Мальчик поднял лицо, с которого полностью исчезли веселье и румянец. Грязь на щеке, испуганные глаза.

— Ружье. Пуля попала в дерево.

Он говорил, конечно, на французском, но настаивать на английском, да и самой ломать язык было как-то не ко времени. Я обняла его и заговорила на том же языке:

— Какой-то глупый дурак с винтовкой на лисиц. (А интересно, стреляют лис из винтовки?) Все в порядке. Глупая ошибка. Он услышал мои крики и, наверняка, испугался больше нас. Он, наверное, подумал, что ты волк.

Филипп весь дрожал, и, похоже, больше от злости, чем от страха.

— Он не имел права стрелять! Волки не поют, и вообще никто не стреляет на звук! Надо ждать, пока увидишь! Он кретин, имбецил! Он не должен ходить с ружьем, я велю его уволить!

Я позволила беситься этой трогательной смеси маленького испуганного ребенка и разъяренного графа де Валми, а сама с нетерпением ожидала появления униженного и виноватого лесника с извинениями. Далеко не сразу я поняла, что лес абсолютно пуст. Тропинка между просторно разместившимися деревьями, трава вверх по склону, пчелы и цветы, а еще выше — скалы и темная стена лесопосадок. Явно никто не собирался признаваться в преступной небрежности. Я сказала:

— Ты прав. Нельзя оставлять его на свободе, кто бы это ни был. Подожди здесь. Раз он сам не идет, я должна…

— Нет! — он крепко схватил меня за руку.

— Но Филипп, все будет в порядке, он сбежал и с каждой секундой уходит все дальше, разреши мне пойти, хороший мальчик.

— Нет.

Я посмотрела на пустой лес, на маленькое лицо под красной шапкой…

— Хорошо, пошли домой.

Мы возвращались обратно той же дорогой. Я крепко держала его за руку и очень злилась.

— Мы скоро его найдем, Филипп, не беспокойся, и дядя его уволит. Это или неосторожный дурак, который побоялся выйти, или сумасшедший, который думает, что это — шутка, но дядя все выяснит. Его уволят, вот увидишь.

Ребенок ничего не говорил, хромал рядом со мной, тихий и суровый. Никаких прыжков и пения. Я сказала, стараясь звучать как можно мягче и разумней:

— В любом случае мы сейчас пойдем прямо к месье де Валми.

Его рука дернулась.

— Нет.

— Но дорогой Филипп!.. — Я посмотрела на него и замолчала. — Ну хорошо, тебе не надо, а я должна. Позову Берту, она даст тебе что-нибудь на файв-о-клок и побудет с тобой, пока я не приду. Тетю Элоизу я попрошу подняться, чтобы тебе не сходить в салон, а потом поиграем в Пеггити, и ляжешь спать. Годится?

Он кивнул. Мы молча подошли к мостику, где считали рыб, и, не глядя на воду, направились дальше. Все-таки удивительное гадство!

— Мы уволим этого сумасшедшего глупого преступника, Филипп. Даже и не беспокойся.

Он опять кивнул, а потом посмотрел на меня снизу вверх.

— Что такое?

— Вы говорили на французском. Я только сейчас заметил.

— Да. — Я улыбнулась. — Но вряд ли можно было ожидать, что ты прекрасно помнишь английский, когда в тебя стреляли, как в бельку, правда?

Он тихо призрачно улыбнулся:

Вы говорите неправильно. Белку.

Совершенно неожиданно он заплакал.

Мадам де Валми увидела нас из розового сада, за сто футов, как только мы вышли из леса. Она замерла в полунаклоне, выпрямилась, уронила забытый нарцисс. Даже на таком расстоянии наверняка были заметны грязь на пальто Филиппа и его странное душевное состояние. Она направилась к нам.

— Что, ради бога, случилось? Твое пальто! Ты упал? Мисс Мартин, неужели опять несчастный случай?

Я еще не успокоилась.

— Кто-то стрелял в Филиппа в лесу.

— Стрелял?

— Да. Не попал только потому, что ребенок упал. Пуля попала в дерево.

Она медленно выпрямилась, не отводя взгляда от моего лица.

— Но это абсурд. Кто мог?.. Вы видели, кто это?

— Нет. Он, должно быть, понял, что случилось, потому что я закричала. Но он не появился.

