что я тебе скажу, - изрек он. - Когда подрастешь, я научу тебя некоторым вещам. Чтобы побеждать, не надо быть большим. У меня имеется парочка дельных трюков. Их надо знать, если не вышел ростом. Скажу тебе, что я могу сбить парня в два раза больше меня. И женщину, если надо. Здесь он рассмеялся и отвернулся, чтобы сплюнуть, но вовремя вспомнил, где находится, и ограничился тем, что откашлялся. - Но когда ты вырастешь и станешь здоровым парнем, мои трюки тебе не понадобятся, в том числе и в обращении с женщинами. Однако давай лучше займемся твоим лицом, чтоб ты потом никого не пугал. От такой раны может и шрам остаться.
      Он кивнул на пустующую подстилку Моравик.
      - Где она?
      - Ушла с матерью.
      - Тогда пошли со мной. Я все устрою.
      Сердик наложил мне на ссадину на скуле повязку с лошадиной мазью. Мы сели ужинать прямо у него в конюшне, расположившись на соломе. Гнедая тыкалась мне мордой в спину в поисках корма. Мой толстый и ленивый пони, натянув привязь до упора, жадно следил за каждым куском, отправляемым в рот. Сердик, несомненно, понимал толк в кулинарии: на каждую половинку куриной ножки - дрожжевая выпечка, соленая копченая грудинка, охлажденное и ароматное пиво.
      Еще когда Сердик принес еду, я понял по его виду, что он уже все знает. Весь дворец, должно быть, только об этом и говорил. Но он ничего не сказал, лишь передал мне еду и присел сзади на солому.
      - Тебе сказали? - спросил я.
      Он кивнул, пережевывая хлеб с мясом, и затем добавил с полным ртом: "У него тяжелая рука".
      - Он рассердился, потому что она отказалась выходить замуж за Горлана. Он хочет, чтобы она вышла замуж из-за меня, но и до сих пор она отказывала всем подряд. А сейчас, после того как умер дядя Дайвид и остался только Камлак, они позвали Горлана из Малой Британии. Я думаю, что это Камлак убедил деда обратиться к Горлану. Он боится, что мать выйдет замуж за какого-нибудь принца в Уэльсе.
      Здесь Сердик меня прервал. У него был испуганный и потрясенный вид.
      - Замолчи, малыш! Откуда тебе это все известно? Я уверен, что взрослые не болтают о таких важных вещах в твоем присутствии. Разве что Моравик болтает что не следует.
      - Нет, не Моравик. Но я знаю, это правда!
      - Но откуда, клянусь Громовержцем, ты знаешь? Сплетни дворовых?
      Свой последний кусок хлеба я отдал кобыле.
      - Если ты будешь клясться языческими богами, Сердик, то именно ты, вместе с Моравик, попадешь в беду.
      - О, ладно. Подобных неприятностей можно избежать. Давай говори, кто тебе сказал?
      - Никто. Я просто знаю. Я... я не могу объяснить откуда. Когда она отказала Горлану, дядя Камлак рассердился не меньше деда. Он боится, что вернется мой отец и женится на ней, прогнав его, Камлака. Конечно, он не говорил об этом деду.
      - Конечно. - Сердик уставился, забыв про пищу. Из уголка его приоткрытого рта капнула слюна. Он торопливо проглотил.
      - Боги знают, точнее, бог его знает, где ты набрался таких вещей, но, судя по всему, это правда. Продолжай.
      Гнедая подталкивала меня сзади, дыша теплом в шею. Я отстранил ее рукой.
      - Вот и все. Горлан рассержен, но его чем-нибудь задобрят. А моя мать в конце концов уйдет в монастырь Святого Петра. Увидишь.
      Наступила непродолжительная тишина. Сердик прожевал мясо и швырнул кость за дверь, где на нее накинулись две дворняжки, жившие у конюшни. Ворча и цапаясь, они умчались прочь.
      - Мерлин.
      - Да.
      - Будь умница и больше никому об этом не говори. Никому. Понял?
      Я промолчал.
      - Дети не разбираются в таких вещах. В чем-то это, конечно, основано на сплетнях, уж точно, но что касается принца Камлака... - Он положил руку мне на колено, сжал пальцами и покачал его. - Я говорю тебе, он опасный человек. Забудь обо всем и старайся не попадаться ему на глаза. Можешь мне верить, я никому не скажу. Но и ты не говори об этом больше никому. Даже если бы ты был законнорожденным принцем или пользовался расположением короля, как это рыжее отродье Диниас, то и тогда нечему было бы радоваться. - Он снова потряс меня за колено. - Ты слышишь меня, Мерлин? Не говори ничего ради своей собственной жизни. Не попадайся им, чтобы не видели. И скажи мне, кто тебе это сказал?
      Я подумал о темной пещере в подвале, о далеком кусочке неба высоко в дымоходе.
      - Мне никто не говорил. Клянусь.
      Он нетерпеливо шевельнулся, проявляя волнение. И тогда я выложил все, на что осмелился.
      - Признаю, что слышал это. Иногда люди говорят прямо над головой, не замечая меня. А иногда, - я помедлил, - будто кто-то обращается ко мне, я будто вижу наяву. Иногда мне говорят звезды, и я слышу в темноте музыку и голоса. Как во сне.
      Сердик поднял руку, словно защищаясь. Мне показалось, что он крестится, но он вычерчивал в воздухе знак против дурного глаза. Сердик пристыженно взглянул на меня и опустил руку.
      - Правильно, все это сны. Ты, наверное, заснул где-то в уголке, а они завели при тебе разговор, хотя им не следовало этого делать. Там ты и услышал вещи, которых тебе не положено знать. Я забыл, что ты еще ребенок. Когда ты смотришь своими глазами... - Он остановился и пожал плечами. - Но все равно, обещай мне, что ты больше не будешь рассказывать об услышанном.
      - Ладно, Сердик, обещаю тебе. Если ты пообещаешь взамен сказать мне одну вещь.
      - Какую?
      - Кто мой отец?
      Он поперхнулся пивом. Нарочито медленно он вытер с лица пену и поставил рог, глядя на меня с неудовольствием.
      - Какого лешего ты взял, что я могу об этом знать?
      - Я думал, что Моравик тебе сказала.
      - А она знает? - в его голосе прозвучало неподдельное удивление, и я понял, что он не обманывает.
      - Когда я спрашивал ее, она сказала, что о некоторых вещах лучше не говорить.
      - Моравик права. Но, по-моему, она хотела таким образом показать, что знает не больше других. И я бы сказал, маленький Мерлин, что тебе тоже лучше об этом не знать. Если бы твоя мама-принцесса захотела, она бы тебе сказала. Боюсь, ты скоро это поймешь.
      Я увидел, как он снова делает знак против дурного глаза, но на этот раз спрятав руку. Я открыл рот, чтобы спросить, верит ли он россказням, но он взял рог и поднялся.
      - Ты пообещал. Не забудь.
      - Хорошо.
      - Я наблюдаю за тобой. Ты идешь собственной дорогой в жизни, и иногда мне кажется, что ты ближе к природе, чем к людям. Она дала тебе имя "сокола"?
      Я кивнул.
      - Тебе есть над чем подумать. На время лучше забыть о соколах. По правде говоря, их слишком много развелось вокруг. Ты видел голубого вяхиря?
      - Которые вместе с белыми голубями пьют из фонтана и потом улетают на свободу? Конечно. Я их кормлю зимой вместе с другими голубями.
      - У меня на родине говорили, что у вяхиря много врагов, так как у него мягкое мясо и вкусные яйца. Он живет и наслаждается лишь потому, что вовремя скрывается. Может быть, леди Ниниана и называет тебя своим соколенком, но ты еще не стал соколом, маленький Мерлин. Ты всего лишь голубь. Запомни это. Веди незаметную жизнь и вовремя скрывайся. Такие мои слова. - Он положил мне руку на плечо. - Рана еще болит?
      - Щиплет.
      - Значит, дело пошло на поправку. Ссадина не будет долго щипать. Боль скоро утихнет.
      Прошло немного времени, и все зажило без следа. Но мне запомнилось, как саднила скула в ту ночь и я не мог заснуть. В другом углу Сердик и Моравик не издали за все время ни звука, боясь, что я наслушался именно их бормотанья.
      Когда они заснули, я тихо выполз, перебрался через скалящегося волкодава и поспешил в подвалы.
      Но сегодня ночью я не услышал ничего интересного, кроме пения Олуэн. Мягким и сочным, как у невиданной птицы, голосом она пела песню, которую я раньше не слышал. Песня была про дикого гуся и охотника с золотыми силками.
      4
      После этого жизнь пошла своим чередом. Мне кажется, что в конце концов дед смирился с отказом матери выходить замуж. Отношения между ними оставались натянутыми еще неделю-две, но вскоре королевский гнев остыл. Вернувшись, Камлак осел во дворце, будто никуда и не уезжал. Приближалось обещающее хорошую добычу время охоты. Все вернулось на круги своя.
      Но не у меня. После происшествия во фруктовом саду Камлак перестал покровительствовать мне. Да и я больше не ходил за ним. Нельзя, правда, сказать, что он не проявлял ко мне доброты. Раз или два он защищал меня в небольших драчках с мальчишками, принимая мою сторону даже против Диниаса, который пользовался теперь его расположением вместо меня.
      Однако я больше не нуждался в подобном покровительстве. В тот сентябрьский день я усвоил еще один урок, не считая преподнесенной мне Сердиком притчи о вяхире. Я самостоятельно занялся Диниасом. Однажды ночью по пути в пещеру я заполз под его спальню и случайно услышал, как Диниас со своим приятелем Брисом смеялись над совершенной ими днем проделкой. Они проследили за Аланом, другом Камлака, отправившимся на свидание к одной из служанок, и спрятались недалеко, откуда могли беспрепятственно наблюдать за ходом встречи вплоть до ее счастливой развязки.
      Когда же Диниас на следующее утро вновь устроил мне засаду, я не отступил. Сказав пару слов, я спросил его между прочим, не видел ли он сегодня Алана. Он запнулся, покраснел, потом побледнел (у Алана была тяжелая рука, а вместе с ней и нрав) и бочком прокрался мимо, сделав за спиной знак от нечистой силы. Если ему так хочется, пусть считает меня колдуном, а не обычным шантажистом. После этого случая мои сверстники не поверили бы даже верховному королю, если бы тот приехал и назвал меня своим сыном. Меня оставили в покое.
      Все оказалось к лучшему. Зимой часть пола в бане обвалилась, и мой дед посчитал положение опасным. Подвал засыпали и разложили в оставшемся пространстве яд против крыс. Подобно лисенку, выкуренному из норы, мне приходилось теперь защищать себя на поверхности земли.
      Через полгода после приезда Горлана, когда холодный февраль сдался распускающемуся зеленью марту, Камлак начал уговаривать, сначала мать, потом деда, отдать меня в ученье. Думается, что моя мама была благодарна ему за проявленную заботу. Я тоже старался показать своим видом, что мне приятно, поскольку после инцидента в саду я не питал никаких иллюзий в отношении его намерений. С моей стороны не составляло никаких усилий убедить Камлака в том, что мое отношение к священству претерпело изменения. Заявление матери, что она никогда не выйдет замуж, уход ее придворных дам, частые визиты в монастырь Святого Петра, где она беседовала с аббатисой и приезжавшими священниками, развеяли наихудшие опасения Камлака. Он боялся, что она выйдет замуж за какого-нибудь уэльского принца, который от ее имени правил бы королевством. Или что объявится мой неизвестный отец и узаконит меня в качестве наследного принца. Занимая высокое положение и располагая властью, он мог бы силой убрать Камлака. Для дяди не имело значения то, что в любом случае я не мог представлять для него реальную опасность, особенно сейчас, так как перед Рождеством он женился, и уже в марте было заметно, что его жена ждет ребенка. Даже будущий ребенок Олуэн, которому осталось совсем немного до появления на свет, не мог ему угрожать. Камлак пользовался безграничным доверием деда, и казалось маловероятным, чтобы брат при такой разнице в возрасте представлял опасность. Камлак был хорошим бойцом, знал, как вызвать людские симпатии, был безжалостен и рассудителен. Безжалостность проявилась во фруктовом саду. Рассудительность - в равнодушной доброте, выказываемой после решения матери уйти в монастырь. Я заметил, что честолюбивые люди и люди, облеченные властью, боятся малейших и самых неправдоподобных угроз. Камлак не успокоился бы, пока не сделал из меня священника, благополучно выжив из дворца.
      Чем бы Камлак ни руководствовался, видеть своего учителя мне доставляло удовольствие. Грек - переписчик из Массилии, пропивший состояние и обращенный в итоге в рабство. Теперь его приставили ко мне. Будучи обязанным мне за изменение своего статуса и освобождение от черной работы, он вкладывал душу в мое обучение, не ограничиваясь религиозными предрассудками, так характерными для маминых бесед со священником. Деметриус представлял из себя приятного человека и безнадежно умного неудачника. Гений в иностранных языках. Его любимым развлечением были кости и выпивка (в случае выигрыша). Время от времени, когда он оказывался в приличном выигрыше, я заставал его сладко спящим на неудобных для этой цели книгах. Я никому не рассказывал и радовался случаю отправиться по своим делам. Он был благодарен мне за молчание и, в свою очередь, не поднимал шума и не допытывался, когда я иной раз прогуливал. Я хорошо справлялся с учебой и добился значительных успехов, что в определенном смысле порадовало бы и мать, и дядю Камлака. Я и Деметриус уважали тайны друг друга и достаточно хорошо ладили.
