Глава тринадцатая

Процесс моего выздоровления протекал нормально и, с точки зрения докторов, без всяких видимых осложнений.

За две недели, которые я провела в госпитале в Рандуике, меня навещали только Дженис, ее отец и Генри О'Малли. На первых порах ко мне вообще никого не пускали, потом я наотрез отказалась видеть кого бы то ни было, кроме этих троих. Женщина, назвавшаяся Джульеттой Лайл, трижды пыталась встретиться со мной, но под разными предлогами я уклонялась от встречи. В третий раз она оставила записку, в которой просила непременно связаться с ней после выхода из госпиталя. Причем в качестве обратного адреса указала квартиру Коннора на Кингс-кросс. Я восприняла этот факт со смешанными чувствами.

С какой стати, размышляла я, она так настойчиво добивается встречи со мной, если отношения между ней и Коннором столь близкие, как я себе вообразила? Почему она предложила увидеться с ней на его квартире, если у меня появится подобное желание? Я вовсе не считала, что понимаю мотивы ее поступков, и на какое-то время мне удалось выбросить из головы всякие мысли об этом. Я приобрела вредную привычку — из боязни последствий закрывать глаза на возникающие проблемы. И больше не думала о Джульетте Лайл, потому что боялась до чего-то додуматься, и даже старалась по той же причине не думать о Конноре, хотя это удавалось мне намного труднее.

Дженис — ив меньшей степени Генри — отвлекала меня от горьких, проникнутых жалостью к себе самой раздумий. Они обручились сразу же после того, как Генри признали вполне здоровым, их счастье и радость во многом помогли мне восстановить веру в человека. Оба были со мной очень ласковы, и я часто виделась с ними.

Генри покинул госпиталь раньше меня на два дня; он планировал провести две недели с отцом Дженис, который уже находился в Блу-Маунтинс. Они пригласили и меня, но по какой-то неизвестной мне самой причине я отказалась, неопределенно пообещав, что если я передумаю, то поставлю их в известность.

В день выписки Дженис приехала за своим женихом в роскошном «Додже», и я смотрела им вслед с застрявшим комком в горле. Они уходили из моей жизни, но я не жалела об этом. Ведь они были счастливы, прекрасно подходили друг другу, а я ничего не могла дать ни одному из них. Очевидно, вполне справедливо, что они оставили меня одну и вдвоем пошли дальше по жизненному пути.

По странному совпадению я в этот же день получила письмо от Рейн, переправленное воздушной почтой из Рангуна. Мне принесли его спустя десять минут после отъезда Генри и Дженис, читая его, я поняла, что колесо фортуны сделало полный оборот.

Рейн вновь нашла Алана. Письмо было коротким и не содержало сколько-нибудь определенных сведений, но, читая между строчек, я поняла, что Рейн также приближалась к личному счастью. Возможно, для его осуществления потребуется некоторое время — так, по крайней мере, считала сама Рейн, — но вероятность счастья была реальной. Алан вновь взялся за изучение юридических наук, а Рейн поступила на работу в адвокатскую контору, они регулярно встречаются. Но самым знаменательным, пожалуй, было то обстоятельство, что Алан попросил Рейн «передать мне привет», сам же не написал ни строчки. Я была этому рада. Алан больше не обременял мою совесть, и воскрешать прошлое не имело смысла.

Таким образом, остался один Коннор. Я была связана с ним законными узами, прочность которых напрямую зависела от того, признает ли он их или нет. Но, ослабленная физически и духовно, я не решалась подвергнуть себя испытанию, которое и в нормальных-то условиях потребовало бы напряжения сил. У меня не было конкретных доказательств, подтверждающих мое предположение, что Джульетта Лайл заняла в сердце Коннора мое место, но интуиция подсказывала мне, что это именно так. Она очень красива. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть и оценить ее прелести. Цветущая, юная, она принадлежала к тому типу женщин, которые особенно привлекали Коннора. Он часто говорил мне, что, как художник и мужчина, обожает красивых женщин. В то время меня это не беспокоило, потому что он считал меня красивой, причем не имело значения, была ли его оценка справедлива или нет. Но теперь... Я внимательно принялась разглядывать в зеркальце свое бледное, осунувшееся лицо и тяжело вздохнула. Болезнь здорово меня подкосила. В зеркальце я увидела пожелтевшую, исхудавшую физиономию, морщинистую и усталую, со следами горьких разочарований. Никакого сравнения с красотой Джульетты. Такое лицо могло вызвать у Коннора жалость, не больше.

