4

— О чем это ты задумалась? — приятный, ласкающий слух голос прервал размышления Элин, которая сидела с братом в Шекспировском садике в Медоулэндз, и, подняв глаза, она увидела, что прямо на нее смотрят безмятежные глаза Энтони Уилтон-Грининга.

— Тони! — воскликнула она, мигом позабыв о правилах хорошего тона, и повисая у него на шее.

— Честное слово, Элин, ты, наверное, думаешь, что тебе все еще двенадцать лет, — рассердился ее брат Кармайкл, — отпусти Тони, и позволь остальным тоже с ним поздороваться.

Резкие слова брата заставили Элин смутиться, ее бледное лицо порозовело, и, окончательно растерявшись, она отвернулась.

Но Тони, милый Тони, дорогой Тони, схватил ее руку, и обвив вокруг своей талии, уютно прижал к себе.

— Ну мне-то, положим, приятно, когда Элин обнимает меня, — неспеша протянул он, — и, если тебе, Кармайкл, обязательно меня целовать, то на мне еще полно места, и мы сумеем поздороваться. Ты же знаешь, какой я крупный.

— Просто гора, — Кармайкл, чей невысокий рост всегда оставался для него предметом расстройства, недовольно хмыкнул, хотя и с удовольствием пожал руку Тони. — Рад видеть тебя, Тони.

— Я тебя тоже, Кармайкл. А уж о Элин я и не говорю, — добавил он, дотянулся до ее подбородка, и задрал ее голову кверху.

— Ну как ты живешь, цыпленок? Я не видел тебя в городе целую вечность.

— А я теперь предпочитаю деревню, Тони. Город не по мне. Там слишком много девушек, желающих найти мужей. Я не хочу удлинять списков невест.

— Боже, Элин, боюсь скоро я узнаю, что ты носишь шелковый чепец, и сидишь по углам, сплетничая с другими старыми девами, — сказал он, покачивая головой. — Обещай, что до этого не дойдет.

— Обещаю, — ответила она, улыбаясь. Кармайкл сказал правду. Тони действительно был величиной с гору. Он чуть ли не выше всех мужчин в лондонском свете, за исключением разве что Гарри де Квинси, но Гарри не в счет, потому что он весь оплыл жиром. У Тони же не было ни грамма лишнего веса, тело его состояло из мощных, крепких мышц, ему не к чему было подкладывать волос в свои великолепно сшитые камзолы, или подсыпать опилки в чулки со стрелками. Он просто-напросто был очень крепкий, очень приятный и очень ленивый мужчина. Талия, на которой лежала рука Элин, была плотной и теплой, и она вдруг снова смутилась.

На этот раз он отпустил ее, и лишь чуть вопросительно поглядывал в ее сторону, пока она снова усаживалась на садовую скамейку и набрасывала на плечи шаль. Лицо Тони во всем соответствовало его фигуре. Красивое, с чуть похожим на клюв носом, крупным подбородком, выступающими скулами и темными густыми бровями, странно контрастирующими с золотистыми, светлыми волосами. Так как его крупный рот почти всегда был растянут в улыбке, казалось, что свет не видывал большего добряка, чем он. Тони уселся рядом с Элин.

— Так почему же ты приехала к Кармайклу? Соскучилась без любимого братца?

Элин и Кармайкл дружно фыркнули.

— Мне ничего не оставалось, Тони, — ответила Элин, расправляя складки на лиловой юбке. — Кармайкл позволил Николасу Блэкторну остановиться в Энсли-Холле пока не выяснится, оказался ли исход его последней дуэли смертельным. А мне он запретил там находиться. Это совершенная нелепость, считать, что женщину, достигшую определенного возраста, все еще можно скомпрометировать, но Кармайкл ужасно старомоден.

— Ну и слава Богу, — лениво заметил Тони, — тебя пока еще очень легко скомпрометировать, Элин, и, возможно, так и будет до самой старости. Надеюсь, ты не сбежишь, раз я приехал. Я привез тебе подарки.

