2

Громадное пространство холла заволокло дымом. Царившая в нем тишина настораживала. В центре зала, в очаге, приподнятом на сложенных камнях, чадили багрово-красные поленья. Брызги попавшего на них жира с шипением догорали.

За спиной Роберта вздымались вверх огненные сполохи пожара. Тень от его фигуры приобрела гигантские размеры и накрыла весь пол до самых дальних уголков черным покровом.

Роберт задержался на пороге. Кроме противостоящего ему стражника, в холле, казалось, не было ни единой живой души. Воин прикрылся щитом, готовый к обороне. Но внезапно его лицо стало белее мела, а глаза округлились в ужасе.

Роберт занес меч, собираясь атаковать, но его противник попятился назад с громким воплем:

— Мертвец ожил! Нормандский Лев вышел из могилы!

В дыму и пламени Роберт несомненно выглядел выходцем из преисподней. Он и не думал разубеждать врага, подобное суеверие было ему на руку. Воспользовавшись растерянностью стражника, он замахнулся мечом, готовый разделаться с ним, но удар пришелся в пустоту. Воин обратился в бегство. Дробный стук сапог по ступенькам винтовой лестницы означал, что враг поспешил укрыться на втором этаже.

Роберт перевел дух. Он позволил себе даже на мгновение расслабиться. Но его зрение, а главное, слух были начеку. Холл не был пуст, как ему поначалу представлялось. Поблизости кто-то учащенно дышал. Может быть, это его собственная кровь стучит в висках? Схватка за Белавур длилась считанные минуты, но Роберт отдал ей все свои силы. Раньше было по-другому.

Когда-то во время боя силы в нем, наоборот, прибавлялись с каждым поверженным им наземь врагом. Он поступил глупо, что так вырвался вперед, лишившись надежного тыла. Сколько же их, невидимых врагов, может прятаться в задымленных темных углах? Правильнее будет, если он останется у входа в цитадель до поры, когда Джеффри с воинами не пробьются к нему.

Внезапно хриплый, еще мальчишеский, ломающийся голосок раздался совсем рядом:

— Милорд… Вы призрак или человек?

Один взмах меча Роберта мог разрубить его пополам, но, к счастью, мальчик избежал соприкосновения со смертоносной сталью. Острие чуть-чуть не задело его бледное, чумазое от сажи лицо.

Это был тот самый кухонный служка, который приволок бревно под дверь цитадели в самый решительный момент. Роберт с облегчением вздохнул.

— Думай как хочешь. Что тебе больше подходит?

Мальчишка был озадачен.

— Нам говорили, что вы, милорд, сгорели дотла. Люди, прибывшие из Нормандии, даже поклялись в этом на распятии.

— Как видишь, я все-таки сделан не из золы, а из мяса и костей.

— Простите, милорд, но я еще не сталкивался в жизни с чудесами, хотя, говорят, они случаются часто.

Кожаные доспехи Роберта были обрызганы еще не запекшейся кровью, брови были опалены — конечно, он был похож на исчадие ада. На шее его была кровоточащая рана. Он провел по ней рукой и показал окровавленные пальцы недоверчивому мальцу.

— Можешь сам убедиться, что из меня течет кровь. Если дьявол слепил меня из пепла, откуда бы ей тогда взяться?

Мальчик сделал робкий шажок поближе к Роберту. Они молча разглядывали друг друга. Сколько лет мальчугану? Вероятно, чуть больше двенадцати. Но он высок ростом, а длинные темные волосы уже ниспадают на плечи, как у взрослого юноши.

Роберт кивнул головой в сторону лестницы, ведущей наверх.

— Сколько их там?

— Вы спрашиваете про воинов? Там их нет… Может быть, только парочка-другая жалких трусов. В комнатах только слуги и женщины. Остальные стражники отсиживаются в башнях и на стенах.

Серьезность тона и осведомленность мальчика понравились Роберту.

— А ты смог бы назвать точное число всех воинов гарнизона? Ты умеешь считать?

— Их в два раза больше, чем пальцев на моих руках. Я говорю о тех, кто остался в живых. Некоторые сбежали, как только начался бой, но они скоро оголодают и вернутся. И сложат оружие к вашим ногам, милорд! — Громкий зов Джеффри отвлек Роберта. Огонь, пожиравший лестницу, был хоть и с трудом, но погашен. Джеффри со своими людьми карабкался по обугленным дымящимся ступеням.

