10

Джоселин зашла в маленькую душную каморку, где хранились лекарственные снадобья. Бесчисленные полочки были уставлены разной формы стеклянными сосудами и глиняными кувшинами. Она искала средство от воспаления раны Аймера, которая по-прежнему сочилась гноем.

Эти качели между жизнью и смертью приводили ее в отчаяние. Она осунулась за последние часы, проведенные у постели раненого.

Роберт не сказал ей, о чем он договорился с отцом. Она поднялась в спальню, но вид Аделизы, бьющейся в истерике, и заплаканной Хейвиз вызвал в ней только раздражение. Джоселин не выдержала этой мрачной обстановки и поспешила вниз, в холл, где всегда для нее найдется какое-нибудь дело.

Конечно, она слишком сурово отнеслась к своей слабой сестре и ее глупой служанке, но какая-то незримая преграда вдруг возникла между ними. Джоселин почувствовала, что их пути с Аделизой расходятся, хотя будущее не сулило ничего доброго им обеим.

Занятая своими невеселыми мыслями, она медленно спускалась в темноте — потому что факелы уже отгорели, — нащупывая ногой ступени, но ее заставила встрепенуться бесцеремонная фраза, произнесенная посланцем де Ленгли и обращенная к ее верному стражнику Джеральду.

— А ну-ка поторопи эту дамочку. Что-то она там закопалась.

— А вдруг она вздумает проткнуть себя вязальной спицей или отравиться? Тогда милорд не даст мне спуску.

Джоселин заторопилась вниз, приподняв повыше подол платья, еще не просохшего после бурного мытья Адама.

— Неужто сэр Роберт так жаждет видеть меня? У него что, разве мало своих дел?

В ее присутствии солдат сменил пренебрежительный тон на почти придворную галантность.

— Милорд просит вас найти возможность побеседовать с ним.

— Отлично, — громко произнесла Джоселин. Хороших новостей у нее для милорда не было, но и плохих тоже. Аймер Брайвел по-прежнему пребывал в руках Господних, но то, что он еще не воспарил душой в небеса — было хорошим предзнаменованием.

Направляясь на встречу с заклятым врагом своего отца, Джоселин ощущала в душе некоторое удовлетворение. Излечив раненного им противника, она чем-то отомстила отцу за прошлые обиды. Может быть, де Ленгли сможет еще не раз пощекотать ему нервы.

К ее удивлению, рыцарь повел ее обходным путем. Они миновали по узким проходам главный холл, где лежал Аймер, женскую половину замка. Они вошли в покои, запретные для Джоселин. Там устраивались пирушки ее отцом и братом для избранных гостей.

Рыцарь, сопровождавший Джоселин, остановился перед закрытой дверью. У девушки тревожно забилось сердце. Что все это значит? Ей нечего делать в мужских покоях замка. Даже ступить за порог — означало нарушить приличие. И все же… у нее не было выбора.

Она взялась за бронзовую ручку двери и заглянула внутрь.

— Привет, девочка! А где твоя сестра? Джоселин похолодела и застыла в молчании.

Перед ней, в кресле в глубине комнаты, восседал ее отец. Таким разгневанным Джоселин еще не видела его за все прожитые совместно годы.

— Где моя вторая дочка? Я к тебе обращаюсь, тупая скотина!

Сопровождавший Джоселин рыцарь склонил голову, но промолчал.

— Где леди Аделиза?

Ответ посланца де Ленгли был полон достоинства, но и соответствующего уважения к гостю.

— Не имею понятия, милорд! Мне приказано доставить сюда леди Джоселин. Я выполнил поручение, теперь разрешите откланяться.

С этими словами он исчез, захлопнув дверь и оставив отца и дочь наедине.

Джоселин оправилась от потрясения и огляделась. В комнате присутствовал и сэр Джеффри Талмонт. За его спиной маячили три вооруженных рыцаря.

«Не так все просто… в этом свидании, — подумала Джоселин. — Но где Аделиза?»

Ее отец тоже был при оружии и облачен в латы. На его лице, весьма красивом и мужественном, читалась тревога.

— Где Аделиза? Она не больна?