      Однажды августовским днем, почти через год после приезда короля Горлана, я оставил Деметриуса безмятежно спать и один поехал верхом за город.
      Мне прежде приходилось ездить этой дорогой. Быстрее бы вышло, если проехать по военной дороге мимо барачных стен к холмам в направлении Карлеона. Но для этого потребовалось бы проехать через весь город, а это означало, что тебя заметят и станут задавать вопросы. Мой же путь пролегал по берегу реки. Рядом с конюшней находились ворота, которыми редко пользовались, выводившие на широкую и ровную дорогу, по которой лошади таскали баржи. Она уводила далеко за монастырь Святого Петра. Следуя за плавными изгибами Тайви, дорога вела к мельнице, куда и направлялись баржи. Дальше я не заезжал. Но за мельницей и дорогой вилась тропинка в долину одного из притоков Тайви.
      Был жаркий дремотный день. Кругом пахло папоротником. Голубые стрекозы проносились над рекой, сверкая на солнце. Густую траву на лугу осаждали гудящие полчища насекомых.
      Точеные копытца моего пони стучали по спекшейся глине бечевника. Крупная лошадь серой масти в яблоках неторопливо тащила по течению от мельницы пустую баржу. Мальчишка, сидевший на загривке, что-то крикнул, и человек на барже приветственно поднял руку.
      На мельнице, когда я доехал до нее, никого не было видно. На узком причале лежали только что разгруженные мешки с зерном. Рядом с ними растянулась на солнце собака мельника. Пес не потрудился даже открыть глаза при моем появлении. Я натянул поводья. Из трубы потоком лилась вода, и в водовороте пены мелькала форель.
      Пройдет несколько часов, прежде чем меня хватятся. Я направил пони вверх по берегу, к дороге. Он заупрямился, желая повернуть домой, но я заставил его повернуть, и тогда он легким галопом поскакал наверх, к холмам. Я преодолевал поворот за поворотом, взбираясь по дороге, петлявшей вдоль крутого берега. Спустя немного времени я выехал из колючек и редкой дубовой рощи, заполнявших лощину, поскакал на север и спустился на стлавшееся внизу открытое поле.
      Горожане пасли здесь свой скот, и трава была ровной и короткой. Я прошел мимо бедного мальчика-пастуха, дремавшего под кустом боярышника. Рядом паслись его овцы. Он лишь мельком взглянул на меня, когда я проезжал мимо, и поворошил кучку камней, которыми сгонял овец. Я подумал, что он собирается бросить в меня камень, но он, достав гладкий зеленый голыш, запустил его в откормленных овец, отошедших слишком далеко. После этого он снова погрузился в дрему. Поближе к реке, где росла высокая трава, расположилось стадо черных коров. Пастуха с ними я не увидел. У подножия горы маленькая девочка пасла гусей.
      Дорога снова пошла в гору, и мой пони замедлил шаг, выбирая путь между беспорядочно растущими деревьями. Сквозь завалы замшелых камней пробивался молодой орешник, полный орехов, рябина и шиповник. Папоротник доставал мне до груди. Кругом сновали кролики, а две сойки, раскачиваясь в полной безопасности на ветке граба, ругали на своем птичьем языке лису. Земля была слишком твердая, чтобы на ней могли остаться какие-либо следы. Отсутствие примятой травы или сломанных веток говорило о том, что до меня здесь давно никто не проезжал.
      Солнце стояло уже высоко. Дул легкий ветерок, отчего в кустах боярышника постукивали друг о друга плотные зеленые ягоды. Я все погонял своего пони. Среди дуба и остролиста теперь появились сосны. В солнечном свете их стволы отливали красным цветом. По мере подъема земля грубела, сквозь тонкий слой дерна на поверхность выступали голые серые камни. То здесь, то там виднелись кроличьи норы. Я не знал, куда ведет эта тропинка, только чувствовал, что я один и на воле. Ничто не говорило мне о том, чем обернется для меня сегодняшний день, какая путеводная звезда укажет мне дорогу на холм. Будущее еще не открылось мне тогда.
      Пони в нерешительности остановился, и я вернулся с небес на землю. Дорога раздваивалась, и было неясно, в какую сторону лучше ехать: налево или направо - все равно приходилось объезжать чащу.
      Недолго колеблясь, пони выбрал путь налево, под гору, и я был склонен последовать его выбору, но в это время передо мной, слева направо, мелькнула птица и исчезла в деревьях. Острые крылья, голубовато-коричневая окраска, хищные темные глаза и изогнутый соколиный клюв. И совершенно беспричинно, если не считать неожиданного появления птицы, я натянул уздечку и повернул пони вслед, постучав пятками по бокам.
      Плавно поворачивая, тропинка вела наверх. Лес оставался слева. Он полностью состоял из густого и темного сосняка. Деревья росли настолько плотно, что проложить себе дорогу сквозь эту чащу можно было только с помощью топора. Я услышал хлопанье крыльев. Из своего убежища вылетел голубь-вяхирь и исчез на другой стороне рощи. Я поехал за соколом.
      Город и речная долина исчезли из вида. Пони брел по склону неглубокой балки, на дне которой бежал узкий и быстрый поток. На противоположной стороне балки, на длинном склоне, покрытом дерном, выступала каменистая осыпь, увенчанная скальными обломками. В солнечных лучах они отливали синим и серым. Моя сторона склона была усеяна кустами боярышника, от которого по земле шли косые тени. Вверху виднелась скала, увитая плющом. Над ней в синем небе кружили клушицы, нарушавшие своим криком тишину в долине.
      Копыта пони громко стучали по запекшейся земле. Стояла жара, и хотелось пить. Тропинка вела под низко нависавшую скалу высотой футов двадцати. У подножия по обеим сторонам тропинки рос боярышник, образуя тенистую аллею. Где-то наверху слышалось журчанье воды.
      Я остановил коня и соскользнул на землю, отвел его в тень и, привязав к кусту боярышника, осмотрелся в поисках источника.
      Скала у тропинки была суха. Снизу тоже не видно было следов воды. Тем не менее журчанье слышалось ясно. Я сошел с тропинки и взобрался на другую стороны скалы, очутившись на небольшой ровной поляне, покрытой дерном и усеянной кроличьим пометом.
      На поверхности склона я увидел вход в пещеру. Закругленное отверстие в камне было небольшим, но правильной формы, почти как у арки. Справа, если стоять, как я, лицом ко входу, лежала россыпь поросших травой камней. В камнях росли деревья рябины и дуба. Их ветви скрывали своей тенью вход в пещеру; с другой стороны, всего в нескольких футах от арки, был источник.
      Приблизившись, я увидел маленький блестящий ручеек, ниспадавший в круглое углубление в камне и не имевший стока. Скорее всего, вода уходила через камень или через какую-то трещину в земле, попадая в основной лоток. В чистой воде я различал каждый камешек и каждую песчинку на дне каменного углубления. Над ручейком возвышался папоротник-листовик. По краям рос мох, а под ним свисала зеленая мокрая трава.
      Я встал на колени, наклонив голову, чтобы отхлебнуть воды, как вдруг заметил чашку. Она стояла в небольшой нише, скрытой ветвями папоротника. Чашка была высотой с ладонь и сделана из коричневого рога. Взяв ее, я увидел, что в нише стоит маленькая деревянная резная статуэтка бога. Я узнал его: подобное изображение я встречал раньше под дубом у Тир Мирдина. Здесь же он стоял на собственной вершине, под открытым небом.
      Наполнив чашку, я выпил и пару капель выплеснул на землю - богу.
      После этого я вошел в пещеру.
      5
      Она оказалась больше, чем виделась снаружи. Несколько шагов внутрь, а шаги я делал очень маленькие, и открылась просторная обитель, потолок которой терялся в высоте. Было темно, но откуда-то мягко пробивался бледный свет, освещавший ровный и чистый пол. Напрягая зрение, я медленно сделал шаг вперед и почувствовал, как медленно во мне нарастает волнение, которое я всегда испытывал, находясь в пещерах. Одни люди так волнуются, оказавшись в воде, другие - в горах, третьи - при разжигании огня. Я же испытывал волнение в земных и лесных глубинах. Сегодня мне понятно почему. Но тогда я просто испытывал чувство любого мальчика, нашедшего нечто новое. И это новое могло стать моим в мире, где мне ничего не принадлежало.
      В следующее мгновение я остановился как вкопанный. От неожиданности по внутренностям разлился холод и меня захлестнуло сдерживаемое волнение. Что-то шевельнулось справа во мраке, совсем рядом со мной.
      Я застыл, всматриваясь и прислушиваясь. Никаких звуков. У меня "заработали" ноздри, и я осторожно принюхался. Никакого запаха, ни людского, ни звериного. В пещере пахло, как мне показалось, дымом, сырым камнем и самой землей. Но ощущался какой-то затхлый привкус, какой - сразу не определишь. Но я знал, что, находись рядом со мной какая-нибудь тварь, воздух был бы другим, менее пустым. А пещера была пуста.
      Я попробовал тихо сказать по-уэльски: "Привет". Шепот немедленно вернулся обратно тихим эхом, свидетельствуя, что стена находилась где-то близко. Затем легким свистом эхо ушло в высоту.
      Послышалось какое-то движение. Поначалу я подумал, что эхо усилило мой шепот. Нарастающий шелест походил на шуршание женского платья или занавесок на ветру. Что-то пронеслось мимо моей щеки с пронзительным бесплотным криком, переходящим за пределы слышимого. За ним еще и еще. С высоты потолка падали легкие, остро очерченные комки, сливавшиеся в единый поток, вихрь, похожий на косяк рыбы в водопаде. Летучие мыши, потревоженные мной в своих вершинных покоях, устремились в дневную долину. Они миновали сводчатый проход, образовав клуб дыма.
      Я стоял совершенно спокойно, размышляя о том, что, наверное, именно мыши являлись источником необычного затхлого запаха. Но это был другой запах. Я не боялся, что мыши коснутся меня. В темноте или на свету при любой скорости летучие мыши ничего не задевают. Они - воздушные создания. Подобно тому, как частицы воздуха обтекают препятствия, так и мыши похожи на лепестки, уносимые вниз по течению. Они проносились между мной и стеной пронзительным потоком. Движимый детским любопытством посмотреть, что будет, я сделал шаг к стене. Поток разделился, и меня обдало свежим воздухом. Как будто меня не существовало. Но только я шевельнулся, вместе со мной шевельнулась и тварь. Протянутая рука натолкнулась на металл. Я понял, что там шевелилось, - мое собственное отражение.
      На стене висел кусок металла, отполированный до матового блеска. Он и являлся источником бледного света. Блестящая поверхность зеркала отражала проходивший через вход свет и распространяла его по всей пещере. Я видел себя, похожего на привидение. Отражение в зеркале попятилось, и моя рука бессильно упала с висевшего на поясе кинжала.
      Мышиный поток иссяк, и в пещере стало тихо. Успокоившись, я стал с интересом изучать свое отражение в зеркале. Когда-то у моей матери было античное зеркало, привезенное из Египта. Но потом, посчитав это за роскошь, она убрала его. Конечно, я часто видел отражение своего лица в воде, но ни разу до сих пор мне не доводилось видеть себя полностью. Передо мной стоял темноволосый мальчик, настороженный, с любопытным взглядом. Само напряжение и переживание. В отраженном свете глаза и волосы казались черными. Волосы были густыми и чистыми, но неухоженными. В этом плане гораздо хуже, чем у пони. Туника и сандалии - настоящий срам. Я улыбнулся, и в зеркале появилось выражение, полностью изменившее мой вид. Угрюмое молодое животное, готовое сразиться или обратиться в бегство, превратилось в нечто быстрое и нежное. Уже тогда я понял, что это редкое зрелище.
      Затем все исчезло, и настороженное животное вернулось на свое место. Я наклонился вперед, протянул к зеркалу руку. Гладкая, отполированная поверхность холодила. Кто бы ни являлся его хозяином, это наверняка был тот же человек, который использовал стоявшую у источника чашку из рога. Он или совсем недавно покинул пещеру, или же жил здесь и должен был вот-вот прийти и тогда застал бы меня.
      Я не испугался, а лишь насторожился, когда увидел чашку. С самого раннего детства приходится учиться постоять за себя. Хотя обстановка в нашей долине достаточно спокойная, однако всегда найдутся злые люди, бродяги или преступники, о которых надо помнить. Мальчишке моего склада, любящему одиночество, надо уметь защищаться. Для своего возраста у меня хватало выносливости и силы, а кроме того, у меня был кинжал. Мне и в голову не приходило, что тогда мне шел всего лишь седьмой год. Я - Мерлин, побочный или какой там, но внук короля. Путешествие продолжалось.