Доброжелательная молодая сиделка, принимавшая меня в день прибытия в палату, подошла сзади как раз в тот момент, когда я убирала зеркальце в сумочку. Заметив мою недовольную гримасу, она робко проговорила:

— Вы не против, если я сделаю вам массаж лица и макияж? До поступления на военную службу я работала в салоне красоты Элизабет Арден и кое-чему научилась. Была бы рада, если бы вы позволили, мисс. Могла бы заняться вами в свободное время, уверена, вы сразу почувствуете себя по-другому. — Она коснулась моей щеки проворными пальцами. — У вас хорошая кожа, но ей недостает настоящего ухода. Не сомневаюсь, после одного-двух сеансов вы будете довольны результатом.

Поблагодарив, я предоставила ей полную свободу действий, не очень-то веря в то, что она способна многое изменить в столь короткий срок. Но она совершила буквально чудо. К моменту выписки из госпиталя моя кожа заметно посвежела. Это вынуждена была признать даже я сама. Мой искусный макияж произвел сильное впечатление на главного врача, осматривавшего меня перед выпиской. Если раньше он советовал мне после госпиталя непременно несколько недель провести в пансионате или в санатории, то теперь, когда я снова отказалась, он уже не настаивал.

— Вы выглядите на удивление хорошо, принимая во внимание все обстоятельства, — заметил он, и я спрятала улыбку, когда он добавил — Наконец-то у вас на щеках появился румянец. Вам осталось только прибавить немного в весе. Ну что ж, думаю, раз вы готовы, можем с вами расстаться. Вы получите оплаченный отпуск по демобилизации, не так ли? Вопросы выплаты жалованья и пособия уже урегулированы?

После моего утвердительного ответа он подписал необходимые документы, собрал их вместе и протянул мне руку.

— Все эти бумаги будут отправлены в Мельбурн, в британскую штабную группу связи, которая, насколько мне известно, занимается вашим делом. Поэтому документы оставьте у меня, я позабочусь, чтобы их своевременно переслали по назначению. Теперь мне осталось только попрощаться и пожелать вам счастья, миссис Дейли. Очень советую вам некоторое время пожить в горах, если есть такая возможность. Но пусть этим вопросом займется муж. Ведь отсюда вы поедете прямо к нему, не правда ли?

Я пробормотала что-то нечленораздельное, старательно избегая его взгляда. Мы торжественно пожали друг другу руки, и я вышла из его кабинета. С этого момента я вновь стала гражданским лицом, свободным от армии, свободным от военного госпиталя. Могла делать что угодно и идти куда угодно, за исключением того места, куда я рвалась всей душой.

В канцелярии чиновник вручил мне целый ворох бумаг, объяснил подробно значение каждой из них. Как оказалось, мне полагались талоны на одежду и бензин, железнодорожный билет и солидная денежная сумма. Кроме того, я получала право бесплатно ездить в Сиднее на всех городских автобусах и трамваях, а также на пригородных поездах.

— А теперь по магазинам, мадам? — весело заметил чиновник. — Думаю, вы с радостью сбросите военную форму и наденете красивое платье и шляпку.

Дельная мысль, решила я, оглядывая свою потрепанную военную блузу. У меня было достаточно промтоварных талонов и куча денег, чтобы по-настоящему разгуляться. На это уйдет несколько часов. За это время я смогу обстоятельно обдумать свою проблему с Коннором и окончательно решить, как мне поступить с ним и с нашим браком.

Я уже направлялась к вызванному для меня такси, когда меня догнала знакомая сиделка из моей палаты и передала мне еще одно устное послание от Джульетты Лайл. Она настоятельно просила непременно прийти на квартиру Коннора. С неподвижным лицом и крепко сомкнутыми губами я выслушала сиделку, поблагодарила ее и пообещала разобраться с этим делом. Она, нахмурившись, смотрела, как я садилась в такси, на юном лице застыло выражение удивления и тревоги. Мои вещи уже находились в багажнике, и ей можно было уйти, но она почему-то все стояла и стояла.

— Прощайте и всего хорошего, миссис Дейли, — крикнула она и, будто спохватившись, добавила: — Вы чудесно выглядите, словно никогда и не болели.

Я знала, что это неправда, тем не менее от ее слов сделалось теплее на душе; и именно под их воздействием часом позже — примеряя очень красивое платье в одном из лучших магазинов Сиднея — я решила, несмотря ни на что, сходить на квартиру Коннора.

— Я сразу надену вот это платье, — заявила я продавщице, — если вы потрудитесь завернуть мою военную форму. Мне нужны также подходящие туфли, шляпка и сумочка.

— Разумеется, сударыня, — улыбнулась она. — Уверена, у нас есть все, что вам нужно.

Продавщица не обманула. Из магазина я вышла совершенно преобразившейся; старая военная форма была аккуратно упакована в коричневую бумагу, а изрядно похудевшая пачка талонов покоилась в новой элегантной сумочке из искусственной крокодиловой кожи. Водитель такси выгрузил мои вещи у небольшой гостиницы, которую он мне порекомендовал. Сняв комнату, я собралась с духом, вновь села в такси и назвала адрес Коннора. Решение было принято, дальнейшее находилось в руках судьбы. Внезапно я перестала испытывать страх...

На мой звонок дверь открыла Джульетта Лайл, казавшаяся усталой и немного смущенной. Она проводила меня в знакомую жилую комнату и предложила кресло. Вблизи она выглядела старше, чем я себе представляла, но все же была очень хороша собой — высокая, стройная, с великолепной прической и несомненными признаками прекрасного воспитания, которых я почему-то вовсе не ожидала в ней обнаружить.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, а затем, судорожно вздохнув, она сказала:

— Так вы — жена Коннора?

— Да, я его жена, мисс Лайл, — проговорила я холодно.

— Миссис, — поправила она меня, — миссис Лайл. Я замужем.

— Ах, вот как! — Я постаралась не показывать своего удивления, очевидно, мне это не удалось, так как легкая улыбка тронула уголки ее губ. И мне бросилось в глаза, что она улыбалась точно так же, как и Коннор, что у нее улыбка такая же обаятельная, как у него.

— Почему вы отказывались повидаться со мной в госпитале? — спросила она укоризненно. — Я уже давно пытаюсь встретиться с вами.

— Да, мне об этом известно, миссис Лайл, — призналась я. — Сожалею, но у меня не было желания видеть вас. Я... то есть...

Я замолчала и, чувствуя себя неловко, покраснела. Теперь было трудно объяснить, почему я отказывалась от встречи с ней. Она вовсе не принадлежала к тому типу людей, к которому я ее причислила, вопреки всякой логике и рассудку она даже начала мне нравиться.

— Вы больше не любите Коннора? — спросила она. — Вас не интересует, что случилось с ним?

Я почувствовала, как у меня екнуло и тревожно забилось сердце.

— Разве он не здесь? Миссис Лайл, что с ним произошло? Ради Бога, говорите! Он болен? Да скажите же скорее, что с ним, я...

К моему облегчению, я увидела, что она немного расслабилась.

— Значит, все еще любите?

— Конечно, люблю. Разве вы не понимаете...

— Возможно, уже кое-что начинаю понимать, хотя полностью не уверена. Коннора здесь нет, но я надеюсь, что он скоро вернется. Вы болели... — Она коснулась тонкими пальцами моей руки — доброжелательно, ласково, и, как ни странно, этот жест не был мне неприятен. — Вы не должны волноваться. Ведь вы серьезно болели...

— Я уже в полном порядке, — отмахнулась я. — А вы... пожалуйста, расскажите мне о Конноре. — Внезапно меня охватила тревога за него. — Вы должны мне рассказать.

— Сейчас вы все узнаете, — заверила она. — Рассказывать придется много. Он оставил для вас письмо, которое я должна была передать вам при определенных условиях... Думаю, оно объяснит вам все лучше, чем я. — Джульетта вздохнула. — Я просто не знала, как мне поступить. Сперва я собиралась отдать его вам, но потом, когда мне сообщили в госпитале, насколько серьезно вы больны, я не решилась, опасаясь, что оно вас очень расстроит. Вики, — продолжала она, обращаясь ко мне просто по имени, и ее голос был таким же доброжелательным и ласковым, как и прикосновение ее пальцев, — вы потеряли ребенка, и мне очень жаль. Жаль вас и Коннора.

Меня так поразили ее слова, что я в замешательстве резко проговорила:

— Но какое вам дело до ребенка? Почему вас трогает его потеря... Он ведь не ваш, а Коннора.

— Знаю. Вот потому-то мне это небезразлично. Ему будет очень больно, когда он узнает.

— Но вы, — уставилась я на нее в недоумении. — Но вы-то кем ему приходитесь, миссис Лайл?