— Мы недавно с ней расстались. — Джоселин смело встретила пронизывающий взгляд отца. — Она занималась рукоделием. Она здорова. Простите, отец, что я не сразу ответила на ваш вопрос.

Монтегью облегченно вздохнул. Впервые в жизни Джоселин заметила, что отец — это не только мрачный хозяин замка, от которого исходит холодное отчуждение, но и человек со своими страстями и слабостями. Если бы она посмела протянуть руку, коснуться морщин возле его рта и не опасаться, что он отшатнется с брезгливой гримасой. Но он был далек от нее, хотя их разделяло расстояние всего в несколько футов.

— Что ж… Это меня радует. — Монтегью уткнулся взглядом в пол, не желая даже смотреть на дочь.

Если отец сидел перед ней с опущенной головой, то Джоселин, наоборот, заносчиво вскинула свою головку. Отец явно пренебрегал ею, причем поступал так на глазах у посторонних — нет, не просто посторонних — у врагов, которые держат ее в заложницах. Это было постыдно для нее, но для отца тем более… Так открыто выражать свое равнодушие к дочери, чья честь, а может быть, и жизнь зависят от его решения.

Молчание длилось долго. Монтегью встал с кресла, походил по комнате, потом вдруг вновь уставился на Джоселин взглядом, в котором не было никакой теплоты.

— Как ты выглядишь, Джоселин? Почему вымокло твое платье? Ты вся в пыли, в волосах паутина… Неужто ты напрочь забыла о достоинстве нашей семьи? Не забывай, что ты — Монтегью!

Он потянулся, чтобы поправить ей прическу, но Джоселин отстранилась. Она всегда была неугодна ему, в любом виде, нарядная или чумазая, ласковая или огрызающаяся, как пойманный в ловушку зверек.

— Я только что пришла из кладовой, отец. Туда редко заглядывали в последнее время, и пауки там расплодились. Я бы переоделась к вашему приходу, если бы мне сказали заблаговременно. Но не думаю, что для вас была бы разница… будь я в хорошем платье или в рубище.

Монтегью стиснул зубы и посмотрел на Джоселин с ненавистью.

— Ты оставила сестру одну… среди врагов. Дьявол лишил тебя мозгов, девчонка! А если ее изнасилуют в твое отсутствие?

Джоселин промолчала. Отец впал в очередной приступ беспричинной ярости, к которым она уже привыкла. Она подумала, что именно этого и добивался лорд Белавур. Монтегью обрушил свой гнев на сэра Джеффри.

— Я требую, чтобы мне представили мою дочь, как это было обещано. Если это лишь трюк, чтобы заставить меня явиться сюда в одиночку, то вы просчитались. Мой сын стоит с войском у ворот и послал еще за подкреплением. Клянусь душой моей усопшей супруги, что Брайан разнесет этот замок по камешкам и доберется до вас, негодяев. Каждый, кто здесь укрылся, пожалеет, что родился на свет.

— Чьей душой ты клянешься? Первой жены или второй? — раздался в коридоре насмешливый голос. — С клятвами надо быть поосторожней, особенно нам, потому что мы имеем дело с человеком, для которого поклясться все равно что сплюнуть.

Джоселин, попятилась к двери, как бы ища покровительства у законного хозяина Белавура. Он появился в дверях, одетый, словно для охоты, в кожаную безрукавку и рубаху с открытым воротом. Меч и кинжал были пристегнуты к его поясу, но на нем не было панциря. А на лице блуждала улыбка, сияющая и опасная, так испугавшая ее при их первой встрече.

Монтегью, сдерживая свой гнев, чуть не задохнулся.

— Где моя дочь?

— Здесь. Обе твои дочери здесь.

Де Ленгли втолкнул в комнату Аделизу, дотоле скрытую за его широкой спиной.

Застывшее личико Аделизы напоминало гипсовую маску, зато все тело ее трепетало. Охвативший ее ужас был настолько очевиден, что Джоселин инстинктивно потянулась к сестре, желая своими объятиями утихомирить сотрясающую ее дрожь.

Крупные слезы покатились из глаз Аделизы.

— Папа… Папа… Ты пришел!

Де Ленгли ослабил свою железную хватку, и Аделиза качнулась вперед. Она бы упала, но Монтегью в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние и принял на руки обессиленную дочь.

Джоселин наблюдала за этим проявлением родительских чувств и чувствовала себя пешкой в разыгрываемой мужчинами шахматной партии. И все, кто присутствовал сейчас в комнате, это знали.

— Достаточно трогательных сцен и рыданий, — провозгласил де Ленгли. — Ты, Монтегью, убедился, что твои дочки целехоньки. Их доброе здравие и невинность зависят только от тебя.

Монтегью, обнимающий рыдающую Аделизу, выглядел сейчас далеко не так воинственно, как прежде.

— Я желаю обговорить условия освобождения моих дочерей.

— Не тебе предъявлять условия! А мои условия таковы — убирайся со всей своей сворой с моей земли, подпиши обязательство больше не воевать со мной и с моими вассалами. А чтоб ты по привычке не нарушил обещания, я возьму в заложники шестерых старших сыновей твоих рыцарей. Пусть они побудут у меня в гостях некоторое время, а заодно, если ты им позволишь, почистят конюшни, которые ты загадил!

— Гореть тебе в аду, де Ленгли!

— Вполне возможно, что мне уготовано там тепленькое местечко, но я постараюсь до этого испортить жизнь тебе и твоей ненасытной своре. И не откажу себе в этом удовольствии, Монтегью!

Как тяжело дышал этот человек, которого Джоселин называла своим отцом! Наверное, так дышат вулканы перед извержением — правда, Джоселин не видела вулканов, а только однажды прочитала о Везувии в книге.

— Ты требуешь невозможного. Везде наступили трудные времена, и вассалов не удержишь в ежовых рукавицах. Тебе, выходцу с того света, это неизвестно, но если я объявлю моим людям твои условия, они взбунтуются.

— Сочувствую, — произнес де Ленгли. Он прошел в глубину комнаты и занял то самое кресло, на котором недавно восседал сэр Монтегью. — Тогда нам не о чем разговаривать. Ты выслушал мои требования, и теперь решение за тобой.

В комнате не было водяных или песочных часов, но в напряженной тишине чувствовалось, как проходит время.

— Хорошо, де Ленгли. Я возвращу тебе эти земли. И даже пообещаю больше не покушаться на них. Но никаких заложников ты не получишь. Принимай мои условия или откажись, если посмеешь.

— Посмею? А почему бы нет? Что толку в твоем обещании вернуть мои земли, если ты завтра же проскачешь по ним с огнем и мечом? Ты сам прекрасно знаешь, что мне потребуется время, чтобы укрепить замки, насадить там гарнизоны, найти верных мне кастелянов и привести к присяге вассалов. Я должен быть уверен, что впредь твоя конница не потопчет мои посевы. Я хочу иметь талисман, чтобы отпугивать тебя отсюда, как черта, чтоб ты не посмел переступить границу.

— Это невозможно! Тебе ли этого не знать?

— Если ты так уж робеешь перед своими вассалами, отдай мне своего сына. Брайан Монтегью стоит шести заложников.

— Никогда!

Лицо Роберта де Ленгли посуровело.

— Вот ты и раскрылся, Монтегью. Все твои слова лживы. Ты собирался вернуться обратно, в эти стены… ужалив меня во сне, как змея. Убирайся прочь, гадина, пока я не раздавил тебя сапогом!

— Подожди! Я не оставлю тебе Брайана заложником, но это не значит, что я собираюсь нарушить договор. Для того, чтобы ты мне поверил, я могу пожертвовать дочерью. Я кину ее в пасть Нормандскому Льву. Неужели ты сожрешь ее без законного венчания? Грязь на твоей белоснежной мантии вряд ли тебя украсит, рыцарь. А удовольствие от женского общества ты получишь. Если оно так уж тебе надобно.

К ужасу Джоселин, отец мерзко улыбнулся и даже подмигнул Роберту.

— Так что, по рукам, де Ленгли?

— Папа— нет! Нет… — вскрикнула Аделиза.

— Заткнись!