— Подарки? — переспросила она, чувствуя, как к ней возвращается давно забытая детская жадность. Когда она была маленькой, приятель ее брата, Тони, никогда не появлялся у них без коробки французского шоколада и стопки книг, которые он привозил специально для нее. Когда она повзрослела, шоколад остался, а место детских книг заняли легкомысленные французские романы.

— Лучшие конфеты от Гюнтера, На этот раз я привез две коробки, потому что пропустил твой день рождения.

— В мои годы на дни рождения лучше не обращать внимания. Кроме того, боюсь мне вредно есть много шоколада — она с огорчением оглядела округлые линии своей фигуры. — Я все время прошу Жилли, чтобы она готовила что-то такое, от чего нельзя потолстеть, но у нее выходят до того вкусные соусы, что я не могу устоять.

— Будем надеяться, что она станет продолжать в том же духе, — изрек Тони, вытягивая свои невероятно длинные ноги. — Ты — само совершенство, моя птичка. Я и подумать не могу, чтобы ты похудела.

— Думаю, не стоит преждевременно волноваться, — вмешался Кармайкл, с чисто братской деликатностью. — Какие новости в городе? Скандалы, смерти, помолвки?

— София Паркинсон выходит за графа Хэмстеда, — ответил Тони, смахивая воображаемую соринку со своего желтого шелкового жилета. Он отличался некоторой франтоватостью, любил яркие тона, дорогие ткани, и одежда его всегда выглядела безупречно.

— Ты шутишь! — удивилась Элин. — Я считала, что она собирается прибрать к рукам тебя. По-моему, она давно за тобой охотилась.

Тони пожал плечами.

— Даже самые целеустремленные молодые дамы, как правило, на мне обжигаются. Не знают, бедняжки, что мое сердце принадлежит другой, — он улыбнулся ей, — тебе, мое счастье.

— Разумеется, — язвительно сказала Элин, — а что еще?

Тони поколебался.

— Хорошая новость для тебя, но, боюсь, плохая для меня. И скандал и смерть одновременно.

— Джейсон Харгроув умер? — догадался Кармайкл.

— Точно. Его женушка уже принялась всем доказывать, что она веселая вдова. Думаю Блэкторн ринется на континент, как только об этом узнает.

— А я смогу вернуться домой, — обрадовалась Элин.

— Сможешь, — согласился Тони, — хотя я очень надеюсь, что ты этого не сделаешь.

— Почему? — она удивленно взглянула на него.

— Потому, что я не видел тебя с самого Рождества, и тогда ты два раза обыграла меня в шахматы. А я, между прочим, считаю себя весьма искушенным игроком, и, дав обставить себя какой-то девчонке, поставил под удар свое драгоценное самолюбие. Ты лишаешь меня возможности отыграться. Я, кстати, тренировался.

Элин терзали сомнения. Часы, проведенные с Тони за шахматной доской, были самыми мирными и счастливыми в ее жизни, хотя она и подозревала, что он позволял ей выигрывать. Однако, беспокойство об Энсли-Холле и о Жизлен не давало ей покоя.

— Но я и в самом деле должна вернуться, — с сомнением произнесла она.

— Но почему? Николас Блэкторн скоро будет далеко, а у тебя вполне надежные слуги. Я не вижу причины, отчего тебе надо так торопиться домой.

Элин согласилась. Тони был совершенно прав — ее смущало присутствие в ее доме Блэкторна. Как только он покинет страну, у нее исчезнет повод для волнений. Если он сбежит, прихватив с собой серебро, или дочь одного из лакеев, то она все равно не успеет этого предотвратить. А, между прочим, Тони — ее самый лучший, самый дорогой друг. Когда он рядом, она совсем не чувствует себя неловкой, толстой и робкой, она просто расцветает, и потому, хотя бы один раз в несколько месяцев, ей совершенно необходимо побыть возле его.