      Сделав шаг вдоль стены, я наткнулся на коробку. Сверху виднелись очертания каких-то вещей. Я безошибочно на ощупь определил, что это были кремень, огниво, трут и большая, грубо отлитая свеча, пахнувшая овечьим салом. Рядом лежал - я даже не поверил, ощупывая предмет сантиметр за сантиметром, - овечий череп с рожками. В крышку были забиты гвозди, закреплявшие кожу. Под сохранившейся кожей я обнаружил тонкие кости летучих мышей, растянутых и пришпиленных к дереву.
      Поистине пещера являлась кладом. Найди я золото или оружие, я не заинтересовался бы больше. Переполняемый любопытством, я потянулся к трутнице.
      И тут я услышал, что он возвращается.
      Первым делом мне пришло в голову, что он увидел пони, но потом понял, что он спускается сверху. Было слышно, как у него из-под ног, шурша, вылетает галька. Он вышел на траву. Последние камушки плюхнулись в ручей. Он спрыгнул в густую траву у воды.
      Снова пришел черед стать голубем-вяхирем. О соколе забыто. Я метнулся в глубину пещеры. Он отодвинул ветви над входом в пещеру, и на мгновение стало светло. Я увидел, куда бежать. В конце пещеры виднелся скат и торчащие камни, а за ними широкий уступ высотой в два моих роста. Вспышка света, отраженного от зеркала, указала, что пространство в скале над уступом осталось во мраке. Я бесшумно вскарабкался в своих изношенных сандалиях наверх и втиснулся между скалой и потолком. В действительности это была расщелина, которая вела в другую, маленькую пещеру. Я юркнул в нее, как выдра в свою речную нору.
      Похоже, что он ничего не услышал. Ветви опустились, и снова стало темно. Он вошел в пещеру. Послышалась твердая и размеренная мужская поступь.
      Если бы я поразмыслил над всем этим, я бы пришел к выводу, что пещера должна пустовать по меньшей мере до заката солнца, поскольку у небогатого хозяина охота и другие дела отнимают весь день. Тем более нет смысла тратить свечи, когда на улице светлым-светло. Возможно, он пришел только для того, чтобы оставить свою добычу, когда он уйдет, я смогу выбраться. Дай бог, чтобы он не заметил привязанного в боярышнике пони.
      Уверенной походкой человека, который вслепую знает свою дорогу, он прошел к ящику со свечой и трутницей.
      Даже сейчас у меня не было времени обдумать все толком. Я только чувствовал, что небольшая пещера, куда я заполз, чрезвычайно неудобна, по размерам не больше, чем крупный круглый бочонок, используемый красильщиками. Пол, стены и потолок обжимали меня со всех сторон. Все равно, что сидеть внутри большого шара, утыканного к тому же изнутри гвоздями, поскольку кругом торчали зазубренные камни. Каждый сантиметр поверхности покрывали осколки кремня. Я осторожно выбрал место где прилечь. От порезов меня спасал лишь легкий вес. Найдя, наконец, относительно гладкий участок, я облокотился на него, наблюдая за слабо освещенным входом, и тихо вытащил из ножен кинжал.
      Послышался звон кремня об огниво, быстрое шипенье, и в темноте ярко вспыхнул трут. Он зажег свечу, и по пещере распространился плавный свет.
      Может, он был таким только вначале, превратившись тут же во вспышку, отблеск пожара, будто загорелась разом вся свеча. Кругом заплясали блики, малиновые, золотые, белые, красные. Нестерпимо яркие, они проникли в мое убежище. И я испуганно отшатнулся назад. Забыв о боли и порезах, я распластался на колкой стене. Мой шар залило пламенем.
      А шар был таковым на самом деле. Круглое углубление, пол, потолок повсюду растущие кристаллы. Гладкие и тонкие как стекло, но прозрачнее его во много раз, сверкающие как бриллианты. Такими они предстали в моем детском воображении. Я находился внутри шара, полного бриллиантов, миллиона пылающих бриллиантов. Каждый самоцвет своими гранями отражал в разных направлениях свет, повторяемый другими камнями. Радуги и реки из света, сверкающие звезды и малиновый дракон, ползущий по стене. Свет будто проникал сквозь меня.
      Я закрыл глаза. Открыв их вновь, я увидел, что золотое сияние сократилось и сконцентрировалось на участке стены, не превышающем по размеру мою голову. Лишенное видений и картин, пятно продолжало излучать преломляющиеся золотые лучи.
      Снизу из пещеры не доносилось ни звука. Он не шевельнулся за это время. До меня не долетало даже шуршание его одежды.
      Затем пятно света начало двигаться. Сияющий диск медленно скользил по хрустальной стене. Я задрожал и съежился, пытаясь спрятаться от него в острых камнях. Прятаться было негде. Пятно продолжало постепенно приближаться. Оно коснулось моего плеча, потом головы. Я весь сжался в комок. Тень, отбрасываемая мною, метнулась по пещере.
      Поток света остановился и вернулся обратно, высвечивая мое убежище, затем исчез. Но пламя свечи, как ни странно, осталось. Обычное желтое пламя рядом с расщелиной, ведущей в мое убежище.
      - Выходи, - негромкий мужской голос, не похожий на приказывающий тон деда, прозвучал ясно и коротко, непонятным образом побуждая к подчинению. Мне даже в голову не пришло ослушаться. Я выполз через острые кристаллы к расщелине и медленно выглянул из-за уступа, нависавшего над стеной. В правой руке я наготове держал нож.
      6
      Он стоял между моим убежищем и свечой. Передо мной возвышалась его исполинская, как мне показалось, фигура в домотканом коричневом хитоне. Пламя свечи образовало нимб вокруг его головы. Снизу лицо обрамляла борода. Выражения самого лица я не видел. Правую руку скрывали складки одежды.
      Я выжидал, осторожно балансируя.
      - Вынимай свой кинжал и спускайся, - добавил он тем же ровным голосом.
      - После того, как покажешь свою правую руку.
      Он показал мне пустую ладонь.
      - Я безоружен, - серьезно сказал он.
      - Тогда уйди с дороги, - приказал я и спрыгнул. Пещера была широкой. Он стоял в стороне. Я сделал по инерции еще несколько шагов и оказался у входа в пещеру, прежде чем он успел шевельнуться. Но он и не пытался тронуться с места. Шмыгнув в сводчатый проход и отодвинув нависавшие ветви, я услышал его смех.
      Я остановился и обернулся.
      Теперь на свету я мог четко разглядеть его. Это был старый человек с ниспадающими на уши и редеющими сверху седыми волосами. Аккуратно подстриженная седая борода. Мозолистые грязные руки с красивыми длинными пальцами. Кисти рук были покрыты старческими узловатыми венами. Мой взгляд задержался на его лице. Тонкое, со впалыми щеками. Кожа почти обтягивала череп. Высокий лоб и нависающие над глазами густые брови. По его глазам нельзя было определить, сколько ему лет. Ясные, большие и серые, они были близко поставлены. Нос походил на узкий клюв. Тонкие губы, растянувшиеся в улыбке, обнажили поразительно белые зубы.
      - Вернись. Не стоит бояться.
      - Я и не боюсь. - Опустив на место ветви, я не без бравады подошел к нему, остановился в нескольких шагах. - Почему я должен тебя бояться? Ты знаешь, кто я такой?
      Он посмотрел на меня, потом сказал, будто бы размышляя вслух:
      - Погоди, погоди. Черные волосы и глаза, тело танцора, повадки волчонка или, может быть, соколенка?
      Рука с кинжалом повисла у меня вдоль ноги.
      - Выходит, знаешь?
      - Скажем, я знал, что ты когда-нибудь придешь. А сегодня узнал, что здесь кто-то есть. Иначе почему я так рано вернулся?
      - А как ты узнал, что в пещере кто-то есть? Ах, да! Ты видел летучих мышей.
      - Возможно.
      - Они все время вот так вылетают?
      - Только при незнакомых. Ваш кинжал, сэр.
      Я убрал его за пояс.
      - Ко мне никто не обращается "сэр". Я внебрачный сын. Я ничей и принадлежу себе самому. Меня зовут Мерлин, да ты знаешь.
      - А меня Галапас. Ты голоден?
      - Да. - В моем голосе прозвучало сомнение, когда я подумал об овечьем черепе и мертвых летучих мышах.
      К моему удивлению, он понял. Серые глаза мигнули.
      - Будешь фрукты и пирог с медом? А также сладкую воду из источника? Разве во дворце бывает еда лучше?
      - В это время дня я не получил бы подобных кушаний в королевском доме, - признался я. - Спасибо, сэр. Я буду рад откушать с вами.
      Он улыбнулся.
      - Меня не называют сэром. Я тоже принадлежу самому себе. Выходи и садись на солнце. Я принесу еду.
      Фрукты оказались яблоками, очень похожими на те, что росли в саду деда. Я тайком бросил взгляд на хозяина. Интересно, может быть, я видел его у реки или в городе?
      - У тебя есть жена? - спросил я. - Кто испек пироги с медом? Они очень вкусные.
      - У меня нет жены. Я же сказал, что у меня никого нет, я не вожу знакомства ни с мужчинами, ни с женщинами. На протяжении всей своей жизни ты еще увидишь, Мерлин, как мужчины и женщины будут пытаться пленить тебя. Ты избежишь их пут, разомкнешь и разрушишь их, как только пожелаешь. И по своему желанию позволишь потом снова пленить себя, чтобы уснуть в тени этих пут. Пироги с медом печет жена пастуха.
      - Ты отшельник? Святой?
      - Разве я похож на святого?
      - Нет. - Единственно, кого я боялся в то время, были одинокие святые отшельники, бродившие, молясь и попрошайничая, по городу. Они шумели, вели себя вызывающе и странно. В их глазах блуждало безумие. От них исходил запах, похожий на тот, что исходит от свалки потрохов у городской мясобойни. Иногда я затруднялся сказать, какому богу они служили. Ходили разговоры, что некоторые из них оставались друидами, объявленными официально вне закона. Но в Уэльсе друиды могли беспрепятственно служить своим богам. Многие уэльсцы являлись последователями старых местных божеств. Поскольку их популярность год от года менялась, то их служители имели тенденцию время от времени сменять божественные лона, руководствуясь размером поживы. Даже христиане иногда грешили этим. Их всегда можно было отличить от других отшельников: они были самые грязные из всех. Римские боги и их жрецы прочно обосновались в полуразрушенных храмах, сносно существуя на подаяния. Церковники выражали им свое недовольство, но ничего не могли поделать.
      - У источника стоял бог, - напомнил я.
      - Да. Мирдин. Я пользуюсь его источником, святым холмом и средоточием неземного света, а взамен служу ему. Никогда не следует пренебрегать местными богами, кем бы они ни являлись. В конце концов существует-то один.
      - Если ты не отшельник, то кто?
      - В настоящее время - учитель.
      - У меня есть учитель. Он из Массилии, но на самом деле был в Риме. Кого ты учишь?
      - Пока никого. Я стар и устал. Пришел сюда искать одиночества и изучать.
      - Зачем тебе мертвые мыши там, на коробке?
      - Я их изучаю.
      Я с удивлением взглянул на него.
      - Ты изучаешь мышей? Как можно изучать мышей?
      - Я изучаю их строение, как они летают, питаются и размножаются. Их жизнь. И не только мышей, но и зверей, и рыб, и растений, и птиц - все, что попадается мне на глаза.
      - Но это не изучение! - я с изумлением поглядел на него. - Мой учитель Деметриус сказал мне, что наблюдать за ящерицами и птицами пустая трата времени. Хотя Сердик, мой друг, посоветовал мне посмотреть на вяхирей.
      - Зачем?
      - Потому что они быстрые и тихие, держатся далеко от постороннего глаза. Они кладут только два яйца. За ними охотятся все: люди, звери, коршуны - но все равно их полно вокруг.
      - А также их не держат в клетках, - он отпил воды, рассматривая меня. - Итак, у тебя есть учитель. Ты умеешь читать?
      - Конечно.
      - А на греческом?
      - Немного.
      - Тогда пойдем со мной.
      Галапас поднялся и вошел в пещеру. Я последовал за ним. Он снова зажег свечу, потушенную прежде, и при ее свете поднял крышку сундука. Внутри я увидел книжные свитки - больше, чем я видел за всю мою жизнь. Выбрав один из них, он осторожно опустил крышку и раскатал свиток.
      - Вот.
      Я с восхищением разглядел тонкий, но четкий рисунок мышиного скелета. Рядом аккуратным, но неразборчивым греческим письмом были даны пояснения, которые я тут же, забыв о присутствии Галапаса, начал медленно читать вслух.
      Выждав минуту-две, Галапас положил мне на плечо руку.
      - Вынеси ее из пещеры, - он вытащил гвозди, пришпиливавшие одну из засушенных летучих мышей к крышке, и бережно положил мышь на ладонь. Затуши свечу. Сейчас разглядим ее вместе.
      Вот так, без лишних вопросов и торжественных церемоний, начался мой первый урок у Галапаса.