Де Ленгли, казалось, серьезно обдумывает это предложение.

Джоселин в волнении так сжала руки, что ногти глубоко впились в ладони. Лорд Белавур, Роберт де Ленгли, Нормандский Лев после продолжительного раздумья кивнул.

— Это меня устраивает. Но только выбор оставь за мной. — Де Ленгли плотоядно улыбнулся. — Мужчинам сидеть в осаде скучновато. Хорошенькие женщины — единственное для них развлечение. Тем более что осада, как я догадываюсь, будет долгой. Не правда ли, благородный рыцарь Монтегью?

— Нет! Нет! — вскрикивала Аделиза, хватаясь нежными пальчиками за каменное плечо человека, который назывался ее отцом.

— … в осаде многое может случиться, — продолжал де Ленгли.

— Ты не осмелишься! — рявкнул Монтегью. — Стефан снесет тебе голову, если ты тронешь женщину благородных кровей. Ты… и так приговорен к казни как государственный преступник, а второй приговор получишь как насильник. Нет большего позора для рыцаря…

Де Ленгли остался невозмутим.

— Пока я держу в руках меч и со мной мои ратники, мне нечего опасаться короля и его прихвостней. Мы оба знаем, что Стефан глядит сквозь пальцы на подобные проделки своих баронов, включая и тебя с Честером. А что касается наших соседей, то они скорее согласятся сражаться на моей стороне, чем на твоей, лорд Монтегью! — Он ухмыльнулся. — Зови их под свои знамена, и ты убедишься, что я прав.

Монтегью словно бы не услышал то, что сказал ему де Ленгли.

— Ты запятнаешь грязью все сословие рыцарей, и никто не сядет за стол с негодяем. Все узнают…

— О да! Пусть все узнают. Именно этого я и добиваюсь. Я хочу, чтоб все лорды знали, что дочь Монтегью употребляли как шлюху все месяцы осады… — Он помедлил, а потом лукаво взглянул на собеседника. — За тобой выбор — какую из двух дочерей ты подаришь для утехи гарнизона? Или, может быть, мне первому следует назвать имя той, кто мне больше понравился?

С яростным криком Монтегью выхватил меч. Де Ленгли тут же отпрыгнул, загородившись от наступающего противника опрокинутым столом. Два меча сверкнули в воздухе, скрестившись, но тут стражники сэра Роберта вступили в схватку, оттеснили Монтегью, прижав его к стене.

Вопль Аделизы был ужасен. Она испугалась собственного крика и закрыла рот руками. Джоселин почувствовала, что еще мгновение, и ее чувствительная сестра упадет в обморок.

— Вы забылись, сэр. Постарайтесь держать себя в руках, — произнес де Ленгли холодно, вдруг перейдя на официальный тон. — По-моему, все сказано. А теперь убирайтесь вон, пока я еще способен сохранять выдержку и не отвечать на ваши безумные выпады.

Монтегью, беспомощный, но переполненный гневом, держал свой меч наготове. Он мысленно измерил расстояние, отделяющее его от де Ленгли, понял, что не сможет нанести ему смертельный удар, и вложил меч в ножны.

— У тебя есть время подумать до завтра. — Де Ленгли как ни в чем не бывало вернулся к прежнему развязному тону. — От того, что ты решишь, зависят и мои дальнейшие поступки. Я готовился к мести долгие годы. И уж, конечно, не упущу возможности отыграться на твоих милых дочках. С какой начать — решать тебе.

Монтегью посмотрел на Аделизу, но обратился к Джоселин.

— Защити свою сестру, — мрачно произнес он.

— Хорошо, отец.

— Папа… сделай все, что сможешь… — бормотала Аделиза, безуспешно пытаясь выглядеть мужественной. — Я люблю Брайана… Я люблю тебя, папа. Подумай обо мне!

Монтегью кивнул и отвернулся от дочерей.

— Ты ответишь за все, де Ленгли! Гореть тебе в аду!

Он проследовал к двери под неусыпным вниманием настороженных воинов де Ленгли и покинул комнату, больше не оглянувшись.

Роберт де Ленгли распорядился:

— Уведи женщин наверх, Джеффри. И позаботься, чтобы у них было все, в чем они нуждаются, вплоть до ночных горшков. Опорожнять их придется нашему часовому.

Джеффри, обнаживший меч во время воинственного выпада Монтегью, спрятал его в ножны и вежливо распахнул перед девушками дверь. Шагнув за порог, Джоселин не удержалась от едкого замечания:

— Замечательно разыгранный спектакль, милорд. Если б вы выступали на ярмарке, то набрали бы полный кошель монет.

Роберт де Ленгли остался холоден и не откликнулся на ее иронию. Джоселин знала, что он по-прежнему блефует. Ни один человек чести не решится свершить то, чем он угрожал ее отцу. Можно нарушать все законы, предавать, убивать, грабить — но этот закон незыблем.

А если она тешит себя обманом?

Аделизу было невозможно успокоить. В истерике она дрожала и металась по широкой постели, ударяясь головой о стену и деревянные спинки кровати. Никакие ласковые слова Джоселин или резкие пощечины не помогали. Наконец вся эта борьба ей надоела. Она приказала хныкающей Хейвиз разжечь пожарче огонь в камине, потом выгнала девушку прочь и налила себе полную чашу крепкого вина из кувшина, заблаговременно доставленного услужливым сэром Джеффри.

Устроившись на стуле поближе к огню, она предалась удовольствию — выпить в покое вина и чуть-чуть забыться. Не так уж плохо обстояли дела. Ее отец получил моральную оплеуху, которую заслужил, а тюремщик сэр Джеффри оказался отменно вежливым.

Она, глядя в огонь, отхлебнула еще вина. Там, на раскаленных углях, плясали крохотные саламандры, порожденные огнем и столь близкие ей существа. Джоселин могла следить за их веселым времяпрепровождением до бесконечности. Она была им сродни, снопы искр и клубы дыма были и ее стихией. Если ее когда-нибудь сожгут на костре как ведьму, это не будет страданием, а, наоборот, возвращением в тот вожделенный мир, которого ее почему-то лишили. Ей не хотелось думать о насущных проблемах, но надоедливая сестра вновь напомнила о себе.

Ее голова свесилась с кровати вниз, и она едва не задыхалась от рыданий. Джоселин посадила ее прямо, поднесла к губам кружку с горячим напитком. Аделиза отпила, закашлялась, но пришла в себя.

— Теперь мне нечего и помышлять о замужестве с Эдвардом. Все рухнуло… Я осквернена… Как я ненавижу это… чудовище. Он не человек… Он хуже самого мерзкого паука…

Джоселин убрала с потного лба сестры слипшиеся пряди тонких золотистых волос, заправила их за нежные, словно жемчужные раковины, ушки. К чему готовилась Аделиза, к чему предстоит готовиться ей, Джоселин? Кого из них первой пожрет дракон, и выручит ли их Ланселот — блистательный лорд Честер, пропитанный ложью настолько, что сам стал похож на Змия? Или на помощь поспеет благородный красавчик граф Эдвард Пелен?

— Ты получишь своего Эдварда, — без всякого убеждения в искренности своих слов сказала Джоселин. — Они с отцом — верные союзники. Разве устоит перед их объединенными усилиями де Ленгли? Едва лишь наступит завтра, ты ускачешь отсюда, и твой жених встретит тебя.

Аделиза отчаянно потрясла головой, как будто избавляясь от страшных паразитов, вцепившихся в ее волосы.

— О Боже, сестра… Он поцеловал меня. Он был так мерзок… Ты не знаешь, что это за чувство… Его гадкие… омерзительные губы…

Аделиза смежила веки, но жуткое видение не оставляло ее. Она вновь затряслась от рыданий.

— Если б папа услышал, что он сказал. Он показал мне место, где собирается овладеть мною… В темном углу в коридоре… на тюфяке… Я убью себя, если папа не явится вовремя. Да простит меня Матерь Божья, я лишу себя жизни, если он еще раз дотронется до меня.

— Не богохульствуй! — приказала Джоселин. — Никто не вправе лишать себя жизни, потому что только Господь располагает ею. Ты совершаешь смертный грех, Аделиза, говоря про это. Одумайся.