— Двор замка и сторожевая башня у нас в руках, — поспешил доложить он. — Но остерегайтесь, милорд, сами идти вперед. Будет лучше, если я поведу людей наверх, а вы побережете себя.

Количество воинов Роберта в холле все возрастало. Размахивая факелами, они извлекали из-под скамей и из-за сундуков испуганных слуг и служанок, собирая их в одну, гудящую как потревоженный улей, толпу возле центрального очага.

Роберт, отдав необходимые распоряжения, вспомнил про мальчишку. Его взгляд отыскал мальца на том же самом месте, где они разговаривали с минуту назад. Мальчик прижимался спиной к стене, горделивый и неприступный, не позволяя победителям даже коснуться его и смешать с общим стадом пленников.

— Я не отблагодарил еще тебя как положено, — произнес Роберт. — Мы обсудим это позже. Я не забуду того, как ты помог мне.

Он обратился к Уолтеру де Форсу, с минуту назад назначенному им комендантом замка:

— Хорошенько запомни физиономию этого малыша! За его жизнь ты отвечаешь головой. Мы перед ним в вечном долгу. Без его помощи мы вряд ли бы топтали сапогами эти плиты.

Ветераны множества битв сомкнулись вокруг своего вождя тесным кольцом. Он обратился к ним с краткой речью:

— Я хочу полностью очистить свой дом от пакости, которая оскверняла его в годы моего отсутствия. Тот, кто добровольно сложит оружие, пусть живет. Ну, а с теми, кто вздумает сопротивляться… — Он сделал нарочитую паузу и добавил ледяным тоном: — Вы сами знаете, как с ними надо поступить.

Удушающий запах пожара проник в комнатку девушек. Снаружи все время доносились вопли и стоны. Видимо, пришельцы добрались до клетушек, где пряталась женская прислуга.

Джоселин заперлась на все засовы. Она с удивлением обнаружила, что руки ее даже не дрожат, что разум методично руководит всеми ее действиями. На этот раз она пожалела, что окошко ее спальни не выходило во двор. Тогда бы она уже давно знала, что происходит. Но когда-то она сама выбрала себе эту комнату с окном, выходящим на просторы полей, откуда хоть изредка в ясные дни могла разглядеть очертания далеких гор Уэльса, о которых так тосковала.

Теперь ей оставалось только гадать, кто напал на замок и каков исход сражения. Впрочем, кто вышел из схватки победителем, было уже ясно.

Она рассеянно смотрела на Аделизу, потому что мозг ее был занят решением задачи, решить которую было, к сожалению, невозможно.

— Боюсь, что все выходы уже перекрыты. Я ругаю себя, что улеглась спать так рано. Я бы проследила тогда за этим чертовым Эдгаром Тетбери. Впрочем, он уже не держался на ногах, когда пожелал мне спокойной ночи. Пьяный болван не смог защитить такую крепость!

Собственная беспомощность приводила ее в бешенство. Она произносила какие-то успокаивающие слова, убеждала Аделизу и горничную Хейвиз, что ищет пути к спасению, но эта роль плохо ей удавалась. Аделиза вот-вот впадет в истерику, да и служанка уже тихонько подвывала от страха. Скоро голоса обеих женщин сольются в одном отвратительном жалком хоре.

Где этот пьяница-комендант? Вероятно, он уже валяется во дворе со вспоротым брюхом. Им оставалось надеяться только на себя.

Джоселин швырнула Аделизе ворох одежды.

— Одевайся быстрее. Наши запоры долго их не удержат!

Скулеж сестры и служанки действовал ей на нервы гораздо больше, чем звуки сражения за стеной. Она попыталась заткнуть им рты суровым окриком:

— Тихо! Может, они подумают, что нас здесь нет. Ты, дура, — обратилась она к Хейвиз, — прекрати выть и помоги одеться госпоже. И повторяю — заткнитесь, а то я выкину вас обеих отсюда и пусть они с вами делают, что хотят!

Зажженный ею огарок свечи едва освещал комнату. Женщины поспешно одевались. Их тени, уродливо искаженные, метались по стенам. Джоселин распахнула дверцы своего платяного шкафа и выхватила первое, что попалось под руку. Она напялила поверх ночной сорочки длинную, до пят желтую тунику. И тут ей бросился в глаза спрятанный между стопками постельного белья кинжал.