      Лишь на заходе солнца, когда по склонам долины поползли длинные тени, я вспомнил, что меня ждет другая жизнь и долгий обратный путь.
      - Мне пора идти! Деметриус ничего не скажет, но, если я опоздаю на ужин, меня обязательно начнут расспрашивать, где я был.
      - И ты, конечно, ничего им не скажешь?
      - Разумеется, иначе мне запретят ездить сюда.
      Галапас промолчал и улыбнулся. Наверное, я и не заметил тогда, что мы поняли друг друга без лишних слов. Он не спросил меня, как и почему я очутился у него в пещере. Будучи ребенком, я воспринял это как должное, хотя вежливости ради уточнил:
      - Мне можно будет приехать снова, правда?
      - Конечно.
      - Я... мне... Сейчас трудно сказать, когда я приеду. Не знаю, когда сбегу, то есть освобожусь в очередной раз.
      - Ничего. Когда ты приедешь, мне станет об этом известно, и я приду.
      - А как ты узнаешь?
      - Точно так же, как и сегодня. - Ловкими движениями длинных пальцев он свернул книжный свиток.
      - О да, я и забыл. Я войду в пещеру, и из нее вылетят мыши?
      - Именно так, если тебе угодно.
      Я радостно рассмеялся.
      - Я еще никогда не видел такого человека, как ты. Подавать дымовые сигналы, используя мышей! Если кому-нибудь рассказать, никто не поверит, даже Сердик!
      - Но ты ведь не скажешь даже Сердику?
      Я кивнул.
      - Нет. Никому-никому. А теперь я должен идти. До свидания, Галапас.
      - До свидания.
      Последовавшие за этой встречей дни и месяцы наполнились новым содержанием. Каждый раз, когда у меня получалось, иногда дважды в неделю, я приезжал из долины в пещеру. Похоже, он всегда знал о том, когда меня ждать, и каждый раз встречал с разложенными книгами. Если же Галапас отсутствовал, я, как мы договорились, выгонял из пещеры летучих мышей, взмывавших в небо столбом дыма. С течением времени мыши привыкли ко мне, и иногда приходилось метко запускать под свод пещеры два-три камня. Но потом, когда люди во дворце привыкли к моим отлучкам и перестали меня расспрашивать, я получил возможность точно договариваться с Галапасом о нашей следующей встрече.
      После того, как в конце мая у Олуэн появился ребенок, Моравик начала уделять мне гораздо меньше внимания. Когда же у Камлака в сентябре родился сын, она окончательно перешла к королевским детям в качестве главной воспитательницы, неожиданно бросив меня, подобно птице, оставившей гнездо. Мы все меньше и меньше виделись с матерью, которой нравилось проводить время со своими женщинами. Я был покинут на Деметриуса и Сердика. У Деметриуса все чаще находились аргументы в пользу выходных дней, а Сердик был мне другом. Каждый раз, не задавая вопросов, лишь мигнув иной раз или отпустив сальную шутку, он расседлывал и мыл грязную, потную лошадь. Комната теперь принадлежала только мне, не считая волкодава. Он по привычке приходил ко мне ночевать. Но был ли он моим телохранителем, я затрудняюсь ответить. Подозреваю, что нет. К тому же я в общем-то находился в безопасности. В стране установился мир, если не считать вечно живых слухов о вторжении из Малой Британии. Камлак отлично ладил с отцом. Если посмотреть со стороны, то я, по всей видимости, очень быстро продвигался к путам священнослужителя. Поэтому после уроков с Деметриусом я был волен идти на все четыре стороны.
      В долине мне никто никогда не встречался. Пастух жил там только летом, обитая в нищенской лачуге у леса. По тропинке, шедшей мимо пещеры Галапаса, бродили только овцы и олени. Она никуда не вела.
      Галапас оказался хорошим учителем, а я - сообразительным учеником. Но, по правде говоря, мне и в голову не приходило считать наши встречи уроками. Мы оставили геометрию и языки Деметриусу, а религию - священникам моей матери. Поначалу Галапас выступал в роли рассказчика. В молодости он побывал чуть ли не на краю света, объездив Эфиопию, Грецию, Германию и обогнув Срединное море. Он научил меня необходимым в жизни вещам: как собирать и сушить травы, делать из них лекарства, готовить таинственные настойки и даже яды. Мы вместе занимались изучением птиц и зверей. Я узнал о расположении костей и органов тела. Галапас показал мне, как останавливать кровотечение, лечить переломы, вырезать злокачественную плоть и очищать раны, чтобы они быстрее заживали. Позже он посвятил меня в другие, более тонкие и сложные таинства природы. Я до сих пор помню, что самым первым заклинанием, которому он научил меня, было заговаривание бородавок. Это настолько легкое дело, что по силам даже женщине.
      В один прекрасный день он вытащил из сундука свиток и развернул его.
      - Ты знаешь, что это такое?
      К тому времени я уже привык к схемам и рисункам, но такое я видел впервые. Надписи были сделаны на латыни, и я разобрал слова "Эфиопия", "Острова удачи" и вверху, в правом углу - "Британия". Повсюду тянулись кривые линии и нарисованные холмики, точно на поле, где хорошо поработали кроты.
      - Это горы?
      - Да.
      - Это картина мира?
      - Карта.
      Никогда прежде я не видел карты. Вначале я ничего не понимал, но по ходу объяснений Галапаса мне стало ясно, что мир изображен с высоты птичьего полета, отчего реки и дороги походили на нити паутины или невидимые указатели, направляющие пчелу на цветок. Подобно тому, как человек находит ручей и следует за ним сквозь непроходимые чащи и болота, так и карта помогает добраться из Рима в Массилию, Лондон или Карлеон, не спрашивая ни у кого дороги и не тратя времени на поиски вех. Это открытие принадлежало греку Анаксимандру, хотя некоторые утверждают, что первопроходцами в этой области были египтяне. Карта, которую показал мне Галапас, оказалась срисованной из книги Птолемея Александрийского. После пояснений Галапаса мы внимательно изучили ее. Галапас попросил меня достать вощеную дощечку и самому нарисовать карту моей страны.
      Когда я завершил, он посмотрел на мое творение.
      - Что это, в центре?
      - Маридунум, - ответил я, не скрывая удивления от его вопроса. - Вот мост, река и дорога на базар. А это ворота у казарм.
      - Понятно. Но я же не просил начертить карту города, Мерлин. Я сказал - страны.
      - Всего Уэльса? Но откуда я знаю, что находится на севере за холмами? Мне не приходилось там бывать.
      - Тогда я покажу тебе.
      Он отложил мою вощеную дощечку, взял острый прут и начал чертить им по пыли, попутно объясняя. Рисунок напоминал большой треугольник, охватывавший не только Уэльс, но и всю остальную Британию, включая таинственные земли за Стеной, населенные дикарями. Галапас показал мне горы, реки, города Лондон и Калеву, многочисленные селения на юге и окраинные крепости, соединенные с центром немногими дорогами, - Сегонтиум, Карлеон, Эборанум и другие, находящиеся у Стены. Он вел свой рассказ, а я мог перечислить дюжину королей, правивших в упомянутых городах. Позже мне не раз приходил на память преподнесенный им урок географии.
      Скоро наступила зима, и на небе стали рано появляться звезды. Галапас рассказал мне, как они называются, в чем их сила и как наносить их на карту, подобно дорогам и городам. Он сказал, что движение звезд по небу сопровождается звездной музыкой. Сам он в музыке не понимал, но когда я рассказал ему, что Олуэн учила меня играть, он помог мне смастерить небольшую лиру. Вышло, конечно, грубовато. Основание мы сделали из граба, изогнутые части - из красной ивы, растущей на реке Тайви, а струны надергали из хвоста моего пони. По этому поводу Галапас заметил, что лира принца должна иметь золотые и серебряные струны. Наконечники струн я отделал расщепленными медными монетами, а ключи - отполированными кусочками кости. Сзади, на деке, я выгравировал фигурку сокола, после чего инструмент мне показался гораздо лучше, чем у Олуэн. Во всяком случае, моя лира не уступала по звучанию ее. Нежное, бархатное звучание, казалось, струится прямо из воздуха. Я спрятал лиру в своей пещере. Несмотря на то, что Диниас меня уже не трогал, считая ниже своего "воинского" достоинства иметь дело с несчастным церковником, я не хранил во дворце ценных для меня вещей, если не мог запереть их в свой сундук. Лира же туда не входила. Тем более что музыки во дворце хватало - под окном на грушевом дереве пели птицы, а иногда бралась за лиру Олуэн. Когда же птицы умолкали и по небу разливался свет звезд, я напряженно вслушивался в звездную музыку. Но никак не мог ее услышать.
      Однажды, когда мне шел уже тринадцатый год, Галапас заговорил о хрустальной пещере.
      7
      Общеизвестно, что важные для себя вещи дети усваивают как бы само собой. Ребенок по наитию узнает их и запоминает, дополняя непонятное своей фантазией. Что-то преувеличивается или искажается, приобретая оттенок волшебства или кошмара.
      Так произошло с хрустальной пещерой.
      Я ни разу не рассказывал Галапасу о своем первом впечатлении. Даже для самого себя я затруднялся понять, что вызывали во мне свет и огонь. Мечты, туманные воспоминания, фантастические картинки или просто нечто необъяснимое, подобно голосу, сказавшему о приезде Горлана. Заметив, что Галапас не заводит разговора о маленькой пещере и зеркале, прикрываемом каждый раз, я тоже ничего не спрашивал.
      Однажды зимним днем, когда земля, скованная морозом, звенела и искрилась, я поехал навестить его. Закусив удила, пони резво скакал по дороге, ведущей в долину. Перейдя на легкий галоп, он вскинул голову. Из ноздрей шел пар, делая его похожим на сказочного дракона. В конце концов я перерос своего нежного гнедого, на котором катался в детстве, и сейчас гордился небольшим уэльским конем серой масти по имени Астер. Он относился к горной уэльской породе - быстрый, выносливый и красивый, с длинной узкой головой, небольшими ушами и упругой шеей. Лошади водятся на воле в горах и во времена римлян скрещивались с другими, привезенными с востока. Астера поймали и приручили для моего кузена Диниаса, который за два года заездил его и списал со счетов как боевого коня. Поначалу мне было трудно управляться с ним: он грубо вел себя и у него был поранен рот. Но после объездки Астер изменился, шаг стал ровным, он перестал бояться и привязался ко мне.
      В начале зимы я соорудил для Астера у пещеры укрытие. В густом боярышнике у скалы мы с Галапасом наносили камни и построили загон. Задней стеной служила сама скала. Сверху мы наложили сухих веток и коряг - жилище Астера стало не только теплым, но и незаметным для постороннего глаза. Тайный характер наших встреч стал предметом молчаливого соглашения. Я понимал, что Галапас помогал мне избежать участи, уготованной для меня Камлаком. Но даже и тогда, когда стал почти полностью предоставлен самому себе, я продолжал хранить в тайне мои встречи, изобретал десятки предлогов для своих отлучек и находил все новые подъездные пути к пещере. Я завел Астера в загон, расседлал его, снял уздечку, повесил упряжь и положил ему корма из сумки, притороченной к седлу. Перегородив вход толстой корягой, я направился быстрым шагом в пещеру.
      Галапаса не было. Видно, он ушел недавно, так как сгребенные в кучу угли слабо мерцали у входа. Я поворошил их, пока не разгорелось пламя, и устроился с книгой. Сегодня мы не договаривались о встрече. У меня была уйма времени, я не стал выгонять мышей, решив спокойно почитать.
      Не знаю, что побудило меня сегодня в обычный день, проведенный в одиночестве, отложить книгу и, минуя занавешенное зеркало, подойти к расщелине, в которой я прятался пять лет назад. Для себя я объяснял это тем, что мне просто стало любопытно, изменилось ли там чего, не оказались ли кристаллы плодом моего воображения. Но что бы там ни было, я взобрался на уступ и встал на четвереньки, всматриваясь внутрь.
      Из небольшой пещеры веяло темнотой и одиночеством. Огонь костра не достигал сюда. Я осторожно пополз вперед, пока руки не нащупали острые кристаллы. Они существовали на самом деле. Даже сейчас, не отдавая себе отчет, зачем я спешил, не спуская глаз со входа и прислушиваясь, не идет ли Галапас, я соскользнул с уступа, взял старенькую ездовую куртку, кинул ее на дно пещеры.
      С подстилкой из куртки внутренняя поверхность шара показалась гораздо удобнее. Я тихо лег. Стояла полная тишина. Мои глаза привыкли к темноте, и я заметил слабое серое мерцанье, исходившее от кристаллов. Однако волшебного светлого сияния не было и в помине.
      В воздухе что-то шевельнулось, в моем теплом убежище повеяло свежим воздухом, затем я услышал долгожданные шаги.
      Когда спустя несколько минут Галапас зашел в пещеру, я сидел у огня, читая книгу. Рядом лежала куртка.
      За полчаса до наступления сумерек мы отложили книги в сторону. Но я не торопился уходить. Костер пылал, наполняя пещеру теплом и неровным светом. Мы посидели в тишине.
      - Галапас, я хотел бы спросить у тебя одну вещь.
      - Да?
      - Ты помнишь тот день, когда я впервые пришел сюда?
      - Очень ясно.
      - Ты знал, что я приду, и ждал меня.
      - Разве я так говорил?
      - Сам знаешь. Откуда же тогда тебе стало известно, что я буду здесь?
      - Я увидел тебя в хрустальной пещере.
      - Это само собой. Ты направил зеркалом зайчик от света свечи и увидел мою тень. Но я спрашиваю не об этом. Откуда ты узнал, что в этот день я приду из долины?
      - Я же ответил, Мерлин. Я понял, что ты придешь в тот день из долины, потому что перед твоим приходом увидел тебя в хрустальной пещере.
      Мы молча посмотрели друг на друга. Раскаленные докрасна угли затрещали и рассыпались под порывом ветра, вынесшего дым из пещеры. По-моему, я лишь кивнул в ответ. Я догадывался, что есть что-то важное. Подождав немного, я прямо спросил:
      - Покажешь мне?
      Он смерил меня взглядом и поднялся.
      - Пожалуй, пора. Зажги свечу.
      Я повиновался. Небольшое золотистое пламя высветило неровные тени, отбрасываемые мерцающими углями.
      - Сними с зеркала покрывало.
      Я дернул его, и оно упало мне в руки шерстяным комком.
      - Теперь поднимайся на уступ и ложись.
      - На уступ?
      - Да. Ложись на живот головой к расщелине.
      - А ты не хочешь, чтобы я забрался туда полностью?
      - Подложив под себя куртку?
      Находясь на полпути к расщелине, я резко обернулся.
      Галапас улыбался.
      - Сдаюсь. Тебе все известно.
      - В один из дней ты проникнешь туда, куда я не смогу последовать за тобой со своим провидением. Давай ложись и смотри.
      Уступ был широкий и плоский. Я лег, удобно устроился на животе, подперев голову руками, и стал смотреть в темноту расщелины.
      До меня донесся голос Галапаса:
      - Не думай ни о чем. Управлять буду я. Тебе еще рано. Лишь наблюдай.
      Я услышал, как он сделал несколько шагов к зеркалу.
      Пещера оказалась больше, чем мне представлялось. Ее потолок терялся наверху. Пол был отполирован множеством ног. Я ошибся даже в отношении кристаллов. Свет факелов отражался от луж на полу и влаги на стене.
      Факелы, вставленные в щели в стенах пещеры, были сделаны из тряпья, набитого в потрескавшиеся рога. Тряпки тускло горели в спертом воздухе. Несмотря на холод, люди работали обнаженными, оставив лишь набедренные повязки. По их спинам стекал пот. Они врубались в поверхность скалы, ритмично нанося удар за ударом. Я не слышал шума. В свете факелов было видно, как напрягаются и дрожат от напряжения их мускулы. Под нависавшим выступом у основания стены распростерлись в луже сочившейся сверху воды два человека. Они изнутри долбили молотками стену. Молотки проходили на расстоянии нескольких дюймов от их лиц. На запястье одного из них я заметил светлую складку старого клейма.
      Один из забойщиков низко склонился, закашлялся. Подавив кашель, он снова принялся за работу. В пещере стало светлее. Свет шел из квадратного проема, за которым открывался туннель. Там показался еще один факел.
      Появились четыре мальчика в набедренных повязках. Они несли высокие корзины. За ними шел человек, одетый в коричневую влажную тунику. В одной руке он держал факел, в другой - табличку для записей. Пока ребята сгребали в корзину породу, он, нахмурясь, изучал табличку. Мастер подошел к стене и, высоко подняв факел, принялся ее рассматривать. Рабочие, воспользовавшись передышкой, отошли. Один из них заговорил с мастером, указывая на выработку и выступающую на дальней стене пещеры влагу.
      Мальчишки наполнили корзины, подбирая все до последней крошки, и оттащили их от стены. Мастер пожал плечами и улыбнулся. Достав из сумки серебряную монету, привычным движением заправского игрока он подбросил ее. Рабочие вытянули шеи, стараясь разглядеть, что выпало. Человек, разговаривавший с мастером, вернулся к стене и вогнал в породу кайло. Трещина разошлась, взвилось облако пыли, затмившее свет, за пылью хлынула вода.
      - Выпей, - сказал Галапас.
      - Что это?
      - Один из моих, но пока не твоих отваров. Он безопасный. Выпей.
      - Спасибо. Галапас, пещера все-таки хрустальная. Но мне приснилось совсем другое.
      - Ничего, не обращай внимания. Как ты себя чувствуешь?
      - Необычно. Трудно объяснить. Хорошо, но немного болит голова. Внутри пустота, как в ракушке, из которой вытащили улитку. Даже нет, как камыш без мякоти.
      - Свистулька для ветра. Ладно. Спускайся к жаровне.
      Я уселся на своем прежнем месте у костра и взял в руки чашу с глинтвейном.
      - Где ты был? - спросил он.
      Я рассказал ему об увиденном. На расспросы, что это значило и что ему известно, Галапас покачал головой.
      - Мне кажется, что это уже недосягаемо для меня. Мне лишь известно, что ты должен быстро допить вино и отправляться домой. Уже взошла луна.
      Я вскочил на ноги.
      - Уже? Ужин давно закончился... Если меня начнут искать...
      - Тебя не будут искать. Происходят совсем другие вещи. Иди и обдумай для себя все.
      - Что ты имеешь в виду?
      - То, что сказал. Чего бы тебе ни стоило, оставайся с королем. Вот, не забудь. - Он сунул мне в руки куртку.
      Я вслепую взял ее.
      - Он покидает Маридунум?
      - Да. На короткий срок, но не знаю на какой.
      - Он ни за что не возьмет меня с собой.
      - Боги не оставят тебя, Мирдин Эмрис, если ты пойдешь по их стезе. Для этого требуется храбрость. Надеть куртку, снаружи холодно.
      Я засунул руку в рукав, сердито взглянув на него исподлобья.
      - Ты видел, что происходит на самом деле, я насмотрелся кристаллов под огнем - и все впустую, лишь получил чертовскую головную боль. Какой-то глупый сон про рабов в забое. Когда ты научишь меня видеть как ты?
      - Для начала я вижу волков, поедающих тебя и Астера, если ты не поспешишь домой.
      Он хохотнул, будто отколол замечательную шутку. Я выбежал из пещеры и ринулся седлать коня.
      8
      На небе стояла четверть луны, в свете которой дорога была хорошо видна. Конь играл, разгоняя кровь, и скакал домой живее, чем обычно, весь в предвкушении ужина. Мне пришлось придерживать его, так как было скользко и я боялся упасть. Но надо признать, что от последнего замечания Галапаса мне стало не по себе, и я на всем скаку прогнал Астера сквозь рощу, забыв о скользкой дороге, замедлив шаг лишь у мельницы. Видимость установилась, и я пустил коня галопом.
      Подъехав к городу, я заметил, что там что-то происходило. Бечевник опустел, так как городские ворота давно заперли, но за стенами виднелось множество факельных огней. Раздавались крики и топот ног. У конюшенных ворот я соскользнул с седла, приготовившись к тому, что они будут заперты. Едва я потянулся проверить, как двери открылись и появился Сердик с прикрытым фонарем в руке. Он поманил меня внутрь.
      - Я прислушивался весь вечер и услышал, как ты едешь. Где тебя носило, юный любовник? Она была хороша сегодня?
      - О да. Обо мне спрашивали? Меня не хватились?
      - Думаю, что нет. Сегодня вечером у них есть заботы поважнее, чем ты. Дай мне уздечку, заведем его пока в сарай. На дворе слишком много народа.
      - Что происходит? Я услышал шум за версту. Война?
      - Нет, похуже. Хотя может закончиться именно этим. Сегодня днем пришло послание, что Верховный король направляется в Сегонтиум. Он пробудет там неделю или две. Твой дед отправляется завтра с утра. Все суетятся по поводу его отъезда.
      - Ага. - Я пошел следом за ним в сарай и посмотрел, как он снимает седло. Машинально выдернул из стога соломину, скомкал ее в пучок и передал Сердику через шейный ремень.
      - Король Вортигерн в Сегонтиуме? Зачем?
      - Считает людей, говорят, - со смешком ответил Сердик.
      - То есть собирает союзников. Получается, речь идет о войне?
      - О войне постоянно будут говорить, пока в Малой Британии царствует Амброзиус, которого поддерживает король Будек. Люди понимают, что о таких вещах лучше не говорить.
      Я кивнул головой. Не помню точно, говорил ли мне кто-нибудь об этом. Однако всем известно, как Верховный король добился трона. Он был регентом малолетнего короля Констанция, когда тот неожиданно скончался. Младшие братья Констанция не стали дожидаться подтверждения слухов об убийстве и бежали к своему кузену Будеку в Малую Британию, оставив королевство Волку и его сыновьям. Каждый год слухи рождались заново. Говорили, что король Будек начал вооружать двух принцев; Амброзиус уехал в Рим, а Утер не то поступил наемником к Восточному императору, не то женился на дочери персидского царя; оба брата собрали армию в четыреста тысяч и собираются пройти как Божье воинство и без потерь выгонят саксов с восточного побережья. Прошло, однако, 20 лет, и ни один из слухов не подтвердился. О приходе Амброзиуса отзывались как о свершившемся факте, который успел стать легендой, подобно появлению Брута и троянцев спустя четыре поколения после падения Трои или путешествию Иосифа на Тернистый холм у Авалона. Или же говорили как о втором явлении Христа, хотя, когда я передал это матери, она очень рассердилась, а я больше так не шутил.
      - Сердик, зачем Верховный король собрался в Северный Уэльс?
      - Я же сказал. Совершает обход и ищет поддержки, прежде чем наступит весна. Он и его саксонская королева, - Сердик сплюнул на землю.
      - Почему ты плюешься? Ты сам сакс.
      - Был им. Теперь я живу здесь. Эта соломенная шлюха первым делом заставила короля начать распродажу страны. Ты и сам знаешь, что, как только она очутилась в королевской постели, от северян не стало спасу. Вортигерн не может ни сразиться с ними, ни откупиться от них. А если она представляет собой то, что о ней говорят люди, то бьюсь об заклад, что никому из королевских детей не удастся поносить корону.
      Сердик говорил негромко, но при этих словах обернулся, сплюнул и сотворил знамение против нечистой силы.
      - Сам знаешь или узнаешь, если будешь побольше слушать старших и поменьше тратить времени на книги и тому подобное, общаться с людьми, живущими на полых холмах.
      - Ты думаешь, я туда езжу?
      - Люди так говорят. Я ничего не спрашиваю и не хочу ничего знать. Давай поднимайся. - Последние слова были обращены к пони, Сердик развернул его и принялся чистить другой бок.
      - Поговаривают, что саксы вновь высадились к северу от Рутупеи и заломили на этот раз такую цену, что даже Вортигерн воспротивился. Весной ему придется давать сражение.
      - Мой дед присоединится к нему.
      - Он надеется на него, уж точно. Но тебе лучше пойти поужинать, если хочешь успеть. Тебя никто не заметит. Час назад, когда я пытался ухватить себе кусок, на кухне стояла ужасная неразбериха.
      - Где мой дед?
      - Откуда я знаю? - Он поднял голову, поглядев на меня через конскую спину. - К чему это?
      - Я хочу отправиться с ним.
      - Хо! - Он бросил пони рубленого корма. Его реплика не вдохновила.
      - У меня есть мечта посмотреть Сегонтиум, - упрямо повторил я.
      - У кого ее нет? Я сам хочу. Но если ты намерен обратиться к королю... - он не закончил. - Да, конечно, тебе пора посмотреть свет и встряхнуться. Но не пойдешь же ты к королю?
      - Почему бы и нет? В худшем случае он откажет мне.
      - В худшем случае! Клянусь Юпитером, посмотрите на него! Послушай моего совета - ужинай и ложись спать. Не обращайся даже к Камлаку. Он поссорился с женой и стал похож на горностая, у которого болит зуб.
      - Шутишь, что ли?
      - Боги не оставят тебя, если ты пойдешь по их стезе.
      - Да-да, но некоторые боги могут задавить тебя своими слишком большими копытами. Ты предпочитаешь, чтобы тебя похоронили по-христиански?
      - Не против. Полагаю, что скоро меня ожидает крещение, как только к нам приедет епископ. Но пока я не отношусь ни к кому.
      Он рассмеялся.
      - Надеюсь, меня предадут огню, когда настанет мой черед. Это выглядит несколько чище. Ладно, не хочешь слушать - не слушай. Но не отправляйся к королю на пустой желудок.
      - Обещаю, - ответил я и отправился на поиски ужина. Поев, я надел приличную тунику и пошел к деду.
      К моему облегчению, Камлака с ним не было. Король находился в своей спальне, расслабленно развалившись в кресле перед пылающим камином. У его ног спали два волкодава. Поначалу мне показалось, что рядом с ним в кресле с высокой спинкой сидела королева Олуэн, но это была моя мать. Рядом лежало вышивание, усталые руки придерживали на коленях белое полотно. Она обернулась и приветствовала меня удивленной улыбкой. Один из волкодавов застучал по полу хвостом. Другой приоткрыл глаз и, поводив им, закрыл снова. Дед сердито посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей, но довольно добро сказал:
      - Ну что, мальчик? Не стой там. Проходи же сюда. Там чертовски сквозит. Закрой дверь.