— Вики! — вскинула она брови в изумлении. — Я его сестра. Он, конечно, рассказывал вам обо мне? Как же иначе?

— Он ничего мне о вас не говорил, — покачала я головой. — Я не имела ни малейшего представления.

Коннор действительно никогда не упоминал про сестру. И тем не менее, глядя на Джульетту Лайл, я не сомневалась, что она не лжет, меня просто повергла в смятение собственная слепота. Разумеется, она сестра Коннора — те же черты лица, та же улыбка, те же глаза, руки.

— Мы поженились незадолго до того, как я вернулась в Бирму, — пояснила я смущенно. — Вероятно, Коннор просто не успел рассказать мне о вас. У нас было так мало времени.

— Конечно, — улыбнулась она. — Времени у вас было действительно немного. Коннор из-за недостатка времени даже не пригласил меня на свадьбу, все свершилось так быстро, не правда ли? А я живу в Перте, это в Западной Австралии. В Сидней я приехала, чтобы присмотреть за Коннором, побыть возле него. Он нуждался в помощи, а вы были в Бирме.

— Но почему? — спросила я тихо. — Миссис Лайл... Джульетта... почему Коннор нуждался в уходе... почему надо было присматривать за ним? Он болел?

И я опять увидела, как тонкие, искусно подведенные брови Джульетты удивленно поползли вверх.

— Вы хотите сказать, что ничего не знаете? Он ничего вам об этом не говорил?

— Нет, — ответила я с несчастным видом. — Он мне никогда ни о чем не говорил, кроме того, что хочет расторгнуть наш брак, который стал для него своеобразной клеткой. Он отослал меня назад в Бирму... то есть сделал так, что я вынуждена была уехать. Я думала... думала... — Рыдания сдавили мне горло, и я не могла продолжать.

Джульетта опустилась на колени перед моим креслом и взяла мои ладони в свои руки.

— Могу себе представить, что вы подумали! — воскликнула она. — Какой же он все-таки дурак! Донкихотствующий идиот!

Я поняла, что она имеет в виду Коннора, и резко выпрямилась. Мое сердце неистово колотилось и, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Пожалуйста, расскажите мне, Джульетта. Пожалуйста, расскажите все, чего я не знаю. Что случилось с Коннором?

Не выпуская моих рук, Джульетта опустилась на пятки, в глазах у нее сверкали слезы. Руки были холодные.

— Я через минуту отдам вам, Вики, его письмо, — пообещала она. — Коннор велел вручить это письмо вам в случае... его смерти. Подождите, — остановила она меня, подняв руку, — он живой и даже здоров. Но ему пришлось ампутировать правую ногу, в ней развился туберкулез кости, и врачи боялись, что он умрет.

— Когда ему... ампутировали? — спросила я, начиная понимать взаимосвязь отдельных событий. А когда Джульетта назвала дату, все стало абсолютно ясным. Операция состоялась менее чем через неделю после того, как я уехала от него, чтобы вернуться в Бирму. Значит, он знал — должен был знать — еще до нашего расставания. Врачи, несомненно, предупредили его. Коннор, конечно, настоял, и ему сказали правду о его положении. Я не очень знакома с симптомами этой болезни, но того, что я знала, было достаточно, чтобы осознать всю опасность и вероятность рокового исхода. Коннор, по существу, считал себя приговоренным к смерти, когда позволил мне уехать. Именно поэтому он и отсылал меня от себя. Такое поведение вполне соответствовало его характеру, было для него типичным. Он не хотел, чтобы я осталась и страдала, наблюдая, как он медленно угасает — день за днем, минута за минутой. Он, будучи самим собой, предпочел встретить свой смертный час в одиночку. И опять же — в стиле Коннора — он предпочел сделать вид, что разлюбил меня, нежели сказать правду.

Запоздалое понимание случившегося причиняло боль и обиду, но теперь я, по крайней мере, понимала, почему он поступил так, как поступил. Ведь он — Коннор. Этого достаточно для объяснения и даже оправдания его поведения.

Джульетта продолжала говорить. Она была хорошо осведомлена о том, что произошло, и, по-видимому, неплохо разбиралась в медицине. Я многого не поняла из того, что она пыталась мне объяснить, поскольку она употребляла медицинские термины, а я не знала их значения. Но я не прерывала ее. Она рассказывала мне историю длительной, мучительной борьбы Коннора за жизнь, и слезы, застилая глаза, текли по моим впалым щекам. То было удивительное повествование о мужестве и самоотверженности, и, рассказывая, сестра Коннора тоже плакала.

Коннор провел в санатории почти все время, пока я находилась в Рангуне. В письмах, которые он мне посылал, не было ни крупицы правды. Вечеринки, описанные им с такими циничными подробностями, являлись плодом его воображения, женщины, которыми он дразнил меня, вовсе не существовали...

Последнюю операцию он перенес в тот самый день, когда я на госпитальном судне покинула Рангун. Только тогда врачи обрели уверенность, что он избавился от болезни, что ему не суждено умереть или провести остаток дней беспомощным калекой. Совпадение по времени, подумала я, роняя голову на вытянутые руки, просто невероятное. Он все еще пребывал в полубессознательном состоянии, когда поступила телеграмма о моем приезде. Джульетта прочитала ее, но не показала Коннору, потому что он был тогда слишком слаб и его не следовало волновать. Поэтому она сама отправилась встречать корабль.

— А я отказалась видеть вас и разговаривать с вами, — закончила я за нее.

— Нетрудно вас понять, дорогая Вики, — улыбнулась она сквозь слезы. — Особенно когда я узнала, что вам ничего не было известно о болезни Коннора. Однако, должна признаться, в то время я подумала, что вы вели себя так потому, что разлюбили его и равнодушно относились к его страданиям. А еще я думала, что именно из-за болезни вы оставили его.

Некоторое время мы сидели молча, потом Джульетта поднялась и сказала:

— Он скоро придет. Я приготовлю тем временем чай и принесу его письмо. Можете прочитать его, пока ждете.

— Хорошо, — проговорила я неуверенно, — но где же он сейчас, Джульетта?

— Коннор вышел из больницы вчера и должен посещать различные процедуры. Они обучают его пользоваться протезом. Ежедневно за ним присылают санитарную машину, которая отвозит его в клинику. Ходит он уже довольно сносно, но нуждается в специальных упражнениях для укрепления мускулов. Вот увидите, как он переменился. Сильно переменился.

— Он заметит перемены и во мне, — сказала я. Не ответив, Джульетта прошла в меньшую из двух спален и вернулась с запечатанным конвертом в руке.

— Вот это письмо, Вики.

Взглянув на письмо, я, возвращая его Джульетте, заметила:

— Мне оно не нужно, я все поняла, не читая его. Кроме того, должна была получить письмо только в случае... смерти Коннора, не так ли? Едва ли он захочет, чтобы я его теперь читала. Ведь он не собирается умирать. А я здесь, с ним.

Обняв за плечи, Джульетта прижала меня к себе, прильнув мокрой от слез щекой к моей щеке.

— Слава Богу, — проговорила она, — смерть больше не подстерегает Коннора. И вы, дорогая Вики, вернулись к нему, милостью Божьей, в целости и сохранности. Вы оба будете жить, и мне кажется, мы можем теперь сжечь письмо. Пожалуй, это будет самым разумным.

Мы вместе сожгли письмо. Оно превратилось в тончайший серый пепел как раз в тот момент, когда мы услышали, как щелкнул замок входной двери.

— Это он, — прошептала Джульетта, поднимаясь. — Пойду позабочусь о чае и оставлю вас пока вдвоем.

Внезапно мне сделалось страшно.

— Но он не знает, что я здесь. Не будет ли для него потрясением вдруг увидеть меня в комнате? Быть может, вам стоит предупредить его?

Она отрицательно покачала головой и подтолкнула меня к двери.

— Я не стану портить счастливейший момент в его жизни, дорогая. Он не лгал мне, рассказывая о своих чувствах к вам... Не было в этом надобности. Я знаю, что он любит вас, Вики. Вот почему я не отступила, когда вы упорно отказывались встретиться со мной, вот почему я передала вам сегодня утром настойчивое устное послание. Я знаю, он нуждается в вас больше, чем в ком бы то ни было в своей жизни. Идите к нему, Вики.

И когда дверь открылась и я увидела Коннора, я поняла, что Джульетта права. Его глаза сказали мне все, что я так страстно хотела знать, еще до того, как он выразил это словами. Его глаза убедили меня в его беспредельной любви, и я шагнула навстречу его объятиям. Я не заметила в нем никаких перемен. Он был прежним Коннором, моим мужем и всем-всем на свете, чего я себе желала.

— О Вики, — сказал он очень спокойно, и я почувствовала, как его губы прижались к моим.

Наконец-то для нас обоих одиночество кончилось.

1

Стихотворения даны в переводе А. Кудрявицкого.