Это оружие она брала с собой, когда совершала одинокие прогулки вне крепостных стен. Она знала, как им пользоваться. Ее воспитатели в Уэльсе позаботились о том, чтобы девочка не только пряла, вышивала и забавлялась куклами, во и приучила бы свои пальчики сжимать кинжальную рукоять.

Какие-то секунды она колебалась, потом схватила кинжал и несколько раз взмахнула им, пробуя, сможет ли эта отточенная сталь послужить ей.

Шум на лестнице и в коридорах все возрастал. Запертые двери вызывали у пришельцев ярость. В ход пошли топоры.

«Кто же тот смельчак, решившийся напасть на Белавур? Его сумасбродный поступок не останется безнаказанным. Отец, разумеется, отомстит. И отомстит жестоко».

Джоселин обернулась к Аделизе. Красавица сестра оделась в небесной голубизны платье, сидевшее на ней неуклюже, так что кружавчики ночной рубашки выглядывали в вырезе на груди и из-под слишком коротких рукавов. Но и в таком виде она все равно была невероятно красива, что было совсем не к месту и не ко времени. Слава Богу, хоть служанка перестала вопить и только щелкала от страха зубами.

Острые лезвия топоров вонзились в дверь спальни и принялись крошить ее в щепки. Ничто не могло противостоять их напору. Радостные возгласы нападавших возвестили о том, что крепкое дерево наконец-то поддалось их усилиям. В образовавшейся щели блеснула сталь.

Джоселин заслонила собой Аделизу.

«Неужели это явь, а не сон? Какой безумец покусится на дочерей могущественного лорда Монтегью? Нет у него таких врагов, кто бы не побоялся его жестокой мести».

Чей-то голос прозвучал в спальне мягко и успокаивающе. Джоселин не сразу поняла, что это говорит она сама, обращаясь к сестре:

— Все обойдется, Аделиза. Мы слишком ценная добыча, чтобы нас тронули даже пальцем. День-два пройдет, и нас выкупят! Так будет, поверь мне.

Разбойники между тем продолжали крушить дверь. Кто-то командным тоном подстегивал их старания. Аделиза задрожала так, что Джоселин едва могла удерживать ее. Хейвиз опять завопила, что было мочи.

В коридоре послышался радостный возглас:

— Нам и тут повезло! Тут целый гарем!

Затем последовал хохот.

Джоселин бессознательно считала про себя удары топора. Сколько еще секунд выдержат запоры? И кто они, эти негодяи? Какой они запросят выкуп? «Три… четыре…» Дверь разваливалась на куски у нее на глазах. «Пять… шесть… Святая Мария, Матерь Христова! Прости нам грехи наши!»

В отверстие, проделанное в двери, пролезали воины. Черти в аду, наверное, выглядели точно так же.

Джоселин спрятала руку с обнаженным кинжалом за спину. Сердце ее учащенно колотилось. Ею овладело яростное желание воткнуть кинжал в грудь или в горло первому из мужчин, что приблизится к ней.

Но враги, словно издеваясь над ней, вовсе не торопились. Их проникало в комнату все больше, а топоры все расширяли дыру в двери. Джоселин думала, что нападавшие будут облачены в цвета злейшего врага ее отца, лорда Честера. С тех пор, как Монтегью стал поддерживать короля Стефана, змеиный перевертыш Честер, в очередной раз нарушив присягу, перекинулся на сторону Генри Анжуйского. Честер был как раз и знаменит своим умением крутиться, как флюгер, улавливая, откуда дует ветер, и беззастенчиво меняя покровителей.

Но заполонившие тесную комнату люди не носили на одежде никаких гербов. Их платье и доспехи были потрепаны, как у лесных грабителей. Скорее всего, они были похожи на стаю одичавших собак, брошенных хозяином.

Жадные и сладострастные мужские взгляды, минуя Джоселин, похотливо ощупывали соблазнительные очертания фигуры Аделизы. Как бы ни заслоняла собой сестру Джоселин, золотые локоны сразу же привлекли их внимание.

Джоселин нашла в себе силы нарушить молчание первой, причем сама удивилась спокойствию и высокомерности своего собственного тона.

— Перед вами, господа, леди Аделиза Монтегью, а я — леди Джоселин, ее сводная сестра. Наш отец — лорд Уильям Монтегью вам щедро заплатит, если вы не причините нам вреда.