      Я повиновался и подошел к огню.
      - Могу ли я видеть вас, сэр?
      - Ты видишь меня. Что ты хочешь? Садись.
      Я взял стул и поставил между ними, чтобы не оказаться в тени.
      - Ну что? Давно не видел тебя. Засиделся за книгами?
      - Да, сэр. - Исходя из принципа, что лучшая защита - это нападение, я перешел к главному.
      - Я уезжал сегодня днем покататься верхом и...
      - Куда?
      - Вдоль реки. Ничего особенного, потренироваться в верховой езде и...
      - Уже хорошо.
      - Да, сэр. Поэтому я пропустил посланца. Мне сказали, сэр, вы уезжаете завтра утром.
      - А какое это имеет отношение к тебе?
      - Мне только хотелось бы отправиться вместе с вами.
      - Тебе хотелось бы? Тебе хотелось бы? С чего бы это вдруг?
      В моей голове закружились десятки ответов. Показалось, что мать с сожалением следит за мной. Дед ждал с безразличным нетерпением, смешанным с легким удивлением. Я ответил чистую правду.
      - Мне уже тринадцатый год, а я не ездил дальше Маридунума. Если дядя настоит, то меня заточат в этой или какой-нибудь другой долине, стану писарем и нигде не побываю.
      - Ты намекаешь, что тебе неохота учиться?
      - Нет. Я хочу учиться больше всего на свете. Но учеба что-то дает, если ты успел повидать мир. Если бы вы позволили мне отправиться с вами.
      - Я еду в Сегонтиум, разве тебе не говорили? Это тебе не праздничная охота. Поездка ожидается долгая и трудная. Ни к кому не будет снисхождения.
      Мне стоило больших усилий выдержать жесткий взгляд его голубых глаз.
      - Я тренировался, сэр, и у меня сейчас хороший конь.
      - То, что осталось от коня Диниаса? Ну что ж, выбор по тебе. Нет, Мерлин, я не беру детей.
      - Значит, Диниас остается.
      Мать тяжело вздохнула. Дед, уже было отвернувшийся, снова обернулся ко мне. Я увидел, как его кулаки сжали подлокотники, но он не ударил меня.
      - Диниас - мужчина.
      - Тогда Маэль и Дуан, тоже едут с тобой? - Эти два пажа, моложе меня возрастом, неотступно следовали за королем.
      Мать тихо заговорила, но дед прервал ее движением руки. Его взгляд из-под сердито нахмуренных бровей остановился на мне.
      - От Маэля и Дуана есть прок. Какой прок будет от тебя?
      Я спокойно выдержал его взгляд.
      - Сейчас от меня небольшой прок. Но разве вам не говорили, что я говорю по-саксонски и по-уэльски, читаю по-гречески, а моя латынь лучше вашей?
      - Мерлин, - прервала меня мать, но я не обратил на нее внимания.
      - Я бы добавил к этому бретонский и корнийский, но вряд ли они потребуются в Сегонтиуме.
      - А можешь ли ты объяснить мне, - сухо спросил дед, - зачем мне говорить с королем Вортигерном на другом языке, кроме уэльского, учитывая, что он из Гвента?
      По его тону я понял, что победил. Отвести взгляд от его глаз было равносильно долгожданному отходу с поля боя. Я набрал в легкие побольше воздуха и нерешительно ответил:
      - Нет, сэр.
      Он громко рассмеялся и перевернул ногой одного волкодава.
      - Да, несмотря на твою внешность, в тебе все-таки чувствуется семейная кровь. По меньшей мере у тебя хватило мужества осадить старого пса в его берлоге, когда приспичило. Ладно, поедешь. Кто будет сопровождать тебя?
      - Сердик.
      - Сакс? Прикажи ему приготовить снаряжение. Мы выезжаем с первым лучом солнца. Ну что, чего еще ждешь?
      - Пожелать матери спокойной ночи. - Я встал, подошел к матери и поцеловал ее. Она несколько удивилась, поскольку мне нечасто приходилось проделывать это.
      Сзади донеслись резкие слова деда:
      - Не на войну собираешься. Вернешься через три недели. Уходи.
      - Да, сэр. Спасибо. Спокойной ночи.
      Я простоял за дверью добрых полминуты, прислонившись к стене и успокаивая дыхание. От горла отступил комок. "Боги не оставят тебя, если ты пойдешь по их стезе. Для этого требуется храбрость".
      Я проглотил комок, вытер потные ладони и побежал к Сердику.
      9
      Итак, я впервые покинул Маридунум. Для меня поездка стала самым чудесным приключением в мире. Прохлада утренней зари, когда на небе еще стоят звезды. Люди были мрачные и полусонные, поэтому мы ехали в молчании. В морозный воздух поднимался пар. Копыта лошадей высекали искры из сланцевой дороги. Даже звон доспехов холодил душу. Я закоченел и едва удерживал поводья. Меня занимало лишь одно. Как удержаться на своем пони и чтобы не отослали с позором домой, прежде чем мы отъедем милю.
      Наш поход в Сегонтиум продолжался 18 дней. Я впервые увидел короля Вортигерна, правившего Британией к тому времени уже 20 лет. Я наслышался о нем всякого - и правды и вымыслов. Он был сильным и жестоким, каким и должен быть человек, захвативший трон с помощью убийства и удерживающий его на крови. Эпоха требовала сильных личностей. Не его вина, что придуманная им хитрость призвать в качестве наемников саксов выскользнула из рук и разрубила одну из них до кости. Он платил и сражался, сражался и платил. Добрую часть последних лет он провел как дерущийся волк, пытаясь сдержать натиск орд с Саксонского берега. Люди отзывались о нем как о кровожадном и жестоком тиране, а о его жене, саксонской королеве Ровене, говорили с ненавистью как о ведьме. И хотя с детства воспитывался на кухонных россказнях рабов, я с нетерпением мечтал увидеть их обоих, испытывая в большей степени любопытство, нежели страх.
      В любом случае я мог не бояться. Верховного короля я видел только издалека. Снисходительности моего деда хватило лишь на разрешение сопровождать его. Когда мы приехали, обо мне забыли. В толпе мальчиков и пажей я был предоставлен самому себе. С моим пониманием жизни трудно найти друзей среди сверстников. Позже мне пришлось поблагодарить судьбу, что несколько раз в толпе, окружавшей двух королей, Вортигерн так и не заметил меня, а дед и Камлак не вспоминали о моем существовании.
      Мы провели в Сегонтиуме неделю. В Уэльсе Сегонтиум называют Кэр-ин-ар-Воном, так как он лежит на берегу, противоположном острову Мона, острову друидов. Подобно Маридунуму, город поставили в устье реки Сэйнт, впадающей в море. В городе имеется чудесная гавань и стоящая на возвышенности крепость. Римляне построили ее для защиты гавани города. В течение ста лет она оставалась заброшенной, пока Вортигерн частично не восстановил ее. Внизу у холма находилось новое укрепление, построенное, насколько я помню, Максеном, дедом убитого Констанция, в целях сдержать набеги ирландцев.
      Местность выглядела здесь богаче, чем в Южном Уэльсе, но меня эта красота больше отталкивала, чем притягивала. Возможно, летом земля у устья зеленела и преображалась, но зимой холмы нависали над городом мрачными тучами, их склоны были покрыты лесами, в которых яростно свистел ветер. Сверху лежал синеватый снег. Над холмами высилась величественная вершина Моэль-и-Видфа, которую саксы окрестили Снежным холмом, Сноудоном. Это самая высокая гора в Британии. На ней живут боги.
      Не обращая внимания на рассказы о привидениях, Вортигерн остановился в замке Максена. Его армия, в те дни насчитывавшая не менее тысячи воинов, разместилась в Форте. Знать, сопровождавшая деда, остановилась с королем в башне. Остальные, в том числе и я, поселились у западных ворот Форта. К нам относились с почетом. Вортигерн приходился деду дальним родственником, и, кроме того, было похоже, что Верховный король на самом деле искал поддержки. Он был крупным смуглым человеком с широким полным лицом. Его черные волосы напоминали густую свиную щетину, начавшую, правда, седеть. На тыльной стороне ладоней и в ноздрях у него росли черные волосы. Он не взял с собой королеву. Сердик шепнул мне, что он просто не осмелился привезти ее сюда, где саксов особо не жаловали. В ответ на мое замечание, что его самого терпели, поскольку он стал порядочным уэльсцем, Сердик рассмеялся и ущипнул меня за ухо. Не моя вина, что я никогда не вел себя по-королевски.
      Дни походили один на другой. Большая часть времени уходила на охоту. Охотились до начала сумерек. У костров ждало угощенье, выпивка и всякие яства. После чего короли и их люди принимались за беседы, а слуги - за кости, распутство и другие виды развлечений.
      Прежде мне не приходилось охотиться. Данный вид спорта был чужд моей натуре. Здесь же все выезжали на охоту одной шумной и суетливой толпой, что также не вызывало у меня симпатии. Охота явилась к тому же опасным занятием. На холмах водилось много дичи, за которой устраивались головокружительные гонки. Но мне ничего не оставалось. Мне нужно было посмотреть страну и выяснить, зачем Галапас настоял на моем путешествии в Сегонтиум. Мне приходилось охотиться каждый день. Падал я мало, потому и обходился лишь синяками и ушибами. Внимания к собственной персоне я не привлекал, как положительного, так и отрицательного. Выяснить что-нибудь мне не удалось. Единственным достижением стали, во-первых, опыт верховой езды и, во-вторых, смягчившиеся повадки Астера.
      На восьмой день нашего пребывания мы отправились домой. Взяв с собой отряд в 100 человек, Верховный король собственной персоной вызвался проводить нас до главной дороги.
      Начало пути пролегало по поросшему лесом ущелью вдоль глубокой и быстрой речки. Всадники скакали по одному-два в ряд, зажатые между скалами и потоком. Передвигаться в таком многочисленном составе было безопасно, поэтому отряд шел легкой рысцой. В ущелье эхом отдавался звон доспехов, стук копыт и шум голосов. Время от времени над головами раздавалось карканье ворон. Эти птицы, как утверждают некоторые, не дожидаются шума битвы. Они сопровождают вооруженные отряды на протяжении миль, предвкушая сражения и добычу.
      В тот день обошлось без сражений, и к обеду мы добрались до места прощания с Верховным королем. Ущелье находилось у слияния двух рек и здесь переходило в широкую долину. Мрачные утесы по обеим сторонам сковывал лед. На юг вместо двух речушек направлялся единый поток, бурливый и грязный от талого снега. У слияния находился брод, за которым открывалась широкая и сухая дорога на юг, ведущая к Тошен-и-Муру.
      Мы остановились к северу от брода. Короли свернули в плотно закрытую с трех сторон лесом низину. Заросли ольхи и камыша указывали на то, что летом низина превращается в болото. В тот декабрьский день землю прочно сковал мороз. Ветра не было, мягко светило солнце. Отряд остановился на привал перекусить и отдохнуть. Короли сели напротив друг друга, рядом их свиты. В свите деда находился Диниас. Я не стал оставаться ни со свитой, ни с воинами и слугами, а отдал коня Сердику и направился в лесистую лощину, где можно было бы дальше от посторонних глаз скоротать время. Я оперся на согретый солнцем валун. Со стороны доносился приглушенный шум разговора, звон сбруи пасущихся лошадей и редкие взрывы грубого хохота. Спустя немного стало тише, разговоры, начали умолкать. Я понял, что люди принялись за кости в ожидании, пока короли распрощаются. Надо мной в холодном воздухе реял сокол. Солнце отражалось в его бронзовых крыльях. Я подумал о Галапасе и бронзовом зеркале. Зачем я здесь?
      Неожиданно за мной раздался голос короля Вортигерна.
      - Сюда. Можешь сказать мне, что ты думаешь.
      Пораженный, я резко обернулся, прежде чем успел понять, что король и его собеседник находились с другой стороны камня.
      - Мне говорили, пять миль в любую сторону. - Голос Верховного короля стал тише. До меня донесся звук шагов по мерзлой земле, хруст жухлых листьев и скрип кованых ботинок по камню. Они шли мимо. Я тихо поднялся и осторожно выглянул из-за камня. Увлекшись разговором, Вортигерн и мой дед начали углубляться в лес.
      Помню, я засомневался. Все, что можно было сказать, уже было сказано в уединенной башне Максена. Не думаю, что Галапас послал меня шпионить за их переговорами. Тогда зачем? Возможно, бог, на чьем пути я сегодня оказался, послал меня сюда именно за этим. Полный сомнений, я тронулся за ними.
      Не успел я сделать и шага, как чья-то рука крепко поймала меня за плечо.
      - И куда ты собрался? - спросил запыхавшийся Сердик.
      Я со злостью стряхнул его руку.
      - Черт тебя побери, Сердик. У меня чуть сердце не остановилось. Какое твое дело?
      - Меня послали смотреть за тобой.
      - Лишь потому, что я взял тебя с собой. Последнее время тебя никто не обязывал присматривать за мной. Или обязывали? - Я пристально посмотрел на него. - Ты ходил за мной до этого?
      Он улыбнулся.
      - По правде говоря, никогда. С чего бы?
      Я продолжал настаивать.
      - Тебя просил кто-нибудь следить за мной сегодня?
      - Нет. Но разве ты не видел, кто это был, Вортигерн и твой дед. Представляю себя на твоем месте, если бы пошел за ними следом.
      - Я не собирался этого делать, - солгал я, - просто осматривал окрестности.
      - На твоем месте я бы занялся этим подальше отсюда. Они специально приказали охране ждать внизу. Я пришел проверить, где ты. Приказ исполнялся.
      Я снова сел.
      - Ладно, считай, что проверил. Теперь уходи. Потом можешь вернуться и сказать, когда мы будем уезжать.
      - Чтобы ты в ту же минуту смылся отсюда?
      Я почувствовал, что краснею.
      - Сердик, я же тебе сказал.
      - Подожди, - настаивал он. - Я хорошо знаю тебя. Что бы ни было у тебя на уме, когда ты так смотришь, обязательно случается что-то нехорошее. И всегда с тобой. Надо что-то делать.
      Я рассердился.
      - На этот раз случится с тобой, если не сделаешь, как я сказал.
      - Только без королевских ноток, - ответил он. - Я же хочу спасти тебя от порки.
      - Знаю. Забудь обо мне. У меня есть свои соображения.
      - Скажи мне. Я же вижу, в последнее время тебя что-то мучает. В чем дело?
      - Ни в чем, - ответил я искренне, - нет ничего, чем бы ты мог мне помочь. Забудь об этом. Короли сказали, куда пойдут? У них хватало времени в Сегонтиуме или по пути сюда, чтобы обговорить все.
      - Они пошли на вершину скалы. За хребтом есть место, откуда просматривается вся долина. Там стояла старая башня - Динас Бренин.
      - Королевский форт?
      - От него ничего не осталось, кроме груды камней. Зачем тебе знать?
      - Просто интересно, когда мы поедем домой.
      - Через час, они сказали. Послушай, почему бы тебе не спуститься? Я бы обыграл тебя там в кости.
      Я улыбнулся.
      - Благодарю покорно. Оторвал тебя от игры? Извини.
      - Ничего. Я все равно проигрывал. Ладно. Оставайся один, но и не думай высовывать отсюда голову. Попомни, что я рассказывал тебе о голубе-вяхире.
      В это же мгновение, легок на помине, стрелой промчался голубь. Раздалось хлопанье крыльев, свист рассекаемого морозного воздуха. Сверху над ним, готовясь нанести удар, пролетел сокол.
      Голубь поднялся вдоль склона, огибая препятствия, подобно чайке, скользящей над волной. Птица стремилась скрыться в чаще. Она летела на расстоянии фута от земли. Соколу было опасно нападать на нее. Но сокол, видно, изголодался и рискнул кинуться на голубя, как только тот достиг опушки леса.
      Послышался писк, пронзительное "квик-ик-ик" сокола, треск веток и... тишина. Сверху плавно опускались, качаясь в воздухе, белые перья.
      Я выбежал на пригорок.
      - Он догнал его!
      Происшедшее было яснее ясного. Сокол, вцепившись в голубя, влетел в заросли, и они вместе упали на землю. Судя по установившейся тишине, оба, оглушенные, лежали там.
      Чащу у основания ложбины образовывали густые заросли. Я раздвинул ветви и зашел в лес. Перья указывали мне направление, и наконец-то я нашел их. Мертвый голубь лежал на камнях с распростертыми крыльями. Его белоснежная шея была в крови. Сверху покоился сокол, глубоко погрузив свои когти в голубиную спину и наполовину вогнав в нее клюв. Он был еще жив. Когда я наклонился над ними, сокол пошевелил крыльями и, приоткрыв голубоватое веко, посмотрел на меня пронзительным взглядом.
      Тяжело дыша, подоспел Сердик. Он взглянул из-за моего плеча.
      - Не трогай его. Он поранит тебя.
      Я выпрямился.
      - Вот так-то с твоими голубями, Сердик. Пора их забыть, не так ли? Оставь их. Они дождутся нашего возвращения.
      - Возвращения? Откуда?
      Я молча указал в направлении полета птиц. За зарослями, в возвышении, чернело квадратное отверстие, похожее на дверной проем. Сразу и не заметишь.
      - Ну и что? - спросил Сердик. - Судя по всему, вход в заброшенную шахту.
      - Да. Именно ее-то я и хочу осмотреть. Зажги свет и пойдем.
      Он начал отказываться, но я резко оборвал:
      - Хочешь - иди, не хочешь - не ходи, но сделай мне свет. Поторопись, осталось мало времени.
      Немного погодя я услышал, как он, недовольно ворча, начал набирать сушняк, чтобы сделать факел.
      В штольне кругом были навалены битые камни. Деревянные опоры местами подгнили. Однако за ними открывался довольно ровный проход, шедший в самое основание холма. Я мог шагать почти не сгибаясь, как и Сердик: он был небольшого роста. В свете самодельного факела наши тела отбрасывали причудливые тени. На полу виднелись углубления от тяжелых корзин, которые волоком вытаскивали на поверхность. Стены и потолок пестрели следами кайл и зубил, которые использовали при прокладке туннеля.
      - Куда ты, к чертям, собрался? - нервно спросил Сердик, шагавший сзади. - Пойдем обратно. Здесь небезопасно, может случиться обвал.
      - Не случится. Смотри, чтобы не погас факел, - коротко ответил я.
      Туннель повернул направо и начал полого спускаться вниз. Ориентация под землей затруднялась, даже легкого дуновения ветерка не ощущалось, благодаря которому в кромешной тьме угадывалось направление. Я догадывался, что наш путь лежит в глубину основания холма, на котором находилась старая королевская башня. Но нам не грозила опасность заблудиться. Мы держались главной галереи. Начали попадаться завалы. Один раз мне пришлось остановиться, когда мы наткнулись на груду камней, полностью закрывавших проход. Я перебрался через них - дальше путь был свободен.
      У камней Сердик остановился. Он поднял факел и вгляделся в темноту.
      - Погляди, Мерлин! Пойдем обратно, ради всех святых. Это хуже всякого безумства! Послушай же меня. Здесь по-настоящему опасно! Мы забрались под самую скалу. Лишь богам известно, кто здесь живет. Пошли обратно, малыш.
      - Не трусь, Сердик. Тебе места хватит. Пошли быстрее.
      - Нет, не пойду. Если ты сейчас же не вернешься, клянусь, я пойду обратно и все расскажу королю.
      - Погоди, - сказал я, - это важно для меня. Не спрашивай почему. Клянусь тебе, что там не опасно. Если ты боишься, давай мне факел и возвращайся.
      - Ты же знаешь, я не могу тебя оставить.
      - Да, знаю. А если ты оставишь меня и со мной что-нибудь случится, что будет с тобой?
      - Правильно о тебе говорят, что ты дьявольское отродье.
      Я рассмеялся.
      - Когда вернемся, называй меня как тебе вздумается, а сейчас поторопись, Сердик. Пожалуйста. Уверяю, тебе ничего не грозит. По всем приметам сегодня безопасный день. Ты сам видел, что на подземелье нас навел сокол.
      Конечно же, он пошел. Бедный Сердик, ему ничего не оставалось. Левой рукой он сделал знак против нечистой силы.
      - Не задерживайся, - сказал он.
      Шагов через двадцать за сводом туннеля открывалась пещера. Знаком я приказал ему поднять факел. У меня перехватило дыхание. Большое углубление, расположенное прямо в сердцевине горы; темнота, едва потревоженная светом факела, мертвенная спертость воздуха - конечно же, это была та самая пещера. Я узнавал каждый след, различал путь водного потока. Вот он, куполообразный свод, терявшийся в вышине; вот ржавые металлические обломки насоса в углу; те же самые лужи и вода под каменным навесом у основания стены. Приблизительно треть поверхности пола была скрыта под водой.
      Воздух имел необычный запах - дыхание воды и живого камня. Где-то сверху капала вода. Каждая капля отдавалась ударом небольшого молоточка по металлу. Я взял у Сердика тлеющий пучок хвороста и подошел к воде. Свет металлическим отблеском отражался от водной поверхности. Я подождал. Свет искрился и терялся в темноте. В воде не виднелось ничего, кроме моего отражения, похожего на привидение в зеркале Галапаса.
      Я передал факел Сердику. Он не проронил ни слова, искоса наблюдая за мной туманным от страха взглядом.
      Я потрогал его за руку.
      - Можно возвращаться. Факел догорает. Пошли.
      Обратный путь был пройден в молчании. Мы обогнули спиральную галерею, прошли каменный завал и через старый вход вышли наружу. Стоял зимний морозный день. Небо было нежного бледно-голубого цвета. На его фоне зимние деревья казались тонкими и хрупкими. Внизу раздался звук рога.
      - Они отъезжают, - Сердик погасил факел о замерзшую землю.
      Я быстренько пробрался сквозь чашу. Голубь лежал на месте уже замерзший и одеревеневший. Нахохлившись, сокол сидел на камне рядом с жертвой. Я поднял вяхиря и бросил его Сердику.
      - Запихни его в сумку. Тебе не надо говорить о том, что следует молчать о виденном?
      - Не надо. Что ты делаешь?
      - Он оглушен. Если мы его оставим здесь, то он через час замерзнет. Я возьму его с собой.
      - Осторожно! Это уже взрослый сокол и...
      - Он не ударит меня. - Я взял сокола. От холода он взъерошил перья и был похож на молодую сову. Я раскатал левый рукав своей кожаной куртки и подставил ему. Он крепко уцепился за нее. Теперь он полностью открыл свои черные дикие глаза и внимательно следил за мной. Сидел он, однако, тихо, крыльями не хлопал. Было слышно, как Сердик что-то бормотал, перенося вещи. Тут он обратился ко мне:
      - Пошли, молодой хозяин.
      Такого я прежде не слышал.
      Сокол послушно сидел у меня на кисти. Я незаметно присоединился к королевскому отряду, направлявшемуся домой, в Маридунум.
      10
      По приезде домой сокол не стал улетать от меня. Осматривая его, я обнаружил, что у него были повреждены перья крыла. Он сломал их, когда ринулся сквозь ветки за голубем. Я залечил их, как учил Галапас, после чего сокол облюбовал себе грушу за окном. Он спокойно принимал пищу у меня из рук. Когда в следующий раз я отправился к Галапасу, то взял его с собой.
      Было первое февраля. Накануне ночью мороз спал и пошел дождь. Небо приобрело серо-свинцовый оттенок. Низко плыли облака. С дождем дул пронизывающий ветер. Повсюду во дворце гуляли сквозняки. Люди плотно занавешивали шторы, кутаясь в шерстяные одеяния и греясь у каминов. Мне казалось, что весь дворец погрузился в мрачную тишину. С тех пор как мы вернулись в Маридунум, я совсем не видел своего деда. Он часами совещался с придворными. Когда он оставался с Камлаком, они спорили и даже ссорились. Однажды, придя к своей матери, я через приоткрытую дверь увидел и могу поклясться, что, склонившись перед святыми образами, она рыдала. Мне же сказали, что мать занята молитвой и не может меня принять.
      В долине ничего не изменилось. Галапас осмотрел сокола и похвалил меня за работу. Он посадил его на выступ скалы у входа в пещеру, а меня позвал к костру погреться, достал из кипящего котла немного тушеного мяса и заставил отведать, прежде чем я начну рассказ. Я выложил ему все, вплоть до ссор во дворце и слез моей матери.
      - Клянусь, Галапас, это была та самая пещера! Но почему? Там ничего не оказалось и ничего не произошло. Совсем ничего! Я расспрашивал всех подряд. Сердик говорил с рабами, но никто не знает, о чем беседовали короли или почему разошлись дед и Камлак. Но от Сердика я узнал одно: за мной следят люди Камлака. Если бы не они, я приехал бы раньше. Сегодня Камлак с Аланом и своими людьми уехал. Я сказал, что собираюсь на заливной луг дрессировать сокола. И вот я здесь.
      Пока он молчал, я настойчиво повторил важный для меня вопрос:
      - Что происходит, Галапас? Что все это значит?
      - Что касается твоего сна и найденной пещеры, то мне ничего неизвестно. Что же до дворцовых тревог, то я могу лишь догадываться. Ты знаешь, что у Верховного короля остались от первой жены сыновья Вортимер, Катигерн и Пасентиус?
      Я кивнул.
      - Они не присутствовали в Сегонтиуме?
      - Нет.
      - Мне сказали, что они порвали со своим отцом, - сказал Галапас. Вортимер собирает собственную армию. Поговаривают, что он хочет стать Верховным королем, и похоже, что Вортигерна ожидает мятеж, а это крайне нежелательно для него при нынешних обстоятельствах. Королеву кругом ненавидят, ты знаешь. Мать Вортимера была славной британкой, да и молодежь хочет молодого короля.
      - Выходит, Камлак за Вортимера? - быстро спросил я, на что Галапас улыбнулся.
      - Видно, так.
      Я немного поразмыслил.
      - Говорят, что когда волки дерутся, вороны летят своей дорогой? Не так ли? Я родился в сентябре, моя звезда - Меркурий, а птица - ворон.
      - Возможно, - ответил Галапас. - Более вероятно, что тебя запрут в клетку гораздо быстрее, чем ты думаешь. - Его слова прозвучали как бы отвлеченно, будто бы он думал о другом.
      Я вернулся к волновавшей меня теме.
      - Галапас, ты сказал, что ничего не знаешь о сне и пещере, но ведь это должно быть божьим провидением?
      Я взглянул на выступ, где терпеливо сидел сокол. Он прикрыл глаза, оставив щелки, в которых отражался огонь.
      - Может быть.
      Я поколебался.
      - Нельзя ли нам выяснить, что он... что имелось в виду?
      - Ты снова хочешь побывать в хрустальном гроте?
      - Н-нет, не хочу. Но кажется, что все-таки нужно. Что бы ты мне посоветовал?
      Спустя несколько секунд он сказал, тяжело роняя слова:
      - Думаю, тебе надо сходить. Но сначала мне следует научить тебя кое-чему. На этот раз ты должен сам создать огонь. Нет, не так, улыбнулся он, когда я разворошил веткой угли. - До отъезда ты просил меня показать тебе кое-что настоящее. Это последняя вещь, которой я тебя научу. Я не осознавал... Ладно. Пора. Нет, сиди на месте. Книги больше не понадобятся, малыш. Только наблюдай.
      То, что случилось вслед за этим, я не стану описывать. В этом и заключалось все искусство, переданное мне Галапасом, не считая некоторых приемов врачевания.
      Но, как я уже сказал, оно стало для меня первым волшебством и уйдет от меня последним. Мне было легко создавать холодный как лед огонь и разжигать неистовый огонь, огонь, который тонкой струей уходит в темноту. По молодости все эти чудеса получались быстро, однако если быть к ним неподготовленным и неспособным, то можно запросто ослепнуть.
      Когда мы завершили, уже стемнело. Галапас поднялся.
      - Я вернусь через час и разбужу тебя.
      Он сдернул с зеркала закрывавшую его накидку, надел ее и вышел из пещеры.
      Длинные языки пламени напоминали лошадь, скачущую галопом. Один длинный и яркий язычок извивался как плеть. Со свистящим пеньем прогорало полено. И тут разом заговорили тысячи веток, зашептались тысячи людей.
      В бриллиантовом сиянии тишины костер погас. Вспыхнуло зеркало. Я взял свою накидку, сухую и уютную, и забрался в хрустальный грот. Я расстелил ее и лег сверху, не спуская глаз с хрустального свода надо мной. Пламя заполняло все пространство. Я лежал в шаре, полном света, будто находился внутри звезды. Становилось все ярче и ярче. Неожиданно наступила тишина.
      Копыта скачущих лошадей высекали искры из камней римской дороги. В воздухе свистела плеть, но конь уже мчался во весь опор. Широко раздувались розовые ноздри. Дыхание густым паром вырывалось на холодный воздух. На коне сидел Камлак. Далеко сзади, на расстоянии в полмили, держались его люди. За ними, прилично отстав, скакал посланец, привезший вести королевскому сыну.
      Город горел факелами. Из ворот выбегали люди, встречая ездока. Камлак не обращал на них никакого внимания. Вонзив в бока коню острые шпоры, он промчался через весь город и буквально влетел во дворец. Он соскочил с коня и бросил поводья стоявшему рядом рабу. Беззвучными шагами в мягкой ездовой обуви он стремительно взбежал по ступеням и направился по колоннаде в комнату отца. На мгновение юркая черная фигура исчезла из виду в тени арочных сводов и появилась вновь. Широко распахнув дверь, он вошел.
      Посланец оказался прав. Смерть наступила мгновенно. На резной римской кровати лежал старик, накрытый покрывалом из пурпурного шелка. Подбородок чем-то подперли. Жесткая седая борода торчала кверху. Под шею положили кусок обожженной глины, чтобы голова лежала ровно. Тело неподвижно застыло. Как ни смотри, не заметишь, что шея была сломана. Покойник начал спадать с лица, кожа сморщилась, смерть обострила нос, сделав лицо похожим на восковую маску. Рот и глазницы закрывали золотые монеты, блестевшие в свете факелов, которые с четырех углов освещали кровать.
      В ногах стояла, одетая в белое, Ниниана. Стояла прямо, не двигаясь, сложив перед собой руки и наклонив голову. Между покойным и ею находилось распятие. Взгляд Нинианы замер на пурпурном покрывале, но не в горести, а будто она находилась в мыслях далеко-далеко. Даже открывшаяся дверь не вывела ее из оцепенения.
      Мягкими шагами брат подошел к ней и встал рядом, глядя на отца. Он положил свою руку на мертвые руки, сложенные поверх покрывала. Камлак взглянул на Ниниану. В тени, в нескольких шагах от нее, находилась небольшая группа шушукающихся и шепчущихся мужчин, женщин и слуг. Среди них, молчаливые, с сухими глазами, стояли Маэль и Дуан. Все внимание Диниаса было приковано к Камлаку.
      Камлак спокойно обратился прямо к Ниниане:
      - Мне сказали, что это был несчастный случай. Это правда?
      Ниниана не шевельнулась и не нарушила молчания. Он подождал, затем раздраженно взмахнул рукой и повысил голос.
      - Ответьте мне, кто-нибудь. Это был несчастный случай?
      Вперед выступил один из слуг короля по имени Мабон.
      - Это правда, повелитель. - Он в нерешительности облизал губы. Камлак оскалился.
      - Что же, черт возьми, со всеми вами происходит? - И здесь он увидел, что всеобщее внимание приковано к его правому бедру, на котором за поясом висел окровавленный кинжал. Выражая нетерпение и недовольство, он вытащил его и швырнул на пол. Кинжал пролетел по комнате и резко стукнулся о стену.
      - Вы думали, чья это кровь? - спросил он, не переставая скалиться. Это кровь оленя. Когда пришло известие, мы как раз убили его. Я со своими людьми находился в 20 милях от дворца.
      Он оглядел присутствующих, призывая высказаться. Никто не тронулся с места.
      - Продолжай, Мабон. Мне сказали, что он поскользнулся и упал. Как это произошло?
      Мабон прочистил горло.
      - Произошло глупо. Чистая случайность. С ним никого не было. Все случилось на малом дворе. Там старые стертые ступени. Один из слуг заливал маслом светильники и пролил немного на ступени. Пока он ходил за тряпкой, чтобы вытереть, появился король. Он спешил. Его не ждали там в это время. О боже, он оступился на масле и упал прямо на спину, ударившись головой о камень. Все произошло именно так. Есть люди, готовые поклясться в увиденном.
      - А виновный человек?
      - Раб, повелитель.
      - С ним разобрались?
      - Он мертв.
      Пока они говорили, за колоннадой послышался шум. Это подъехали люди Камлака. Они набились в комнату. Когда Мабон кончил говорить, вперед вышел Алан и дотронулся до руки Камлака.
      - Новость распространилась по всему городу, Камлак. Снаружи собралась толпа. Ходит миллион слухов. Могут быть неприятности, и очень скоро. Покажись людям и поговори с ними.
      Камлак бросил на него острый взгляд и кивнул.
      - Полите посмотрите пока, ладно? Бран и Руан, идите с ним. Закройте ворота. Скажите народу, что я скоро выйду. А теперь убирайтесь все.
      Комната опустела. Диниас задержался, но не удостоился даже взгляда. Дверь захлопнулась.
      - Ну, Ниниана?
      Все это время она не поднимала на него глаз. Теперь они встретились взглядом.
      - Что ты от меня хочешь? Мабон сказал правду. Он не сказал лишь, что король был пьян и заигрывал со служанкой. Это был на самом деле несчастный случай, и вот он мертв. А ты со своими друзьями был за 20 миль отсюда. Итак, ты теперь король, Камлак, и никто, ни один человек не станет указывать на тебя пальцем и говорить: "Он желал смерти своего отца".
      - Этого не может сказать мне и ни одна женщина, Ниниана.
      - Я этого и не говорила. Хватит ссор. Королевство твое, а сейчас, как заметил Алан, тебе лучше выйти и поговорить с народом.
      - Сначала я поговорю с тобой. Почему ты ведешь себя так, будто тебя ничто не волнует? Будто тебя с нами не было.
      - Потому что это, наверное, соответствует истине. Ты мне брат, и твои желания меня не волнуют. Я хочу просить тебя только об одной вещи.
      - Что же?
      - Разреши мне уйти сейчас. Он никогда бы не позволил, но ты, надеюсь, разрешишь.
      - В монастырь Святого Петра?
      Она наклонила голову.
      - Я же сказала тебе, что меня здесь больше ничто не заботит. И меньше всего меня волнуют разговоры о вторжении, о войне, слухи о переворотах и смерти королей. Не смотри на меня так. Я не дура. Отец говорил со мной. Но тебе не надо меня бояться. То, что я знаю или могу совершить, никоим образом не отразится на твоих планах. Я ничего не жду от жизни, хочу только покоя, жить в покое вместе с сыном.
      - Ты сказала "одну вещь", а выходит - две.
      Впервые что-то мелькнуло в ее глазах. Может быть, даже страх.
      - В отношении моего сына всегда имелся план, - быстро сказала она, твой план. Даже прежде, чем он стал планом моего отца. В день, когда уехал Горлан, ты твердо знал, что если даже приедет отец Мерлина с мечом в руках и тремя тысячами воинов, то я не пойду с ними. Мерлин не причинит тебе вреда, Камлак. Он останется безымянным сыном. Ты же знаешь, он не воин. Видят боги, он не опасен для тебя.
      - Тем более если станет священнослужителем, - голос Камлака прозвучал вкрадчиво.
      - Тем более если станет священнослужителем. Камлак, ты разыгрываешь меня. Что ты задумал?
      - Раб, проливший масло, - тихо произнес Камлак, - кто он?
      Что-то снова мелькнуло в ее глазах. Веки Нинианы опустились.
      - Сакс. Сердик.
      Камлак не шевельнулся, но на черном фоне его груди неожиданно блеснул изумруд, будто о него ударилось сердце.
      Она жестко продолжала:
      - Не притворяйся, что ты об этом догадывался! Откуда ты мог знать?!
      - Без догадок. Об этом шумел весь город!
      С внезапным раздражением он добавил:
      - Что ты стоишь тут как бесплотное привидение? Сложила руки на животе, будто защищаешь еще одного побочного ребенка.
      К его удивлению, она улыбнулась.
      - Да, защищаю. - Взглянув на блеснувший изумруд, Ниниана продолжала: - Не будь дураком. Откуда уж мне сейчас дети? Я имею в виду, что мне нельзя уходить, пока он не будет в безопасности. Пока мы оба не будем в безопасности, не будем зависеть от твоих предложений.
      - Моих предложений? Клянусь, в них нет...
      - Я говорю о королевстве отца. Ладно, не будем об этом. Сейчас моя единственная забота, чтобы монастырь Святого Петра был оставлен в покое... Правда, думаю, его и не тронут.
      - Ты видела это в кристалле?
      - Христианке не пристало заниматься прорицанием, - ее голос звучал несколько натянуто. Камлак внимательно поглядел на нее, и им овладела тревога. Он внезапно быстрыми шагами отошел в тень, но тут же вернулся на свет.
      - Скажи мне, - резко спросил он, - что станет с Вортимером?
      - Он умрет, - ответила она безразлично.
      - Мы все умрем когда-то. Ты знаешь, я связан с ним сейчас. Не можешь ли ты сказать мне, что произойдет этой весной?
      - Я не вижу ничего и не скажу тебе ничего. Но что бы ты ни задумал в отношении королевства, слухи об убийстве могут оказаться пагубными. Послушай меня, будет последней глупостью с твоей стороны считать смерть короля чем-то иным, кроме несчастного случая. Это произошло на глазах двух конюхов и девчонки.
      - Сказал ли он что-нибудь, прежде чем они убили его?
      - Сердик? Нет. Лишь то, что это было случайностью. Похоже, его больше волновала судьба моего сына, нежели его собственная.
      - Про это я и слышал, - сказал Камлак.
      Вновь установилась тишина. Они посмотрели друг на друга.
      - Тебе не следовало бы...
      Он промолчал. Брат и сестра стояли, глядя друг другу в глаза. По комнате потянуло сквозняком, пламя факелов заколебалось.
      Камлак улыбнулся и вышел. Хлопнула дверь. До Нинианы донесся порыв воздуха. Огни заметались, отбрасывая тени. Свет задрожал, огонь угасал. Кристаллы потускнели. Выбираясь из пещеры, я зацепился накидкой и порвал ее. Тлеющие головешки под жаровней приобрели темно-красный цвет. Снаружи стемнело. Я слез с уступа и подбежал к выходу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5