— Я все время думаю, — прошептала Аделиза. — Как мне не думать? Если б ты знала, Джоселин, на кого он был похож, когда поцеловал меня… Если б ты знала… Я не думаю, что такое могло случиться, если б я поцеловалась с Эдвардом. Он ведь совсем другой… Ведь правда, сестра?

— Откуда мне знать? — с раздражением бросила Джоселин.

— Но теперь Эдвард не захочет смотреть на меня, — твердила Аделиза. — Я уже не чиста… Мне уже не отмыться от грязи…

Джоселин раздумывала, какие найти слова, чтобы утихомирить бьющуюся в истерике сестру. Таких слов она не находила. Разумеется, де Ленгли желает Аделизу. Любой мужчина тут же встрепенется при виде златокудрой красавицы с пышными женскими прелестями, да к тому же такой невинной. Но Аделиза всегда была окружена бдительным кордоном и никогда не встречалась с мужчиной наедине. Отец заботился о ней, словно обезумевшая курица над единственным вылупившимся из снесенных ею яиц цыпленком, но чем тщательнее он опекал ее, тем она становилась все более беззащитной.

Джоселин вспомнила, как четыре года назад впервые увидела Аделизу. Она вступила тогда в первый раз за стены могучего замка Монтегью, который показался ей тюрьмой. Отец и сводный брат отнеслись к ней как к досадной ошибке Божьего провидения, которую исправить нельзя, но хотя бы можно скрыть за стенами замка.

Аделиза первая сломала лед отчуждения, встретила Джоселин как сестру, заботилась и ласкала ее, когда пришелица из Уэльса заболела жестокой простудой. Она заслоняла Джоселин, когда пьяный отец в приступе беспричинной ярости замахивался на больную Джоселин. Сколько раз она спасала Джоселин от расправы потерявшего человеческий облик от хмельного эля и жгучей досады нетрезвого родителя.

Если бы не Аделиза, то жизнь Джоселин в замке в первые годы пребывания там была бы невыносимой. Аделиза смягчала, словно расплавленный воск, любое трение, любую стычку между коренной уроженкой острова и нормандскими завоевателями, которыми тщеславно считали себя даже последние попрошайки с обильного стола Монтегью. Джоселин считала себя должницей Аделизы.

— Скажи, сестра, ты не очень испугаешься, если я тебя на пару минут оставлю одну?

— Не уходи, Джоселин! — взмолилась Аделиза.

— Только на минуточку. — Джоселин заставила себя улыбнуться. — Тебе ничего не грозит, в очаге горит огонь, теплое вино у тебя под рукой, сэр Джеффри готов выполнить любую твою просьбу. Я вернусь, и мы выпьем за здоровье сэра де Ленгли, а также чтоб он сгинул…

— Я за это готова выпить хоть чашу яда…

— Разреши мне уйти, Аделиза. Я вернусь, и мы всласть поговорим. За мое благополучное возвращение! — Джоселин отхлебнула вино.

Аделиза последовала ее примеру.

— Будь осторожна и приходи скорее!

На просьбу Аделизы Джоселин ответила безмолвным кивком, так же молча, но властно она отстранила стражника, прилепившегося спиной к двери, и прошла по холодным коридорам к лестнице.

Она надеялась, что лорд де Ленгли, заимев козыри в игре, затеянной им, все-таки соизволит повидаться с нею.

Воин, не уверенный, что правильно выполняет приказ милорда, неуклюже топал вслед за нею. Достигнув подножия лестницы, он, робея, распахнул перед ней дверь в комнату для совещаний.

Джоселин подумала, что зря явилась сюда. Десяток вооруженных мужчин склонились над столом и рассматривали грубо набросанный чертеж замка.

Она подалась обратно, спрятавшись за каменный свод. Ее остановил возглас одного из соратников де Ленгли.

— Опять здесь эта ведьма. Милорд, неужели нет никаких засовов, чтоб от нее укрыться?

Де Ленгли отнесся спокойно к возгласу молодого соратника.

— Что вас привело сюда, Джоселин? — спросил он.

— Я хочу побеседовать с вами, сэр, наедине.

— Наедине? А как же мои товарищи по оружию? Если мы с вами начнем шептаться в стороне от них, то они подумают, что я задумал измену… Не рассчитывайте, что я слаб душой и телом. Нам не о чем разговаривать.

Его резкость не испугала Джоселин. Она переступила порог и шагнула в комнату, запретную для женщин.

— Я пришла сюда, чтобы высказать вам благодарность за вашу доброту. Вы вознаградили меня полной мерой за оказанные вам услуги. Сэр Аймер Брайвел остался жив, потому что я ухаживала за ним. И ваш замок обеспечен едой не в малой степени благодаря мне. Неужели такой хороший хозяин и благородный рыцарь откажется заплатить долг бедной просительнице?

Она жгла его презрением, и если не чувствовал этого он, то его воины были унижены.

— Я уважу вашу просьбу. Оставьте нас! Суровым движением бровей он заставил своих приближенных удалиться, и они покинули комнату. Последний из уходивших плотно затворил за собой дверь.

Джоселин приготовилась к встрече с чудовищем. Она была готова отдать свою девственность прямо здесь или там, где захочет милорд. Все равно она была обречена… неважно как и где… на позор и унижение. Ей нечего бояться своей участи. За ее грех ответит он.

— Ну так что, мадам?

Почему-то ее сердце бешено билось в груди, хотя ей казалось, что она готова ко всему.

— Я хотела… поговорить. Я стала предметом сделки…

— Конечно, — прервал он ее. — Сделки между вашим отцом и мною. Мне нужны земли, которые мне принадлежат по праву. Очень жаль, что две девушки оказались замешаны в эту недостойную свару. Вся вина лежит на вашем папаше, а отнюдь не на мне.

Она вся напряглась, но не опустила высоко поднятую голову и не отвела глаз.

— Я ненавижу вашего отца, леди Джоселин. — Эти тихие слова были произнесены со всей зловещей искренностью.

— Так возьмите меня и удовлетворите свое чувство мести, сэр де Ленгли. Только не трогайте Аделизу. Я готова заменить ее…

11

Роберт сумел сдержать себя и со стороны выглядел вполне спокойным и рассудительным, хотя все внутри его кипело от возмущения. Как несправедлива к нему жизнь! Ничего, кроме презрительной подачки, он не получил за победу на поле брани.

— Нет! — воскликнул он так резко, что девушка отшатнулась. Опомнившись, он произнес уже спокойно: — Вашему отцу предстоит сделать выбор…

Ее глаза своим изменчивым цветом напомнили ему витражи в соборе, где он побывал однажды, навестив французскую столицу. Там тоже все переливалось, искрилось и колдовски менялось, когда солнце заглядывало в окна сквозь бегущие по небу облака.

— Нет, — повторил он. — Не будем терять надежду, что ваш отец образумится…

— Не сомневаюсь, — подтвердила она. — Торгашу известна цена любого товара и то, сколько можно нажить прибыли, если продавать его поштучно. Но неужели вы, сэр, согласитесь купить залежалый товар?

— Сначала я удостоверюсь, что он не подпорчен.

— Однако я хочу быть уверена, что торг состоится. Иначе…

Де Ленгли прервал ее речь, будто взмахнув мечом, отсекая ей все пути назад.

— Вы, наверное, сошли с ума, мадам, что вздумали со мной торговаться. Вы и ваша милая сестра Аделиза находитесь в моих руках. Условия, которые я выдвинул вашему отцу, весьма обычны для наших суровых времен. Могу просветить вас насчет деталей подобного торга.

— Лучше не надо. Я предпочитаю получать уроки не выслушивая грубые слова, а на практике. Тем более что все, что вы можете предложить, мне известно.

Он вопросительно вскинул брови.

— Нечему тут удивляться, милорд. Я деревенская девушка и знаю, как самцы покрывают самок, когда им это требуется. У легендарного рыцаря детородный орган не длиннее, чем у хряка, что мы обрезаем на холодец. А вот бедненькой Аделизе пережить подобное унижение будет невмоготу. Она умрет, если это действо не будет освящено капелланом.