— Так, значит, вы отродье Монтегью?

Эти слова донеслись из темного коридора. Попирая подошвами опаленных пламенем подкованных сапог щепки, разбросанные по полу, в комнату шагнул их предводитель — черный от сажи и обрызганный кровью. Он был одет, быть может, даже беднее, чем любой из них, но каждый его жест, интонация голоса были исполнены властности, выдававшей его знатное происхождение.

Если его люди были лишь голодными волками, жаждущими поскорее насытить свою голодную утробу чем угодно, то ему требовалась пища поизысканнее. Она догадалась, что он из числа тех рыцарей «удачи», кто давно уже забыл, что существует дворянская честь, милосердие и уважение к женщине. Семнадцать лет междоусобной войны смогли испепелить все добрые чувства в душах мужчин.

Его воины расступились. Он шагнул к ней с опущенным вниз мечом, обагренным засохшей кровью. Взгляд его встретился со взглядом Джоселин словно в поединке. Огарок свечи таял, погружая комнату во мрак. Искры, вспыхнувшие на догорающем фитиле, отразились в его зрачках.

Повинуясь древнему как мир инстинкту, который заставляет огрызаться даже слабого зверька, пойманного в капкан, Джоселин замахнулась на него кинжалом.

Он замер. Его рука с обнаженным мечом не шевельнулась, хотя он мог бы легко отразить удар. Он защитился не оружием, а улыбкой.

— Будет лучше, моя леди, если вы отдадите мне это жалкое орудие, предназначенное для резки жаркого за столом, а не для того, чтобы убивать. Если я выбью его у вас из рук, то причиню вам боль. Вам все равно не удержать его в своих пальчиках.

За спиной у Джоселин вновь громко зарыдала Аделиза, ей начала вторить глупая Хейвиз. Но Джоселин откликнулась на его насмешливую тираду лишь тем, что еще крепче сжала в руке оружие. Его губы скривились в усмешке. Она понимала, что все ее попытки держать себя с достоинством в глазах победителя выглядят смехотворно.

Облизнув пересохшие губы, она произнесла:

— Каковы ваши условия? И можно ли вам верить?

— Какие могут быть выставлены условия победителю? Вы потерпели полное поражение. Так о каких условиях вы говорите?

— Что она там бормочет насчет условий, мой господин? — спросил кто-то из воинов.

Но ни предводитель отряда, ни Джоселин не отвлеклись на этот голос, так некстати прозвучавший. Их глаза не отрывались друг от друга.

— Она прямо-таки пышет желанием сразиться со мной. Неужто у всех Монтегью такие отчаянные головы? Или только их женщинам присуща безрассудная отвага? А мужчины не склонны лезть на рожон… Но я не разделяю ваш воинственный пыл, мадам, и не так кровожаден, как вы… Подержи-ка мой меч, Аймер, — обратился он к молодому воину, стоящему поблизости.

Внешне он вел себя с холодной вежливостью, но в его поступках и в каждом произнесенном им слове ощущался ядовитый сарказм.

— К вашему сведению, мадам, я уже завладел всей крепостью… За исключением этой комнаты, где вы так мужественно держите оборону. Вся ваша стража или полегла на поле боя, или сдалась в плен. Сопротивляясь мне, вы поступаете не только неразумно, но и нарушаете мои законные права. Разве может временный постоялец, да еще нежеланный, предъявлять какие-то требования к хозяину дома?

Он сделал паузу и добавил мягко, но с явной угрозой;

— К тому же я не тот человек, от которого можно что-то требовать. Никому не советую становиться мне поперек дороги.

— Вы сказали, что этот дом ваш? — вырвалось у Джоселин.

— Именно это я и сказал.

Подобное утверждение, весомое, будто каменная глыба, обрушившаяся с высоты, заставило ее похолодеть. Никогда раньше она в глаза не видела этого человека. Он покинул Англию еще в тот год, когда она училась ходить. Но почему-то образ его часто возникал перед ее мысленным взором и чей-то неведомый голос нашептывал пугающие предсказания, что он несет дому Монтегью разорение и смерть.

У нее был дар ясновидения, за который ее в семье Монтегью прозвали ведьмой. Что ж, она действительно оказалась пророчицей. Он явился точно такой, каким она его и представляла — с рыжевато-коричневой копной волос на голове и с желтыми, светящимися во мраке глазами хищника.