— Я остаюсь, — решила она, — но только не надолго, — пока снова не докажу, какой я превосходный игрок в шахматы.

Хитрая улыбка мелькнула на красивом лице Тони.

— Элин, дорогая, ты должна быть готова к тому, что тебе придется не скоро уехать домой.

«Наверное, также себя чувствуешь, — равнодушно размышляла Жизлен, — когда пройдя по коридорам парижской тюрьмы, забираешься в повозку, и тебя тащат по улицам. Именно так себя чувствуешь, когда идешь навстречу судьбе, смело, с высоко поднятой головой, навстречу кошмару. Навстречу смерти».

Она крепко держала поднос своими небольшими крепкими руками, не обращая внимания на следующего за ней по пятам слугу. Она-то знает, что скрывается под серебряным колпаком. Тяжелая, однообразная британская пища, та, что должна быть по вкусу человеку вроде Блэкторна. Яичный крем, способствующий пищеварению, горячие лепешки, намазанные свежим маслом, кусок пирога со свининой, яблочное пирожное, и еще чайник горячего чая с травами — ромашкой для желудка, окопником для очищения крови, и еще — мышьяком, чтобы восстановить долгожданную справедливость.

В кармане широкого фартука Жизлен спрятала нож. К сожалению, он был поменьше, чем ножи для разделки мяса, иначе его глазастый слуга заметил бы, как о ее дрожащую коленку ударяется что-то твердое. Николас Блэкторн может, конечно, и не захочет успокаивающего настоя из трав, так что она не забыла на всякий случай отравить и бренди.

Жизлен оступилась, и чуть было не поскользнулась в своих легких комнатных туфлях. Трактирщик во время подхватил ее под локоть своей толстенной ручищей.

— Мы же не хотим, чтобы такой чудесный обед оказался на полу, правда, мисс? — сказал он, отвратительно усмехаясь, и показывая свои гнилые зубы.

— Нет, — еле выговорила она, — не хотим.

Жизлен не хотелось видеть, как Блэкторн будет умирать. Она убеждала себя, что попросту проявляет здравомыслие. Раз она намеревается убежать, значит, должна оказаться как можно дальше от Николаса Блэкторна в миг, когда он встретится с тем, кто его сотворил.

Кроме того, она уже видела довольно смертей. Возможно, она и должна стать свидетелем предсмертных мук Блэкторна, чтобы отплатить за гибель родителей, за утрату невинности. Но ей сейчас этого не хотелось. Достаточно просто знать, что он мертв.

Блэкторн все еще занимал любимый розовый салон Элин. Столь же небрежно одетый, как и раньше, он расположился на изящном обитом шелком стуле, его рубашка была расстегнута возле шеи, расшитый шелковый жилет небрежно накинут на плечи, а панталоны почти неприлично обтягивали бедра. Их взгляды встретились. Он был бледнее, чем в прошлый раз, в темных глазах затаилась хорошо замаскированная злость, хотя он и расплылся сейчас в опасной улыбке.

— Не стесняйтесь, мадемуазель, — произнес Блэкторн, голосом сладким, как патока, приглашая Жизлен войти в комнату. — Я уже поднялся со смертного одра и сейчас нуждаюсь в обществе, а горничные способны только хихикать да заикаться, — слова из них не вытянешь. Думаю с вами, несмотря на вашу умело скрытую враждебность, мне будет куда интересней.

Дверь за ней закрылась, и Трактирщик исчез. Похоже, что сегодня он не собирался прислуживать своему господину. Вероятно, Жизлен самой предстояло протянуть ему чашку чая, который убьет его.

Ее руки не дрожали, когда она ставила тяжелый поднос на изысканный, с гнутыми ножками столик Элин, на котором та обычно держала свое вышивание. Элин была никудышной рукодельницей, но страшилища, вышедшие из ее неловких рук, в изобилии украшали гостиную.