— А Филипп? — Она повернулась к нему. — Comment ca va, p'tit? On ne t'a fait mal?

Единственным ответом было мотание головы и дрожь в ручонке, которую я сжала покрепче.

— Он упал, но не расшибся. Очень смело себя вел.

Я не собиралась говорить этого при ребенке, но повернись обстоятельства по-другому, он мог бы быть уже мертвым, и мадам это понимала. Она так побледнела, что, казалось, могла упасть в обморок. В бледных глазах несомненно было выражение ужаса. Значит, он ей все-таки не безразличен.

Она сказала:

— Это… ужасно! Такая небрежность, преступная… Вы ничего не видели?

— Ничего. Но, должно быть, не слишком трудно выяснить, кто это был. Я бы пошла за ним, если бы могла оставить Филиппа. Но, думаю, месье де Валми может выяснить, кто сегодня находился в лесу. Где он, мадам?

— Надо полагать, в библиотеке. — Она подняла руку к сердцу, уронила остатки нарциссов и, совершенно очевидно, была в полном шоке. — Ужасная история. Филипп мог…

— Думаю, лучше его здесь не держать. Можно мы сегодня не придем вечером, мадам? Проведем его тихо и рано ляжем спать.

— Конечно, мисс Мартин. И вы тоже. У вас стресс…

— Кроме того я разъярена, а это помогает. Как только отведу мальчика, пойду к месье де Валми.

Она кивала, пребывая в полубессознательном состоянии:

— Да, конечно. Он будет ужасно… обеспокоен. Ужасно обеспокоен.

— Надеюсь, что это — преуменьшение.

Когда мы уходили, я обернулась и увидела, что она бежит к углу террасы. Несомненно, чтобы сказать самой.

— Чем быстрее, тем лучше, — подумала я, и мы пошли вверх по лестнице.

Берта убиралась в буфетной. После быстрого объяснения, которое потрясло ее не меньше, чем Элоизу, я собиралась оставить с ней Филиппа, но она вцепилась в меня, было очень похоже, что она вот-вот заплачет, так что пришлось остаться.

Мадам наверняка рассказала все мужу, тот, несомненно, отдал необходимые распоряжения и запустил машину в действие. Для меня Филипп важнее.

Поэтому я осталась с мальчиком, нарочно говорила всякую чушь, чтобы отвлечь его. В конце концов освеженный горячей ванной он спокойно устроился с книгой на коврике у камина и ничуть не возражал, что Берта составила ему компанию. А я пошла вниз к его дяде.

Леон де Валми пребывал в библиотеке один. Раньше я туда не заходила. Высокий потолок, два больших окна, дубовые полки на все стены. Над камином портрет, мне показалось, что Рауля, очень красивого в одежде для верховой езды, в одной руке кнут, другая держит под уздцы большеглазого арабского пони. В камине горели поленья, можно даже сказать бревна, рядом стояло кресло. Кроме тысяч книг и большого стола у окна, в комнате было очень мало мебели. Я поняла почему, когда инвалидная коляска отъехала от стола и встала на свободное место у камина.

— Проходите и садитесь, мисс Мартин.

Я подчинилась. Первый приступ гнева давно затих, но его остатки сжимали мне горло, и я не знала, как начать. Как ни странно, в этом человеке сегодня не было ничего страшного, спокойное дружелюбное лицо. Я вдруг поняла, что на стене висит портрет не сына, а отца. Он заметил мой взгляд, посмотрел в ту же сторону, улыбнулся:

— Похоже, звезды не слишком благосклонны к нам, Валми.

Он был почти таким же романтическим, как в первый вечер. Я ничего не ответила и отвернулась.

— Мне сказали, что утром чуть не случилась еще одна трагедия.

— Мадам приходила к вам?

— Сразу. Была очень шокирована и огорчена. Просто заболела. Боюсь, у нее не слишком хорошее сердце. Вам тоже, думаю, стоит что-нибудь выпить. Шерри? И расскажите, что случилось.

— Спасибо, — я благодарно взяла стакан, коротко рассказала ему о событиях и в заключение спросила, — вы не знаете, кто сегодня ходил в лес с ружьем?

Он поднял стакан с шерри:

— Сразу сказать не могу. Арман Лесток говорил… Нет, это не подходит. Он днем ходил в Субиру и всегда очень осторожен с оружием.

— Но вы ведь сможете выяснить? Нельзя позволить…

— Сделаю, что могу. Моя активность в основном сводится к телефонным звонкам. Найду и уволю.

Он вертел в длинных пальцах стакан, смотрел на блеск огня в ароматной жидкости. За его спиной кожа и золото книг играли отблесками света. Уже потемнело, окна стояли серыми слепыми прямоугольниками. Скоро придет Седдон опускать шторы и зажигать свет. В сумерках комната казалась еще богаче и уютнее.

Я спросила:

— Кто-нибудь уже пошел туда?

— Конечно. Но шансов кого-либо найти почти нет. Увидев, что натворил, он наверняка немедленно скрылся и не остался ждать, чтобы его поймали с ружьем. Вы понимаете, что он очень постарается скрыть все следы? Не так-то легко здесь отыскать хорошую работу.

— Он наверняка слышал, как я закричала. И понятно, что он боится, на него можно даже заявить в полицию.

— В полицию? Если бы действительно произошло несчастье, тогда конечно. Но так…

— Не думаю, что это несчастный случай.

— Что вы, ради бога предполагаете? Умышленное убийство?

Его голос звучал издевательски, но я почувствовала волну злости, устремившуюся мне навстречу, и уставилась на него, изумленная. И он успокоился, сказал спокойно и холодно:

— У вас истерика. Кто захочет убить ребенка? У Филиппа нет врагов.

Я подумала, что и друзей тоже, кроме меня, выпрямилась и тоже успокоилась.

— Вы слишком быстро все схватываете. Я и не предполагала подобных глупостей, но это не может быть и случайностью. Открытое место, нас было видно и слышно. Думаю, это пошутил кто-нибудь, хотел нас напугать, понял, что чуть не попал, испугался сам и убежал.

— Понятно. Изложите теперь все подробно.

Я снова все рассказала с точным описанием мест и деталей. Он спросил с любопытством:

— И что, вы действительно хотели побежать за вооруженным бандитом?

— Конечно.

— Отважная девушка, да?

— Причем тут это? Понятно же, что он не нарочно. С какой стати мне бояться дурака?

Пауза, снова его лицо осветила очаровательная улыбка.

— У молодой женщины вполне могут быть основания бояться приближаться к вооруженному дураку. Не сердитесь. Это задумывалось, как комплимент.

— Извините, — и я добавила, подумав, — спасибо.

Он опять улыбнулся.

— Теперь скажите, вы разбираетесь в огнестрельном оружии?

— Ни капельки.

— Я так и понял. Вы рассказываете крайне невероятную историю. Вы считаете, что этот дурак стрелял практически наугад через деревья в еле видную цель или даже на звук?

— Да. Иначе не понятно, как он мог не понять… Поэтому я и думаю, что это — шутка.

— Подросток, с талантом к развлечениям? Вряд ли. Объяснение проще. Несчастный случай с ружьем обычно происходит, когда оружие неаккуратно держат, спотыкаются, как Филипп, и происходит выстрел. Думаю, он увидел, что мальчик упал, подумал, что попал, и убежал со страху.

— Да, очень похоже на правду.

— Конечно, я сделаю все возможное, чтобы его найти, но это маловероятно. Даже если объявить, что он не будет наказан.

Он еще поиграл стаканом и сказал избыточно по-доброму:

— Бедное дитя, вы пережили несколько ужасных дней. Мы с женой очень вам благодарны за неустанную заботу о Филиппе, это серьезная нагрузка.

— Это не нагрузка. И я здесь счастлива.

— Правда? Рад. В конце концов, если мы не найдем этого человека, вряд ли такое случится второй раз. Филипп успокоился?

— По-моему, да.

— Не нужно звать доктора или делать что-то в этом духе?

— Нет, он уже в порядке. Думаю, он не понимает, как был близок к смерти. Когда я уходила, он был вполне доволен, но я обещала вернуться и поиграть с ним перед сном.

— Тогда не буду вас задерживать. Допейте только шерри.

Я подчинилась ему, потом поставила стакан и произнесла:

— Месье де Валми, прежде, чем уйти, я должна покаяться. — Он поднял бровь, но больше никак выражения лица не изменил. — Нет, серьезно. Я обманывала вас и мадам, но больше не могу этого делать. Я должна признаться.

— Слушаю. Каким образом?