Все же, чтобы увериться до конца, она шепотом задала вопрос, на который заранее знала ответ:

— Кто вы?

— Я Роберт! Истинный хозяин Белавура.

Аделиза в ужасе вскрикнула, ноги ее подкосились. Она потеряла сознание и рухнула на пол. Хейвиз опустилась на колени рядом с бесчувственным телом госпожи, крестясь и невнятно бормоча молитвы, мешая французские и английские слова. Джоселин до крови закусила губу, чтобы не выдать охвативший ее суеверный страх.

Роберт де Ленгли, Нормандский Лев, неустрашимый воин короля Стефана, самый знаменитый рыцарь последнего столетия, тот, о ком слагались легенды, — вот он здесь, в этой комнате, восставший из могилы мертвец!

Отец Джоселин когда-то подло предал его, присвоил себе его земли и замки и с кощунственной радостью отпраздновал известие о его гибели. Уже год прошел, как были захоронены где-то в Нормандии его останки.

Внезапный порыв ветра ворвался в комнату, всколыхнул дверные драпировки, раздул пламя чадящих факелов в руках воинов. Смуглое лицо Роберта озарилось неверным колеблющимся светом. В это мгновение оно показалось Джоселин неживой бронзовой маской.

— Вы мертвы и давно похоронены, — с безумной решимостью заявила она.

— Не вы одна так думаете, — усмехнулся Роберт.

Она заслонилась от его взгляда лезвием кинжала, как будто сталь могла послужить ей защитой от выходца с того света.

— А что думаете вы?

3

Роберт медлил с ответом. Его удивляло, даже, пожалуй, забавляло поведение этого беспомощного существа, загнанного, но посмевшего огрызаться. В своей бурной и горестной жизни Роберт мало уделял внимания женщинам. Он давно убедился, что чем меньше они будут затрагивать его душу и сердце, тем легче будет с ними расставаться после коротких и тревожных ночей у походных костров, когда ему приходилось оставлять их, плачущих, несчастных, на растерзание врагам, упорно преследующим его малочисленное войско.

Но эта трепетная птичка с острым клювиком, взращенная в подлом гнезде Монтегью, пробудила в нем любопытство.

Он еще раз бесцеремонно окинул взглядом ее хрупкую фигурку. Сестрица этого злобного демона в женском обличье выглядит гораздо более аппетитно. Недаром ого воины смотрят на нее с таким вожделением. Они исстрадались по чисто вымытому женскому телу, да к тому же еще не тронутому мужской рукой. Красота невинной златокудрой Аделизы вызывала похоть и желание немедленно завладеть этой нежной податливой плотью.

Однако девушка, замахнувшаяся на него кинжалом, была ему более интересна, чем ее сестра, хоть она и не вышла ростом и была худа так, что в вырезе платья выпирали ключицы.

Темные растрепанные волосы, не прибранные, как обычно, под чепчик, клубились, как грозовые тучи, над ее головкой, а сзади, за спиной, ниспадали почти до талии. Бледный овал лица, белее меловых скал острова Уайт, выдавал ее возбуждение и внушаемый Робертом и его разбойничьей свитой страх. Но носик, гордо вздернутый вверх, и рот, широкий и способный, вероятно, на ласковую и добрую улыбку, были отменно хороши.

Исторгающая из себя яд и злобу, она была, о Боже, так искренна в своей ярости!

А ее брови — черные, густые! Как они строго сдвинуты к переносице. А ресницы, не допускающие света в глубину ее кошачьих глаз, ни от огарка свечи на столе, ни от факелов, запаленных воинами! А зрачки с золотистым ободком!

«Чур меня! Ведь это ведьмины очи».

Не было в ее личике соблазнительной пухлости, приличествующей особе женского пола. Лишь острые скулы, как у легендарных гуннов, наводивших когда-то страх на всю Европу, или как у еще более древних кельтских племен, населявших остров, названный римлянами Британией.

Он мог бы с легкостью опрокинуть ее на спину, ступить сапогом на ее распростертое на полу тело, отдать на забаву своим воинам или приказать сжечь ее, как ведьму, на костре. Но вместо этого он решил ее удивить.

Протянув руку, Роберт попросил ее так вежливо, как не говорил даже с самой королевой Франции и служителями церкви: