18

— Моя милая девочка! — произнесла Изабелла нежно.

Но Джулиана не собиралась плакать, только не перед своей матерью. Она пролила слишком много слез за эти долгие годы и сейчас не собиралась тратить их на этого бессовестного лжеца.

— Я полагаю, он не был на самом деле немым? — сказала она, входя в комнату.

Ее движения утратили обычную гибкость благодаря целому часу, который она провела, простершись на холодном каменном полу в заброшенной часовне. Она поспешно направилась к огню, но и жаркое пламя не могло ее сейчас согреть.

— Полагаю, что нет. Это все часть его игры.

— А он безумен, как вы думаете? — Джулиана старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало ничего, кроме обычного любопытства.

— Я думаю, что он, возможно, один из самых умных людей, которых мне когда-либо доводилось встречать. И также один из самых опасных. Он может одурачить почти любого, убедив в том, что он всего лишь слабоумный простачок, в то время как все, что ему нужно, — это кубок святой Евгелины.

Боже! А она чуть сама не отдала его ему в руки!

— Зачем он ему?

— Для его хозяина-короля, разумеется. Ведь не случайно мастер Николас оказался здесь, в замке Фортэм, я в этом уверена. Его послали, чтобы он украл драгоценный кубок. Думаю, ему было все равно, какими средствами пользоваться для этого и кого он мог ранить или обидеть.

— Он вовсе не ранил меня и не обидел, — спокойно произнесла Джулиана.

Как странно, что этот жаркий огонь почти совсем не дает тепла. Она чувствовала, как все леденеет внутри.

— Как мог меня обидеть какой-то нелепый шут, — добавила она.

— Я видела, какими глазами ты смотрела на… — Изабелла запнулась, спохватившись. Ни к чему было говорить сейчас об этом.

И Джулиана была благодарна ей за это. Ее мать была слишком наблюдательна, а ей бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о некоторых вещах, и в том числе о том, что прикосновения лживого, коварного дурака заставляли ее испытывать странную слабость и что за его поцелуи она готова была охотно вытерпеть страдание и стыд супружеской постели. Лишь бы только он целовал ее так, как целовал совсем недавно у себя в комнате.

Но ничего этого не отразилось на ее лице, и она решила, что никто и никогда об этом не узнает. Что ж, она вполне может считать, что счастливо отделалась: мастер Николас имел странную способность — затуманивать ее рассудок. Теперь ему уже не удастся сделать это снова, после тех ужасных слов.

— Это я взяла кубок из-под твоей кровати, — сказала Изабелла через некоторое время. — Как он там оказался?

Джулиана даже и не подумала лгать, ведь ложь ставила ее на одну доску с шутом.

— Это я взяла его из часовни. Я знаю, что отец Паулус хочет его заполучить. И я подумала, что, если я отдам ему кубок, он выполнит мою просьбу.

— Что же это за просьба?

— Всего лишь единственная благополучная жизнь, на которую может надеяться женщина в моем положении. Я хотела бы присоединиться к святым сестрам в монастыре Святой Евгелины и посвятить свою жизнь Богу и добрым делам.

— И чтобы ни один мужчина никогда больше не прикоснулся к тебе, — тихо заметила Изабелла.

Она была явно излишне проницательна. Краска, залившая лицо Джулианы при этих словах матери, немного согрела ее.

— Да, — согласилась она. — Я не хочу никогда больше выходить замуж. Я думала, что у меня будет достаточно времени, чтобы обеспечить свое будущее, прежде чем король снова продаст меня. Очевидно, что и в этом случае я просчиталась.

Изабелла посмотрела на нее долгим задумчивым взглядом.

— Сядь-ка, доченька.

— Я не хочу…

— Садись, — резко повторила Изабелла.

И Джулиана вдруг снова почувствовала себя восьмилетней девочкой, которая выслушивает наставление своей обожаемой мамочки. Она взяла низкую скамеечку у камина и села на нее, в первый раз за много лет глядя на мать снизу вверх.

— Я хочу знать, что сделал с тобой Виктор. Джулиана отвернулась.

— То же, что делают все мужчины с женщинами, — тихо ответила она.

Изабелла покачала головой:

— Я так не думаю. Если бы это было действительно так неприятно, то на земле рождалось бы очень мало детей.

— А кто говорит, что это неприятно для мужчин? — резко возразила Джулиана. — Они ведь сильнее нас. Они наши хозяева и правители. Какой мужчина станет слушать, если женщина попытается отказать ему?

— Все порядочные мужчины.

— Виктор был достаточно порядочным, — вынуждена была признать Джулиана. — Только в постели он не был… добрым.

Она чувствовала, что глаза матери наблюдают за ней, и ниже наклонила голову.

— Должно быть, он был груб и нетерпелив, когда лишал тебя невинности, — сказала Изабелла. — Большинство мужчин, к сожалению, не обладают этим талантом, и это делает начало супружеских отношений довольно болезненным. Но ведь после этого первого раза стало лучше? Как только первая боль пройдет, все обычно налаживается.

— Но боль не прошла.

Изабелла на некоторое время замолчала.

— Возможно, у него были проблемы. Скажи, кровь была каждый раз, когда…

Никогда еще Джулиане не приходилось вести более ужасного разговора в своей жизни. Агнесс знала о том, что ей было очень плохо в супружеской постели, но Агнесс когда-то была любовницей Виктора и не задавала вопросов на эту щекотливую тему.

— Нет, — пробормотала она.

— Значит, только в первый раз?

— Нет.

Мать нагнулась и, взяв своей маленькой ручкой подбородок Джулианы, приподняла ей лицо и заглянула в глаза.

— У тебя не было крови, когда он брал тебя? Никогда?

— Никогда.

Изабелла уронила руку и откинулась на спинку кресла, явно расстроенная.

— Все это очень странно. Если бы жива была твоя няня, она смогла бы объяснить…

Джулиана резко поднялась, опрокинув скамейку в своем порыве немедленно убежать.

— Я не вижу необходимости обсуждать это, — сказала она резко. — Я знала свои обязанности и выполняла их, пока у меня не было другого выхода. Но если только я смогу в будущем избежать супружеской постели, я сделаю все, что в моих силах, чтобы никогда больше не выходить замуж. И если вы хоть немного меня любите, то вы поможете мне!

— Ты мое дитя, Джулиана, и я люблю тебя. Я сделаю для тебя все.

— Тогда отдайте мне кубок. Во власти отца Паулуса предоставить мне безопасное место, в котором я так нуждаюсь. Он сможет предотвратить мое замужество, вы — нет. Если я отдам ему кубок святой Евгелины, он будет благодарен мне и… — Ее голос прервался, когда она увидела, что Изабелла медленно качает головой.

— Моя милая девочка, — сказала Изабелла, — разве ты еще не поняла, что этим людям нельзя доверять? Чем больше власти они имеют, тем меньше чести у них остается. Но, возможно, это только мой опыт, ты с этим еще не сталкивалась. Поверь мне, если ты отдашь аббату кубок, он в тот же миг забудет, что обязан тебе чем-то.

— Но я могла бы хотя бы попытаться…

— Мой муж уже знает, что я нашла кубок. Я обещала вернуть его ему сегодня вечером. Он мне доверяет.

— Тогда скажите, что потеряли его. Скажите, что кто-то стащил его из того места, куда вы его спрятали! — в отчаянии воскликнула Джулиана, но Изабелла опять медленно покачала головой.

— Я не могу лгать мужу. Он хороший, достойный человек, и, повторяю, он мне доверяет. Я не могу нарушить это доверие.

— Даже ради меня, — прошептала Джулиана. Это был не вопрос. — Вы уже однажды отказались от дочери ради обязанностей жены. Что ж, я не удивлена, что второй раз вы сделали точно такой же выбор.

Изабелла сильно побледнела.

— Все это не так просто.

— Да, конечно, — произнесла Джулиана устало. — Не беспокойтесь, я все понимаю. Есть некоторые обстоятельства, которые выше нас. Мать нельзя просить делать такой выбор. Я не знаю сама, что выбрала бы в подобной ситуации. — Она попыталась беззаботно улыбнуться. — Все это не имеет большого значения.

Изабелла некоторое время сидела совершенно неподвижно, ее большие глаза были полны непролитых слез. Затем она внезапно поднялась.

— Отцу Паулусу нельзя доверять, — сказала она. — Он нарушит любое свое обещание, если это будет в его интересах.

— Вполне возможно, — согласилась Джулиана.

— Мой муж побьет меня, а ты все равно будешь выдана замуж. Возможно, твой новый муж окажется мягким, добрым человеком, и ты будешь счастлива.