Я сказала по-французски:

— Вот как я обманывала вас, с тех пор, как вошла в дом, и думаю самое время это прекратить.

Тишина.

— Понятно. Не просто хороший французский, язык Франции, мисс Мартин. Ну давайте. Раскрывайте свои тайны.

Вот и все. Я призналась в бесполезном обмане, и ничего не случилось. Леон де Валми немало посмеялся над моими странными фантазиями и я со стыдом смеялась вместе с ним. Что-то глубоко внутри меня смущало, но пока я смеялась… Именно в эту дружественную атмосферу через несколько минут вошел Рауль де Валми. Я не слышала, как он входил, пока он не сказал:

— Извините, не знал, что вы заняты.

— Все в порядке, входи.

Со щелчком ожил свет, Рауль вошел, заговорил, но увидел, что я сижу со стаканом шерри в руке, и замолк. Потом повернулся к отцу.

— Вы хотели меня видеть?

Я быстро поставила стакан и встала.

— Мне пора идти, — сказала я на французском. Рауль покосился, но не комментировал. — Может быть месье Рауль узнал что-нибудь новое о выстрелах? Он ходил искать этого человека?

— Нет, — сказал Валми старший. — Спасибо, мисс Мартин, что пришли. Спокойной ночи.

— Выстрелы? — спросил резко Рауль. Я остановилась. — Что за выстрелы? Кого я должен был искать?

Меня в конце концов уже отправили из библиотеки, но я все же среагировала:

— Вы значит не знаете, что сегодня случилось?

Рауль двигался мимо кресла отца к шерри.

— Нет. А что?

Леон ответил холодно:

— Какой-то дурак чуть не убил твоего кузена.

Рауль вздрогнул, пролили немного шерри.

— Что? Филиппа? Кто-то стрелял в Филиппа?

— Именно это я и сказал.

— Он ранен?

— Нет.

— И что парень делал по его мнению?

— Это и мы хотели бы узнать. Ты ходил куда-то, видел кого-нибудь?

— Нет.

— В какую сторону ты уходил?

— На восток. От огорода через новые плантации и не видел ни души. А где это произошло?

Я еще раз рассказала историю, он внимательно слушал, потом спросил:

— Надеюсь вы все уже взяли в свои руки?

Я подумала, что меня, но ответил Леон де Валми, рассказал обо всех инструкциях, которые дал по телефону.

Я сидела, смотрела и думала об их странных взаимоотношениях. Сегодня все выглядело очень нормальным — похожие голоса, лица с трагически разным выражением. Нет, молодой человек на картине над камином не мог быть Раулем, слишком беззаботный, его легче было бы узнать. К реальности меня вернули слова Валми старшего:

— Мы дурно обращаемся со служащими. Я пытался убедить мисс Мартин погулять, но она считает, что ее долг — быть с Филиппом.

— Я должна. Обещала.

— Тогда отправляйтесь куда-нибудь потом. Не пешком, слишком Валми опасное место, а, например в Тонон. Еще не поздно, кафе, кино…

— Когда она уложит Филиппа спать, уже не будет туда автобусов.

— Это не важно, — сказала я быстро, пораженная силой своего желания сбежать куда-нибудь на люди. — Я обещала Филиппу и не должна его разочаровывать. Отдохну после обеда.

— Чай в своей комнате и рано в кровать? — спросил Рауль. — Уверены, что не хотите пойти?

— Но я ведь не могу…

— В Валми две машины и еще моя… Водите автомобиль?

— Нет. Но вы не должны…

— Знаете ли, — сказал Рауль потолку, — она просто мечтает пойти.

Одна из машин была в Женеве, другая сломана, оставалась только машина Рауля. Леон де Валми был согласен посадить за руль Бернара, но отослал его искать следы стрелявшего, и он еще не вернулся, хотя скоро и должен был.

Рауль открыл передо мной дверь:

— Значит, в восемь?

— Спасибо, да.

— Я проверю, чтобы Бернар был на месте. Как я понимаю, мы теперь говорим по-французски?

— Я только что сказала, — прошептала я, но не добавила, то в чем была абсолютно уверена. Мое признание было излишним. Король-демон уже все знал.

Ровно в восемь свет автомобильных фар расколол темноту под балконом. Филипп крепко спал, Берта сидела перед камином в моей гостиной и шила. Легкими шагами и с невесомой душой я сбежала вниз к неожиданному вечеру свободы. Мотор «Кадиллака» работал, водитель ждал у двери, я села, он захлопнул ее, обошел вокруг и устроился рядом со мной.

— Вы? Мы так не договаривались.

Машина тронулась с места и поехала на зигзаг. Рауль де Валми смеялся.

— Будем говорить на французском? Это самый подходящий язык, чтобы выводить девушек погулять.

— Почему вы решили меня везти, не смогли найти Бернара?

— Нашел, но я его не просил. Вам неприятно?

— Да что вы, вы очень добры.

— Следуя собственным желаниям? Предупреждаю, я всегда так делаю, это мой modus vivendi.

— Почему предупреждаю? Они опасны?

— Иногда.

Я думала, что он улыбнется, но он этого не сделал. Настроение у него вдруг испортилось, и снова он заговорил почти холодно.

— Очень жаль, что у вас были такие ужасные два дня.

— Два?

— Я вспомнил про вчерашний эпизод на мосту.

— А, это… Я уже почти забыла.

— Рад слышать. Похоже вы уже победили и сегодняшний страх. Испугались?

— Сегодня — да.

И я снова стала рассказывать о происшествии, только подробнее про то, что тогда чувствовала, пока совсем не расстроилась.

— Давайте забудем про это на сегодня?

— Для этого мы и поехали. Вы почувствуете себя совсем по-другому после обеда. Паспорт с собой?

— Что?

— Паспорт.

— Да, вот он. Звучит серьезно, это что, депортация?

— Что-то вроде этого. — Мы подъезжали к пригородам Тонона. — Как скажете, может захватим всю ночь? Поедем через границу в Женеву, поедим, потанцуем, сходим может быть в кино или что-нибудь еще?

— Что угодно. Все. Принимать решения я не хочу.

— Вы серьезно? Отлично, — сказал Рауль, и большая машина вылетела на освещенную площадь Тонона и понеслась дальше.

Я не собираюсь описывать этот вечер подробно, хотя для меня он отчаянно важен. Просто один из замечательных вечеров… И почему я думала, что Рауля трудно узнать? Мы говорили, будто знали друг друга всю жизнь. Он расспрашивал меня о Париже, и мне впервые было легко говорить о маме и папе. Даже годы в приюте я вспоминала без печали, со смехом. Он говорил о своем Париже, совсем другом, о Лондоне, в котором не мог находиться дом Констанс Бутлер, и о Провансе. О чем угодно, кроме Валми. О нем мы не вспоминали не разу.

И делали мы все. Пообедали где-то. Не в модном месте, но еда была прекрасной, а моя одежда не имела значения. Там мы не танцевали, потому что Рауль сказал, что пища — это очень важно, и нельзя отвлекать себя гимнастикой. Но потом мы танцевали где-то, а потом неслись по прямой дороге с бешеной скоростью, от которой кровь моя кипела, на прекрасной машине восхитительной ночью. На границе нас ни на секунду не задержали, мы помчались в гору, в Тонон, вдоль бульвара, через пустую рыночную площадь, мимо поворота на Субиру…

— Эй, ты проскочил поворот.

— Соблазны меня одолели.

— А точнее?

— В Эвиан — казино.

Я вспомнила миссис Седдон и улыбнулась:

— А какой твой счастливый номер?

Он засмеялся.

— Пока не знаю. Но знаю, что он сегодня проявится.

И мы пошли в казино, он играл, а я смотрела. А потом он уговорил играть меня, я выиграла, потом еще раз. Мы сложили свои выигрыши вместе, пошли пить cafe-fine, много смеялись, а в конце концов поехали домой.

В три утра огромный автомобиль поднимался по зигзагу. От возбуждения, усталости и вина я чувствовала себя, как во сне. Рауль остановился у боковой двери, которая выходила на конюшню. Все такая же сонная я поблагодарила его и пожелала спокойной ночи. По темным коридорам и лестницам я поднималась в том же состоянии транса. Не помню, как я это делала и даже как легла в кровать.

Это вовсе не коньяк, кофе погасил его последствия достаточно эффективно. Намного более опасное воздействие. Оно возвышалось скалой среди наших вечерних развлечений. Глупо, ужасающе и прекрасно, но это случилось. К добру или худу, я по уши влюбилась в Рауля де Валми.