Жизлен постаралась сосредоточиться на одной особенно безобразной подушечке, на которой по замыслу должна была получиться цапля, и, старательно наливая в чашку травяной чай, подумала, что животное напоминает ей отощавшего осла.

Она уже попятилась к двери, когда почувствовала на себе пристальный взгляд Блэкторна.

— Не торопитесь, мадемуазель. Ведь вам наверняка будет приятно посмотреть, как я наслаждаюсь этой восхитительной трапезой.

— Я… у меня еще много работы… — она почувствовала, что выдержка, на которую она всецело полагалась, у нее отнюдь не железная. Сделав усилие, она снова взяла себя в руки. — У меня свои обязанности, сэр, — сказала она на этот раз тверже.

— Время позднее, и я полагаю, все уже поели. Кроме того, насколько я понимаю, в первую очередь вы обязаны прислуживать хозяевам, разве не так? Сядьте.

Она вспыхнула, так как тон, которым он говорил с ней, был оскорбительным. Она не могла заставить себя сесть. Дверь за ее спиной открылась, и здоровенная ручища Трактирщика, схватив ее за плечо, с силой швырнула в кресло, а потом сунула Блэкторну лохматый черный комок.

Прошла, наверное, минута, пока Жизлен поняла, почему этот комок тихо повизгивает, и в полной мере осознала весь ужас случившегося…

— Прелесть, что за песик, — сказал Николас, поднося щенка к своему лицу, и на мгновение его черты смягчились, а голос потеплел. Жизлен вспомнила мальчика двадцати с небольшим лет, мальчика, у которого тогда еще не окончательно очерствела душа.

— Трактирщик сказал мне, что у вас в кухне живет щенок. Отец никогда не разрешал мне завести собаку. «Мерзкие создания, — говорил он, — от них одна грязь». А я всегда любил животных. Как зовут вашего приятеля?

— Пожалуйста, — взмолилась она, которая никогда не просила и не унижалась; она, чью гордость нельзя было сломить.

— Как его зовут? — с ледяным спокойствием повторил Блэкторн.

— Уголек.

Он погладил своими длинными пальцами шелковистую шерстку Уголька.

— То, что дает тепло, да? — твоя хозяйка души в тебе не чает, так ведь, дружище?

Теперь Жизлен словно онемела. Она услышала, как закрылась дверь, и поняла, что Трактирщик снова их оставил. Она наблюдала, пытаясь снова уйти в себя, скрыться под оболочкой, которая ее всегда от всего защищала.

Блэкторн тем временем продолжал ворковать над ее любимым существом.

— Кое-кто не любит, когда животных кормят со стола. Но ведь это же не настоящий стол, да, Уголек? Мы не такие церемонные, у нас с тобой все запросто, я уверен, что такой веселый паренек, как ты, с удовольствием попробует вкусной еды, которую приготовила твоя хозяйка. Как насчет яичного крема? Что-то Мамзель помалкивает, только вот почему-то побледнела. Думаешь, она ревнует?

Жизлен собрала последние силы:

— Мне бы не хотелось, чтобы вы его кормили. Он и так слишком толстый.

Темно-синие холодные глаза Блэкторна ехидно блеснули, а рот скривился в усмешке.

— Но разве я не достаточно ясно дал вам понять, что ваши соображения мне совершенно не интересны? — отломив краешек лепешки, он поднес его к крохотному носу Уголька, который схватил кусок, виляя хвостом от удовольствия. Жизлен захотелось кричать. — Вкусно, правда? — не унимался Блэкторн. — Теперь и я немного попробую, — и он отправил следующий кусок себе в рот. — Возможно, я делаю глупость, — то, что не вредит собачке, может навредить мне. А как ты насчет кусочка яблочного пирожного? Вкусно? Твоя хозяйка великолепная мастерица.