— Все возможно, — сказала Джулиана, пожимая плечами и даже не пытаясь скрыть страха в голосе.

Изабелла, видимо, приняла окончательное решение.

— Я отдам тебе этот кубок. Слабый шанс лучше, чем никакого. Быть может, это сделает тебя хоть немного счастливее.

Надежда пополам с безысходностью отразилась на лице Джулианы.

— Но вы не можете! — воскликнула она.

— Могу.

Изабелла стремительно подошла к резному деревянному сундуку, который стоял в углу комнаты, и, откинув крышку, принялась вышвыривать оттуда шарфы, покрывала, сорочки.

— Думаю, мой муж не будет бить меня слишком сильно, если захочет наказать за непослушание. И, возможно, я не совсем права насчет аббата. Он, конечно, суровый человек, но, поскольку с ним брат Бэрт, вполне возможно, он не сможет не выполнить обещание. — Она засунула голову в сундук и принялась еще энергичнее выбрасывать оттуда вещи. — Он должен быть где-то здесь. Я спрятала его сегодня в полдень, после того как ты вышла из комнаты. Он не мог… — Ее голос звучал все тише, пока совсем не замолк на середине фразы.

Когда Изабелла подняла голову, ее лицо было бледным и растерянным.

— Он исчез, — произнесла она странно ровным тоном.

— Николас! — выдохнула Джулиана.

— Не думаю. Я вошла почти сразу после тебя и увидела, что он стоит на коленях и что-то ищет под кроватью. А кроме того, он просто не смог бы, выходя, спрятать его под своей одеждой, если ее можно так назвать. Он же был едва одет.

На одно короткое мгновение в памяти Джулианы всплыл образ шута в обтягивающих штанах и свободной, незастегнутой рубахе, его голая грудь, покрытая золотистыми волосками… Она поспешно зажмурилась, стараясь выбросить из головы это воспоминание, но тщетно, образ только стал еще более ярким.

— И у него не было кубка до того, как я привела его сюда. Хотя он и притворялся, что не может говорить, но было ясно, что этот кубок его очень интересует. Я просто была слепа. — Она потерла руки, стараясь согреть их. — Может быть, лорд Хью его взял. Вы ведь сказали ему, что он у вас.

— Но зачем ему тогда скрывать это? Я сказала, что принесу кубок вечером, и он согласился. Если бы он хотел получить его скорее, он просто сказал бы мне об этом. — Она села в кресло и обхватила руками свои узкие плечи. — Я такая дура!

— Был ли кто-нибудь поблизости, когда вы говорили мужу о кубке? Может быть, кто-нибудь услышал и пришел за ним?

Изабелла в отчаянии покачала головой:

— Я никого не заметила, но мы редко бываем совсем одни… Видимо, кто-то все же услышал наш разговор.

— И сразу же бросился сюда, чтобы стащить кубок. Что вы теперь скажете мужу?

Джулиана заметила беспокойство, мелькнувшее в глазах матери.

— Ему это не понравится. Я лишь надеюсь, что он мне поверит.

— А если бы кубок все еще был у вас и вы отдали бы его мне, чтобы я попыталась купить себе свободу, что бы вы тогда сказали мужу?

— Тоже правду. Когда ты окружен лжецами, единственный путь выжить — это говорить правду. Кстати, порой это изумляет людей.

— Не думаю, что я хоть кого-нибудь когда-нибудь удивила в своей жизни, — пробормотала Джулиана.

— Возможно, пришло время начинать. Думаю, твой шут слишком уж уверен в себе. — Изабелла встала и подошла к темному окну, за которым уже полностью сгустилась ночная тьма. Огонь камина давал немного света, но очень мало тепла. — Полагаю, я должна повиниться перед мужем. Я была непростительно беспечна с его фамильной реликвией.

Изабелла немного помолчала, чему-то улыбаясь своей немного загадочной, мудрой улыбкой.

— Я не так уж плохо знаю мужчин. Если он очень сильно рассердится, я сумею отвлечь его.

Джулиана едва сдержала дрожь, которая охватила ее при этих словах матери. По какой-то непонятной ей причине Изабелла без отвращения и страха думает о том, что ей придется выполнять супружеские обязанности в постели. Для самой Джулианы это было бы худшим наказанием, чем побои, если только…

— Вы любите его? — спросила она резко. Изабелла отвернулась от окна и внимательно посмотрела на дочь.

— Какой странный вопрос, дочка. Я и не знала, что ты веришь в возможность любви между мужчиной и женщиной.

— Просто это очень редко бывает, — ответила Джулиана. — Но я видела это сама. У вас появляется такое выражение лица, как у Агнесс, когда та говорила о своем муже. Но я этого не могу понять. Ведь вас сосватали без вашего согласия. Вы ведь едва ли знали графа раньше. Как случилось, что у вас проснулись к нему нежные чувства? К такому… грубому, огромному…

— Он вовсе не грубый, Джулиана. Да и любовь не имеет ничего общего со здравым смыслом. Я видела его много лет назад, когда я была моложе, чем ты сейчас. Я помню, как заглянула в его глаза и подумала… Ну, это не имеет значения, что я подумала. Я никогда не надеялась встретить его снова. Я не предполагала, что он заметил меня тогда, среди всех этих красавиц. Я была беременна тобой, ужасно выглядела и чувствовала себя покинутой и одинокой. А он был так добр со мной.

— Юноши могут быть добрыми. Мужчины всегда жестоки.

— Но тем не менее я бы предпочла лорда Хью юному Гилберту, — сказала Изабелла и добавила: — Не случайно, что граф Фортэм просил моей руки. Он никогда не упоминал об этой нашей встрече много лет назад, но я думаю, что он помнит. И еще я думаю, возможно, он давно меня любит.

Джулиана покачала головой, частично чтобы выразить свое недоверие, частично чтобы выбросить эту абсурдную мысль из головы.

— Что общего имеют любовь и брак?

— Если ты когда-нибудь снова выйдешь замуж, то клянусь тебе, что ты узнаешь об этом, — горячо воскликнула Изабелла. — Я не позволю им снова выдать тебя замуж за незнакомца.

— Но как вы сможете помешать им?

— Сейчас я имею больше власти, чем ты думаешь, девочка. Если ты выйдешь замуж, то только по любви.

И непрошеный, ненавистный и такой зачаровывающий образ шута неожиданно возник при этих словах в голове Джулианы.

Николас никого не встретил на своем пути в северную башню, в свою комнату-тюрьму, но когда он подошел к ней, то обнаружил, что дверь открыта, а на его постели развалился юный Гилберт, подрезающий ногти своим длинным острым кинжалом. Он был один, и Николас закрыл дверь за собой, но не стал подходить ближе.

Он не думал, что Гилберт пришел, чтобы убить его, — этот ребенок-убийца прекрасно владел своим ремеслом и предпочитал делать свою работу в темноте, подкрадываясь сзади.

— Что тебе здесь надо? — резко спросил Николас, не стараясь разыгрывать из себя дурака.

Вид растерянной, потрясенной Джулианы словно заноза засел у него в душе, и он с удовольствием разозлил бы Гилберта, заставив его напасть на себя. Несмотря на юность и видимую хрупкость, Гилберт справлялся с мужчинами куда более крупными и сильными, чем Николас, так как его оружием были хитрость и обман.

— Вы решили снова заговорить? — равнодушно заметил Гилберт, не двигаясь с места. — Весьма разумно, лорд Хью, похоже, готов был потерять терпение на этот раз. Вы нашли кубок?

— А ты? — в свою очередь спросил Николас.

Мысли его были сейчас далеко отсюда. Он вспоминал глаза Джулианы. В них не было слез. Джулиана Монкриф редко плакала.

Гилберт выпрямился на кровати.

— Только не говорите мне, что вы его проворонили! Я полагал, что вы знали, где он, когда запланировали свой последний трюк. Наше время стремительно убегает, к тому же довольно утомительно постоянно отвлекать нашего доброго священника. — Он уставился на свои изящные тонкие пальцы и несколько раз согнул и разогнул их.

— Бого сказал мне, что ты довольно легко отвлекаешь богомольного аббата, — заметил Николас ровным тоном.

Гилберт пожал плечами.

— Он слишком любит плеть и также молодых мальчиков, но я не уверен, что мне следует заходить так далеко для того, чтобы получить то, что мне надо.

— Но ты мог бы.

Улыбка Гилберта была ангельской, но от нее кровь стыла в жилах.

— Я всегда делаю то, что должно быть сделано, мастер Николас. Вы осуждаете меня?

— Нисколько. Просто я не знал, что в твои многочисленные достоинства входит прелюбодейство со стариками.

Выражение лица Гилберта не изменилось.

— Я делаю то, что делаю, но делаю это осторожно. Многих людей трогает моя чарующая невинность. Единственная причина, по которой вы так легко понимаете меня, — это то, что вы сами искусный притворщик. Ведь вы не дурак и не сумасшедший, каким пытаетесь выглядеть перед другими.

Николас не стал этого отрицать.

— А вы далеко не невинный ребенок.

— Никогда им не был, — признался Гилберт с мечтательной улыбкой. — И никогда не буду. Что такое невинность? Совершенно никому не нужная вещь. Я предполагаю, что вам хватило ума понять это, забирая ее у любой из своих леди. Я должен, правда, признаться, что у меня есть небольшая сентиментальная слабость, — я не люблю убивать женщин. Возможно, из-за моей святой мамочки.

— Святой мамочки?

— Уличной шлюхи, которую зарезал ее сутенер, когда мне было пять лет от роду. — Гилберт небрежно махнул рукой. — Впрочем, мой отец голубых кровей. И именно его кровь преобладает в моих жилах. Я гораздо больше похож на него, чем на ту жалкую убитую проститутку.

— Что-то ты сегодня так разговорился, Гилберт? Не похоже на тебя — откровенничать насчет своей жизни. Уж не собираешься ли ты перерезать мне горло?

Гилберт покачал головой:

— В этом нет необходимости. Мы с вами в одинаковом положении. Ваше убийство ничего мне не даст, а я никогда не убиваю просто ради развлечения, только за плату. Мы можем помочь друг другу. Скажите мне, у кого точно нет кубка, и я поработаю над этим.

— Понятия не имею.

Это была чистая правда. Он остался за дверью комнаты, когда она закрылась за Джулианой, надеясь узнать, где Изабелла спрятала кубок. Он стоял там достаточно долго, чтобы узнать, что кубок снова пропал. И что Джулиану снова должны выдать замуж.

Гилберт моргнул.

— Король Генрих весьма нетерпеливый человек, мастер Николас. Он хочет получить этот кубок, и хочет получить его быстро. Ни вы ни я не желаем, чтобы он потерял самообладание. И если у вас, что, впрочем, маловероятно, появилась какая-либо привязанность к кому-то из членов этого семейства, лучше вам забыть про это. Король может быть беспощаден.

— Замок Фортэм уже давно противостоит его атакам.

— Но не вечно же это будет продолжаться. Он может победить рано или поздно, и тогда даже страшно подумать о том, какая месть ждет обитателей этого замка. Вы ведь не хотите, чтобы ее отдали воинам Генриха, не так ли? В качестве наказания? Не думаю, что это может ей понравиться.

Это был удар в темноте в спину, тот самый удар, в котором так хорош был Гилберт. Но Николас и глазом не моргнул. Это было всего лишь предположение, не более того, и он не собирался никого предавать.

— Мы найдем кубок, Гилберт. Насколько я знаю, Хью сам мог его спрятать. Он был взят из женских комнат, и я понятия не имею, кем именно.

— Но не вами? И не вашим человеком?

— Слово чести. Гилберт фыркнул.

— Я никогда не думал о нас с вами как о людях чести. — Он поднялся и неторопливо прошел мимо Николаса. — Пойду сообщу нашему временному хозяину, что вы исцелились. В этом случае он, видимо, не станет отрезать ваши уши и бросать их в огонь.

— Очень мило с твоей стороны, — пробормотал Николас.

— И мы должны найти кубок как можно скорее. Наш хозяин теряет терпение.

Как можно скорее, подумал Николас, глядя в спину удаляющемуся Гилберту. «Я никогда не думал о нас с вами как о людях чести», — сказал он, и Николас даже не подумал с ним спорить. Большинство людей не смогли бы понять его собственное, искаженное представление о чести.

Он не грабил бедных, никогда не обижал тех, кто был меньше и слабее, он никогда не позволил бы благородному, великодушному желанию взять верх и тем самым предать себя, и он никогда не обещал того, чего не мог бы достать, будь то священный кубок из часовни или сердце, способное любить.

У него нечего было предложить такой женщине, как Джулиана Монкриф. И если она начала испытывать к нему какие-то чувства, что ж, он успешно разрушил сегодня ее надежды. Она теперь будет держаться от него подальше, и он займется тем, для чего сюда приехал.