Что же касается Саймона, то он был рад так легко отделаться от бесконечного застолья.

К ночи ветер усилился. Он завывал под крышей, свистел в узких прорезях бойниц. Саймон стоял возле окна, невольно ища взглядом окно спальни Элис. Там еще горел свет. Час не слишком поздний, а сестрам наверняка нашлось о чем поговорить после такого насыщенного событиями дня, как сегодняшний. Было бы странно, если бы слухи о том, что Саймон — кастрат, до сих пор не дошли до Элис.

Саймон глубоко вздохнул и повернулся спиной к окну, к Элис, и направился к рабочему столу, расправляя обе руки — и здоровую, и покалеченную. Сегодня он должен составить снадобье. Отдавать ли его в руки Ричарда, когда оно будет готово, он еще подумает — позже.

Саймон откинул со лба волосы, закатал повыше длинные рукава. Теперь осталось сосредоточиться и выбросить из головы все посторонние мысли, и прежде всего — мысли об Элис.

— Кто он?

— Кастрат. НЕ мужчина. Вроде евнуха, — пылко пояснила Клер. — Надеюсь, ты слышала о том, кто такие евнухи?

— Слышала, — неуверенно кивнула Элис и спросила:

— А почему ты так решила?

— Он сам сказал об этом сэру Томасу.

— Сэр Томас не тот человек, чтобы распускать сплетни.

— Их разговор слышали слуги.

— И что же сказал лорд Саймон? «Да, между прочим, у меня нет того, что отличает мужчину от женщины?»

— Ты мне не веришь?

— Верю, что тебе это сказали. Но в то, что это правда, — не верю, — спокойно заявила Элис.

— Но ведь если это действительно так, то все просто замечательно! Ты тогда не умрешь от родов, не станешь исполнять прихоти этого… человека…

— Но христианский долг предписывает жене исполнять желания своего мужа, — заметила Элис. — И рожать ему детей, хотя это всегда связано с риском.

— Ты можешь расторгнуть помолвку. Брак заключают для того, чтобы рожать детей и тем самым продолжать род человеческий, а поскольку с кастратом это невозможно…

— Бывают еще и браки по расчету, не забывай об этом, — жестко перебила сестру Элис.

— Моли господа избавить тебя от этого.

Элис резко поднялась с кровати и обняла себя руками за плечи — то ли ночь была такой холодной, то ли это был просто озноб.

— Я всегда считала, что кастраты не похожи на мужчин. Они становятся плаксивыми, говорят тоненькими голосами, полнеют. Про Саймона Наваррского такого не скажешь.

Клер тоже встала, поправила свои пышные золотистые волосы.

— Если сомневаешься, то почему бы тебе не спросить об этом его самого? — сказала она.

— Возможно, так я и сделаю, — ответила Элис, направляясь к двери.

— Элис! — испуганно окликнула ее Клер. — Но не собираешься же ты…

Но Элис уже не было в спальне.

Из Большого зала доносился шум — там все еще продолжалось застолье. Элис старалась держаться в тени, неслышными шагами пробираясь к комнате чародея. Ей было холодно. Вскоре музыка и голоса за ее спиной стихли и только ветер уныло завывал в щелях бойниц.

«Я, наверное, сошла с ума», — думала Элис.

Это и впрямь казалось безумием — прийти к магу и спросить его напрямую: «Скажите, Саймон Наваррский, вы настоящий мужчина или нет?» Ведь одно дело показывать свою храбрость сестре и совсем другое — на САМОМ ДЕЛЕ задать магу этот вопрос.

Но Элис надоело быть серой тихой мышкой. Она устала от бесконечных пересудов и слухов. Она устала от лжи.

Однако то, что говорили о Саймоне, могло оказаться и правдой. Элис остановилась и прислонилась спиной к холодной каменной стене, обдумывая такую возможность.

Что ей делать в этом случае? Расторгнуть помолвку, как советует Клер? Ведь если Саймон — кастрат, она навсегда останется девственницей. Несмотря на то что она выросла в монастыре, Элис все-таки кое-что знала о том, что должно происходить между мужчиной и женщиной. А оказавшись в Соммерседж-Кип, она смогла все увидеть своими глазами. Пьяные рыцари проделывали это со своими дамами в темных углах Большого зала прямо во время ужина, а слуги — под крепостными стенами или за конюшней. Мысль о том, что и они с Саймоном Наваррским будут заниматься тем же самым, одновременно пугала и возбуждала Элис.

И вот теперь, возможно, ей не доведется заниматься любовью ни с кем и никогда. Если Ричард выдаст ее замуж за человека, неспособного овладеть женщиной, Элис придется провести свою жизнь так, как она когда-то и хотела — монахиней. Разве это не повод для того, чтобы радоваться?

Элис вспомнила слова Саймона о том, что он согласится закрывать глаза на любовные проделки своей жены. Может быть, это и было тайным признанием в том, что он не мужчина?

Мысли лихорадочно сменяли одна другую. Теперь Элис не боялась ничего — ни узнать правду, как бы ни была она горька, ни откровенно спросить Саймона обо всем, что ее волнует. Жить в неведении хуже всего.

Слуга чародея лежал на подстилке перед дверью своего хозяина и открыл глаза, как только услышал ее шаги. Это был миловидный молодой мужчина, но Элис уже знала, что под этой маской скрывается суровый и безжалостный боец, который будет защищать своего хозяина до последней капли крови. Он быстро вскочил на ноги. Элис сказала, подходя вплотную к нему:

— Я хотела видеть…

Слуга молча отворил дверь перед ней, не дав договорить.

Маг стоял возле рабочего стола и даже не обернулся на стук двери, но на сей раз Элис не намерена была скрывать свое присутствие. Слова кипели у нее на кончике языка, и она знала, что ей нужно спешить, пока порыв не миновал.

— Ваш слуга позволил мне войти, — сказала она.

Саймон ответил, не поворачивая головы:

— Годфри получил приказ пропускать вас ко мне в любое время дня или ночи. Чем могу служить вам, леди Элис? Хотите узнать что-то новое о травах? Или, может быть, у вас появился интерес к алхимии?

— Алхимии? — удивленно переспросила Элис. — Так вы еще и алхимик? И умеете делать золото?

— Я много чего умею, — ответил Саймон, глядя прямо в лицо Элис. Волосы его были убраны назад, а взгляд, как всегда, оставался спокойным и острым. — Так чему вы хотели научиться?

Вопрос, который мучил Элис, был уже готов сорваться с ее языка, но она сдержалась. Прошла в глубь комнаты, с интересом рассматривая появившиеся в ней предметы. В другое время она непременно расспросила бы Саймона об их предназначении, но сейчас ей было не до того.

— Как чувствует себя ваша сестра? Она уже оправилась от потрясения? — спросил чародей, наблюдая за перемещениями Элис по комнате.

— Она чувствует себя даже лучше, чем можно было ожидать. Правда, до сих пор очень разгневана.

— Это неплохо, — заметил Саймон. — Верный признак того, что ее дела идут на поправку. А вот вы мне сегодня кажетесь чем-то удрученной, леди Элис. Что с вами?

Нет, задать ему такой вопрос в лоб Элис никак не могла. Как всегда, она струсила в самый последний момент.

Элис постояла немного, затем подошла к креслу с лежащей на его сиденье подушкой и уселась, аккуратно подобрав длинные юбки.

«Клер права, — рассеянно подумала при этом Элис. — Платье у меня ужасно уродливое».

— Почему вы хотите жениться на мне? — сказала она, не найдя ничего лучшего, чем повторить свой вечный вопрос.

Саймон наклонился над столом, возле которого стоял, и ответил:

— По самым обычным соображениям.

— Каким именно? Потому что любите меня? Потому что желаете иметь детей, своих наследников?

Саймон рассмеялся, запрокинув голову назад.

— Все время забываю о том, до чего же вы еще молоды, леди Элис, — сказал он. — Люди женятся ради денег или власти, дитя мое. Любовь здесь ни при чем. Благодаря вам я могу породниться с одной из самых знатных семей во всей Англии, близкой по крови королям. Разве может упустить такую возможность человек вроде меня — без роду без племени, без земель и денег? Этот брак сделает меня человеком могущественным и уважаемым.

— Сомневаюсь, что вы когда-нибудь сможете стать уважаемым человеком, — заметила Элис.

— Да? — с веселым удивлением переспросил он. — Что ж, возможно, вы правы.

— А что я получу от нашего брака? И чем моя жизнь будет отличаться от жизни монахини? — Более откровенно и прямо спросить Саймона она пока не решалась, хотя подбиралась к волнующему ее вопросу все ближе и ближе.

Но она недооценила своего собеседника.

— Живя в монастыре, вы добились бы гораздо большего, — сказал Саймон. — Могли бы закончить свою жизнь настоятельницей или даже святой. Оказавшись замужем, вы можете, правда, стать мученицей, но в миру этого никто не заметит и не оценит.

— У меня будут дети? — затаив дыхание, спросила Элис.

Глаза Саймона недобро блеснули.

— Если вы будете вести себя благоразумно, все может устроиться наилучшим образом, — ответил Саймон и сказал, наклонившись к ней ближе:

— А теперь позвольте мне задать вам вопрос. Дорогая леди Элис, скажите, зачем вы пришли?

Она до боли сжала кулаки и по выражению глаз лорда Саймона поняла, что от прямого ответа ей не уйти и в их разговоре настала решительная минута.

— Говорят… — начала она. — Ходят слухи… Я слышала… Я хотела бы знать…

Он молчал, не приходя на помощь, наблюдая за тем, как путается в словах и мучительно краснеет Элис. Наконец она разозлилась хорошенько и выпалила:

— Я хочу знать, способны ли вы иметь детей, — и низко наклонила голову, прячась от взгляда Саймона.

Он не шелохнулся и не произнес ни слова. Элис догадалась, что он и не скажет ничего до тех пор, пока она не посмотрит ему в глаза. Медленно уплывали в вечность секунды, и только ветер продолжал уныло завывать в узкой щели окна да негромко потрескивало каминное пламя.

Когда молчание стало невыносимым, Элис подняла голову и посмотрела в глаза чародею. Взгляд Саймона был скорее веселым, чем рассерженным.

— Я много лет провел на Востоке, — заговорил наконец Саймон, — и знаю, что женщина способна зачать ребенка даже в тех условиях, когда это кажется невозможным. Умею я и уберечь женщину от нежелательной беременности. Вам очень хочется стать матерью?

— Всем женщинам этого хочется.

— И вам?

— И мне.

Саймон снова помолчал, затем сказал негромко:

— Ну, смелее, Элис. Задайте тот вопрос, ради которого вы и пришли.

Глаза чародея весело сверкнули, а Элис невольно прикусила губу.

— Вы не мужчина? — решилась она наконец.

— Я больше, чем мужчина, — ответил он. — Спрашивайте точней.

Он дразнил ее, он играл с нею, словно кошка с мышью, и Элис, забыв обо всем, ринулась напролом:

— Вы евнух?

Он схватил ее за подбородок своими сильными пальцами прежде, чем Элис успела отдернуть голову.

— Скоро узнаете, — сказал он и прижался губами к ее рту.

Элис сидела неподвижно. Саймон целовал ее, держа ее лицо в своих ладонях. Она прикрыла глаза и отдалась потоку мыслей, переполнявших ее голову.

Саймон откинулся назад; Элис открыла глаза и разочарованно спросила:

— Зачем вы дразните меня?

— Потому что нахожу в этом удовольствие, — ответил Саймон и коснулся губами ее щеки. Она повернула лицо, подставляя Саймону губы, и вдруг почувствовала, что ее бьет озноб. Саймон тоже заметил это и нахмурился.

— Вам холодно, — сказал он. Элис согласно кивнула. — Надо вас согреть.

Не успела Элис и глазом моргнуть, как он подхватил ее на руки. Держать ее было совсем не тяжело — ведь она такая маленькая, а он такой сильный. Саймон отнес Элис через всю комнату на кровать и прикрыл дрожащую девушку меховым одеялом. Она выжидающе смотрела на Саймона.

— Это согреет вас, — сказал Саймон, поправляя мех. — Полагаю, что самому мне рядом с вами ложиться не следует.

— Почему? — спросила Элис, поражаясь собственной смелости.

— Потому, что вам рано еще знать правду, — ответил Саймон, отходя от кровати.

— Мне холодно, — тихо сказала Элис. Он остановился, потом развернулся всем своим большим телом, окинул долгим взглядом лежащую на кровати Элис.

— Хорошо, миледи, — сказал наконец Саймон. — До сих пор еще никто не мог упрекнуть меня в том, что я не умею обращаться с дамой как настоящий кавалер.

И он прилег рядом с Элис поверх одеяла.

Саймон обнял ее. Элис, подождав немного, поняла — это, собственно, и все, что он намеревался сделать. Она успокоилась и начала согреваться, уткнувшись лицом в мягкую ткань накидки Саймона, слушая, как бьется его сердце, ощущая мягкое прикосновение меха. Она чувствовала пряный аромат трав, исходивший от Саймона, и запах его кожи, и сладковатую струйку вина в его дыхании. Элис закрыла глаза, и для нее наступила ночь.

Напряженное тело понемногу переставало дрожать, и Элис, медленно поправив рукой упавшую на щеку прядь волос, заснула, тесно прижавшись к Саймону.

Она спала, и ей снились волшебные сны.

«До чего же она наивна», — думал Саймон, глядя на спящую рядом с ним невесту. Ее тело было маленьким и мягким; тело Саймона большим и твердым, как камень. Он подумал о том, что, проснувшись, Элис будет считать свой сон очередным наваждением, посланным на нее чародеем, и невольно усмехнулся, хотя, строго говоря, ему было сейчас не до смеха.

Девушка, спавшая в его объятиях, казалась такой юной для него — человека с душой старика. Дело было не в возрасте: разница между ним и Элис не превышала десяти лет. Дело было в жизненном опыте. Элис не видела в жизни еще ничего, Саймон же успел повидать слишком много. Он потерял веру в бога и людей, в доброту и справедливость. Ему было страшно оттого, что, соприкоснувшись с ним поближе, Элис смутит свою чистую, невинную душу.

Саймон не считал себя человеком благопристойным. Ему постоянно хотелось взять Элис, и он, наверное, овладел бы ею прямо здесь, но только не сейчас, когда она так доверчиво спит в его объятиях. Правда, когда она проснется, им будет некогда заниматься любовью: он будет учить Элис готовить зелье, которое должно убить короля.

Элис. Прямая, честная, открытая. Трусливая и одновременно отважная. Скромная и чувственная. То, как она отвечает на поцелуи, говорит о том, что впереди Саймона ожидает великое наслаждение.

«Может быть, поторопить Ричарда со свадьбой? — подумал Саймон. — Ведь жизнь так переменчива. В ней постоянно случаются то война, то мор, и смерть всегда так близка для каждого из нас. И Ричард может в любую минуту пасть от болезни или меча, и что тогда? Покинуть Соммерседж-Кип, так и не изведав чудесного тела леди Элис? Это невозможно!»

Дело не в том, чтобы лишить леди Элис девственности. Он хотел совершить вместе с нею волшебное путешествие по материку, который называется Любовь, попробовать с Элис все, чему он научился на Востоке; воплотить с нею все мечты, посещавшие его в горячечные бессонные ночи.

Он хотел довести Элис до безумия своими ласками — и это было безумием для него самого.

Вот и сейчас он балансирует на грани этого безумия. Зачем он прилег рядом с Элис? Меховое одеяло согреет ее без его помощи. Чтобы соблазнить, овладеть ею? Нет, хотя все его тело изнывало от желания. Успокоить? И это тоже нет, потому что он-то прекрасно знал, что ей совершенно не о чем беспокоиться.

Тогда для чего же?

Только для того, чтобы убедиться в том, что способен противостоять ее чарам! Это он-то, маг и чародей, столько повидавший и переживший, ложится рядом с девушкой только для того, чтобы вдыхать запах ее волос и мечтать, глядя в потолок?

Но, укоряя себя, Саймон все же продолжал лежать рядом с Элис — маленькой, закутанной в толстое меховое одеяло. Лежал и не мог сдвинуться с места, проклиная себя за свою слабость.

Никогда, даже в те времена, когда он жил в монастыре, Саймон не был женоненавистником, скорее наоборот. Но здесь, в Соммерседж-Кип, он проводил свои дни в одиночестве и не брал себе на ночь женщин — даже служанок. А уж в своем нынешнем положении — и подавно. Ведь любые слухи моментально разносятся по всему замку, а Саймону это было ни к чему.

Нет, он будет ждать. Неизвестно, надолго ли хватит его терпения, но пока оно есть, он будет ждать. И для того чтобы доказать самому себе силу своей воли, он не овладеет Элис прямо здесь и сейчас.

Но настанет долгожданный день, и он сорвет — навсегда! — это уродливое коричневое платье, заберется с обнаженной Элис в постель и не вылезет оттуда несколько дней, а может быть, и недель. Пусть они провалятся ко всем чертям — и брат Джером с его наставлениями, и Ричард с его кровожадными планами.

Впрочем, отмахиваться от Ричарда не стоит. Надо подождать, чем закончится покушение Ричарда на жизнь нынешнего короля? Ведь если ему удастся, как он планирует, занять английский трон, власть самого Саймона станет почти безграничной. Ведь он будет не только придворным магом и советником нового короля, но и его шурином. Вот тогда-то у Саймона и в самом деле будет все, о чем он мечтал.

Он перевернулся на спину. Элис тут же придвинулась ближе, уткнулась головой ему в плечо. Саймон давно не испытывал такого наслаждения, а может быть, и никогда не испытывал. Так спокойно, тепло и уютно ему, пожалуй, было лишь много-много лет тому назад, в забытом уже детстве, когда у него еще были и родители, и свой дом, и надежды, и вера в справедливость всевышнего и доброту людей.

Саймон лежал, наслаждаясь покоем, но не переставал корить себя за свою расслабленность.

Но даже в таком состоянии, лежа в полудреме рядом с леди Элис, он сумел уловить первый шорох, первый признак приближающейся опасности. Опасность была смертельной. Он успел еще порадоваться, что не овладел раньше времени своей невестои, и теперь, по крайней мере, не оставит ее одну с будущим ребенком.

Опасность мгновенно отогнала прочь все мечты и мысли Саймона, и он весь превратился в слух, готовясь к схватке не на жизнь, а на смерть.

Он всегда принимал любой вызов и сейчас был готов ко встрече с врагом, которого обязан победить.

Победить, чтобы выжить.