Жизлен хотелось кричать, но слова застревали в горле. Неужели, чтобы отомстить, она должна принести еще одну жертву? Она потеряла в жизни слишком много, так неужели ей предстоит лишиться и этого существа, которое ей предано, зависит от нее, и любит, не требуя ничего взамен.

Кто же он — этот красивый, улыбающийся злодей, который сидит здесь как ни в чем не бывало, и хочет отравить беззащитного доверчивого щенка, который не сделал ему ничего дурного?

Неожиданно Жизлен подумала, что Блэкторн наверняка не станет поить собаку чаем или бренди. Значит, Угольку в отличие от нее серьезная опасность не грозит. Ее-то Трактирщик не отпустит ни при каких обстоятельствах, тем более что Блэкторн, судя по всему, о чем-то догадывается.

Тем временем Уголек отведал всего, что имелось на серебряном подносе. Всего, кроме чая и бренди. Блэкторн в упор посмотрел на Жизлен.

— Кажется, ему все понравилось, — проговорил он, опуская щенка на пол.

Уголек кинулся к Жизлен, и, выказывая явное удовольствие, встал перед ней на задние лапы. Она уже наклонилась, чтобы взять его на руки и прижать к себе, но не успела поймать, и он бросился назад к человеку, который хорошо его накормил и приласкал, в надежде получить что-нибудь еще.

— Славная собака, — сказал Блэкторн, — ты хочешь попить. Боюсь, ты не большой любитель чая, — продолжал он, — наливая душистую жидкость в блюдце, — но я добавлю побольше молочка, так тебе, наверное, больше понравится, ты ведь…

К Жизлен неожиданно вернулись силы, она уже снова могла двигаться. Подскочив к столу, она, схватив чайник из лиможского фарфора, бросила его на пол, а следом и блюдце с чаем.

— Ну и ну, — испуганно произнес Блэкторн, изумленно глядя на нее.

— Он не переносит молока, — сказала Жизлен, не двигаясь с места. Горячий чай, попав на руку, обжег кожу, но она даже не шелохнулась.

— Нехорошо. Посуда разбилась. Боюсь, хозяйка может вычесть из жалованья. Вам еще повезло, что вы служите у Элин, у нее просто на редкость мягкий характер. Он взглянул на лужу.

— Весь чай на полу.

Жизлен на этот раз успела нагнуться и схватить Уголька, пока тот не добрался до мокрого пятна на толстом абюссонском ковре, и прижала его к себе до того крепко, что тот возмущенно взвизгнул.

— Придется вам обойтись одним бренди, — сказала она, и повернулась, чтобы уйти.

Трактирщик, стоя в двери, загораживал ей проход. Омерзительно улыбаясь, он протянул руку, и забрал у нее щенка.

У Жизлен не было выхода. Она отдала Уголька. Трактирщик захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Она повернулась и посмотрела на Блэкторна. Даже увидев перед собой бутылку бренди и наполовину наполненный стакан, она не потеряла самообладания.

— Вы бледны, мадемуазель, — произнес Блэкторн, вставая и приближаясь к ней. Он ступал осторожно, стараясь не наступать на осколки, и крепко зажав в руке стакан. Мне кажется, вы нуждаетесь в бренди больше, чем я.

Пусть будет так. Если ей повезет, яд подействует не сразу, и Блэкторн тоже успеет попробовать, убедившись, что это не опасно. Если же он воздержится, то у нее еще останется нож.

— Возможно, вы правы, — ответила она, беря у него стакан, и не раздумывая, поднося ко рту, чтобы не было времени передумать.

Блэкторн стремительно бросился к ней, и неловко схватил ее за руку так, что отравленная жидкость вылилась ей на платье.

— Думаете, я позволю вам легко умереть? — спросил он, больно сжимая ее талию. — Я хочу понять, зачем вам понадобилось меня убивать. Чем я вас обидел?

Это уже была последняя капля. Терпение Жизлен лопнуло. Значит, он даже ее не вспомнил, забыл, что разрушил ее жизнь и жизнь ее семьи, не чувствует даже малейшего укора совести. Гнев дал ей силу, она вырвалась, и рука ее скользнула в карман, туда, где лежал нож, который должен был вонзиться в его сердце. Карман оказался пустым.

— Трактирщик был когда-то карманником, — произнес Блэкторн бесстрастно, — он избавил вас от гадкого маленького ножичка, который вы в спешке прихватили с собой. Кто вы такая, Мамзель, и чего вам от меня надо?

Его сильная рука до того цепко держала ее за запястье, что хрупкие кости могли сломаться. Впрочем, пускай ее повесят со сломанным запястьем. Это не имеет значения.

— Я думала, вам понятно, — произнесла она, не скрывая презрения. Его искренняя растерянность взбесила ее еще больше.

— Что понятно?

— То, что вы… вы погубили моих родителей! На его лице ничего не отразилось. Лишь тень сомнения промелькнула в глазах, да губы сжались чуть плотнее.

— Жизлен, — произнес он без выраженья, — я должен был догадаться.

— Не понимаю, что гонит тебя отсюда, — недоумевал Тони. Он удобно расположился в восточной гостиной, со стаканом отменного кларета в руке. — Блэкторн, если он не рехнулся окончательно, наверняка уже отправился на континент, а я должен признаться, что всегда считал его вполне сообразительным. Так почему ты должна бросаться домой как перепуганный кролик? Элин покачала головой.

— Ничего не могу поделать, Тони. Я беспокоюсь. Со мной это бывает. Не могу отделаться от ощущения, что произошло что-то непоправимое. Так было перед тем, как убили родителей, так было, когда у Кармайкла и Лиззи умер их первый ребенок. Я должна вернуться в Энсли-Холл.

— Поверь, Элин, никому там не угрожает смерть. Кроме того, ты должна выиграть у меня в шахматы до отъезда. Я тебя столько раз обставил за последние три дня, что ты просто обязана отыграться.

— Волнение мешает мне сосредоточиться. И, кроме того, мне кажется, я смогу выиграть только, когда ты этого захочешь.

— Ты что обвиняешь меня в жульничестве? Если бы ты была мужчиной, я бы мог потребовать у тебя удовлетворения, — заявил он, вытягивая перед собой длинные-предлинные ноги в чулках цвета лаванды, и не без удовольствия на них поглядывая. Кармайкл, взглянув на эти шелковые чулки, затрясся от смеха, но Тони, как всегда, был абсолютно невозмутим, и сообщил своему приятелю, что это последний писк моды и что Кармайкл просто неотесанная деревенщина, а потому безнадежно отстал.

Надо сказать, что Элин тоже посматривала на эти чулки с некоторым сомнением, правда она не могла не признать, что ноги у Тони — само совершенство. Элин заставила себя собраться с мыслями. — Но ведь я не мужчина, — сказала она.

— Это от меня не укрылось, — сдержанно ответил Тони, и на лице его отчего-то появилось странное выражение.

— И кроме того, ты обманываешь для того, чтобы проиграть, а это не самое страшное преступление.

— Любые нарушения правил игры могут послужить поводом для дуэли.

— Ты же не дерешься на дуэлях.

— Начать никогда не поздно. Может, ты хочешь, чтобы я убил Николаса Блэкторна, если он еще не удрал? Я могу вызвать его, всадить пулю в его черное сердце и таким образом решить разом все проблемы. Элин снова ощутила приступ необъяснимого беспокойства.

— Не говори глупостей, Тони, скорей он убьет тебя.

— Не знал, что для тебя это важно.

— А кто будет дарить мне конфеты? — спросила она с заискивающей улыбкой.

— Или французские романы? Ладно, придется еще пожить. Но неужели мне так и не удастся уговорить тебя остаться еще хотя бы на несколько дней?